Сто поэтов России

   И вот - заключительная подборка, в которую в сто имён выделены отечественные поэты. Подборка  включает в себя как русскую поэзию, так и стихи поэтов других народов.

    Слово о полку Игореве
Плач Ярославны

На Дунаи Ярославнынъ гласъ ся слышитъ,
зегзицею незнаема рано кычеть:
«Полечю, — рече, — зегзицею по Дунаеви,
омочю бебрянъ рукавъ въ Каял; реце,
утру князю кровавыя его раны
на жестоц;мъ его т;л;».

Ярославна рано плачетъ
въ Путивле {на забрале}, аркучи:
«О в;тр;, в;трило!
Чему, господине, насильно в;еши?
Чему мычеши хиновьскыя стр;лкы
{на своею нетрудною крилцю}
на моея лады вои?
Мало ли ти бяшетъ гор; подъ облакы в;яти,
лел;ючи корабли на син; мор;?
Чему, господине, мое веселие
по ковылию разв;я?»
Ярославна рано плачеть
Путивлю городу на заборол;, аркучи:
«О Днепре Словутицю!
Ты пробилъ еси каменныя горы
сквоз; землю Половецкую.
Ты лел;ял еси на себ; Святославли но?сады
до плъку Кобякова.
Възлел;й, господине, мою ладу къ мн;,
а быхъ не слала къ нему сле?зъ
на море рано».

Ярославна рано плачетъ
въ Путивле на забрал;, аркучи:
«Св;тлое и тресв;тлое сълнце!
Вс;мъ тепло и красно еси:
чему, господине, простре горячюю свою лучю
на ладе вои?
Въ пол; безводн; жаждею имь лучи съпряже,
тугою имъ тули затче?»
Прысну море полунощи,
идутъ сморци мьглами.
Игореви князю богъ путь кажетъ
изъ земли Половецкой
на землю Рускую,
къ отню злату столу.

Подстрочный перевод Дмитрия Лихачёва

На Дунае Ярославнин голос слышится,
Кукушкою безвестной рано кукует:
«Полечу, — говорит, — кукушкою по Дунаю,
Омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
Утру князю кровавые его раны
На могучем его теле».

Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале, приговаривая:
«О ветер, ветрило!
Зачем, господин, веешь ты навстречу?
Зачем мчишь хиновские стрелочки
На своих лёгких крыльицах
На воинов моего милого?
Разве мало тебе было под облаками веять,
Лелея корабли на синем море?
Зачем, господин, моё веселье
По ковылю ты развеял?»
Ярославна рано плачет
В Путивле-городе на забрале, приговаривая:
«О Днепр Словутич!
Ты пробил каменные горы
Сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады
До стана Кобякова.
Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
Чтобы не слала я к нему слёз на море рано».

 
Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале, приговаривая:
«Светлое и трижды светлое солнце!
Всем ты тепло и прекрасно:
Зачем, владыко, простёрло ты горячие свои лучи
На воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
Горем им колчаны заткнуло?»
Прыснуло море в полуночи,
Идут смерчи тучами.
Игорю-князю Бог путь указывает
Из земли Половецкой
В землю Русскую,
К отчему золотому столу.

СЛОВО О ПОГИБЕЛИ РУСКЫЯ ЗЕМЛИ И ПО СМЕРТИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЯРОСЛАВА
О, св;тло св;тлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, р;ками и кладязьми м;сточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными зв;рьми, различными птицами, бе-щислеными городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о правав;рьная в;ра хрестияньская!
Отсел; до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от н;мець до кор;лы, от кор;лы до Устьюга, гд; тамо бяху тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгарь до буртасъ, от буртасъ до чермисъ, от чермисъ до моръдви,— то все покорено было Богомъ крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду, отцю его Юрью, князю кыевьскому, д;ду его Володимеру и Манамаху, которымъ то половоци д;ти своя полошаху в колыб;ли. А литва из болота на св;тъ не выникываху, а угры твердяху каменые городы жел;зными вороты, абы на них великый Володимеръ тамо не вь;халъ, а н;мци радовахуся, далече будуче за Синимъ моремъ. Буртаси, черемиси, вяда и моръдва бортьничаху на князя великого Володимера. И царъ Мануилъ цесарегородскый опасъ им;я, поне и великыя дары посылаша к нему, абы под нимъ великый князь Володимеръ Цесарягорода не взял.
А в ты дни бол;знь крестияном от великаго Ярослава и до Володимера, и до ныняшняго Ярослава, и до брата его Юрья, князя володимерьскаго...
    

СЛОВО О ПОГИБЕЛИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ ПОСЛЕ СМЕРТИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ЯРОСЛАВА
О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами Божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!
Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море; от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы — то все с помощью Божьею покорено было христианскому народу, поганые эти страны повиновались великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы своих малых детей в колыбели пугали. А литовцы из болот своих на свет не показывались, а угры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что они далеко — за Синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира. А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьград у него не взял.
И в те дни,— от великого Ярослава, и до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его Юрия, князя владимирского,— обрушилась беда на христиан...
 
 


КУЛ  ГАЛИ
ЮСУФ И ЗУЛЕЙХА
Отрывок из поэмы
ОТВЕТ ЗУЛЕЙХИ ЖЕНЩИНАМ ЕГИПТА
Египет услыхал о муках Зулейхи.
Тут заработали у женщин языки!
Смеясь над Зулейхой, надменны и резки,
Болтают сплетницы о ней кругом теперь:
«Подумать — Зулейха любви к рабу полна!
Не покорился раб — она посрамлена.
Правитель все узнал, он видит, что она
Бежит за собственным своим рабом теперь!»
Узнала Зулейха, о чем шипят тайком,
И пир устроила, чтоб кончить с тайным злом.
За убранным столом — четыреста числом —
Расселись женщины, войдя к ней в дом теперь.
Руками Зулейхи Юсуф был наряжен,
Причесан был Юсуф прекраснейшей из жен,
И с блюдом золотым, сластями нагружен,
Он к пышному столу шел прямиком теперь.
Там каждой женщине, присевшей на диван,
Был померанец дан, и острый ножик дан,
Чтобы разрезать плод...— То был коварный план!
И вот предстал Юсуф пред их лицом теперь.
Юсуфа красота сразила всех тотчас!
Не сводят женщины с раба горящих глаз,
Не плод, а пальцы рук, на месяц заглядясь,
Кромсает каждая своим ножом теперь!
Юсуф, один Юсуф приковывает взгляд.
Налюбоваться им все женщины хотят,
Не чувствуют они, что раны кровь струят,—
Нет, не молол никто уж языком теперь.
Сказала Зулейха: «Видали корень мук?
Узнали, почему я стала сохнуть вдруг?
Взглянули только раз, и пальцы ваших рук
Вы режете? И в вас ударил гром теперь?
Взглянули вы лишь раз, а я гляжу семь лет!
Юсуфа все сильней люблю я, он — мой свет.
Но я измучилась, и сил уж больше нет,
Терпенье исчерпав, мечтать о нем теперь...
Теперь вы знаете, как мой недуг возник?
Ведь юноша светлей зари! Его язык
Как песня соловья! Кто видит этот лик —
Душой пожертвует, не чувствуя потерь...»
Перевод Р. Морана

Симеон Полоцкий

ПРИВЕТСТВО
БЛАГОЧЕСТИВЕЙШЕМУ, ТИШАЙШЕМУ САМОДЕРЖАВНЕЙШЕМУ
ГОСУДАРЮ ЦАРЮ И ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ АЛЕКСИЮ
МИХАЙЛОВИЧУ, ВСЕЯ ВЕЛИКИЯ И МАЛЫЯ И БЕЛЫЯ РОССИИ
САМОДЕРЖЦУ, О ВСЕЛЕНИИ ЕГО БЛАГОПОЛУЧНОМ
В ДОМ, ВЕЛИИМ ИЖДИВЕНИЕМ, ПРЕДИВНОЮ ХИТРОСТИЮ,
ПРЕЧУДНОЮ КРАСОТОЮ В СЕЛЕ КОЛОМЕНСКОМ
НОВОСОЗДАННЫЙ


Добрый обычай в мире содержится:
в дом новозданный аще кто вселится,
Все друзи его ему приветствуют,
благополучно жити усердствуют
И дары носят от сребра и злата
и хлеб, да будет богата полата.
Нищ ли кто в злато - руце воздевает
к богу и мольбы теплы возсылает,
Да подаст здраво и щасливо жити,
им же даде в дом новый ся вселити.
Аз сей обычай честный похваляю
и сам усердно ему подражаю,
Видя в дом новый ваше вселение,
в дом, иже миру есть удивление,
В дом зело красный, прехитро созданный,
честности царстей лепо сготованный.
Красоту его мощно есть равняти
Соломоновой прекрасной палате.
Аще же древо зде не есть кедрово,
но стоит за кедр, истинно то слово.
А злато везде пресветло блистает,
царский дом быти лепота являет.
Написания егда возглядаю,
много историй чюдных познаваю:
Четыре части мира написаны,
аки на меди хитро изваяны;
Зодий небесный чюдно написася,
образы свойств си лепо знаменася;
И части лета суть изображены,
яко достоит, чинно положены.
И ина многа дом сей украшают,
разумы зрящих зело удивляют.
Множество цветов живонаписанных
и острым хитро длатом изваянных,
Удивлятися всяк ум понуждает,
правый бо цветник быти ся являет.
Едва светлее рай бе украшенный,
иже в начале богом насажденный.
Дом Соломонов тым славен без меры,
яко ваянны име в себе зверы.
И зде суть мнози, к тому и рыкают,
яко живые львы, глас испущают;
Очеса движут, зияют устами,
видится, хощут ходити ногами;
Страх приступити, тако устроенны,
аки живые львы суть посажденны.
Окна, яко звезд лик в небе сияет,
драгая слюдва, что сребро, блистает.
Множество жилищ градови равнится,
вся же прекрасна,- кто не удивится!
А иных красот не леть ми вещати,
ум бо мой худый не может объяти.
Единым словом, дом есть совершенный,
царю велику достойно строенный;
По царстей чести и дом зело честный,
несть лучше его, разве дом небесный.
Седмь дивных вещей древний мир читаше,
осмый див сей дом время имат наше...
Осмое ныне на Москве явися,
егда сей царский твой дом совершися,
Всячески дивный, красный и богатый,
велелеп извне, внутрь нескудно злотый.
В он же ти ныне вшедшу еже жити,
всем подобает приветство творити;
Достоит дары драгия даяти,
любовь и верность тако проявляти.
Кто убо богат, да идет со златом,
с сребром, с собольми к царским ти полатом,
Аз тех лишенный, дерзнух приходити
с приветным словом, тем верность явити.
1671

ГЛАС НАРОДА
Что наипаче от правды далеко бывает,
гласу народа мудрый муж то причитает.
Яко что-либо народ обыче хвалити,
то конечно достойно есть хулимо быти.
И что мыслить — суетно, а что поведает,
то никоея правды в себе заключает.
Еже гаждает — дело то весма благое,
а еже ублажает — то бохма1 есть злое.
В кратце, что-либо хвалит — то неправо в чести.
Мир сей непостоянный весь лежит в прелести.
Не веруй убо гласу общему народа
ищи в деле правды человеча рода.
Слово ветр развевает, а кто тому верит,
безразсудно срамоты мзду себе возмерит.
1678

Сильвестр МЕДВЕДЕВ

ЕПИТАФИОН

На смерть Симеона ПОЛОЦКОГО

Зряй, человече, сей гроб, сердцем умилися,
О смерти учителя славна прослезися:
Учитель бо зде токмо един таков бывый,
Богослов правый, церкве догмата хранивый.

Муж благоверный, церкви и царству потребный,
Проповедию слова народу полезный, —
Симеон Петровский  от всех верных любимый,
За смиренномудрие преудивляемый.

Им же польза верные люди наслаждала,
Незлобие же, тихость, кротость удивляла;
В нем же вера, надежда, любы пребываше,
Молитва, милостыня, пост ся водворяше.

Мудрость со правдою им бысть зело храненна,
Мерность же и мужество опасно блюденна;
Многими дары богом бе преодаренный,
Непамятозлобием весьма украшенный.

Иеромонах честный, чистоты любитель,
Воздержания в слове и в деле хранитель
Ни о чесом же ином оный промышляше,
Но еже церковь, нашу мать, увеселяше.

Не хоте ино божий раб что глаголати,
Токмо что пользу может ближним создати;
Ничесоже ина творити любляше,
Точию еже богу непротивно бяше.

Иже труды си многи книги написал есть
И под разсуждение церковное дал есть;
С церковию бо хоте согласен он быти,
И ничтоже противно церкве мудрствовати.

Ибо тоя поборник и сын верный бяше,
Учением правым то миру показаше;
В защищение церкве книгу Жезл создал есть,
В ея же пользу Венец и Обед издал есть.

Вечерю, Псалтырь стихи со Рифмословием,
Вертоград многоцветный с Беседословием
Вся оны книги мудрый он муж сотворивый,
В научение роду российску явивый.

Обаче и сего смерть от нас похитила,
Церковь и царство пользы велия лишила,
Его же пользы ныне людие лишенны,
Зри сего в гробе сем кости положенны.

Душу же вручил в руце богу всемогущу,
Иже благоволил ю дати, везде сущу,
Да примет ю яко свое создание,
И исполнит вечных благ его желание.

Телом со избранными даст ему возстати,
С ними же в десней стране в веселий стати
И внити в вечную небесную радость,
Неизглаголанную тамо присно сладость.
1680

Карион Истомин
Книга Вразумление. 9 ‹фрагмент›

О царю Петре, прелюбезный сыне,
Российска царства преизрядный крине!
Матери твоей ты еси утеха,
Се аз ти даю в мудрости поспеха.
Учися ныне, прилежно учися
В младости твоей царь мудр просветися.
Пой предо мною, твоим богом, смело,
Явль суд и правду, гражданское дело.
Имаши мене тем добре почтити,
Матерь твою и всех веселити...

1683
* * *
Пиитика стихотворство,
Ирмосов[2], канонов свойство.

Учащие пиитику,
творят стихи песней клику,

5 В мере слоги и ногами,
степеней счет и перстами.

Каков ирмос в коей песни,
вся подобны стихов уместни.

И кую вещи описати
10 числом писмен в слог кончати.

Сия наука творение
и Богу, творцу ума, смотрение.

Краткословна риторика
Полна в словах сладка крика.

15 Риторика учение
смыслов благих течение.

Действо, кое в ней пространно,
глаголется все сохранно.

Подобства суть приводимы,
20 писания красна зримы.

Бог устроил сие в пользе,
да в доброте живем долзе.

Витийство слов ся имеет,
изрядство всем людем деет.
1694


Феофан Прокопович

      За Могилою Рябою
       над рекою Прутовою
       было войско в страшном бою.
       В день недельный ополудны
       стался нам час велми трудный,
       пришел турчин многолюдный.
       Пошли навстречь козацкйе,
       пошли полки волоские,
       пошли загоны донские.
       Легкий воин, делав много,
       да что был числа малого,
       не отнял места лихого.
       Поял то был город близкий,
       врагом добрый, бо был низкий,
       дал бы на вас пострел резкий.
       Пришли на Прут коломутный,
       тут же то был бой окрутный,
       тут же то был нам час смутный.
       Стали рядом уступати,
       иншего места искати,
       а не всуе пропадати.
       Скоро померк день неделный,
       ажно российские силы
       на отворот загремели.
       Страшно гремят и облаки,
       да страшный там Марс жестокий
       гремел на весь пляц широкий.
       Зоря с моря выходила,
       ажно поганская сила
       в тыль обозу зашумела.
       Всю ночь стуки, всю ночь крики,
       всю ночь огонь превеликий:
       во всю нощь там Марс шел дикий.
       А скоро ночь уступила,
       большая злость наступила,
       вся армата загремела.
       Не малый час там стреляно,
       аж не скоро заказано,
       "На мир, на мир!" - закричано.
       Не судил бог христианства
       освободить от поганства,
       еще не дал сбить поганства.
       Магомете, Христов враже,
       да что далший час покаже,
       кто от чиих рук поляже.
      
       Вторая половина 1711
      
   
ПЛАЧЕТ ПАСТУШОК В ДОЛГОМ НЕНАСТЬИ
   
   Коли дождусь я весела ведра
   и дней красных,
   Коли явится милость прещедра
   небес ясных?
   Ни с каких сторон света не видно -
   всё ненастье.
   Нет и надежды. О многобедно
   мое счастье!
   Хотя ж малую явит отраду
   и поманит,
   И будто нечто полготить стаду,
   да обманет.
   Дрожу под дубом; а крайним гладом
   овцы тают
   И уже весьма мокротным хладом
   исчезают.
   Прошел день пятый, а вод дождевных
   нет отмены.
   Нет же и конца воплей плачевных
   и кручины.
   Потщися, боже, нас свободити
   от печали,
   Наши нас деды к тебе вопити
   научали.
  Конец января или начало февраля 1730


Антиох Кантемир
Сатира I На хулящих учения. К уму своему

Уме недозрелый, плод недолгой науки!
Покойся, не понуждай к перу мои руки:
Не писав летящи дни века проводити
Можно, и славу достать, хоть творцом не слыти.
Ведут к ней нетрудные в наш век пути многи,
На которых смелые не запнутся ноги;
Всех неприятнее тот, что босы проклали
Девять сестр. Многи на нём силу потеряли,
Не дошед; нужно на нём потеть и томиться,
И в тех трудах всяк тебя как мору чужится,
Смеётся, гнушается. Кто над столом гнётся,
Пяля на книгу глаза, больших не добьётся
Палат, ни расцвеченна марморами саду;
Овцу не прибавит он к отцовскому стаду.
Правда, в нашем молодом монархе надежда
Всходит музам немала; со стыдом невежда
Бежит его. Аполлин славы в нём защиту
Своей не слабу почул, чтяща свою свиту
Видел его самого, и во всём обильно
Тщится множить жителей парнасских он сильно.
Но та беда: многие в царе похваляют
За страх то, что в подданном дерзко осуждают.
«Расколы и ереси науки суть дети;
Больше врёт, кому далось больше разумети;
Приходит в безбожие, кто над книгой тает, —
Критон с чётками в руках ворчит и вздыхает,
И просит, свята душа, с горькими слезами
Смотреть, сколь семя наук вредно между нами;
Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,
Праотческим шли следом к божией проворны
Службе, с страхом слушая, что сами не знали,
Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали;
Толкуют, всему хотят знать повод, причину,
Мало веры подая священному чину;
Потеряли добрый нрав, забыли пить квасу,
Не прибьёшь их палкою к солёному мясу;
Уже свечек не кладут, постных дней не знают;
Мирскую в церковных власть руках лишну чают,
Шепча, что тем, что мирской жизни уж отстали,
Поместья и вотчины весьма не пристали».
Силван другую вину наукам находит.
«Учение, — говорит, — нам голод наводит;
Живали мы преж сего, не зная латыне,
Гораздо обильнее, чем мы живём ныне;
Гораздо в невежестве больше хлеба жали;
Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.
Буде речь моя слаба, буде нет в ней чину,
Ни связи, — должно ль о том тужить дворянину?
Довод, порядок в словах — подлых то есть дело,
Знатным полно подтверждать иль отрицать смело.
С ума сошёл, кто души силу и пределы
Испытает; кто в поту томится дни целы,
Чтоб строй мира и вещей выведать премену
Иль причину, — глупо он лепит горох в стену.
Прирастёт ли мне с того день к жизни, иль в ящик
Хотя грош? могу ль чрез то узнать, что приказчик,
Что дворецкий крадёт в год? как прибавить воду
В мой пруд? как бочек число с винного заводу?
Не умнее, кто глаза, полон беспокойства,
Коптит, печась при огне, чтоб вызнать руд свойства,
Ведь не теперь мы твердим, что буки, что веди —
Можно знать различие злата, сребра, меди.
Трав, болезней знание — голы всё то враки;
Глава ль болит — тому врач ищет в руке знаки;
Всему в нас виновна кровь, буде ему веру
Дать хочешь. Слабеем ли — кровь тихо чрезмеру
Течёт; если спешно — жар в теле; ответ смело
Даёт, хотя внутрь никто видел живо тело.
А пока в баснях таких время он проводит,
Лучший сок из нашего мешка в его входит.
К чему звёзд течение числить, и ни к делу,
Ни кстати за одним ночь пятном не спать целу,
За любопытством одним лишиться покою,
Ища, солнце ль движется, или мы с землёю?
В часовнике можно честь на всякий день года
Число месяца и час солнечного всхода.
Землю в четверти делить без Евклида смыслим,
Сколько копеек в рубле — без алгебры счислим».
Силван одно знание слично людям хвалит:
Что учит множить доход и расходы малит;
Трудиться в том, с чего вдруг карман не толстеет,
Гражданству вредным весьма безумством звать смеет.
Румяный, трожды рыгнув, Лука подпевает:
«Наука содружество людей разрушает;
Люди мы к сообществу божия тварь стали,
Не в нашу пользу одну смысла дар прияли.
Что же пользы иному, когда я запруся
В чулан, для мёртвых друзей — живущих лишуся,
Когда всё содружество, вся моя ватага
Будет чернило, перо, песок да бумага?
В веселье, в пирах мы жизнь должны провождати:
И так она недолга — на что коротати,
Крушиться над книгою и повреждать очи?
Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?
Вино — дар божественный, много в нём провору:
Дружит людей, подаёт повод к разговору,
Веселит, все тяжкие мысли отымает,
Скудость знает облегчать, слабых ободряет,
Жестоких мягчит сердца, угрюмость отводит,
Любовник легче вином в цель свою доходит.
Когда по небу сохой бразды водить станут,
А с поверхности земли звёзды уж проглянут,
Когда будут течь к ключам своим быстры реки
И возвратятся назад минувшие веки,
Когда в пост чернец одну есть станет вязигу, —
Тогда, оставя стакан, примуся за книгу».
Медор тужит, что чресчур бумаги исходит
На письмо, на печать книг, а ему приходит,
Что не в чем уж завертеть завитые кудри;
Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры;
Пред Егором двух денег Виргилий не стоит;
Рексу — не Цицерону похвала достоит.
Вот часть речей, что на всяк день звенят мне в уши;
Вот для чего я, уме, немее быть клуши
Советую. Когда нет пользы, ободряет
К трудам хвала, — без того сердце унывает.
Сколько ж больше вместо хвал да хулы терпети!
Трудней то, неж пьянице вина не имети,
Нежли не славить попу святую неделю,
Нежли купцу пиво пить не в три пуда хмелю.
Знаю, что можешь, уме, смело мне представить,
Что трудно злонравному добродетель славить,
Что щеголь, скупец, ханжа и таким подобны
Науку должны хулить, — да речи их злобны
Умным людям не устав, плюнуть на них можно;
Изряден, хвален твой суд; так бы то быть должно,
Да в наш век злобных слова умными владеют.
А к тому ж не только тех науки имеют
Недрузей, которых я, краткости радея,
Исчёл иль, правду сказать, мог исчесть смелея.
Полно ль того? Райских врат ключари святые,
И им же Фемис вески вверила златые,
Мало любят, чуть не все, истинну украсу.
Епископом хочешь быть — уберися в рясу,
Сверх той тело с гордостью риза полосата
Пусть прикроет; повесь цепь на шею от злата,
Клобуком покрой главу, брюхо — бородою,
Клюку пышно повели везти пред тобою;
В карете раздувшися, когда сердце с гневу
Трещит, всех благословлять нудь праву и леву.
Должен архипастырем всяк тя в сих познати
Знаках, благоговейно отцом называти.
Что в науке? что с неё пользы церкви будет?
Иной, пиша проповедь, выпись позабудет,
Отчего доходам вред; а в них церкви права
Лучшие основаны, и вся церкви слава.
Хочешь ли судьёю стать — вздень перук с узлами,
Брани того, кто просит с пустыми руками,
Твёрдо сердце бедных пусть слёзы презирает,
Спи на стуле, когда дьяк выписку читает.
Если ж кто вспомнит тебе граждански уставы,
Иль естественный закон, иль народны правы —
Плюнь ему в рожу, скажи, что врёт околёсну,
Налагая на судей ту тягость несносну,
Что подьячим должно лезть на бумажны горы,
А судье довольно знать крепить приговоры.
К нам не дошло время то, в коем председала
Над всём мудрость и венцы одна разделяла,
Будучи способ одна к высшему восходу.
Златой век до нашего не дотянул роду;
Гордость, леность, богатство — мудрость одолело,
Науку невежество местам уж посело,
Под митрой гордится то, в шитом платье ходит,
Судит за красным сукном, смело полки водит.
Наука ободрана, в лоскутах обшита,
Изо всех почти домов с ругательством сбита;
Знаться с нею не хотят, бегут ея дружбы,
Как, страдавши на море, корабельной службы.
Все кричат: «Никакой плод не видим с науки,
Учёных хоть голова полна — пусты руки».
Коли кто карты мешать, разных вин вкус знает,
Танцует, на дудочке песни три играет,
Смыслит искусно прибрать в своём платье цветы,
Тому уж и в самые молодые леты
Всякая высша степень — мзда уж невелика,
Семи мудрецов себя достойным мнит лика.
«Нет правды в людях, — кричит безмозглый церковник, —
Ещё не епископ я, а знаю часовник,
Псалтырь и послания бегло честь умею,
В Златоусте не запнусь, хоть не разумею».
Воин ропщет, что своим полком не владеет,
Когда уж имя своё подписать умеет.
Писец тужит, за сукном что не сидит красным,
Смысля дело набело списать письмом ясным.
Обидно себе быть, мнит, в незнати старети,
Кому в роде семь бояр случилось имети
И две тысячи дворов за собой считает,
Хотя в прочем ни читать, ни писать не знает.
Таковы слыша слова и примеры видя,
Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя.
Бесстрашно того житье, хоть и тяжко мнится,
Кто в тихом своём углу молчалив таится;
Коли что дала ти знать мудрость всеблагая,
Весели тайно себя, в себе рассуждая
Пользу наук; не ищи, изъясняя тую,
Вместо похвал, что ты ждёшь, достать хулу злую.
Сатира сия, первый опыт стихотворца в сем роде стихов, писана в конце 1729 года, в двадесятое лето его возраста. Насмевается он ею невежам и презирателям наук, для чего и надписана была "На хулящих учения". Писал он ее для одного только провождения своего времени, не намерен будучи обнародить; но по случаю один из его приятелей, выпросив ее прочесть, сообщил Феофану, архиепископу Новгородскому, который ее везде с похвалами стихотворцу рассеял и, тем не доволен, возвращая ее, приложил похвальные сочинителю стихи и в дар к нему прислал книгу "Гиралдия о богах и стихотворцах". Тому архипастырю следуя, архимандрит Кролик многие в похвалу творцу стихи надписал (которые вместе с Феофановыми в начале книжки приложены), чем он ободрен, стал далее прилежать к сочинению сатир.

Письмо II. К стихам своим

1 Скучен вам, стихи мои, ящик, десять целых
Где вы лет тоскуете в тени за ключами!
Жадно воли просите, льстите себе сами,
Что примет весело вас всяк, гостей веселых,
5 И взлюбит, свою ища пользу и забаву,
Что многу и вам и мне достанете славу.
Жадно волю просите, и ваши докуки
Нудят меня дозволять то, что вредно, знаю,
Нам будет; и, не хотя, вот уж дозволяю
10 Свободу. Когда из рук пойдете уж в руки,
Скоро вы раскаетесь, что сносить не знали
Темноту и что себе лишно вы ласкали.
Славы жадность, знаю я, многим нос разбила;
Пока в вас цвет новости лестной не увянет,
15 Народ, всегда к новости лаком, честь нас станет,
И умным понравится голой правды сила.
Пал ли тот цвет? больша часть чтецов уж присудит,
Что предерзостный мой ум в вас беспутно блудит.
Бесстройным злословием назовут вас смело,
20 Хоть гораздо разнится злословие гнусно
От стихов, кои злой нрав пятнают искусно,
Злонравного охраня имя весьма цело.
Меня меж бодливыми причислят быками:
Мало кто склонен смотреть чистыми глазами.
25 Другие, что в таком я труде упражнялся,
Ни возрасту своему приличном, ни чину,
Хулить станут; годен всяк к похулке причину
Сыскать, и не пощадят того, кто старался
Прочих похулки открыть. Станете напрасно
30 Вы внушать и доводить слогом своим ясно,
Что молодых лет плоды вы не ущербили,
Ни малый мне к делам час важнейшим и нужным;
Что должность моя всегда нашла мя досужным;
Что полезны иногда подобные были
35 Людям стихи. Лишной час, скажут, иметь трудно,
И стихи писать всегда дело безрассудно.

Зависть, вас пошевеля, найдет, что я новых
И древних окрал творцов и что вру по-русски
То, что по-римски давно уж и по-французски
40 Сказано красивее. Не чудно с готовых
Стихов, чает, здравого согласно с законом
Смысла, мерны две строки кончить тем же звоном.

