За что я люблю осень

В начале осени появляется такое ощущение, будто стоишь на краю скалы перед прыжком в море, а вся осень – это такой долгий прыжок. Сентябрь – летишь в теплом воздухе, тебе легко и свободно, ты вырвался из пут жаркого, удушающего своей любовью, лета. Октябрь – разрезаешь телом приятно прохладную воду, тебе становится не так светло, но все еще видно, как бы сквозь пелену тумана или дождя. Ноябрь – спускаешься до самого дна, становится все темнее и холоднее, воздуха в теле почти не осталось, еще мгновение, и ты понимаешь, что надо скорее спешить наверх, к свету.
Урожай
В детстве было так. После уроков можно пойти с одноклассниками на Хрусталку (пляж в центре Севастополя) и купаться в море до вечера. Сухой купальник (главное утром не забыть снять его с веревки) - в кармашке портфеля, мокрый - несешь прямо в руках, чтобы не намочить тетрадки. И - домой, за уроки.
Дома на балконе лежат горкой арбузы - отчим всегда покупал много, чтобы захотелось - разрезал и съел. Мама варит варенье - над ним летают злые осы. Варенье надо есть чуть-чуть проваренным, не совсем сырым, но и не полностью готовым. Стоишь над большим тазиком и вылавливаешь теплые сладкие сочные ягоды. Кизил, ежевика... Но эти осы! У меня аллергия на ос. Однажды я потеряла сознание от укуса. Было страшно. Но варенье я все равно люблю есть мамино - недоваренное, прямо из тазика. Осень пахнет вареньем. И яблоками. Их много, они везде. В яблоке самое приятное - хруст и сок.
Над домом дедушка сделал специальные деревянные перекладины для винограда - прямо на крыше. Сидишь вечером выше всех и ешь прозрачно-желтый чауш. Сок стекает по рукам, по довольному лицу. Правда, осы и тут подстерегают. Нет в мире совершенства! Зато грецкий орех можно собирать без помех. Однажды утром приходишь в школу с темно-коричневыми руками. Это накануне ты собирал орехи, чистил зеленую одежку прямо руками, чтобы расколоть молочный орех и съесть нежную мягкую сердцевину. Самый вкусный орех - сентябрьский.
В университете начало осени – это трудовой десант в «прикрепленные» совхозы на сбор урожая. Таких яблок и винограда (и в таком количестве!)  я больше никогда в жизни не ела. Мы собирали «голден делишес», и это был не тот тускло-желтый или даже откровенно зеленый плод, который предлагают наши магазины и рынки. «Голден» был тонкокожим, нежно-золотым, с ароматной и тонкой на вкус мякотью. Чуть сильнее сожмешь пальцами – на теле яблока остаются темные пятна-«синяки». Поэтому бросать в ведро – это был не наш метод. Студентам раздавали специальные парусиновые «столбушки»: мешок с проволочной горловиной и дужкой, как у ведра. Вот в эту столбушку мы и укладывали плоды – яблочко к яблочку, стараясь не ударить и не повредить. Потом несли полную столбушку к ящикам, где опытные укладчицы аккуратно их складывали. Такое яблоко шло на экспорт.
А еще были яблоки «шампанских» сортов, виноград «дамские пальчики» и прочие вкусности. Первый день мы по обыкновению больше ели, чем собирали, но уже дня через два нормы выполняли, а вкушать изволили только самые красивые экземпляры, да и то с ленцой, без жадности. Думаю, что эти совхозные недели навитаминивали студентов на целый год. И нам польза, и совхозу вроде бы не вред.
