Сто поэтов древнего мира

   Выкладываю эти тексты в помощь любителям поэзии. Берусь подготовить  печатное издание с избранными стихами, представляющими мировую поэзию, в том числе - первая книга - поэтов древнего мира. Здесь переводы разных авторов выложены в ознакомительном порядке. Прилагаются ссылки на источники.
  А. Ю. Кузнецов

  В добрый путь по рекам  мировой поэзии!

Эн-хеду-анна

"Гимны Инанне"

Да будет известно - Ты высока как небо!
Да будет известно - Ты широка как земля!
Да будет известно - уничтожаешь непокорные земли!
Да будет известно - Твой рык над чужими землями!
Да будет известно - Ты разбиваешь головы!
Да будет известно - пожираешь трупы, как пёс! (в некоторых вариантах перевода "хищник", но "пёс/собака" - в бОльшем количестве вариантов)
Да будет известно - ужасен Твой взор!
Да будет известно - Ты поднимаешь грозный Свой взор!
Да будет известно - сверкают Твои глаза!
Да будет известно - несгибаема Ты и непоколебима!
Да будет известно: Тебе - ликованье победы!
  --------

Бежать, убегать, смирить и заставить молчать - Тебе,о Инанна.
Скитаться, спешить, восстать и упасть и ... спутника/спутником - Тебе,о Инанна.
Дороги и тропы открыть, и место покоя в пути, попутчика слабым найти - Тебе, о Инанна.
В порядке пути содержать, укрепить землю иль сотрясать - Тебе, о Инанна.
Строить и истреблять, налаживать и вырывать - Тебе, о Инанна.
Женщину сделать мужчиной, мужчину же - женщиной сделать - Тебе, о Инанна.
Влечение и возбужденье, а также товары и собственность - Твоё, о Инанна.
Доход и барыш, достойная прибыль, богатства огромные - Твоё. о Инанна.
Удача в торговле и выгода в сделке, потери и бедность - Твоё, о Инанна.
Наблюденья и выбор, подношенья, досмотр, одобренье - Твоё, о Инанна.
Возмужанье, достоинство, духи-хранители, Боги-защитники, места поклоненья - Твоё, о Инанна.
6 строк - отрывочны

... милосердье и жалость - Твоё, о Инанна.
... Твоё, Инанна.
Заставлять... сердце трепетать... болезни - Тебе, о Инанна.
Иметь жену, ... , любить ... - Тебе, о Инанна.
Веселиться, управлять (?), ... - Тебе, о Инанна.
Забросить или заботиться, восстать или поклониться - Тебе, о Инанна.
Дом построить или для женщин палаты, и орудьем владеть иль дитя целовать - Тебе, о Инанна.
Мчаться наперегонки, достигать и стремиться - Тебе, о Инанна.
Местами менять силачей, грубиянов - и слабых, бессильных - Тебе, о Инанна.
Высоты с долинами, ... с равнинами местом менять - Тебе, о Инанна.
Корону и трон, и скипетр державный вручить - Тебе, о Инанна.
12 строк отсутствуют.

Уменьшить или возвеличить, свергнуть или расширить, ... и в достатке снабдить - Тебе, о Инанна
Ритуалы Богов и царей даровать, исполнять предписанья или клеветать, неправдивые речи, преувеличенья, излишества или враждебность в словах - Твоё, о Инанна.
Обманный или истинный ответ, насмешка, осмеянье и расправа, улыбку вызвать на чужом лице, смириться или угрожать словами. И важность гордая, и трудности, и горе, и радости, и цепи неудач, И прояснить, и скрыть во мраке, в смятенье ввергнуть, в ужас, страх... или - великолепье и величье, блистательный триумф, погоня, болезнь imbasur, бессонница, неугомонность и покорность, дар ... и завыванье, раздор и хаос, противостоянье, борьба, резня, ..., всезнание, иль - укреплять пред будущим гнездо, что было свито ... , и страх внушать в ... пустыне подобно ... ядовитой змее, упрямых покорять врагов, ... и ненавидеть ... - Твоё, о Инанна.


Плач о гибели Ура

- «…тогда добрый(?) ветер с города украли, и город в руины – о горе, отец Наннар! – город в руины обратили: народ плачет.
 Тогда добрый(?) ветер из страны прогнали: народ плачет. В его стенах дыр наделали: народ рыдает! В праздничных вратах, в тех, где ранее ходили люди, разбросаны трупы. На широких улицах, где проходили празднования, лежат убитые. На площадях, где отмечали государственные праздники, сложены горы мертвых. Кровь льется на землю, как медь и олово в плавильную печь, трупы как жир овечий, разлагаются на солнце…
 Люди Ура, порубанные топорами, шлемы с голов растеряли; как газель, сраженная охотой, лежат, уткнувшись губами в пыль. Его люди, раненые копьями, лежат неперевязанные. Его люди, побитые клевцами, лежат с непокрытой головой. Где не так давно, их жены рожали детей, лежат (мертвые) в собственной крови… Кто отважился оказать сопротивление, того побито оружием. Кто спасался бегством, того унесла буря.
И сильный и слабый, все погибли в Уре, все как один. Пожилые люди – мужчины и женщины, что не покинули своих домов, сгорели в пожаре. Младенцев, лежащих на коленях матерей, как рыбу унесла вода (каналов). Молодых жителей, детей и подростков, повязали веревками, сыновей и слуг Ура увели в рабство… Погиб государственный суд – народ плачет. Государственную думу поглотило болото – народ плачет. Мать оставила дочь свою, сына разлучили с отцом – народ рыдает! С городов его родных прогнали народ «черноголовых»!
Их покровительница, словно испуганная птица, Нингаль, покинула город, словно напуганная крылатая птица, покинула свой город!
 О горе, отец Наннар, Ур опустошен, и жители его разогнаны…!».

Вола моего из хлева не гонят пастись — его погонщик ушел,
Барана моего из хлева не гонят пастись — его пастырь ушел.
В каналах моего города воистину набрался песок,
Воистину они обращены в жилище лисиц,
Не текут в них проточные воды — заботившийся о них ушел,
На полях моего города нет ячменя — надзиратель ушел.
... Мое добро тот, кто пришел снизу, вниз внес за рекой (мое добро, - говорю я)
Мое добро пришедший сверху, вверх внес за рекой (мое добро, - говорю я)
Мое серебро и камни разобраны (мое добро, - говорю я)
Мои сокровища разорены (мое добро, - говорю я)
Моим серебром, кто не знал серебра, то наполнил руки
Моими камнями, кто не знал камни, то украсил шею...




Поучения Птаххотепа
1
Учёностью зря не кичись!
Не считай, что один ты всеведущ!
Не только у мудрых —
И неискушённых совета ищи.
Искусство не знает предела.
Разве может художник достигнуть вершин мастерства?
Как изумруд, скрыто под спудом разумное слово.
Находишь его между тем у рабыни, что мелет зерно.
2

Если дружбой дорожишь
Ты в дому, куда вступаешь
Как почтенный гость иль брат,—
Обходи с опаской женщин!
Не к добру сближенье с ними,
Раскусить их мудрено.
Тьмы людей пренебрегли
Ради них своею пользой.
Женских тел фаянс прохладный ослепляет, обольщает,
Чтобы тотчас превратиться в пламенеющий сардоникс.
Обладанье ими — краткий сон.
Постиженье их — подобно смерти!
3
Если ты склонен к добру, заведи себе дом.
Как подобает, его госпожу возлюби.
Чрево её насыщай, одевай её тело,
Кожу её умащай благовонным бальзамом,
Сердце её услаждай, поколе ты жив!
Она — превосходная пашня для своего господина.
Переводы Анны Ахматовой и Веры Потаповой

1 Повествование о победах царя Верхнего и Нижнего Египта, Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра 1, сына Ра, возлюбленного Амоном, Рамсеса, - да живет он вечно!
2 одержанных им в странах хеттов, в Нахарине 2, в стране Арцава,
3 над Пидасой, над дарданцами,
 4 в стране Маса, в стране Каркиш, над народом Лука 3,
5 в Кархемише, в Кеде, в стране Кадеш,
6 в странах Угарит и Мушанеч.
7 Нет мужа, равного его величеству владыке младому, отважному.
8 Могуча длань его, бесстрашно сердце, силон подобен он Монту в час величия его.
9 Он прекрасен собою, как Атум, и ликуют созерцающие великолепие его.
10 Прославлен он победами своими над всеми странами, и не ведают часа, когда вступит он в бой.
11 Как стена, ограждает он войско свое, он - щит его в день сражения;
12 в стрельбе из лука не ведает он соперников, отважнее он сотни тысяч воинов.
13 Он идет во главе войск своих и обрушивается на полчища вражеские, веря сердцем в победу свою,
14 смел и доблестен он пред лицом врага, а в час битвы подобен пламени пожирающему. 15 Стоек сердцем он, словно бык, и с презрением взирает на объединившиеся против него страны.
16 Тысяча мужей не может устоять перед ним, сотни тысяч лишаются силы при виде его; 17 вселяет он страх грозным рыком своим в сердца народов всех стран;
18 почитаем и славим он, подобно Сутеху 4,
19 [...] в сердцах чужеземцев, точно лев свирепый в долине средь пасущихся стад;
20 он стремится отважно вперед и возвращается только с победой, и не похваляется он никогда.
21 Отличны замыслы его, прекрасны намерения, точны и ясны его указания;
22 он великий защитник своих колесниц, охраняющий войско свое в день сражения.
23 Все соратники его возвращаются в домы свои, он вызволяет пехоту свою из беды, и сердце его подобно медной горе.
24 Он царь Верхнего и Нижнего Египта, Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра, сын солнца, Рамсес, возлюбленный Амоном, одаренный жизнью навеки.
25 И вот собрал его величество войско свое и свои колесницы и
26 отряды шарданов, которых захватил и доставил к победе своею рукой,
27 и снабдили их всяким оружием и наставили их, как вести бой.
28 И вот направился его величество на север, и войско его и колесничие его с ним.
29 Выступил он в поход в год 5-й, месяц 2-й лета, день 9-й.
30 Миновал он крепость Чару, мощный, как Монту, в своем продвижении вперед,
31 и все чужеземные страны трепетали пред ним, и правители их приносили дары свои,
32 а все непокорные пришли, согбенные в страхе пред могуществом его величества.
33 Шло войско его по узким теснинам, как по дорогам Египта.
34 Когда миновали дни после этого, достиг
35 его величество города Рамсес-Миамона 5 в Долине Кедра.
36 Направился затем его величество на север и достиг горной местности близ Кадеша.
37 Тогда его величество выступил вперед, как отец Монту, владыка Фив, 38 и переправился через излучину Оронта
39 вместе с Первым войском своим, "Амон дарует победу Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра".
40 Достиг его величество города Кадеш, и
41 вот прибыл жалкий поверженный враг хеттский
42 и с ним все страны чужеземные вплоть до моря:
43 вся страна хеттов целиком, Нахарина также, Арцава,
44 дарданцы, кешкеш, Маса,
45 Пидаса, Ируен, Каркиш, Лука,
46 Кизуатна, Кархемиш, Угарит, Кеда,
47 вся страна Нухаше, Мушанеч, Кадеш.
48 Не осталось ни одной страны, которую не привел бы он с собою из дальних краев,
49 и каждую из. них с правителями ее, и каждого из них с войском его
50 и множеством колесниц. Бесчисленные,
51 как саранча, покрыли они горы и долины.
52 Хеттский враг не оставил серебра в стране своей, он забрал все ее достояние
53 и роздал всем этим странам в дар, дабы сражались они вместе с ним.
54 И вот жалкий враг хеттский и множество стран с ним
55 стояли, укрывшись, к северо-западу от города Кадеш, готовые к битве,
56 а его величество был один со своим окружением,
57 а войско Амона 6 следовало за ним,
58 а войско Ра переправлялось через излучину Оронта,
59 к югу от города Шабтуны, 
60 а на расстоянии одного итру 7 от его величества, - да будет он жив, невредим и здрав! - продвигалось
61 к югу от города Иронамы войско Пта,
62 а войско Сутеха шло по дороге.
63 Составил его величество передовой отряд из начальников войска своего
64 и разместил его в стране Имор.
65 Но жалкий правитель хеттов стоял посреди войск своих и
66 не начинал боя, страшась его величества. 
67 А собрал он людей и коней во множестве, подобно пескам, и
68 было там по три человека на колесницу, и 
69 снабдили их всяким боевым оружием,
70 и укрыли за городом Кадешем. 
71 И вот выступили они с южной стороны Кадеша
72 и устремились на войско Ра 6,
73 которое шло, ничего не ведая, и не было готово к сражению.
74 Тогда войско и колесничие его величества пришли в смятение,
75 а его величество стоял к северу от Кадеша, на западном берегу Оронта.
76 И пришли сказать его величеству о случившемся, и появился он в сиянии, как отец Монту,
77 с боевым оружием и облаченный в панцирь,
78 подобный Ваалу в час величия его, и с ним
79 главный конь его величества по кличке "Победа в Фивах", из конюшен Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра, - да будет он жив, невредим и здрав, возлюбленный Амоном!
80 И пустил тогда его величество коня вскачь,
81 и врезался в гущу врагов поверженных хеттских,
82 и был он один, и никого не было с ним;
83 и стал он осматриваться,
84 и увидел, что окружен и отрезан от дороги двумя тысячами пятьюстами колесницами
85 со всеми лучшими воинами жалких поверженных . хеттов и с воинами многих стран, которые воевали вместе с ними, - Арцавы,
86 Масы, Пидасы, -
87 и было их трое на колесницу, и действовали они все как один.
88 И не было военачальника с его величеством, не было с ним ни колесничего,
89 ни воина, ни щитоносца.
90 Его войско и его колесничие бежали,
91 и не остался с ним ни один, чтобы сражаться.
92 И воззвал тогда его величество: "Что же случилось, отец мой Амон?
93 Неужто забыл отец сына своего?
94 Совершал ли я что без ведома твоего?
95 Разве не хожу я и не останавливаюсь по воле твоей? Разве преступал я предначертания твои?
96 Что значит владыка Египта, если чужеземец осмеливается преграждать ему путь!
97 Что сердцу твоему, о Амон, азиаты эти ничтожные, не ведающие бога?!
98 Разве не воздвиг я для владыки множество великих памятников?
99 Разве не заполнил я дворы храмов твоих плененными в странах чужих?
100 Разве не возвел я храмы тебе на миллионы лет и не отказал всякое добро свое в завещании?
101 Я принес тебе в дар все страны, дабы обеспечить твои алтари приношениями.
102 Я даровал тебе несметное количество скота и всякие растения благоухающие.
103 Не покладая рук трудился я для украшения святилища твоего.
104 Я возвел для тебя великие пилоны и
105 воздвиг высокие мачты для флагов.
106 Я доставил тебе обелиски с Элефантины и сам сопровождал их до храма твоего.
107 Я снаряжал суда за Великую Зелень, дабы доставить тебе изделия чужеземных стран.
108 И что скажут, если случится недоброе с покорным предначертаниям твоим?
109 Будь милостив к полагающемуся на тебя и пекущемуся о тебе по влечению сердца!
110 Я взываю к тебе, отец мой Амон,
111 окруженный бесчисленными врагами, о которых не ведал,
112 когда все чужеземные страны ополчились против меня, и я остался один, и нету со мной никого,
113 и покинуло меня войско мое, и отвернулись
114 от меня мои колесничие.
115 Я кричал им,
116 но не слышал из них ни один, когда я взывал.
117 И постиг я, что благотворнее мне Амон миллионов воинов, сотни тысяч колесничих,
118 десяти тысяч братьев и детей, охваченных единым порывом сердца.
119 Единолично совершает Амон больше, чем множества.
120 Я пришел сюда по велению уст твоих, Амон, я не преступал предначертаний твоих.
121 Вот я обращаюсь к тебе с мольбою у пределов чужих земель,
122 а голос мой доносится до города Ермонта.
123 И пришел Амон, когда я воззвал к нему,
124 и простер он ко мне десницу свою, и я возликовал, -
125 и был он как бы за мною и предо мною одновременно; и окликнул он меня;
126 "Я с тобою. Я отец твой. Десница моя над тобою.
127 Я благотворнее ста тысяч воинов. Я - владыка победы, любящий доблесть".
128 И укрепилось сердце мое, и возликовала грудь.
129 И совершилось все по замыслу моему, я подобен был Монту в миг величия его.
130 Я стрелял правой рукою, а левой - захватывал в плен!
131 Я был для врагов подобен Сутеху в миг славы его.
132 Две тысячи пятьсот колесничих, окружавших меня,
133 распростерлись пред конями моими,
134 ни один из них не поднял руки на меня.
135 Сердца их утратили мужество от страха передо мною,
136 руки их обессилели, они не могли натянуть тетиву,
137 не нашлось у них сердца, чтобы взяться за копья.
138 Я поверг их в воду, как крокодилов,
139 и упали они лицами друг на друга;
140 и перебил я многих из них.
141 Ни один из поверженных не взглянул назад, ни один из них не обернулся!
142 Кто упал - уже не поднялся!
143 Только жалкий поверженный правитель хеттов стоял среди колесничих своих,
144 взирая, как мое величество ведет в одиночестве бой,
145 без войска своего и без колесничих своих.
146 И вот отвернулся он и, отступив в страхе,
147 повелел призвать правителей многих стран, - каждого со своими колесницами,
148 снабженными всяким боевым оружием:
149 правителя Арцавы, правителя Масы, правителя Ируена,
150 правителя Луки, правителя Пидасы, правителя дарданцев, правителя Кархемиша,
151 правителя Каркиша, правителя Халеба
152 и братьев (правителя) хеттов, и собрать их всех вместе.
153 А было их всего тысяча колесниц, мчавшихся прямо на опаляющий огнь [урея].
154 Я ринулся на них, как Монту!
155 Я мгновенно дал им почувствовать могущество длани моей!
156 Находясь один среди них, я истреблял их без устали.
157 И один из них воззвал к другим:
158 "Это не человек среди нас! Это Сутех, великий силой, это сам Ваал!

159 Недоступные людям деяния творит он! Подобное может свершить лишь единственный,
160 который громит сотни тысяч без войска и колесничих!
161 Бежим скорей от него,
162 спасем жизнь свою, дабы не остановилось дыхание наше!
163 Смотри, у всякого, кто пытается приблизиться к нему, слабеют руки и тело, -
164 не могу я ни натянуть тетивы, ни поднять копья [...]
165 Когда смотрят на него [...]
166 Его величество преследует подобно грифону!"
167 Я убивал их без устали.
168 Я возгласил, призывая войско свое:
169 Стойте, войска мои, укрепите сердца ваши,
170 дабы узрели вы победу мою, когда сражаюсь я в одиночестве,
171 и Амон единый, защита моя, простер десницу свою
172 надо мною. Как ничтожны вы сердцем, мои колесничие!
173 Нет у меня отныне доверия к вам.
174 Разве есть хоть один среди вас, кому я не сотворил бы добра в стране моей?
175 Не одарял ли я вас как владыка, когда вы были бедны?
176 Не назначал ли я вас по благосклонности своей начальниками?
177 Не отдавал ли я сыну имущество отца его, положив конец всякому злу в сей стране?
178 Я дал вам рабов и
179 вернул вам других, отобранных у вас.
180 Всякому, обращавшемуся с просьбой ко мне, я говорил каждодневно: "Исполню я это".
181 Никогда еще не делал владыка для войска своего того, что совершал мое величество по прошениям вашим.
182 Я позволил вам обитать в городах ваших,
183 когда вы не выполняли обязанности воинов,
184 и моим колесничим открыл я доступ в города их,
185 говоря: "Я тоже найду их в тот день, в час сражения".
186 Но смотрите, как низко поступили вы, собравшись все вместе!
187 Ни один из вас не устоял и не протянул мне руки, когда я сражался.
188 Клянусь духом отца моего Амона, если б был я в Египте,
189 подобен отцу моих отцов, который не видел
190 сирийцев, и не воевали они против него [...]

191 не вернулся бы в Египет из вас ни один, чтоб рассказать о своей службе позорной!
192 Неужто же лишь возведение памятников в Фивах, граде Амона, считается делом благим?
193 Преступление, совершенное войском моим и колесничими моими,
194 столь велико, что не выразить словом.
195 Смотрите - даровал мне Амон победу свою, 196 когда не было со мною ни войска, ни колесничих.
197 Он дал узреть всякой, даже отдаленной стране, как побеждаю я могучей дланью своею,
198 сражаясь единолично, когда нету со мною ни военачальника,
199 ни колесничего, ни рядового, ни старшего воина.
200 Страны чужие, видевшие победу мою, прославят имя мое в дальних землях неведомых.
201 Все враги, ускользнувшие от руки моей, созерцали деяния мои, не отводя взора.
202 Я настигал миллионы их, ибо, хотя и бежали они, ноги их не были тверды.
203 Всякая стрела, пущенная в мое величество,
204 приближаясь ко мне, отклонялась и пролетала мимо меня.
205 Щитоносец мой Менна, видя
206 меня окруженным множеством колесниц,
207 смутился сердцем, и великий страх сковал его тело,
208 и сказал он моему величеству: "Владыка прекрасный мой,
209 могучий правитель, великий спасатель Египта в день битвы,
210 мы с тобою одни средь врагов.
211 Смотри, покинули нас войска и колесничие, а
212 ты продолжаешь сражаться, спасая их, - ради чего?
213 Давай расчистим путь себе и спасемся сами, о Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра!"
214 Тогда сказал мое величество щитоносцу своему:
215 "Будь мужественным, укрепи сердце свое, мой щитоносец.
216 Вот налечу я на полчища вражеские, словно сокол,
217 убивая, и сокрушая, и бросая их оземь.
218 Что для сердца твоего эти бабы?
219 Мы и без них одолеем врага".
220 И тогда мое величество пустил коня
221 вскачь и стремительно врезался в гущу врагов в шестой раз.
222 Я был подобен Ваалу в час величия его, преследуя их.
223 Я истреблял их без устали.
224 Когда увидели мои воины и мои колесничие,
225 что подобен я Монту,
226 и мощна десница моя,
227 и Амон, мой отец, и на этот раз не оставил меня,
228 и по воле его все чужеземные страны предо мною словно солома,
229 тогда стали они приближаться по одному
230 в сумерках к лагерю.
231 И нашли они все чужеземные страны поверженными и залитыми кровью своею;
232 были там и лучшие воины страны хеттов, и
233 дети и братья правителей их.
234 И когда озарилась земля Кадеш, не знали, куда ступить от множества мертвых тел!
235 И вот воины мои пришли воздать мне хвалу, а лица их [...],
236 а военачальники мои пришли, превознося могущество длани моей,
237 и колесничие мои тоже пришли,
238 прославляя имя мое:
239 "Вот он, отважный воитель, стойкий
240 сердцем! Ты спасаешь войско свое и колесничих своих!
241 Ты сын Амона, повергающий врагов десницей его!
242 Ты превращаешь страну хеттов в развалины мощной дланью своею!
243 Ты ратоборец великий, и нет тебе равного!
244 Ты царь, сражающийся за войско свое в день битвы!
245  Ты храбр сердцем, первый в сражении!
246 Не тревожит тебя обилие стран, выступивших против тебя!
247 Великим победителем предстаешь ты пред войском своим и всею страной! Говорим 248 тебе это без лести, -
249 ты защитник Египта, покоритель стран чужеземных!
250 Ты сломал хребет страны хеттов навеки!"
251 Тогда сказал мое величество войску своему, и военачальникам своим,
252 и своим колесничим:
253 Что с вами, военачальники мои,
254 войска мои и мои колесничие, не умеющие сражаться?!
255 Разве не возвеличивается человек в городе своем,
256 когда возвращается он, проявив доблесть пред владыкой своим?
257 Славой осиянно имя такого воина отныне и впредь. Почитают человека искони за могучую длань его!
258 Разве я не творил вам добра,
259 что покинули вы меня одного средь врагов?!
260 Как счастлив тот из вас, кто жил
261 и дышал, когда я был один!
262 Разве не ведали вы сердцем своим; что я щит ваш, стена ваша железная?!
263 Что скажут, когда разнесется весть,
264 что оставили вы меня одного безо всякой поддержки?!
265 Не пришел ко мне ни военачальник, ни старший воин, ни рядовой подать руку помощи!
266 В одиночку сражался я, побеждая тьмы чужеземцев, лишь
267 великие кони "Победа в Фивах" и "Мут Благая" пребывали со мною.
268 Только они поддержали меня,
269 когда сражался я в одиночестве против множества иноземных стран.
270 [...] сам я буду кормить их отныне, и пусть едят они в присутствии моем
271 всякий день, когда я во дворце.
272 В окружении врагов нашел я лишь их да колесничего
273 Менну, моего щитоносца,
274 и дворецких моих, которые пребывали со мною.
275 Они - очевидцы сражения, и я нашел их на поле битвы.
276 Мое величество сокрушил сотни тысяч врагов и лишь тогда прекратил избиение.
277 И когда озарилась земля, выстроил я отряды свои,
278 я готов был к сражению, как настороженный бык.
279 Я появился над ними, как Монту со своим победоносным оружием.
280 Как налетающий сокол, я ринулся в битву,
281 с уреем на челе моем, сокрушающим врагов,
282 извергая огнь свой и пламя в лица их.
283 Я был словно Ра, когда восходит он ранним утром,
284 и лучи мои опаляли тела мятежников.
285 Один из них крикнул другим:
286 "Осторожно! Берегитесь! Не приближайтесь к нему!
287 Осеняет его великая Сехмет, она с ним на конях его, и
288 десница ее простерта над ним.
289 Всякого, кто приблизится к нему, сожгут огнь и пламя!"
290 Тогда стали они в отдалении, подняв руки свои в знак покорности.
291 И вот мое величество одолел
292 их и истреблял их без устали, не щадя никого,
293 и лежали они распростертые пред конями моими,
294 опрокинуты навзничь все вместе, залитые кровью своею.
295 И тогда правитель страны хеттов, поверженный и ничтожный,
296 стал превозносить имя мое, и имя Ра
297 [...]
298 "Ты Сутех, сам Ваал,
299 страх пред тобою - клеймо твое на стране хеттов".
300 И вот прибыл посланец с письмом от него на великое имя величества моего:
301 "С приветствием Ра-Хорахти, Могучему Быку, Возлюбленному Маат,
302 царю, защищающему войско свое и колесничих своих могучей дланью,
303 оплоту воинов своих в день битвы,
304 царю Верхнего и Нижнего Египта,
305 Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра, сыну Ра, одаренному жизнью навеки.
306 Говорит слуга твой, дабы ведали:
307 Ты - сын Ра, зачатый от семени его. Дал он тебе одолеть все страны, собравшиеся вместе.
308 Страна Египет и страна хеттов –
309 рабы твои, они под стопами твоими,
310 дал их тебе Ра, отец твой прекрасный.
311 Не сокрушай нас.
312 Ведаю - мощь твоя велика.
313 Сила твоя тяготеет над страною хеттов.
314 Разве хорошо, что ты убиваешь слуг своих?
315 Твой лик свиреп, нет у тебя
316 милосердия. Смотри, вчера ты убил сотни тысяч [...]
317 Пришел ты сегодня и
318 не оставил наследников нам.
319 Не будь жесток в деяниях своих, царь!
320 Мир благотворнее битвы. Дай нам дышать".
321 И воздержался мое величество от истребления побежденных и не стал устанавливать над ними господства своего, ибо был я подобен Монту в миг величия его,
322 когда борьба его увенчалась победой".
323 Затем повелел его величество созвать всех начальников войск своих и колесничих,
324 а также правителей всех вражеских стран и собрать их всех вместе. И
325 повелел его величество огласить послание
326 жалкого правителя страны хеттов.
327 И воскликнули они все в один голос:
328 "Очень, очень хорошо заключить мир, царь, владыка наш,
329 и нет зла в примирении, которое ты совершишь,
330 ибо кто [...], когда ты разгневаешься?!"
331 Тогда его величество повелел слушать слово его
332 и отдал приказ двинуться на юг в мире.
333 И вот повернул его величество к Египту в мире и с ним войско его и его колесничие;
334 жизнь, неколебимость и власть при нем,
335 и боги и богини оберегали тело его, повергнув под стопы его все страны, распростертые в страхе.
336 Мощь его величества - оплот войска его,
337 и все чужеземные страны воздают хвалу его прекрасному лику.
338 И прибыл он в мире в Египет, в город Пи-Рамсес-Миамон 8, Великий Победами.
339 И расположился его величество - да будет он жив, невредим и здрав! - на отдых во дворце своем, подобно Ра на его небосклонах!
340 Боги страны этой приходят поклониться ему, говоря:
341 "Пришли мы приветствовать тебя, сын наш возлюбленный, царь Верхнего и Нижнего Египта, Усер-маат-Ра-сетеп-ен-Ра, сын Ра, Рамсес-Миамон". И
342 даруют они ему долгие годы жизни и непреходящее пребывание на троне Ра,
343 а все равнинные и горные страны лежат распростертые под стопами его на веки веков.
Перевод М.  Коростовцева

Прославление писцов
Перевод А. Ахматовой

Мудрые писцы
Времен преемников самих богов,
Предрекавшие будущее,
Их имена сохранятся навеки.
Они ушли, завершив свое время,
Позабыты все их близкие.
Они не строили себе пирамид из меди
И надгробий из бронзы.
Не оставили после себя наследников,
Детей, сохранивших их имена.
Но они оставили свое наследство в писаниях,
В поучениях, сделанных ими.
Писания становились их жрецами,
А палетка для письма — их сыном.
Их пирамиды — книги поучений,
Их дитя — тростниковое перо,
Их супруга — поверхность камня,
И большие и малые —
Все их дети,
Потому что писец — их глава.
Построены были двери и дома, но они разрушились,
Жрецы заупокойных служб исчезли,
Их памятники покрылись грязью,
Гробницы их забыты.
Но имена их произносят, читая эти книги,
Написанные, пока они жили,
И память о том, кто написал их,
Вечна.
Стань писцом, заключи это в своем сердце,
Чтобы имя твое стало таким же.
Книга лучше расписного надгробья
И прочной стены.
Написанное в книге возводит дома и пирамиды в сердцах тех,
Кто повторяет имена писцов,
Чтобы на устах была истина,
Человек угасает, тело его становится прахом,
Все близкие его исчезают с земли,
Но писания заставляют вспоминать его
Устами тех, кто передает это в уста других.
Книга нужнее построенного дома,
Лучше гробниц на Западе,
Лучше роскошного дворца,
Лучше памятника в храме.
Есть ли где-нибудь кто-то, подобный Джедефхору?
Есть ли кто-то, подобный Имхотепу?
Нет среди нас такого, как Нефри[115]
И Хетти,[116] первого из всех.
Я напомню тебе имя Птахемджехути[117]
И Хахеперра-сенеба.[118]
Есть ли кто-нибудь, подобный Птахотепу
Или Каресу?[119]
Мудрецы, предрекавшие будущее,—
Вышло так, как говорили их уста.
Это написано в их книгах,
Это существует в виде изречения.
Их наследники — дети разных людей,
Как будто все они — их собственные дети.
Они скрыли свое волшебство от людей,
Но их читают в наставлениях.
Они ушли,
Имена их исчезли вместе с ними,
Но писания заставляют
Вспомнить их.