Когда уж иссаленным время ваше пройдет,
Под пылью, мольям на корм кинуты, забыты
45 Гнусно лежать станете, в один сверток свиты
Иль с Бовою, иль с Ершом; и наконец дойдет
(Буде пророчества дух служит мне хоть мало)
Вам рок обвертеть собой иль икру, иль сало.
Узнаете вы тогда, что поздно уж сети
50 Боится рыбка, когда в сеть уже попалась;
Что, сколь ни сладка своя воля им казалась,
Не без вреда своего презирают дети
Советы отцовские. В речах вы признайте
Последних моих любовь к вам мою. Прощайте.
1743
Стихи из философских писем

1 Почитаю здесь закон, повинуясь правам;
Впрочем, волен я живу по своим уставам:
Дух спокоен, ныне жизнь идет без напасти,
Всякий день искоренять учась мои страсти
5 И взирая на предел, так жизнь учреждаю,
Безмятежно свои дни к концу направляю.
Не скучаю никому, нужды нет взысканий,
Счастлив тем, что сократил дней моих желаний.
Тленность века моего ныне познаваю,
10 Не желаю, не боюсь, смерти ожидаю.
Когда вы милость свою ко мне неотменно
<Явите>, то я счастлив буду совершенно. 
1741

Василий Тредиаковский

ПЕСЕНКА, КОТОРУЮ Я СОЧИНИЛ,
ЕЩЕ БУДУЧИ В МОСКОВСКИХ ШКОЛАХ,
НА МОЙ ВЫЕЗД В ЧУЖИЕ КРАИ

Весна катит,
Зиму валит,
И уж листик с древом шумит.
Поют птички
Со синички,
Хвостом машут и лисички.

Взрыты брозды,
Цветут грозды,
Кличет щеглик, свищут дрозды,
Льются воды,
И погоды;
Да ведь знатны нам походы.

Канат рвется,
Якорь бьется,
Знать, кораблик понесется.
Ну ж плынь спешно,
Не помешно,
Плыви смело, то успешно.

Ах! широки
И глубоки
Воды морски, разбьют боки.
Вось заставят,
Не оставят
Добры ветры и приставят.

Плюнь на суку
Морску скуку,
Держись черней, а знай штуку:
Стать отишно
И не пышно;
Так не будет волн и слышно.
Весна 1726
                ПОХВАЛА ИЖЕРСКОЙ ЗЕМЛЕ
                И ЦАРСТВУЮЩЕМУ ГРАДУ САНКТПЕТЕРБУРГУ
 
                Приятный брег! Любезная страна!
                Где свой Нева поток стремит к пучине.
                О! прежде дебрь, се коль населена!
                Мы град в тебе престольный видим ныне.
 
                Немало зрю в округе я доброт:
                Реки твоей струи легки и чисты;
                Студен воздух, но здрав его есть род:
                Осушены почти уж блата мшисты.
 
                Где место ты низвергнуть подала
                Врагов своих блаженну Александру,
                В трофей и лавр там лавра процвела;
                Там почернил багряну ток Скамандру.
 
                Отверзла путь, торжественны врата
                К полтавским тем полям сия победа;
                Великий сам, о! слава, красота,
                Сразил на них Петр равного ж соседа.
 
                Преславный град, что Петр наш основал
                И на красе построил толь полезно,
                Уж древним всем он ныне равен стал,
                И обитать в нём всякому любезно.
 
                Не больше лет, как токмо с пятьдесят,
                Отнеле ж все хвалу от удивленной
                Ему души со славою гласят,
                И честь притом достойну во вселенной.
 
                Что ж бы тогда, как пройдет уж сто лет?
                О! вы, по нас идущие потомки,
                Вам слышать то, сему коль граду свет,
                В восторг пришед, хвалы петь будет громки.
 
                Авзонских стран Венеция, и Рим,
                И Амстердам батавский, и столица
                Британских мест, тот долгий Лондон к сим,
                Париж градам как верьх, или царица, -
 
                Все сии цель есть шествий наших в них,
                Желаний вещь, честное наше странство,
                Разлука нам от кровнейших своих;
                Влечет туда нас слава и убранство.
 
                Сей люб тому, иному - тот из нас:
                Как веселил того, другой другого,
                Так мы об них беседуем мног час,
                И помним, что случилось там драгого.
 
                Но вам узреть, потомки, в граде сем,
                Из всех тех стран слетающихся густо,
                Смотрящих всё, дивящихся о всем.
                Гласящих: "Се рай стал, где было пусто!"
 
                Явится им здесь мудрость по всему,
                И из всего Петрова не в зерцале:
                Санктпетербург не образ есть чему?
                Восстенут: "Жаль! Зиждитель сам жил вмале".
               
                О! боже, твой предел да сотворит,
                Да о Петре России всей в отраду,
                Светило дня впредь равного не зрит,
                Из всех градов, везде Петрову граду.
 
                1752


Михаил Ломоносов

СТИХИ НА ТУЯСОК

Услышали мухи
Медовые духи,
Прилетевши, сели,
В радости запели.
Егда стали ясти,
Попали в напасти,
Увязли бо ноги.
Ах! - плачут убоги, -
Меду полизали,
А сами пропали.

1734

ВЕЧЕРНЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ О БОЖИЕМ ВЕЛИЧЕСТВЕ ПРИ СЛУЧАЕ ВЕЛИКОГО СЕВЕРНОГО СИЯНИЯ
Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы чорна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкой прах,
В свирепом как перо огне,
Так я, в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен!
Уста премудрых нам гласят:
Там разных множество светов;
Несчетны солнца там горят,
Народы там и круг веков:
Для общей славы божества
Там равна сила естества.
Но где ж, натура, твой закон?
С полночных стран встает заря!
Не солнце ль ставит там свой трон?
Не льдисты ль мещут огнь моря?
Се хладный пламень нас покрыл!                Се в ночь на землю день вступил!
О вы, которых быстрый зрак
Пронзает в книгу вечных прав,                Которым малый вещи знак
Являет естества устав,
Вам путь известен всех планет;
Скажите, что нас так мятет?
Что зыблет ясный ночью луч?
Что тонкий пламень в твердь разит?
Как молния без грозных туч
Стремится от земли в зенит?
Как может быть, чтоб мерзлый пар
Среди зимы рождал пожар?
Там спорит жирна мгла с водой;
Иль солнечны лучи блестят,
Склонясь сквозь воздух к нам густой;
Иль тучных гор верьхи горят;
Иль в море дуть престал зефир,
И гладки волны бьют в эфир.
Сомнений полон ваш ответ
О том, что окрест ближних мест.
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик творец?
1743

СТИХИ, СОЧИНЕННЫЕ НА ДОРОГЕ В ПЕТЕРГОФ,
когда я в 1761 году ехал просить
о подписании привилегии для академии,
быв много раз прежде за тем же

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но в самой истине ты перед нами царь;
Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,
Что видишь, всё твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.
Лето 1761
 
   Александр  Сумароков               

Уже восходит солнце, стада идут в луга,
Струи в потоках плещут в крутые берега.
Любезная пастушка овец уж погнала
И на вечер сегодни в лесок меня звала.

О темные дубровы, убежище сует!
В приятной вашей тени мирской печали нет;
В вас красные лужайки природа извела
Как будто бы нарочно, чтоб тут любовь жила.

В сей вечер вы дождитесь под тень меня свою,
А я в вас буду видеть любезную мою.
Под вашими листами я счастлив уж бывал
И верную пастушку без счету целовал.

Пройди, пройди, скоряе, ненадобный мне день,
Мне свет твой неприятен, пусть кроет ночи тень.
Спеши, дражайший вечер, о время, пролетай!
А ты уж мне, драгая, ни в чем не воспрещай.
<1755>

Песня

Ты сердце полонила,
Надежду подала
И то переменила,
Надежду отняла.
5 Лишался приязни,
Я всё тобой гублю.
Достоин ли я казни,
Что я тебя люблю?

Я рвусь, изнемогая;
10 Взгляни на скорбь мою,
Взгляни, моя драгая,
На слезы, кои лью!
Дня светла ненавижу,
С тоскою спать ложусь,
15 Во сне тебя увижу —
Вскричу и пробужусь.

Терплю болезни люты,
Любовь мою храня;
Сладчайшие минуты
20 Сокрылись от меня.
Не буду больше числить
Я радостей себе,
Хотя и буду мыслить
Я вечно о тебе.

<1760>


Жалоба

Мне прежде, музы, вы стихи в уста влагали,
Парнасским жаром мне воспламеняя кровь.
Вспевал любовниц я и их ко мне любовь,
А вы мне в нежности, о музы! помогали.
Мне ныне фурии стихи в уста влагают,
И адским жаром мне воспламеняют кровь.
Пою злодеев я и их ко злу любовь,
А мне злы фурии в суровстве помогают.

<Начало 1770-х годов(?)>

            Михаил Херасков

Песенка

Что я прельщен тобой, 
Чему тому дивиться, - 
Тебе красой родиться 
Назначено судьбой. 
Прекрасное любить - 
Нам сей закон природен, 
И так я не свободен 
К тебе несклонным быть. 
Ты сделана прельщать, 
А я рожден прельщаться, 
На что же нам стараться 
Природу превращать? 
Я жертвую красе, 
Ты жертвуй жаркой страсти, 
Естественныя власти 
Свершим уставы все.

1763



 
                ЗЛАТО

                Кто хочет, собирай богатства
                И сердце златом услаждай;
                Я в злате мало зрю приятства,
                Корысть другого повреждай.

                Куплю ли славу я тобою?
                Спокойно ли я стану жить,
                Хотя назначено судьбою
                С тобой и без тебя тужить?

                Не делает мне злато друга,
                Не даст ни чести, ни ума;
                Оно земного язва круга,
                В нем скрыта смерть и злость сама.

                Имущий злато ввек робеет,
                Боится ближних и всего;
                Но тот, кто злата не имеет,
                Еще несчастнее того.

                Во злате ищем мы спокойства;
                Имев его, страдаем ввек;
                Коль чудного на свете свойства,
                Коль странных мыслей человек!

                <1769>


    Коль славен наш Господь в Сионе,
    Не может изъяснить язык.
    Велик Он в Небесах на троне,
    В былинках на земле велик.
    Везде, Господь, везде Ты славен,
    В нощи, во дни сияньем равен.

    Тебя Твой Агнец златорунный
    В себе изображает нам:
    Псалтырью мы десятострунной
    Тебе приносим фимиам.
    Прими от нас благодаренье,
    Как благовонное куренье.

    Ты солнцем смертных освещаешь,
    Ты любишь, Боже, нас как чад,
    Ты нас трапезой насыщаешь
    И зиждешь нам в Сионе град.
    Ты грешных, Боже, посещаешь
    И плотию Твоей питаешь.

    О Боже, во Твое селенье
    Да внидут наши голоса,
    Да взыдет наше умиленье,
    К Тебе, как утрення роса!
    Тебе в сердцах алтарь поставим,
    Тебя, Господь, поем и славим!
1794



Салават Юлаев

Мой Урал

Ай, Урал, ты, мой Урал,
Великан седой, Урал!
Головой под облака
Поднялся ты, мой Урал!
Моя песня о тебе,
О любви моей к тебе.

Вместе с полною луной
Золотом одет Урал,
Вместе с утренней зарей
Серебром блестит Урал.

По бокам твоим, Урал,
Встали темные леса,
А у ног твоих, Урал,
Степь - зеленая краса.

Белоснежные цветы
На лугах твоих цветут,
И цветы, и соловьи
Честь аллаху воздают.

Громко славит птиц напев
Первый ясный солнца луч,
А закатный солнца луч
Провожает, присмирев.

Ай, Урал, ты мой Урал,
Великан седой, Урал!
Все слова я растерял,
Как воспеть тебя, Урал?

Заиграй же, мой курай,
Песню, чтоб вошла в сердца,
И Урал, и весь наш край
Прославляя без конца!..

Перевод Б.Турганова

Уралым

Ай, Уралым, Уралым,
К;г;реп ят;ан Уралым!
Нур;а сум;ан т;б;;е,
К;кк; ат;ан Уралым!
;ине ма;тай йыр;арым,
;ине данлай йыр;арым.
Т;н;н к;кк; ай ;ал;;а,
Алтындай бал;ый Уралтау,
К;нд;; к;кк; ай ;ал;;а,
К;м;шт;й бал;ый Уралтау,
Битт;ре;д;, Уралтау,
;амыштай ;ара;ай урманы;,
Ит;ге;д;, Уралтау,
Бала;тай болон-;ыр;ары;.

К;;;е; яуын алалар
А;, ;ары, ал с;ск;л;р.
С;ск;л;р мен;н ;анду;ас
Т;;рег; т;сбих ;йт;л;р,
;ы;арып ;ал;;а ;ояшты
;айрап ;аршылай ;оштары;,
Тонйорап бат;ан ;ояшты
;айрап о;ата ;оштары;.

Ай, Уралым, Уралым,
;ылыу ;а ;ылыу Уралым!
;;;ем б;т;; телемд;,
Йырым б;тм;не, Уралым!
Ма;тап ;урай уйна;ам,
Б;тм;й ;; тор;ан к;й булыр,
Данлап йырым йырла;ам,
Б;тм;й ;; тор;ан йыр булыр!

Юноше-воину

Высоко летает в небе ворон,
Еще выше сокол ввысь взмывает,
Еще выше сокола могучий
Беркут, птичий государь, летает.

Будь как этот беркут, славный воин,
Будь друзьям опорою стальной,
Выходи на бой с врагом отважно,
Жизни не щадя, бросайся в бой!

Перевод Б.Турганова

Егетк;

Бейект; оса ;о;;он ;ош,
Унан бейек осар ыласын бар.
Ыласындан да бейек оса тор;ан
;ош батша;ы — ;ый;ыр б;рк;т бар.

Шул б;рк;тт;й, егет, батыр бул,
Тай;аны;да таян ду;тар;а.
Яу;а, ары;ландай аж;ырып,
Й;н аямай ташлан дошман;а!


Я не умер, башкиры!

Ты далеко, отчизна моя!
Я б вернулся в родные края,
В кандалах я, башкиры!

Мне пути заметают снега,
Но весною растают снега,
Я не умер, башкиры!

Перевод Вл.Филова

Гавриил Державин

Властителям и судиям

Восстал Всевышний Бог, да судит
Земных богов во сонме их;
Доколе, рек, доколь вам будет
4 Щадить неправедных и злых?

Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
8 Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг: спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
12 Исторгнуть бедных из оков.

Не внемлют! видят — и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
16 Неправда зыблет небеса.

Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
20 И так же смертны, как и я.

И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
24 Как ваш последний раб умрет!

Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
28 И будь един царем земли!

1780(?)

ПАМЯТНИК
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.

5;Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастёт моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.

Слух пройдет обо мне от Белых вод до Чёрных,
10Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчётных,
Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
15В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.

О Муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринуждённою рукой неторопливой
20Чело твоё зарёй бессмертия венчай.

1795
Снигирь
Что ты заводишь песню военну
Флейте подобно, милый Снигирь?
С кем мы пойдем войной на Гиену?
Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?
Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?
Северны громы в гробе лежат.
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари;
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари;
Тысячи воинств, стен и затворов,
С горстью россиян всё побеждать?

Быть везде первым в мужестве строгом;
Шутками зависть, злобу штыком,
Рок низлагать молитвой и богом;
Скиптры давая, зваться рабом;
Доблестей быв страдалец единых,
Жить для царей, себя изнурять?
Нет теперь мужа в свете столь славна:
Полно петь песню военну, Снигирь!
Бранна музы;ка днесь не забавна,
Слышен отвсюду томный вой лир;
Львиного сердца, крыльев орлиных
Нет уже с нами! — что воевать?
1800
Александр Радищев

Ответ г-на Радищева во время проезда его через Тобольск любопытствующему узнать о нем

Ты хочешь знать, кто я? что я? куда я еду?
Я тот же, что и был и буду весь свой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Дорогу проложить, где не бывало следу,
Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах,
Чувствительным сердцам и истине я в страх
В острог Илимский еду.
1791

- Почто, мой друг, почто слеза из глаз катится,
Почто безвременно печалью дух крушится?
Ты бедствен не один! Иной среди утех
Всесчастлив кажется, но знает ли, что смех?
Улыбка на устах его воссесть не может,
Змия раскаянья преступно сердце гложет,-
Властитель мира, царь, он носит в сердце ад.

- Мне пользует ли то? Лишен друзей и чад,
Скитаться по лесам, в пустынях осужденный,
Претящей властию отвсюду окруженный,
На что мне жить, когда мой век стал бесполезен?

- Воспомни прежни дни, когда ты был любезен
Всем знающим тебя, соотчичам, друзьям,
Когда во льстящей мгле являлось все очам,
Когда во власти был, веселий на престоле;
Когда рок следовал твоей, казалось, воле,
Когда один твой взор счастливых сделать мог.

- Блаженством все сие я почитать не мог.
Богатство, власть моя лишь зависть умножали;
В одежде дружества злодеи предстояли;
Вслед честолюбию забот собранье шло;
Злодейство правый суд и судию кляло;
Злоречие, нося бесстрастия личину,
И непорочнейшим делам моим причину
Коварну, смрадную старалось приписать
И добродетели порочный вид придать.
Благодеянию возмездьем огорченье.

- Среди превратности что ж было в утешенье?

- Душа незлобная и сердце непорочно.

- Скончай же жалобы, подъятые бессрочно.
Или в пороки впал и гнусность возлюбил,
Или чувствительность из сердца истребил?

- Душа моя во мне, я тот же, что я был.

- Дела твои с тобой, душа твоя с тобою.
Престань стенать. Кто мог всесильною рукою
И сердце любяще, и душу нежну дать,
К утехам может тот тебя опять воззвать.
А если твоего сна совесть не тревожит
И память прежних дел печаль твою не множит,
То верь, что всем бедам уж близок стал конец.
Закон незыблемый поставил всеотец,
Чтоб обновление из недр премен рождалось,
Чтоб все крушением в природе обновлялось,
Чтоб смерть давала жизнь и жизнь давала
                смерть,-
То шествие судьбы возможно ли претерть?
На восходящую воззри теперь денницу,
На лучезарную ее зри колесницу:
Из недр густейшей мглы, смертообразна сна,
Возобновленну жизнь земле несет она.

- Се живоносное светило возблистало
И утренни мечты от глаз моих прогнало,
Приятный тихий сон телесность обновил,
И в сердце паки я надежду ощутил.

- Подобно ей печаль в веселье претворится,
Оружьем радости вся горесть низложится,
На крыльях радости умчится скорбь твоя,
Мужайся и будь тверд, с тобой пребуду я.
1791

Сафические строфы (1801)

Ночь была прохладная, светло в небе
Звезды блещут, тихо источник льется,
Ветры нежно веют, шумят листами
Тополы белы.

Ты клялася верною быть вовеки,
Мне богиню нощи дала порукой;
Север хладный дунул один раз крепче -
Клятва исчезла.

Ах! почто быть клятвопреступной!.. Лучше
Будь всегда жестока, то легче будет
Сердцу. Ты, маня лишь взаимной страстью,
Ввергла в погибель.

Жизнь прерви, о рок! рок суровый, лютый,
Иль вдохни ей верной быть в клятве данной.
Будь блаженна, если ты можешь только
Быть без любови.


Николай Карамзин

ОСЕНЬ
Веют осенние ветры
В мрачной дубраве;
С шумом на землю валятся
Желтые листья.
Поле и сад опустели;
Сетуют холмы;
Пение в рощах умолкло —
Скрылися птички.
Поздние гуси станицей
К югу стремятся,
Плавным полетом несяся
В горних пределах.
Вьются седые туманы
В тихой долине;
С дымом в деревне мешаясь,
К небу восходят.
Странник, стоящий на холме,
Взором унылым
Смотрит на бледную осень,
Томно вздыхая.
Странник печальный, утешься!
Вянет Природа
Только на малое время;
Всё оживится,
Всё обновится весною;
С гордой улыбкой
Снова Природа восстанет
В брачной одежде.
Смертный, ах! вянет навеки!
Старец весною
Чувствует хладную зиму
Ветхия жизни.
1789
Женева

Меланхолия
Подражание Делилю

Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетённых,
Несчастных счастие и сладость огорчённых!
О Меланхолия! ты им милее всех
Искусственных забав и ветреных утех.
Сравнится ль что-нибудь с твоею красотою,
С твоей улыбкою и с тихою слезою?
Ты первый скорби врач, ты первый сердца друг:
Тебе оно свои печали поверяет;
Но, утешаясь, их ещё не забывает.
Когда, освободясь от ига тяжких мук,
Несчастный отдохнёт в душе своей унылой,
С любовию ему ты руку подаёшь
И лучше радости, для горестных немилой,
Ласкаешься к нему и в грудь отраду льёшь
С печальной кротостью и с видом умиленья.
О Меланхолия! нежнейший перелив
От скорби и тоски к утехам наслажденья!
Веселья нет ещё, и нет уже мученья;
Отчаянье прошло… Но слёзы осушив,
Ты радостно на свет взглянуть ещё не смеешь
И матери своей, печали, вид имеешь.
Бежишь, скрываешься от блеска и людей,
И сумерки тебе милее ясных дней.
Безмолвие любя, ты слушаешь унылый
Шум листьев, горных вод, шум ветров и морей.
Тебе приятен лес, тебе пустыни милы;
В уединении ты более с собой.
Природа мрачная твой нежный взор пленяет:
Она как будто бы печалится с тобой.
Когда светило дня на небе угасает,
В задумчивости ты взираешь на него.
Не шумныя весны любезная веселость,
Не лета пышного роскошный блеск и зрелость
Для грусти твоея приятнее всего,
Но осень бледная, когда, изнемогая
И томною рукой венок свой обрывая,
Она кончины ждёт. Пусть веселится свет
И счастье грубое в рассеянии новом
Старается найти: тебе в нём нужды нет;
Ты счастлива мечтой, одною мыслью - словом!
Там музыка гремит, в огнях пылает дом;
Блистают красотой, алмазами, умом:
Там пиршество… но ты не видишь, не внимаешь
И голову свою на руку опускаешь;
Веселие твоё - задумавшись, молчать
И на прошедшее взор нежный обращать.

1800


БЕРЕГ

После бури и волненья,
Всех опасностей пути,
Мореходцам нет сомненья
В пристань мирную войти.

Пусть она и неизвестна!
Пусть ее на карте нет!
Мысль, надежда им прелестна
Там избавиться от бед.

Если ж взором открывают
На брегу друзей, родных,
«О блаженство!» — восклицают
И летят в объятья их.

Жизнь! ты море и волненье!
Смерть! ты пристань и покой!
Будет там соединенье
Разлученных здесь волной.

Вижу, вижу... вы маните
Нас к таинственным брегам!..
Тени милые! храните
Место подле вас друзьям!
<1802>


Иван  Крылов

Стихи г-же К… на четыре времени года

Приятности весны прохладной вобразя,
И сколь она сердца к любви склонять способна,
Не вспомнить мне тебя, прекрасная, нельзя;
А вспомня, не сказать, что ты весне подобна.

Влекущий нас под тень несносный летний зной
Нередко в тяжкое томление приводит,
Но взор пленяющий Темиры дорогой
И лето самое в сей силе превосходит.

Плодами богатя, подобя нивы раю,
Нам осень подает веселые часы;
Мне ж мнится, что тогда я нежный плод сбираю,
Коль взором числю я когда твои красы.

Когда же зимние воображу морозы,
Тогда, чтоб мысли толь холодные согреть
И видеть в феврале цветущи нежны розы,
Мне стоит на тебя лишь только посмотреть.

Иван Дмитриев

Стонет сизый голубочек,
Стонет он и день и ночь;
Миленький его дружочек
Отлетел надолго прочь.
Он уж боле не воркует
И пшенички не клюет;
Всё тоскует, всё тоскует
И тихонько слезы льет.
С нежной ветки на другую
Перепархивает он
И подружку дорогую
Ждет к себе со всех сторон.
Ждет ее... увы! но тщетно,
Знать, судил ему так рок!
Сохнет, сохнет неприметно
Страстный, верный голубок.
Он ко травке прилегает,
Носик в перья завернул;                Уж не стонет, не вздыхает;
Голубок... навек уснул!
Вдруг голубка прилетела,
Приуныв, издалека,
Над своим любезным села,
Будит, будит голубка;
Плачет, стонет, сердцем ноя,
Ходит милого вокруг —
Но... увы! прелестна Хлоя!
Не проснется милый друг!
<1792>

Размышление по случаю грома

Гремит!.. благоговей, сын персти!
Се ветхий деньми с небеси
Из кроткой, благотворной длани
Перуны сеет по земли!
Всесильный! с трепетом младенца
Целую я священный край
Твоей молниецветной ризы,
И весь теряюсь пред тобой!

Что человек? парит ли к солнцу,
Смиренно ль идет по земле,
Увы! там ум его блуждает,
А здесь стопы его скользят.
Под мраком; в океане жизни,
Пловец на утлой ладие,
Отдавши руль слепому року,
Он спит и мчится на скалу.

Ты дхнешь, и двигнешь океаны!
Речешь, и вспять они текут!
А мы... одной волной подъяты,
Одной волной поглощены!
Вся наша жизнь, о безначальный!
Пред тайной вечностью твоей
Едва минутное мечтанье,
Луч бледный утренней зари.


<1805>

Василий Жуковский
Вечер
Элегия
Ручей, виющийся по светлому песку,
Как тихая твоя гармония приятна!
С каким сверканием катишься ты в реку!
        Приди, о муза благодатна,
В венке из юных роз, с цевницею златой;
Склонись задумчиво на пенистые воды
И, звуки оживив, туманный вечер пой
        На лоне дремлющей природы.
Как солнца за горой пленителен закат, —
Когда поля в тени, а рощи отдаленны
И в зеркале воды колеблющийся град
        Багряным блеском озаренны;
Когда с холмов златых стада бегут к реке
И рева гул гремит звучнее над водами;
И, сети склав, рыбак на легком челноке
        Плывет у брега меж кустами;
Когда пловцы шумят, скликаясь по стругам,
И веслами струи согласно рассекают;
И, плуги обратив, по глыбистым браздам
        С полей оратаи съезжают...
Уж вечер... облаков померкнули края,
Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке блестящая струя
        С потухшим небом угасает,
Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;
Простершись на траве под ивой наклоненной,
Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,
        Поток, кустами осененный.
Как слит с прохладою растений фимиам!
Как сладко в тишине у брега струй плесканье!
Как тихо веянье зефира по водам
         И гибкой ивы трепетанье!
Чуть слышно над ручьем колышется тростник;
Глас петела вдали уснувши будит селы;
В траве коростеля я слышу дикий крик,
        В лесу стенанье филомелы...
Но что?.. Какой вдали мелькнул волшебный луч?
Восточных облаков хребты воспламенились;
Осыпан искрами во тьме журчащий ключ;
        В реке дубравы отразились.
Луны ущербный лик встает из-за холмов...
О тихое небес задумчивых светило,
Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!
        Как бледно брег ты озлатило!
Сижу задумавшись; в душе моей мечты;
К протекшим временам лечу воспоминаньем...
О дней моих весна, как быстро скрылась ты
        С твоим блаженством и страданьем!
Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?
Ужели никогда не зреть соединенья?
Ужель иссякнули всех радостей струи?
        О вы, погибши наслажденья!
О братья! о друзья! где наш священный круг?
Где песни пламенны и музам и свободе?
Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?
        Где клятвы, данные природе,
Хранить с огнем души нетленность братских уз?
И где же вы, друзья?.. Иль всяк своей тропою,
Лишенный спутников, влача сомнений груз,
        Разочарованный душою,
Тащиться осужден до бездны гробовой?..
Один — минутный цвет — почил, и непробудно,
И гроб безвременный любовь кропит слезой.
        Другой... о небо правосудно!..
А мы... ужель дерзнем друг другу чужды быть?
Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,
Иль суетная честь приятным в свете слыть
        Загладят в сердце вспоминанье
О радостях души, о счастье юных дней,
И дружбе, и любви, и музам посвященных?
Нет, нет! пусть всяк идет вослед судьбе своей,
        Но в сердце любит незабвенных...
Мне рок судил: брести неведомой стезей,
Быть другом мирных сел, любить красы природы,
Дышать под сумраком дубравной тишиной
        И, взор склонив на пенны воды,
Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.
О песни, чистый плод невинности сердечной!
Блажен, кому дано цевницей оживлять
        Часы сей жизни скоротечной!
Кто, в тихий утра час, когда туманный дым
Ложится по полям и холмы облачает
И солнце, восходя, по рощам голубым
        Спокойно блеск свой разливает,
Спешит, восторженный, оставя сельский кров,
В дубраве упредить пернатых пробужденье
И, лиру соглася с свирелью пастухов,
        Поет светила возрожденье!
Так, петь есть мой удел... но долго ль?..
        Как узнать?..
Ах! скоро, может быть, с Минваною унылой
Придет сюда Альпин в час вечера мечтать
        Над тихой юноши могилой!
1806

ВЕСЕННЕЕ ЧУВСТВО

Легкий, легкий ветерок,
Что так сладко, тихо веешь?
Что играешь, что светлеешь,
Очарованный поток?
Чем опять душа полна?
Что опять в ней пробудилось?
Что с тобой к ней возвратилось,
Перелетная весна?
Я смотрю на небеса...
Облака, летя, сияют
И, сияя, улетают
За далекие леса.