Выбор
Но все же это не было безмятежное время. В совхозе на первом курсе произошел со всеми нами один очень неприятный  случай. Героем его стала девочка из тех, кого называют «домашним ребенком». Представьте себе такую ситуацию: этот ребенок только что поступил в университет и сразу поехал в совхоз с огромной компанией себе подобных. Свобода, отсутствие родительской опеки, возможность распоряжаться своим временем! Для девочки, которая в школе только училась, училась и училась – по завету великого Ленина – это было слишком. В первый же вечер она пошла гулять и познакомилась с каким-то местным парнем. Где они там ходили, не знаю, но когда она пришла к нашему двухэтажному домику на краю села, где всех разместили, оказалось, что дверь заперта на ночь. Стучать в окна первого этажа и будить своих однокурсников она не решилась (говорю же, домашний ребенок!), поэтому не нашла ничего лучше, как гулять до утра. А утром ей просто фантастически повезло: наш руководитель открыл дверь, а она стояла на пороге. Так выяснилось, что студентка в общежитии не ночевала. Если бы она была искушенной и хитрой, просто подождала бы еще чуть-чуть и смешалась с толпой, выходящей на завтрак. Но - увы.
То было время последних, а потому особо яростных комсомольских собраний. Вся страна уже жила по другим законам, но Комсомол делал вид, что все студенты – это ярые ленинцы. Напомню: мы совершенно не знали друг друга, только поступили. Эту девочку на собрании я впервые вообще рассмотрела и узнала, как ее зовут.  И вот наш руководитель начинает говорить долгую и пламенную речь о недопустимости такого аморального поведения, которое продемонстрировала комсомолка (сейчас, читая первые главы романа Д.Быкова «Июнь», я удивилась, насколько обстановка на том собрании напоминала нашу). Потом встает столь же незнакомая нам девица-однокурсница и предлагает исключить провинившуюся из университета. И – что удивительно! – ее поддерживает какой-то высокий красивый парень. А все остальные, т.е.  мы в этот момент находимся в полном ступоре. Да что произощло-то? Имеем ли мы право судить и наказывать человека, не зная обстоятельств? И тут поднялся один из наших студентов, самый маленький по росту и самый юный по возрасту (кажется, он пошел в школу шестилеткой) и сказал одну фразу: «А какова альтернатива данному решению?!» Этот вопиющий канцеляризм из уст такого мальчика-мальчика неожиданно оказал на нас странное действие: мы начали громко смеяться, остановиться было невозможно. Нас с трудом угомонили, и голосование практически сорвалось: большинство воздержалось, «за» и «против» сравнялись. Но мне лично до сих пор стыдно за свое «воздержание». Знай я эту девочку лучше, я бы голосовала против. Дело оставили на усмотрение декана факультета. А он оказался человеком адекватным и хорошим психологом. Да и время-то было уже не такое строгое, не 37-й год все-таки, а 87-й. Декан побеседовал с бедной нашей героиней, да на том все и кончилось. Она благополучно закончила факультет, училась хорошо. Но думаю, что осадочек у нее на всю жизнь остался. Как и у всех присутствующих.
Ожог
Взрослые воспоминания приносят не только радость. Чем дольше живешь на этом свете, тем яснее понимаешь, что жизнь состоит не из сплошного счастья.  Даже так: счастья в жизни гораздо меньше, чем рутины и неприятностей. День 7 ноября на долгие годы стал для нашей семьи далеко не праздничным. Я делала горячие бутерброды в духовке, а наш второй сын едва начал ходить – неустойчиво, но очень решительно. Стекло духовки было раскалено до предела, а ему, видимо, стало интересно, откуда это мама вытащила вкусно пахнущую еду. Вот он и пошёл, вытянув ручонки, и упал прямо на раскалённое стекло… Ожог 2-3 степени. Контактный. Скорая помощь, ожоговое отделение, непрерывный ад перевязок-уколов-анализов.