Килласа
Песнь об Улликумми

Бог Солнца и бог Грозы
Бог Грозы как услышал речь бога Солнца,[382]
Исказилось от гнева лицо у него.
Бог Грозы богу Солнца небес говорить снова начал:
«На столе хлеб да будет сладким,
Ешь теперь!
В чаше вино да будет сладким,
Пей теперь!
Ешь теперь и насыщайся,
Пей теперь и угощайся,
А потом ты поднимайся,
К небу вверх лети потом!»
Как услышал слова те бог Солнца небесный,
Сразу развеселился душою,
На столе хлеб ему стал сладким,
Он поел.
В чаше вино ему сладким стало,
Он попил.
И поднялся потом бог Солнца,
К небу вверх он отправился сразу.
Как бог Солнца небесный ушел,
Бог Грозы в свою душу стал мудрость вбирать.
Бог Грозы и Тасмису за руки взялись,
Из покоев своих и из храма они полетели,
А сестра их Иштар полетела отважно с небес.
И Иштар начала со своею душой говорить:
«Но куда же летят они, братья мои?
Я должна полететь, посмотреть!»
И отправилась быстро Иштар,
Перед братьями встала она.
И взялись они за руки тут же.
Полетели к горе они Хаззи.[383]
Царь Куммии лицо свое к морю тогда обратил,
Повернулся к ужасному он Кункунуцци,
И увидел ужасного он Кункунуцци,
И от гнева лицо его все исказилось.
И тогда бог Грозы сел на землю,
Потекли его слезы тогда, словно реки.
Весь в слезах, бог Грозы тогда слово сказал:
«Кто же выстоит в битве с чудовищем этим,
Кто же сможет сражаться?
Кого же чудовище не устрашит?»
И сказала Иштар тогда богу Грозы:
«Брат мой! Ничего он не знает совсем,
Хоть дано ему мужество десятикратно…
Я пойду к нему!..»
Перевод Вяч. Вс. Иванова


 Пудухеппа
Солнечная Богиня города Аринны, моя госпожа, хозяйка земель страны Хатти, царица Неба и Земли!
Солнечная Богиня города Аринны, моя госпожа, смилостивься надо мной, услышь меня!
Люди говорят: «Божество исполняет желание женщины, когда она мучается при родах».
А я, Пудухеппа, женщина, мучаюсь при родах, и я посвятила себя твоему сыну, так смилуйся надо мной, Солнечная Богиня города Аринны, моя госпожа!
Исполни то, о чем я прошу!..
 Ты высокое божество, среди богов выше других, и все боги тебя слушают, и никто не обратится к тебе безответно.


Девора

Во дни Шамгара,
Анатова сына,
во дни Иаили
запустели пути,
и ходившие прежде напрямик
крались в обход,
доколе не восстала я,
Девора, во Израиле мать!..
Воспрянь, Девора, воспрянь;
воспрянь, воспрянь, изреки  песнь!
Восстань, Барак, поплени,
пленников поплени, Аби-Ноама сын!..
Пришли, сразились цари,
сразились Ханаана цари
в Таанаке, у вод  Мегиддо,
но нимало не взяли сребра!
Поток  Киссон увлек  царей,
Древний поток, поток  Киссон;
душа моя, попирай  их  мощь!
Разбивались копыта коней,
так бежали, так бежали  мужи!..

Псалмы Давида
Псалом 23

Господня земля и все, что наполняет ее,
    мир и все, что живет в нем.
2 Ведь Он поставил ее на морях,
    и утвердил на водах[a].
3 Кто взойдет на гору Господню?
    Кто встанет на святом месте Его?
4 Тот, чьи руки чисты и чье сердце непорочно,
    тот, кто душу идолам не отдает
    и не клянется ложно.
5 Он получит от Господа благословение
    и оправдание от Бога, Спасителя своего.
6 Таково поколение, которое ищет Его,
    ищет лица Твоего, Бог Иакова[b]. Пауза
7 Врата, поднимите свои верхи,
    поднимитесь, древние двери,
    чтобы вошел Царь славы!
8 Кто Он, Этот Царь славы?
    Господь – крепкий и сильный,
    Господь – сильный в битвах.
9Врата, поднимите свои верхи,
    поднимитесь, древние двери,
    чтобы вошел Царь славы!
10 Кто Он, Этот Царь славы?
    Господь Сил[c],
Он – Царь славы!

Псалом 90
Живущий под кровом Всевышнего
в тени Всемогущего покоится.
Скажу о Господе: «Он – мое прибежище и крепость моя,
Бог мой, на Которого уповаю».

Он избавит тебя от сети ловца
и от гибельной язвы.
Он укроет тебя Своими перьями,
и под Его крыльями ты найдешь прибежище.
Его истина будет тебе щитом и броней.
Не убоишься ни ужасов в ночи,
ни стрелы, летящей днем,
ни язвы, ходящей во мраке,
ни заразы, опустошающей в полдень.
Тысяча падет около тебя,
и десять тысяч справа от тебя,
но к тебе не приблизится.
Только глазами своими будешь смотреть
и увидишь возмездие нечестивым.

Потому что ты избрал Господа –
прибежище мое – своей обителью,
не пристанет к тебе зло,
и язва не приблизится к твоему жилищу.
Ведь Он Своим ангелам повелит о тебе – охранять тебя
на всех твоих путях.
Они понесут тебя на руках,
чтобы ноги твои не ударились о камень.
На льва и на змею наступишь,
растопчешь молодого льва и дракона.

Господь говорит: «Сохраню его, потому что он любит Меня,
защищу его, потому что он знает Мое имя.
Когда воззовет ко Мне, Я отвечу:
в беде буду с ним,
избавлю его и прославлю.
Насыщу его долголетием
и явлю ему Мое спасение».

Псалом 120
1.Песня восхождений. К Г-споду в несчастии воззвал я, и Он мне ответил.
2.Г-сподь, спаси мою душу от лживых уст, от языка вероломных.
3.Чем помогут тебе и что прибавят тебе коварные речи?
4.Они как отточенные стрелы воина, как тлеющие прутья дрока.
5.Горе мне, ибо пребывал я с Мешехом, обитал у шатров ишмаэлитов.
6.Долго пребывала моя душа с ненавидящими мир.
7.Мирен я, но едва заговорю с ними, они встают на битву.

Псалом 121
1.Песня для восхождений. Поднимаю глаза к горам – откуда придет мне помощь?
2.Помощь мне – от Г-спода, создавшего небо и землю.
3.Он не даст оступиться твоей ноге – не задремлет твой страж.
4.Ведь не дремлет и не спит страж Израиля.
5.Г-сподь – твой страж, Г-сподь – твоя тень, по правую руку от тебя.
6.В полдень солнце не причинит тебе вреда и луна – ночью.
7.Г-сподь сохранит тебя от любого зла, сбережет твою душу.
8.Г-сподь хранить будет тебя на выходе и при возвращении, — отныне и вовеки.

Песнь песней Соломона

Глава I
О пусть он целует меня
поцелуями уст своих!
Ибо лучше вина
твои ласки!

Запах —
приятный у масл твоих,
елей разливаемый —
имя твое,
оттого
тебя девушки любят!

Влеки ты меня!
За тобой побежим мы!
Он привел меня, царь,
в покои свои.
О тебе
возликуем и возрадуемся мы!
Вспомним ласки твои,
что лучше вина!
Истинно, любят тебя.

Черна я,
но красива,
девы Иерусалима,
как шатры Кейдара,
как завесы
Соломона!

На меня не глядите,
что я смугловата,
что сожгло
меня солнце!
Сыновья моей матери
на меня рассердились,
стеречь виноградники
поставили меня;
моего виноградника
не сберегла я.

Скажи мне ты,
кого любит
душа моя,
где ты пасешь?
где ты покоишь в полдень стада?
Для чего мне быть печальной
возле
стад товарищей твоих?

Коль не ведаешь ты,
Прекрасная
в женах,
то пойди себе
по следам овец
и паси
козлят твоих
возле
жилища пастухов.
Кобылице моей
в колеснице фараона
уподобил тебя я,
подруга моя!

В нанизях —
щеки красивы твои,
в ожерелиях —
шея твоя.

Из золота нанизи
тебе сделаем мы,
с блестками из серебра.

Пока за трапезою
царь, —
мой нард
издал свой запах!
Букет
мирры —
мой друг
для меня!
Меж моими грудями
он будет спать.

Кисть кипера —
мой друг
для меня,
средь виноградников
Ен-Геди!

Вот ты прекрасна,
подруга моя!
Вот ты прекрасна!
Глаза твои голуби!

Вот ты
прекрасен, мой друг,
и приятен!
И наше ложе —
зеленеющее.
Кровли домов наших —
кедры,
Наша утварь —
кипарисы.

Глава II
Я —
нарцисс Сарона,
лилия
долин!

Как между терниями
лилия, —
так между дев
моя подруга!

Как меж деревьев леса
яблоня, —
так между юношей
мой друг!
В его тени
сидела и томилась я,
и плод его
устам моим был сладок.
Он привел меня
в дом вина,
и его знамя надо мной —
любовь!

Подкрепите меня
пастилою,
устройте мне ложе
из яблок,
ибо я
любовью больна!

Его левая рука
под моей головой,
а правая его
обнимает меня.

Заклинаю я вас,
девы Иерусалима,
газелями
или
ланями поля:
не будите
и не тревожьте любовь,
пока сама не захочет она!

Голос друга моего!
Вот
идет он!
Скачет он
по горам,
прыгает
по холмам.

Мой друг подобен
газели,
или молодому оленю.
Вот он стоит
за нашею стеною,
заглядывает
в окна,
засматривает
в ставни.
Воскликнул друг мой
и молвил мне:
«Встань,
подруга моя, прекрасная моя,
и иди!»

«Ибо вот зима
прошла,
дождь
миновал,
пронесся».

«Цветы
на земле показались,
время песен
настало,
и голос горлицы
слышен в стране нашей».

«Смоковница
соком наполнила смоквы свои,
и виноградные лозы, цветя,
издали запах.
Встань,
подруга моя, прекрасная моя,
и иди!»

«Голубка моя,
в ущелье скалы,
под кровом
утеса,
дай мне увидеть
твой лик,
дай мне услышать
твой голос!
Ибо твой голос — приятен,
и лик твой красив!»
Наловите нам
лисиц,
маленьких лисиц,
что портят виноградники!
а наши виноградники —
в цвету!

Друг мой мне принадлежит,
а я — ему,
пасущему
средь лилий!

Пока день
не дохнет прохладой,
и тени
не станут бежать, —
резвись,
будь, друг мой, подобен
газели,
или
молодому оленю
на расселинах в горах!

Глава III
На ложе моем,
по ночам
я искала
того, кого любит
моя душа.
Я искала его,
но его не нашла.

Дай встану я
и обойду весь город,
по улицам
и площадям!
Я буду искать
того, кого любит
моя душа.
Я искала его,
но его не нашла.

Меня встретили
стражи,
обходящие
город; —
«Не видали ли вы
того, кого любит моя душа?!»

Лишь только
от них отошла я,
как встретила я
того, кого любит
моя душа.
За него я ухватилась
и его не отпускала,
пока не привела его
в дом матери моей
и в комнату
моей родительницы.

Заклинаю я вас,
девы Иерусалима,
газелями
или
ланями поля, —
не будите и
не тревожьте
любовь, пока сама не захочет она!

Кто та,
что всходит
из пустыни,
как струи
дыма,
в куреньях ладана,
и мирры,
и всяких
порошков торговца?

Вот
постель
Соломона!
Шестьдесят храбрецов
вокруг нее
из храбрецов Израиля.

Все они
держат меч,
опытны
в ратном деле.
У каждого меч
на бедре,
из-за страха
ночей.

Носильный одр
себе сделал
царь Соломон
из Ливанских
дерев.

Его столбы —
из серебра он сделал;
его локотники — золота;
его сидение —
из пурпура;
внутри
он выложен любовью
дев
Иерусалима.

Выходите
и глядите,
девы Сиона,
на царя Соломона,
на венец, чем венчала его —
его мать
в день свадьбы
и в день
празднества его сердца!

Глава IV
Вот ты
прекрасна, подруга моя,
вот ты прекрасна!
Голуби — очи твои
из-под фаты твоей!
Твои волосы,
как стадо коз, что сошли
с гор Галаада.

Твои зубы,
как стадо овец остриженных,
что вышли
из умывальни;
они все
родили двойней,
и бесплодной
нет среди них.

Как красная нить —
твои губы,
и уста красивы.
Как кусок граната, —
виски твои
из-под фаты твоей.

Твоя шея,
как башня Давида,
что построена
для упражнений.
Тысяча щитов
повешено на ней,
все —
щиты храбрецов.

Две груди твои,
как два молодых оленя,
двойни газели,
что пасутся
средь лилий.

Пока день
не дохнет прохладой
и тени
не станут бежать, —
пойду я
на гору мирры
и на холм
ладана.

Вся ты прекрасна,
подруга моя,
и нет
недостатка в тебе!

Со мною с Ливана,
невеста,
со мною
с Ливана иди!
Спустись
с вершины Амона,
с вершины Хермона
и Снира,
от львиных жилищ,
с тигровых гор.

Пленила ты меня,
сестра моя, невеста!
Пленила ты меня
единым взглядом глаз твоих,
единым ожерельем
на шее твоей!

Как прекрасны твои ласки,
сестра моя, невеста!
Насколько лучше твои ласки,
чем вино;
и запах твоих масл, —
чем все ароматы!

Каплет из уст твоих
сотовый мед,
невеста,
мед и молоко
под языком твоим,
и запах одежды твоей,
как запах Ливана.

Запертый
сад —
сестра моя, невеста;
запертый
родник,
источник запечатанный.

— Нард
и шафран,
благовонный тростник
и корица,
и все деревья ладана,
мирра и алоэ,
и лучшие все ароматы.

Твои побеги —
сад гранатов,
с плодами драгоценными,
с киперами
и нардами:

— Источник садов,
колодезь
вод живых
и текущих
с Ливана.
Проснись ты, северный ветер,
и примчись ты, ветер с юга,
ты повей на мой сад!
Пусть прольются его ароматы,
Пусть сойдет мой друг
в свой сад
и пусть ест
его плоды драгоценные!

Глава V
Пришел я в мой сад,
сестра моя, невеста,
набрал я моей мирры
с бальзамом моим,
я ел мои соты
с медом моим,
вино мое пил я
с моим молоком.
Ешьте, возлюбленные!
Пейте и пьянейте,
друзья!

Я сплю,
но сердце мое бодрствует.
Голос!
Друг мой стучится:
«Открой мне,
сестра моя, подруга моя,
голубка моя, чистая моя,
ибо моя голова
полна росой,
кудри мои —
мелкими каплями ночи!»

Сняла я
мой хитон,
так как же
его одену я?!
омыла мои ноги —
так как же замараю их?!

Мой друг
простер свою руку
сквозь скважину, —
и внутренность моя
взволновалась о нем.

Я встала,
чтобы открыть моему другу,
и с рук моих капала мирра,
и с пальцев моих
мирра сбегала
на ручки замка.

Открыла я
другу моему,
а друг мой
ускользнул, ушел.
Душа покинула меня, когда он говорил!
Я искала его — не нашла;
призывала его,
но он мне не ответил.

Меня встретили
стражи,
обходящие город;
побили меня, поранили меня,
стащили мое покрывало
с меня,
охранители стен.

Заклинаю я вас,
девы Иерусалима!
Если встретите вы
друга моего,
что вы скажете ему? —
что я любовью больна!

Чем друг твой лучше других
друзей,
прекрасная
в женах?
Чем друг твой лучше других
друзей,
что ты так
заклинаешь нас?

Мой друг румян
и ясен,
выделяется
средь десятка тысяч!

Голова его —
чистое золото;
его кудри —
завитки виноградные,
черные,
как ворон.

Его глаза,
как голуби
у потоков вод,
что купаются
в молоке,
что сидят
в оправе.

Его щеки,
как цветник ароматов,
гряды
благовонных растений;
лилии —
губы его,
с которых каплет
мирра текущая.

Его руки —
кругляки золотые,
испещренные топазами;
его живот —
изделие слоновой кости,
покрытое сапфирами.

Его голени —
столбы из мрамора,
что поставлены
на подножья из золота.
Его вид,
как Ливан;
он крепок,
как кедры.


Уста его —
сладкие яства,
и весь он —
желанный!
Таков мой друг
и таков мой возлюбленный,
девы
Иерусалима!

Глава VI
Куда пошел твой друг,
прекрасная
в женах?
Куда свернул твой друг? —
и мы будем искать его
вместе с тобой.

Мой друг
сошел в свой сад,
к цветникам ароматов,
пасти
среди садов
и собирать
лилии.

Я — другу своему принадлежу,
а друг мой — мне,
он, что пасет
средь лилий!

Прекрасна
ты, моя подруга,
как Фирца;
красива, как Иерусалим;
грозна,
как войско со знаменами!

Отверни от меня
твои очи,
потому что они
взволновали меня!
Твои волосы,
как стадо коз,
что сошли
с Галаада.

Твои зубы,
как стадо овец остриженных,
что вышли
из умывальни;
они все
родили двойней,
и бесплодной
нет среди них.

Как кусок граната —
виски твои
из-под фаты твоей.

Их шестьдесят —
цариц
и восемьдесят
наложниц,
а девушкам —
числа нет!

Единая она,
голубка моя, чистая моя,
единая она
у матери своей!
избранная она
у родительницы своей!
Видали ее девушки —
и вознесли ее;
царицы и наложницы —
и славили ее.

Кто это, смотрящая,
как заря?
как луна — прекрасная?
светлая,
как солнце?
грозная,
как войско со знаменами?

В ореховый сад
я спустилась,
взглянуть
на зелень потока,
взглянуть,
расцвела ли лоза,
дали ль цвет
гранаты.

Не знала я,
что возведет меня любовь моя
на колесницу,
в среду вельмож народа моего.

Глава VII
Обернись, обернись,
Суламифь!
Обернись, обернись,
и мы будем глядеть на тебя!
Что вам глядеть
на Суламифь,
словно на пляску
в два стана?

Как прекрасны
в сандалиях
ноги твои,
благородная дева!
Округления бедер твоих,
как украшение,
изделие
рук художника.

Пуп твой —
круглая чаша;
не преходит
вино ароматное;
Живот твой —
ворох пшеницы,
обставленными лилиями.

Две груди твои,
как два молодых оленя,
двойни газели.

Твоя шея,
как башня из слоновой кости;
твои очи,
как озера Хешбане
у ворот
Бат-Раббима;
твой нос,
как башня Ливана,
что смотрит
в лицо Дамаску.

Твоя голова на тебе,
как Кармель;
и космы твоей головы
как пурпур.
Царь —
узник кудрей!

Как ты прекрасна,
и как ты приятна,
среди наслаждений,
любовь!

Этот стан твой
подобен пальме,
и твои груди —
гроздями.
Я подумал:
взберусь я на пальму,
я схвачусь
за ветви ее,
и пусть будут груди твои,
как грозди винограда,
и запах от носа твоего,
как от яблонь.

А уста твои, —
как доброе вино;
оно прямо течет
к моему другу,
делает болтливыми
уста спящих.

Глава VIII
О, когда бы ты был
брат мне,
сосавший
грудь моей матери!
Тебя встретила я бы на улице,
целовала б тебя
и
меня не порочили бы!

Повела бы тебя я!
Привела бы тебя
в дом моей матери.
Ты учил бы меня.
Я поила б тебя
вином ароматным,
соком
гранатов!

Его левая рука
под моей головой,
а правая его обнимает меня.

Заклинаю я вас,
девы Иерусалима!
к чему будите вы
и к чему тревожите
любовь,
пока сама не захочет она?

Кто та,
что всходит
из пустыни,
опираясь
на друга своего?
Разбудила тебя я
под яблоней;
там родила тебя твоя мать,
там родила
твоя родительница.

Положи меня печатью
на сердце твое,
печатью —
на мышцу твою!
Ибо сильна, как смерть,
любовь,
как ад — безжалостна
ревность!
Ее стрелы —
стрелы
огня,
пламя Господне!

Многие воды
не смогут
загасить любовь,
и реки
ее не зальют!
Если бы кто-нибудь дал
все добро его дома
за любовь —
презрели,
презрели бы им!

Сестра у нас
мала,
и грудей
нет у нее.
Что сделаем мы
с сестрой
в день,
когда будут к ней свататься?

Когда б стеной была она,
на ней бы выстроили мы
серебряный чертог!
А если б дверью была она,
ее бы обложили мы
кедровою доской!

Я — стена,
и груди мои
словно башни!
Оттого
я стала в глазах его,
как исток благодати!

Был виноградник у Соломона
в Ваал-Гомоне.
Отдал он виноградник
сторожам;
каждый
должен был приносить за плоды его
тысячу сребреников.


Виноградник мой, тот, что у меня, —
предо мной.
Это тысяча — тебе,
Соломон,
двести же —
тем, кто стережет его плоды.

Ты, живущая в садах!
Внемлют голосу твоему
товарищи, —
мне услышать его дай!

Беги, мой друг,
и будь подобен газели
или молодому оленю
на горах ароматных!

пер. Абрам  Эфрос

Гомер
ИЛИАДА.

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ.