Иль опять от вышины
Весть знакомая несется?
Или снова раздается
Милый голос старины?
Или там, куда летит
Птичка, странник поднебесный,
Все еще сей неизвестный
Край желанного сокрыт?..
Кто ж к неведомым брегам
Путь неведомый укажет?
Ах! найдется ль, кто мне скажет:
Очарованное Там?
1816

Море

Элегия

Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою.
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое, светлое небо к себе?..
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звездами его.
Когда же сбираются темные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя -
Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,
Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу...
И мгла исчезает, и тучи уходят,
Но, полное прошлой тревоги своей,
Ты долго вздымаешь испуганны волны,
И сладостный блеск возвращенных небес
Не вовсе тебе тишину возвращает;
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.
1822

Денис Давыдов

Элегия IV

В ужасах войны кровавой
Я опасности искал,
Я горел бессмертной славой,
Разрушением дышал;
И, в безумстве упоенный
Чадом славы бранных дел,
Посреди грозы военной
Счастие найти хотел!..
Но, судьбой гонимый вечно,
Счастья нет! подумал я...
Друг мой милый, друг сердечный,
Я тогда не знал тебя!
Ах, пускай герой стремится
За блистательной мечтой
И через кровавый бой
Свежим лавром осенится...
О мой милый друг! с тобой
Не хочу высоких званий,
И мечты завоеваний
Не тревожат мой покой!
Но коль враг ожесточенный
Нам дерзнет противустать,
Первый долг мой, долг священный
Вновь за родину восстать;
Друг твой в поле появится,
Еще саблею блеснет,
Или в лаврах возвратится,
Иль на лаврах мертв падет!..
Полумертвый, не престану
Биться с храбрыми в ряду,
В память Лизу приведу...
Встрепенусь, забуду рану,
За тебя еще восстану
И другую смерть найду!

1816

 ЭЛЕГИЯ
О, пощади! Зачем волшебство ласк и слов,
      Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокой,
      Зачем скользит небережно покров
      С плеч белых и с груди высокой?
      О, пощади! Я гибну без того,
        Я замираю, я немею
При легком шорохе прихода твоего;
Я, звуку слов твоих внимая, цепенею;
        Но ты вошла... и дрожь любви,
      И смерть, и жизнь, и бешенство желанья
        Бегут по вспыхнувшей крови,
        И разрывается дыханье!
        С тобой летят, летят часы,
Язык безмолвствует... одни мечты и грезы,
И мука сладкая, и восхищенья слезы...
        И взор впился в твои красы,
Как жадная пчела в листок весенней розы.
1817

Гусар

Напрасно думаете вы,
Чтобы гусар, питомец славы,
Любил лишь только бой кровавый
И был отступником любви.
Амур не вечно пастушком
В свирель без умолка играет:
Он часто, скучив посошком,
С гусарской саблею гуляет;
Он часто храбрости огонь
Любовным пламенем питает –
И тем милей бывает он!
Он часто с грозным барабаном
Мешает звук любовных слов;
Он так и нам под доломаном
Вселяет зверство и любовь.
В нас сердце не всегда желает
Услышать стон, увидеть бой...
Ах, часто и гусар вздыхает,
И в кивере его весной
Голубка гнездышко свивает...
1822

Фёдор Глинка
Тройка
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.
Ямщик лихой - он встал с полночи,
Ему взгрустнулося в тиши –
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
"Ах, очи, очи голубые!
Вы сокрушили молодца;
Зачем, о люди, люди злые,
Вы их разрознили сердца?
Теперь я бедный сиротина!.."
И вдруг махнул по всем по трем –
И тройкой тешился детина,
И заливался соловьем.
<1825>
 Песнь узника
Не слышно шуму городского,
В заневских башнях тишина!
И на штыке у часового
Горит полночная луна!
А бедный юноша! ровесник
Младым цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песни
И отдает тоску волнам!
"Прости отчизна, край любезный!
Прости мой дом, моя семья!
Здесь за решеткою железной –
Уже не свой вам больше я!
Не жди меня отец с невестой,
Снимай венчальное кольцо;
Застынь мое навеки место;
Не быть мне мужем и отцом!
Сосватал я себе неволю,
Мой жребий - слезы и тоска!
Но я молчу,- такую долю
Взяла сама моя рука.
Откуда ж придет избавленье,
Откуда ждать бедам конец?
Но есть на свете утешенье
И на святой Руси отец!
О русской царь! в твоей короне
Есть без цены драгой алмаз.
Он значит - милость! Будь на троне
И, наш отец, помилуй нас!
А мы с молитвой крепкой к богу
Падем все ниц к твоим стопам;
Велишь - и мы пробьем дорогу
Твоим победным знаменам".
Уж ночь прошла, с рассветом в злате
Давно день новый засиял!
А бедный узник в каземате –
Всё ту же песню запевал!..
1826
Москва

Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады и деревни,
И палаты и дворцы!

Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах;
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!..

Исполинскою рукою
Ты, как хартия, развит,
И над малою рекою
Стал велик и знаменит!

На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных...
Это матушка Москва!

Кто, силач, возьмет в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьет златую шапку
У Ивана-звонаря?..
Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернет?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?!

Ты не гнула крепкой выи
В бедовой твоей судьбе:
Разве пасынки России
Не поклонятся тебе!..

Ты, как мученик, горела,
Белокаменная!
И река в тебе кипела
Бурнопламенная!

И под пеплом ты лежала
Полоненною,
И из пепла ты восстала
Неизменною!..

Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!

<1840>

Константин Батюшков

К другу
Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
Где постоянно жизни счастье?
Мы область призраков обманчивых прошли;
Мы пили чашу сладострастья:
Но где минутный шум веселья и пиров?
В вине потопленные чаши?
Где мудрость светская сияющих умов?
Где твой Фалерн и розы наши?
Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез
И место поросло кропивой.
Но я узнал его: я сердца дань принес
На прах его красноречивой.
На нём, когда окрест замолкнет шум градской
И яркий Веспер засияет
На тёмном севере: твой друг в тиши ночной
В душе задумчивость питает.
От самой юности служитель олтарей
Богини неги и прохлады;
От пресыщения, от пламенных страстей,
Я сердцу в ней ищу отрады.
Поверишь ли? я здесь, на пепле храмин сих,
Венок веселия слагаю,
И часто в горести, в волненьи чувств моих
Потупя взоры, восклицаю:
Минутны странники, мы ходим по гробам;
Все дни утратами считаем;
На крыльях радости летим к своим друзьям, —
И что ж? их урны обнимаем.
Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей
Сияла Лила красотою?
Благие небеса, казалось, дали ей
Всё счастье смертной под луною:
Нрав тихий Ангела, дар слова, тонкий вкус,
Любви и очи и ланиты;
Чело открытое одной из важных Муз
И прелесть — девственной Хариты.
Ты сам, забыв и свет и тщетный шум пиров,
Её беседой наслаждался,
И в тихой радости, как путник средь песков,
Прелестным цветом любовался.
Цветок (увы!) исчез, как сладкая мечта!
Она, в страданиях почила,
И с миром, в страшный час прощаясь навсегда…
На друге взор остановила.
Но дружба, может быть, её забыла ты!..
Веселье слёзы осушило;
И тень чистейшую, дыханье клеветы
На лоне мира возмутило.
Так всё здесь суетно в обители сует!
Приязнь и дружество непрочно! —
Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?
Что вечно чисто, непорочно?
Напрасно вопрошал я опытность веков,
И Клии мрачные скрижали:
Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:
Они безмолвны пребывали.
Как в воздухе перо кружится здесь и там,
Как в вихре тонкий прах летает,
Как судно без руля стремится по волнам
И вечно пристани не знает:
Так ум мой посреди сомнений погибал.
Все жизни прелести затмились;
Мой Гений в горести светильник погашал
И Музы светлые сокрылись.
Я с страхом вопросил глас совести моей…
И мрак исчез, прозрели вежды:
И Вера пролила спасительный елей
В лампаду чистую Надежды.
Ко гробу путь мой весь, как солнцем озарен:
Ногой надежною ступаю;
И с ризы странника свергая прах и тлен,
В мир лучший духом возлетаю.
1815

Мой гений

О, память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто прелестью своей
Меня в стране пленяешь дальной.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
И образ милой, незабвенной
Повсюду странствует со мной.
Хранитель гений мой — любовью
В утеху дан разлуке он:
Засну ль? приникнет к изголовью
И усладит печальный сон.

1815

Ты хочешь меду, сын?- Так жала не страшись;
   Венца победы?- Смело к бою!
   Ты перлов жаждешь?- Так спустись
На дно, где крокодил зияет под водою.
Не бойся! Бог решит. Лишь смелым он отец.
Лишь смелым - перлы, мед, иль гибель... иль венец.

1821

Кондратий Рылеев

К временщику
(Подражание Персиевой сатире «К Рубеллию»)

Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесённый в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец;
Из уст твоих хула — достойных хвал венец!
Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,
Коль сам с презрением я на тебя гляжу
И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?
Что сей кимвальный звук[1] твоей мгновенной славы?
Что власть ужасная и сан твой величавый?
Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,
Чем с низкими страстьми и подлою душой
Себя, для строгого своих сограждан взора,
На суд их выставлять, как будто для позора!
Когда во мне, когда нет доблестей прямых,
Что пользы в сане мне и в почестях моих?
Не сан, не род — одни достоинства почтенны;
Сеян[2]! и самые цари без них — презренны;
И в Цицероне[3] мной не консул — сам он чтим,
За то что им спасён от Катилины Рим…
О муж, достойный муж! почто не можешь, снова
Родившись, сограждан спасти от рока злого?
Тиран, вострепещи! родиться может он,
Иль Кассий[4], или Брут, иль враг царей Катон[5]!
О, как на лире я потщусь того прославить,
Отечество моё кто от тебя избавит!
Под лицемерием ты мыслишь, может быть,
От взора общего причины зла укрыть…
Не зная о своём ужасном положенье,
Ты заблуждаешься в несчастном ослепленье;
Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,
Но свойства злобные души не утаишь:
Твои дела тебя изобличат народу;
Познает он — что ты стеснил его свободу,
Налогом тягостным довёл до нищеты,
Селения лишил их прежней красоты[6]…
Тогда вострепещи, о временщик надменный!
Народ тиранствами ужасен разъяренный!
Но если злобный рок, злодея полюбя,
От справедливой мзды и сохранит тебя,
Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство
Тебе свой приговор произнесёт потомство!

1820

Гражданин

Я ль буду в роковое время
Позорить гражданина сан
И подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся славян?
5 Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья.
Пусть юноши, не разгадав своей судьбы,
10 Постигнуть не хотят предназначенья века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги
15 И, в бурном мятеже ища свободных прав,
В них не найдут ни Брута, ни Риеги.
1825

Петр Вяземский

ЕЩЕ ТРОЙКА
Тройка мчится, тройка скачет,
Вьется пыль из-под копыт,
Колокольчик звонко плачет
И хохочет, и визжит.
По дороге голосисто
Раздается яркий звон,
То вдали отбрякнет чисто,
То застонет глухо он.
Словно леший ведьме вторит
И аукается с ней,
Иль русалка тараторит
В роще звучных камышей.
Русской степи, ночи темной
Поэтическая весть!
Много в ней и думы томной,
И раздолья много есть.
Прянул месяц из-за тучи,
Обогнул свое кольцо
И посыпал блеск зыбучий
Прямо путнику в лицо.
Кто сей путник? и отколе,
И далек ли путь ему?
По неволе иль по воле
Мчится он в ночную тьму?
На веселье иль кручину,
К ближним ли под кров родной,
Или в грустную чужбину
Он спешит, голубчик мой?
Сердце в нем ретиво рвется
В путь обратный или вдаль?
Встречи ль ждет он не дождется,
Иль покинутого жаль?
Ждет ли перстень обручальный?
Ждут ли путника пиры
Или факел погребальный
Над могилою сестры?
Как узнать? уж он далеко!
Месяц в облако нырнул,
И в пустой дали глубоко
Колокольчик уж заснул.
<1834>
ДРУЗЬЯМ

Я пью за здоровье не многих,
Не многих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней.

Я пью за здоровье далеких,
Далеких, но милых друзей,
Друзей, как и я, одиноких
Средь чуждых сердцам их людей.

В мой кубок с вином льются слезы,
Но сладок и чист их поток;
Так, с алыми - черные розы
Вплелись в мой застольный венок.

Мой кубок за здравье не многих,
Не многих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней;

За здравье и ближних далеких,
Далеких, но сердцу родных,
И в память друзей одиноких,
Почивших в могилах немых.
<1861>

Антон Дельвиг
Вдохновение

Не часто к нам слетает вдохновенье,
И краткий миг в душе оно горит;
Но этот миг любимец муз ценит,
Как мученик с землею разлученье.

В друзьях обман, в любви разуверенье
И яд во всем, чем сердце дорожит,
Забыты им: восторженный пиит
Уж прочитал свое предназначенье.

И презренный, гонимый от людей,
Блуждающий один под небесами,
Он говорит с грядущими веками;

Он ставит честь превыше всех частей,
Он клевете мстит славою своей
И делится бессмертием с богами.
1822

Русская песня

Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Кто-то бедная, как я,
Ночь прослушает тебя,
Не смыкаючи очей,
Утопаючи в слезах?
Ты лети, мой соловей,
Хоть за тридевять земель,
Хоть за синие моря,
На чужие берега;
Побывай во всех странах,
В деревнях и в городах:
Не найти тебе нигде
Горемышнее меня.
У меня ли у младой
Дорог жемчуг на груди,
У меня ли у младой
Жар-колечко на руке,
У меня ли у младой
В сердце миленький дружок.
В день осенний на груди
Крупный жемчуг потускнел,
В зимню ночку на руке
Распаялося кольцо,
А как нынешней весной
Разлюбил меня милой.
1825


Не осенний частый дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман:
Слезы горькие льет молодец
На свой бархатный кафтан.

«Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!»

— «Не тоска, друзья-товарищи,
Грусть запала глубоко,
Дни веселия, дни радости
Отлетели далеко».

— «Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!»

— «И как русский любит родину,
Так люблю я вспоминать
Дни веселия, дни радости,
Как пришлось мне горевать».

— «Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!»

1829
 
Вильгельм Кюхельбекер

Ночь,- приди, меня покрой
Тишиною и забвеньем,
Обольсти меня виденьем,
Отдых дай мне, дай покой!
Пусть ко мне слетит во сне
Утешитель мой ничтожный,
Призрак быстрый, призрак ложный,
Легкий призрак милых мне!
Незабвенных, дорогих
Наслажуся разговором:
Повстречаюся с их взором,
Уловлю улыбку их!
Предо мной моя семья:
Позабыты все печали,
Узы будто не бывали,
Будто не в темнице я!
<1828>

Родство со стихиями


Есть что-то знакомое, близкое мне
В пучине воздушной, в небесном огне;
Звезды полуночной таинственный свет
От духа родного несет мне привет.

Огромную слышу ли жалобу бурь,
Когда умирают и день и лазурь,
Когда завывает и ломится лес,-
Я так бы и ринулся в волны небес.

Донельзя постыли мне тина и прах;
Мне там в золотых погулять бы полях:
Туда призывают и ветер и гром,
Перун прилетает оттуда послом.

Туман бы распутать мне в длинную нить,
Да плащ бы широкий из сизого свить,
Предаться бы вихрю несытой душой,
Средь туч бы лететь под безмолвной луной!

Все дале и дале, и путь бы простер
Я в бездну, туда - за сафирный шатер!
О, как бы нырял в океане светил!
О, как бы себя по Вселенной разлил!

1834

Александр Пушкин

К ***

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
1825

 -----
Я вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.

1829

Exegi monumentum.*

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа,
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.**

Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тлeнья избежит -
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.

Веленью бoжию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приeмли равнодушно
И не оспоривай глупца.
1836

Евгений Баратынский

Разуверение

Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей:
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней!
Уж я не верю увереньям,
Уж я не верую в любовь,
И не могу предаться вновь
Раз изменившим сновиденьям!
Слепой тоски моей не множь,
Не заводи о прежнем слова,
И, друг заботливый, больного
В его дремоте не тревожь!
Я сплю, мне сладко усыпленье;
Забудь бывалые мечты:
В душе моей одно волненье,
А не любовь пробудишь ты.
<1821>

Муза


Не ослеплен я музою моею:
Красавицей ее не назовут,
И юноши, узрев ее, за нею
Влюбленною толпой не побегут.
Приманивать изысканным убором,
Игрою глаз, блестящим разговором
Ни склонности у ней, ни дара нет;
Но поражен бывает мельком свет
Ее лица необщим выраженьем,
Ее речей спокойной простотой;
И он, скорей чем едким осужденьем,
Ее почтит небрежной похвалой.

1829

Весна, весна! как воздух чист!
Как ясен небосклон!
Своей лазурию живой
Слепит мне очи он.

Весна, весна! как высоко
На крыльях ветерка,
Ласкаясь к солнечным лучам,
Летают облака!

Шумят ручьи! блестят ручьи!
Взревев, река несёт
На торжествующем хребте
Поднятый ею лёд!

Ещё древа обнажены,
Но в роще ветхий лист,
Как прежде, под моей ногой
И шумен и душист.

Под солнце самое взвился
И в яркой вышине
Незримый жавронок поёт
Заздравный гимн весне.

Что с нею, что с моей душой?
С ручьём она ручей
И с птичкой птичка! с ним журчит,
Летает в небе с ней!

Зачем так радует её
И солнце, и весна!
Ликует ли, как дочь стихий,
На пире их она?

Что нужды! счастлив, кто на нём
Забвенье мысли пьёт,
Кого далёко от неё
Он, дивный, унесёт!

Весна 1832

Дмитрий Веневитинов
ПОЭТ

Тебе знаком ли сын богов,
Любимец муз и вдохновенья?
Узнал ли б меж земных сынов
Ты речь его, его движенья?
Не вспыльчив он, и строгий ум
Не блещет в шумном разговоре,
Но ясный луч высоких дум
Невольно светит в ясном взоре.
Пусть вкруг него, в чаду утех,
Бушует ветреная младость,
Безумный крик, нескромный смех
И необузданная радость:
Всё чуждо, дико для него,
На всё спокойно он взирает,
Лишь редко что-то с уст его
Улыбку беглую срывает.
Его богиня - простота,
И тихий гений размышленья
Ему поставил от рожденья
Печать молчанья на уста.
Его мечты, его желанья,
Его боязни, упованья -
Всё тайна в нем, всё в нем молчит:
В душе заботливо хранит
Он неразгаданные чувства...                Когда ж внезапно что-нибудь
Взволнует огненную грудь -
Душа, без страха, без искусства,
Готова вылиться в речах
И блещет в пламенных очах...
И снова тих он, и стыдливый
К земле он опускает взор,
Как будто слышит он укор
За невозвратные порывы.
О, если встретишь ты его
С раздумьем на челе суровом -
Пройди без шума близ него,
Не нарушай холодным словом
Его священных, тихих снов;
Взгляни с слезой благоговенья
И молви: это сын богов,
Любимец муз и вдохновенья.
1826
 
 Жизнь

Сначала жизнь пленяет нас:
В ней все тепло, все сердце греет
И, как заманчивый рассказ,
Наш ум причудливый лелеет.
Кой-что страшит издалека,-
Но в этом страхе наслажденье:
Он веселит воображенье,
Как о волшебном приключенье
Ночная повесть старика.
Но кончится обман игривой!
Мы привыкаем к чудесам.
Потом - на все глядим лениво,
Потом - и жизнь постыла нам:
Ее загадка и развязка
Уже длинна, стара, скучна,
Как пересказанная сказка
Усталому пред часом сна.
1826

Элегия


Волшебница! Как сладко пела ты
Про дивную страну очарованья,
Про жаркую отчизну красоты!
4 Как я любил твои воспоминанья,
Как жадно я внимал словам твоим
И как мечтал о крае неизвестном!
Ты упилась сим воздухом чудесным,
8 И речь твоя так страстно дышит им!
На цвет небес ты долго нагляделась
И цвет небес в очах нам принесла.
Душа твоя так ясно разгорелась
12 И новый огнь в груди моей зажгла.
Но этот огнь томительный, мятежной,
Он не горит любовью тихой, нежной, —
Нет! он и жжёт, и мучит, и мертвит,
16 Волнуется изменчивым желаньем,
То стихнет вдруг, то бурно закипит,
И сердце вновь пробудится страданьем.
Зачем, зачем так сладко пела ты?
20 Зачем и я внимал тебе так жадно
И с уст твоих, певица красоты,
Пил яд мечты и страсти безотрадной?
Январь 1827

Николай Языков

ПЕСНЯ

Из страны, страны далёкой,
С Волги-матушки широкой,
Ради сладкого труда,
Ради вольности высокой
Собралися мы сюда.
Помним холмы, помним долы,
Наши храмы, наши сёла,
И в краю, краю чужом
Мы пируем пир весёлый
И за родину мы пьём.

Благодетельною силой
С нами немцев подружило
Откровенное вино;
Шумно, пламенно и мило
Мы гуляем заодно.
Но с надеждою чудесной
Мы стакан и полновесной
Нашей Руси — будь она
Первым царством в поднебесной,
И счастлива и славна!
1827

Пловец (1829)
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.
 
Смело, братья! Ветром полный
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья!
 
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.
 
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадет!
 
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
 
Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья, бурей полный
Прям и крепок парус мой.

А. И. ГОТОВЦЕВОЙ

Влюблён я, дева-красота,
В твой разговор живый и страстной,
В твой голос ангельски-прекрасной,
В твои румяные уста!

Дай мне тобой налюбоваться,
Твоих наслушаться речей,
Упиться песнию твоей,
Твоим дыханьем надышаться!
1825

Алексей Кольцов

Косарь

Не возьму я в толк…
Не придумаю…
Отчего же так –
Не возьму я в толк?
Ох, в несчастный день,
В бесталанный час,
Без сорочки я
Родился на свет.
У меня ль плечо –
Шире дедова;
Грудь высокая –
Моей матушки.
На лице моем
Кровь отцовская
В молоке зажгла
Зорю красную.
Кудри черные
Лежат скобкою;
Что работаю –
Все мне спорится!
Да в несчастный день,
В бесталанный час,
Без сорочки я
Родился на свет!
Я за Грунюшку,
Дочку старосты,
Долго сватался;
А он, старый хрен,
Заупрямился!
За кого же он
Выдаст Грунюшку?
Не возьму я в толк,
Не придумаю…
Я ль за тем гонюсь,
Что отец ее
Богачом слывет?
Пускай дом его –
Чаша полная!
Я ее хочу,
Я по ней крушусь;
Лицо белое,
Заря алая –
Щеки полные,
Глаза темные
Свели молодца
С ума-разума…
Ах, вчера по мне
Ты так плакала:
Наотрез старик
Отказал вчера…
Ох, не свыкнуться
С этой горестью…
Я куплю себе
Косу новую,
Отобью ее,
Наточу ее, -
И прости-прощай,
Село родное!
Не плачь, Грунюшка,
Косой вострою
Не подрежусь я…
Ты прости, село,
Прости, староста:
В края дальние
Пойдет молодец;
Что вниз по Дону,
По набережью,
Хороши стоят
Там слободушки!
Степь раздольная
Далеко вокруг,
Широко лежит,
Ковылой-травой
Расстилается!..
Ах ты, степь моя,
Степь привольная,
Широко, ты, степь,
Пораскинулась,
К морю Черному
Понадвинулась!
В гости я к тебе
Не один пришел -
Я пришел сам-друг
С косой вострою;
Мне давно гулять
По траве степной
Вдоль и поперек
С ней хотелося…
Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!
Ты пахни в лицо,
Ветер с полудня!
Освежи, взволнуй
Степь просторную!
Зажужжи, коса,
Как пчелиный рой!
Молоньёй, коса,
Засверкай кругом!
Зашуми, трава,
Подкошонная;
Поклонись, цветы,
Головой земле!
Наряду с травой
Вы засохните,
Как по Груне я
Сохну, молодец!
Нагребу копен,
Намечу стогов;
Даст казачка мне
Денег пригоршни.
Я зашью казну,
Сберегу казну,
Возвращусь в село –
Прямо к старосте;
Не разжалобил
Его бедностью,
Так разжалоблю
Золотой казной!..

Москва, 1836 г.

ПОСЛЕДНИЙ ПОЦЕЛУЙ
Обойми, поцелуй,
Приголубь, приласкай,
Еще раз поскорей
Поцелуй горячей.
Что печально глядишь?
Что на сердце таишь?
Не тоскуй, не горюй,
Из очей слез не лей;
Мне не надобно их;
Мне не нужно тоски;
Не на смерть я иду;
Не хоронишь меня…

На полгода всего
Мы расстаться должны;
Есть за Волгой село
На крутом берегу:
Там отец мой живет;
Там родимая мать
Сына в гости зовет;
Я поеду к отцу,
Поклонюся родной
И согласье возьму
Обвенчаться с тобой.
Мучит душу мою
Твой печальный убор,
Для чего ты в него
Нарядила себя?
Разрядись, уберись
В свой наряд голубой
И на плечи накинь
Шаль с каймой расписной;
Пусть пылает лицо,
Как поутру заря;
Пусть сияет любовь
На устах у тебя;
Как мне мило теперь
Любоваться тобой!
Как весна, хороша
Ты, невеста моя!
Обойми ж, поцелуй,
Приголубь, приласкай,
Еще раз поскорей
Поцелуй горячей!

Москва, 12 апреля 1838 г

Так и рвется душа
Из груди молодой,
Хочет воли она,
Просит жизни другой!
То ли дело вдвоем
Над рекою сидеть,
На зеленую степь,
На цветочки глядеть!

То ли дело вдвоем
Зимню ночь коротать,
Друга жаркой рукой
Ко груди прижимать,
По утру на заре
Обнимать-провожать,
Вечерком у ворот
Его вновь поджидать!

1 апреля 1840

Евдокия Ростопчина

Сонет

              Туда стремишься, где единственное
              гнездо, Единственная земля,
              дающие отдых для наших крыльев.
                (Ламартин)

Когда непогода в лесу забушует
И ветер ломает вершины дубов,
Зачем голубица так жалко воркует,
Зачем притаилась под лиственный кров?..

Борьба против бури ее утомила,
И белые перья измяты грозой;
Головушку томно крылом приютила
Она,- и вкушает желанный покой.

Когда в шуме света, в его треволненьи,
Гонясь за весельем, прося наслаждений,
Умается сердце, душа упадет:

Тогда в думе чистой приюта ищу я,
Тогда я мечтаю,- и, душу врачуя,
Поэзия крылья и мощь ей дает!..

написано в 1835 году

Талисман

Есть талисман священный у меня.
Храню его: в нем сердца все именье,
В нем цель надежд, в нем узел бытия,
Грядущего залог, дней прошлых упоенье.
Он не браслет с таинственным замком,
Он не кольцо с заветными словами,
Он не письмо с признаньем и мольбами.
Не милым именем наполненный альбом
И не перо из белого султана,
И не портрет под крышею двойной…
Но не назвать вам талисмана.
Не отгадать вам тайны роковой.
Мне талисман дороже упованья,
Я за него отдам и жизнь, и кровь:
Мой талисман – воспоминанье
И неизменная любовь!
1830

И больно, и сладко,
Когда, при начале любви,
То сердце забьется украдкой,
То в жилах течет лихорадка,
То жар запылает в крови...
И больно, и сладко!..

Пробьет час свиданья, -
Потупя предательный взор,
В волненьи, в томленьи незнанья,
Боясь и желая признанья, -
Начнешь и прервешь разговор...
И в муку свиданье!..

Не вымолвишь слова...
Немеешь... робеешь... дрожишь...
Душа, проклиная оковы,
Вся в речи излиться б готова...
Но только глядишь и молчишь -
Нет силы, нет слова!..

Настанет разлука, -
И, холодно, гордо простясь,
Уйдешь с своей тайной и мукой!..
А в сердце истома и скука, -
И вечностью каждый нам час,
И смерть нам разлука!..

И сладко, и больно...
И трепет безумный затих;
И сердцу легко и раздольно...
Слова полились бы так вольно,
Но слушать уж некому их, -
И сладко, и больно!

2 февраля 1854

Каролина Павлова

Прочтя стихотворения молодой женщины

Опять отзыв печальной сказки,
Нам всем знакомой с давних пор,
Надежд бессмысленные ласки
И жизни строгий приговор.
 