Меня положили с девятимесячным малышом только потому, что я обещала мыть нашу палату дважды в день, что я и делала. А ещё ухаживала за всеми детками в многоместной палате, которые лежали одни. До сих пор я не могу понять, почему медсестра являлась с очередной экзекуцией именно в тот момент, когда малыш только-только заснул? Почему необходимо было отрывать его от меня с криком и слезами на каждую перевязку или укол? Неужели не проще и эффективней было бы делать всё у меня на руках? Все эти безумные дни и ночи слились для меня в один сплошной непрекращающийся кошмар. Светлым пятном было только появление мужа и дочки: молоко у меня перегорело, и муж приносил кефир с молочной кухни каждое утро для сына, а вечером – что-нибудь поесть для меня, потому что в больнице меня не кормили. Старшая дочка развлекала не только брата, но и одинокую трёхлетнюю девочку на соседней койке. Они играли вместе  нашими игрушками. И каков был мой ужас, когда у этой девочки оказался вирусный гепатит!
Нас срочно выписали из больницы, так как перекладывать было просто некуда, а палату подвергли дезинфекции. Мы были обязаны продолжать приходить на перевязки в больницу, но врач напоследок решительно заявил: «Вам всё равно придётся делать пересадку кожи: рана у него не заживает, мокнет, а если и заживёт, рубцы стянут правую ладонь так, что он не сможет ни писать, ни рисовать, ни вообще что-то делать руками.»  С этим напутствием я и отправилась… в церковь. Сначала в Успенскую, и там «на свечах» суровая и непробиваемая тётенька заявила, что меня «бесы крутят» и не допустила к батюшке. А вот в Знаменской батюшка меня очень сочувственно выслушал, тут же отслужил специально для меня одной водосвятный молебен и посоветовал окроплять ладошки малыша. Так я и сделала вечером. Утром мы поехали на перевязку в больницу и повергли врача в шок: «Ничего себе! Чудеса! А чем вы дома обрабатывали рану, что она начала присыхать?!»
Чудом было и то, что никто из нас не заболел гепатитом.
И все-таки счастье
Но прошло много лет. В октябре родилась наша вторая дочка (пятый ребенок) после трех мальчишек подряд, и радости не было предела. Так сложилось, что крестили мы ее как раз 7 ноября, и эта дата стала теперь в нашей семье настоящим полноценным и неомрачаемым праздником. А  священник после крестин сказал очень важное для всех нас слово – о счастье и радости.  В тот день был праздник иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость», и он напомнил, что в жизни так всегда и бывает: после многих и долгих скорбей приходит настоящая и большая радость, такая, например, как рождение в Церкви нового человека.
И вот уже этот «новенький» растет, взрослеет и копит свои собственные воспоминания об осени – удивительно созвучные моим собственным.
На аллее возле Владимирского собора, которая ведет к школе, созревают каштаны. Их гладкие бока так приятно ложатся в руку, они такие блестящие и так вкусно пахнут теплом и лесом! Можно набирать их полные карманы, а потом выкладывать дома с гулким стуком - прямо на пол. Из них весело сооружаются всякие поделки, с ними хорошо играется в футбол. Их можно собирать на спор - кто больше? Жаль только, что они несъедобные.
Еще осень - это грибы в лесу. Это особый запах сырой хвои, лоснящиеся шляпки маслят, тонконогие опята. Однажды мы нашли большой красивый гриб - красный на разрезе. Я думала, меня похвалят. Оказалось - сатанинский. Было грустно и неприятно.
А еще неприятен дождь, если только ты не бегаешь по лужам и не кричишь, как сумасшедшая. Тогда - ладно, пусть будет дождь. Но чаще всего гонят домой. Из окна дождь не так прекрасен. Только сейчас, во взрослом состоянии, я могу оценить прелесть стекающих по стеклу капель.
В начале осени появляется такое ощущение, будто стоишь на краю скалы перед прыжком в море, а вся осень – это такой долгий прыжок.  Осень жизни тем и хороша, наверное, что дает нам возможность донырнуть до собственного детства и юности, которые  давным-давно упали на дно нашей памяти, на дно бурного жизненного моря. А вот вынырнув на поверхность, мы можем с радостью наблюдать, а иногда даже участвовать в детстве и юности своих детей. И это бесценный подарок.
Наверное, поэтому нам  так мила осень.