СВИДАНИЕ ГЕКТОРА С АНДРОМАХОЙ.
Перевод Н.  Гнедича
Гек¬тор меж тем при¬бли¬жил¬ся к Скей¬ским воротам и к дубу.
Окрест героя бежа¬ли тро¬ян¬ские жены и девы,
Те вопро¬шая о детях, о милых дру¬зьях и о бра¬тьях,
;;;;; ;; ;; ;;;;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;,
;;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;;;;; ;; ;;;; ;;
Те о супру¬гах; но он пове¬лел им молить¬ся бес¬смерт¬ным
Всем, небе¬са насе¬ля¬ю¬щим: мно¬гим беды угро¬жа¬ли!
Но когда подо¬шел он к пре¬крас¬но¬му дому При¬а¬ма,
К зда¬нию с глад¬ки¬ми вдоль пере¬хо¬да¬ми (в нем заклю¬ча¬лось
Вкруг пять¬де¬сят почи¬ва¬лен, из глад¬ко оте¬сан¬ных кам¬ней, ;;; ;;;;;;: ; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;
;;;;; ;;;;;;: ;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;.
;;;; ;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;: ;;;;; ;; ;;;;
;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;
245 Близ¬ко одна от дру¬гой устро¬ен¬ных, в коих При¬а¬ма
Все почи¬ва¬ли сыны у цве¬ту¬щих супруг их закон¬ных;
Дще¬рей его на дру¬гой сто¬роне, на дво¬ре, почи¬валь¬ни
Были две¬на¬дцать, под кров¬лей одною, из теса¬ных кам¬ней,
Близ¬ко одна от дру¬гой устро¬ен¬ных, в коих При¬а¬ма ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;
;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;
;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;;
250 Все почи¬ва¬ли зятья у цве¬ту¬щих супруг их стыд¬ли¬вых),
Там повстре¬ча¬ла его мило¬сер¬дая матерь Геку¬ба,
Шед¬шая в дом к Лаоди¬ке, сво¬ей мило¬вид¬ней¬шей дще¬ри;
За руку сына взя¬ла, вопро¬ша¬ла и так гово¬ри¬ла:
«Что ты, о сын мой, при¬хо¬дишь, оста¬вив сви¬ре¬пую бит¬ву? ;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;:
;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;:
;; ;; ;;; ;; ;; ;;;;; ;;;; ;; ;;;;; ;; ;; ;;;;;;;:
«;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;
255 Вер¬но, жесто¬ко тес¬нят нена¬вист¬ные мужи ахей¬цы,
Ратуя близ¬ко сте¬ны? И тебя устре¬ми¬ло к нам серд¬це:
Хочешь ты, с зам¬ка тро¬ян¬ско¬го, руки воздеть к Олим¬пий¬цу?
Но помед¬ли, мой Гек¬тор, вина я выне¬су чашу
Зев¬су отцу воз¬ли¬ять и дру¬гим боже¬ствам веко¬веч¬ным; ; ;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;: ;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;
;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;.
;;;; ;;;; ;;;; ;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;,
;; ;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;
260 После и сам ты, когда поже¬ла¬ешь испить, укре¬пишь¬ся;
Мужу, трудом истом¬лен¬но¬му, силы вино обнов¬ля¬ет;
Ты же, мой сын, исто¬мил¬ся, за граж¬дан тво¬их под¬ви¬за¬ясь».
Ей отве¬чал зна¬ме¬ни¬тый, шело¬мом свер¬каю¬щий Гек¬тор:
«Слад¬ко¬го пить мне вина не носи, о почтен¬ная матерь!
;;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;; ;; ;; ;;;;;;.
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;,
;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;.»
;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;:
«;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;,
265 Ты обес¬си¬лишь меня, поте¬ряю я кре¬пость и храб¬рость.
Черм¬ное ж Зев¬су вино воз¬ли¬ять неомы¬той рукою
Я не дерз¬ну, и не долж¬но сгу¬сти¬те¬ля обла¬ков Зев¬са
Чест¬во¬вать или молить осквер¬нен¬но¬му кро¬вью и пра¬хом.
Но иди ты, о матерь, Афи¬ны добы¬че¬лю¬би¬вой ;; ;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;, ;;;;; ;; ;;;;;;;:
;;;;; ;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;
;;;;;;: ;;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;.
;;;; ;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
270 В храм, с бла¬го¬вон¬ным куре¬ни¬ем, с сон¬мом жен бла¬го¬род¬ных.
Пыш¬ный покров, вели¬чай¬ший, пре¬крас¬ней¬ший всех из хра¬ни¬мых
В цар¬ском дому, и какой ты сама наи¬бо¬лее любишь,
Взяв, на коле¬на его поло¬жи лепо¬куд¬рой Афине;
И две¬на¬дцать крав одно¬лет¬них, ярма не познав¬ших, ;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;:
;;;;;; ;;, ;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;
;;;;; ;;; ;;;;;; ;;; ;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;,
;;; ;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;; ;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;
В хра¬ме заклать обре¬кай¬ся ты, если, молит¬вы услы¬ша,
Град боги¬ня поми¬лу¬ет, жен и мла¬ден¬цев невин¬ных;
Если от Трои свя¬щен¬ной она отра¬зит Дио¬меда,
Бур¬но¬го воя сего, пове¬ли¬те¬ля мощ¬но¬го бег¬ства.
Шест¬вуй же, матерь, ко хра¬му Афи¬ны добы¬че¬лю¬би¬вой; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;, ;; ;; ;;;;;;
;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;,
;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;
;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;.
;;;; ;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
280 Я же к Пари¬су иду, чтобы к воин¬ст¬ву из дому вызвать,
Еже¬ли хочет сове¬ты он слу¬шать. О! был бы он там же
Пожран зем¬лей! Вос¬пи¬тал Олим¬пи¬ец его на поги¬бель
Трое, При¬аму отцу и всем нам, При¬а¬мо¬вым чадам!
Если б его я увидел схо¬дя¬ще¬го в без¬дны Аида, ;;;;;, ;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;
;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;: ;; ;; ;; ;;;;
;;;; ;;;;;: ;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;
;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;.
;; ;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;
285 Кажет¬ся, серд¬це мое поза¬бы¬ло бы горь¬кие бед¬ства!»
Так гово¬рил, — и Геку¬ба немед¬ля слу¬жи¬тель¬ниц дома
Вызва¬ла; жен бла¬го¬род¬ных они соби¬ра¬ли по гра¬ду.
Тою порой сама в бла¬го¬вон¬ную гор¬ни¬цу схо¬дит;
Там у нее сохра¬ня¬ли¬ся пыш¬но¬узор¬ные ризы,
;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;;.»
;; ;;;;;, ; ;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;
;;;;;;;: ;;; ;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;.
;;;; ;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;,
;;;; ;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;
290 Жен сидон¬ских работы, кото¬рых Парис бого¬вид¬ный
Сам из Сидо¬на при¬вез, пре¬плы¬вая про¬стран¬ное море.
Сим он путем уво¬зил зна¬ме¬ни¬тую родом Еле¬ну.
Выбрав из оных одну, понес¬ла пред Афи¬ну Геку¬ба
Боль¬шую, луч¬шую в доме, кото¬рая шве¬ни¬ем пыш¬ным ;;;;;;;;, ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;,
;;; ;;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;:
;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;,
;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;,
295 Слов¬но звезда сия¬ла и в самом лежа¬ла испо¬де.
С оной пошла, и за ней бла¬го¬род¬ные мно¬гие жены.
В замок град¬ской им при¬тек¬шим, ко хра¬му Афи¬ны боги¬ни,
Две¬ри пред ними раз¬верз¬ла пре¬лест¬ная ликом Феа¬но,
Дщерь Кис¬сея, жена Анте¬но¬ра, сми¬ри¬те¬ля коней, ;;;;; ;; ;; ;;;;;;;;;: ;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;.
;; ;; ;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;.
;; ;; ;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;,
;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;:
300 Трои мужа¬ми избран¬ная жри¬ца Афи¬ны боги¬ни.
Там с возде¬я¬ни¬ем рук возо¬пи¬ли они пред Афи¬ной;
Ризу Геку¬бы румя¬но¬ла¬ни¬тая жри¬ца Феа¬но
Взяв, на коле¬на кла¬дет лепо¬куд¬рой Афи¬ны Пал¬ла¬ды
И с обе¬та¬ми молит рож¬ден¬ную богом вели¬ким: ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;.
;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;:
; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;:
305 «Мощ¬ная в бра¬нях, защит¬ни¬ца гра¬да, Пал¬ла¬да Афи¬на!
Дрот сокру¬ши Дио¬медов и дай, о боги¬ня, да сам он
Ныне, поги¬бель¬ный, гря¬нет¬ся ниц перед баш¬нею Скей¬ской!
Ныне ж две¬на¬дцать крав одно¬лет¬них, ярма не познав¬ших,
В хра¬ме тебе мы пожерт¬ву¬ем, если, молит¬вы услы¬ша, «;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;
;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;;, ;;; ;;; ;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;,
;;;; ;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;
;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;, ;; ;; ;;;;;;;
310 Град поми¬лу¬ешь Трою, и жен, и мла¬ден¬цев невин¬ных!»
Так воз¬гла¬ша¬ла, молясь; но Афи¬на молит¬ву отверг¬ла.
Тою порой, как они умо¬ля¬ли рож¬ден¬ную Зев¬сом,
Гек¬тор вели¬кий достиг¬нул Пари¬со¬ва пыш¬но¬го дома.
Сам он дом сей устро¬ил с мужа¬ми, какие в то вре¬мя
;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;.»
;; ;;;;; ;;;;;;;;, ;;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;.
;; ;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;,
;;;;; ;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;, ;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;; ;;;; ;;;;;;;
315 В целой Тро¬аде хол¬ми¬стой слав¬ней¬шие зод¬чие были:
Мужи ему почи¬валь¬ню, и грид¬ню, и двор сотво¬ри¬ли
В зам¬ке град¬ском, невда¬ли от При¬а¬ма и Гек¬то¬ра дома.
В две¬ри всту¬пил боже¬ст¬вен¬ный Гек¬тор; в дес¬ни¬це дер¬жал он
Пику в один¬на¬дцать лок¬тей; дале¬ко на древ¬ке сия¬ло



; ;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;,
;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;; ;;; ;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;.
;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;, ;; ;; ;;; ;;;;;
;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;: ;;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;
320 Мед¬ное жало копья и коль¬цо вкруг него золо¬тое.
Бра¬та нашел в почи¬вальне, в трудах над ору¬жи¬ем пыш¬ным:
Щит он и латы и гну¬тые луки испы¬ты¬вал, празд¬ный.
Там и Еле¬на Арги¬в¬ская в кру¬ге сиде¬ла домаш¬них
Жен руко¬дель¬ниц и слав¬ные им назна¬ча¬ла работы. ;;;;; ;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;.
;;; ;; ;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;, ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;:
;;;;;; ;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;
;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;.
325 Гек¬тор, взгля¬нув на него, уко¬рял оскор¬би¬тель¬ной речью:
«Ты не во вре;мя, несчаст¬ный, теперь напы¬ща¬ешь¬ся гне¬вом.
Гибнет тро¬ян¬ский народ, пред высо¬кою гра¬да сте¬ною
Ратуя с силь¬ным вра¬гом; за тебя и вой¬на и сра¬же¬нья
Вкруг Или¬о¬на пыла¬ют; ты сам пору¬га¬ешь дру¬го¬го, ;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;:
«;;;;;;;; ;; ;;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;,
;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;
;;;;;;;;;;: ;;; ;; ;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;;; ;;
;;;; ;;;; ;;;;;;;;;: ;; ;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;,
330 Если увидишь кого остав¬ля¬ю¬щим гроз¬ную бит¬ву.
Шест¬вуй, пока Или¬он под огнем сопо¬ста¬тов не вспых¬нул».
Быст¬ро ему отве¬чал При¬а¬мид Алек¬сандр бого¬вид¬ный:
«Гек¬тор! ты в пра¬ве хулить, и твоя мне хула спра¬вед¬ли¬ва;
Душу открою тебе; пре¬кло¬ни¬ся и выслу¬шай сло¬во: ;; ;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;.
;;;; ;;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;.»
;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;:
«;;;;; ;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;,
;;;;;;; ;;; ;;;;: ;; ;; ;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;:
335 Я не от гне¬ва досель, не от зло¬бы на граж¬дан тро¬ян¬ских
Празд¬ный сидел в почи¬вальне; хотел я печа¬ли пред¬ать¬ся.
Ныне ж супру¬га меня дру¬же¬люб¬ною речью сво¬ею
Вый¬ти на брань воз¬буди¬ла; и ныне, чув¬ст¬вую сам я,
Луч¬ше идти мне сра¬жать¬ся: победа меж смерт¬ных пре¬врат¬на.
;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;
;;;; ;; ;;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;;;;;.
;;; ;; ;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;: ;;;;;; ;; ;;; ;;; ;;; ;;;;
;;;;; ;;;;;;;;: ;;;; ;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;.
340 Еже¬ли мож¬но, помед¬ли, пока опол¬чусь я доспе¬хом;
Или иди: поспе¬шу за тобой и настичь упо¬ваю».
Рек он; ни сло¬ва ему не ответ¬ст¬во¬вал Гек¬тор вели¬кий.
К Гек¬то¬ру с лас¬кой Еле¬на сми¬рен¬ную речь обра¬ти¬ла:
«Деверь жены бес¬стыд¬ной, винов¬ни¬цы бед нече¬сти¬вой! ; ;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;, ;;;;; ;;;;;; ;;;:
; ;;;, ;;; ;; ;;;;;;;: ;;;;;;;;;; ;; ;; ;;;.»
;; ;;;;, ;;; ;; ;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;:
;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;:
«;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;,
 345 Если б в тот день же меня, как на свет поро¬ди¬ла лишь матерь,
Вихорь сви¬ре¬пый, вос¬хи¬тя, умчал на пустын¬ную гору,
Или в кипя¬щие вол¬ны реву¬ще¬го моря низ¬ри¬нул, —
Вол¬ны б меня погло¬ти¬ли и дел бы таких не свер¬ши¬лось!
Но, как такие беды боже¬ства пред¬на¬зна¬чи¬ли сами, ;; ;; ;;;;; ;;;;; ;; ;;; ;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;
;;; ;;;; ; ;;; ;;;; ;;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;;; ;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;;.
;;;;; ;;;; ;;;; ;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;,
350 Пусть даро¬ва¬ли бы мне бла¬го¬род¬нее серд¬цем супру¬га,
Мужа, кото¬рый бы чув¬ст¬во¬вал стыд и уко¬ры люд¬ские!
Сей и теперь лег¬ко¬мыс¬лен, подоб¬ным и после он будет;
И за то, я наде¬юсь, достой¬ным пло¬дом насла¬дит¬ся!
Но вой¬ди ты сюда и вос¬сядь успо¬ко¬ить¬ся в крес¬ло, ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;,
;; ;;; ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;.
;;;;; ;; ;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;
;;;;;;;;: ;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;.
;;;; ;;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;; ;;;;;
355 Деверь; твою наи¬бо¬лее душу труды угне¬та¬ют,
Ради меня, недо¬стой¬ной, и ради вины Алек¬сандра:
Злую нам участь назна¬чил Кро¬ни¬он, что даже по смер¬ти
Мы оста¬вать¬ся долж¬ны на бес¬слав¬ные пес¬ни потом¬кам!»
Ей немед¬ля ответ¬ст¬во¬вал Гек¬тор вели¬кий: «Еле¬на, ;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;
;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;,
;;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;, ;; ;;; ;;;;;;
;;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;.»
;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;
360 Сесть не упра¬ши¬вай; как ни при¬вет¬на ты, я не скло¬ню¬ся;
Силь¬но меня увле¬ка¬ет душа на защи¬ту сограж¬дан,
Кои на рат¬ных полях мое¬го воз¬вра¬ще¬ния жаж¬дут.
Ты же его побуж¬дай; опол¬чив¬ши¬ся, пусть поспе¬ша¬ет;
Пусть он пот¬щит¬ся меня в сте¬нах еще гра¬да настиг¬нуть.
«;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;: ;;;; ;; ;;;;;;;:
;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;, ;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;.
;;;; ;; ;; ;;;;;; ;;;;;;, ;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;,
;; ;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;.
365 Я посе¬щу лишь мой дом и на малое вре¬мя оста¬нусь
Видеть домаш¬них, супру¬гу дра¬гую и сына-мла¬ден¬ца,
Ибо не знаю, из боя к сво¬им воз¬вра¬щусь ли еще я
Или меня уже боги погу¬бят рука¬ми дана¬ев».
Так гово¬ря, уда¬лил¬ся шело¬мом свер¬каю¬щий Гек¬тор. ;;; ;;; ;;;; ;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;.
;; ;;; ;;;; ;; ;;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;,
; ;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;.»
;; ;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;:
370 Ско¬ро достиг¬нул герой сво¬е¬го бла¬го¬здан¬но¬го дома;
Но в дому не нашел Анд¬ро¬ма¬хи лилей¬но¬ра¬мен¬ной.
С сыном она и с одною кор¬ми¬ли¬цей пыш¬но¬одеж¬ной
Вышед, сто¬я¬ла на башне, печаль¬но сте¬ная и пла¬ча.
Гек¬тор, в дому у себя не нашед непо¬роч¬ной супру¬ги, ;;;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;;;;;,
;;;; ;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;;,
;;;; ; ;; ;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;.
;;;;; ;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;
375 Стал на поро¬ге и так гово¬рил при¬служ¬ни¬цам-женам:
«Жены-при¬служ¬ни¬цы, вы мне ско¬рее поведай¬те прав¬ду:
Где Анд¬ро¬ма¬ха супру¬га, куда уда¬ли¬лась из дому?
Вышла ль к золов¬кам сво¬им, иль к невест¬кам пыш¬но¬одеж¬ным,
Или ко хра¬му Афи¬ны побор¬ни¬цы, где и дру¬гие ;;;; ;;; ;;;;; ;;;, ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;:
«;; ;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;:
;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;
;; ;; ;; ;;;;;; ; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;
; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;; ;;; ;;;;;
380 Жены тро¬ян бла¬го¬род¬ные гроз¬ную молят боги¬ню?»
И ему отве¬ча¬ла усерд¬ная ключ¬ни¬ца дома:
«Гек¬тор, когда пове¬лел ты, тебе я поведаю прав¬ду.
Нет, не к золов¬кам сво¬им, не к невест¬кам пошла Анд¬ро¬ма¬ха,
Или ко хра¬му Афи¬ны побор¬ни¬цы, где и дру¬гие ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;;»
;;; ;; ;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;:
«;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;,
;;;; ;; ;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;; ;;; ;;;;;
385 Жены тро¬ян бла¬го¬род¬ные гроз¬ную молят боги¬ню, —
К башне пошла или¬он¬ской вели¬кой: встре¬во¬жи¬лась вестью,
Буд¬то тро¬ян утес¬ня¬ет могу¬чая сила ахе¬ян;
И к стене город¬ской, тороп¬ли¬вая, рину¬лась бегом,
Слов¬но умом исступ¬лен¬ная; с ней и кор¬ми¬ли¬ца с сыном».
;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;,
;;;; ;;; ;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;, ;;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;.
; ;;; ;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;;: ;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;.»
390 Так отве¬ча¬ла, — и Гек¬тор стре¬ми¬тель¬но из дому вышел
Преж¬ней доро¬гой назад, по кра¬си¬во устро¬ен¬ным стог¬нам.
Он при¬бли¬жал¬ся уже, про¬те¬кая обшир¬ную Трою,
К Скей¬ским воротам (чрез них был выход из горо¬да в поле);
Там Анд¬ро¬ма¬ха супру¬га, бегу¬щая, встре¬чу пред¬ста¬ла, ; ;; ;;;; ;;;;;, ; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;
;;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;.
;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;
;;;;;;, ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;,
;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;
395 Отрасль бога¬то¬го дома, пре¬крас¬ная дочь Эти¬о¬на;
Сей Эти¬он оби¬тал при подош¬вах леси¬сто¬го Пла¬ка,
В Фивах Пла¬кий¬ских, мужей кили¬ки¬ян вла¬сти¬тель дер¬жав¬ный;
Оно¬го дочь соче¬та¬ла¬ся с Гек¬то¬ром мед¬но¬до¬спеш¬ным.
Там пред¬ста¬ла супру¬га: за нею одна из при¬служ¬ниц ;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;
;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;:
;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;;.
; ;; ;;;;;; ;;;;;;, ;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;
400 Сына у пер¬сей дер¬жа¬ла, бес¬слов¬но¬го вовсе, мла¬ден¬ца,
Плод их еди¬ный, пре¬лест¬ный, подоб¬ный звезде луче¬зар¬ной.
Гек¬тор его назы¬вал Ска¬манд¬ри¬ем; граж¬дане Трои —
Асти¬а¬на¬к¬сом: еди¬ный бо Гек¬тор защи¬той был Трои.
Тихо отец улыб¬нул¬ся, без¬молв¬но взи¬рая на сына.

;

; ;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;,
;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;, ;;;;; ;; ;;;;;
;;;;;;;;;;: ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;.
;;;; ; ;;; ;;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;; ;;;;;:
405 Под¬ле него Анд¬ро¬ма¬ха сто¬я¬ла, лию¬щая сле¬зы;
Руку пожа¬ла ему и такие сло¬ва гово¬ри¬ла:
«Муж уди¬ви¬тель¬ный, губит тебя твоя храб¬рость! ни сына
Ты не жале¬ешь, мла¬ден¬ца, ни бед¬ной мате¬ри; ско¬ро
Буду вдо¬вой я, несчаст¬ная! ско¬ро тебя арги¬вяне, ;;;;;;;;; ;; ;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;,
;; ;; ;;; ;; ;; ;;;;; ;;;; ;; ;;;;; ;; ;; ;;;;;;;:
«;;;;;;;; ;;;;;; ;; ;; ;;; ;;;;;, ;;;; ;;;;;;;;;
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;, ; ;;;; ;;;;
;;; ;;;;;;: ;;;; ;;; ;; ;;;;;;;;;;;;;; ;;;;;;
410 Вме¬сте напав¬ши, убьют! а тобою поки¬ну¬той, Гек¬тор,
Луч¬ше мне в зем¬лю сой¬ти: ника¬кой мне не будет отра¬ды,
Если, постиг¬ну¬тый роком, меня ты оста¬вишь: удел мой —
Горе¬сти! Нет у меня ни отца, ни мате¬ри неж¬ной!
Стар¬ца отца мое¬го умерт¬вил Ахил¬лес быст¬ро¬но¬гий,
;;;;;; ;;;;;;;;;;;;: ;;;; ;; ;; ;;;;;;; ;;;
;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;: ;; ;;; ;;; ;;;;
;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;; ;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;
;;;; ;;;;: ;;;; ;;; ;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;.
;;;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;,
415 В день, как и град разо¬рил кили¬кий¬ских наро¬дов цве¬ту¬щий,
Фивы высо¬ко¬во¬рот¬ные. Сам он убил Эти¬о¬на,
Но не смел обна¬жить: устра¬шал¬ся нече¬стия серд¬цем;
Стар¬ца он пред¬ал сожже¬нию вме¬сте с ору¬жи¬ем пыш¬ным.
Создал над пра¬хом моги¬лу; и окрест моги¬лы той уль¬мы ;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;: ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;,
;;;; ;;; ;;;;;;;;;, ;;;;;;;;; ;;; ;; ;; ;;;;,
;;;; ;;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;;
;;; ;;; ;;;; ;;;;;: ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;
420 Ним¬фы хол¬мов наса¬ди¬ли, Зеве¬са вели¬ко¬го дще¬ри.
Бра¬тья мои одно¬кров¬ные — семь оста¬ва¬лось их в доме —
Все и в еди¬ный день пре¬се¬ли¬лись в оби¬тель Аида:
Всех зло¬по¬луч¬ных избил Ахил¬лес, быст¬ро¬но¬гий риста¬тель,
В ста¬де застиг¬нув тяже¬лых тель¬цов и овец бело¬рун¬ных. ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;.
;; ;; ;;; ;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;;;;;
;; ;;; ;;;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;:
;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;.
425 Матерь мою, при доли¬нах дуб¬рав¬но¬го Пла¬ка цари¬цу,
Плен¬ни¬цей в стан свой при¬влек он с дру¬ги¬ми добы¬ча¬ми бра¬ни,
Но даро¬вал ей сво¬бо¬ду, при¬няв неис¬чи;сли¬мый выкуп;
Феба ж и матерь мою пора¬зи¬ла в оте¬че¬ском доме!
Гек¬тор, ты все мне теперь — и отец, и любез¬ная матерь, ;;;;;; ;;, ; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;,
;;; ;;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;,
;; ; ;; ;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;,
;;;;;; ;; ;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;.
;;;;; ;;;; ;; ;;; ;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;
430 Ты и брат мой един¬ст¬вен¬ный, ты и супруг мой пре¬крас¬ный!
Сжаль¬ся же ты надо мною и с нами остань¬ся на башне,
Сына не сде¬лай ты сирым, супру¬ги не сде¬лай вдо¬вою;
Воин¬ст¬во наше поставь у смо¬ков¬ни¬цы: там наи¬па¬че
Город при¬сту¬пен вра¬гам и вос¬ход на твер¬ды¬ню удо¬бен: ;;; ;;;;;;;;;;, ;; ;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;:
;;;; ;;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;,
;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;; ;;;;;;;:
;;;; ;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;, ;;;; ;;;;;;;
;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;.
435 Три¬жды туда при¬сту¬пая, на град поку¬ша¬лись герои,
Оба Аяк¬са могу¬чие, Идо¬ме¬ней зна¬ме¬ни¬тый,
Оба Атрея сыны и Тидид, дерз¬но¬вен¬ней¬ший воин.
Вер¬но о том им ска¬зал про¬ри¬ца¬тель какой-либо муд¬рый,
Или, быть может, самих устрем¬ля¬ло их вещее серд¬це».
;;;; ;;; ;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;
;;;; ;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;:
; ;;; ;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;; ;;;;;,
; ;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;.»
440 Ей отве¬чал зна¬ме¬ни¬тый, шело¬мом свер¬каю¬щий Гек¬тор:
«Всё и меня то, супру¬га, не мень¬ше тре¬во¬жит; но страш¬ный
Стыд мне пред каж¬дым тро¬ян¬цем и длин¬но¬одеж¬ной тро¬ян¬кой,
Если, как роб¬кий, оста¬нусь я здесь, уда¬ля¬ясь от боя.
Серд¬це мне то запре¬тит; научил¬ся быть я бес¬страш¬ным, ;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;:
«; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;: ;;;; ;;;; ;;;;;
;;;;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;;,
;; ;; ;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;:
;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;, ;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;
445 Храб¬ро все¬гда меж тро¬я¬на¬ми пер¬вы¬ми бить¬ся на бит¬вах,
Сла¬вы доб¬рой отцу и себе само¬му добы¬вая!
Твер¬до я ведаю сам, убеж¬да¬ясь и мыс¬лью и серд¬цем,
Будет неко¬гда день, и погибнет свя¬щен¬ная Троя,
С нею погибнет При¬ам и народ копье¬нос¬ца При¬а¬ма. ;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;.
;; ;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;:
;;;;;;; ;;;; ;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;
;;; ;;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;.
450 Но не столь¬ко меня сокру¬ша¬ет гряду¬щее горе
Трои, При¬а¬ма роди¬те¬ля, мате¬ри дрях¬лой Геку¬бы,
Горе тех бра¬тьев воз¬люб¬лен¬ных, юно¬шей мно¬гих и храб¬рых,
Кои поля¬гут во прах под рука¬ми вра¬гов разъ¬ярен¬ных,
Сколь¬ко твое, о супру¬га! тебя мед¬но¬лат¬ный ахе¬ец,



; ;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;,
;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;; ;;;;;;;;;;, ;; ;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;
;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;,
;;;;; ;;;, ;;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;;
455 Сле¬зы лию¬щую, в плен повле¬чет и похи¬тит сво¬бо¬ду!
И, неволь¬ни¬ца, в Арго¬се будешь ты ткать чуже¬зем¬ке,
Воду носить от клю¬чей Мес¬се¬и¬са или; Гипе¬рея,
С ропотом горь¬ким в душе; но заста¬вит жесто¬кая нуж¬да!
Лью¬щую сле¬зы тебя кто-нибудь там увидит и ска¬жет: ;;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;:
;;; ;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;,
;;; ;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ; ;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;;;, ;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;:
;;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;:
460 Гек¬то¬ра это жена, пре¬вы¬шав¬ше¬го храб¬ро¬стью в бит¬вах
Всех коне¬бор¬цев тро¬ян, как сра¬жа¬ли¬ся вкруг Или¬о¬на!
Ска¬жет — и в серд¬це тво¬ем воз¬будит он новую горечь:
Вспом¬нишь ты мужа, кото¬рый тебя защи¬тил бы от раб¬ства!
Но да погиб¬ну и буду засы¬пан я пер¬стью зем¬ною
;;;;;;; ;;; ;;;; ;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;.
;; ;;;; ;;; ;;;;;: ;;; ;; ;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;
;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;.
;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;;
465 Преж¬де, чем плен твой уви¬жу и жалоб¬ный вопль твой услы¬шу!»
Рек — и сына обнять устре¬мил¬ся бли¬ста¬тель¬ный Гек¬тор;
Но мла¬де¬нец назад, пыш¬но¬ри¬зой кор¬ми¬ли¬цы к лону
С кри¬ком при¬пал, устра¬ша¬ся любез¬но¬го отче¬го вида,
Яркою медью испу¬ган и греб¬нем кос¬ма¬то¬вла¬са¬тым,



; ;;;; ;; ;; ;;; ;; ;;;; ;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;.»
;; ;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;:
;; ;; ; ;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;,
470 Видя ужас¬но его зака¬чав¬ший¬ся свер¬ху шело¬ма.
Слад¬ко любез¬ный роди¬тель и неж¬ная мать улыб¬ну¬лись.
Шлем с голо¬вы немед¬ля сни¬ма¬ет боже¬ст¬вен¬ный Гек¬тор,
Наземь кла¬дет его, пыш¬нобле¬стя¬щий, и, на руки взяв¬ши
Мило¬го сына, целу¬ет, кача¬ет его и, под¬няв¬ши, ; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;.
;; ;; ;;;;;;;; ;;;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;:
;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;,
;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;:
;;;;; ; ;; ;; ;;;;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;; ;; ;;;;;;
475 Так гово¬рит, умо¬ляя и Зев¬са, и про¬чих бес¬смерт¬ных:
«Зевс и бес¬смерт¬ные боги! о, сотво¬ри¬те, да будет
Сей мой воз¬люб¬лен¬ный сын, как и я, зна¬ме¬нит среди граж¬дан;
Так же и силою кре¬пок, и в Трое да цар¬ст¬ву¬ет мощ¬но.
Пусть о нем неко¬гда ска¬жут, из боя иду¬ще¬го видя: ;;;; ;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;:
«;;; ;;;;; ;; ;;;; ;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;
;;;;; ;;;; ;; ;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;; ;;;; ;; ;;;;;;, ;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;:
;;; ;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;
480 Он и отца пре¬вос¬хо¬дит! И пусть он с кро¬ва¬вой коры¬стью
Вхо¬дит, вра¬гов сокру¬ши¬тель, и раду¬ет мате¬ри серд¬це!»
Рек — и супру¬ге воз¬люб¬лен¬ной на руки он пола¬га¬ет
Мило¬го сына; дитя к бла¬го¬вон¬но¬му лону при¬жа¬ла
Мать, улы¬ба¬ясь сквозь сле¬зы. Супруг уми¬лил¬ся душев¬но,

;
; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;: ;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;; ;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;.»
;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;
;;;;; ;;;: ; ;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;;: ;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;,
485 Обнял ее и, рукою лас¬каю¬щий, так гово¬рил ей:
«Доб¬рая! серд¬це себе не кру¬ши неуме¬рен¬ной скор¬бью.
Про¬тив судь¬бы чело¬век меня не пошлет к Аиде¬су;
Но судь¬бы, как я мню, не избег ни один земно¬род¬ный
Муж, ни отваж¬ный, ни роб¬кий, как ско¬ро на свет он родит¬ся.
;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;; ;; ;; ;;;;;;;:
«;;;;;;;; ;; ;;; ;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;:
;; ;;; ;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;;:
;;;;;; ;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;,
;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;.
490 Шест¬вуй, любез¬ная, в дом, оза¬боть¬ся сво¬и¬ми дела¬ми;
Тка¬ньем, пря¬жей зай¬ми¬ся, при¬ка¬зы¬вай женам домаш¬ним
Дело свое исправ¬лять; а вой¬на — мужей оза¬бо¬тит
Всех, — наи¬бо¬ле ж меня, — в Или¬оне свя¬щен¬ном рож¬ден¬ных».
Речи окон¬чив¬ши, под¬нял с зем¬ли бро¬не¬бле¬щу¬щий Гек¬тор ;;;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;; ;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;, ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;;;: ;;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;, ;;;;;;; ;; ;;;;, ;;; ;;;; ;;;;;;;;;;.»
;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;
495 Гри¬ви¬стый шлем; и пошла Анд¬ро¬ма¬ха без¬молв¬ная к дому,
Часто назад ози¬ра¬ясь, сле¬зы ручьем про¬ли¬вая.
Ско¬ро достиг¬ла она устро¬е¬ни¬ем слав¬но¬го дома
Гек¬то¬ра муже¬гу¬би¬те¬ля; в оном слу¬жи¬тель¬ниц мно¬гих,
Собран¬ных вме¬сте, нашла и к пла¬чу их всех воз¬буди¬ла: ;;;;;;;;: ;;;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;; ;;;;;;;
;;;;;;;;;;;;;;;, ;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;.
;;;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;;;;;;;;, ;;;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;;;, ;;;;; ;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;.
500 Ими зажи¬во Гек¬тор был в сво¬ем доме опла¬кан.
Нет, они помыш¬ля¬ли, ему из поги¬бель¬ной бра¬ни
В дом не прий¬ти, не избег¬нуть от рук и сви¬реп¬ства дана¬ев.
;; ;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;;; ; ;;; ;;;;:
;; ;;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;.