Увы! души пустые думы!
Младых восторгов плен и прах!
Любили все одну звезду мы
В непостижимых небесах!
 
И все, волнуяся, искали
Мы сновиденья своего;
И нам, утихшим, жаль едва ли,
Что ужились мы без него.
1846

* * *



Salut, salut, consolatrice!
Ouvre tes bras, je viens chanter.
Musset[1]

Ты, уцелевший в сердце нищем,
Привет тебе, мой грустный стих!
Мой светлый луч над пепелищем
Блаженств и радостей моих!
Одно, чего и святотатство
Коснуться в храме не могло;
Моя напасть! моё богатство!
Моё святое ремесло! —

;Проснись же, смолкнувшее слово!
;Раздайся с уст моих опять;
;Сойди к избраннице ты снова,
;О роковая благодать!
;Уйми безумное роптанье
;И обреки всё сердце вновь
;На безграничное страданье,
;На бесконечную любовь! —

Февраль 1854, Дерпт

Михаил Лермонтов

Парус

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..

Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит...
Увы! он счастия не ищет
И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
1832

Дума

Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее - иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
          В бездействии состарится оно.
          Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
          Как пир на празднике чужом.
 К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно малодушны
И перед властию - презренные рабы.
      Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты - его паденья час!

Мы иссушили ум наукою бесплодной,
Тая завистливо от ближних и друзей
Надежды лучшие и голос благородный
          Неверием осмеянных страстей.
Едва касались мы до чаши наслажденья,
          Но юных сил мы тем не сберегли;
Из каждой радости, бояся пресыщенья,
          Мы лучший сок навеки извлекли.

Мечты поэзии, создания искусства
Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
Мы жадно бережем в груди остаток чувства -
Зарытый скупостью и бесполезный клад.
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
                Когда огонь кипит в крови.
И предков скучны нам роскошные забавы,
Их добросовестный, ребяческий разврат;
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
                Глядя насмешливо назад.

Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
                Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
                Над промотавшимся отцом.

написано в 1838 году


* * *
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?

Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!

Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Тёмный дуб склонялся и шумел.
1841

Иван Тургенев

В дороге

Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Вспомнишь обильные страстные речи,
Взгляды, так жадно, так робко ловимые,
Первые встречи, последние встречи,
Тихого голоса звуки любимые.
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное далёкое,
Слушая ропот колёс непрестанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.
1843

(ИЗ ПОЭМЫ, ПРЕДАННОЙ СОЖЖЕНИЮ)
...И понемногу начало назад
Его тянуть: в деревню, в темный сад,
Где липы так огромны, так тенисты
И ландыши так девственно душисты,
5 Где круглые ракиты над водой
С плотины наклонились чередой,
Где тучный дуб растет над тучной нивой,
Где пахнет конопелью да крапивой...
Туда, туда, в раздольные поля,
10 Где бархатом чернеется земля,
Где рожь, куда ни киньте вы глазами,
Струится тихо мягкими волнами
И падает тяжелый, желтый луч
Из-за прозрачных, белых, круглых туч.
15 Там хорошо; там только — русский дома;
И степь ему, как родина, знакома,
Как по; морю, гуляет он по ней —
Живет и дышит, движется вольней;
Идет себе — поет себе беспечно;
20 Идет... куда? не знает! бесконечно
Бегут, бегут несвязные слова.
Приподнялась уж по; следу трава...
Ему другой вы не сулите доли —
Не хочет он другой, разумной воли...
(1848)

Иван Никитин

Поле
Раскинулось поле волнистою тканью
И с небом слилось темно-синею гранью,
И в небе прозрачном щитом золотым
Блестящее солнце сияет над ним;
Как по морю, ветер по нивам гуляет
И белым туманом холмы одевает,
О чем-то украдкой с травой говорит
смело во ржи золотистой шумит.
Один я... И сердцу и думам свобода...
Здесь мать моя, друг и наставник - природа.
И кажется жизнь мне светлей впереди,
Когда к своей мощной, широкой груди
Она, как младенца, меня допускает
И часть своей силы мне в душу вливает.
1849

Утро

Звёзды меркнут и гаснут. В огне облака.
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш. Тишь — безлюдье вокруг.
Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом — на лицо тебе вдруг
С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок, воду морщит-рябит.
Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко-далеко колокольчик звенит.
Рыбаки в шалаше пробудилися,
Сняли сети с шестов, вёсла к лодкам несут…
А восток всё горит-разгорается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
И стоит себе лес, улыбается.
Вот и солнце встаёт, из-за пашен блестит,
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет — песню поёт;
По плечу молодцу всё тяжёлое…
Не боли ты, душа! отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро весёлое!

16 ноября 1854, январь 1855


Встреча зимы

Поутру вчера дождь
В стёкла окон стучал,
Над, землёю туман
Облаками вставал.
Веял холод в лицо
От угрюмых небес,
И, Бог знает о чём,
Плакал сумрачный лес.
В полдень дождь перестал,
И, что белый пушок,
На осеннюю грязь
Начал падать снежок.
Ночь прошла. Рассвело.
Нет нигде облачка.
Воздух лёгок и чист,
И замёрзла река.
На дворах и домах
Снег лежит полотном
И от солнца блестит
Разноцветным огнём.
На безлюдный простор
Побелевших полей
Смотрит весело лес
Из-под чёрных кудрей,
Словно рад он чему, —
И на ветках берёз,
Как алмазы, горят
Капли сдержанных слёз.
Здравствуй, гостья-зима!
Просим милости к нам
Песни севера петь
По лесам и степям.
Есть раздолье у нас, —
Где угодно гуляй;
Строй мосты по рекам
И ковры расстилай.
Нам не стать привыкать, —
Пусть мороз твой трещит:
Наша русская кровь
На морозе горит!
Искони уж таков
Православный народ:
Летом, смотришь, жара —
В полушубке идёт;
Жгучий холод пахнул —
Всё равно для него:
По колени в снегу,
Говорит: «Ничего!»
В чистом поле метель
И крутит, и мутит, —
Наш степной мужичок
Едет в санках, кряхтит:
«Ну, соколики, ну!
Выносите, дружки!»
Сам сидит и поёт:
«Не белы-то снежки!..»
Да и нам ли подчас
Смерть не встретить шутя,
Если к бурям у нас
Привыкает дитя?
Когда мать в колыбель
На ночь сына кладёт,
Под окном для него
Песни вьюга поёт.
И разгул непогод
С ранних лет ему люб,
И растёт богатырь,
Что под бурями дуб.
Рассыпай же, зима,
До весны золотой
Серебро по полям
Нашей Руси святой!
И случится ли, к нам
Гость незваный придёт
И за наше добро
С нами спор заведёт —
Уж прими ты его
На сторонке чужой,
Хмельный пир приготовь,
Гостю песню пропой;
Для постели ему
Белый пух припаси
И метелью засыпь
Его след на Руси!

20 ноября 1854



Николай Некрасов


Тройка

Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу —
Всё лицо твое вспыхнуло вдруг.
И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?..
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих, черных как ночь;
Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается легкий пушок,
Из-под брови твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.
Взгляд один чернобровой дикарки,
Полный чар, зажигающих кровь,
Старика разорит на подарки,
В сердце юноши кинет любовь.
Поживешь и попразднуешь вволю,
Будет жизнь и полна и легка...
Да не то тебе пало на долю:
За неряху пойдешь мужика.
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть.
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудный,
Будешь нянчить, работать и есть.
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни, — появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
И схоронят в сырую могилу,
Как пройдешь ты тяжелый свой путь,
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.
Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!
Не нагнать тебе бешеной тройки:
Кони крепки, и сыты, и бойки, —
И ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой...
1846

Поэт и гражданин
Гражданин (входит)
Опять один, опять суров,
Лежит — и ничего не пишет.

Поэт
Прибавь: хандрит и еле дышит —
И будет мой портрет готов.

Гражданин
Хорош портрет! Ни благородства,
Ни красоты в нем нет, поверь,
А просто пошлое юродство.
Лежать умеет дикий зверь...

Поэт
Так что же?

Гражданин
                Да глядеть обидно.

Поэт
Ну, так уйди.

Гражданин
                Послушай: стыдно!
Пора вставать! Ты знаешь сам,
Какое время наступило;
В ком чувство долга не остыло,
Кто сердцем неподкупно прям,
В ком дарованье, сила, меткость,
Тому теперь не должно спать...

Поэт
Положим, я такая редкость,
Но нужно прежде дело дать.

Гражданин
Вот новость! Ты имеешь дело,
Ты только временно уснул,
Проснись: громи пороки смело...

Поэт
А! знаю: «Вишь, куда метнул!»
Но я обстрелянная птица.
Жаль, нет охоты говорить.

(Берет книгу.)
Спаситель Пушкин! — Вот страница:
Прочти — и перестань корить!

Гражданин (читает)
«Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв».

Поэт (с восторгом)
Неподражаемые звуки!..
Когда бы с Музою моей
Я был немного поумней,
Клянусь, пера бы не взял в руки!

Гражданин
Да, звуки чудные... ура!
Так поразительна их сила,
Что даже сонная хандра
С души поэта соскочила.
Душевно радуюсь — пора!
И я восторг твой разделяю,
Но, признаюсь, твои стихи
Живее к сердцу принимаю.

Поэт
Не говори же чепухи!
Ты рьяный чтец, но критик дикий.
Так я, по-твоему, — великий,
Повыше Пушкина поэт?
Скажи пожалуйста?!.

Гражданин
                Ну, нет!
Твои поэмы бестолковы,
Твои элегии не новы,
Сатиры чужды красоты,
Неблагородны и обидны,
Твой стих тягуч. Заметен ты,
Но так без солнца звезды видны.
В ночи, которую теперь
Мы доживаем боязливо,
Когда свободно рыщет зверь,
А человек бредет пугливо, —
Ты твердо светоч свой держал,
Но небу было неугодно,
Чтоб он под бурей запылал,
Путь освещая всенародно;
Дрожащей искрою впотьмах
Он чуть горел, мигал, метался.
Моли, чтоб солнца он дождался
И потонул в его лучах!

Нет, ты не Пушкин. Но покуда
Не видно солнца ниоткуда,
С твоим талантом стыдно спать;
Еще стыдней в годину горя
Красу долин, небес и моря
И ласку милой воспевать...
Гроза молчит, с волной бездонной
В сиянье спорят небеса,
И ветер ласковый и сонный
Едва колеблет паруса, —
Корабль бежит красиво, стройно,
И сердце путников спокойно,
Как будто вместо корабля
Под ними твердая земля.
Но гром ударил; буря стонет,
И снасти рвет, и мачту клонит, —
Не время в шахматы играть,
Не время песни распевать!
Вот пес — и тот опасность знает
И бешено на ветер лает:
Ему другого дела нет...
А ты что делал бы, поэт?
Ужель в каюте отдаленной
Ты стал бы лирой вдохновенной
Ленивцев уши услаждать
И бури грохот заглушать?

Пускай ты верен назначенью,
Но легче ль родине твоей,
Где каждый предан поклоненью
Единой личности своей?
Наперечет сердца благие,
Которым родина свята.
Бог помочь им!.. а остальные?
Их цель мелка, их жизнь пуста.
Одни — стяжатели и воры,
Другие — сладкие певцы,
А третьи... третьи — мудрецы:
Их назначенье — разговоры.
Свою особу оградя,
Они бездействуют, твердя:
«Неисправимо наше племя,
Мы даром гибнуть не хотим,
Мы ждем: авось поможет время,
И горды тем, что не вредим!»
Хитро скрывает ум надменный
Себялюбивые мечты,
Но... брат мой! кто бы ни был ты,
Не верь сей логике презренной!
Страшись их участь разделить,
Богатых словом, делом бедных,
И не иди во стан безвредных,
Когда полезным можешь быть!
Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной,
Не будет гражданин достойный
К отчизне холоден душой,
Ему нет горше укоризны...
Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденье, за любовь...
Иди и гибни безупречно.
Умрешь не даром: дело прочно,
Когда под ним струится кровь...
А ты, поэт! избранник неба,
Глашатай истин вековых,
Не верь, что не имущий хлеба
Не стоит вещих струн твоих!
Не верь, чтоб вовсе пали люди;
Не умер бог в душе людей,
И вопль из верующей груди
Всегда доступен будет ей!
Будь гражданин! служа искусству,
Для блага ближнего живи,
Свой гений подчиняя чувству
Всеобнимающей Любви;
И если ты богат дарами,
Их выставлять не хлопочи:
В твоем труде заблещут сами
Их животворные лучи.
Взгляни: в осколки твердый камень
Убогий труженик дробит,
А из-под молота летит
И брызжет сам собою пламень!

Поэт
Ты кончил?.. чуть я не уснул.
Куда нам до таких воззрений!
Ты слишком далеко шагнул.
Учить других — потребен гений,
Потребна сильная душа,
А мы с своей душой ленивой,
Самолюбивой и пугливой,
Не стоим медного гроша.
Спеша известности добиться,
Боимся мы с дороги сбиться
И тропкой торною идем,
А если в сторону свернем —
Пропали, хоть беги со света!
Куда жалка ты, роль поэта!
Блажен безмолвный гражданин:
Он, Музам чуждый с колыбели,
Своих поступков господин,
Ведет их к благодарной цели,
И труд его успешен, спор...

Гражданин
Не очень лестный приговор.
Но твой ли он? тобой ли сказан?
Ты мог бы правильней судить:
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
А что такое гражданин?
Отечества достойный сын.
Ах! будет с нас купцов, кадетов,
Мещан, чиновников, дворян,
Довольно даже нам поэтов,
Но нужно, нужно нам граждан!
Но где ж они? Кто не сенатор,
Не сочинитель, не герой,
Не предводитель, не плантатор,
Кто гражданин страны родной?
Где ты? откликнись! Нет ответа.
И даже чужд душе поэта
Его могучий идеал!
Но если есть он между нами,
Какими плачет он слезами!!.
Ему тяжелый жребий пал,
Но доли лучшей он не просит:
Он, как свои, на теле носит
Все язвы родины своей.
Гроза шумит и к бездне гонит
Свободы шаткую ладью,
Поэт клянет или хоть стонет,
А гражданин молчит и клонит
Под иго голову свою.
Когда же... Но молчу. Хоть мало,
И среди нас судьба являла
Достойных граждан... Знаешь ты
Их участь?.. Преклони колени!..
Лентяй! смешны твои мечты
И легкомысленные пени!
В твоем сравненье смыслу нет.
Вот слово правды беспристрастной:
Блажен болтающий поэт,
И жалок гражданин безгласный!

Поэт
Не мудрено того добить,
Кого уж добивать не надо.
Ты прав: поэту легче жить —
В свободном слове есть отрада.
Но был ли я причастен ей?
Ах, в годы юности моей,
Печальной, бескорыстной, трудной,
Короче — очень безрассудной, —
Куда ретив был мой Пегас!
Не розы — я вплетал крапиву
В его размашистую гриву
И гордо покидал Парнас.
Без отвращенья, без боязни
Я шел в тюрьму и к месту казни,
В суды, в больницы я входил.
Не повторю, что там я видел...
Клянусь, я честно ненавидел!
Клянусь, я искренно любил!
И что ж?.. мои послышав звуки,
Сочли их черной клеветой;
Пришлось сложить смиренно руки
Иль поплатиться головой...
Что было делать? Безрассудно
Винить людей, винить судьбу.
Когда б я видел хоть борьбу,
Бороться стал бы, как ни трудно,
Но... гибнуть, гибнуть... и когда?
Мне было двадцать лет тогда!
Лукаво жизнь вперед манила,
Как моря вольные струи,
И ласково любовь сулила
Мне блага лучшие свои —
Душа пугливо отступила...
Но сколько б ни было причин,
Я горькой правды не скрываю
И робко голову склоняю
При слове «честный гражданин».
Тот роковой, напрасный пламень
Доныне сожигает грудь,
И рад я, если кто-нибудь
В меня с презреньем бросит камень.
Бедняк! и из чего попрал
Ты долг священный человека?
Какую подать с жизни взял
Ты — сын больной больного века?..
Когда бы знали жизнь мою,
Мою любовь, мои волненья...
Угрюм и полон озлобленья,
У двери гроба я стою...
Ах, песнею моей прощальной
Та песня первая была!
Склонила Муза лик печальный
И, тихо зарыдав, ушла.
С тех пор не часты были встречи:
Украдкой, бледная, придет
И шепчет пламенные речи,
И песни гордые поет.
Зовет то в города, то в степи,
Заветным умыслом полна,
Но загремят внезапно цепи —
И мигом скроется она.
Не вовсе я ее чуждался,
Но как боялся! как боялся!
Когда мой ближний утопал
В волнах существенного горя —
То гром небес, то ярость моря
Я добродушно воспевал.
Бичуя маленьких воришек
Для удовольствия больших,
Дивил я дерзостью мальчишек
И похвалой гордился их.
Под игом лет душа погнулась,
Остыла ко всему она,
И Муза вовсе отвернулась,
Презренья горького полна.
Теперь напрасно к ней взываю —
Увы! сокрылась навсегда.
Как свет, я сам ее не знаю
И не узнаю никогда.
О Муза, гостьею случайной
Являлась ты душе моей?
Иль песен дар необычайный
Судьба предназначала ей?
Увы! кто знает? рок суровый
Всё скрыл в глубокой темноте.
Но шел один венок терновый
К твоей угрюмой красоте...
1855-1856


Федор Тютчев

Весенние воды

Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят -
Бегут и будят сонный брег,
Бегут, и блещут, и гласят...

Они гласят во все концы:
"Весна идет, весна идет,
Мы молодой весны гонцы,
Она нас выслала вперед!

Весна идет, весна идет,
И тихих, теплых майских дней
Румяный, светлый хоровод
Толпится весело за ней!.."
1830

29-е января 1837

Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фиал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В «цареубийцы» заклеймен.
Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах... знойной кровью.
И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил –
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть Тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь...
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..
Июнь или июль 1837

К. Б.
Я встретил вас — и всё былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло...
Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, —
Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты...
Как после вековой разлуки
Гляжу на вас, как бы во сне, —
И вот — слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне...
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
26 июля 1870



Алексей Толстой

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.

Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдаленной свирели,
Как моря играющий вал.

Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид,
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моем сердце звучит.

В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь -
Я вижу печальные очи,
Я слышу веселую речь;

И грустно я так засыпаю,
И в грезах неведомых сплю...
Люблю ли тебя — я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!
1851
    --------

Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Тёмно-голубые?
И о чём звените вы
В день весёлый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?

Конь несёт меня стрелой
На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
Бьёт своим копытом.
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Не кляните вы меня,
Тёмно-голубые!

Я бы рад вас не топтать,
Рад промчаться мимо,
Но уздой не удержать
Бег неукротимый!
Я лечу, лечу стрелой,
Только пыль взметаю;
Конь несёт меня лихой,-
А куда? не знаю!


Он учёным ездоком
Не воспитан в холе,
Он с буранами знаком,
Вырос в чистом поле;
И не блещет как огонь
Твой чепрак узорный,
Конь мой, конь, славянский конь,
Дикий, непокорный!

Есть нам, конь, с тобой простор!
Мир забывши тесный,
Мы летим во весь опор
К цели неизвестной.
Чем окончится наш бег?
Радостью ль? кручиной?
Знать не может человек -
Знает бог единый!

Упаду ль на солончак
    Умирать от зною?
Или злой киргиз-кайсак,
    С бритой головою,
Молча свой натянет лук,
    Лежа под травою,
И меня догонит вдруг
    Медною стрелою?

Иль влетим мы в светлый град
    Со кремлем престольным?
Чудно улицы гудят
    Гулом колокольным,
И на площади народ,
    В шумном ожиданье
Видит: с запада идет
    Светлое посланье.

В кунтушах и в чекменях,
    С чубами, с усами,
Гости едут на конях,
    Машут булавами,
Подбочась, за строем строй
    Чинно выступает,
Рукава их за спиной
    Ветер раздувает.

И хозяин на крыльцо
    Вышел величавый;
Его светлое лицо
    Блещет новой славой;
Всех его исполнил вид
    И любви и страха,
На челе его горит
    Шапка Мономаха.

"Хлеб да соль! И в добрый час!-
    Говорит державный.-
Долго, дети, ждал я вас
    В город православный!"
И они ему в ответ:
    "Наша кровь едина,
И в тебе мы с давних лет
    Чаем господина!"

Громче звон колоколов,
    Гусли раздаются,
Гости сели вкруг столов,
    Мед и брага льются,
Шум летит на дальний юг
    К турке и к венгерцу -
И ковшей славянских звук
    Немцам не по сердцу!

Гой вы, цветики мои,
    Цветики степные!
Что глядите на меня,
    Темно-голубые?
И о чем грустите вы
    В день веселый мая,
Средь некошеной травы
    Головой качая?
1840-е годы
 -----
     Ты знаешь край, где все обильем дышит,
     Где реки льются чище серебра,
     Где ветерок степной ковыль колышет,
     В вишневых рощах тонут хутора,
     Среди садов деревья гнутся долу
     И до земли висит их плод тяжелый?

     Шумя, тростник над озером трепещет,
     И чист, и тих, и ясен свод небес,
     Косарь поет, коса звенит и блещет,
     Вдоль берега стоит кудрявый лес,
     И к облакам, клубяся над водою,
     Бежит дымок синеющей струею?

     Туда, туда всем сердцем я стремлюся,
     Туда, где сердцу было так легко,
     Где из цветов венок плетет Маруся,
     О старине поет слепой Грицко,
     И парубки, кружась на пожне гладкой,
     Взрывают пыль веселою присядкой!

     Ты знаешь край, где нивы золотые
     Испещрены лазурью васильков,
     Среди степей курган времен Батыя,
     Вдали стада пасущихся волов,
     Обозов скрып, ковры цветущей гречи
     И вы, чубы - остатки славной Сечи?

     Ты знаешь край, где утром в воскресенье,
     Когда росой подсолнечник блестит,
     Так звонко льется жаворонка пенье,
     Стада блеят, а колокол гудит,
     И в божий храм, увенчаны цветами,
     Идут казачки пестрыми толпами?

     Ты помнишь ночь над спящею Украйной,
     Когда седой вставал с болота пар,
     Одет был мир и сумраком и тайной,
     Блистал над степью искрами стожар,
     И мнилось нам: через туман прозрачный
     Несутся вновь Палей и Сагайдачный?

     Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи,
     Где столько тел лежало средь полей?
     Ты знаешь край, где некогда у плахи
     Мазепу клял упрямый Кочубей
     И много где пролито крови славной
     В честь древних прав и веры православной?

     Ты знаешь край, где Сейм печально воды
     Меж берегов осиротелых льет,
     Над ним дворца разрушенные своды,
     Густой травой давно заросший вход,
     Над дверью щит с гетманской булавою?..
     Туда, туда стремлюся я душою!

     1840-е годы

Яков Полонский

ЗИМНИЙ ПУТЬ

    Ночь холодная мутно глядит
    Под рогожу кибитки моей,
    Под полозьями поле скрипит,
    Под дугой колокольчик гремит,
    А ямщик погоняет коней.

За горами, лесами, в дыму облаков
    Светит пасмурный призрак луны.
    Вой протяжный голодных волков
Раздается в тумане дремучих лесов.-
    Мне мерещатся странные сны.

Мне все чудится: будто скамейка стоит,
    На скамейке старуха сидит,
    До полуночи пряжу прядет,
Мне любимые сказки мои говорит,
    Колыбельные песни поет.

И я вижу во сне, как на волке верхом
    Еду я по тропинке лесной
    Воевать с чародеем-царем
В ту страну, где царевна сидит под замком,
    Изнывая за крепкой стеной.

Там стеклянный дворец окружают сады,
    Там жар-птицы поют по ночам
    И клюют золотые плоды,
Там журчит ключ живой и ключ мертвой воды -
    И не веришь и веришь очам.

А холодная ночь так же мутно глядит
    Под рогожу кибитки моей,
    Под полозьями поле скрипит,
    Под дугой колокольчик гремит,
    И ямщик погоняет коней.

1844

ПЕСНЯ ЦЫГАНКИ

Мой костер в тумане светит;
Искры гаснут на лету...
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.

Ночь пройдет - и спозаранок
В степь далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.

На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни:
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.

Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?

Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя
На коленях у тебя!

Мой костер в тумане светит;
Искры гаснут на лету...
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.

1853 (?)

В альбом К. Ш...

Писатель, если только он
Волна, а океан - Россия,
Не может быть не возмущен,
Когда возмущена стихия.
Писатель, если только он
Есть нерв великого народа,
Не может быть не поражен,
Когда поражена свобода.
1865

Алексей Плещеев

Вперед! без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
 
Смелей! Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперед.
И пусть под знаменем науки
Союз наш крепнет и растет.
 
Жрецов греха и лжи мы будем
Глаголом истины карать,
И спящих мы от сна разбудим
И поведем на битву рать!
 
Не сотворим себе кумира
Ни на земле, ни в небесах;
За все дары и блага мира
Мы не падем пред ним во прах!..
 
Провозглашать любви ученье
Мы будем нищим, богачам,
И за него снесем гоненье,
Простив безумным палачам!

Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,
В заботах тяжких истощил;
Как раб ленивый и лукавый,
Талант свой в землю не зарыл!
 
Пусть нам звездою путеводной
Святая истина горит;
И верьте, голос благородный
Не даром в мире прозвучит!
 
Внемлите ж, братья, слову брата,
Пока мы полны юных сил:
Вперед, вперед, и без возврата,
Что б рок вдали нам не сулил!
1846

Весна

Уж тает снег, бегут ручьи,
В окно повеяло весною...
Засвищут скоро соловьи,
И лес оденется листвою!

Чиста небесная лазурь,
Теплей и ярче солнце стало,
Пора метелей злых и бурь
Опять надолго миновала.

И сердце сильно так в груди
Стучит, как будто ждет чего-то,
Как будто счастье впереди
И унесла зима заботы!

Все лица весело глядят.
"Весна!"- читаешь в каждом взоре;
И тот, как празднику, ей рад,
Чья жизнь - лишь тяжкий труд и горе.

Но резвых деток звонкий смех
И беззаботных птичек пенье
Мне говорят - кто больше всех
Природы любит обновленье!
1872

Аполлон Майков

* * *


Весна! Выставляется первая рама —
И в комнату шум ворвался,
И благовест ближнего храма,
И говор народа, и стук колеса.

5 Мне в душу повеяло жизнью и волей:
Вон — даль голубая видна...
И хочется в поле, в широкое поле,
Где, шествуя, сыплет цветами весна!

1854

Весна

Голубенький, чистый
Подснежник-цветок!
А подле сквозистый,
Последний снежок...

Последние слезы
О горе былом
И первые грезы
О счастье ином.
1857

* * *

Не говори, что нет спасенья,
Что ты в печалях изнемог:
Чем ночь темней, тем ярче звезды,
Чем глубже скорбь, тем ближе Бог...

[1878]

Афанасий Фет

  * * *
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Все бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди...
На заре она сладко так спит!
1842
 -----

Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь - но только песня зреет.
1843
  ---------
Шёпот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слёзы,
И заря, заря!..

<1850>


Иван Суриков

Рябина

«Что шумишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Низко наклоняясь
Головою к тыну?» —
«С ветром речь веду я
О своей невзгоде,
Что одна расту я
В этом огороде.
Грустно, сиротинка,
Я стою, качаюсь,
Что к земле былинка,
К тыну нагибаюсь.
Там, за тыном, в поле,
Над рекой глубокой,
На просторе, в воле,
Дуб растёт высокий.
Как бы я желала
К дубу перебраться;
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
Близко бы ветвями
Я к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась.
Нет, нельзя рябинке
К дубу перебраться!
Знать, мне, сиротинке,
Век одной качаться».
<1864>

В степи

Кони мчат-несут,
Степь всё вдаль бежит;
Вьюга снежная
На степи гудит.

Снег да снег кругом;
Сердце грусть берет;
Про моздокскую
Степь ямщик поет…

Как простор степной
Широко-велик;
Как в степи глухой
Умирал ямщик;

Как в последний свой
Передсмертный час,
Он товарищу
Отдавал приказ:

«Вижу, смерть меня
Здесь, в степи, сразит, -
Не попомни, друг,
Злых моих обид.

Злых моих обид,
Да и глупостей,
Неразумных слов,
Прежней грубости.

Схорони меня
Здесь, в степи глухой;
Вороных коней
Отведи домой.

Отведи домой,
Сдай их батюшке;
Отнеси поклон
Старой матушке.

Молодой жене
Ты, скажи, друг мой,
Чтоб меня она
Не ждала домой…

Кстати ей еще
Не забудь сказать:
Тяжело вдовой
Мне ее кидать!

Передай словцо
Ей прощальное
И отдай кольцо
Обручальное.

Пусть по мне она
Не печалится;
С тем, кто по сердцу,
Обвенчается!»

