Лист, Который Держался из Последних Сил

Возле широкого окна стояла широкая кровать. В кровати лежала девочка, и то ли девочка казалась худенькой оттого, что кровать была такая широкая, то ли кровать казалась широкой оттого, что в ней лежала такая худенькая девочка.

Лицо девочки на белой подушке было почти прозрачное, а глаза, которые девочка иногда открывала, уже ничего не искали и никуда не спешили.

Девочка тяжело болела. Так тяжело, что все в квартире ходили тихонечко, а разговаривали не громче шепота. И конечно, здесь уже давно никто не смеялся. О правилах этих никто не договаривался, но они всем были понятны, все были с ними согласны и соблюдали их.

Почти каждый день к девочке приходил врач. Он мерял у девочки температуру, надувал на тонкой руке девочки специальную штуку, чтобы узнать давление, прикладывал к груди и спине девочки холодный кружочек на конце резиновой трубки и что-то сосредоточенно слушал.

Доктор всегда заходил в комнату с серьезным видом, а выходил всегда еще более серьезным. Он о чем-то шептался на кухне с родителями девочки, когда же за ним закрывалась входная дверь, мама тихонько плакала, а папа кусал кулак.

Почти каждый день к девочке приходила подруга. Она садилась на стул между широкой кроватью и широким окном и рассказывала девочке про школу, про двор и про своего хомячка. У девочки была хорошая подруга — она не притворялась веселой и не притворялась грустной. Она была настоящей.

Девочка ничего не ела. Все — родители, доктор, подруга и сама девочка — все знали, что девочка уже не выздоровеет. Не сядет на кровати, не скушает яблоко и не улыбнется.

Была осень, и чем короче становились дни, тем больше девочка худела; чем больше желтых листьев падало с дерева за широким окном, тем прозрачнее становилось лицо девочки.

— Знаешь, а я знаю, когда я умру, — сказала однажды девочка подруге. — Я умру, когда с ветки за окном упадет последний лист.

Хорошая подруга девочки все делала по-настоящему: сейчас она по-настоящему испугалась и не знала, что ответить, а потому ничего не отвечала. Она смотрела вместе с девочкой на ветку за окном, и обе они молча считали оставшиеся желтые листья.

Шли дни, каждый следующий короче предыдущего. Подруга теперь приходила к девочке каждый день, а иногда по два раза в день. Она все меньше рассказывала девочке новости и все больше смотрела вместе с ней в окно. На ветку, на которой оставалось пятнадцать, двенадцать, семь, пять листьев…

Когда листьев осталось три, подруга взяла тонкую ладонь девочки и крепко зажала ее в своих здоровеньких ладошках. Тут же под порывом ветра оторвался еще один лист, и на ветке теперь висели только два листа. На тонкую ладонь девочки упала горячая слеза подруги.

В этот день подруга не уходила от девочки до темноты, а прямо перед ее уходом не удержался и предпоследний лист — и на ветке остался последний лист. Даже не лист, а листок, листик, такой маленький он был.

Подруга ушла от девочки в темноту на негнущихся ногах, а когда она заснула на своей неширокой кровати, вся ее подушка была мокрой от слез. На следующий день подруга не пошла в школу, а сразу пришла к девочке. Лист был на месте.

Лист был на месте и на следующий день, и еще на следующий день, и еще на следующий. Через неделю, когда опустели все остальные ветки на всех остальных деревьях, желтый листок продолжал держаться за свою веточку.

И девочка держалась за свою ниточку жизни. Подруга немномногу снова начала рассказывать ей — про школу, про двор и про своего хомячка. Потихоньку и девочка снова начала что-то говорить. Разговаривая, она не отрывала взгляда от веточки с листиком за окном.

Девочка снова начала кушать, приподнявшись на подушке. Скоро ее лицо стало немножко розовее, а рука немножко сильнее. Окно уже не было таким широким, а тишина такой страшной.

Прошло еще несколько дней. Девочки говорили уже почти про все, про что обычно говорят девочки. Только про последний листок они не разговаривали. Не знали — почему. Наверное, потому, что про то, что бывает после последнего листка, страшно разговаривать и взрослым, и детям.

Но однажды девочка сказала подруге:

— Знаешь, а я не умру. — И они обе посмотрели на последний листок. — Этот листик научил меня… Научил… Даже не знаю, чему он меня научил…

И она не стала говорить то, для чего у нее не было слов. Для чего ни у кого нет слов.

Однажды, когда в комнату вошла подруга и по привычке посмотрела в окно, она ахнула: на ветке не было последнего листка. Подруга посмотрела на кровать и ахнула второй раз: девочка не лежала, а сидела. Кушала яблоко и улыбалась.

***

Листок, который остался на дереве последним, перенес много тяжелых дней. Он держался на ветке из последних сил, и все, ну просто совсем все смотрели на него с удивлением и осуждением — лохматая туча, колючий ветер, прыгучий воробей… И все они по сто раз в день говорили ему:

— Глупенький, зачем ты держишься, разожми ладошки и отправься в полет, повеселись вдоволь на спинке ветра, а потом приляг на землю с остальными листьями и отдыхай себе! Что ты забыл на этой ветке? Считаешь себя самым умным?

Последний листок ничего не отвечал — не хотел тратить силы — и продолжал держаться за ветку. Из последних сил. Потому что он смотрел через окно и видел то, чего не видели туча, ветер и воробей — девочку на широкой кровати.

И своим маленьким листиковым умом, а скорее, своим большим листиковым сердцем листик понял, что ему обязательно надо держаться за ветку, пока девочка не сядет на кровати.

Есть такие ниточки, которые проходят через окна и стены и соединяют тех, у кого есть большие сердца. Такая ниточка соединила листок и девочку. Помните, я вам уже говорил про ниточку жизни, за которую держалась девочка?

Листок знал, что ему делать. Дело нехитрое: терпеть и держаться из последних сил. И он держался — когда его поливала лохматая туча, пинал колючий ветер, клевал прыгучий воробей.

Листок дождался, когда девочка села и в последний раз благодарно посмотрела на него через окно. Он в последний раз потрепыхался на ветке, прощаясь с девочкой, разжал ладошки и полетел.

Покружившись, листок лег на землю к остальным листьям. Теперь он не видел девочку, но ниточка между ними не порвалась, и они оба тихо улыбались друг другу. Потому что тем, у кого большие сердца, не обязательно видеть друг друга, чтобы улыбаться.

28.09.2017