Песнь двадцать третья
Приам у Ахилла

345 Жезл сей при­яв, устрем­ля­ет­ся арго­убий­ца могу­чий.
Ско­ро он к гра­ду тро­ян и к зыбям Гел­лес­пон­та при­нес­ся;
Полем пошел, бла­го­род­но­му юно­ше видом подоб­ный,
Пер­вой бра­дой опу­шен­но­му, кое­го мла­дость пре­лест­на.
Пут­ни­ки вско­ре, про­ехав вели­кую Ила моги­лу,
;;; ;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;.
;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;,
;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;, ;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;.
;; ;; ;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;,
350 Коней и мес­ков сво­их удер­жа­ли, чтобы; напо­ить их
В свет­лой реке; тогда уже сумрак спус­кал­ся на зем­лю.
Тут, огля­нув­ши­ся, Гер­ме­са вест­ник Идей про­зор­ли­вый
Близ­ко увидел, и так воз­гла­сил к Дар­да­ниду вла­ды­ке:
«Взглянь, Дар­да­нид! осто­рож­но­го разу­ма тре­бу­ет дело:
;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;
;; ;;;;;;: ;; ;;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;.
;;; ;; ;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;
;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;:
«;;;;;; ;;;;;;;;;: ;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;;.
355 Мужа я вижу; и мнит­ся мне, нас он убить умыш­ля­ет!
Долж­но бежать; на конях мы уска­чем; или;, подо­шед­ши,
Ноги ему мы обни­мем и будем молить о поща­де!»
Рек он, — и стар­це­во серд­це сму­ти­ло­ся; он ужас­нул­ся;
Дыбом вла­сы у него под­ня­ли­ся на сгорб­лен­ном теле;
;;;;; ;;;;, ;;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;;;;;; ;;;.
;;;; ;;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;, ; ;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;; ;; ;;;;;;.»
;; ;;;;, ;;; ;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;,
;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;,
360 Он цепе­нея сто­ял. Эри­у­ний при­бли­жил­ся к стар­цу,
Лас­ко­во за руку взял и вещал, вопро­шая При­а­ма:
«Близ­ко ль, дале­ко ль, отец, направ­ля­ешь ты коней и мес­ков,
В час усла­ди­тель­ной ночи, как смерт­ные все почи­ва­ют?
Иль не стра­шишь­ся убий­ства­ми дыша­щих, гор­дых дана­ев,
;;; ;; ;;;;;: ;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;
;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;:
«;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;; ;;; ;;;;;;;;;, ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;
;;;; ;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;,
365 Кои так близ­ко сто­ят, непри­яз­нен­ны вам и сви­ре­пы?
Если тебя кто увидит под быст­ры­ми мра­ка­ми ночи,
Столь­ко сокро­вищ везу­ще­го, что твое муже­ство будет?
Сам ты не молод, и ста­рец такой же тебя про­во­жа­ет.
Как защи­тишь­ся от пер­во­го, кто лишь обидеть захо­чет?
;; ;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;
;;; ;; ;;; ;; ;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;, ;;; ;; ;; ;;; ;;;; ;;;;
;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;, ;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;,
;;;;; ;;;;;;;;;;;, ;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;.
370 Я ж не тебя оскорб­лю, но готов от тебя и дру­го­го
Сам отра­зить: мое­му ты роди­те­лю, ста­рец, подо­бен!»
Гер­ме­су бод­ро ответ­ст­во­вал ста­рец При­ам бого­вид­ный:
«Все спра­вед­ли­во, любез­ней­ший сын мой, что ты гово­ришь мне;
Но еще и меня хра­нит покро­ви­тель­ной дла­нью
;;;; ;;; ;;;;; ;; ;;;; ;;;;, ;;; ;; ;;; ;;;;;
;;; ;;;;;;;;;;;;: ;;;; ;; ;; ;;;;; ;;;;;.»
;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;:
«;;;; ;; ;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;; ;;;;;;;;;.
;;;; ;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;,
375 Бог, кото­рый дает мне тако­го сопут­ни­ка встре­тить,
Сча­стья при­ме­ту, тебя, кра­сотою и обра­зом див­ный,
Ред­ким умом ода­рен­ный; бла­жен­ных роди­те­лей сын ты!»
Вновь Дар­да­ниду вещал бла­го­де­тель­ный Гер­мес послан­ник:
«Истин­но всё и разум­но ты, ста­рец почтен­ный, веща­ешь.
;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;
;;;;;;, ;;;; ;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;,
;;;;;;;; ;; ;;;, ;;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;.»
;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;:
«;;; ;; ;;;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;.
380 Но ска­жи мне еще, и сущую прав­ду поведай:
Ты высы­ла­ешь куда-либо столь­ко богатств дра­го­цен­ных
К чуж­дым наро­дам, дабы хоть они у тебя уце­ле­ли?
Вер­но, объ­ятые стра­хом, уже покида­е­те все вы
Трою свя­тую? Таков зна­ме­ни­тый защит­ник погиб­нул,
;;;; ;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;,
;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;;; ;;; ;;; ;;;;;,
; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;
;;;;;;;;;: ;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;
385 Сын твой! В сра­же­ни­ях был он не ниже геро­ев ахей­ских!»
Гер­ме­су быст­ро вос­клик­нул ста­рец При­ам бого­вид­ный:
«Кто ты таков, от кого про­ис­хо­дишь ты, юно­ша доб­рый,
Так мне пре­крас­но напом­нив­ший смерть зло­по­луч­но­го сына?»
Стар­цу ответ­ст­во­вал вновь бла­го­де­тель­ный Гер­мес послан­ник:
;;; ;;;;: ;; ;;; ;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;.»
;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;:
«;;; ;; ;; ;;;; ;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;
;; ;;; ;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;.»
;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;:
390 «Ты испы­ту­ешь меня, вопро­шая о Гек­то­ре див­ном.
Часто, часто я сам на боях, про­слав­ля­ю­щих мужа,
Гек­то­ра видел, и даже в тот день, как, к судам отра­зив­ши,
Он побеж­дал арги­вян, истреб­ляя кру­ши­тель­ной медью.
Стоя вда­ли, удив­ля­лись мы Гек­то­ру; с вами сра­жать­ся
«;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;.
;;; ;;; ;;; ;;;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;;;;;
;;;;;;;;;;; ;;;;;, ;;; ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;:
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;: ;; ;;; ;;;;;;;;
395 Нам Ахил­лес запре­щал, на царя Ага­мем­но­на гнев­ный.
Я Ахил­ле­сов слу­жи­тель, в одном кораб­ле с ним при­плыв­ший;
Родом и я мир­мидо­нец; роди­тель мой храб­рый Полик­тор;
Муж он бога­тый и ста­рец, как ты, совер­шен­но масти­тый.
Шесть у Полик­то­ра в доме сынов, а седь­мой пред тобою;


;
;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;.
;;; ;;; ;;; ;;;;;;;, ;;; ;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;:
;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;, ;;;;; ;; ;;; ;;;; ;;;;;;;;.
;;;;;;; ;;; ; ;; ;;;;, ;;;;; ;; ;; ;; ;; ;;; ;;;,
;; ;; ;; ;;;; ;;;;;, ;;; ;; ;; ;;;;;;; ;;;;:
400 Жре­бий меж бра­тьев упал на меня, чтоб идти с Ахил­ле­сом.
Ныне осмат­ри­вать поле при­шел от судов я: заут­ра
Боем на город пой­дут быст­ро­окие мужи ахей­цы.
Все него­ду­ют они на дол­гую празд­ность; не могут
Бран­но­го пыла мужей обуздать вое­во­ды ахе­ян».
;;; ;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;.
;;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;: ;;;;; ;;;
;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;.
;;;;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;;;;, ;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;.»
405 Гер­ме­су паки ответ­ст­во­вал ста­рец При­ам бого­вид­ный:
«Еже­ли под­лин­но ты Ахил­ле­са Пелида слу­жи­тель,
Друг, не сокрой от меня, умо­ляю, поведай мне прав­ду:
Сын мой еще ль при судах, иль уже Ахил­лес быст­ро­но­гий
Тело его рас­се­чен­ное псам раз­ме­тал мир­мидон­ским?»


;
;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;:
«;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;, ;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;,
; ;;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;, ;; ;;; ;;;
;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;.»
410 Стар­цу ответ­ст­во­вал вновь бла­го­де­тель­ный Гер­мес послан­ник:
«Ста­рец, ни псы не тер­за­ли, ни пти­цы его не каса­лись;
Он и поныне лежит у судов Ахил­ле­са, под кущей,
Всё, как и был, невреди­мый: две­на­дца­тый день, как лежит он
Мерт­вый, — но тело не тле­ет, к нему не каса­ют­ся чер­ви,
;
;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;:
«; ;;;;; ;; ;; ;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;,
;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;
;;;;; ;; ;;;;;;;;: ;;;;;;;;; ;; ;; ;;;
;;;;;;;, ;;;; ;; ;; ;;;; ;;;;;;;, ;;;; ;;; ;;;;;
415 Быст­рые чер­ви, кото­рые пад­ших в бою пожи­ра­ют.
Прав­да, его еже­днев­но, с вос­хо­дом ден­ни­цы свя­щен­ной,
Он бес­по­щад­но воло­чит вкруг гро­ба любез­но­го дру­га;
Но мерт­вец невредим; изу­мишь­ся ты сам, как увидишь:
Свеж он лежит, как росою умы­тый; нет следа от кро­ви,
;
;;;;;;;, ;; ;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;.
; ;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;; ;;;;;,
;;;; ;;; ;;;;;;;;: ;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;
;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;, ;;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;,
420 Чле­на не вид­но нечи­сто­го; язвы кру­гом затво­ри­лись,
Сколь­ко их ни было: мно­го суро­вая медь нанес­ла их.
Так мило­сер­ду­ют боги о сыне тво­ем зна­ме­ни­том,
Даже и мерт­вом: любе­зен он серд­цу богов олим­пий­ских».
Рек он, — и ста­рец, напол­ня­ся радо­сти, быст­ро вос­клик­нул:
;;;; ;;;; ;;;;;;: ;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;
;;;; ;;;;;: ;;;;;; ;;; ;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;.
;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;
;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;, ;;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;.»
;; ;;;;, ;;;;;;; ;; ; ;;;;;, ;;; ;;;;;;;; ;;;;:
425 «Бла­го, мой сын, при­но­сить небо­жи­те­лям долж­ные дани!
Гек­тор, — о если бы жил он! — все­гда в бла­го­ден­ст­вен­ном доме
Пом­нил бес­смерт­ных богов, на вели­ком Олим­пе живу­щих;
Боги за то и по смерт­ной кон­чине его помя­ну­ли.
Но пре­кло­ни­ся, при­ми от меня ты пре­крас­ный сей кубок
«; ;;;;;, ; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;, ;; ;;;; ;;; ;;,
;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;:
;; ;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;.
;;;; ;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;,
430 И, охра­няя меня, про­во­ди, под покро­вом бес­смерт­ных,
В стан мир­мидон­ский, пока не при­ду к Ахил­ле­со­вой куще».
Вновь Дар­да­ниду ответ­ст­во­вал Гер­мес, послан­ник Зеве­са:
«Мла­дость мою соблаз­ня­ешь ты, ста­рец, но я не скло­ню­ся
Дара, какой пред­ла­га­ешь мне, тай­но при­нять от Пелида.
;;;;; ;; ;;;;;, ;;;;;; ;; ;; ;;; ;; ;;;;;;;,
;;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;.»
;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;:
«;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;;,
;; ;; ;;;; ;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;.
435 Я ува­жаю Пелида и серд­цем стра­шусь от героя
Дар похи­щать, чтобы после меня беда не постиг­ла;
Но с тобою сопут­ст­во­вать рад я зем­лею и морем;
Рад я тебя про­во­дить и до слав­но­го Аргоса гра­да;
И с таким путе­вод­цем к тебе не при­бли­жит­ся смерт­ный».



;
;;; ;;; ;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;
;;;;;;;;, ;; ;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;.
;;; ;; ;; ;;; ;;;;;; ;;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;,
;;;;;;;; ;; ;;; ;;; ; ;;;;; ;;;;;;;;:
;;; ;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;.»
440 Рек, и на цар­ских коней в колес­ни­цу вско­чил Эри­у­ний;
Быст­ро и бич и бразды захва­тил в могу­чие руки;
Коням и мес­кам вдох­нул необыч­ную рья­ность и силу,
И когда при­нес­ли­ся ко рву и стене кора­бель­ной,
Где неза­дол­го над вече­рей стра­жи ахе­ян труди­лись, —
; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;
;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;,
;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;.
;;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;; ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;,
;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;,
445 Всех их в сон погру­зил бла­го­де­тель­ный арго­убий­ца;
Баш­ни запор ото­дви­нул, вра­та рас­т­во­рил и При­а­ма
Ввез внутрь сте­ны и за ним с доро­ги­ми дара­ми повоз­ку.
Но лишь пред­ста­ли они к Ахил­ле­со­вой куще вели­кой
(Кущу царю сво­е­му мир­мидон­цы постро­и­ли в стане
;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;
;;;;;, ;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;,
;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;.
;;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;, ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;
450 Креп­ко из бре­вен ело­вых и свер­ху искус­но покры­ли
Мши­стым, густым камы­шом, по влаж­но­му лугу набрав­ши;
Око­ло кущи устро­и­ли двор вла­сте­ли­ну широ­кий,
Весь огра­дя часто­ко­лом; ворота его запи­ра­лись
Тол­стым засо­вом ело­вым; трое ахе­ян вдви­га­ли,
;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;: ;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;:
;;;; ;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;: ;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;;;, ;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;;;; ;;;;;;,
455 Трое с трудом оты­ма­ли огром­ный замок сей ворот­ный
Силь­ных мужей; но Пелид и один оты­мал его быст­ро), —
Те бла­го­де­тель­ный Гер­мес отверз перед стар­цем ворота,
Ввез дары зна­ме­ни­тые слав­но­му сыну Пелея,
Спря­нул на дол с колес­ни­цы и так про­ве­щал к Дар­да­ниду:
;;;;; ;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;
;;; ;;;;;: ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;:
;; ;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;,
;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;,
;; ;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;:
460 «Бог пред тобою, о ста­рец, бес­смерт­ный, с Олим­па нис­шед­ший,
Гер­мес: отец мой меня тебе нис­по­слал путе­вод­цем.
Я совер­шил, и к Олим­пу обрат­но иду; все­на­род­но
Я не явлюсь Ахил­ле­са очам: не достой­но бы было
Богу бес­смерт­но­му види­мо чест­во­вать смерт­но­го мужа.

;
«; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;
;;;;;;;: ;;; ;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;.
;;;; ;;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;, ;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;;;: ;;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;
;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;:
465 Ты же иди и, вошед, обы­ми Ахил­ле­су коле­на;
Име­нем стар­ца роди­те­ля, мате­ри мно­го­по­чтен­ной,
Име­нем сына моли, чтобы тро­нуть высо­кую душу».
Так воз­гла­сив­ши, к Олим­пу вели­ко­му быст­ро воз­нес­ся
Гер­мес. При­ам, с колес­ни­цы стре­ми­тель­но пря­нув на зем­лю,
;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;,
;;; ;;; ;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;, ;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;.»
;; ;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;: ;;;;;;; ;; ;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;,
470 Там остав­ля­ет Идея, дабы он сто­ял, охра­няя
Коней и мес­ков; а сам устрем­ля­ет­ся пря­мо в оби­тель,
Где Ахил­лес нахо­дил­ся боже­ст­вен­ный. Там Пелей­о­на
Ста­рец увидел; дру­зья в отда­ле­нье сиде­ли; но двое,
Отрасль Арея Алким и сми­ри­тель коней Авто­медон,
;;;;;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;;: ; ;; ;;;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;; ;;: ;;;;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;;,
;; ;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;: ;; ;; ;;; ;;;;;
;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;: ;; ;; ;;; ;;;
;;;; ;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;
475 Близ­ко стоя, слу­жи­ли; недав­но он вече­рю кон­чил,
Пищи вку­сив и питья, и пред ним еще стол оста­вал­ся.
Ста­рец, никем не при­ме­чен­ный, вхо­дит в покой и, Пелиду
В ноги упав, обы­ма­ет коле­на и руки целу­ет, —
Страш­ные руки, детей у него погу­бив­шие мно­гих!
;;;;;;;; ;;;;;;;;: ;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;
;;;;; ;;; ;;;;;: ;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;.
;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;, ;;;; ;; ;;; ;;;;
;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;;;;, ;; ;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;.
480 Так, если муж, пре­ступ­ле­ни­ем тяж­ким покры­тый в отчизне,
Мужа убив­ший, бежит и к дру­го­му наро­ду при­хо­дит,
К силь­но­му в дом, — с изум­ле­ни­ем все на при­шель­ца взи­ра­ют, —
Так изу­мил­ся Пелид, бого­вид­но­го стар­ца увидев;
Так изу­ми­ли­ся все, и один на дру­го­го смот­ре­ли.
;; ;; ;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;, ;; ;; ;;; ;;;;;
;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;;;;,
;; ;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;:
;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;, ;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;.
485 Ста­рец же речи такие вещал, умо­ляя героя:
«Вспом­ни отца сво­его, Ахил­лес, бес­смерт­ным подоб­ный,
Стар­ца, тако­го ж, как я, на поро­ге ста­ро­сти скорб­ной!
Может быть, в самый сей миг и его, окру­жив­ши, соседи
Ратью тес­нят, и неко­му стар­ца от горя изба­вить.
;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;:
«;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;,
;;;;;;; ;; ;;; ;;;;, ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;:
;;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;, ;;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;.
490 Но, по край­ней он мере, что жив ты, и зная и слы­ша,
Серд­це тобой весе­лит и все­днев­но льстит­ся надеж­дой
Мило­го сына узреть, воз­вра­тив­ше­гось в дом из-под Трои.
Я же, несчаст­ней­ший смерт­ный, сынов воз­рас­тил бра­но­нос­ных
В Трое свя­той, и из них ни еди­но­го мне не оста­лось!
;;;; ;;;; ;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;; ;; ;;;;, ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;
;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;:
;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;, ;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;
;;;;; ;; ;;;;;;, ;;; ;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;;;.
495 Я пять­де­сят их имел при наше­ст­вии рати ахей­ской:
Их девят­на­дцать бра­тьев от мате­ри было еди­ной;
Про­чих роди­ли дру­гие любез­ные жены в чер­то­гах;
Мно­гим Арей истре­би­тель сло­мил им несчаст­ным коле­на.
Сын оста­вал­ся один, защи­щал он и град наш и граж­дан;



;
;;;;;;;;;; ;;; ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;:
;;;;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;; ;; ;;;;;; ;;;;,
;;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;.
;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;:
;; ;; ;;; ;;;; ;;;, ;;;;;; ;; ;;;; ;;; ;;;;;;,
500 Ты умерт­вил и его, за отчиз­ну сра­жав­ше­гось храб­ро,
Гек­то­ра! Я для него при­хо­жу к кораб­лям мир­мидон­ским;
Выку­пить тело его при­но­шу дра­го­цен­ный я выкуп.
Храб­рый! почти ты богов! над моим зло­по­лу­чи­ем сжаль­ся,
Вспом­нив Пелея отца: несрав­нен­но я жал­че Пелея!



;
;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;
;;;;;;: ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;; ;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;;.
;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;, ;;;;; ;; ;;;;;;;
;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;: ;;; ;; ;;;;;;;;;;;; ;;;,
505 Я испы­тую, чего на зем­ле не испы­ты­вал смерт­ный:
Мужа, убий­цы детей моих, руки к устам при­жи­маю!»
Так гово­ря, воз­будил об отце в нем пла­чев­ные думы;
За руку стар­ца он взяв, от себя откло­нил его тихо.
Оба они вспо­ми­ная: При­ам — зна­ме­ни­то­го сына,
;;;;; ;; ;;; ;; ;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;,
;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;.»
;; ;;;;, ;; ;; ;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;:
;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;.
;; ;; ;;;;;;;;; ; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;;
510 Горест­но пла­кал, у ног Ахил­ле­со­вых в пра­хе про­стер­тый;
Царь Ахил­лес, то отца вспо­ми­ная, то дру­га Патрок­ла,
Пла­кал, и горест­ный стон их кру­гом разда­вал­ся по дому.
Но когда насла­дил­ся Пелид бла­го­род­ный сле­за­ми
И жела­ние пла­кать от серд­ца его отсту­пи­ло, —
;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;
;;;;;;;;;: ;;; ;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;.
;;;;; ;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;,
;;; ;; ;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;,
515 Быст­ро вос­стал он и за руку стар­ца про­стер­то­го под­нял,
Тро­нут глу­бо­ко и белой гла­вой, и бра­дой его белой;
Начал к нему гово­рить, устрем­ляя кры­ла­тые речи:
«Ах, зло­по­луч­ный! мно­го ты горе­стей серд­цем изведал!
Как ты решил­ся, один, при судах мир­мидон­ских явить­ся
;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;, ;;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;; ;; ;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;,
;;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;:
«; ;;;;;, ; ;; ;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;.
;;; ;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;
520 Мужу пред очи, кото­рый сынов у тебя зна­ме­ни­тых
Мно­гих поверг­нул? В груди тво­ей, ста­рец, желез­ное серд­це!
Но успо­кой­ся, вос­сядь, Дар­да­ни­он; и как мы ни груст­ны,
Скро­ем в серд­ца и заста­вим без­молв­ст­во­вать горе­сти наши.
Серд­ца кру­ши­тель­ный плач ни к чему чело­ве­ку не слу­жит:
;;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;.
;;;; ;;; ;; ;;;; ;;; ;;;; ;;; ;;;;;;, ;;;;; ;; ;;;;;
;; ;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;:
;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;:
525 Боги суди­ли все­силь­ные нам, чело­ве­кам несчаст­ным,
Жить на зем­ле в огор­че­ни­ях: боги одни бес­пе­чаль­ны.
Две вели­кие урны лежат перед пра­гом Зеве­са,
Пол­ны даров: счаст­ли­вых одна и несчаст­ных дру­гая.
Смерт­ный, кото­ро­му их посы­ла­ет, сме­сив­ши, Кро­ни­он,

; ;

;
;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;;;: ;;;;; ;; ;; ;;;;;;; ;;;;.
;;;;; ;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;; ;;;; ;;;;;
;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;:
; ;;; ;; ;;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;;;;;;;;,
530 В жиз­ни сво­ей пере­мен­но и горесть нахо­дит и радость;
Тот же, кому он несчаст­ных пошлет, — поно­ше­нию пре­дан;
Нуж­да, гры­зу­щая серд­це, везде по зем­ле его гонит;
Бро­дит несчаст­ный, отри­нут бес­смерт­ны­ми, смерт­ны­ми пре­зрен.
Так и Пелея — дара­ми осы­па­ли свет­лы­ми боги
;;;;;; ;;; ;; ;;;; ; ;; ;;;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;:
; ;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;, ;;;;;;; ;;;;;,
;;; ; ;;;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;,
;;;;; ;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;.
;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;
535 С юно­сти неж­ной; укра­шен­ный выше сынов земно­род­ных
Сча­стьем, богат­ст­вом, вла­ды­ка могу­чий мужей мир­мидон­ских,
Смерт­ный, супру­гой боги­ню при­ял от руки он бес­смерт­ных.
Бог и ему нис­по­слал зло­по­лу­чие: он не име­ет
В доме сво­ем поко­ле­ния, сына, наслед­ни­ка цар­ства.
;; ;;;;;;;: ;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;; ;; ;;;;;; ;;, ;;;;;; ;; ;;;;;;;;;;;;,
;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;.
;;;; ;;; ;;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;;, ;;;; ;; ;; ;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;,
540 Сын у Пелея один, крат­ко­веч­ный; но я и доныне
Стар­ца его не покою, а здесь, от отчиз­ны дале­ко,
Здесь я в Тро­аде сижу и тебя и тво­их огор­чаю.
Сам ты, о ста­рец, мы слы­ша­ли, здесь бла­го­ден­ст­во­вал преж­де.
Сколь­ко наро­дов вме­ща­ли оби­тель Мака­ро­ва, Лес­бос,
;
;;;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;: ;;;; ;; ;;; ;;
;;;;;;;;;; ;;;;;;, ;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;
;;;; ;;; ;;;;;, ;; ;; ;;;;; ;;; ;; ;;;;;.
;;; ;; ;;;;; ;; ;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;:
;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;
545 Фри­гия, край пло­до­нос­ный, а здесь — Гел­лес­понт бес­ко­неч­ный:
Ты сре­ди всех, гово­рят, и богат­ст­вом бли­стал и сына­ми.
Но, как беду на тебя нис­по­сла­ли небес­ные боги,
Око­ло Трои тво­ей неумолк­ная брань и убий­ство.
Будь тер­пе­лив и печа­лью себя не кру­ши бес­пре­рыв­ной:
;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;,
;;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;.
;;;;; ;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;
;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;; ;;;;;;;;;;;; ;;.
;;;;;;, ;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;:
550 Ты ниче­го не успе­ешь, о сыне печа­ля­ся; пла­чем
Мерт­во­го ты не поды­мешь, но горе свое лишь умно­жишь!»
Сыну Пелея ответ­ст­во­вал ста­рец При­ам бого­вид­ный:
«Нет, не сяду я, Зев­сов люби­мец, доко­ле мой Гек­тор
В куще лежит, погре­бе­нью не пре­дан­ный! Дай же ско­рее,
;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;,
;;;; ;;; ;;;;;;;;;, ;;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;.»
;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;:
«;; ;; ;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;, ;;;; ;;;;;;;
555 Дай сим очам его видеть! а сам ты при­ми искуп­ле­нье:
Мы при­нес­ли дра­го­цен­ное. О, насла­дись им, и счаст­лив
В край воз­вра­ти­ся роди­мый, когда ты еще поз­во­ля­ешь
Стар­цу мне бед­но­му жить и солн­ца сия­ние видеть!»
Гроз­но взгля­нув на него, гово­рил Ахил­лес быст­ро­но­гий:
;


;
;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;: ;; ;; ;;;;; ;;;;;;
;;;;;, ;; ;;; ;;;;;;;: ;; ;; ;;;;; ;;;;;;;, ;;; ;;;;;;
;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;
;;;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;.»
;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;:
560 «Ста­рец, не гне­вай меня! Разу­мею и сам я, что долж­но
Сына тебе воз­вра­тить: от Зев­са мне весть при­но­си­ла
Матерь моя среб­ро­но­гая, ним­фа мор­ская Фети­да.
Чув­ст­вую, что и тебя (от меня ты, При­ам, не сокро­ешь)
Силь­ная бога рука про­ве­ла к кораб­лям мир­мидон­ским;
«;;;;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;: ;;;; ;; ;;; ;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;, ;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;; ;;;;
;;;;;, ; ;; ;;;;;;, ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;.
;;; ;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;,
;;;; ;;;; ;;; ;; ;;; ;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;.
565 Нет, не осме­лил­ся б смерт­ный, и мла­до­стью пыл­кой цве­ту­щий,
В стан наш всту­пить: ни от стра­жей недрем­лю­щих он бы не скрыл­ся,
Ни засо­вов лег­ко б на воротах моих не отдви­нул.
Смолк­ни ж, и более мне не вол­нуй ты боля­ще­го серд­ца;
Или стра­шись, да тебя, невзи­рая, что ты и моли­тель,
;; ;;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;, ;;;; ;;;; ;;;;,
;; ;;;;;;;: ;;;; ;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;, ;;;; ;; ;;;;
;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;.
;; ;;; ;; ;;; ;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;,
;; ;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;
570 В куще моей я не бро­шу и Зев­сов завет не нару­шу».
Так гово­рил; устра­шил­ся При­ам и, покор­ный, умолк­нул.
Сын же Пеле­ев, как лев, из оби­те­ли бро­сил­ся в две­ри:
Но не один, за царем устре­ми­ли­ся два из кле­вре­тов,
Силь­ный Алким и герой Авто­медон, кото­рых меж дру­гов