Замолчал ямщик,
Слеза катится…
А в степи глухой
Вьюга плачется.

Голосит она,
В степи стон стоит,
Та же песня в ней
Ямщика звучит:

Как простор степной
Широко-велик;
Как в степи глухой
Умирал ямщик».

1865

Алексей Апухтин

В полдень

Как стелется по ветру рожь золотая
Широкой волной,
Как пыль поднимается, путь застилая
Густою стеной!
Как грудь моя ноет тоской безымянной,
Мученьем былым...
О, если бы встретить мне друга нежданно
И плакать бы с ним!
Но горькие слезы я лью только с вами,
Пустые поля...
Сама ты горька и полита слезами,
Родная земля!
27 июня 1859

 -----


Ночи безумные, ночи бессонные,
Речи несвязные, взоры усталые...
Ночи, последним огнём озарённые,
Осени мёртвой цветы запоздалые!

Пусть даже время рукой беспощадною
Мне указало, что было в вас ложного,
Всё же лечу я к вам памятью жадною,
В прошлом ответа ищу невозможного...

Вкрадчивым шёпотом вы заглушаете
Звуки дневные, несносные, шумные...
В тихую ночь вы мой сон отгоняете,
Ночи бессонные, ночи безумные!
1876
 -----

День ли царит, тишина ли ночная,
В снах ли тревожных, в житейской борьбе,
Всюду со мной, мою жизнь наполняя,
Дума все та же, одна, роковая,-
            Все о тебе!

С нею не страшен мне призрак былого,
Сердце воспрянуло, снова любя...
Вера, мечта, вдохновенное слово,
Все, что в душе дорогого, святого,-
             Все от тебя!

Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь загубя,-
Знаю одно: что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы,-
            Все для тебя!
1880

Коста Хетагуров

ЖЕЛАНИЕ

Блажен, кто с младенческих лет
Был солнцем весенним согрет
И ласкою матери милой!
Блажен, кто весну своих дней
Припомнит под ропот дождей
Осенней порою унылой!

Блажен, кто в родимом краю
Веселую песню свою
С друзьями подчас запевает...
Блажен, кто за плугом своим
По нивам проходит родным,
Кто хлеб для семьи добывает!

Блажен, кто душой и умом
Прославлен в народе своем,
Чье ценится веское мненье!
Блажен, кто отчизну любил,
Кто славой отцов дорожил,
Чье имя не знает забвенья!
Т;ХУДЫ

Т;худиаг, буц хъ;бул;й
Й; уалдз;джы царды хур;й
Чи бафс;ст й; мады хъ;бысы!
Т;худы, ;р;гв;зз;джы,
Хъ;лдз;г;й ;нкъард р;ст;джы
Й; рагуалдз;г хорз;н чи мысы!

Т;худы, й; фыды з;ххыл,
Й; уарзон ;мгарты р;гъыл
К;м;н хъуысы дардм; й; зар;г!
Т;худы, й; гутоним;,
Х;рзифтонг б;ху;рдоним;
Й; бинонт;н чи у с; дар;г!

Т;худы, й; дзылл;йы раз
Чи рак;ны барджын ныхас,
К;й ф;рсынц, к;й равзарынц зонд;й!
Т;худы, й; уарзондзинад,
Й; хорз ном, й; фыд;лты кад,
Чи уадзы у;л;уыл з;ронд;й!.

ПОХОДНАЯ ПЕСНЯ

Дети Осетии,
Братьями станем
В нашем едином
И дружеском стане.

С нами высокое
Знамя народа.
К свету, с победною
Песней похода!

К правде сверкающей
Смело шагайте!
Трусы, бездельники,
Прочь! Не мешайте!

БАЛЦЫ ЗАР;Г

Ц;йут, ;фсым;ртау,
Радт;м н; къухт;
Абон к;р;дзим;,
Иры л;ппут;!..

Ск;н;м н; тырыса
Дзылл;йы ном;й.
Рухсм; ;н;зив;г
Цомут ;нгом;й!..

Растдзинад уарзын;й
Ск;н;м н; ф;ндаг...
Гъе, мардз;, магуса!
Фес;ф, н;у;ндаг!..



Цуг  Теучеж



Пшиш - голубоглазая река,
Не мелка она, не глубока
И не удивляет шириной,
Не вскипает пенною волной.
Мальчугану даже не страшна,
Ничего не унесет она,
Только в паводок, как богатырь,
Заливая всей долины ширь,
Наполняет берега свои
Серебром сазаньи чешуи…

Пщыщэ псы нэшхъо псы шкуашку.
Псышхо дэдэ¬уи щымыт.

Семён Надсон

Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
   Кто б ты ни был, не падай душой.
Пусть неправда и зло полновластно царят
   Над омытой слезами землей,
Пусть разбит и поруган святой идеал
   И струится невинная кровь, -
Верь: настанет пора - и погибнет Ваал,
   И вернется на землю любовь!
 
Не в терновом венце, не под гнетом цепей,
   Не с крестом на согбенных плечах, -
В мир придет она в силе и славе своей,
   С ярким светочем счастья в руках.
И не будет на свете ни слез, ни вражды,
   Ни бескрестных могил, ни рабов,
Ни нужды, беспросветной, мертвящей нужды,
   Ни меча, ни позорных столбов!
 
О мой друг! Не мечта этот светлый приход,
   Не пустая надежда одна:
Оглянись, - зло вокруг чересчур уж гнетет,
   Ночь вокруг чересчур уж темна!
Мир устанет от мук, захлебнется в крови,
   Утомится безумной борьбой -
И поднимет к любви, к беззаветной любви,
   Очи, полные скорбной мольбой!..
1880

Грёзы

Мне снилось вечернее небо
И крупные звёзды на нём,
И бледно-зелёные ивы
Над бледно-лазурным прудом,
И весь утонувший в сирени
Твой домик, и ты у окна,
Вся в белом, с поникшей головкой,
Прекрасна, грустна и бледна...
Ты плакала... Светлые слёзы
Катились из светлых очей,
И плакали гордые розы,
И плакал в кустах соловей.
И с каждою новой слезою
Внизу, в ароматном саду,
Мерцая, светляк загорался
И небо роняло звезду.
20 сентября 1881

Иннокентий Анненский

Снег

Полюбил бы я зиму,
Да обуза тяжка...
От нее даже дыму
Не уйти в облака.

Эта резанность линий,
Этот грузный полет,
Этот нищенский синий
И заплаканный лед!

Но люблю ослабелый
От заоблачных нег -
То сверкающе белый,
То сиреневый снег...

И особенно талый,
Когда, выси открыв,
Он ложится усталый
На скользящий обрыв,

Точно стада в тумане
Непорочные сны -
На томительной грани
Всесожженья весны.

Бронзовый поэт

На синем куполе белеют облака,
И четко ввысь ушли кудрявые вершины,
Но пыль уж светится, а тени стали длинны,
И к сердцу призраки плывут издалека.

Не знаю, повесть ли была так коротка,
Иль я не дочитал последней половины?..
На бледном куполе погасли облака,
И ночь уже идет сквозь черные вершины...

И стали - и скамья и человек на ней
В недвижном сумраке тяжеле и страшней.
Не шевелись - сейчас гвоздики засверкают,

Воздушные кусты сольются и растают,
И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнёт,
С подставки на траву росистую спрыгнёт.

Стансы ночи

   О. П. Хмара-Барщевской

Меж теней погасли солнца пятна
На песке в загрезившем саду.
Все в тебе так сладко-непонятно,
Но твоё запомнил я: «Приду».

Чёрный дым, но ты воздушней дыма,
Ты нежней пушинок у листа,
Я не знаю, кем, но ты любима
Я не знаю, чья ты, но мечта.

За тобой в пустынные покои
Не сойдут алмазные огни,
Для тебя душистые левкои
Здесь ковром раскинулись одни.

Эту ночь я помню в давней грёзе,
Но не я томился и желал:
Сквозь фонарь, забытый на берёзе,
Талый воск и плакал и пылал.
1907

Федор Сологуб

  СОН

В мире нет ничего
Вожделеннее сна, —
Чары есть у него,
У него тишина,
У него на устах
Ни печаль и ни смех,
И в бездонных очах
Много тайных утех.
У него широки,
Широки два крыла,
И легки, так легки,
Как полночная мгла.
Не понять, как несёт,
И куда, и на чём, —
Он крылом не взмахнёт,
И не двинет плечом.


18 июня 1896 года
   ----

Ликуй, звени, блести, мой лёгкий, тонкий стих,
Ликуй, мой звонкий стих, о радостях моих. 

Я кроткою мечтой тоску преодолел,
И сладко полюбил, и нежно пожалел. 

И так люблю, губя, — и так, любя, гублю,
И, погубив, опять прильну, — и оживлю.


13 июля 1909 года

НОЧНЫЕ СТИХИ

Что томленье ночное?
Под золой уголёк.
Дотлевает земное,
Вечный день недалёк,
Но в томленье ночное
Кто-то душу увлёк.

В эти мрачные воды
Загляделась луна...
Ни любви, ни свободы,
Ни блаженного сна...
В эти мрачные воды
Погрузилась она.

Золотая трепещет
Сеть лучей на волне,
И томительно блещет,
Улыбаясь луне.
Тихо сердце трепещет,
Замирает в огне.

Лунный свет заплетая
В золотистую сеть,
Надо, медленно тая,
Над пучиной висеть,
Словно эта слитая
Из сияния сеть.


<12-13 (25-26) июня 1923 года>

Константин Бальмонт

КАМЫШИ

Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.

О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают - и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.

Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.

"Кого? Для чего? - камыши говорят,-
Зачем огоньки между нами горят?"

Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.

И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.
1895

Я буду ждать (1899)

Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.

Ты вся — безмолвие несчастия,
Случайный свет во мгле земной,
Неизъясненность сладострастия,
Еще не познанного мной.

Своей усмешкой вечно-кроткою,
Лицом всегда склоненным ниц,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не ходких птиц,

Ты будишь чувства тайно-спящие,—
И знаю, не затмит слеза
Твои куда-то прочь глядящие,
Твои неверные глаза.

Не знаю, хочешь ли ты радости,
Уста к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю высшей сладости,
Как быть с тобой наедине.

Не знаю, смерть ли ты нежданная,
Иль нерожденная звезда,
Но буду ждать тебя, желанная,
Я буду ждать тебя всегда.

 -----

Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.

Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей... Вас я не зову!

1902

Максим Горький

ПЕСНЯ О БУРЕВЕСТНИКЕ

Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.

То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит и — тучи слышат радость в смелом крике птицы.

В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.

Чайки стонут перед бурей, — стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.

И гагары тоже стонут, — им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.

Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах... Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!

Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.

Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.

Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает. Вот он носится, как демон, — гордый, черный демон бури, — и смеется, и рыдает... Он над тучами смеется, он от радости рыдает!

В гневе грома, — чуткий демон, — он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, — нет, не скроют!

Ветер воет... Гром грохочет...

Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.

— Буря! Скоро грянет буря!

Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем, то кричит пророк победы:

— Пусть сильнее грянет буря!..

март 1901

Легенда о Марко
В лесу над рекой жила фея, В реке она часто купалась; Но раз, позабыв осторожность, В рыбацкие сети попалась. Ее рыбаки испугались... Но был с ними юноша Марко; Схватил он красавицу-фею И стал целовать ее жарко. А фея, как гибкая ветка, В могучих руках извивалась, Да в Марковы очи глядела И тихо чему-то смеялась... Весь день она Марко ласкала, А как только ночь наступила - Пропала веселая фея,- У Марко душа загрустила... И дни ходит Марко, и ночи В лесу над рекою Дунаем, Все ищет, все стонет: "Где фея?" Но волны смеются: "Не знаем". Но он закричал им: "Вы лжете! Вы сами играете с нею!" И бросился юноша глупый В Дунай, чтоб найти свою фею Купается фея в Дунае, Как раньше до Марко купалась; А Марко уж нету... Но, все же, О Марко хоть песня осталась. . . . . . . . . . . . . . . . А вы на земле проживете, Как черви слепые живут: Ни сказок про вас не расскажут, Ни песен про вас не споют!
1903

Стихи Кермани (Что прекрасней...)
(Из «Сказок об Италии»)
Что прекрасней песен о цветах и звездах?
Всякий тотчас скажет: песни о любви!
Что прекрасней солнца в ясный полдень мая?
И влюбленный скажет: та, кого люблю!
Ах, прекрасны звезды в небе полуночи — знаю!
И прекрасно солнце в ясный полдень лета — знаю!
Очи моей милой всех цветов прекрасней — знаю!
И ее улыбка ласковее солнца — знаю!
Но еще не спета песня всех прекрасней,
Песня о начале всех начал на свете,
Песнь о сердце мира, о волшебном сердце
Той, кого мы, люди, Матерью зовем!


Иван Бунин

    Одиночество

И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.
Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой...
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один -- без жены...
Сегодня идут без конца
Те же тучи--гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.
Мне крикнуть хотелось вослед:
"Воротись, я сроднился с тобой!"
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила -- и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить.

1903 год

Вечер

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно —
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.

В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним... Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.

Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.

День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне...
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

14.08.1909

Слово

Молчат гробницы, мумии и кости,—
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный — речь.
1915

Валерий Брюсов

Творчество (1895)

     Тень несозданных созданий
     Колыхается во сне,
     Словно лопасти латаний
     На эмалевой стене.
 
     Фиолетовые руки
     На эмалевой стене
     Полусонно чертят звуки
     В звонко-звучной тишине.
 
     И прозрачные киоски,
     В звонко-звучной тишине,
     Вырастают, словно блестки,
     При лазоревой луне.
 
     Всходит месяц обнаженный
     При лазоревой луне...
     Звуки реют полусонно,
     Звуки ластятся ко мне.
 
     Тайны созданных созданий
     С лаской ластятся ко мне,
     И трепещет тень латаний
     На эмалевой стене.



Городу

Дифирамб
Царя властительно над долом,
Огни вонзая в небосклон,
Ты труб фабричных частоколом
Неумолимо окружен.
Стальной, кирпичный и стеклянный,
Сетями проволок обвит,
Ты — чарователь неустанный,
Ты — неслабеющий магнит.
Драконом, хищным и бескрылым,
Засев,- ты стережешь года,
А по твоим железным жилам
Струится газ, бежит вода.
Твоя безмерная утроба
Веков добычей не сыта,-
В ней неумолчно ропщет Злоба,
В ней грозно стонет Нищета.
Ты, хитроумный, ты, упрямый,
Дворцы из золота воздвиг,
Поставил праздничные храмы
Для женщин, для картин, для книг;
Но сам скликаешь, непокорный,
На штурм своих дворцов — орду
И шлешь вождей на митинг черный:
Безумье, Гордость и Нужду!
И в ночь, когда в хрустальных залах
Хохочет огненный Разврат
И нежно пенится в бокалах
Мгновений сладострастных яд,-
Ты гнешь рабов угрюмых спины,
Чтоб, исступленны и легки,
Ротационные машины
Ковали острые клинки.
Коварный змей с волшебным взглядом!
В порыве ярости слепой
Ты нож, с своим смертельным ядом,
Сам подымаешь над собой.
1907



Андрей Белый

Отчаянье

                Е. П. Безобразовой

Веселый, искрометный лед.
Но сердце - ледянистый слиток.
Пусть вьюга белоцвет метет,-
Взревет; и развернет свой свиток.

Срывается: кипит сугроб,
Пурговым кружевом клокочет,
Пургой окуривает лоб,
Завьется в ночь и прохохочет.

Двойник мой гонится за мной;
Он на заборе промелькает,
Скользнет вдоль хладной мостовой
И, удлинившись, вдруг истает.

Душа, остановись - замри!
Слепите, снеговые хлопья!
Вонзайте в небо, фонари,
Лучей наточенные копья!

Отцветших, отгоревших дней
Осталась песня недопета.
Пляшите, уличных огней
На скользких плитах иглы света!
1904

Друзьям

Н. И. Петровской

Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел,

Не смейтесь над мертвым поэтом:
Снесите ему цветок.
На кресте и зимой и летом
Мой фарфоровый бьется венок.

Цветы на нем побиты.
Образок полинял.
Тяжелые плиты.
Жду, чтоб их кто-нибудь снял.

Любил только звон колокольный
И закат.
Отчего мне так больно, больно!
Я не виноват.

Пожалеете, придите;
Навстречу венком метнусь.
О, любите меня, полюбите -
Я, быть может, не умер, быть может,
проснусь -
Вернусь!

Январь 1907
Париж


Отчаянье
З. Н. Гиппиус

Довольно: не жди, не надейся —
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!

Века нищеты и безволья.
Позволь же, о родина мать,
В сырое, в пустое раздолье,
В раздолье твое прорыдать:—

Туда, на равнине горбатой,—
Где стая зеленых дубов
Волнуется купой подъятой,
В косматый свинец облаков,

Где по полю Оторопь рыщет,
Восстав сухоруким кустом,
И в ветер пронзительно свищет
Ветвистым своим лоскутом,

Где в душу мне смотрят из ночи,
Поднявшись над сетью бугров,
Жестокие, желтые очи
Безумных твоих кабаков,—

Туда,— где смертей и болезней
Лихая прошла колея,—
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя!

Июль 1908
Серебряный Колодезь

Максимилиан Волошин

             * * *
Обманите меня... но совсем, навсегда...
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
Чье дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке...
А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман...
Обманите и сами поверьте в обман.
1911

Гражданская война

Одни восстали из подполий,
Из ссылок, фабрик, рудников,
Отравленные темной волей
И горьким дымом городов.

Другие из рядов военных,
Дворянских разоренных гнезд,
Где проводили на погост
Отцов и братьев убиенных.

В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной, разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.

В других — лишенных всех корней —
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский —
Надрыв и смута наших дней.

Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле...

В других весь цвет, вся гниль империй,
Все золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.

Одни идут освобождать
Москву и вновь сковать Россию,
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.

В тех и в других война вдохнула
Гнев, жадность, мрачный хмель разгула,

А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и продать врагам:

Сгноить ее пшеницы груды,
Ее бесчестить небеса,
Пожрать богатства, сжечь леса
И высосать моря и руды.

И не смолкает грохот битв
По всем просторам южной степи
Средь золотых великолепий
Конями вытоптанных жнитв.

И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас — тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».

А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.

22 ноября 1919
Коктебель

Потомкам

Кто передаст потомкам нашу повесть?
Ни записи, ни мысли, ни слова
К ним не дойдут: все знаки слижет пламя
И выест кровь слепые письмена.
Но, может быть, благоговейно память
Случайный стих изустно сохранит.
Никто из вас не ведал то, что мы
Изжили до конца, вкусили полной мерой:
Свидетели великого распада,
Мы видели безумья целых рас,
Крушенья царств, косматые светила,
Прообразы Последнего Суда:
Мы пережили Илиады войн
И Апокалипсисы революций.

Мы вышли в путь в закатной славе века,
В последний час всемирной тишины,
Когда слова о зверствах и о войнах
Казались всем неповторимой сказкой.
Но мрак и брань, и мор, и трус, и глад
Застигли нас посереди дороги:
Разверзлись хляби душ и недра жизни,
И нас слизнул ночной водоворот.
Стал человек -  один другому -  дьявол;
Кровь -  спайкой душ; борьба за жизнь -  законом;
И долгом -  месть.
Но мы не покорились:
Ослушники законов естества -
В себе самих укрыли наше солнце,
На дне темниц мы выносили силу
Неодолимую любви, и в пытках
Мы выучились верить и молиться
За палачей, мы поняли, что каждый
Есть пленный ангел в дьявольской личине,
В огне застенков выплавили радость
О преосуществленьи человека,
И никогда не грезили прекрасней
И пламенней его последних судеб.

Далекие потомки наши, знайте,
Что если вы живете во вселенной,
Где каждая частица вещества
С другою слита жертвенной любовью
И человечеством преодолен
Закон необходимости и смерти,
То в этом мире есть и наша доля!

21 мая 1921
Симферополь


Александр Блок

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

1905

Незнакомка

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

24 апреля 1906

* * *
                3. Н. Гиппиус

Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы — дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего.

Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы -
Кровавый отсвет в лицах есть.

Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.

И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, -
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят царствие твое!
1914

Саша Черный
Молитва
Благодарю тебя, создатель,
Что я в житейской кутерьме
Не депутат и не издатель
И не сижу еще в тюрьме.

Благодарю тебя, могучий,
Что мне не вырвали язык,
Что я, как нищий, верю в случай
И к всякой мерзости привык.

Благодарю тебя, единый,
Что в третью думу я не взят, -
От всей души с блаженной миной
Благодарю тебя стократ.

Благодарю тебя, мой боже,
Что смертный час, гроза глупцов,
Из разлагающеся кожи
Исторгнет дух в конце концов.

И вот тогда, молю беззвучно,
Дай мне исчезнуть в черной мгле, -
В раю мне будет очень скучно,
А ад я видел на земле.
 1907 г

Обстановочка

Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом.
Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг, убитый лавочкой и флюсом,
Подсчитывает месячную убыль.
Кряхтят на счетах жалкие копейки:
Покупка зонтика и дров пробила брешь,
А розовый капот из бумазейки
Бросает в пот склонившуюся плешь.
Над самой головой насвистывает чижик
(Хоть птичка божия не кушала с утра),
На блюдце киснет одинокий рыжик,
Но водка выпита до капельки вчера.
Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
В наплыве счастия полуоткрывши рот,
И кошка, мрачному предавшись пессимизму,
Трагичным голосом взволнованно орет.
Безбровая сестра в облезлой кацавейке
Насилует простуженный рояль,
А за стеной жиличка-белошвейка
Поет романс: «Пойми мою печаль».
Как не понять? В столовой тараканы,
Оставя черствый хлеб, задумались слегка,
В буфете дребезжат сочувственно стаканы,
И сырость капает слезами с потолка.

1909
Под сурдинку

Хочу отдохнуть от сатиры...
У лиры моей
Есть тихо дрожащие, легкие звуки.
Усталые руки
На умные струны кладу,
Пою и в такт головою киваю...

Хочу быть незлобным ягненком,
Ребенком,
Которого взрослые люди дразнили и злили,
А жизнь за чьи-то чужие грехи
Лишила третьего блюда.

Васильевский остров прекрасен,
Как жаба в манжетах.
Отсюда, с балконца,
Омытый потоками солнца,
Он весел, и грязен, и ясен,
Как старый маркёр.

Над ним углубленная просинь
Зовет, и поет, и дрожит...
Задумчиво осень
Последние листья желтит,
Срывает,
Бросает под ноги людей на панель...
А в сердце не молкнет свирель:
Весна опять возвратится!

О зимняя спячка медведя,
Сосущего пальчики лап!
Твой девственный храп
Желанней лобзаний прекраснейшей леди.
Как молью изъеден я сплином...
Посыпьте меня нафталином,
Сложите в сундук и поставьте меня на чердак,
Пока не наступит весна.
1909

Габдулла Тукай

КНИГА
Когда душа измучится в борьбе,
Когда я ненавистен сам себе,
Когда я места в мире не найду
И, утомясь, проклятье шлю судьбе;
Когда за горем - горе у дверей
И ясный день ненастной тьмы темней;
Когда в печали белый свет не мил,
Когда не станет сил в душе моей, -
Тогда я в книгу устремляю взгляд,
Нетленные страницы шелестят.
Я исцелен, я счастлив, я живу.
Я пью тебя, отрада из отрад.
И слово, мной прочтенное, тогда
Встает как путеводная звезда,
Бесстрашно сердце, радостна душа,
И суета вседневная чужда.
И, вновь рожденный чистою мечтой,
"Спасибо" говорю я книге той.
И, распрямленный верою в себя,
Я вдаль гляжу с надеждою святой.
1909
Перевод: М.Петровых

Китап

;ич т; к;;лем ачылмаслык эчем пошса,
;з-;земне к;р;лмич;, рухым т;шс;,
;;фа чикс;м, й;д;п бетс;м, бу башымны
Куялмыйча ;анга ;ылы ;ичбер т;шк;;

Х;ср;т со;ра х;ср;т килеп алмаш-алмаш,
К;;елсез уй бел;н т;мам ;йл;нс; баш,
К;зл;ремд; кибеп т; ;итм;г;н булса
Х;зер ген; сыгълып-сыгълып елаган яшь, —

Шул вакытта мин кулыма китап алам,
Аны; изге с;хиф;л;рен актарам;
Р;х;тл;неп кит; шунда ;аным, т;нем,
Шуннан гына д;ртл;рем; д;рман табам;

Укып барган ;;рбер юлым, ;;рбер с;зем
Була минем юл к;рс;тк;че йолдызым;
С;йми  башлыйм бу д;ньяны; ваклыкларын,
Ачыладыр, нурланадыр к;;лем, к;зем;

;и;елл;н;м, м;гъсумл;н;м мин шул чакта,
Р;хм;т ;йт;м укыганым шул китапка;
Ышанычым арта минем ;з-;зем;,
;мид берл;н карый башлыйм булачакка.
 РОДНОЙ ЯЗЫК
О, как хорош родной язык, отца и матери язык,
Я в мире множество вещей через тебя навек постиг!
Сперва на этом языке, качая зыбку, пела мать,
А после - бабушка меня старалась сказкою унять.
Родной язык, ты мне помог понять и радость с малых лет,
И боль души, когда в глазах темнеет, меркнет ясный свет.
Ты мне, родной язык, изречь молитву первую помог:
"Прости меня, отца и мать, великодушен будь, мой бог!"
1910
Перевод: А.Чепуров
Туган тел
И туган тел, и матур тел, ;тк;м-;нк;мне; теле!
Д;ньяда к;п н;рс; белдем син туган тел аркылы.

И; элек бу тел бел;н ;нк;м бишект; к;йл;г;н,
Аннары т;нн;р буе ;бк;м хик;ят с;йл;г;н.

И туган тел! ;;рвакытта ярд;ме; бел;н сине;,
Кечкен;д;н а;лашылган шатлыгым, кайгым минем.

И туган тел! Синд; булган и; элек кыйлган догам:
Ярлыкагыл, дип, ;зем ;;м ;тк;м-;нк;мне, ходам!

РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ
1909
Стоит деревня наша на горке некрутой.
Родник с водой студеной от нас подать рукой.
Мне все вокруг отрадно, мне вкус воды знаком,
Люблю душой и телом я все в краю моем.

Здесь бог вдохнул мне душу, я свет увидел здесь,
Молитву из Корана впервые смог прочесть,
Впервые здесь услышал слова пророка я,
Судьбу его узнал я и путь тяжелый весь.

Мне памятны навеки событья детских лет,
Нет времени счастливей, забав беспечней нет.
Я помню, как, бывало, по черной борозде
Шагал со старшим братом я за сохою вслед.

Я многое увижу - ведь жизнь еще длинна,
И ждет меня, наверно, дорога не одна.
Но только, где б я ни был и что б ни делал я,
Ты в памяти и сердце, родная сторона!
Пер. В.Тушновой

Туган авыл

Тау башына салынгандыр безне; авыл,
Бер чишм; бар, якын безне; авылга ул;
Аулыбызны; ямен, суы т;мен бел;м,
Шу;ар к;р; с;ям ;аным-т;нем бел;н.

Ходай шунда ;ан бирг;н, мин шунда туган,
Шунда ;;в;л Коръ;н аятен укыган;
Шунда белдем р;с;лемез М;х;мм;тне,
Ничек михн;т, ;;фа к;рг;н, ничек торган.

Ист;н чыкмый монда минем к;рг;нн;рем,
Шатлык бел;н уйнап гомер с;рг;нн;рем;
Абый бел;н берг;л;шеп, кара ;ирне
Сука бел;н ертып-ертып й;рг;нн;рем.

Бу д;ньяда, б;лки, к;п-к;п эшл;р к;рем,
Билгесездер — кая ташлар бу т;къдирем;
Кая барсам, кайда торсам, нишл;с;м д;,
Х;теремд; м;;ге калыр туган ;ирем.

 
Сергей Чавайн
Роща

Есть тихая роща на нашей земле:
Примкнули деревья к озёрной воде –
Раскидистей крон не видал я нигде –
Там ягоды рдеют на мшистой гряде,
Выводит в листве свою трель соловей,
Из недр струится прозрачный ручей,
В округе травы зеленей не найти,
Редчайшей красы расцветают цветы.
Навеки той роще я сердце отдал,
Кто губит деревья – не ждите добра.
1905
Ото

Ик тымык ото уло мемнан элыште,
Шога тудо ото кугу ер серыште.
Тушто ладыра деч ладыра пушенге кушкеш.
Тушто мотор деч мотор саска шочеш.
Тушто, ужар лышташ лонгаште, шушпык мура,
Тушто ото гыч ерышке яндар памаш йога.
Тушто шудыжат ужаргырак,
Тушто пеледышыжат сылнырак.
Тудо отым мый йоратем,
Тушто пушенге руышым мый вурсем.

