И если мне сомненье тяжело

Болезнь пришла неожиданно. Сначала Рита стала замечать за собой усталость. От всего. И нежелание шевелить руками, ногами, мозгом. Апатия. Разочарование. Позже обложила физическая боль. Казалось, что каждый день – на грани, и может стать последним. Тревожность поглотила ее всю целиком. Она каждую минуту была готова ко всему и перестала удивляться. Хоть камни с неба летели б, в лице точно б не изменилась. Сердце колотилось бешено, но она привыкла к тому, что слышит его биение, и даже  представляла, как оно в страхе не от чего-то конкретно устрашающего, а без всякой причины, сокращается так, будто находится между адским пламенем и бешеной наковальней.
Люди. В один миг они стали странными человечками, не замечающими ничего вокруг. Рите жутко хотелось послать всех разом - кто просил встреч, звонил по телефону, грузил просьбами и вопросами. Мысль, что они все чего-то от нее хотят и даже требуют, а сами не замечают, как ей плохо стала мачете. Она махала им налево и направо, безжалостно рубя узлы отношений, что вязались годами. К черту!
Наверное, это депрессия. Как красиво звучит слово и как уродливо его содержание.
Рита вспоминала, что в школьные годы часто произносила это благозвучное слово и отчего-то думала, что было это неспроста, что так приглашала депрессию в свою жизнь. От таких раздумий становилось еще хуже, она стала бояться сумасшествия.
А ведь все было весело и хорошо. В школу пришел работать физруком молодой человек, которого прежде она много раз видела у себя дома. Он приходил к отцу. Они вместе работали в профтехучилище, и отец был кем-то вроде наставника молодому педагогу. Она видела, что отец имел над ним власть, и стала этим пользоваться. Могла весь урок просидеть на скамейке в томной позе, вздыхать, говорить, что у нее депрессия. А если он, уже не зная, что с ней делать, подсаживался ближе и грозился все рассказать отцу, только с удивлением гнула дугой бровь и протяжно произносила свое коронное «ииииии».
А вообще жизнь у Риты была прекрасной. Она всегда получала все, что хотела. В доме был достаток. Отец хорошо продвигался по партийной линии, и это приносило приятные бонусы в виде коробок с апельсинами и хороших вин, итальянской обуви и польской мебели. В школе училась легко, просто слушала на уроках, и этого было достаточно, чтобы получить аттестат почти с одними пятерками. Ей сулили большое будущее. Учителя на выпускном вечере наперебой хвалили перед родителями Риту, и каждый предметник уверял в необходимости продолжить образование именно в его направлении. Рита, красная от похвалы и внимания, была счастлива.
Поступила она в педуниверситет, на филфак. И там все стало складываться удачно. Взбалмошная, немного с дуринкой, она не осталась незамеченной. Как-то стремительно завязался роман с уже не молодым преподавателем. Он был из ее снов: высокий, стройный, седина и борода придавали особый шарм. Она была счастлива. И он, похоже, тоже. Она не допускала мысли, что он, как и ей, читал Анненского трем своим женам. Полтора года пролетели мгновенно. А потом его убили. Застрелили в собственной квартире. В тот день он плохо себя почувствовал и остался дома. В милиции Рита узнала, что следов взлома не обнаружено. Он сам открыл убийцам. В универе поставили огромный портрет с траурной ленточкой, к нему несли цветы, вздыхали и сокрушались, мол, как так, за что, такой прекрасный человек и такой бесславный конец, ах сколько он еще мог трудов написать и сколько талантливых филологов воспитать. И никто не знал, что у почитателя Анненского была еще и другая жизнь. И Рита не знала, но догадывалась. Не вязался облик благородного доцента с людьми, что окружали его вне стен университета. И лексика иногда выдавала его. И квартира, напичканная антиквариатом, тоже вызывала много вопросов.
Рита впервые столкнулась со смертью. Было странно осознавать, что человека больше не будет никогда. В универе ей стало неуютно, и она перевелась на заочку. Забылась быстро. И образ из девичьих снов стал в памяти стираться. Она вспоминала свою первую взрослую  любовь только тогда, когда читала или слышала Анненского. Вспоминала легко.
И тут эта болезнь. Сон стал беспокойным и тревожным. Рита стала бояться ночей. И вдруг ей приснился он. Во сне она летела по винтовой лестнице вверх, перемахивая через полуразрушенные ступеньки. Лестница была странной, она точно выросла под открытым небом на семи ветрах. Рита мчалась по ней и чувствовал, как холодный ветер хлещет лицо, проникает в каждую пору. Было жутко. И вдруг он преградил дорогу, взял за руку и требовательно сказал: «Остановись!»
Проснулась Рита другой. Засобиралась в дорогу. Убежденная, что вернется из путешествия живой и здоровой.
Вернулась. И все встало на свои места. Появился интерес к жизни, а вместе с ним дела, увлечения, друзья. Теперь она вспоминает доцента часто. И всякий раз, когда «и если сомненье тяжело», у него одного просит ответа.