;
;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;.»
;; ;;;;;, ;;;;;;; ;; ; ;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;.
;;;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;; ;; ;;;; ;;;;;;
;;; ;;;;, ;;; ;; ;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;
;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;, ;;; ;; ;;;;;;;
575 Более всех Пелей­он почи­тал, по Патрок­ле умер­шем.
Быст­ро они от ярма отре­ши­ли и коней и мес­ков;
В кущу вве­ли и гла­ша­тая стар­це­ва; там поса­див­ши
Мужа на сту­ле, поспеш­но с кра­си­во­го цар­ско­го воза
Собра­ли весь мно­го­цен­ный за голо­ву Гек­то­ра выкуп;
;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;,
;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;,
;; ;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;,
;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;: ;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;.
580 Две лишь оста­ви­ли ризы и тон­кий хитон хит­ро­ткан­ный,
С мыс­лью, чтоб тело покры­тое в дом отпу­стить от Пелида.
Он же, вызвав рабынь, пове­лел и омыть и мастя­ми
Тело нама­зать, но тай­но, чтоб сына При­ам не увидел:
Он опа­сал­ся, чтоб гне­вом не вспых­нул отец огор­чен­ный, ;

;
;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;,
;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;; ;;;;;;;;.
;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;, ;; ;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;,
;; ; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;
585 Сына узрев, и чтоб сам он тогда не подвиг­нул­ся духом
Стар­ца убить и нару­шить свя­щен­ные Зев­са заве­ты.
Тело рабы­ни омы­ли, умас­ли­ли мастью души­стой,
В новый оде­ли хитон и покры­ли пре­крас­ною ризой;
Сам Ахил­лес и под­нял и на одр поло­жил При­а­мида, —



;
;;;;; ;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;,
;;; ; ;;;;;;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;.
;;; ;; ;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;,
;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;,
;;;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;,
590 Но дру­зья сово­куп­но на бле­щу­щий воз поло­жи­ли.
Он же тогда возо­пил, име­нуя любез­но­го дру­га:
«Храб­рый Патрокл! не роп­щи на меня ты, еже­ли слы­шишь
В мрач­ном Аиде, что я зна­ме­ни­то­го Гек­то­ра тело
Выдал отцу: не пре­зрен­ны­ми он запла­тил мне дара­ми;
;;; ;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;.
;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;, ;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;:
«;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;, ;; ;; ;;;;;;
;;; ;;;;; ;;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;
;;;;; ;;;;, ;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;.
595 В жерт­ву тебе и от них при­не­су я достой­ную долю».
Так про­из­нес — и под сень воз­вра­тил­ся Пелид бла­го­род­ный;
Сел на изящ­но укра­шен­ных крес­лах, остав­лен­ных преж­де,
Про­тив При­а­ма сто­яв­ших, и сло­во к нему обра­тил он:
«Сын твой тебе воз­вра­щен, как желал ты, боже­ст­вен­ный ста­рец;
;;; ;; ;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;.»
; ;;, ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;;;,
;;;;; ;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;:
«;;;; ;;; ;; ;;; ;;;;;;; ;;;;; ;; ;;;;;;;;,
600 Убран лежит на одре. С вос­хо­дом Зари воз­вра­ща­ясь,
Сам ты увидишь его; но теперь мы о пище вос­пом­ним.
Пищи забыть не мог­ла и несчаст­ная матерь Нио­ба,
Матерь, кото­рая разом две­на­дцать детей поте­ря­ла,
Милых шесть доче­рей и шесть сыно­вей рас­цве­тав­ших.
;;;;;; ;; ;; ;;;;;;;;: ;;; ;; ;;; ;;;;;;;;;;;;
;;;;; ;;;;; ;;;;: ;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;;.
;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;,
;; ;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;
;; ;;; ;;;;;;;;;, ;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;.
605 Юно­шей Феб пора­зил из бле­стя­ще­го лука стре­ла­ми,
Мстя­щий Нио­бе, а дев — Арте­ми­да, гор­дая луком.
Мать их дер­за­ла рав­нять­ся с румя­но­ла­ни­тою Летой:
Лета дво­их, гово­ри­ла, а я мно­го­чис­лен­ных матерь!
Двое сии у гор­див­шей­ся мате­ри всех погу­би­ли.
;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;, ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;:
;; ;;;; ;;;;;;;, ; ;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;:
;; ;; ;;; ;;; ;;;; ;;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;.
610 Девять дней валя­ли­ся тру­пы; и не было мужа
Гро­бу пре­дать их: в камень людей пре­вра­тил гро­мо­вер­жец.
Мерт­вых в деся­тый день погреб­ли мило­сер­дые боги.
Пла­чем по них исто­мя­ся, и мать вспо­мя­ну­ла о пище.
Ныне та мать на ска­лах, на пустын­ных горах Сипи­лий­ских, ;
;; ;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;; ;; ;;;;, ;;;; ;;; ;;;
;;;;;;;;, ;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;:
;;;; ;; ;;; ;; ;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;.
; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;, ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;.
;;; ;; ;;; ;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;;
615 Где, повест­ву­ют, боги­ни поко­ить­ся любят в пеще­рах,
Ним­фы, кото­рые часто у вод Ахе­ло­е­вых пля­шут, —
Там, от богов пре­вра­щен­ная в камень, стра­да­ет Нио­ба.
Так, боже­ст­вен­ный ста­рец, и мы помыс­лим о пище.
Вре­мя тебе оста­ет­ся опла­кать любез­но­го сына,
;; ;;;;;;, ;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;
;;;;;;;, ;; ;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;,
;;;; ;;;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;.
;;;; ;;; ;; ;;; ;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;
;;;;;: ;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;
620 В Трою при­вез­ши; там для тебя мно­го­сле­зен он будет».
Рек — и, стре­ми­тель­но встав, Ахил­лес бело­рун­ную о;вцу
Сам зака­ла­ет; дру­зья, обна­жив и опря­тав, как долж­но,
В мел­кие части искус­но дро­бят, про­бо­да­ют рож­на­ми,
Лов­ко пекут на огне и гото­вые части сни­ма­ют.
;;;;; ;;;;;;;;;: ;;;;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;.»
; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;
;;;;;: ;;;;;; ;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;; ;; ;;;; ;;;;;;,
;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;;;,
;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;;;, ;;;;;;;; ;; ;;;;;.
625 Хлеб меж­ду тем при­нес­ши, поста­вил на стол Авто­медон
В пыш­ных кор­зи­нах; но браш­но делил Ахил­лес бла­го­род­ный.
Оба к пред­ло­жен­ным яст­вам пита­тель­ным руки про­стер­ли.
И когда пити­ем и пищей насы­ти­ли серд­це,
Дол­го При­ам Дар­да­нид удив­лял­ся царю Ахил­ле­су,
;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;;;: ;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;.
;; ;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;.
;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;; ;;;; ;;;;,
;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;
630 Виду его и вели­че­ству: бога, каза­лось, он видит.
Царь Ахил­лес удив­лял­ся рав­но Дар­да­ниду При­аму,
Смо;тря на образ почтен­ный и слу­шая стар­це­вы речи.
Оба они наслаж­да­лись, один на дру­го­го взи­рая;
Но нако­нец воз­гла­сил к Ахил­ле­су боже­ст­вен­ный ста­рец:
;;;;; ;;; ;;;; ;;: ;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;:
;;;;; ; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;.
;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;:
635 «Дай мне теперь опо­чить, Зеве­сов люби­мец! поз­воль мне
Сном животвор­ным хоть несколь­ко в доме тво­ем насла­дить­ся.
Ибо еще ни на миг у меня не смы­ка­ли­ся очи
С дня, как несчаст­ный мой сын под тво­и­ми рука­ми погиб­нул;
С оно­го дня лишь сте­нал и несчет­ные скор­би тер­пел я,
«;;;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;; ;;; ;;;
;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;:
;; ;;; ;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;
;; ;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;,
;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;
640 Часто в огра­дах дво­ро­вых по сме­ти­щам смрад­ным валя­ясь.
Ныне лишь яст­вы вку­сил и вина пур­пу­ро­во­го ныне
При­нял в гор­тань; но до этой поры ниче­го не вку­шал я».
Так гово­рил; Ахил­лес при­ка­зал и дру­зьям и рабы­ням
Стлать на крыль­це две посте­ли и сни­зу хоро­шие пол­сти
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;.
;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;;;: ;;;;; ;; ;;; ;; ;; ;;;;;;;;.»
; ;;, ;;;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;
645 Бро­сить пур­пур­ные, свер­ху ков­ры разо­стлать доро­гие
И шер­стя­ные пла­щи поло­жить, чтобы стар­цам одеть­ся.
Вышли рабы­ни из дому с пылаю­щим све­то­чем в дла­нях;
Ско­ро они, поспе­шив­шие, два угото­ва­ли ложа.
И При­аму шутя гово­рил Ахил­лес бла­го­род­ный:
;;;;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;,
;;;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;.
;; ;; ;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;,
;;;; ;; ;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;.
;;; ;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;;:
650 «Спи у меня на дво­ре, при­ше­лец любез­ный, да в дом мой
Вдруг не при­дет кто-нибудь из дана­ев, кото­рые часто
Вме­сте совет сове­щать в мою соби­ра­ют­ся кущу.
Если тебя здесь кто-либо в пору ноч­ную увидит,
Вер­но, царя изве­стит, пред­во­ди­те­ля воинств Атрида;


;
«;;;;; ;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;;, ;; ;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;, ;; ;; ;;; ;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;, ; ;;;;; ;;;;:
;;; ;; ;;; ;; ;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;,
;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;,
655 И тогда замед­ле­ние в выку­пе мерт­во­го встре­тишь.
Сло­во еще, Дар­да­нид; объ­яс­ни­ся, ска­жи откро­вен­но:
Сколь­ко жела­ешь ты дней погре­бать зна­ме­ни­то­го сына?
Столь­ко я дней удер­жу­ся от битв, удер­жу и дру­жи­ны».
Сыну Пелея ответ­ст­во­вал ста­рец При­ам бого­вид­ный:
;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;.
;;;; ;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;,
;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;,
;;;; ;;;; ;;;;; ;; ;;;; ;;; ;;;; ;;;;;.»
;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;:
660 «Еже­ли мне ты поз­во­лишь почтить погре­бе­ни­ем сына —
Сим для меня, Ахил­лес, вели­чай­шую милость ока­жешь.
Мы, как ты зна­ешь, в сте­нах заклю­чен­ные; лес изда­ле­ка
Долж­но с гор добы­вать; а тро­яне поверг­ну­ты в ужас.
Девять бы дней мне жела­лось опла­ки­вать Гек­то­ра в доме;


;
«;; ;;; ;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;,
;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;.
;;;;; ;;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;
;;;;;; ;; ;;;;;, ;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;.
;;;;;;; ;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;,
665 Гро­бу в деся­тый пре­дать и пир похо­рон­ный устро­ить;
В пер­вый-на-десять мерт­во­му в память насы­пать моги­лу;
Но в две­на­дца­тый день опол­чим­ся, когда неиз­беж­но».
Стар­цу ответ­ст­во­вал вновь быст­ро­но­гий Пелид бла­го­род­ный:
«Будет и то свер­ше­но, как жела­ешь ты, ста­рец почтен­ный.
;; ;;;;;; ;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;;; ;; ;;;;,
;;;;;;;; ;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;;;;;,
;; ;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;.»
;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;:
«;;;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;; ;;;;;;;;:
670 Брань пре­кра­щаю на столь­ко я вре­ме­ни, сколь­ко ты про­сишь».
Так про­из­нес Ахил­лес — и При­а­мо­ву пра­вую руку
Лас­ко­во сжал, чтобы серд­це его совер­шен­но спо­ко­ить.
Так отпу­стил; и они на пере­д­нем крыль­це опо­чи­ли,
Вест­ник и царь, обра­щая в уме сво­ем муд­рые думы.
;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;.»
;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;;, ;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;.
;; ;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;
;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;,
675 Но Ахил­лес почи­вал в глу­бине креп­ко­ст­вор­ча­той кущи,
И при нем Бри­се­ида, румя­но­ла­ни­тая дева.
Все, и бес­смерт­ные боги и кон­но­до­спеш­ные мужи,
Спа­ли целую ночь, усми­рен­ные сном бла­го­дат­ным.
Гер­ме­са ток­мо забот­но­го сон не оси­ли­вал слад­кий,

;
;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;:
;; ;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;.
;;;;; ;;; ;; ;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;:
;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;
680 Думы в уме обра­щав­ше­го, как Дар­да­нида При­а­ма
Вывесть из ста­на, при­врат­ным незри­мо­го стра­жам свя­щен­ным.
Став над гла­вою При­а­мо­вой, так воз­гла­сил Эри­у­ний:
«Ты не радишь об опас­но­сти, ста­рец, и так без­за­бот­но
Спишь у враж­деб­ных мужей, поща­жен­ный Пеле­е­вым сыном!
;;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;
;;;; ;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;.
;;; ;; ;;; ;;;; ;;;;;;; ;;; ;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;:
«; ;;;;; ;; ;; ;; ;;; ;; ;;;;; ;;;;;, ;;;; ;;; ;;;;;;
;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;;.
685 Мно­гие дал ты дары, чтобы выку­пить мерт­во­го сына;
Но за живо­го тебя трое­крат­ной ценою запла­тят
Дети твои, у тебя остаю­щи­есь, если узна­ет
Царь Атрей­он о тебе и ахей­цы дру­гие узна­ют».
Так про­ве­щал; ужас­нул­ся При­ам и гла­ша­тая под­нял.
;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;, ;;;;; ;; ;;;;;;:
;;;; ;; ;; ;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;, ;; ;; ;;;;;;;;;
;;;; ;; ;;;;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;.»
;; ;;;;;, ;;;;;;; ;; ; ;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;;;.
690 Гер­мес мгно­вен­но запряг им и коней, и мес­ков ярем­ных;
Сам через стан их быст­ро погнал, и никто не увидел.
Но лишь достиг­ну­ли пут­ни­ки бро­да реки свет­ло­вод­ной,
Ксан­фа пучин­но­го, богом рож­ден­но­го, Зев­сом бес­смерт­ным,
Там бла­го­де­тель­ный Гер­мес обрат­но воз­нес­ся к Олим­пу.
;

;
;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;,
;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;, ;;;; ;;; ;;;;.
;;;; ;;; ;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;;, ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;,
;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;,

    Одиссея. Песнь 9-я
Перевод В. Жуковского

 Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей богоравный:
            "Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских,
            Сладко вниманье свое нам склонять к песнопевцу, который,
            Слух наш пленяя, богам вдохновеньем высоким подобен.
[5]     Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха
            Видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду
            Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая; как гости
            Рядом по чину сидят за столами, и хлебом и мясом
            Пышно покрытыми; как из кратер животворный напиток
[10]    Льет виночерпий и в кубках его опененных разносит.
            Думаю я, что для сердца ничто быть утешней не может.
            Но от меня о плачевных страданьях моих ты желаешь
            Слышать, чтоб сердце мое преисполнилось плачем сильнейшим:
            Что же я прежде, что после и что наконец расскажу вам?
[15]    Много Ураниды боги мне бедствий различных послали.
     Прежде, однако, вам имя свое назову, чтоб могли вы
            Знать обо мне, чтоб, покуда еще мной не встречен последний
            День, и в далекой стране я считался вам гостем любезным.
            Я Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих
[20]    Хитростей славных и громкой молвой до небес вознесенный.
            В солнечносветлой Итаке живу я; там Нерион, всюду
            Видимый с моря, подъемлет вершину лесистую; много
            Там и других островов, недалеких один от другого:
            Зам, и Дулихий, и лесом богатый Закинф; и на самом
[25]    Западе плоско лежит окруженная морем Итака
            (Прочие ж ближе к пределу, где Эос и Гелиос всходят);
            Лоно ее каменисто, но юношей бодрых питает;
            Я же не ведаю края прекраснее милой Итаки.
            Тщетно Калипсо, богиня богинь, в заключении долгом
[30]    Силой держала меня, убеждая, чтоб был ей супругом;
    Тщетно меня чародейка, владычица Эи, Цирцея
            В доме держала своем, убеждая, чтоб был ей супругом, -
            Хитрая лесть их в груди у меня не опутала сердца;
            Сладостней нет ничего нам отчизны и сродников наших,
[35]    Даже когда б и роскошно в богатой обители жили
            Мы на чужой стороне, далеко от родителей милых.
            Если, однако, велишь, то о странствии трудном, какое
            Зевс учредил мне, от Трои плывущему, все расскажу я.

Песнь 23-я

Одиссей открывается Пенелопе

Тою порой, Одиссея в купальне омыв, Евринома
Тело его благовонным оливным елеем натерла.
Легкий надел он хитон и богатой облекся хламидой.
Дочь же великая Зевса его красотой озарила;
Станом возвысила, сделала тело полней и густыми
Кольцами кудри, как цвет гиацинта, ему закрутила.
Так, серебро облекая сияющим золотом, мастер,
Девой Палладой и богом Гефестом наставленный в трудном
Деле своем, чудесами искусства людей изумляет;
Так Одиссея украсила дочь светлоокая Зевса.
Вышед из бани, лицом лучезарный, как бог, возвратился
Он в пировую палату и сел на оставленном стуле
Против супруги; глаза на нее устремив, он сказал ей:
«Ты, непонятная! Боги, владыки Олимпа, не женским
Нежно-уступчивым сердцем, но жестким тебя одарили;
В свете жены не найдется, способной с такою нелаской,
Так недоверчиво встретить супруга, который, по многих
Бедствиях, к ней через двадцать отсутствия лет возвратился.
Слушай же, друг Евриклея; постель приготовь одному мне;
Лягу один я — когда в ней такое железное сердце».
Но Одиссею разумная так отвечала царица:
«Ты, непонятный! Не думай, чтоб я величалась, гордилась
Или в чрезмерном была изумлении. Живо я помню
Образ, какой ты имел, в корабле покидая Итаку.
Если ж того он желает, ему, Евриклея, постелю
Ты приготовь: но не в спальне, построенной им, а в другую
Горницу выставь большую кровать, на нее положивши
Мягких овчин, на овчины же полость с широким покровом».
Так говорила она, испытанью подвергнуть желая
Мужа. С досадою он, обратясь к Пенелопе, воскликнул:
«Сердцу печальное слово теперь ты, царица, сказала;
Кто же из спальни ту вынес кровать? Человеку своею
Силою сделать того невозможно без помощи свыше;
Богу, конечно, легко передвинуть ее на другое
Место, но между людьми и сильнейший, хотя б и рычаг он
Взял, не шатнул бы ее; заключалася тайна в устройстве
Этой кровати. И я, не иной кто, своими руками
Сделал ее. На дворе находилася маслина с темной
Сению, пышногустая, с большую колонну в объеме;
Маслину ту окружил я стенами из тесаных, плотно
Сложенных камней; и, свод на стенах утвердивши высокий,
Двери двустворные сбил из досок и на петли навесил;
После у маслины ветви обсек и поблизости к корню
Ствол отрубил топором, а отрубок у корня, отвсюду
Острою медью его по снуру обтесав, основаньем
Сделал кровати, его пробуравил, и скобелью брусья
Выгладил, в раму связал и к отрубку приладил, богато
Золотом их, серебром и слоновою костью украсив;
Раму ж ремнями из кожи воловьей, обшив их пурпурной
Тканью, стянул. Таковы все приметы кровати. Цела ли
Эта кровать и на прежнем ли месте, не знаю; быть может,
Сняли ее, подпилив в основании масличный корень».
Так он сказал. У нее задрожали колена и сердце.
Признаки все Одиссеевы ей он исчислил; заплакав
Взрыд, поднялась Пенелопа и кинулась быстро на шею
Мужу и, милую голову нежно целуя, сказала:
«О, не сердись на меня, Одиссей! Меж людьми ты всегда был
Самый разумный и добрый. На скорбь осудили нас боги;
Было богам неугодно, чтоб, сладкую молодость нашу
Вместе вкусив, мы спокойно дошли до порога веселой
Старости. Друг, не сердись на меня и не делай упреков
Мне, что не тотчас, при виде твоем, я к тебе приласкалась;
Милое сердце мое, Одиссей, повергала в великий
Трепет боязнь, чтоб меня не прельстил здесь какой иноземный
Муж увлекательным словом: у многих коварное сердце.
Слуха Елена Аргивская, Зевсова дочь, не склонила б
К лести пришельца и с ним не бежала б, любви покоряся,
В Трою, когда бы предвидеть могла, что ахеяне ратью
Придут туда и ее возвратят принужденно в отчизну.
Демон враждебный Елену вовлек в непристойный поступок;
Собственным сердцем она не замыслила б гнусного дела,
Страшного, всех нас в великое бедствие ввергшего дела.
Ты мне подробно теперь, Одиссей, описал все приметы
Нашей кровати — о ней же никто из живущих не знает,
Кроме тебя, и меня, и рабыни одной приближенной,
Дочери Актора, данной родителем мне при замужстве;
Дверь заповеданной спальни она стерегла неусыпно.
Ты же мою, Одиссей, убедил непреклонную душу».
Кончила. Скорбью великой наполнилась грудь Одиссея.
Плача, приникнул он к сердцу испытанной, верной супруги.
В радость, увидевши берег, приходят пловцы, на обломке
Судна, разбитого в море грозой Посейдона, носяся
В шуме бунтующих волн, воздымаемых силою бури;
Мало из мутносоленой пучины на твердую землю
Их, утомленных, изъеденных острою влагой, выходит;
Радостно землю объемлют они, избежав потопленья.
Так веселилась она, возвращенным любуясь супругом,
Рук белонежных от шеи его оторвать не имея
Силы. В слезах бы могла их застать златотронная Эос,
Если б о том не подумала дочь светлоокая Зевса:
Ночь на пределах небес удержала Афина; деннице ж
Златопрестольной из вод океана коней легконогих,
С нею летающих, Лампа и брата его Фаэтона
(Их в колесницу свою заложив), выводить запретила.
Так благонравной супруге сказал Одиссей хитроумный:
«О Пенелопа, еще не конец испытаниям нашим;
Много еще впереди предлежит мне трудов несказанных,
Много я подвигов тяжких еще совершить предназначен.
Так мне пророка Тиресия тенью предсказано было
Некогда в области темной Аида, куда нисходил я
Сведать, настанет ли мне и сопутникам день возвращенья.
Время, однако, идти, Пенелопа, на ложе, чтоб, в сладкий
Сон погрузившись, свои успокоить усталые члены».
Умная так отвечала на то Одиссею царица:
«Ложе, возлюбленный, будет готово, когда пожелает
Сердце твое: ты по воле богов благодетельных снова
В светлом жилище своем и в возлюбленном крае отчизны;
Если же всё наконец по желанью исполнили боги,
Друг, расскажи мне о новых тебе предстоящих напастях;
Слышать и после могла б я о них; но мне лучше немедля
Сведать о том, что грозит впереди». Одиссей отвечал ей:
«Ты, неотступная! Странно твое для меня нетерпенье.
Если, однако, желаешь, я все расскажу; но не будет
Радостно то, что услышишь; и мне самому не на радость
Было оно. Прорицатель Тиресий сказал мне: «Покинув
Царский свой дом и весло корабельное взявши, отправься
Странствовать снова и странствуй, покуда людей не увидишь,
Моря не знающих, пищи своей никогда не солящих,
Также не зревших еще на водах кораблей быстроходных,
Пурпурногрудых, ни весел, носящих, как мощные крылья,
Их по морям. От меня же узнай несомнительный признак;
Если дорогой ты путника встретишь и путник тот спросит:
«Что за лопату несешь на блестящем плече, иноземец?» —
В землю весло водрузи — ты окончил свое роковое,
Долгое странствие. Мощному там Посейдону принесши
В жертву барана, быка и свиней оплодителя вепря,
В дом возвратись и великую дома сверши гекатомбу
Зевсу и прочим богам, беспредельного неба владыкам,
Всем по порядку. И смерть не застигнет тебя на туманном
Море; спокойно и медленно к ней подходя, ты кончину
Встретишь, украшенный старостью светлой, своим и народным
Счастьем богатый». Вот то, что в Аиде сказал мне Тиресий».
Выслушав, умная так Пенелопа ему отвечала:
«Если достигнуть до старости нам дозволяют благие
Боги, то есть упованье, что наши беды прекратятся».
Так говорили о многом они, собеседуя сладко.
Тою порой Евринома с кормилицей, факелы взявши,
Ложе пошли приготовить из многих постилок; когда же
Было совсем приготовлено мягкоупругое ложе,
Лечь на постелю свою, утомяся, пошла Евриклея;
Факел пылающий в руки взяла Евринома и в спальню
Их повела, осторожно светя перед ними; с весельем
В спальню вступили они; Евринома ушла; а супруги
Старым обычаем вместе легли на покойное ложе.
Скоро потом Телемах, свинопас и Филойтий, окончить
Пляску велев, отослали служанок и сами по темным
Горницам, всех отпустив, разошлись, там легли и заснули.
Тою порою, утехой любви удовольствовав душу,
Нежно-веселый вели разговор Одиссей с Пенелопой.
Все рассказала она о жестоких, испытанных ею
Дома обидах: как грабили дом женихи беспощадно,
Сколько быков круторогих, и коз, и овец, и свиней там
Съедено ими, и сколько кувшинов вина дорогого
Выпито. Выслушав, все о себе в свой черед рассказал он.
Сколько напастей другим приключил и какие печали
Сам испытал. И внимала с весельем она, и до тех пор
Сон не сходил к ней на вежды, покуда не кончилась повесть.
Он рассказал: как в начале ограбил киконов; как прибыл
К людям, которые лотосом сладким себя насыщают;
Что потерпел от циклопа и как за товарищей, зверски
Сожранных им, отомстил и от гибели спасся плачевной;
Как посетил гостелюбца Эола, который радушно
Принял его, одарил и отправил домой; как в отчизну
Злая судьба возвратиться ему не дала; как обратно
В море его, вопиющего жалобно, буря умчала;
Как принесен был он к брегу лихих лестригонов: они же
Разом его корабли и сопутников меднообутых
Всех истребили; а он с остальным кораблем чернобоким
Спасся. Потом рассказал он о хитрых волшебствах Цирцеи;
Также о том, как в туманную область Аида, в котором
Душу Тиресия велено было спросить, быстроходным
Был приведен кораблем, там умерших товарищей тени
Встретил и матери милой отшедшую душу увидел;
Как он подслушал сирен сладострастно-убийственный голос;
Как меж плавучих утесов, Харибдой и Скиллой, которых
Смертный еще ни один не избегнул, прошел невредимо;
Как святотатно товарищи съели быков Гелиоса;
Как в наказанье за то был корабль их губительным громом
Зевса разрушен и всех злополучных сопутников бездна
Вдруг поглотила, а он, избежав истребительной Керы,
К брегу Огигии острова был принесен, где Калипсо-
Нимфа его приняла и, желая, чтоб был ей супругом,
В гроте глубоком его угощала и даже хотела
Дать напоследок ему и бессмертье и вечную младость,
Верного сердца, однако, его обольстить не успела;
Как принесен был он бурей на остров людей феакийских,
С честью великой его, как бессмертного бога, принявших;
Как наконец в корабле их он прибыл домой, получивши
Множество меди, и злата, и риз драгоценных в подарок.
Это последнее он рассказал уж в дремоте, и скоро
Сон прилетел, чарователь тревог, успокоитель сладкий.
Добрая мысль родилась тут в уме светлоокой Паллады:
В сердце своем убедившись, что сном безмятежным на ложе
Подле супруги довольно уже Одиссей насладился,
Выйти из вод Океана велела она златотронной
Эос, чтоб светом людей озарить; Одиссей пробудился.
С мягкого ложа поднявшись, сказал он разумной супруге:
«Много с тобой, Пенелопа, доныне мы бед претерпели
Оба: ты здесь обо мне, ожидаемом тщетно, крушилась;
Я осужден был Зевесом-отцом и другими богами
Странствовать, надолго с милой отчизной моей разлученный.
Ныне опять мы на сладостном ложе покоимся вместе.
Ты наблюдай, Пенелопа, за всеми богатствами в доме,
Я же потщусь истребленное буйными здесь женихами
Все возвратить: завоюю одно; добровольно другое
Сами ахейцы дадут, и уплатится весь мой убыток.
Надобно прежде, однако, наш сад плодовитый и поле
Мне посетить, чтоб увидеть отца, сокрушенного горем.
Ты ж без меня осмотрительна будь, Пенелопа. С восходом
Солнца по городу быстро раздастся молва о убийстве,
Мной совершенном, о гибели всех женихов многобуйных.
Ты удалися с рабынями вместе наверх и сиди там
Смирно, ни с кем не входя в разговор, никому не являйся».