Могучий дуб

Рос когда-то в нашем поле
Дуб высокий и могучий,
Широко он на приволье
Мощные раскинул сучья.

"Жил тогда народ на свете
Исполинских сил и роста,
Через лес гиганты эти
Перешагивали просто.
в путь отправившись далёкий,
Сын того народа младший
Через дуб шагнул высокий,
Свод небесный подпиравший, -
Порвалась у великана
Правая пола кафтана..."

Так рассказывали деды...
Но давно всё это было,
Нет от дуба даже следа:
Молния его спалила.
О народе-великане
Редко кто теперь вспомянет...
Только я, когда измучит
Буря сердце, постоянно
Вспоминаю дуб могучий...
И о шаге великана
Никогда я не забуду!

1908


Зачем я рождён

Высоко над миром реет
Мысль моя, сильна, вольна,
Там, где только ветер веет,
Как орёл, парит она.

Гордую пою я песню:
"Мне природа-мать дала
Для полёта в поднебесье
Неустанные крыла!"

Мир ещё окутан тьмою,
Но неведом сердцу страх.
Ночь не властна надо мною:
Свет горит в моих глазах.

День ли, ночь ли - я пылаю,
И народ весь удивлён:
Голос мой, не умолкая,
Раздаётся...
Всюду он!

Есть во мне познанья сила,
Всё объемлет мысль моя -
Знаю я, что раньше было,
И что будет, знаю я.

Мрак ночной я разгоняю,
Для меня преграды нет,
Я горю, не угасая,
Я несу народу свет.

Перевод на русский язык Александра Казакова

Константин Иванов

Близ дубравы протекая,
Речка резвая шумит.
Солнце, гладью вышивая,
По волнам лучом скользит.

В рощу нежно-голубую
Неба синь погружена.
Вся Вселенная ликует,
Светлой радостью полна.

Пер.П.Хузангая

Две дочери

С дочкой старшей сидя мирно,
Загадал отец: «Что жирно?»
– «Жирен у тебя, отец,
На конюшне жеребец».

– «Что ж, умно! А вот загадка:
Ты скажи-ка мне – что сладко?»
– «В полных ульях сладок мед,
Что берешь ты каждый год».

– «Что ж, умно! Видать хозяйку.
А что мягко, отгадай-ка?»
– «У тебя, отец, мягки
В доме все пуховики».

– «Разуважила отца ты,
Одарю тебя богато;
Хоть спросил я мудрено,
Ты ответила умно».

С младшей дочкой сидя мирно,
Загадал отец: «Что жирно?»
– «Глянь на свет: земля жирна.
Что жирнее, чем она?»

– «Невпопад твоя отгадка.
А скажи-ка мне – что сладко?»
– «Есть на свете сладкий сон,
Что же слаще нам, чем он?»

– «Нет, совсем ты не хозяйка.
А что мягко? Отвечай-ка!»
– «Да рука мягка! Весь свет
Обыщи хоть,– мягче нет».

– «Проку от тебя не видно,
Мне за дочь такую стыдно!»
Про отца слыхать, что он
Эту дочку выгнал вон.

Икё хёр

Хййён асла хёрёнчен   
Ашшё ыйтать:«Мён мантар?»   
•— Пирён атте килёнчи   
Кавак лаша пит мантар.   
«Асла каларан,хёрём».   
Унтан ыйтать:«Мён тутла?»   
—  Пирён атте килёнчи   
Вёллери пыл пит тутла.   
«Аслй каларан, хёрём».   
Татах ыйтать:«Мён семде?»   
—  Пирён атте килёнчи   
Тушек-минтер пит демде.   
«Асла каларан,хёрём,   
Хисеп туран адуна,   
Ентё сана даканшан   
СУР мулама паратЗп».   
Унтан кёдён хёрёнчен   
Ашшё ыйтать:«Мён мантйр?»   
—  Сут тёнчере дёр мантйр,   
Унтан мантар ним те дук.   
«Санра пархата сахал».
                ^               
Унтан ыйтать:«Мён тутлй?»   
—  Ыйха тутла, тёнчере,   
Унтан тут ли ним те дук.   
«Санра пархатар сахал».   
Татах ыйтать:«Мён демде?»   
—  Ала демде тёнчере 
Унтан демди нимён те дук. 
«Санра пархатар сахал,   
Эсё манан хёрём мар!»   
Ашшё вара ку хёрне
Хйваласа ячё, тет. 

Наше время

Хальхи самана

1908-м;ш ;улхи октябр;н 28-м;шнс

Ачаш к;на ачам пур,
П;ртте х;па п;лмер;.
Апат ;исе ларн; чух
Аран ;ил; килмер;.
«;ыру п;лме, ;ын пулма
Ялти шкула яр-ха, — тет. —-
;ыру п;лни м;н тума
Кирл; ;ынна, атте?» тет.
— Ачам, ачам, ан й;тет,
Илтес кунта ху илт;н,
Хут в;ренни уссине,
Хут в;ренсен, ху п;л;н.
;итес ;ула ;итсесс;н,
П;ртак ;с-пу; к;рсесс;н,
Яр;п ак; сана та
Ялти шкула ;с пухма.
Тур; хушсан, ;ын пулсан,
Кур;н Ч;мп;р хулине.
Ент;, ачам, самана
Ел;кхи мар кучуне.
Ел;кч; в;л, ;л;кч;,
Ур;х т;сл; ;м;рчч;.
Тыр;-пул; пит пулн;,
Тыр; акма ;;р пулн;.
Ем;р иртн; ;; ;инче,
Е; иртсесс;н — ;;к;ре.
Анчах т;рл; ***х; та
Пайтах пулн;-;ке тата.
Тухатм;ш та тухатать,
Юм;;; те х;ратать,
Лсам;;сем аса;;;,
Ача-п;чана п;са;;;.
Выр;ссем те в;сене,
Ыр; сунса, в;рентме
Ачисене иле;;;,
Ашшам;шне й;рте;;;.
Тар;хтарать тарк;н та,
Вархурах та — в;рманта.
Т;рл; усал-т;селрен,
Т;рл; усал чирсенчен
Ч;к кулленех тумалла,
Путек-сур;х пусмалла.
Куллен-кунах ч;к туни —
Х;л-;;в;пех х;н курни.
Киреметре к;лли пур,
Х;яматра хывни пур,
К;лтуса та кил;шмест,
Киремет те итлемест,
Тур;сем те ч;ксене
Илми пулч;; кучуне.
Кун-;ул п;с;лса кайр;,
Ку;-пу; аташса кайр;:
Те тутара тухас-ха,
Те юталла тарас-ха.
Анчах ыр ;ын туп;нч;,
Самани те улш;нч;.
Ур;х ;улпа утр;м;р,
Ур;х ;;ре тухр;м;р.
Кунс;р пу;не ч;вашсем
М;н пул;чч;; халиччен?
Тутаралла тух;чч;;,
Тутар т;нне тыт;чч;;
Е выр;са ер;чч;;,
П;рер;нех п;т;чч;;.
Ыр; ч;ваш туп;нч;,
Ыр; ;;е тыт;нч;.
Чаьн ч;вашла с;махпа
Х;й т;ванне ч;ваша
Пырса ;апр; ч;рине,
П;лхатса яч; ч;рене.
П;лхатнинчен пит;рех
Шух;ш ;кр; пу; ;ине.
;;н; ;м;р мар-и ;ав?
;;н; пурн;; кар; ;ав!
Пур ;;рте те ялсенче
Хура хал;х хушшинче
Хут в;ренме тыт;нч;;,
Шкулсем нумай у;;лч;;.
В;сен ч;ри Ч;мп;рте,
Асл; ч;ваш шкул;нче.
К;некесем ;аптарч;;,
;ын хушшине салатр;;;
К;;ке ;нт; ку;;сем
У;;ла;;; ч;вашсен.
К;;ке курма пу;лареь;,
Т;нче кура пу;лар;с.
;ав ;;сене кам тур;,
;ак таранччен т;р;шр;?
;ак таранччен тар;хса,
Ч;вашсемш;н т;р;шса
Кун-;ул;нче курнине,
Шух;шпала шурнинс
Кам каласа пар;-ши?
Кам ыр; ят сар;-ши?
Эй самана, самана!
М;н к;тарт;н малалла?
Хальхи кунсем капла-ха,
Килес кунсем м;нле-ши?
Пур;натп;р хуллен ;е;
Асл; ;ынсен ;с;пе.
В;сем пире юратса,
Х;й шух;шне х;варса
Хал;х ;;не т;ва;;;,
Хал;х ***хипе ;уна;;;.
Ыра ;ынсем ыйтнине,
Кирек кама кирлине
Ялан п;лсе т;ра;;;,
Юратайса т;ва;;;.
Анчах ч;ваш хушшинче
Чун; хытн; ;ынсем те
Тапаланма пу;лар;;,
Т;рса ;апла калар;;:
«Чапл; выр;н тупасч;,
Часрах улпут пуласч;».
Т;рл; ;ут; т;ммеш;н
Т;нки тухать ав леш;н;
Ч;вашла та кала;масть,
Т;ванне те астумасть:
Ч;ри ш;нса кайн; ;ав,
Ч;р; виле пулн; ;ав.
;итменнине ;ын ;ине
;итмен пурн;; ;итр; ;ав
Йыв;р кунсем килч;;;,
Вы;л;х ;улсем ;итр;;;.
;;р; т;в;р, тыр ;смест,
Т;ранма та ;итеймест.
Вы;; ;;вар вы;л;хне
Кил-картине к;рсенех
Турч;капа тухас та,
Сухал; ;ине сурас та,
Х;валасах к;ларас,
Хапхаранах ;сатас).
Ч;та;;;-ха ч;вашсем,
В;;нех ;итмен-ха в;сем.
Е;к;-;ик; тун; чух,
Е;се-;исе ларн; чух,
Юррисене юрла;;;,
Ку;;ул;пе кула;;;.
Ч;ваш! сана ун чухне,
Чуну ;;кленн; чухне
М;н пит асна килет-ши?
М;н пит чунна х;сет-ши?
Сав;н;;-и, ку;;уль-и
Сан ку;;нта ку; тулли?

Игорь Северянин
УВЕРТЮРА


Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!

Январь 1915. Петроград.

Классические розы

                Как хороши, как свежи были розы
                В моем саду! Как взор прельщали мой!
                Как я молил весенние морозы
                Не трогать их холодною рукой!
                И.Мятлев. 1843 г.

В те времена, когда роились грезы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!

Прошли лета, и всюду льются слезы...
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!

Но дни идут — уже стихают грозы.
Вернуться в дом Россия ищет троп...
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!
1925

Николай  Клюев

Пловец

Посвящается А. Блоку

Нужны цари из Истинного Града,
Умеющие Башню различать.
Данте

В страну пророков и царей
Я челн измученный направил
И на безбрежности морей
Творца Всевидящего славил.

Рукою благостной Господь
Развеял сумрак непогодный
И дал мне светлую милоть
И пояс, радуге подобный.

Молниевиден стал мой лик
И ясновидящ взор туманный,
Прозрев за далью материк
Земли, пловцу обетованной...

Но сон угас, как зори мая,
Надводным холодом дыша,
И с той поры о дивном крае
Томится падшая душа.

Ей снятся солнечные стены
Нерукотворных городов,
И в ледяном мерцанье пены
Сиянье чудится венцов.

Как будто в сумраке далече,
За гранью стынущей зари,
Пловцу отважному навстречу
Идут пророки и цари.

1908

Голос из народа

Вы — отгул глухой, гремучей,
Обессилевшей волны,
Мы — предутренние тучи,
Зори росные весны.

Ваши помыслы — ненастье,
Дрожь и тени вечеров,
Наши — мирное согласье
Тяжких времени шагов.

Прозревается лишь в книге
Вами мудрости конец, —
В каждом облике и миге
Наш взыскующий Отец.

Ласка матери-природы
Вас забвеньем не дарит, —
Чародейны наши воды
И огонь многоочит.

За слиянье нет поруки,
Перевал скалист и крут,
Но бесплодно ваши стуки
В лабиринте не замрут.

Мы, как рек подземных струи,
К вам незримо притечём
И в безбрежном поцелуе
Души братские сольём.

<1910>

«Рожество избы…»

От кудрявых стружек тянет смолью,
Духовит, как улей, белый сруб.
Крепкогрудый плотник тешет колья,
На слова медлителен и скуп.
 
Тёпел паз, захватисты кокоры,
Крутолоб тесовый шоломок.
Будут рябью писаны подзоры,
И лудянкой выпестрен конёк.
 
По стене, как зернь, пройдут зарубки:
Сукрест, лапки, крапица, рядки,
Чтоб избе-молодке в красной щубке
Явь и сонь мерещились - легки.
 
Крепкогруд строитель-тайновидец,
Перед ним щепа как письмена:
Запоет резная пава с крылец,
Брызнет ярь с наличника окна.
 
И когда очёсками кудели
Над избой взлохматится дымок -
Сказ пойдет о красном древоделе
По лесам, на запад и восток.
1915

Владислав Ходасевич

Авиатору
Над полями, лесами, болотами,
Над изгибами северных рек,
Ты проносишься плавными взлетами,
Небожитель — герой — человек.

Напрягаются крылья, как парусы,
На руле костенеет рука,
А кругом — взгроможденные ярусы,
Облака — облака — облака.

И, смотря на тебя недоверчиво,
Я качаю слегка головой:
Выше, выше спирали очерчивай,
Но припомни — подумай — постой.

Что тебе до надоблачной ясности?
На земной, материнской груди
Отдохни от высот и опасностей,—
Упади — упади — упади!

Ах, сорвись, и большими зигзагами
Упади, раздробивши хребет,—
Где трибуны расцвечены флагами,
Где народ — и оркестр — и буфет...

30 марта 1914

Вечер
Под ногами скользь и хруст.
Ветер дунул, снег пошел.
Боже мой, какая грусть!
Господи, какая боль!

Тяжек Твой подлунный мир,
Да и Ты немилосерд,
И к чему такая ширь,
Если есть на свете смерть?

И никто не объяснит,
Отчего на склоне лет
Хочется еще бродить,
Верить, коченеть и петь.

23 марта 1922

Перед зеркалом (1924)

 Nel mezzo del cammin di nostra vita.

Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?

Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах, -
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?

Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть, -
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?

Впрочем - так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины - к причине,
А глядишь - заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.

Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами -
Только есть одиночество - в раме
Говорящего правду стекла.


Велимир Хлебников

Кузнечик

Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!

1908-1909


ЗАКЛЯТИЕ СМЕХОМ
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
<1908 — 1909>

* * *

Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды - невод, рыбы - мы,
Боги - призраки у тьмы.

<1915>

Николай Гумилев

Жираф

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
1907

Она


Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцаньи
Ее расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней все счастие мое.

Когда я жажду своеволий
И смел и горд — я к ней иду
Учиться мудрой сладкой боли
В ее истоме и бреду.

Она светла в часы томлений
И держит молнии в руке,
И четки сны ее, как тени
На райском огненном песке.
1912

Слово

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо Своё, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.

И орёл не взмахивал крылами,
Звёзды жались в ужасе к луне,
Если точно — розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.

А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому, что все; оттенки смысла
Умное число передаёт.

Патриарх седой, себе под ру;ку
Покоривший и добро, и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осия;но
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что Слово это — Бог.

Мы Ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчёлы в улье опустелом,
Дурно пахнут мёртвые слова.

<1921>

Анна Ахматова

Стихи о Петербурге


           I

Вновь Исакий в облаченьи
Из литого серебра...
Стынет в грозном нетерпеньи.
Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь...
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.

            II

Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной -
И в руке твоей навеки
Неоткрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес.
В миг, когда над Летним Садом
Месяц розовый воскрес -

Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Ах! любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, -
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.

1913


Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
               1940

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, -
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
               1961

 
Борис Пастернак

О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью — убивают,
Нахлынут горлом и убьют!

От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.

Но старость — это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.

Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.

1932

Гамлет
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю Твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
1946

Август

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.
В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.
Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:
«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».
1953

Осип Мандельштам

Бессоница, Гомер, тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи -
На головаx царей божественная пена -
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, аxейские мужи?

И море, и Гомер — все движимо любовью.
Кого же слушать мне? И вот, Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подxодит к изголовью.
1915

ВЕК

Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
Захребетник лишь трепещет
На пороге новых дней.

Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.
Словно нежный хрящ ребенка
Век младенческой земли —
Снова в жертву, как ягненка,
Темя жизни принесли.

Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Это век волну колышет
Человеческой тоской,
И в траве гадюка дышит
Мерой века золотой.

И еще набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век!
И с бессмысленной улыбкой
Вспять глядишь, жесток и слаб,
Словно зверь, когда-то гибкий,
На следы своих же лап.

Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
И горячей рыбой плещет
В берег теплый хрящ морей.
И с высокой сетки птичьей,
От лазурных влажных глыб
Льется, льется безразличье
На смертельный твой ушиб.
1922

  ------
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей, —
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей...
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе;
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
17 — 18 марта 1931, конец 1935


Марина Цветаева

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.
1913
   -----
Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной -
Распущенной - и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.


Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня - не зная сами! -
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,-
За то, что вы больны - увы! - не мной,
За то, что я больна - увы! - не вами!
3 мая 1915

x x x

О слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О Чехия в слезах!
Испания в крови!

О черная гора,
Затмившая — весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.

Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей

Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть —
Вниз — по теченью спин.

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.

15 марта — 11 мая 1939

Владимир Маяковский

Послушайте!

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет эти плевочки
                жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! –
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
"Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!"
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
1914

Хорошее отношение к лошадям
Били копыта. Пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб. —
Ветром опита,
льдом обута,
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
— Лошадь упала! —
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные...

Улица опрокинулась,
течет по-своему...
Подошел и вижу —
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в ше;рсти...
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть
— старая —
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла;,
только
лошадь
рванулась,
встала на; ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И все ей казалось —
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.
[1918]

Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви

Простите
  меня,
 
товарищ Костров,
с присущей
  душевной ширью,
что часть
  на Париж отпущенных строф
на лирику
  я
 
растранжирю.
Представьте:
  входит
 
красавица в зал,
в меха
  и бусы оправленная.
Я
  эту красавицу взял
 
и сказал:
— правильно сказал
  или неправильно?—
Я, товарищ,—
        из России,
знаменит в своей стране я,
я видал
  девиц красивей,
я видал
  девиц стройнее.
Девушкам
  поэты любы.
Я ж умен
  и голосист,
заговариваю зубы —
только
  слушать согласись.
Не поймать
  меня
 
на дряни,
на прохожей
  паре чувств.
Я ж
  навек
 
любовью ранен —
еле-еле волочусь.
Мне
  любовь
 
не свадьбой мерить:
разлюбила —
  уплыла.
Мне, товарищ,
  в высшей мере
наплевать
  на купола.
Что ж в подробности вдаваться,
шутки бросьте-ка,
мне ж, красавица,
  не двадцать,—
тридцать…
  с хвостиком.
Любовь
  не в том,
 
чтоб кипеть крутей,
не в том,
  что жгут угольями,
а в том,
  что встает за горами грудей
над
  волосами-джунглями.
Любить —
  это значит:
 
в глубь двора
вбежать
  и до ночи грачьей,
блестя топором,
  рубить дрова,
силой
  своей
 
играючи.
Любить —
  это с простынь,
 
бессонницей
 

рваных,
срываться,
  ревнуя к Копернику,
его,
  а не мужа Марьи Иванны,
считая
  своим
 
соперником.
Нам
  любовь
 
не рай да кущи,
нам
  любовь
 
гудит про то,
что опять
  в работу пущен
сердца
  выстывший мотор.
Вы
  к Москве
 
порвали нить.
Годы —
  расстояние.
Как бы
  вам бы
 
объяснить
это состояние?
На земле
  огней — до неба…
В синем небе
  звезд —
 
до черта.
Если бы я
  поэтом не был,
я б
  стал бы
 
звездочетом.
Подымает площадь шум,
экипажи движутся,
я хожу,
  стишки пишу
в записную книжицу.
Мчат
  авто
 
по улице,
а не свалят наземь.
Понимают
  умницы:
человек —
  в экстазе.
Сонм видений
  и идей
полон
  до крышки.
Тут бы
  и у медведей
выросли бы крылышки.
И вот
  с какой-то
 
грошовой столовой,
когда
  докипело это,
из зева
  до звезд
 
взвивается слово
золоторожденной кометой.
Распластан
  хвост
 
небесам на треть,
блестит
  и горит оперенье его,
чтоб двум влюбленным
  на звезды смотреть
из ихней
  беседки сиреневой.
Чтоб подымать,
  и вести,
 
и влечь,
которые глазом ослабли.
Чтоб вражьи
  головы
 
спиливать с плеч
хвостатой
  сияющей саблей.
Себя
  до последнего стука в груди,
как на свиданье,
  простаивая.
прислушиваюсь:
  любовь загудит —
человеческая,
  простая.
Ураган,
  огонь,
 
вода
подступают в ропоте.
Кто
  сумеет совладать?
Можете?
  Попробуйте…
1928



Сергей Есенин


Берёза

Белая берёза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.

На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахромой.

И стоит береза
В сонной тишине,
И горят снежинки
В золотом огне.

А заря, лениво
Обходя кругом,
обсыпает ветки
Новым серебром.
1913

* * *
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
1921

  -------

Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -
Пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей уносит ветер в даль,
Я полон дум о юности весёлой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костёр рябины красной,
Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не опадёт трава,
Как дерево роняет грустно листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребёт их все в один ненужный ком…
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.
1924

Платон Ойунский

Прощай
Тёмненьким морем волнение,
Валами  клокот,  журчание,
Сбитым бурлящие, прощайте!
Жемчугом брызгами, прощайте!

Мой язык-мой тойук  проливной,
Мой язык –мой хомус запевной.
Золотыми  лучами протечь,
Да искряще огнями гореть.
В черном море текли словно  вал,
Клокотали, журчали слова.
Развивался, окреп мой язык,
Он в пылающей глади как смех.

Яростно моря бурление,
Золотом пылко кипение,
С блеском светящие, прощайте!
Синими морями, прощайте!

Моей песни поющей мечта,
Моей речи живучей пурга
На долине якутской земли,
Чтоб коммуны устраивать жизнь,
Чтоб в победной борьбе с огоньком,
Чтобы стать коммунистом бойцом,
Стала строить народную благость
И с горящей пургою на радость.

Синее глади сверкание,
С блеском, улыбкой бурление,
Морем  возросшие, прощайте!
С громом волнение, прощайте!

Чтобы с грустью-печалью терпеть,
Чтобы день изо дня слёзы лить–
Кто, родившись, свет солнца не знал?!!
Кто, родившись на свет, не умирал?!!
Я умру –потеряется лик,
И могилка травой зарастёт…
Что останется - мой завет:
Не исчезнут прекрасны слова…

Тёмненьким морем волнение,
Валами  клокот, журчание,
Сбитым бурлящие, прощайте!
Жемчугом брызгами, прощайте!

1932

Перевод: Полина Сафонова

Бырастыы

Харака муорака дьалкыыра,
Харалыы баргыйар балкыыра,
Ытыллар долгунум бырастыы!
Ыhыллар чёмчYYгYм, бырастыы!

Мин тылым-мин тохтор тойугум,
Мин тылым-мин туойар хомуhум
Санда5а кёмYhэ саккырыыр,
Салгынгнга убайан тырымныыр.
Харака муорака саалыгар,
Харылыы балгыйар баалыгар
Уhуллан уо5уран YYммYтэ,
Убайар урсунгнга кYлбYтэ...

Уорсуйар бай5алым долгуура,
Убайар кёмYhYм оргуура,
КYлYмYр тырымым бырастыы!
КYлэр кYёх муоракам, бырастыы!

Мин ыллыыр ырыакам ырата,
Мин тыыннаах тылыкам сатата
Хотугу дойдукам ньууругар
Хоммууна оло5ун тутарга,
Хотуулаах охсуhуу уотугар
Хоммуньуус хорсуна буоларга
Уруйдаах тускулу туппута,
Убайар буур5анан туойбута.

КYёх урсун кYлYмэ дьиримниир,
КYрYлYYр кYлYмYр мичингниир,
Баара5ай бай5алым бырастыы!
Барылыыр балкыырым бырастыы!

Хомойо-куруйа саныахпын,
Хонуктан хонукка ытыахпын-
Бу кYнY ким тёрYён кёрбётёй?!!
Бу сиргэ ким тёрYён ёлбётёй?!!
Мин ёлYём-дьYhYнYм сYтYё5э,
Мин буорум отунан YYнYё5э...
Кэриэhим кэннибэр хааларым:
Кэхтибэт кэрэкэ тылларым...

Харака муорака дьалкыыра,
Харалыы баргыйар балкыыра,
Ытыллар долгунум бырастыы!
Ыhыллар чёмчYYгYм, бырастыы!

Эдуард Багрицкий

Осень

Литавры лебедей замолкли вдалеке,
Затихли журавли за топкими лугами,
Лишь ястреба кружат над рыжими стогами,
Да осень шелестит в прибрежном тростнике.

На сломанных плетнях завился гибкий хмель,
И никнет яблоня, и утром пахнет слива,
В веселых кабачках разлито в бочки пиво,
И в тихой мгле полей, дрожа, звучит свирель.

Над прудом облака жемчужны и легки,
На западе огни прозрачны и лиловы.
Запрятавшись в кусты, мальчишки-птицеловы
В тени зеленых хвой расставили силки.

Из золотых полей, где синий дым встает,
Проходят девушки за грузными возами,
Их бедра зыблются под тонкими холстами,
На их щеках загар как золотистый мед.

В осенние луга, в безудержный простор
Спешат охотники под кружевом тумана.
И в зыбкой сырости пронзительно и странно
Звучит дрожащий лай нашедших зверя свор.

И Осень пьяная бредет из темных чащ,
Натянут темный лук холодными руками,
И в Лето целится и пляшет над лугами,
На смуглое плечо накинув желтый плащ.

И поздняя заря на алтарях лесов
Сжигает темный нард и брызжет алой кровью,
И к дерну летнему, к сырому изголовью
Летит холодный шум спадающих плодов.
1915

Птицелов

Трудно дело птицелова:
Заучи повадки птичьи,
Помни время перелетов,
Разным посвистом свисти.

Но, шатаясь по дорогам,
Под заборами ночуя,
Дидель весел, Дидель может
Песни петь и птиц ловить.

В бузине, сырой и круглой,
Соловей ударил дудкой,
На сосне звенят синицы,
На березе зяблик бьет.

И вытаскивает Дидель
Из котомки заповедной
Три манка — и каждой птице
Посвящает он манок.

Дунет он в манок бузинный,
И звенит манок бузинный,-
Из бузинного прикрытья
Отвечает соловей.

Дунет он в манок сосновый,
И свистит манок сосновый,-
На сосне в ответ синицы
Рассыпают бубенцы.

И вытаскивает Дидель
Из котомки заповедной
Самый легкий, самый звонкий
Свой березовый манок.

Он лады проверит нежно,
Щель певучую продует,-
Громким голосом береза
Под дыханьем запоет.

И, заслышав этот голос,
Голос дерева и птицы,
На березе придорожной
Зяблик загремит в ответ.

За проселочной дорогой,
Где затих тележный грохот,
Над прудом, покрытым ряской,
Дидель сети разложил.

И пред ним, зеленый снизу,
Голубой и синий сверху,
Мир встает огромной птицей,
Свищет, щелкает, звенит.

Так идет веселый Дидель
С палкой, птицей и котомкой
Через Гарц, поросший лесом,
Вдоль по рейнским берегам.

По Тюринии дубовой,
По Саксонии сосновой,
По Вестфалии бузинной,
По Баварии хмельной.

Марта, Марта, надо ль плакать,
Если Дидель ходит в поле,
Если Дидель свищет птицам
И смеется невзначай?

1918, 1926

Контрабандисты

По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!"
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы...

Ай, греческий парус!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!
. . . . . . . .

Двенадцатый час –
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз –
Шестеро глаз
Да моторный баркас...
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!"
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.

Ай, звездная полночь!
 Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
Вор на воре!
 . . . . . . . . . . . . .
Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки!
Иль правильней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман...
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам...
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме...

Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:

"Ай, Черное море,
Хорошее море..!"
1927

Владимир Луговской

Обыск сердца

Мы с тобою сбились оба
В самый крутень снеговой.
Вот идет полночный обыск,
Обыск сердца моего.

Посмотрите, в самом деле, -
Там лежат с давнишних пор
Трехрублевые идеи,
Трехкопеечный задор.

Философия для жженья
Всех сердец во всех местах –
В самом кратком изложенье,
На шестнадцати листах.

Идеальчик полуголый,
Сборник песен – тра-та-та,
Холод,
        холод,
               холод,
                холод,
Пустота и пустота.

Если нужен прокурору
Сам хозяин этой мглы –
Так ведите! –
Мир огромен,
В нем забиты все углы.

