Чухонка

Доски скрипели с утра половые, в тусклую кухню тянулся народ, кот разношёрстный, непуганный рыщет, стащит отрезанный вкривь бутерброд. Треск прорывался из радиоточки; утренней песней пробудит страну, бабка с верёвки снимает сорочки, пламя комфорки убавит в дыму`. Запах большой, коммунальной квартиры въелся столетием гниленьких стен, где потолки без побел черновые, в ржавых разводах скрывал гобелен. Главным вопросом живущих под крышей - здесь остаётся лишь в очередь встать, вход туалета прикрыт дядей Мишей, что не забудет от сна матюкать. Хлопали двери, народ просыпался с мордами ватными, в драных портках, под турником Анатолий размялся, с пола отжался в дырявых носках. Банки объёмно катались, звенели, брагу разлили по таре Кроты, с глупой фамилией люди старели, тихо спивались от острой нужды. Не объяснить и наверное поздно, их переучивать грязь убирать, комната ванная выглядит слёзно, люди устали дерьмо вымывать. Дети ютились в других комнатушках, их заводчане плодили с лихвой, в ночь оббирали вагоны с картошкой, сторож ругался с одною ногой. Карты катались  в ином помещенье, где собирались под ночь лупари`, от ухищрений, без всяких смущений, винт кипятили!, до самой зари. Как уживались соседи друг с другом?, стоит отметить, в боях день за днём!, жизнь коммуналки под замкнутым кругом, девятикомнатный, гнусный проём. Нужных, порядочных - не проживалось!, карма пробитая быдлом насквозь, между собою обыдено дра'лась, не собираясь разъехаться врозь. Время тяжёлое, голод и холод, Питерский воздух навеивал смерть, лёд над Невой закрепился без лодок, Финский залив долго не отпереть. От мародёрства закрытые двери всех магазинов и прочих ларьков, люди голодные втиснутся в щели, где не учуят остаток хлебов'...
Ночью завьюжит, фонарь раскачает, что одиноко скрипел у ворот, колкий мороз нарастая играет, щёки хватая до мозга проймёт. Женщина тенью застыла в окошке, шаль проносилась от множества лет, руки сжимая в сухую ладошку, вновь разминала обкрошенный хлеб. Скудный паёк от обструганной доли распределялся под вечер с трудом, несколько граммов в прикус крупной соли быстро съедался, в скупой рацион. До обрусевшей старушки нет дела, от доброты - их коробит порой!, матом обложат с похмелия смело и пригрозят (если-что...) топором. Кто породил ту безродную финку и перевёз от нужды в Ленинград, глупых соседей не интересует, важно им знать - когда ей подыхать?! Здесь проживала с времён революций, честно работала всею душой, старческий возраст погряз коммуналкой, но не расстратился сложной судьбой. Простенько мебель расставленна ею, перемещать, может и поменять, небыло сил под долгой болезнью, да не старалась врачей вызывать. Пайку кроила' и недоедала, сложеный хлеб под платок обернув, редко с постели холодной вставала, только к окну одиноко прильнув. Дружно соседи справлялись с недугом; если старуха сама не встаёт?, незачем жрать!, что так мелко обструган!, хлеб стал отобран толпой, в свой черёд. Дверь нараспашку, ковёр пригодился, кресло-качалка в растопку пошло, а патефон,  что годами пылился - щедро поменян, на браги ведро!
Скромно лежала в пустой комнатёнке женщина хрупкая с про'житых лет, да вспоминала, как раньше соседи, жили сплочённо, без склоки и бед.