Нервные ритмы

 
Он – мой ровесник,
на год постарше.
Пел как кудесник!
Бывало страшно,
что нервный голос
вдруг оборвётся.
Что навсегда,
что бард «сорвётся».

А он хрипел:
про  «Скалолазку»
(для юных дев),
про жизнь – не сказку;
про «Джинна»,
про «Кассандру»
и «Олега»;
про «Старшину»,
про «бабье лето»...
Твердил:
"...Я, братцы, не люблю
официоза колею".
То - в горы рвался,-
проверить друга.
То - «надирался» -
бокал «по кругу».
О новом времени
мечтал.
Дожить бы смог.
Не рассчитал.

От скучных шабашей
устав,
хотел слетать
на Магадан.
«Як–истребитель»
стрелой взмывает…

Но там «святых»
не принимают.
И наш герой,
как в старой пьесе,
брал курс другой:
«Москва – Одесса».

Да, был любим
блондинкой рыжей.
Но,мир велик –
«Она жила в Париже».

И поднял он
«На судне бунт».
Ва-банк пошёл -
уж, не вернуть.

К мадонне рвался
через кордоны.
Но оказался,
как "Волк - в загоне»:
Со всех сторон
кольцо сжимали,
под "бубен звон;
Чины орали,
кричали «вепри-упыри»:
«Ату его!
- Гони! - Гони!»

С душой истерзанной
(до крови),
Он шёл к свободе
или к воле?

Не сожалея
и не каясь,
сам рвал Судьбы
тончайший «Парус».

Не долюбил.
Не доиграл.
И не допел.
Но,доказал,
что был поэтом,
не кликушей.

Ведь - в 25-ть -
вошёл нам в души.
И в 37-мь
пел,словно бог.
А в 42
подвёл итог.

Ушёл.
Совсем.
Терпеть не мог,
как аппаратные
«пришельцы»,
жрут коньяки
и любят «тельца»;
их «домики
хрустальные»,
их жизнь -
анти-моральную.

Смерть
приурочил
к дням Олимпа.
Три дня
лежал
с гитарой –
нимбом.

В последний путь
несли
с кортежем.
Сумел
вспугнуть
тех -
за Манежем.

На взгорке–могиле
стоит изваяние.
И все,кто любили,
спешат с покаянием.

Не ценим мы тех,
кому всё доверяем.
И очень жалеем,
когда потеряем.
          *
Уж полных десять лет прошло.
Дыханье «гласности» пришло.
И «кони пляшут в гитарный такт».
А в жизни нашей всё не так.
Нам не забыть его. Никак.
Не просто как...  Не просто как…
                25 – 29.07. 90.