А республика – не прачка
Для замызганных сердец.
Прямо к стенке!
Чистой пачкой!
И спасибо...
И конец...

1929

Кленовый лист

Декабрьские ветра,
        не плачьте, не пророчьте.
Я слышал целый день
        холодный тонкий свист.
Я снова нёс письмо,
        и снова в двери почты,
Как маленький зверёк,
        вошёл засохший лист.

Несут остатки пальм
        из городского сада,
Идёт прибой волны –
        тяжёлый, плотный гром...
Летучий листопад,
        осенняя прохлада,
Окурки папирос
        на гравии сыром.

Зачем ты шёл за мной,
        засохший лист кленовый,
Коробясь и шурша,
        переползал порог?
Тобой ли суждено,
        чтоб я припомнил снова
Ту, что забыть хотел
        и позабыть не смог?

Когда я в первый раз
        почувствовал тревогу,
Вниз по гудрону тёк
        чёрно-лиловый зной,
Резная тень листвы
        ложилась на дорогу,
Шумящий добрый клён
        склонялся надо мной.

Теперь пришла зима,
        и нет ему спасенья:
Бездомных сыновей
        доверил он судьбе.
И этот жёлтый лист,
        последний лист осенний,
Я положу в письмо
        и отошлю тебе.

Быть может, ты поймёшь,
        что время всех научит,
Что нужно дальше жить,
        жалея и любя,
Что маленький листок
        среди шагов скрипучих
На почте городской
       оберегал тебя.

1939

    Восток          

    С первым ветром весны
                торопись
                на восток,
    Где качается мак  –
                огнекрылый цветок.
    Трактористы
                костёр зажигают в ночи,
    Кличут в тихих ущельях
                седые сычи.
    Будет узок твой путь
                иль, как море, широк –
    С первым ветром весны
                торопись
                на восток!

    Там
           парным молоком
                закипают сады,
    Там
           на глине засохшей
                овечьи следы,
    Там
          в пустынях пески,
                по степям ковыли,
    Дух неведомых странствий
                встаёт от земли,
    Синий месяц звенит,
                как бухарский клинок.
    С первым ветром весны
                торопись
                на восток!


    Там
           в дощатых домах
                новосёлы живут,
    Ходят ходики
                мерной дорогой минут,
    Там
           в снегах забелел
                великан перевал,
    В дикой пропасти лунной
                заплакал шакал,
    И далёко в степи
                говорит огонёк:
    С первым ветром весны
                торопись
                на восток!


    Торопись, торопись,
                жизнь одна ведь дана –
    Нужно жизни кувшин
                жадно выпить до дна,
    В нём по капле
                от каждой реки
                и ключа,
    А бессмертная  жажда,
                как степь,
                горяча.
    Дальше, дальше спеши,
                словно горный поток.
    С первым ветром весны
                торопись
                на восток!


    Там
           великих хребтов
                заревая стена,
    Там
           такая стоит
                поутру тишина,
    Что гудит,
                как струна,
                по дороге ветров
    Рокотанье
                далёких степных тракторов,
    Поднимает пшеница
                зелёный росток.
    С первым ветром весны
                торопись
                на восток!


    Там
           сидят на кошме
                вечерами друзья,
    Шёпот листьев услышат они –
                это я,
    Это я
             тихой фарой в горах промелькнул,
    Это я –
                по ущелью катящийся гул.
    Ведь не зря
                я давал нерушимый зарок
    С первым ветром весны
                прилетать
                на восток!


    В тёплой трепетной дрёме
                шумят тополя,
    Дышат чёрной истомой
                немые поля.
    Ветер тронул огни
                и уносится прочь,
    И засеяна звёздами
                чёрная ночь.
    Бьёт крылами
                неопытный мотылёк.
    С первым ветром весны
                торопись
                на восток!


    С первым ветром весны
                торопись
                на восток,
    Где в могучих стволах
                бродит сказочный сок,
    Где красавица полночь
                идёт по степи,
    Чтобы плечи твои
                для объятий найти.
    Помни:
                людям даны –
                путь, надежда и срок,
    С первым ветром весны
                торопись
                на восток!

    2 мая 1956 г.

    
Николай Заболоцкий

Весна в лесу

Каждый день на косогоре я
Пропадаю, милый друг,
Вешних дней лаборатория
Расположена вокруг.

В каждом маленьком растеньице,
Словно в колбочке живой,
Влага солнечная пенится
И кипит сама собой.

Эти колбочки исследовав,
Словно химик или врач,
В длинных перьях фиолетовых
По дороге ходит грач.

Он штудирует внимательно
По тетрадке свой урок
И больших червей питательных
Собирает детям впрок.

А в глуши лесов таинственных
Нелюдимый, как дикарь,
Песню прадедов воинственных
Начинает петь глухарь.


Словно идолище древнее,
Обезумев от греха,
Он рокочет за деревнею
И колышет потроха.

И на кочках под осинами,
Солнца празднуя восход,
С причитаньями старинными
Водят зайцы хоровод.

Лапки к лапкам прижимаючи,
Вроде маленьких ребят,
Про свои обиды заячьи
Монотонно говорят.

И над песнями, над плясками
В эту пору каждый миг,
Населяя землю сказками,
Пламенеет солнца лик.

И, наверно, наклоняется
В наши древние леса
И невольно улыбается
На лесные чудеса.
1935

Некрасивая девочка

Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная
дурнушка!                Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,-
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?                1948
НЕ ПОЗВОЛЯЙ ДУШЕ ЛЕНИТЬСЯ

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

1958

Ярослав Смеляков

ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЛИДА

Вдоль маленьких домиков белых
акация душно цветет.
Хорошая девочка Лида
на улице Южной живет.

Ее золотые косицы
затянуты, будто жгуты.
По платью, по синему ситцу,
как в поле, мелькают цветы.

И вовсе, представьте, неплохо,
что рыжий пройдоха апрель
бесшумной пыльцою веснушек
засыпал ей утром постель.

Не зря с одобреньем веселым
соседи глядят из окна,
когда на занятия в школу
с портфелем проходит она.

В оконном стекле отражаясь,
по миру идет не спеша
хорошая девочка Лида.
Да чем же она хороша?

Спросите об этом мальчишку,
что в доме напротив живет.
Он с именем этим ложится
и с именем этим встает.

Недаром на каменных плитах,
где милый ботинок ступал,
"Хорошая девочка Лида",-
в отчаяньи он написал.

Не может людей не растрогать
мальчишки упрямого пыл.
Так Пушкин влюблялся, должно быть,
так Гейне, наверно, любил.

Он вырастет, станет известным,
покинет пенаты свои.
Окажется улица тесной
для этой огромной любви.

Преграды влюбленному нету:
смущенье и робость - вранье!
На всех перекрестках планеты
напишет он имя ее.

На полюсе Южном - огнями,
пшеницей - в кубанских степях,
на русских полянах - цветами
и пеной морской - на морях.

Он в небо залезет ночное,
все пальцы себе обожжет,
но вскоре над тихой Землею
созвездие Лиды взойдет.

Пусть будут ночами светиться
над снами твоими, Москва,
на синих небесных страницах
красивые эти слова.

1940

Надпись на «Истории России» Соловьева

История не терпит суесловья,
Трудна ее народная стезя,
Ее страницы, залитые кровью,
Нельзя любить безумною любовью
И не любить без памяти нельзя.

1966
 

Муса Джалиль

Родник

Как по долине льющийся родник,
В дороге пел я песни то и дело.
И все казалось сердцу, что от них
Земля вокруг цвела и молодела.

Не иссушила в зной меня жара,
Не застудили вьюжные погоды,
И в песнях чистый голос серебра
Летел к друзьям, осиливая годы.

Как путник ловит влажную струю
Губами, пересохшими от жажды,
Так песню задушевную мою
Друзья ловили сердцем не однажды.

Родник и ночью отражает свет,-
Так я светил вам, жил я с вами рядом
И пел друзьям о радости побед,
Пел о любви, что обжигает взглядом.

Как соловей на берег родника
Приходит, чтоб испить воды приветной,
Так ты ко мне, красива и легка,
Мой соловей, приходишь в час рассветный.

Не скрою я, что ты в моей судьбе
Всегда большое место занимала.
И самые нежнейшие тебе
Дарил я песни — и дарил немало,

Когда пройдет, как песня, жизнь моя,
Когда замолкну, близких покидая,
Не думайте, что умер я, друзья,-
В сердцах мильонов буду жить всегда я.

Родник в земле похоронить нельзя,
Частицей станет он морской стихии.
Я буду улыбаться вам, друзья,
И петь вам буду, люди дорогие!
1937

Перевод Я.Козловского

Дуб

    При дороге одиноко
     Дуб растет тысячелетний,
     На траве зеленой стоя,
     До земли склоняя ветви.

     Легкий ветер на рассвете
     Между листьев пробегает,
     Будто время молодое
     Старику напоминает.

     И поет он о минувшем,
     Про безвестного кого-то,
     Кто вскопал впервые землю,
     Проливая капли пота.

     Кто зажег в нем искру жизни?
     Кто такой? Откуда родом?
     Государем был великим,
     Полеводом, садоводом?

     Кем он был -- не в этом дело:
     Пот его в земле -- от века,
     Труд его -- в стволе могучем:
     Дуб живет за человека!

     Сколько здесь прошло народу --
     Проходившим счета нету!
     Каждый слышал песню дуба,
     Каждый знает песню эту.

     Путник прячется в ненастье
     Под навес зеленолистый;
     В зной работников усталых
     Дуб зовет во мрак тенистый;

     И недаром лунной ночью
     Он влечет к себе влюбленных,
     Под шатром соединяя
     Тайной страстью опаленных;

     Заблудившимся в буране
     Путь укажет самый краткий;
     Тех, кто жнет, горячим летом
     Напоит прохладой сладкой...

     Преклонюсь перед тобою,
     Счастлив ты, земляк далекий.
     Памятник тебе достойный
     Этот старый дуб высокий.

     Стоит жить, чтоб в землю врезать
     След поглубже, позаметней,
     Чтоб твое осталось дело,
     Словно дуб тысячелетний.
    1943

Перевод И. Френкеля

Им;н
Юл чатында ялгыз гына
;сеп утыра бер карт им;н.
Тир;­ягы яшел чир;м,
Ботаклары ;ирг; тиг;н.
Та; ;илл;ре ;илфер­;илфер
;илферд;т; яфракларын.
Им;н ;ырлый, иск; т;шереп,
Шаулап ;тк;н яшь чакларын.
Ме; ел элек кемдер монда
;ир казыган, тир тамызган.
;;м беренче кат им;нне;
Яш;; ирт;сен кабызган.

Кем д; белми ул кешене,
Игенчеме, бакчачымы,
Яшеллек ;;м х;ят с;йг;н
Батыр хезм;т патшасымы?
Кем булса да, туфрагында
;ир саклаган аны; тирен.
;;м карт им;н гомре бел;н
Б;л;кл;г;н бу эш ирен.
;;р к;н юлдан дист;л;г;н
Юлчы уза, тузан туза.
;;м ;;р юлчы — мо;лы ;ырчы –
Им;н ;ырын ты;лап уза.

;илле к;нне юлчыларны
Им;н саклый ;ил~я;гырдан.
;ылы биреп ;ил­су ;тм;с
Яшел чуклы юрганыннан.
К;л;г;се ял иттер;
Кырда эшл;п арганнарны,
Кавыштыра айлы кичт;
Яшерен утта янганнарны.
Юл к;рс;т; адашканга
Им;н кышкы бураннарда.
;;ен татлы дымын эчер;
Кырда урак урганнарга.

Б;хетле син, ерак илд;ш,
Хезм;те;; мин баш иям.
;;йк;л булып яшьлеге;;
;ск;н монда бу карт им;н.
;ирд; кеше торса торсын,
Эзе калсын тир;н булып,
;зе ;лс;, эше калсын
Ме; яш;рлек им;н булып.
1943, 10 декабрь



О героизме
Знаю, в песне есть твоей, джигит,
Пламя и любовь к родной стране.
Но боец не песней знаменит:
Что, скажи, ты сделал на войне?

Встал ли ты за Родину свою
В час, когда пылал великий бой?
Смелых узнают всегда в бою,
В горе проверяется герой.

Бой отваги требует, джигит,
В бой с надеждою идет, кто храбр.
С мужеством свобода что гранит,
Кто не знает мужества — тот раб.

Не спастись мольбою, если враг
Нас возьмет в железный плен оков.
Но не быть оковам на руках,
Саблей поражающих врагов.

Если жизнь проходит без седла,
В низости, а неволе — что за честь?
Лишь в свободе жизни красота!
Лишь в отважном сердце вечность есть!

Если кровь твоя за Родину лилась,
Ты в народе не умрешь, джигит.
Кровь предателя струится в грязь,
Кровь отважного в сердцах горит.

Умирая, не умрет герой —
Мужество останется в веках.
Имя прославляй свое борьбой,
Чтоб оно не молкло на устах!
Декабрь 1943 г.

Перевод А. Шпирта

БАТЫРЛЫК ТУРЫНДА

Бел;м, егет, сине; ;ыры;да
К;п иле;; с;ю, якынлык.
Тик ;йт: авыр сугыш елында
Син к;рс;тте; нинди батырлык?

Син басты;мы сафка, кыенлык,
Кайгы й;ген иле; тартканда?
Кыенлыкта к;рен; кыюлык,
Ил батырны сыный батканда.

Ирлек сорый к;р;ш егетт;н,
Ирешер ;чен б;ек ;митк;.
Ирек кит;р, качса; ирлект;н,
Ирлек бел;н иреш ирекк;.

Коткарырмы ялыну, елаулар,
Тоткын итс; дошман й;р;кне?
Буа алмас л;кин богаулар
Кылыч й;рт; белг;н бел;кне!

Ни м;гън; бар эзсез яш;;д;,
Т;б;нлект;, тарлык, кимлект;?
Яш;; хозурлыгы х;рлект;,
Гомер озынлыгы ирлект;.

Ил онытмас, бирс;; каны;ны
Ватан ;чен изге к;р;шк;.
Хаин каны тама чил;кк;,
Батыр каны тама й;р;кк;.

Батыр ;л;, ;лм;с ат алып,
Батырлыклар бел;н макталып,
Исме; калсын, ;зе; ;лс;; д;,
Тарихларда укып ятларлык.

Ольга Берггольц

Из блокнота сорок первого года

В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят...
Быть может, нас сейчас завалит,
Кругом о бомбах говорят...
...Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была.

29 ЯНВАРЯ 1942


Отчаяния мало. Скорби мало.
О, поскорей отбыть проклятый срок!
А ты своей любовью небывалой
меня на жизнь и мужество обрек.

Зачем, зачем?
Мне даже не баюкать,
не пеленать ребенка твоего.
Мне на земле всего желанней мука
и немота понятнее всего.

Ничьих забот, ничьей любви не надо.
Теперь одно всего нужнее мне:
над братскою могилой Ленинграда
в молчании стоять, оцепенев.

И разве для меня победы будут?
В чем утешение себе найду?!
Пускай меня оставят и забудут.
Я буду жить одна - везде и всюду
в твоем последнем пасмурном бреду...

Но ты хотел, чтоб я живых любила.
Но ты хотел, чтоб я жила. Жила
всей человеческой и женской силой.
Чтоб всю ее истратила дотла.
На песни. На пустячные желанья.

На страсть и ревность - пусть придет другой.
На радость. На тягчайшие страданья
с единственною русскою землей.

Ну что ж, пусть будет так...
Январь 1942


Арсений Тарковский
Словарь
Я ветвь меньшая от ствола России,
Я плоть ее, и до листвы моей
Доходят жилы, влажные, стальные,
Льняные, кровяные, костяные,
Прямые продолжения корней.
Есть высоты властительная тяга,
И потому бессмертен я, пока
Течет по жилам - боль моя и благо -
Ключей подземных ледяная влага,
Все эР и эЛь святого языка.
Я призван к жизни кровью всех рождений
И всех смертей, я жил во времена,
Когда народа безымянный гений
Немую плоть предметов и явлений
Одушевлял, даруя имена.
Его словарь открыт во всю страницу,
От облаков до глубины земной. -
Разумной речи научить синицу
И лист единый заронить в криницу,
Зеленый, рдяный, ржавый, золотой...
1963
***

Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.

Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Все горело светло,
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала,
Мне и вправду везло.
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло,
Только этого мало.

1967

Александр Твардовский

Я убит подо Ржевом

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней —
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где — травинку к травинке —
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Летом горького года
Я убит. Для меня —
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю —
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Неужели до осени
Был за н и м уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, — как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она —
Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы — что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память —
Кто завидует ей?


Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава —
Невеселый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам — отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье —
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно —
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, —

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить...

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, —
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот — еще под Москвой...
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома — в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу...

Я вам жить завещаю —
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать — горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать — не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, — счастье свое, —
В память воина-брата,
Что погиб за нее.
1945-1946

* * *

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же...
1966

Памяти Гагарина

Ах, этот день двенадцатый апреля,
Как он пронесся по людским сердцам.
Казалось, мир невольно стал добрее,
Своей победой потрясенный сам.

Какой гремел он музыкой вселенской,
Тот праздник, в пестром пламени знамен,
Когда безвестный сын земли смоленской
Землей-планетой был усыновлен.

Жилец Земли, геройский этот малый
В космической посудине своей
По круговой, вовеки небывалой,
В пучинах неба вымахнул над ней...

В тот день она как будто меньше стала,
Но стала людям, может быть родней.

Ах, этот день, невольно или вольно
Рождавший мысль, что за чертой такой -
На маленькой Земле - зачем же войны,
Зачем же все, что терпит род людской?

Ты знал ли сам, из той глухой Вселенной
Земных своих достигнув берегов,
Какую весть, какой залог бесценный
Доставил нам из будущих веков?

Почуял ли в том праздничном угаре,
Что, сын Земли, ты у нее в гостях,
Что ты тот самый, но другой Гагарин,
Чье имя у потомков на устах?

Нет, не родня российской громкой знати,
При княжеской фамилии своей,
Родился он в простой крестьянской хате
И, может, не слыхал про тех князей.

Фамилия - ни в честь она, ни в почесть,
И при любом - обычная судьба:
Подрос в семье, отбегал хлеботочец,
А там и время на свои хлеба.

А там и самому ходить в кормильцах,
И не гадали ни отец, ни мать,
Что те князья у них в однофамильцах
За честь почтут хотя бы состоять.

Что сын родной, безгласных зон разведчик,
Там, на переднем космоса краю,
Всемирной славой, первенством навечным
Сам озаглавит молодость свою.

И неизменен жребий величавый,
На нем горит печать грядущих дней.
Что может смерть с такой поделать славой?
Такая даже неподсудна ей.

Она не блекнет за последней гранью,
Та слава, что на жизненном пути
Не меньшее, чем подвиг, испытанье,
Дай бог еще его перенести.

Все так, все так. Но где во мгле забвенной
Вдруг канул ты, нам не подав вестей,
Не тот венчанный славою нетленной,
А просто человек среди людей;

Тот свойский парень, озорной и милый,
Лихой и дельный, с сердцем не скупым,
Кого еще до всякой славы было
За что любить, - недаром был любим.
Ни полуслова, ни рукопожатья,
Ни глаз его с бедовым огоньком
Под сдвинутым чуть набок козырьком...

Ах, этот день с апрельской благодатью.
Цветет ветла в кустах над речкой Гжатью,
Где он мальчонком лазил босиком...
1968

Константин Симонов

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет:—Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,—
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

1941

* * *
А. Суркову

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

1941

КАЙСЫН КУЛИЕВ
Когда на меня навалилась беда

Когда на меня навалилась беда
И шел я по отчему краю,
«Отдай свою боль мне»,— сказала вода,
По горному склону стекая.
Сказала мне высь: «Обернись к небесам,
И в сердце растает тревога».
«Спокойно иди, я тебя не предам!» —
Тихонько шуршала дорога.
«Взгляни на мои голубые снега»,—
Чуть слышно гора мне шептала.
«Приляг на траву»,— поманили луга.
Прилег я, и легче мне стало.
И стало все просто, и понял я вдруг —
Иного не надо мне рая,—
А только б дорога, да речка, да луг,
Да небо родимого края,
1967

Судьба, прошу, не пожалей добра,
Терпима будь, а значит, будь добра,
Храни ее, и под своей рукою
Дай счастье ей, а значит, дай покоя
Той женщине, которую люблю.
Дай знать ей, где друзья, а где враги,
И от морщин ее убереги.
Не дай пресытиться любимым делом,
Не дай отяжелеть душой и телом
Той женщине, которую люблю.
Обереги от порчи, от изъяна
Рук красоту ее и легкость стана,
Обереги ее от всякой боли,
От старости храни как можно доле
Ту женщину, которую люблю.
Из всех щедрот, из всех невзгод земли
Добро приблизь, все злое отдали.
Дай силы и возможность без предела
Жить по добру, благое делать дело
Той женщине, которую люблю.
Пусть будет наш остаток – путь недальний,
Не столько долгий, сколько беспечальный,
Ты сбереги тепло огня и крова,
Любовь мою до часа рокового
К той женщине, которую люблю.
Не приведи, судьба, на склоне дней
Ей пережить родных своих детей.
И если бед не избежать на свете,
Пошли их мне, не ей самой, не детям
Той женщины, которую люблю.
Перевод Н. Гребнева
         --------
Каким бы малым ни был мой народ,
Он все равно меня переживет,
И будет жив мой край, гнездо в котором
И белый голубь вьет, и черный ворон.
Я верую, что будет жить, как жил,
Мой малый род, чье мужество, бывало,
И мужество и силу возвращало
Мне, потерявшему остаток сил
И пусть потом иные песни сложат,
Но все же люди, прошлое ценя,
Те песни тоже будут петь, быть может,
Что пели и при мне и до меня.

И что с тобой, народ мой, ни случится,
Я знаю, будет жив язык родной,
В звучании которого продлится
Моя судьба и век недлинный мой.
1978

МУСТАЙ КАРИМ

И горы, как люди: чем выше,
Тем круче и резче судьба,
Тем большей опасностью дышит
Идущая наверх тропа.
На гребни спускаются тучи,
И долго не видно вершин,
А льдом покрываются кручи,
И лед этот - несокрушим.
Там ветер не тот, что в низинах,
Там грохот, и хохот , и вой,
Там молний скрещение синих,
Как шашек взбесившихся бой.
Но горы не ропщут - их доблесть
превыше снегов их седых,
Ведь солнца встающего отблеск
Всех раньше приветствует их.
И люди, как горы: чем выше,
Тем круче судьба и трудней,
И риском подъем ее дышит,
и грозы бушуют над ней
Вверху.. Но высоты, конечно, -
Не званье, не место, не чин -
Такое величье не вечно.
Нет, я - о высотах вершин.
В высокой душе не бывает,
Чтоб вечная ясность и лад...
Бывает, тоска прибывает,
Бывает, сомненья гудят,
И времени бури и хвори
По ней ударяют сильней.
Но все-таки, все-таки зори
Всех раньше восходят над ней!
На кочку и грозы не рухнут,
И тучка не сядет вовек...
Не вздумай же сетовать, друг мой,
Высокий, большой человек!

Перевод Н. Переяслова

Тоска

Акманай мой, что в белом тумане сейчас,
Моя Девичья Горка, где вечно белеют березы!
Как грущу я без вас! Как тоскую по вас
На чужой стороне, вдалеке, глядя в сумрак белесый!

И хотя здесь, на струнах вечерних звеня,
Ветер все повторяет мотив, мне совсем незнакомый,
Все равно и вдали настигают меня
На волне неизменной слова из родимого дома.

И в ночной тишине звуки речи родной
Выбираю из тысяч других голосов по крупице,
И единственный взор в суматохе дневной
Среди тысячи взоров других предо мною искрится.

Коль забуду тебя, Акманай,- пусть меня
Злая кара настигнет, пусть буду я проклят навеки,
Пусть в тот миг для меня пересохнут моря,
Испарятся озера и разом исчезнут все реки.

Если Девичью Горку забуду - тогда
Пусть на плечи мои рухнут сразу все горы на свете,
Пусть камнями меня забросает разгневанный ветер,
Мои дети покинут меня навсегда...

О язык моей матери, веры святой!
Если в долгой разлуке к тебе я стремиться не буду,
Если я на тебя ежедневно молиться не буду -
Пусть утрачу дар речи и все дорогое забуду,
Пусть лишусь языка, поражен немотой.

Берега остаются

По Белой, басистый и гордый,
Смешной пароходик чадит.
В лаптях,
В тюбетейке потертой
На палубе мальчик сидит.
Куда он — с тряпичной котомкой?
К чему направляет свой путь?
Лишь берега дымная кромка
Да Белой молочная муть
Вдали. И на воду большую
Глядит он и все не поймет:
— Совсем неподвижно сижу я,
А круча, а берег плывет!..
Я мальчик тот, я! И сквозь годы
Кричу ему: — Милый, не верь!
Плывем это мы, а не горы,
А берег все там и теперь!..
Кричу... А в лицо мое ветер,
А палубу набок кренит,
Корабль мой почти незаметен —
Вокруг него море кипит!
Стою... Волны мимо и мимо
Наскоком, галопом, подряд...
Стою... Словно кем-то гонимы,
Дни, месяцы, годы летят...
— Сто-ой, дяденька! — вдруг через темень,
Сквозь воды, мне — с палубы той:
— Плывем-то ведь мы, а не время,
А время, как берег крутой,
За нами осталось, за нами,
Другим — я не знаю кому...
А сам ты, влекомый волнами,
Что времени дал своему?
И эхо сквозь грохот и тьму
Все вторит и вторит ему:
«Вре-ме-ни-и сво-е-му-у,
Времени своему...»
1964
Перевод Е.Николаевской

Яр;ар ;ала


Давид Самойлов

Сороковые

Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.
Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку…
А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.
Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.
Как это было! Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
1961

Борис Слуцкий
ПО ТЕЧЕНЬЮ И ПРОТИВ ТЕЧЕНЬЯ
Психиатры считают, что плыть по теченью
в переносном ли смысле
и даже в прямом —
помогает! И даже при кровотеченьи!
Позволяет жить с пользой
и даже с умом.
Запасной, стало быть, открывается выход,
и возможность еще появилась одна
не решенья задач —
получения выгод,
то есть вместе с рожном,
а не против рожна.
Сброшу с плеч все мешки.
Поплыву налегке.
По теченью!
Соломинкой!
Вниз по реке!
Отдохну от усилья и ожесточенья
и махну,
как бывалоча,
против теченья.
1960

Расул Гамзатов

Журавли

Мне кажется порою, что джигиты,
С кровавых не пришедшие полей,
В могилах братских не были зарыты,
А превратились в белых журавлей...
Они летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с клином журавлиным
От века речь аварская сходна?
Летит, летит по небу клин усталый -
Мои друзья былые и родня.
И в их строю есть промежуток малый -
Быть может, это место для меня!..
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех тех, кого оставил на земле.

Перевод Наума Гребнева

Къункъраби
Дида ккола, рагъда, камурал васал
Кирго рукъун гьечIин, къанабакь лъечIин.
Доба борхалъуда хъахIил зобазда
ХъахIал къункърабазде сверун ратилин.
Гьел иххаз хаселаз халатал саназ
Нилъее салам кьун роржунел руго.
Гьелъин нилъ пашманго, бутIрулги рорхун,
Ралагьулел зодихъ щибаб нухалда.
Боржун унеб буго къункърабазул тIел,
Къукъа буго чIварал гьудулзабазул.
Гьезул тIелалда гъоркь цо бакI бихьула —
Дун вачIине гьаниб къачараб гурищ?
Къо щвела борхатаб хъахIилаб зодихъ
ХъахIаб къункъра лъугьун дунги паркъела.
Гьелъул гьаркьидалъул ракьалда тарал
Киналго нуж, вацал, дица ахIила.

Мама

По-русски - "мама", по-грузински - "нана",
А по-аварски - ласково "баба".
Из тысяч слов земли и океана
У этого - особая судьба.

Став первым словом в год наш колыбельный,
Оно порой входило в дымный круг
И на устах солдата в час смертельный
Последним зовом становилось вдруг.

На это слово не ложатся тени,
И в тишине, наверно, потому
Слова другие, преклонив колени,
Желают исповедаться ему.

Родник, услугу оказав кувшину,
Лепечет это слово оттого,
Что вспоминает горную вершину -
Она прослыла матерью его.

И молния прорежет тучу снова,
И я услышу, за дождем следя,
Как, впитываясь в землю, это слово
Вызванивают капельки дождя.

Тайком вздохну, о чем-нибудь горюя,
И, скрыв слезу при ясном свете дня,
"Не беспокойся, - маме говорю я, -
Все хорошо, родная, у меня".

Тревожится за сына постоянно,
Святой любви великая раба.
По-русски - "мама", по-грузински - "нана"
И по-аварски – ласково "баба".