Гесиод
Из поэмы «Работы и дни»

Если бы мог я не жить с поколением пятого века!

Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться.

Землю теперь населяют железные люди. Не будет

Им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя,

И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им.

[Все же ко всем этим бедам примешаны будут и блага.

Зевс поколенье людей говорящих погубит и это

После того, как на свет они станут рождаться седыми.]

Дети - с отцами, с детьми -их отцы сговориться не смогут.

Чуждыми станут товарищ товарищу, гостю - хозяин.

Больше не будет меж братьев любви, как бывало когда-то.

Старых родителей скоро совсем почитать перестанут;
Будут их яро и зло поносить нечестивые дети

Тяжкою бранью, не зная возмездья богов; не захочет

Больше никто доставлять пропитанья родителям старым.

Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью.

И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,

Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и элодею

Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право.

Стыд пропадет. Человеку хорошему люди худые

Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся.

Следом за каждым из смертных бессчастных пойдет неотвязно

Зависть злорадная и злоязычная, с ликом ужасным.

Скорбно с широкодорожной земли на Олимп многоглавый,

Крепко плащом белоснежным закутав прекрасное тело,
К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных,

Совесть и Стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды

Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет.

Басню теперь расскажу я царям, как они ни разумны.

Вот что однажды сказал соловью пестрогласному ястреб,

Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких.

Жалко пищал соловей, пронзенный кривыми когтями,

Тот же властительно с речью такою к нему обратился:

"Что ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее!

Как ты ни пой, а тебя унесу я, куда мне угодно,

И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу.

Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим:

Не победит он его - к униженью лишь горе прибавит!"

Вот что стремительный ястреб сказал, длиннокрылая птица.

Слушайся голоса правды, о Перс, и гордости бойся!

Гибельна гордость для малых людей. Да и тем, кто повыше,

С нею прожить нелегко; тяжело она ляжет на плечи,

Только лишь горе случится. Другая дорога надежней:

Праведен будь! Под конец посрамит гордеца непременно

Праведный. Поздно, уже пострадав, узнает это глупый.

Ибо тотчас за неправым решением Орк поспешает.
Правды же путь неизменен, куда бы ее ни старались

Неправосудьем своим своротить дароядные люди.

С плачем вослед им обходит она города и жилища,

Мраком туманным одевшись, и беды на тех посылает,

Кто ее гонит и суд над людьми сотворяет неправый.

Там же, где суд справедливый находят и житель туземный,

И чужестранец, где правды никто никогда не преступит,-

Там государство цветет, и в нем процветают народы;

Мир, воспитанью способствуя юношей, царствует в крае;

Войн им свирепых не шлет никогда Громовержец-владыка.

И никогда правосудных людей ни несчастье, ни голод

Не посещают. В пирах потребляют они, что добудут:

Пищу обильную почва приносит им; горные дубы
Желуди с веток дают и пчелиные соты из дупел.

Еле их овцы бредут, отягченные шерстью густою,

Жены детей им рожают, наружностью схожих с отцами.

Всякие блага у них в изобилье. И в море пускаться

Нужды им нет: получают плоды они с нив хлебодарных.

Кто же в надменности злой и в делах нечестивых коснеет,

Тем воздает по заслугам владыка Кронид дальнозоркий.

Целому городу часто в ответе бывать приходилось

За человека, который грешит и творит беззаконье.

Беды великие сводит им с неба владыка Кронион,-

Голод совместно с чумой. Исчезают со света народы.

Женщины больше детей не рожают, и гибнут дома их

Предначертаньем владыки богов, олимпийского Зевса.

Или же губит у них он обильное войско, иль рушит

Стены у города, либо им в море суда потопляет.

Сами, цари, поразмыслите вы о возмездии этом.

Близко, повсюду меж нас, пребывают бессмертные боги

И наблюдают за теми людьми, кто своим кривосудьем,

Кару презревши богов, разоренье друг другу приносит.
Посланы Зевсом на землю-кормилицу три мириады

Стражей бессмертных. Людей земнородных они охраняют,

Правых и злых человеческих дел соглядатаи, бродят

По миру всюду они, облеченные мглою туманной.

Есть еще дева великая Дике, рожденная Зевсом,

Славная, чтимая всеми богами, жильцами Олимпа.

Если неправым деяньем ее оскорбят и обидят,

Подле родителя-Зевса немедля садится богиня

И о неправде людской сообщает ему. И страдает

Целый народ за нечестье царей, злоумышленно правду

Неправосудьем своим от прямого пути отклонивших.

И берегитесь, цари-дароядцы, чтоб так не случилось!
Правду блюдите в решеньях и думать забудьте о кривде.
Зло на себя замышляет, кто зло на другого замыслил.

Злее всего от дурного совета советчик страдает.

Зевсово око все видит и всякую вещь примечает;

Хочет владыка, глядит,- и от взоров не скроется зорких,

Как правосудье блюдется внутри государства любого.

Нынче ж и сам справедливым я быть меж людей не желал бы,

Да заказал бы и сыну; ну, как же тут быть справедливым,

Если чем кто неправее, тем легче управу находит?

Верю, однако, что Зевс не всегда же терпеть это будет.
Перевод В.В. Вересаева

Из поэмы "Теогония"

Гимн к Музам и обра­ще­ние к ним за помо­щью.

С Муз, гели­кон­ских богинь, мы пес­ню свою начи­на­ем.
На Гели­коне они оби­та­ют высо­ком, свя­щен­ном.
Неж­ной ногою сту­пая, обхо­дят они в хоро­во­де
Жерт­вен­ник Зев­са-царя и фиал­ко­во-тем­ный источ­ник.


;
;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;,
;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;; ;; ;;;;;; ;;
;;; ;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;
;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;.
5 Неж­ное тело свое иску­пав­ши в тече­ньях Пер­мес­са,
Иль в род­ни­ке Иппо­крене, иль в водах свя­щен­ных Оль­мея,
На гели­кон­ской вер­шине они хоро­вод заво­ди­ли,
Див­ный для гла­за, пре­лест­ный, и ноги их в пляс­ке мель­ка­ли.
Сняв­шись оттуда, тума­ном одев­шись густым, непро­гляд­ным,
;;; ;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;
; ;;;;; ;;;;;; ; ;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;;
;;;;;;, ;;;;;;;;;;: ;;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;.
;;;;; ;;;;;;;;;;;, ;;;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;,
10 Ночью они при­хо­ди­ли и пели чудес­ные пес­ни,
Сла­вя эгидо­дер­жав­ца Кро­нида с вла­ды­чи­цей Герой,
Горо­да Аргоса мощ­ной цари­цею зла­то­обу­той,
Зев­са вели­кую дочь, сине­окую деву Афи­ну,
И Апол­ло­на-царя с Арте­ми­дою стре­ло­лю­би­вой,
;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;,
;;;;;;;; ;;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;
;;;;;;;, ;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;,
;;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;
15 И Зем­ледерж­ца, зем­ных коле­ба­те­ля недр Посей­до­на,
И Афро­ди­ту с рес­ни­ца­ми гну­ты­ми, так­же Феми­ду,
Зла­то­вен­чан­ную Гебу-боги­ню с пре­крас­ной Дио­ной,
С ними — Лето;, Иапе­та и хит­ро­ра­зум­но­го Кро­на,
Эос-Зарю и вели­ко­го Гелия с свет­лой Селе­ной,
;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;, ;;;;;;;;;;;,
;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;
;;;; ;; ;;;;;;;;;;;;; ;;;;; ;; ;;;;;;
;;;; ;; ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;
;; ;; ;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;; ;;;;;;;
20 Гею-мать с Оке­а­ном вели­ким и чер­ною Ночью,
Так­же и все осталь­ное свя­щен­ное пле­мя бес­смерт­ных.
Пес­ням пре­крас­ным сво­им обу­чи­ли они Геси­о­да
В те вре­ме­на, как овец под свя­щен­ным он пас Гели­ко­ном.
Преж­де все­го обра­ти­лись ко мне со сло­ва­ми таки­ми
;;;;; ;; ;;;;;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;.
;; ;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;,
;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;.
;;;;; ;; ;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;,
25 Дще­ри вели­ко­го Зев­са-царя, олим­пий­ские Музы:
«Эй, пас­ту­хи поле­вые, — несчаст­ные, брю­хо сплош­ное!
Мно­го уме­ем мы лжи рас­ска­зать за чистей­шую прав­ду.
Если, одна­ко, хотим, то и прав­ду рас­ска­зы­вать можем!»
Так мне ска­за­ли в рас­ска­зах искус­ные доче­ри Зев­са.
;;;;;; ;;;;;;;;;;, ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;:
;;;;;;;; ;;;;;;;;, ;;;; ;;;;;;;, ;;;;;;;; ;;;;,
;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;,
;;;;; ;;, ;;;; ;;;;;;;;, ;;;;;; ;;;;;;;;;;.
;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;:
30 Выре­зав посох чудес­ный из пыш­но­зе­ле­но­го лав­ра,
Мне его дали и дар мне боже­ст­вен­ных песен вдох­ну­ли,
Чтоб вос­пе­вал я в тех пес­нях, что было и что еще будет.
Пле­мя бла­жен­ных богов вели­чать мне они при­ка­за­ли,
Преж­де ж и после все­го — их самих вос­пе­вать непре­стан­но…
;
;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;
;;;;;;;;, ;;;;;;: ;;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;
;;;;;;, ;;; ;;;;;;;; ;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;; ;;;;;.
;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;,
;;;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;.
35 Впро­чем, ну, как я могу гово­рить о ска­ле или дубе?
С Муз пес­но­пе­нье свое начи­на­ем, кото­рые пеньем
Раду­ют разум вели­кий отцу сво­е­му на Олим­пе,
Все изла­гая подроб­но, что было, что есть и что будет,
Хором соглас­но зву­ча­щим. Без уста­ли слад­кие зву­ки
;;;; ;; ; ;;; ;;;;; ;;;; ;;;; ; ;;;; ;;;;;;;

;;;;, ;;;;;;; ;;;;;;;;, ;;; ;;; ;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;,
;;;;;;;; ;; ;; ;;;;; ;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;; ;;;;;,
;;;; ;;;;;;;;;: ;;; ;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;
40 Льют их уста. И сме­ют­ся пала­ты роди­те­ля — Зев­са
Тяж­ко­гре­мя­ще­го, лишь зазву­чат в них лилей­ные пес­ни
Слав­ных богинь. И ответ­но зву­чат им жили­ща бла­жен­ных
И олим­пий­ские гла­вы. Боги­ни же гла­сом бес­смерт­ным
Преж­де все­го вос­пе­ва­ют достой­ное поче­стей пле­мя
;; ;;;;;;;; ;;;;;: ;;;; ;; ;; ;;;;;; ;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;;;;;
;;;;;;;;;;: ;;;; ;; ;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;;. ;; ;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;
;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;
45 Тех из богов, что Зем­лей рож­де­ны от широ­ко­го Неба,
И бла­го­дав­цев-богов, что от этих богов наро­ди­лись.
Зев­са вто­рым после них, отца и бес­смерт­ных и смерт­ных,
[В самом нача­ле и в самом кон­це вос­пе­ва­ют боги­ни, —]
Сколь пре­вос­ход­нее всех он богов и могу­чее силой.


;
;; ;;;;;, ;;; ;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;,
;; ;; ;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;, ;;;;;;; ;;;;.
;;;;;;;; ;;;; ;;;;, ;;;; ;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;,
;;;;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;,
;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;;.
50 Пле­мя затем вос­пе­вая людей и могу­чих Гиган­тов,
Раду­ют разум вели­кий отцу сво­е­му на Олим­пе
Дще­ри вели­ко­го Зев­са-царя, олим­пий­ские Музы.
Семя во чре­во при­няв от Кро­нида-отца, в Пие­рии
Их роди­ла Мне­мо­си­на, цари­ца высот Елев­фе­ра,
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;;;;;, ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;.
;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;;;, ;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;,
55 Чтоб уле­та­ли заботы и беды душа забы­ва­ла.
Девять ночей сопря­гал­ся с боги­нею Зевс-про­мыс­ли­тель,
К ней вда­ле­ке от богов вос­хо­дя на свя­щен­ное ложе.
После ж того как испол­нил­ся год, вре­ме­на обер­ну­лись,
Меся­цы круг совер­ши­ли и дней унес­ло­ся нема­ло,
;;;;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;.
;;;;; ;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;
;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;:
;;;; ;;; ;; ;; ;;;;;;;; ;;;, ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;
;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;,
60 Еди­но­мыс­лен­ных девять она доче­рей наро­ди­ла,
С рву­щей­ся к пес­ням душой, с без­за­бот­ным и радост­ным духом,
Близ высо­чай­шей вер­ши­ны оде­то­го сне­гом Олим­па.
Свет­лые там хоро­во­ды у них и пре­крас­ные домы.
Рядом жили­ща име­ют Хари­ты и Гимер-Жела­нье,
; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;; ;;;;;
;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;, ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;,
;;;;;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;.
;;;; ;;;; ;;;;;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;.
;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;
65 В празд­не­ствах жизнь про­во­дя. Голо­са­ми пре­лест­ны­ми Музы
Пес­ни поют о зако­нах, кото­рые всем управ­ля­ют,
Доб­рые нра­вы богов голо­са­ми пре­лест­ны­ми сла­вят.
Пес­ней бес­смерт­ной сво­ею и голо­сом тешась пре­крас­ным,
Музы к Олим­пу пошли. И дале­ко зву­ча­ли их гим­ны,


;
;; ;;;;;;: ;;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;; ;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;.
;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;,
;;;;;;;; ;;;;;: ;;;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;
70 Милый их топот по чер­ной зем­ле разда­вал­ся в то вре­мя,
Как воз­вра­ща­лись боги­ни к роди­те­лю. В небе царит он,
Гро­мом вла­де­ю­щий страш­ным и мол­нией огнен­но-жгу­чей,
Силою верх одер­жав­ший над Кро­ном-отцом. Меж бога­ми
Все хоро­шо поде­лил он и каж­до­му почесть назна­чил.
;;;;;;;;;, ;;;;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;;; ;;;;;; ;;; ;;: ; ;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;,
;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;: ;; ;; ;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;.
75 Это вот пели в двор­цах олим­пий­ских живу­щие Музы,
Девять богинь, доче­рей мно­го­слав­но­го Зев­са-вла­ды­ки —
Девы Клио и Евтер­па, и Талия, и Мель­по­ме­на,
И Эра­то с Тер­пси­хо­рой, Полим­ния и Ура­ния,
И Кал­лио­па — меж все­ми дру­ги­ми она выда­ет­ся:
;


;
;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;, ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;,
;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;,
;;;;; ;; ;;;;;;; ;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;;;; ;;
;;;;;;;;; ;; ;;;;; ;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;
;;;;;;;; ;;: ; ;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;.
80 Шест­ву­ет сле­дом она за царя­ми, достой­ны­ми чести.
Если кого отли­чить поже­ла­ют Кро­нидо­вы дще­ри,
Если увидят, что родом от Зев­сом вскорм­лен­ных царей он, —
То оро­ша­ют счаст­лив­цу язык мно­го­слад­кой росою.
Речи при­ят­ные с уст его льют­ся тогда. И наро­ды
; ;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;.
;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;,
;;; ;; ;;;; ;; ;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;: ;; ;; ;; ;;;;
85 Все на тако­го глядят, как в суде он выно­сит реше­нья,
С стро­гой соглас­ные прав­дой. Разум­ным, реши­тель­ным сло­вом
Даже вели­кую ссо­ру тот­час пре­кра­тить он уме­ет.
Ибо затем и разум­ны цари, чтобы всем постра­дав­шим,
Если к суду обра­тят­ся они, без труда воз­ме­ще­нье
;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;;;;: ; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;; ;; ;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;:
;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;;;; ;;;;;
;;;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;
90 Пол­ное дать, убеж­дая обид­чи­ков мяг­кою речью.
Бла­го­го­вей­но его, слов­но бога, при­вет­ст­ву­ют люди,
Как на собра­нье пой­дет он: меж все­ми он там выда­ет­ся.
Вот сей боже­ст­вен­ный дар, что при­но­сит­ся Муза­ми людям.
Ибо от Муз и мета­те­ля стрел, Апол­ло­на-вла­ды­ки,
;
;;;;;;;, ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;.
;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;, ;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;;:
;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;.
;; ;;; ;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;
95 Все на зем­ле и пев­цы про­ис­хо­дят, и лир­ни­ки-мужи.
Все же цари — от Кро­нида. Бла­жен чело­век, если Музы
Любят его: как при­я­тен из уст его лью­щий­ся голос!
Если неждан­ное горе вне­зап­но душой овла­де­ет,
Если кто сохнет, печа­лью тер­за­ясь, то сто­ит ему лишь ;
;
;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;,
;; ;; ;;;; ;;;;;;;;: ; ;; ;;;;;;, ;; ;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;: ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;.
;; ;;; ;;; ;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;;
;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;, ;;;;; ;;;;;;
100 Пес­ню услы­шать слу­жи­те­ля Муз, пес­но­пев­ца, о слав­ных
Подви­гах древ­них людей, о бла­жен­ных богах олим­пий­ских,
И забы­ва­ет он тот­час о горе сво­ем; о заботах
Боль­ше не пом­нит: совсем он от дара богинь изме­нил­ся.
Радуй­тесь, доче­ри Зев­са, даруй­те пре­лест­ную пес­ню!
;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;; ;; ;;;;;, ;; ;;;;;;; ;;;;;;;,
;;;; ; ;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;
;;;;;;;;: ;;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;.

;;;;;;;, ;;;;; ;;;;, ;;;; ;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;.
105 Славь­те свя­щен­ное пле­мя богов, суще­ст­ву­ю­щих веч­но, —
Тех, кто на свет родил­ся от Зем­ли и от звезд­но­го Неба,
Тех, кто от сумрач­ной Ночи, и тех, кого Море вскор­ми­ло.
Все рас­ска­жи­те: как боги, как наша зем­ля заро­ди­лась,
Как бес­пре­дель­ное море яви­ло­ся шум­ное, реки,


;
;;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;,
;; ;;; ;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;;,
;;;;;; ;; ;;;;;;;;, ;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;.
;;;;;; ;;, ;; ;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;; ;;;;;;;
;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;, ;;;;;;; ;;;;;,
110 Звезды, несу­щие свет, и широ­кое небо над нами;
[Кто из бес­смерт­ных пода­те­лей благ от чего заро­дил­ся,]
Как поде­ли­ли богат­ства и поче­сти меж­ду собою,
Как овла­де­ли впер­вые обиль­но­лож­бин­ным Олим­пом.
С само­го это нача­ла вы все рас­ска­жи­те мне, Музы,
;
;;;;; ;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;
[;; ;; ;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;, ;;;;;;; ;;;;]
;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;
;;; ;;; ;; ;; ;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;.
;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;, ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;
115


118 И сооб­щи­те при этом, что преж­де все­го заро­ди­лось.
;; ;;;;;, ;;; ;;;;;;, ; ;; ;;;;;; ;;;;;; ;;;;;.

Перевод В.Вересаева.

Каллин

                [ИЗ ВОИНСТВЕННЫХ ЭЛЕГИЙ]

             Скоро ль воспрянете вы? Когда ваше сердце забьется
             Бранной отвагой? Ужель, о нерадивые, вам
             Даже соседей не стыдно? Вы мыслите, будто под сенью
             Мира живете, страна ж грозной объята войной...
             Требует слава и честь, чтоб каждый за родину бился,
             Бился с врагом за детей, за молодую жену.
             Смерть ведь придет тогда, когда Мойры прийти ей
                назначат;
             Пусть же, поднявши копье, каждый на битву спешит,
             Крепким щитом прикрывая свое многомощное сердце
             В час, когда волей судьбы дело до боя дойдет.
Перевод Г. Церетели


Архилох
    Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой.
    Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!
    Пусть везде кругом засады - твердо стой, не трепещи.
    Победишь - своей победы напоказ не выставляй,
    Победят - не огорчайся, запершись в дому, не плачь.
    В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй.
    Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.

     Перевод В. Вересаева

    Скорбью стенящей крушась, ни единый из граждан, ни город
    Не пожелает, Перикл, в пире услады искать.
    Лучших людей поглотила волна многошумного моря,
    И от рыданий, от слез наша раздулася грудь.
    Но и от зол неизбежных богами нам послано средство:
    Стойкость могучая, друг, вот этот божеский дар.
    То одного, то другого судьба поражает: сегодня
    С нами несчастье, и мы стонем в кровавой беде,
    Завтра в другого ударит. По-женски не падайте духом,
    Бодро, как можно скорей, перетерпите беду.

Перевод В. Вересаева

Можно ждать чего угодно, можно веровать всему,
Ничему нельзя дивиться, раз уж Зевс, отец богов,
В полдень ночь послал на землю, заградивши свет лучей
У сияющего солнца. Жалкий страх на всех напал.
Все должны отныне люди вероятным признавать
И возможным. Удивляться вам не нужно и тогда,
Если даже зверь с дельфином поменяются жильем
И милее суши станет моря звучная волна
Зверю, жившему доселе на верхах скалистых гор.
Перевод В.Вересаева


Тиртей

Так как потомки вы все необорного в битвах Геракла,
    Будьте бодры, еще Зевс не отвратился от нас!
Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха,
    Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,
Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины -
    Милыми, как нам милы солнца златые лучи!
Опытны все вы в делах многослезного бога Арея,
    Ведомы вам хорошо ужасы тяжкой войны,
Юноши, вы и бегущих видали мужей и гонящих;
[10]Зрелищем тем и другим вдоволь насытились вы!
Воины те, что дерзают, смыкаясь плотно рядами,
    В бой рукопашный вступить между передних бойцов,
В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают;
    Труса презренного честь гибнет мгновенно навек:
Нет никого, кто бы мог рассказать до конца все мученья,
    Что достаются в удел трусу, стяжавшему стыд!
Трудно решиться ведь честному воину с тылу ударить
    Мужа, бегущего вспять с поля кровавой резни:
Срамом покрыт и стыдом мертвец, во прахе лежащий,
    Сзади пронзенный насквозь в спину копья острием!
Пусть же, широко шагнув и ногами в землю упершись,
    Каждый на месте стоит, крепко губу закусив,
Бедра и голени снизу и грудь свою вместе с плечами
    Выпуклым кругом щита, крепкого медью, прикрыв;
Правой рукою пусть он потрясает могучую пику,
    Грозный шелома султан над головой всколебав;
Пусть среди подвигов ратных он учится мощному делу
    И не стоит со щитом одаль летающих стрел;
Пусть он идет в рукопашную схватку и длинною пикой
[20]Или тяжелым мечом насмерть врага поразит!
Ногу приставив к ноге и щит свой о щит опирая,
    Грозный султан - о султан, шлем - о товарища шлем,
Плотно сомкнувшись грудь с грудью, пусть каждый дерется
                с врагами,
    Стиснув рукою копье или меча рукоять!
Вы же, гимниты, иль здесь, иль там, под щиты припадая,
    Вдруг осыпайте врагов градом огромных камней
Или мечите в них легкие копья под крепкой защитой
    Воинов тех, что идут во всеоружии в бой!

  ------


Да, хорошо умереть для того, кто за землю родную
    Бьется и в первых рядах падает, доблести полн.
Тот же, кто город родной и тучные нивы покинув,
    Станет с сумою ходить, - горькую вкусит судьбу,
С матерью милой, с детьми неразумными, с юной супругой
    И с одряхлевшим отцом жалким скитальцем бродя.
Всюду, куда ни придет он под бременем бедности горькой
    И безысходной нужды, всюду он будет врагом.
Доблестный род обесчестит и лик опозорит блестящий,
[10]И вслед за ним по следам горе с бесчестьем пойдет.
Если же странник бездомный нигде не найдет ни заботы,
    Ни уваженья - ни он, ни все потомство его, -
Будем за эту страну с отвагою биться и сгибнем
    За малолетних детей, жизни своей не щадя!
Юноши, не отходя ни на шаг друг от друга, сражайтесь,
    И да не ляжет на вас в бегстве позорном почин, -
Нет, себе в грудь вы вложите великое, мощное сердце,
    В битву вступая с врагом, жизнь не щадите свою
И не бегите из боя, старейших годами покинув,
[20]Старцев, чьи ноги уже легкости чужды былой!
Это - позор, если старый боец впереди молодежи
    В битве падет посреди первого ряда бойцов;
Если, с могучей душою простясь, распрострется во прахе
    Воин, чьи кудри белы, чья в седине борода,
Голое тело и член детородный, обрызганный кровью,
    Дланью прикрывши своей, - тяжко на это глядеть.
Тяжко и стыдно! А юным, пока они цветом блестящим
    Младости дивной цветут, все к украшенью идет!
Жив если юноша, дорог мужам он и сладостен женам,
[30]Сгибнет он в первых рядах - смерть красоты не возьмет!
Пусть же, шагнув широко, обопрется о землю ногами
    Каждый и крепко стоит, губы свои закусив!

Перевод Г. Церетели

Вперед, о сыны отцов-граждан,
Мужами прославленной Спарты!
Щит левой рукой выставляйте,
Мечите с отвагою копья
И жизни своей не щадите:
Ведь то не в обычаях Спарты!
(Перев. В. Латышева)

Алкман

Спят вершины высокие гор и бездн провалы,
Спят утесы и ущелья,
Змеи, сколько их черная земля всех ни кормит,
Густые рои пчел, звери гор высоких
И чудища в багровой глубине морской.
Сладко спит и племя
Быстролетащих птиц.

Пер. В. Вересаева

;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;
;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;
;;; ;' ;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;
;;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;
;;; ;;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;
;;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;;;.

...
      Не хватит нам пурпура
      Состязаться с соперницами;
      Нет у нас змеек,
5     Чеканенных из золота;
      Нет лидийских повязок
      Для девушек с томными очами;
      Нет таких кос, как есть у Нанно,
      Нет Ареты, которая — как богиня,
10    Нет Силакиды, нет Клеэсисеры;
      Не пойти нам к Энесимброте, не сказать ей:
      «Дай нам Астафиду,
      Дай нам приглянуться
      Филилле, Дамарете, милой Янфемиде!»
15    А нам и не надо —
      Ведь у нас зато есть Агесихора!
      Вот она с нами —
      Прекрасная в лодыжках;
      Стоя рядом с Агидо,
20    Славит она праздник наш;
      Боги, боги,
      Слушайте молитвы их!..
Перевод: М.Гаспаров

CОЛОН

Саламин  пер. Григорий Церетели

Вестником я прихожу с желанного нам Саламина,
Но вместо речи простой с песнью я к вам обращусь…
Я предпочту, чтобы родиной мне не Афины служили,
Но чтобы дали приют мне Фоленгандр[1] и Сикин[2]…
Мы ведь дождемся того, что повсюду, как клич, пронесётся:
«Родом и он из Афин, сдавших врагам Саламин»[3].
На Саламин мы пойдем, сразимся за остров желанный,
Прежний же стыд и позор с плеч своих снимем долой!

СЕДМИЦЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

Маленький мальчик, еще неразумный и слабый, теряет,
Чуть ему минет семь лет, первые зубы свои;
Если же Бог доведет до конца седмицу вторую,
Отрок являет уже признаки зрелости нам.
В третью у юноши быстро завьется, при росте всех членов,
Нежный пушок бороды, кожи меняется цвет.
Всякий в седмице четвертой уже достигает расцвета
Силы телесной, и в ней доблести явствует знак.
В пятую — время подумать о браке желанном мужчине,
Чтобы свой род продолжать в ряде цветущих детей.
Ум человека в шестую седмицу вполне созревает
И не стремится уже к неисполнимым делам.
Разум и речь в семь седмиц уже в полном бывают расцвете,
Также и в восемь — расцвет длится четырнадцать лет.
Мощен еще человек и в девятой, однако слабеют
Для веледоблестных дел слово и разум его.
Если ж десятое Бог доведет до конца семилетье,
Ранним не будет тогда смертный конец для людей.

