Памяти Иосифа Бродского

В подобных лучинах измятой судьбы,
Воскресшей и выплеснувшейся наружу,
Невольно, как от спортивной ходьбы,
Бросает то в жар, то снова – в стужу.

По суше – всегда спокойней брести,
Грести – не всегда: если качка, то - что же?
Тогда забьёшься и крикнешь: «Пусти!»,
И даже, возможно, выпустишь вожжи.

По склону нестись в мексиканский овраг,
Где склоны – нефритом да криком кецаля –
Растрёпанной птички индейской – и как
Забудешь ты, выглядит русская цапля….

Болотной травы, повилики озноб,
Июльские, августовские наводненья...
Айвовый распробовав сладостный сок,
Поймёшь, пред тобою бродяга - не гений.

Но жилы потуже Атлантики жил,
И письма в бутылках любимой – от горя,
Что как-то нескладно ты верил и жил,
Что с кем-то невидимым дрался и спорил.

Но дружен был с ними: семью, девятью
Девчонками – их обеспечивал славой,
Они же о нём написали статью,
Облив геликонской парнасскою лавой.

Дымящийся бог, несгоревший закат,
Не выпитый кофе, чугунная осень.
Картина. Венеция. Ослик и в ряд
За камнем: Младенец, Мария, Иосиф.