Александр Галич

Старательский вальсок

Мы давно называемся взрослыми
И не платим мальчишеству дань,
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в дальнюю даль.
Ни в пустыню, ни к полюсу холода,
Ни на катере ...к этакой матери.
Но поскольку молчание - золото,
То и мы, безусловно, старатели.

         Промолчи - попадешь в богачи!
         Промолчи, промолчи, промолчи!

И не веря ни сердцу, ни разуму,
Для надежности спрятав глаза,
Сколько раз мы молчали по-разному,
Но не против, конечно, а за!
Где теперь крикуны и печальники?
Отшумели и сгинули смолоду...
А молчальники вышли в начальники,
Потому что молчание - золото.

         Промолчи - попадешь в первачи!
         Промолчи, промолчи, промолчи!

И теперь, когда стали мы первыми,
Нас заела речей маята,
И под всеми словесными перлами
Проступает пятном немота.
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода!
Мы-то знаем - доходней молчание,
Потому что молчание - золото!

         Вот так просто попасть в богачи,
         Вот так просто попасть в первачи,
         Вот так просто попасть в - палачи:
         Промолчи, промолчи, промолчи!..

1963

Спрашивайте, мальчики!

Спрашивает мальчик: почему?
Спрашивает мальчик: почему?
Двести раз и триста: почему?
Тучка набегает на чело.
А папаша режет ветчину,
А папаша режет ветчину,
Он сопит и режет ветчину
И не отвечает ничего.

Снова замаячили быль, боль,
Снова рвутся мальчики в пыль, в бой!
Вы их не пугайте, не отваживайте,
Спрашивайте, мальчики, спрашивайте,
Спрашивайте, мальчики, спрашивайте,
Спрашивайте, спрашивайте!

Спрашивайте: как и почему?
Спрашивайте: как и почему?
Как, и отчего, и почему —
Спрашивайте, мальчики, отцов!
Сколько бы ни резать ветчину,
Сколько бы ни резать ветчину,
Сколько бы ни резать ветчину, —
Надо ж отвечать, в конце концов!

Но в зрачке-хрусталике — вдруг муть,
А старые сандалики — ух, жмут!
Ну и не жалейте их, снашивайте!
Спрашивайте, мальчики, спрашивайте!
Спрашивайте, мальчики, спрашивайте,
Спрашивайте, спрашивайте!

1966

Сто первый Псалом

   Б.Чичибабину

Я вышел на поиски Бога.
В предгорьи уже рассвело.
А нужно мне было немного -
Две пригоршни глины всего.

И с гор я спустился в долину,
Развел над рекою костер,
И красную вязкую глину
В ладонях размял и растер.

Что знал я в ту пору о Боге
На тихой заре бытия?
Я вылепил руки и ноги,
И голову вылепил я.

И полон предчувствием смутным
Мечтал я, при свете огня,
Что будет Он добрым и мудрым,
Что Он пожалеет меня!

Когда ж он померк, этот длинный
День страхов, надежд и скорбей -
Мой бог, сотворенный из глины,
Сказал мне:
- Иди и убей!..

И канули годы.
И снова -
Все так же, но только грубей,
Мой бог, сотворенный из слова,
Твердил мне:
- Иди и убей!

И шел я дорогою праха,
Мне в платье впивался репей,
И Бог, сотворенный из страха,
Шептал мне:
- Иди и убей!

Но вновь я печально и строго
С утра выхожу за порог -
На поиски доброго Бога
И - ах, да поможет мне Бог!

15 января 1971

Давид Кугультинов

К самому красивому тюльпану
Тянется рука сама собой.
Самый смелый погибает рано:
Первым он вступает в смертный бой...

Затмевать других мне не хотелось,
Думал я, что проживу, как все, -
В меру проявляя ум и смелость,
Не завидуя чужой красе.

Но в то лето - лето нашей встречи -
Жизнь, переместясь, пошла вверх дном.
Самому себе противореча,
Я мечтаю только об одном:

Лучшее в себе хочу взрастить я,
Что таил до времени, пока...
Понял я закон самораскрытья
И людей, и каждого цветка.

Разгадал сокрытую причину
Буйного прилива свежих сил:
"Лучше быть!" - таков закон единый
Тех, кто всей душою полюбил.

 -----

Когда средь степи - одинок -
Стою над гладкою равниной
И чистотой дышу полынной, -
Мне чудится, что я высок.
Я осязаю бесконечность,
Душа моя вмещает вечность.

Где все преграды бытия?!
Неразличимы быль и небыль,
На свете - только степь и небо,
На свете - птицы, степь и я!
О счастье духа, счастье тела -
Простор, не знающий предела.
1973
Перевод с калмыцкого Юлии Нейман

Булат Окуджава
Ю.Нагибину

Неистов и упрям,
гори, огонь, гори.
На смену декабрям
приходят январи.
Нам все дано сполна --
и горести, и смех,
одна на всех луна,
весна одна на всех.
Прожить лета б дотла, 
а там пускай ведут 
за все твои дела 
на самый страшный суд.
Пусть оправданья нет
и даже век спустя
семь бед -- один ответ, 
один ответ -- пустяк.
Неистов и упрям,
гори, огонь, гори.
На смену декабрям
приходят январи.
1946

Второе послевоенное танго

Всему времечко свое:         
Лить дождю, Земле вращаться,   
Знать, где первое прозренье,   
Где последняя черта...      
Началася вдруг война - 
Не успели попрощаться,   
Адресами обменяться               
Не успели ни черта.      

Где встречались мы потом?
Где нам выпала прописка?
Где сходились наши души,
Воротясь с передовой?
На поверхности ль земли?
Под пятой ли обелиска?
В гастрономе ли арбатском?
В черной туче ль грозовой?

Всяк неправедный урок
Впрок затвержен и заучен,
Ибо праведных уроков
Не бывает. Прах и тлен.
Руку на сердце кладя,
Разве был я невезучим?
А вот надо ж, сердце стынет
В ожиданье перемен.

Гордых гимнов, видит Бог,
Я не пел окопной каше.
От разлук не зарекаюсь
И фортуну не кляну...
Но на мягкое плечо,
На вечернее, на ваше,
Если вы не возражаете,
Я голову склоню.

1982



Святое воинство

Совесть, Благородство и Достоинство -- 
вот оно, святое наше воинство. 
Протяни ему свою ладонь, 
за него не страшно и в огонь. 
Лик его высок и удивителен. 
Посвяти ему свой краткий век. 
Может, и не станешь победителем, 
но зато умрешь, как человек.
1988

Владимир Соколов.

Любовь

Утешь меня. Скажи мне: всё неправда.
И я поверю. Я хочу поверить.
Я
должен
верить
через не могу.
На отдалённом синем берегу
Моей реки, зовущейся Непрядва,
На камушке сидишь ты. Злая челядь –
На противоположном берегу.
Утешь меня. Скажи мне: всё, что было,
Случайность, наважденье, не закон.
И я влюблённо, а не через силу
Тебе отвечу русским языком.
Утешь меня. Чтоб впредь не попрекали.
Ведь я силён. Ещё сильней – со зла.
…И я погибну на реке Каяле,
Чтоб ты, как Русь, как девочка жила.

Я устал от двадцатого века
Валентину Никулину

Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.

Я давно уже ангел, наверно.
Потому что, печалью томим,
Не прошу, чтоб меня легковерно
От земли, что так выглядит скверно,
Шестикрылый унёс серафим.

<1988>

Андрей Дементьев

Не смейте забывать учителей.
Они о нас тревожатся и помнят.
И в тишине задумавшихся комнат
Ждут наших возвращений и вестей.
Им не хватает этих встреч нечастых.
И, сколько бы ни миновало лет,
Случается учительское счастье
Из наших ученических побед.
А мы порой так равнодушны к ним:
Под Новый Год не шлём им поздравлений.
А в суете иль попросту из лени
Не пишем, не заходим, не звоним.
Они нас ждут. Они следят за нами
И радуются всякий раз за тех,
Кто снова где-то выдержал экзамен
На мужество, на честность, на успех.
Не смейте забывать учителей.
Пусть будет жизнь достойна их усилий.
Учителями славится Россия.
Ученики приносят славу ей.
Не смейте забывать учителей!

Ни о чем не жалейте

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось
Да надежды, как птицы, парили в душе.
Не жалейте своей доброты и участья.
Если даже за все вам — усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...
Не жалейте, что вам не досталось их бед.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте.
Но ведь песни берет он из вашей души.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
1977

Римма Казакова

Мы молоды. У нас чулки со штопками.
Нам трудно. Это молодость виной.
Но плещет за дешевенькими шторками
бесплатный воздух, пахнущий весной.
У нас уже - не куклы и не мячики,
а, как когда-то грезилось давно,
нас в темных парках угощают мальчики
качелями, и квасом, и кино.
Прощаются нам ситцевые платьица
и стоптанные наши каблучки.
Мы молоды. Никто из нас не плачется.
Хохочем, белозубы и бойки!
Как пахнут ночи! Мокрым камнем, пристанью,
пыльцой цветочной, мятою, песком...
Мы молоды. Мы смотрим строго, пристально.
Мы любим спорить и ходить пешком...
Ах, не покинь нас, ясное, весеннее,
когда к нам повзросление придет,
когда другое, взрослое везение
нас по другим дорогам поведет.
От лет летящих никуда не денешься,
но не изменим первым "да" и "нет".
И пусть луны сияющая денежка
останется дороже всех монет.
Жизнь - наковальня. Поднимайте молоты!
На молодости - главные дела.
Мы молоды. Мы будем вечно молодо
смотреться в реки, в книги, в зеркала...


Дураки
Живут на свете дураки:
На бочку меда - дегтя ложка.
Им, дуракам, все не с руки
Стать поумнее, хоть немножко.
Дурак - он как Иван-дурак,
Всех кормит, обо всех хлопочет.
Дурак - он тянет, как бурлак.
Дурак во всем - чернорабочий.
Все спят - он, дурень, начеку.
Куда-то мчит, за что-то бьется...
А достается дураку –
Как никому не достается!
То по-дурацки он влюблен,
Так беззащитно, без опаски,
То по-дурацки робок он,
То откровенен по-дурацки.
Не изворотлив, не хитер,-
Твердя, что вертится планета,
Дурак восходит на костер
И, как дурак, кричит про это!
Живут на свете дураки,
Идут-бредут в своих веригах,
Невероятно далеки
От разных умников великих.
Но умники за их спиной гогочут...
- Видели растяпу?
Дурак, весь век с одной женой!
 - Дурак, не может сунуть в лапу!
– Дурак, на вдовушке женат
И кормит целую ораву!...
Пусть умники меня простят –
Мне больше дураки по нраву.
Я и сама еще пока
Себя с их племенем сверяю.
И думаю, что дурака
Я этим делом не сваляю.
А жизнь у каждого в руках.
Давайте честно к старту выйдем,
И кто там будет в дураках –
Увидим, умники! Увидим.
1963

Юрий Рытхэу

Надежда

Если в тёмной ночи
Вдруг сверкнёт впереди огонёк,
Знай - то утро идёт со звоном лучей,
Если в снежной пурге
Вдруг сверкнёт неба чистый клочок,
Знай, что это идут тишина и покой.
Из самой страшной дали
Ты придёшь, наконец, к очагу,
Что зажёг я, ожидая тебя...
Вместе со мной благодарность
Воздай ты надежде,
Что вела нас друг к другу.


Роберт Рождественский.
О мастерах
Мир стареет в былых надеждах,   
Но сегодня, как и вчера,   
На плечах эту землю держат   
И несут на себе Мастера!   
 
Мастера, профессионалы -   
Те, что в жизни познать смогли   
Щедрость камня, душу металла,   
Свежесть формулы, нрав земли.   
 
Мастера, мастаки, умельцы,   
Постигающие до глубин   
Механизм станка или сердца,   
Ход смычка или гул турбин.   
 
Руки вещие простирая   
К перекрёсткам звёздных миров,   
Время движется Мастерами   
И надеется на Мастеров.   
 
К ним взывает нощно и денно.   
Только - дьявол её возьми! -   
Приблизительность овладела   
Торопящимися людьми. 

Что-то учат, о чём-то знают,   
В общем - сеют, в среднем - стригут,   
Приблизительно объясняют,   
Относительно берегут.   
 
Приблизительное уменье -   
Как сварганенный наспех дом:   
Если даже не мстит немедля,   
То обрушивается потом,   
 
Откликается после жёстко,   
Все порывы сводит на нет.   
Мир погибнет не от обжорства,   
Не от козней чужих планет,   
 
Не от засух, не от морозов,   
Не от ядерных сверхатак -   
Он погибнет, поверив в лозунг   
Добродушный: "Сойдёт и так!"   
 
Расползающееся в атмосфере   
Из квартир, контор и дворов   
Громовое "А нам до фени!"   
Наступает на Мастеров. 

А они стоят, будто крепости,   
В правоте своего труда.   
И не могут иначе, и требуются.   
Срочно! Спешно! Всюду! Всегда!   
 


Евгений Евтушенко

Наследники Сталина

Безмолвствовал мрамор. Безмолвно мерцало стекло.
Безмолвно стоял караул, на ветру бронзовея.
А гроб чуть дымился. Дыханье из гроба текло,
когда выносили его из дверей мавзолея.

Хотел он запомнить всех тех, кто его выносил -
рязанских и курских молоденьких новобранцев,
чтоб как-нибудь после набраться для вылазки сил,
и встать из земли, и до них, неразумных, добраться.

Он что-то задумал. Он лишь отдохнуть прикорнул.
И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою:
удвоить, утроить у этой стены караул,
чтоб Сталин не встал и со Сталиным - прошлое.

Мы сеяли честно. Мы честно варили металл,
и честно шагали мы, строясь в солдатские цепи.
А он нас боялся. Он, верящий в цель, не считал,
что средства должны быть достойны величия цели.

Он был дальновиден. В законах борьбы умудрён,
наследников многих на шаре земном он оставил.
Мне чудится, будто поставлен в гробу телефон.
Кому-то опять сообщает свои указания Сталин.

Куда ещё тянется провод из гроба того?
Нет, Сталин не сдался. Считает он смерть поправимостью.
Мы вынесли из мавзолея его.
Но как из наследников Сталина Сталина вынести?

Иные наследники розы в отставке стригут,
а втайне считают, что временна эта отставка.
Иные и Сталина даже ругают с трибун,
а сами ночами тоскуют о времени старом.

Наследников Сталина, видно, сегодня не зря
хватают инфаркты. Им, бывшим когда-то опорами,
не нравится время, в котором пусты лагеря,
а залы, где слушают люди стихи, переполнены.

Велела не быть успокоенным Родина мне.
Пусть мне говорят: «Успокойся...» — спокойным я быть не сумею.
Покуда наследники Сталина живы ещё на земле,
мне будет казаться, что Сталин ещё в мавзолее.
1961

Родина моя


Я часто брел по бездорожью,
Но если чистое тая,
Хранил в ладонях искру божью,
То это Родина моя.

Без славы жить - не безнадежно,
Но если, все - таки, друзья,
Жить без чего - то невозможно,
То это Родина моя.

На свете все небесконечно,
От океана до ручья,
Но если что - то в мире вечно,
То это Родина моя.

Я шел сквозь чащи и болота,
Куда - то сам себя маня,
И если я умру за что - то,
То это Родина моя.

Меня не станет - солнце встанет,
И будут люди, и земля,
И если кто меня вспомянет,
То это Родина моя.

Нет лет
Светлане Харрис
«Нет
лет...» —
вот что кузнечики стрекочут нам в ответ
на наши страхи постаренья
и пьют росу до исступленья,
вися на стеблях на весу
с алмазинками на носу,
и каждый —
крохотный зелененький поэт.
«Нет
лет...» —
вот что звенит, как будто пригоршня монет,
в кармане космоса дырявом горсть планет,
вот что гремят, не унывая,
все недобитые трамваи,
вот что ребячий прутик пишет на песке,
вот что, как синяя пружиночка,
чуть-чуть настукивает жилочка
у засыпающей любимой на виске.
Нет
лет.
Мы все,
впадая сдуру в стадность,
себе придумываем старость,
но что за жизнь, когда она — самозапрет?
Копни любого старика
и в нем найдешь озорника,
а женщины немолодые —
все это девочки седые.
Их седина чиста, как яблоневый цвет.
Нет
лет.
Есть только чудные и страшные мгновенья.
Не надо нас делить на поколенья.
Всепоколенийность — вот гениев секрет.
Уронен Пушкиным дуэльный пистолет,
а дым из дула смерть не выдула
и Пушкина не выдала,
не разрешив ни умереть, ни постареть.
Нет
лет.
А как нам быть, негениальным,
но все-таки многострадальным,
чтобы из шкафа, неодет,
с угрюмым грохотом обвальным,
грозя оскалом тривиальным,
не выпал собственный скелет?
Любить. Быть вечным во мгновении.
Все те, кто любят,— это гении.
Нет
лет
для всех Ромео и Джульетт.
В любви полмига — полстолетия.
Полюбите — не постареете —
вот всех зелененьких кузнечиков совет.
Есть
весть,
и не плохая, а благая,
что существует жизнь другая,
но я смеюсь, предполагая,
что сотня жизней не в другой, а в этой есть
и можно сотни раз отцвесть
и вновь расцвесть.
Нет
лет.
Не сплю,
хотя давно погас в квартире свет
и лишь поскрипывает дряхлый табурет:
«Нет
лет...
нет
лет...»
18 июля 1992, станция Зима

Андрей Вознесенский

Тишины!

Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины...

         чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины...

звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание —
           молчаливо.
Тишины.

Звук запаздывает за светом.
Слишком  часто мы рты разеваем.
Настоящее — неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.

Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально  касанье,
как для слуха—поет  соловей.

Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны  не наорались?
тишины...

Мы  в другое погружены.
В ход природ неисповедимый.
И по едкому запаху дыма
Мы  поймем, что идут чабаны.

Значит, вечер. Вскипает приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
1964
  -----
Не исчезай
Во мне ты навек,
Не исчезай на какие-то полчаса...
Вернешься ты вновь через тысячу, тысячу лет.
Но все горит
Твоя свеча.

Не исчезай
Из жизни моей,
Не исчезай сгоряча или невзначай.
Исчезнут все.
Только ты не из их числа.
Будь из всех исключением,
Не исчезай.

В нас вовек
Не исчезнет наш звездный час,
Самолет,
Где летим мы с тобой вдвоем,
Мы летим, мы летим...
И мы летим,
Пристегнувшись одним ремнем,
Вне времен, —
Дремлешь ты на плече моем,
И, как огонь,
Чуть просвечивает твоя ладонь...

Не исчезай
Из жизни моей,
Не исчезай невзначай или сгоряча.
Есть тысячи ламп,
И у каждой есть тысячи свеч.
Но мне нужна твоя свеча.

Не исчезай
В нас, Чистота.
Не исчезай,
Даже если наступит край.
Ведь все равно —
Даже если исчезну сам, —
Я исчезнуть тебе не дам.

Не исчезай.
1977


Геннадий Айги

ТЫ МОЯ ТИШИНА
 
о тебе говорю
я окраинным звездам прозрачной зимы: “о как
                можно
быть такой тишиною?..” —
ею — может быть — я окружен как безмолвием
                поля с мерцаньем участливо-ясным
но не очиститься
душе моей зыбью ее и волнами неслышными
как проясняется сон мой — как будто давно —
                без меня — уже бодрствующий
приснившейся в этом году белизною
такой милосердною — к миру... —
но когда-то — возможно — убудет и цельность
                твоя и твоя полнота неколеблемая
столь простая и ясная как благодать
хоть на каплю слезы за меня
и когда я исчезну — ты выскажешь горе
без слов — только отблеском горя
а взамен — словно вздох — примешь чистую долю
и стойкую меру
такой пустоты что и жизненной будет и смертной
словно там где не может быть Духа
пребывает Его утешенье... —
но — люблю я и знаю: для Бога нетронутой
сохранится твоя тишина

1974

Николай Рубцов
ДЕРЕВЕНСКИЕ НОЧИ
Ветер под окошками,
тихий, как мечтание,
А за огородами
в сумерках полей
Крики перепелок,
ранних звезд мерцание,
Ржание стреноженных
молодых коней.
К табуну
с уздечкою
выбегу из мрака я,
Самого горячего
выберу коня,
И по травам скошенным,
удилами звякая,
Конь в село соседнее
понесет меня.
Пусть ромашки встречные
от копыт сторонятся,
Вздрогнувшие ивы
брызгают росой, -
Для меня, как музыкой,
снова мир наполнится
Радостью свидания
с девушкой простой!
Все люблю без памяти
в деревенском стане я,
Будоражат сердце мне
в сумерках полей
Крики перепелок,
ранних звезд мерцание,
Ржание стреноженных
молодых коней...

1953
Звезда полей

Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...

Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...
1964
+ + +


Выпал снег - и все забылось,
Чем душа была полна!
Сердце проще вдруг забилось,
Словно выпил я вина.
Вдоль по улице по узкой
Чистый мчится ветерок
Красотою древнерусской
Обновился городок.
Снег летит на храм Софии,
На детей, а их не счесть
Снег летит по всей России,
Словно радостная весть.
Снег летит - гляди и слушай!
Так вот, просто и хитро,
Жизнь порой врачует душу...
Ну и ладно! И добро.
1969

Белла Ахмадулина

Дуэль

И снова, как огни мартенов,
Огни грозы над головой...
Так кто же победил: Мартынов
Иль Лермонтов в дуэли той?
Дантес иль Пушкин? Кто там первый?
Кто выиграл и встал с земли?
Кого дорогой этой белой
На чёрних санках повезли?
Но как же так! По всем приметам
Другой там выиграл, другой,
Не тот, кто на снегу примятом
Лежал курчавой головой!
Что делать, если в схватке дикой
Всегда дурак был на виду,
Меж тем как человек великий,
Как мальчик, попадал в беду...
Чем я утешу пораженных
Ничтожным превосходством зла,
Осмеянных и отчуждённых
Поэтов, погибавших зря?
Я так скажу: на самом деле
Давным-давно, который год,
Забыли мы и проглядели
Что всё идёт наоборот:
Мартынов пал под той горою,
Он был наказан тяжело,
А воронье ночной порою
Его терзало и несло.
А Лермонтов зато сначала
Всё начинал и гнал коня,
И женщина ему кричала:
"Люби меня! Люби меня!"
Дантес лежал среди сугроба,
Подняться не умел с земли,

А мимо медленно, сурово,
Не оглянувшись, люди шли.
Он умер или жив остался —
Никто того не различал,
А Пушкин пил вино, смеялся,
Друзей встречал, озорничал.
Стихи писал, не знал печали,
Дела его прекрасно шли,
И поводила всё плечами
И улыбалась Натали.
Для их спасения навечно
Порядок этот утвержден.
И торжествующий невежда
Приговорён и осужден.

1962

По улице моей который год
звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и — мудрая — я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда — из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

1959

Роза
Александру Кушнеру

Вид рынка в Гагре душу веселит.
На злато дыни медный грош промотан.
Не есть ли я ленивый властелин,
чей взор пресыщен пурпуром и мёдом?
Вздыхает нега, бодрствует расчет,
лоснится благоденствие Кавказа.
Торговли огнедышащий зрачок
разнежен сном и узок от коварства.
Где, визирь мой, цветочные ряды?
С пристрастьем станем выбирать наложниц.
Хвалю твои беспечные труды,
владелец сада и садовых ножниц.
Знай, я полушки ломаной не дам
за бледность черт, чья быстротечна участь.
Я красоту люблю, как всякий дар,
за прочный позвоночник, за живучесть.
Я алчно озираюсь. Наконец,
как старый царь – невольницу младую,
влеку я розу в бедный мой дворец
и на свои седины негодую.
Эй вы, плавней, кто тянет паланкин!
Моих два локтя понукаю, то есть —
хранить ее, пока меж половин
всего, что в нём, расплющил нас автобус.
В беспамятстве, в росе еще живой,
спи, жизнь моя, твой обморок не вечен.
Как соразмерно мощный стебель твой
прелестно малой головой увенчан.
Уф, отдышусь. Вот дом, в чей бок тавро
впечатано: «Дом творчества». Как просто!
Есть дом у нас, чтоб сотворить твое
бессмертие на белом свете, роза!
Пока юлит перед тобой глагол,
твой гений сразу обретает навык
дышать водой, опередив глоток
сестёр твоих – прислужниц и чернавок.
Прости, дитя, что, из родимых кущ
изъяв тебя, томлю тебя беседой.
Лишь для того мой разум всемогущ,
чтоб стала ты пусть мертвой, но воспетой.
Что розе этот вздор? Уныл и дряхл
хваленый ум, и всяк эпитет скуден.
Он бесполезней и скучнее драхм
ее красе, что занята искусством
растеньем быть, а не предметом для
хвалы моей. О, как светает грозно.
Я говорю при первом свете дня:
– Как ты прекрасна, розовая роза!
Та роза ныне – слабый призрак, вздох.
Но у нее заступник есть в природе.
Как беспощадно он взимает долг
с немой души, робеющей при розе.
1977


Владимир Высоцкий

Мой Гамлет

Я только малость объясню в стихе —
На всё я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе —
В поту и в нервах первой брачной ночи.

Я знал, что, отрываясь от земли,
Чем выше мы, тем жёстче и суровей;
Я шёл спокойно — прямо в короли
И вёл себя наследным принцем крови.

Я знал — всё будет так, как я хочу.
Я не бывал внакладе и в уроне.
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы — короне.

Не думал я над тем, что говорю,
И с лёгкостью слова бросал на ветер.
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.

Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.

Я знал — мне будет сказано: "Царуй!" —
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
И я пьянел среди чеканных сбруй,
Был терпелив к насилью слов и книжек.

Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом.
Шут мёртв теперь: "Аминь!" Бедняга Йорик!..

Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий:
Вдруг стало жаль мне мёртвого пажа,
Я объезжал зелёные побеги...

Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.

Я видел — наши игры с каждым днём
Всё больше походили на бесчинства.
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.

Я прозревал, глупея с каждым днём,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нём
Не нравились. И я зарылся в книги.

Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Всё постигал: недвижность и движенье, —
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду — им опроверженье.

С друзьями детства перетёрлась нить.
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами — "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.

Но вечно, вечно плещет море бед,
В него мы стрелы мечем — в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.
Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошёл на зов, — сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни —
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все. И, как они,
Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъём пред смертью есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лёг в одну и ту же землю.

Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на Датскую корону,—
Но в их глазах — за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.

А гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
1972

Иосиф Бродский

Одиночество

Когда теряет равновесие
твоё сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюёт на человечество
твоё ночное одиночество, -
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и - кстати - самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Но лучше поклоняться данности
с глубокими её могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.

Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими её дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности
с убогими её мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.
1959

На смерть Жукова

Вижу колонны замерших звуков,
гроб на лафете, лошади круп.
Ветер сюда не доносит мне звуков
русских военных плачущих труб.
Вижу в регалиях убранный труп:
в смерть уезжает пламенный Жуков.

Воин, пред коим многие пали
стены, хоть меч был вражьих тупей,
блеском маневра о Ганнибале
напоминавший средь волжских степей.
Кончивший дни свои глухо в опале,
как Велизарий или Помпей.

Сколько он пролил крови солдатской
в землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
белой кровати? Полный провал.
Что он ответит, встретившись в адской
области с ними? "Я воевал".

К правому делу Жуков десницы
больше уже не приложит в бою.
Спи! У истории русской страницы
хватит для тех, кто в пехотном строю
смело входили в чужие столицы,
но возвращались в страхе в свою.

Маршал! поглотит алчная Лета
эти слова и твои прахоря.
Все же, прими их - жалкая лепта
родину спасшему, вслух говоря.
Бей, барабан, и военная флейта,
громко свисти на манер снегиря.
1974

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
24.5.1980


Ольга Седакова

Из ранних стихов

Неужели, Мария, только рамы скрипят,
только стекла болят и трепещут?
Если это не сад –
разреши мне назад,
в тишину, где задуманы вещи.

Если это не сад, если рамы скрипят
оттого, что темней не бывает,
если это не тот заповеданный сад,
где голодные дети у яблонь сидят
и надкушенный плод забывают,

где не видно ветвей,
но дыханье темней
и надежней лекарство ночное...
Я не знаю, Мария, болезни моей.
Это сад мой стоит надо мною.

1973

Из цикла "Семь стихотворений"
5

Всегда есть шаг, всегда есть ход,
всегда есть путь.
Да не сдадимся низким целям,
Так реки, падая, твердят ущельям:
всегда есть шаг.
всегда есть ход,
всегда есть путь.

Как труп, лежу я где-нибудь -
или в начале наважденья?
Но кто попробует? Кто вытерпит виденье,
Глядящее в пустую грудь?
Всегда есть шаг, всегда есть ход,
всегда есть путь.

(1979–1983)