              (К народу)

Моей свидетельницей пред судом времен
Да будет черная земля, святая мать
Богов небесных! Я убрал с нее позор
Повсюду водруженных по межам столбов.
Была земля рабыней, стала вольною.
И многих в стены богозданной родины
Вернул афинян, проданных в полон чужой
Кто правосудно, кто неправдой. Я домой
Привел скитальцев, беглецов, укрывшихся
От долга неоплатного, родную речь
Забывших средь скитаний по чужим краям.
Другим, что здесь меж ними, обнищалые,
В постыдном рабстве жили, трепеща владык,
Игралища их прихотей, свободу дал.
Законной властью облеченный, что сулил,
С насильем правду сочетав, — исполнил я.
Уставы общих малых и великих прав
Я начертал; всем равный дал и скорый суд.
Когда б другой, корыстный, злонамеренный,
Моим рожном вооружился, стада б он
Не уберег и не упас. Когда бы сам
Противников я слушал всех и слушал все,
Что мне кричали эти и кричали те,
Осиротел бы город, много пало бы
В усобице сограждан. Так со всех сторон
Я отбивался, словно волк от своры псов.

ИВИК

Только весною цветут цветы
Яблонь кидонских, речной струей
Щедро питаемых, там, где сад
Дев необорванный. Лишь весною
И плодоносные почки набухшие
На виноградных лозах распускаются.
Мне ж никогда не дает вздохнуть
Эрос. Летит от Киприды он, —
Темный, вселяющий ужас всем, —
Словно сверкающий молнией
Северный ветер фракийский,
Душу мне мощно до самого дна колышет
Жгучим безумием…
  -----
Из-под сумрачных вежд вот опять на меня
Влажным оком своим загляделся Эрот.
Этот взгляд у него полон чар и огня.
В сеть Киприды меня он насильно влечет.
Я дрожу, лишь почую его пред собой:
Точно конь призовой оробеет, дрожит
Под ярмом скаковым в колеснице лихой,
Когда станет уж стар и несмело бежит.
  -----
И горю, как долгою ночью горят
звезды блестящие в небе.

Перевод В. Вересаева

САФО

Пестрым троном славная Афродита,
Зевса дочь, искусная в хитрых ковах!
Я молю тебя - не круши мне горем
Сердца, благая!
Но приди ко мне, как и раньше, часто
Откликалась ты на мой зов далекий
И, дворец покинув отца, всходила
На колесницу
Золотую. Мчала тебя от неба
Над землей воробушков милых стая;
Трепетали быстрые крылья птичек
В далях эфира.
И, представ с улыбкой на вечном лике,
Ты меня, блаженная, вопрошала -
В чем моя печаль, и зачем богиню
Я призываю,
И чего хочу для души смятенной.
"В ком должна Пейто, укажи, любовью
Дух к тебе зажечь? Пренебрег тобою
Кто, моя Псапфа?
Прочь бежит? - Начнет за тобой гоняться.
Не берет даров? - Поспешит с дарами.
Нет любви к тебе? - И любовью вспыхнет,
Хочет не хочет".
О, приди ж ко мне и теперь! От горькой
Скорби дух избавь и, чего так страстно
Я хочу, сверши и союзницей верной
Будь мне, богиня!
  ------
На земле на черной всего прекрасней
Те считают конницу, те пехоту,
Те - суда. По-моему ж, то прекрасно,
Что кому любо.
Это все для каждого сделать ясным
Очень просто. Вот, например, Елена:
Мало ль видеть ей довелось красавцев?
Всех же милее
Стал ей муж, позором покрывший Трою.
И отца, и мать, и дитя родное -
Всех она забыла, подпавши сердцем
Чарам Киприды.

Эпиталама

Y;;; ;; ;; ;;;;;;;;
;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;.
;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;,
;;;;;;;
;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;
;;;;;;;
Эй, потолок поднимайте, —
О Гименей! —
Выше, плотники, выше!
О Гименей!
Входит жених, подобный Арею,
Выше самых высоких мужей!

АЛКЕЙ

ВЕСНА
И звенят и гремят
вдоль проездных дорог
За каймою цветов
многоголосые
Хоры птиц на дубах
с близких лагун и гор;
Там вода с высоты
льется студеная,
Голубеющих лоз —
всходов кормилица.
По прибрежью камыш
в шапках зеленых спит.
Чу! Кукушка с холма
гулко-болтливая
Все кукует: весна.
Ласточка птенчиков
Под карнизами крыш
кормит по улицам,
Хлопотливо мелькнет
в трепете быстрых крыл,
Чуть послышится ей
тонкое теньканье.

Перевод Я.Голосовкера

***
Медью воинской весь блестит,
Весь оружием убран дом —
Арею в честь!

Тут шеломы как жар горят,
И колышутся белые
На них хвосты.

Там медяные поножи
На гвоздях поразвешаны;
Кольчуги там.

Вот и панцири из холста;
Вот и полные, круглые
Лежат щиты.

Есть булаты халкидские,
Есть и пояс и перевязь;
Готово все!

Ничего не забыто здесь;
Не забудем и мы, друзья,
За что взялись!

Перевод Вяч.Иванова

К САПФО
Сапфо фиалкокудрая, чистая,
С улыбкой нежной! Очень мне хочется
Сказать тебе кой-что тихонько,
Только не смею: мне стыд мешает.
Перевод В.Вересаева

СТЕСИХОР

Муза, о войнах забудь и вместе со мною восславь
И свадьбы богов, и мужей обеды пышные, и
блаженных пиры!
[Перевод: Вересаев В.]

И нужно воспевать Харит прекрасновласых,
Фригийский мелос находя, когда пришла к нам
весна тишайшая.
 [Перевод: Козлов Т.]

Про самосских детей
песню под звон
лиры пленительной,
Утешая сердца,
муза, начни,
ясноголосая!
[Перевод: Вересаев В.]

Семонид Аморгский

По воле, мальчик, Зевса тяжкогромного
Конец приходит к смертному. Не сами мы
Судьбу решаем нашу. Кратковечные,
Как овцы, мы проводим жизнь, не ведая,
Какой конец нам бог готовит каждому.
Бесплодно мы мятемся и, однако же,
Все тешимся надеждой. Кто в ближайший день
Ждет радости, а кто — в далеком будущем.
Но каждый ждет — пора придет желанная,
10 Получит много-много он богатств и благ.
Один же между тем печальной старостью
До времени сражен. Болезни тяжкие —
Удел других. Те, Аресом повержены,
Низводятся Аидом в землю черную.
Те в море ураганом настигаются
И в яростных пучинах волн пурпуровых
Находят смерть, хотя б могли пожить еще.
А те в петле кончают жизнь злосчастную
И с солнцем расстаются волей собственной.
20 Нейдет из бедствий мимо ни единое.
Но тысячи страданий, зол и горестей
Повсюду стерегут людей. По-моему,
Ни к бедствиям стремиться нам не нужно бы,
Ни духом падать, раз они настигли нас.

Перевод  В. Вересаева

Мимнерм

ИЗ ПЕСЕН К НАННО

1 (7)

Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость?
Я бы хотел умереть, раз перестанут манить
Тайные встречи меня, и объятья, и страстное ложе.
Сладок лишь юности цвет и для мужей и для жен.
После ж того как наступит тяжелая старость, в которой
Даже прекраснейший муж гадок становится всем,
Дух человека терзать начинают лихие заботы,
Не наслаждается он, глядя на солнца лучи,
Мальчикам он ненавистен и в женах презрение будит.
Вот сколь тяжелою бог старость для нас сотворил!
Перевод В.Вересаева

Если бы в мире прожить мне без тяжких забот и страданий
Лет шестьдесят, — а потом смерть бы послала судьба!

 -----

Душу свою услаждай. Одни из беспечных сограждан
Будут злословить тебя, но и похвалит иной.

Перевод В.Вересаева

Анакреонт


Сединой виски покрылись, голова вся побелела,
Свежесть юности умчалась, зубы старческие слабы.
Жизнью сладостной недолго наслаждаться мне осталось.
Потому-то я и плачу - Тартар мысль мою пугает!
Ведь ужасна глубь Аида - тяжело в нее спускаться.
Кто сошел туда - готово: для него уж нет возврата.

  -------

Кобылица молодая, бег стремя неукротимый,
На меня зачем косишься? Или мнишь: я-не ездок?
Подожди, пора настанет, удила я вмиг накину,
И, узде моей послушна, ты мне мету обогнешь.
А пока в лугах, на воле ты резвишься и играешь:
Знать, еще ты не напала на лихого ездока!

ПИРУЮЩИМ

Мил мне не тот, кто, пируя, за полною чашею речи
Только о тяжбах ведет да о прискорбной войне;
Мил мне, кто, Муз и Киприды благие дары сочетая,
Правилом ставит себе быть веселее в пиру.

(Перевод Л. Блуменау)


ФЕОГНИД МЕГАРСКИЙ
             Все благородных коней мы заводим, ослов и баранов,
             Кирн, и для случки мы к ним добрых допустим одних:
             Дочь же худую худого женой не гнушается добрый
                Сделать своей, лишь бы горсть злата ему принесла.
             Так не дивись же, о друг мой, что граждан мельчает порода.
             Плутос царит: это он добрых с худыми смешал,
             Кирн мой! У доброго мужа всегда неизменное сердце:
             В доле, в бездолье ли он - равно отважен и тверд.
             Если же подлому боги богатство даруют и силу,
             Подлую низость свою явит в безумии он.

             Перевод А. Пиотровского

   ------

Перевод С. Апта

Зевс, живущий в эфире, пусть держит над городом этим
К нашему благу всегда правую руку свою.
Пусть охраняют нас и другие блаженные боги.
Ты же, о бог Аполлон, ум наш исправь и язык.
Пусть форминга и флейта священный напев заиграют,
Мы же, во славу богов должный исполнив обряд,
Пить вино и вести приятные всем разговоры
Будем, ничуть не боясь мидян, идущих войной.
Самое лучшее это: с веселой, довольной душою
Быть в стороне от забот, в радостях жизнь проводить,
Мысли подальше отбросив о том, что несчастная старость,
Страшные керы и смерть всех поджидают в конце.

    ------

Кирн! Мои поученья тебе да отмечены будут
Прочно печатью моей. Их не украдет никто.
Худшим никто не подменит хорошего, что написал я.
Будут везде говорить: "это сказал Феогнид,
Славный повсюду меж всеми людьми Феогнид из Мегары".
(Перев. В. В. Вересаева)

КСЕНОФАН
               
               Если бы руки имели быки, или львы, или кони,
               Если б писать, точно люди, умели они что угодно, -
               Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий
               Дали б бессмертным быки; их наружностью каждый
                сравнил бы
               С тою породой, к какой он и сам на земле сопричислен.
               Черными мыслят богов и курносыми все эфиопы,
               Голубоокими их же и русыми мыслят фракийцы.

  Перевод Ф. Зелинского

Вот уж пол подметен, руки вымыты, вымыты кубки...
Кто возлагает на нас дивно сплетенный венок;
Кто по порядку разносит душистое масло в сосудах;
Высится тут же кратер, полный утехой пиров;
Есть и другое в кувшинах вино, что сулит не иссякнуть, -
Сладкое: нежных цветов слышится в кем аромат;
Посередине хором льет ладан свой запах священный;
Чаши с холодной водой, сладкой и чистой, стоят;
Хлеб перед нами лежит золотистый, и гнется под грудой
Сыра и сотов густых пышно разубранный стол;
Густо украшен цветами алтарь, что стоит среди зала;
Песня, и пляска, и пир весь переполнили дом ...
Прежде всего благочестных толпа священною песнью
И речью чинной своей бога восславить должна.
Но возлиянье свершив и о том помолясь, дабы силы
Были дарованы пир благопристойно провесть -
Это ближайший наш долг! - не грех столько выпить, чтоб каждый,
Если не дряхл он, домой и без слуги мог дойти.
А из гостей тех почтим, кто, и выпив, нам с честью докажет,
Что добродетель живет в памяти, в слове его.
(Перев. Г. Церетели)

Гиппонакт Клазоменский

Гермес Килленский, Майи сын, Гермес милый!
Услышь поэта! Весь в дырах мой плащ, - дрогну.
Дай одежонку Гиппонакту, дай обувь!
Насыпь червонцев шестьдесят в мошну, веских!

   -----
              Богатства бог, чье имя Плутос, - знать, слеп он!
              Под кров певца ни разу не зашел в гости
              И не сказал мне: "Гиппонакт, пока тридцать
              Мин серебра тебе я дам; потом - больше".
              Ни разу так он не зашел в мой дом: трус он.
              Ты Гиппонакта вытолкать велел в шею,
              Дождем камней бродягу со двора выгнать.
Перевод Вяч.Иванова
   -----

…Бурной носимый волной.
Пускай близ Салмидесса ночью темною
Взяли б фракийцы его
Чубатые, — у них он настрадался бы,
Рабскую пищу едя!
Пусть взяли бы его, закоченевшего,
Голого, в травах морских,
А он зубами, как собака, ляскал бы,
Лежа без сил на песке
Ничком, среди прибоя волн бушующих.
Рад бы я был, если б так
Обидчик, клятвы растоптавший, мне предстал —
Он, мой товарищ былой!

Перевод В. Вересаева

Вальмики

Запев Вальмики к поэме «Рамаяна»

Выслушав песни Нарады Муни о подвигах Рамы,
Вальмики вышел к реке Тамасе, что б совершить омовенье,
Вода в реке спокойна, как добродетельный ум человека,
И услыхал он в лесу чету сладкоголосых журавлей…
Они перекликались, предаваясь супружеским играм,
Как, вдруг, охотник, на глазах Вальмики, выпустил стрелу,
И смертельно ранил стрелой сладкоголосого журавля,
Голова его безжизненно упала на свою трепетную грудь…
Увидев журавля, обагрённого кровью, журавлиха издала стон,
Из глаз её покатились искристые, жемчужные слёзы,
Предчувствуя вечную разлуку, журавль расправил свои крылья,
Чтобы в последний раз одарить свою подругу любовью.
Увидев птицу, пронзённую стрелой, услышав, плачь журавлиный,
От неоправданной жестокости Вальмики произнёс такие слова:

«Как ты жесток, убийца птиц, охотник!
Пронзил стрелой невинную ты птицу.
Лишил певунью счастья. Одиноким
И безутешным будет, плачь вдовицы.

Пусть плачь её, исполненный кручины,
Преследует стрелка до самой смерти.
Чтоб с этих пор и до своей кончины
Терзался б слёзной журавлиной песней…»

Невольно стих, слетевший с уст поэта,
На сердце отозвался состраданьем
К убитой птице, и привлёк вниманье
К столь необычной музе этой.
В одной её строке шестнадцать слогов,
Размер хорош певцам для исполненья,
Столь совершенный стих мне очень дорог,
Им воспою великую поэму.
Даровано вселенское виденье,
Сложу на песнь чарующие фразы,
Небесное снискал я вдохновенье,
Чтоб вспыхнул ярче свет деяний Рамы!
Ведь драгоценный столь размер поэмы,
В уста вложились волей Проведенья,
Им воспою деянье Бога Рамы,
Пусть будет дар мой – Богу в наслажденье!..

Вольный перевод А.Сигачёва

КОРИННА

Дела героев и героинь
На ионийский лад я пою.

 -----

Белоодежным я лишь пою
Танагриянкам песни мои;
Радости много город родной
В тех песнопеньях звонких нашел.
(перевод В. Вересаева)

Дочери Асопа

Муз фиалкоувенчанных
Дар поведаю – песнями
Славословить бессмертных.

О ту пору, как Зевс-отец,
Благ податель, избрал одну
Асопиду-Эгину: срок
Ей придет, - будет счастлива
На путях громовержца.

(перевод Я. Голосовкера)

ПИНДАР

ПЕРВАЯ ПИФИЙСКАЯ ОДА
 <«Этна»>
ГИЕРОНУ ЭТНЕЙСКОМУ,
отцу Диномена, правителя Этны,
на победу в колесничном беге.
Год — 470.

1с О кифара золотая!
Ты, Аполлона и Муз
Фиалкокудрых равный удел!
Мере струнной
Пляска, начало веселий, внемлет,
Вторят лики сладкогласные,
Когда, сотрясенная звучно,
Ты взгремишь,
Хороводных гимнов подъемля запев. 5
Копья вечного перуна гасишь ты,
И огнемощный орел
Никнет сонный,
Никнет на Зевсовом скиптре,
Быстрых роняя чету
Крыльев долу, —

1а Князь пернатых: облак темный
Над изогнутой главой
Вещим пеньем ты пролила,
Облак темный —
Сладкий затвор зеницам зорким,
И под влажной дремой гнет хребет
Ударами струн побежденный…
Сам Арей,
Буйный в бранях, прочь отметнув копие,
Легковейным услаждает сердце сном.
Сильны бессмертных пленять
Стрелы, их же
Глубоколонные Музы
С чадом искусным Лето
Мещут звонко!

1э Те же, кого не взлюбил Зевс, —
Внемля гласу Пиерид,
И на земле обуяны страхом, и средь неукротимых пучин; 15
И мятется, чья темница — Тартар тьмы, недруг богов,
Стоглавый Тифон, возлелеян некогда
Славным вертепом той ли страны киликийской, ныне же
Тяготеют Кумы приморской нагорья
И Сикелия на косматых оных персях, и небесный
Столп его грудь бременит — 20
Среброверхой Этны устой,
Вечной зимы кормилец снежный.

2с Чистыми кипя ключами,
Там неприступный огонь
Бьет из недр. Днем черный клубит
Огневые
Реки пожар, а во мраке хляби
Пышут бурей яропламенной
И скалы, вращая, уносят
С грохотом —
Испровергнуть в Понта глубокий простор.
А подземный Змий Ифестовы ручьи, 25
Грозные, жерлом струит
Вверх. И чудо —
Въяве предивное видеть!
Диво и повести внять
Тех, кто зрели:

2а Как под Этны чернолистной
Теменем и низиной,
На колючем ложе простерт,
Опирает
Узник об остины хребет язвимый…
Дай, Зевс, дай нам быть угодными 30
Тебе, что блюдешь над горой сей,
Над челом
Плодовитых долов! — ее ж освятил
Именем однореченный смежный град
Хвальный строитель, — и днесь
Этну славит
Игрищ Пифийских глашатай,
Краснопобедный глася
Лавр Иерона —

2э На колесничном ристаньи!
В путь готовым кораблям
Радость желанная — ветр попутный: он возврат мореходцам сулит 35
И прибыток. Их по слову про свое станем гадать:
Благое начало — благое знаменье:
Конскою славой городу слыть, и венцами краситься,
И греметь молвой на пирах звонкогласных!
Ты же, Ликиец, царь Дилийский, ты, Парнасской Касталии
Ключ возлюбивший! Блюди 40
Сие в сердце памятном, Феб!
Добрых людей блюди отчизну.

3с От богов вся доблесть в людях,
Все нам дары — от богов;
Разум мудрых, крепость борца,
Речь витии.
Я ж, победителя славя, целю
Копья песен медножалые:
Всех дальше я мечу их ринуть
И за грань
Мощным махом, звонкие, не прометнуть!.. 45
Пусть ему в теченьи долгом смертных дней
Те ж изобилья дары
С тем же счастьем
В лоно плывут неоскудно
И претерпенных несут
Зол забвенье!

3а Он вспомянет войн великих
Битвы: как в них устоял,
Крепкий духом; как добывал
Мышцей божьей
Почесть, ее ж ни единый Эллин
Не снискал,— стяжанья многого
Верховный венец велелепный! —
Ныне вновь,
Филоктита труд роковой разделив,
Ополчился вождь за друга: друга звал
Гордый на помощь, смирясь.
Так на Лимнос
(В былях поется) герои
К мучиму язвой стрелку
Плыли древле.

3э Сына Пианта приводят
Полубоги в бранный стан:
Он ниспровергнул Приамов город, он Данаев страды повершил,
55 Тело в немощи влачащий: суд то был вечных судеб!..
Да встанет же бог-исправитель в дни его
Пред Иеропом в час вожделенный, в годину чаянья!..
Муза! лепо нам пред лицом Диномена
Четвероконных мзду восславить: отчий дар ему ль не радость?
Муза! покорствуй мне: гимн
60 Обретем мы Этны царю,
Этны царю хвалу по сердцу,

4с Сыну град, свободы граду
Дал богозданный устав
С правдой Илла царь Иерон!
Род Памфила
И Ираклидов, Тайгета горцы,
По дорийскому обычаю,
В Эгимия древнем законе
Век прожить
Правдой дедов гордые внуки хотят.
65 С Пинда стремного сошли сыны побед
И одержали Амиклы
У предела
Тиндара чад белоконных,
Чьих искони процвела
Копий слава.

4а Зевс-свершитель! прав да будет
Голос молвы, что судил
Чести отчей равный удел
У Амены
Струй Этнейских — царям и воям!
Будь помощник,— да водитель — муж,
70 Наставник властителя-сына,
Свой народ
Возвеличив, дружный в нем строй водворит!
О Кронион! я молюсь, да низойдет
В грады пунийские мир,
Да утишит
Тусков воинские клики
Кумской обиды морской
Память злая!

4э Как там крушилась их сила
Властелином Сиракуз!
Он же и цвет их страны в пучину с быстролетных поверг кораблей,
75 И с Эллады угнетенной прочь сорвал рабский ярем!
Афинам пою Саламин — и взыскан я
Граждан приязнью; в Спарте мне петь Киферон: побоища,
Где легли костьми крутолукие Персы.
У берегов Имеры светлой Диномена чад могучих
Доблести гимн я воздам: 80 Они гимн стяжали в бою,
Вражеских воев мощь осилив!

5с Кто хранит в витийстве меру,
Кто разумеет вместить
В кратком слово многую речь, —
Нареканий
Меньше тому от людей. Избыток
Пресыщает; торопливые
Надежды не ждут. Чуждый подвиг,
Граждан толк
Тайно сердца темную глубь бременит.
85 Лучше зависть все ж, чем жалость! Славен будь!
Подвиги множь! Правь народ
Прав кормилом!
Пред наковальнею чести
Выкуй нелживый язык,
Ковщик правды!

5а Легкой искрой слово реет;
Но из властительных уст
Тяжко ляжет! Многих ты благ
Управитель:
Много свидетелей зрят управу.
Щедрый нрав блюди; и, добрую
Молву возлюбив, неустанно
Расточай,
Корабленачальник искусный, ветрам
Смей вверять раздутый парус. Не ищи
Выгод обманчивых, друг!
Наше имя
Переживет нас, и слава
Об отошедших прейдет
В роды смертных.

5э Жизнь их молва перескажет
Дееписцам и певцам.
Крез человеколюбивый вечно будет памятен сердцу людей;
95 В медяном быке сжигатель, недруг всем — царь Фаларид,
И нежные струны под кровлей праздничной
Имя его сдружить не хотят с песнопеньем отроков.
Друг! удача — первое благо; за нею ж
Клада нет краше доброй славы; но кто оба дара вкупе
Взял от богов,— улучил
Вожделенный жребий земли:
Жизни приял венец превысший!
Перевод В. И. Иванова

ПЕРВАЯ  ОЛИМПИЙСКАЯ  ОДА  «Пелоп»
ГИЕРОНУ СИРАКУЗСКОМУ
и коню его Ференику на победу в скачке.
Год — 476.

1с Лучше всего на свете —
Вода;
Но золото,
Как огонь, пылающий в ночи,
Затмевает гордыню любых богатств.
Сердце мое,
Ты хочешь воспеть наши игры?
Не ищи в полдневном пустынном эфире
Звезд светлей, чем блещущее солнце, 
5   Не ищи состязаний, достойней песни,
Чем Олимпийский бег.
Лишь отсюда многоголосый гимн
Разлетается от мудрых умов,
Чтобы славить Кронида
10   У блаженного очага Гиерона —
1а Гиерона, который владеет
Скиптром правосудия в стадообильной Сицилии,
Гиерона, у которого в житнице —
Наливные колосья всех добродетелей,
Гиерона, который блещет
Славословием песнопений
Среди нашего веселья на его гостеприимном пиру. 15
 Сними же с гвоздя
Дорийскую лиру,
Если в душу скользнула сладкою заботою
Радость о Писе и о Ференике2,
Который, мчась при Алфее, 20   
Не касаем бичом,
Причастил победе своего господина —
1э Царя Сиракуз,
Любителя конеборств.

Слава Гиерона сияет
В этом славном мужами поселенье лидийского Пелопа —
Пелопа, которого полюбил держатель земли Посидон, 25
  Когда Клото воздвигла его из чистой купели
С плечом, блиставшим слоновьей костью.

…Но нет3, это сказки:
Ведь так часто людская молва
Переходит за грани истины;
И сказания, испещренные вымыслами,
Вводят в обман.
2с Ведь Харита,
30   Подательница всего, что нам мило,
Столько уж раз
Представляла нам неверное верным!
Нет: бегущие дни — надежнейшие свидетели:
Человек о богах
35   Должен говорить только доброе,
И на нем не будет вины.
Пелоп, сын Тантала!
Я скажу о тебе иное, чем предки:
Я скажу, что некогда твой отец,
Созывая богов на милый Сипил,
Благозаконно
Воздавал им пиром за пир, —
И когда-то сверкающий трезубцем бог
40   Схватил тебя и унес,
2а Ибо страсть придавила его сердце.
На своих золотых конях
Он вознес тебя к Зевсу в небесный широкославный чертог,
Где такая же страсть поселила потом Ганимеда4.
45   Ты исчез,
И люди искали, но не нашли тебя для матери;
А завистник-сосед
Стал, таясь, рассказывать людям,
Как в воду, кипящую на огне,
Острым изрубленное ножом,
Падало тело твое,
Как делили его за столом на куски и ели.


50   2э Нет!
Я не смею назвать людоедами богов!
Слишком часто кара настигала богохульников.
Если олимпийцы чтили когда-нибудь смертного
Это был Тантал;
Но не мог он переварить своего великого счастья — 55
За великую гордыню понес он от вышнего Отца
Величайшую казнь:
Исполинский камень, нависший над лбом.
Он рвется его свалить,
Он забыл блаженный покой, 60
3с В безысходной жизни он окутан мучением,
Четвертым к трем5 —
Потому что он похитил у вечноживущих
Для сверстных себе6 застольников
Нектар и амвросию,
В которых было бессмертье.
65   Неправ,
Кто надеется, человек, укрыться от ведома бога!
Оттого-то
И вернули его сына бессмертные
К кратковременной доле жителя земли.

А когда расцвели его годы,
Когда первый пух отемнил его щеки,
70   Он задумался о брачной добыче,
3а О славной Гипподамии, дочери писейского отца.
Выйдя к берегу серого моря,
Он один в ночи
Воззвал к богу, носителю трезубца,
К богу, чей гулок прибой, — 75   
И бог предстал пред лицом его.
Сказал Пелоп:
«Если в милых дарах Киприды
Ведома тебе сладость, —
О Посидон!
Удержи медное копье Эномая,
Устреми меня в Элиду на необгонимой колеснице,
Осени меня силой! 80
  Тринадцать мужей, тринадцать женихов7
Погубил он, отлагая свадьбу дочери:
3э Велика опасность, и не для робкого она мужа, —
Но кто и обречен умереть,
Тот станет ли в темном углу праздно варить бесславную старость,
Отрешась от всего, что прекрасно?
Испытание это — по мне,
А желанная победа моя — от тебя!» 85
  Он сказал —
И слова его были не праздными.
Для славы его
Дал ему бог золотую колесницу и коней с неутомимыми крыльями8.

4с Он поверг Эномаеву мощь,
Он возлег с его дочерью,
И она родила ему шесть сыновей,
Шесть владык, блистающих доблестью.
А теперь,
90   Почитаемый ярью кровавых возлияний,
Он почиет у Алфейского брода,
И несчетные странники стекаются к его могиле
Помолиться у алтаря.95
Но слава его,
Слава Пелопа
Далеко озирает весь мир с Олимпийских ристалищ,
Где быстрота состязается с быстротой
И отважная сила ищет своего предела;
И там победитель
100   До самой смерти
Вкушает медвяное блаженство
4а Выигранной борьбы, —
День дню передает его счастье,
А это — высшее, что есть у мужей.
А мой удел —
Конным напевом, эолийским ладом
Венчать героя.
105   Я знаю:
Никого из ныне живущих,
Столь искушенного в прекрасном, столь превосходного в могуществе,
Не прославим мы складками наших песен.
Некий бог, пекущийся о твоих помышлениях,
Бдит и над этим твоим признанием, Гиерон. 110   
Если он не оставит тебя —
Я верю, что я вновь еще сладостней прославлю
4э Стремительную твою колесницу10,
Проложив колею благодетельной хвалы
По склонам издали видного Крония:
Самую крепкую стрелу свою
Муза еще не сработала для меня. 115 
 Разным людям — разное величие;
Высочайшее из величий — венчает царей;
О, не стреми свои взоры еще выше!
Будь твоей долей —
Ныне попирать вершины;
А моей —
Обретаться рядом с победоносными,
Первому во всем искусстве перед эллинами.

Песнь 3, олимпийская, <«Крез»>.
ГИЕРОНУ СИРАКУ3СКОМУ,
сыну Диномена, на победу в колесничном беге.
Год — 468.


1с    Владычицу благоплодной Сицилии,
Деметру и Кору в синем венке
Воспой, Клио,
Дарительница сладких даров,
И воспой стремящихся гиероновых коней
В олимпийском беге,
1а Где гордая победа и блещущая Харита 5
  Ринули их над ширью пенного Алфея,
Ими стяжав блаженные венки
Сыну Диномена, —
1э — и грянул люд:
«Трижды счастлив тот, 10
  Кому от Зевса дано в удел
Многолюднейшее владычество меж эллинов!
Он умеет горы своих богатств
Не окутывать черным плащом темноты:
2с Храмы полны празднествами закланий его, 15
  Улицы полны гостеприимством пиров его,
Золото его мерцающим блеском горит
На высоко выделанных треножниках
2а Перед храмами
Где святую Фебову землю 20
  Орошают дельфийцы касталийской струей».

   Богу, богу
Да воздастся наш блеск —
Нет на свете вернейшего блага!
2э Так когда-то
Владыку лидян, обуздателей коней,
В час свершения Зевсова суда, 25
  В час, как Сарды пали под персидскую рать,
Спас Креза
3с Феб Аполлон о золотом мече.
Нечаянного достигнув слезного дня,
Не желал властелин ждать рабской неволи: 30
  Он воздвиг костер
Перед кованными медью палатами,
3а Он взошел на него
С верной женой и неутешными кудрявыми дочерьми,
Он воздел ладони к крутым небесам, 35
3э Он вскричал:
«Непосильный бог!
Где благодарность вышних?
Где Феб — владыка?
Вот губится Алиаттов дом 40
  За несчетные [пифийские дары мои],
4с [Рушится город] перед персами,
Кровью потек золотой Пактол,
Неподобно ведут женщин из крепких теремов; 45
4а И, грозная прежде, мила теперь
Сладчайшая смерть».
Так молвил Крез
И мягко ступающему слуге
Повелел поджечь деревянный сруб.
Вскрикнули девы, 50
  Милыми руками обвивая мать,
4э Ибо всех смертей страшнее — предвидимая.
Но когда просквозила уже костер
Яркая мощь грозного огня, —
Вывел Зевс 55
  Тучу, в черный окутанную мрак,
И хлынул на рыжее пламя.
5с Не превыше веры
Забота богов:
Делосский Феб
И старца-отца и узконогих дочерей 60
  Унес на покой в края гипербореян, —
5а Ибо чтил он богов,
Ибо больше всех
Присылал он в божественные Дельфы.

   Так и ныне меж владеющих Элладою
Ни единый не скажет смертный,
5э Будто столько нес он золота Локсию, 65
  Как ты,
прославляемый Гиерон!
Кто не кормится завистью,
У того на устах вечная хвала
Любимцу богов,
Любителю копей,
Воину— мужу,
Носителю Зевсова [праведного] скиптра, 70
6с Причастнику синекудрых Муз,
Прежде — грозному [силой рук],
[Ныне — мирно] следящего насущный [час].

   Коротка жизнь,
6а А крылатая надежда смущает ум 75
  Мимолетных смертных; но владыка Феб
Молвил недаром сыну Ферета:
«Кто смертен — тот взращивай двойную мысль:
6э Что завтра — твой последний рассвет, 80
  И что пятьдесят еще лет
Довершишь ты, погруженный в богатство.
Честное твори и душой веселись,
Ибо это — лучшая из прибылей».

7с Разумеющему ясно слово мое: 85
  Нетленен глубокий эфир,
Не испятнана морская волна,
Вечно отрадно золото,—
Человеку же не дано,
Миновавши убеленную старость,
7а Воротить себе юношеский цвет.
Но лучистая доблесть 90
  Но меркнет вслед смертному телу,
Ибо Муза — питательница ее.
Ты, Гиерон,
7э Миру явил лучший цвет удачи;
А кто счастлив в свершениях,
О том не промолчат, 95
  И в правдивой той похвале
Помянется песнею и этот тебе медвяный дар
Кеосского соловья.

Перевод М.Гаспарова


 
ЭСХИЛ


Песня хора (Стасим первый) из трагедии «Персы»


Хор

                Ты персов, о Зевс, огромную рать,
                Что силой тверда и славой горда
                Была, погубил,
                Ты ночью беды, ты мраком тоски
                Покрыл Экбатаны и Сузы.
                И матери рвут дрожащей рукой
                Одежды свои,
                И льются потоком слезы на грудь
540                Измученных женщин.
                И юные жены, мужей потеряв,
                Горюют о тех, с кем ложе любви,
                Отраду и счастье цветущих лет,
                Делили, на мягких нежась коврах,
                И плачут в тоске неизбывной.
                Я тоже скорблю о павших бойцах,
                О доле их горестной плачу.

Строфа 1                Вся стонет Азия теперь,
                Осиротевшая земля:
550                "Повел их за собою Ксеркс,
                Их гибели виною Ксеркс,
                Все это горе неразумный Ксеркс
                Уготовил кораблям.
                Почему, не зная бед,
                Правил Дарий, древних Суз
                Повелитель дорогой,
                Славных лучников начальник?"

Антистрофа 1            С пехотой вместе моряки
                На темногрудых шли судах,
560                На быстрокрылых шли судах,
                Навстречу смерти - на судах,
                Врагу навстречу, прямо на клинок
                Ионийского меча.
                Царь и тот, нам говорят,
                Чудом спасся и бежал
                По фракийским, полевым,
                Стужей скованным дорогам.

Строфа 2                Бедные те, кто по воле злой
                Рока погибли первыми там,
570                У берегов Кирхейских! Вопи,
                Без удержу плачь, кричи, рыдай,
                К небу вздымай пронзительный стон
                Боли и скорби, тоску излей
                Кликом протяжным, терзай сердца
                Жалобным воем!

Антистрофа 2            Носит волною морской тела,
                Жадно немые чада пучин
                Трупы зубами рвут на куски!
                Полон тоски опустевший дом,
580                Горем убиты мать и отец,
                Сына-кормильца у стариков
                Отняли. Вот и до них дошла
                Страшная новость.

Строфа 3                Азия больше не будет
                Жить по персидской указке.
                Больше не будут народы
                Дань приносить самодержцам,
                В страхе не будут люди
                Падать наземь. Не стало
590                Царской власти сегодня.

Антистрофа 3            Люди язык за зубами
                Сразу держать перестанут:
                Тот, кто свободен от ига,
                Также и в речи свободен.
                Остров Аянта, кровью
                Залитый, стал могилой
                Счастья гордого персов.

Перевод с древнегреч. С.  Апта.

;;;;;

; ;;; ;;;;;;;, ;;; ;;; ;;;;;;
;;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;
535;;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;
;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;;:
;;;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;
;;;;;;;;;;;;;;
;;;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;
540;;;;;;;;, ;;;;;; ;;;;;;;;;;.
;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;,
;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;,
;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;, ;;;;;;;,
545;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;;;.
;;;; ;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;;;
;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;;.

;;; ;;; ;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;
;;;;; ;;;;;;;;;;;.
550;;;;;; ;;; ;;;;;;, ;;;;;,
;;;;;; ;; ;;;;;;;;, ;;;;;,
;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;;;;.
;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;-
555;; ;;;; ;;;;;;; ;;;;
;;;;;;;; ;;;;;;;;;,
;;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;

;;;;;; ;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;;
;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;
560;;;; ;;; ;;;;;;, ;;;;;,
;;;; ;; ;;;;;;;;, ;;;;;,
;;;; ;;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;; ;; ;;;;;; ;;;;;.
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;
565;;;;; ;;;;;;;;;;;
;;;;;; ;; ;;;;;;;;;
;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;;.

;;; ;; ;;; ;;;;;;;;;;;, ;;;,
;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;, ;;,
570;;;;; ;;;; ;;;;;;;;, ;;,
;;;;;;;;: ;;;;; ;;; ;;;;;-
;;;, ;;;; ;; ;;;;;;;;
;;;;;;; ;;;, ;;:
;;;;; ;; ;;;;;;;;;;
575;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;.

;;;;;;;;;;; ;; ;;;;, ;;;,
;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;, ;;,
;;;;;; ;;; ;;;;;;;;, ;;.
;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;-
580;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;
;;;;;;;; ;;;, ;;,
;;;;;;;;; ;;;;;;;;
;; ;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;.

;;; ;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;
585;;;;;; ;;;;;;;;;;;;;;,
;;;; ;;; ;;;;;;;;;;;;;
;;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;,
;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;;;;;
;;;;;;;: ;;;;;;;;
590;;; ;;;;;;;; ;;;;;.

;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;
;; ;;;;;;;;: ;;;;;;; ;;;
;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;,
;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;.
595;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;;
;;;;;;; ;;;;;;;;;;
;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;.

Песня хора (Стасим первый) из трагедии "Агамемнон"

СТАСИМ I
Хор
Стро­фа I
Они позна­ли, как разит Зевс,
И явен гнев его очам всех.
Свер­шил­ся выш­них пра­вый суд. Кто ска­жет,

370 Что до зем­ли
Дела нет небе­сам,
До попран­ных дела нет
Свя­тынь богам, — дерз­кий, лжет!
С потом­ков взы­щет мзду
За свя­тотат­ство бог,
За буй­ство жад­ных вожде­ле­ний,
За пре­сы­щен­ное над­ме­нье.
Во всем блюди меру ты! Малых благ
Долей будь дово­лен
380 В серд­це сми­рен­но­муд­ром.
Всех сокро­вищ­ниц зла­том
Не отку­пит­ся гор­дый,
Кто вели­кий воз­мнит алтарь
Веч­ных правд нис­про­верг­нуть.
Анти­стро­фа I
Нашеп­чет пагуб­ный совет страсть, —
Ее ж заслал, вины пред­те­чей, злой рок, —
Сулит покрыть следы. Но дел пре­ступ­ных
Не ута­ить:
Страш­ный в них тле­ет свет.

390 Под­су­ну­тых в сбыт монет
Под­дель­ный блеск меной стерт,
И низ­кий черен сплав:
Пре­ступ­ник узнан так!..
Ребе­нок гонит­ся за птич­кой, —
А на стра­ну про­кля­тье пало!
Вот­ще молить всех богов: глух судья!
Род сте­реть зло­дея
Алчет свя­тая Прав­да.

Ты, при­шлец в дом Атридов,
400 Гость Парис, за хлеб, за соль,
Свя­тота­тец, хозя­и­на
Выкрал лестью супру­гу!
Стро­фа II
Она ушла, родине в дар мечи
И копий лес, путь мор­ской, рат­ный труд оста­вив,
Неся тро­ян­цам пагу­бу в при­да­ное.
Порх­ну­ла пташ­кой из тере­мов! Порог
Непре­сту­пи­мый пере­шла…
Про­вид­цы так дому пели горе:

410 «Увы, увы, кня­жий дом! пустын­ный дом!»
И ложе, увы, сирое! Ушла жена
От мужа… Тих мрач­ный дом!…
Не отмщен, не заклей­мен
Злой побег… Но веры нет
В ее побег! Не ее ль
Все царит в сих чер­то­гах при­зрак?
Изва­я­ний пре­крас­ных
Нена­вист­но пре­льще­нье:
Алчут очи живой кра­сы!
Где ты, где, Афро­ди­та?
Анти­стро­фа II
420 Тос­ка люб­ви маре­во страст­ных нег,
Меч­та­тель­ных чар обман в том­ных снах явля­ет.
Про­стер­лась облак тон­кий удер­жать рука, —
Сколь­зя и тая, мимо, в пустую даль,
На кры­льях невоз­врат­ных грез,
Тро­пой теней реет при­зрак милый…
Печа­лен муж; сир сто­ит чер­тог царев;
Но гор­шая в домы граж­дан скорбь вошла.
Элла­да вся шлет на брань
В край чужой сво­их сынов.
430 Каж­дый кров оси­ро­тел,
Поки­ну­тый. Плач тво­рят
По род­ным, по кор­миль­цам семьи.
Мужа за море сла­ли:
Мужа вза­мен при­ем­лют
Лишь доспе­хи, да пеп­ла горсть
В погре­баль­ном ков­че­ге.
Стро­фа III
Меня­ла ты, сечи бог,
Злой Арей! В бой несешь,
Ростов­щик ску­пой, весы:

440 Даешь в обмен — персть за кровь,
Золу за жизнь. Мужа взял —
Отдал прах… Не золо­то —
Прах; но весит с данью слез
Пепел в урне тяже­ло!
Ее при­ем­ля, мерт­вых сла­вят: этот был
Испы­тан­ный вои­тель; тот
Драл­ся, как лев…
«Да, за жену чужую кровь», —
Роп­щет тол­па, — «мы щед­ро льем».
450 Так на вла­дык-зачин­щи­ков
Копит народ обиду.

Сколь­ко ликов пре­крас­ных
Окрест Трои блуж­да­ют,
Чей побед­ный почи­ет сонм
В чуже­даль­ней моги­ле!
Анти­стро­фа III
Клянет мол­вы гнев глу­хой
Брань царей; с вое­вод
Тре­бу­ет цены за кровь.
Все ждешь: в ночи весть при­дет

460 Ужас­ная, Мра­ка дочь…
Враг богам, кто кровь лиет,
Не жалея. Чер­ные
Вслед летят Эри­нии
За тем, кто сча­стьем взыс­кан­ный, попрал закон,
Меня­ют долю: пала мощь;
В бес­че­стье честь
Бог обра­тил. Ничто­же­ство —
Гор­дых удел; и след их — стерт.
Сла­ва — тяж­ка, и мол­нией
470 Взор зажи­га­ет Зев­са.
Доли вер­ной хочу я,
Неза­вид­ной: ни сла­вы
Раз­ру­ши­те­ля, ни цепей
Подъ­яре­м­но­го пле­на.
Эпод
По горо­ду молвь идет:
«Победы весть! Знак в ночи
Вспых­нул!..» Знак? Но под­лин­ный
Гла­гол — кто ска­жет? Лжи­вый нам демон льстит.
Безу­мец раз­ве, иль ребе­нок, блеск огня

480 Увидев­ший, верить рад на миг все­му,
Чтоб обман узнав, чрез миг
Гор­шей зреть тще­ту надежд.
Жене к лицу — власть ее, —
До вре­ме­ни, наугад, тор­же­ст­во­вать.
Жена нетер­пе­ли­ва: дол­гим кажет­ся
Ей ждать годин, и сро­ков ждать.
Но посты­дит
Жен­ских уст кич­ли­вость бог.

Перевод Вяч.Иванова
 

ВАКХИЛИД

ДИФИРАМБ 17, ЮНОШИ, ИЛИ ФЕСЕЙ
(ДЛЯ КЕОССКОГО ХОРА НА ДЕЛОССКОМ ПРАЗДНЕСТВЕ)
      {МОЛОДЕЖЬ, ИЛИ ТЕСЕЙ]

      {Строфа I]

      Волны грудью синей рассекая,
      Море Критское триера [1] пробегала,
5     А на ней к угрозам равнодушный
      Плыл Тесей, и светлые красою
      Семь юниц, семь юных ионийцев...
      И пока в угоду Деве браней [2]
      На сиявшей парус Бореады
10    Налегали девы [3], Афродита,
      Что таит соблазны в диадеме,
      Меж даров ужасных жало выбрав,
      В сердце Миносу царю его вонзила,
      И под игом страсти обезволен,
15    Царь рукой лица коснулся девы
      Эрибеи, с ласкою коснулся...
      Но в ответ потомку Пандиона [4]
      «Защити!» юница завопила...
      Обернулся тут Тесей, сверкая,
20    Заметались темные зеницы;
      Жало скорби грудь ему пронзило
      Под ее блистающим покровом,
      И уста промолвили: «О чадо
      Из богов сильнейшего — Кронида [5],
25    У тебя бушуют страсти в сердце,
      И рулем не правит совесть, видно,
      Что герой над слабыми глумится».

      {Антистрофа I]

      «Если жребий нам метали боги
30    И его к Аиду [6] Правда клонит,
      От судьбы мы не уйдем, но с игом
      Произвола царского помедли.
      Вспомни, царь, что если властелином
      Зачат ты на ложе Зевса дщерью
35    Феника, столь дивно нареченный,
      Там, на склонах Иды [7], то рожденьем
      И Тесей не жалок: Посейдону
      Дочь меня Питтеева [8] родила,
      Что в чертоге выросла богатом,
40    А на пире брачном у невесты
      Золотое было покрывало,
      Нереид [9] подарок темнокосых.
      Говорю ж тебе и повторяю,
      О, кносийских [10] ратей повелитель,
45    Или ты сейчас же бросишь сам
      Над ребенком плачущим глумиться,
      Иль пускай немеркнущей денницы
      Мне сиянья милого не видеть,
      Если я сорвать тебе позволю
50    Хоть одну из этих нежных веток.
      Силу рук моих изведай раньше, —
      А чему потом случиться надо,
      Это, царь, без нас рассудят боги».

      {Эпод I]

55    Так доблестный витязь сказал и умолк,
      И замерли юные жертвы
      Пред этой отвагою дерзкой...
      Но Гелиев зять [11] в разгневанном сердце
      Узор небывалый выводит,
60    И так говорит он: «О Зевс, о отец
      Могучий, коль точно женою
      Рожден я тебе белорукой,
      С небес своих молнию сыну
      Пошли ты, и людям на диво
65    Пусть огненной сыплется гривой!
      Ты же, мощный, коль точно Эстра
      Тебя колебателю суши
      Дала Посейдону в Трезене [12],
      Вот эту златую красу [13],
70    Которой десница сияла,
      Отважно в отцовский чертог снизойдя,
      Вернешь нам из дальней пучины.
      А внемлет ли Кроний сыновней мольбе,
      Царь молний, увидишь не медля...»

75    {Строфа II]

      И внял горделивой молитве Кронид,
      И сыну без меры могучий
      И людям на диво почет он родит:
      Он молнией брызнул из тучи, —
80    И славою полный воспрянул герой,
      Надменное сердце взыграло,
      И мощную руку в эфир голубой
      Воздел он, и речь зазвучала;
      Вещал он: «Ты ныне узрел, о Тесей,
85    Как взыскан дарами отца я,
      Спускайся же смело за долей своей
      К властителю тяжко гремящих морей,
      И, славой Тесея бряцая,
      Заросшая лесом земля загудит,
90    Коль так ей отец твой державный велит».
      Но ужас осилить Тесея не смог:
      Он за борт, он в море шагает...
      И с лаской приемлет героя чертог,
      А в Миносе мужество тает:
95    Триеру велит он на веслах держать.
      Тебе ли, о смертный, судьбы избежать?

      {Антистрофа II]

      И снова по волнам помчалась ладья,
      Покорна устам Бореады...
100   И в страхе теснилась афинян семья,
      Бросая печальные взгляды
      На пену, в которой сокрылся герой;
      И с глаз их, как лилии, нежных
      Горячие слезы сбегали порой
105   При виде судеб неизбежных.
      Тесея ж дельфины, питомцы морей,
      В чертог Посейдона примчали, —
      Ступил за порог, — и отпрянул Тесей,
      Златого Нерея узрев дочерей:
110   Тела их, как пламя, сияли...
      И локоны в пляске у дев развились,
      С них ленты златые каскадом лились...
      И, мерным движеньем чаруя сердца,
      Сребрились их гибкие ноги.
115   Но гордые очи супруги [14] отца
      Героя пленяли в чертоге...
      И Гере подобясь, царица меж дев
      Почтила Тесея, в порфиру одев.

      {Эпод II]

120   И кудри герою окутал венец...
      Его темно-розовой гущей
      Когда-то для брачного пира
      Ей косы самой увенчала Киприда,
      Чаруя, златые увила...
125   И чудо свершилось... и для бога оно —
      Желанье, для смертного — чудо:
      У острой груди корабельной, —
      На горе и думы Кносийцу [15], —
      Тесей невредим появился...
130   А девы, что краше денницы,
      Восторгом объяты нежданным,
      Веселые крики подъяли,
      А море шумело, напев
      Товарищей их повторяя,
135   Что лился свободно из уст молодых...
      Тебе, о Делосец [16] блаженный,
      Да будешь ты спутником добрых,
      О царь хороводов родимых!

Перевод И.Анненского

Песнь 6, олимпийская.
ЛАХОНУ КЕОССКОМУ,
сыну Аристомена,
на победу в беге среди мальчиков,
чтобы петь перед домом победителя.
Год — 452.

 
с Лахон, Лахон-Залучитель
Залучил от великого Зевса
Лучшую славу быстроногих,
Такую стяжав победу,
За какие и в прежние годы
Виноградный Кеос, 5
  Побеждая в беге и в схватке,
Не раз был пет
Юношами в расцветших венках. 10
 
а А ныне тебе,
Чьи ноги — как ветер,
Тебе, победитель,
Сын Аристомена,
Пред домом твоим
От Урании36, царицы напевов,
Поется честь,
Ибо стало и твое одоление 15
  Славою Кеосу.

Перевод М.Гаспарова

Софокл
Песня хора (Стасим первый) из трагедии «Антигона»

СТРОФА ПЕРВАЯ

В мире много сил великих,
      Но сильнее человека
      Нет в природе ничего.
      Мчится он, непобедимый,
      По волнам седого моря,
      Сквозь ревущий ураган.
      Плугом взрывает он борозды,
      Вместе с работницей-лошадью,
      Вечно терзая Праматери,
      Неутомимо рождающей,
      Лоно богини Земли.
АНТИСТРОФА ПЕРВАЯ

Зверя хищного в дубраве,
      Быстрых птиц и рыб, свободных
      Обитательниц морей,
      Силой мысли побеждая,
      Уловляет он, раскинув
      Им невидимую сеть.
      Горного зверя и дикого
      Порабощает он хитростью,
      И на коня густогривого,
      И на быка непокорного
      Он возлагает ярмо.
СТРОФА ВТОРАЯ

Создал речь и вольной мыслью
      Овладел, подобной ветру,
      И законы начертал,
      И нашел приют под кровлей
      От губительных морозов,
      Бурь осенних и дождей.
      Злой недуг он побеждает,
      И грядущее предвидит
      Многоумный человек.
      Только не спасется,
      Только не избегнет
      Смерти никогда.
АНТИСТРОФА ВТОРАЯ

И гордясь умом и знаньем,
      Не умеет он порою
      Отличить добро от зла.
      Человеческую правду
      И небесные законы
      Ниспровергнуть он готов.
      Но и царь непобедимый,
      Если нет в нем правды вечной,
      На погибель обречен:
      Я ни чувств, ни мыслей,
      Ни огня, ни кровли
      С ним не разделю.

Перевод С.Мережковского

;;;;;


;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;.
335;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;
;;;;;, ;;;;;;;;;;;;;;
;;;;; ;;; ;;;;;;;;.
;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;;, ;;;
;;;;;;;, ;;;;;;;;, ;;;;;;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;; ;;;;
340;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;.


;;;;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;
345;;; ;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;
;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;;;;,
;;;;;;;;;; ;;;;:
;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;
350;;;;; ;;;;;;;;;;, ;;;;;;;;;; ;;
;;;;; ;;;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;
;;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;.


355;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;
;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;; ;;;;
;;;;;;;;;;: ;;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;
360;; ;;;;;;: ;;;; ;;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;:
;;;;; ;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;.


365;;;;; ;; ;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;
;;;; ;;; ;;;;;, ;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;,
;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;; ;;;;;,
370;;;;;;;;: ;;;;;; ;;; ;; ;; ;;;;;
;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;. ;;;; ;;;; ;;;;;;;;;
375;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;; ;; ;;;; ;;;;;.

Песня хора (Стасим первый) из трагедии "Эдип в Колоне"

    СТРОФА I



                Странник, в лучший предел страны,
                В край, конями прославленный,
                К нам ты в белый пришел Колон.
                Звонко здесь соловей поет
                День и ночь, неизменный гость,
                670         В дебрях рощи зеленой,
                Скрытый под сенью
                Плюща темнолистного
                Иль в священной густой листве
                Тысячеплодной
                И вечно бессолнечной,
                Зимним дыханием
                Не овеваемой,
                Где вдохновенный
                Блуждает восторженно
                680           Вакх-Дионис,
                Провожаемый хором
                Бога вскормивших богинь.

    АНТИСТРОФА 1



                Здесь, небесной вспоен росой,
                Беспрестанно цветет нарцисс -
                Пышноцветный спокон веков
                Превеликих богинь венец,
                И шафран золотой. Ручьи
                Не скудеют, бессонны,
                И льется Кефис
                690           Неутомимо,
                Мчится током стремительным,
                Плодотворящий,
                К равнине уносится
                И орошает
                Страну двоегрудую
                Чистым теченьем.
                Ее возлюбили
                Муз хороводы
                И Афродита
                700           С золотыми вожжами в руках.

    СТРОФА 2



                Есть тут дерево
                Несравненное, -
                Не слыхал о нем
                Я ни в Азии,
                Ни на острове
                На Пелоповом,
                У дорян, -
                И не сажено,
                И не сеяно,
                710           Самородное
                Устрашение
                Копий вражеских, -
                И цветет у нас
                В изобилии:
                Сизолистая маслина,
                Воскормительница детства.
                И никто - ни юный возрастом,
                Ни обремененный годами, -
                Ствол ее рукой хозяйской
                720      Не осмелится срубить.
                Око Зевса-Покровителя
                И Афина синевзорая
                Вечно дерево священное
                От погибели хранят.

    АНТИСТРОФА 2



                А еще у нас
                В граде-матери
                Есть не меньшая
                Слава гордая,
                Испоконная,
                730           Дар великого
                Божества:
                То коней краса,
                Жеребят краса
                И прекрасный труд
                Мореплаванья.
                Ты, о Крона сын,
                Посейдон - отец,
                Край прославил!
                Здесь смирительницу пыла -
                740      Для коня узду он создал.
                И корабль на мощных веслах
                Здесь впервые волей бога
                Дивно по морю помчался,
                Повинуясь силе рук,
                На волнах заколыхался,
                И его сопровождала
                Стая легкая стоногая -
                Нереиды - девы волн.


   Пер. С.Шервинского
 

Еврипид

Монолог Алкестиды из трагедии "Алкестида" ("Алькеста")

280 Еще живу, Адмет... Ты видишь, как?
                Последнюю пора поведать волю:
                Я жизнь твою достойнее своей
                Сочла, Адмет, и чтобы мог ты видеть
                Лучи небес, я душу отдала.
                О, жить еще могла бы я и мужа
                В Фессалии избрать себе по мысли,
                С ним царский дом и радости делить.
                Но мне не надо жизни без Адмета
                С сиротами... И юности услад
                Я не хочу, с тобой не разделенных...

                Пауза.

                290 Отцом и матерью ты предан... А они
                До старости уж дожили в довольстве,
                Ты был один у них.
                И умереть
                Они могли бы честно, уступивши
                Тебе сиянье солнца: на других
                Детей у стариков ведь нет надежды...
                И я могла бы жить, да и тебе
                Оплакивать жены б не приходилось,
                С сиротами вдовея... Видно, так
                Кто из богов судил... Да будет воля
                Его... А мне одно ты обещай.
                300 О мзде прошу неравной: ведь ценнее,
                Чем жизни дар, у человека нет...
                Ты скажешь сам, Адмет, что справедливо
                Желание мое... Люби детей (лаская детей),
                Как я люблю их! Ты ж их любишь? Правда?
                Ведь не безумец ты... О, сохрани
                Для них мой дом! Ты мачехи к сиротам
                Не приводи, чтоб в зависти детей
                Моих она, Адмет, не затолкала,
                Не запугала слабых... И змея
                310 Для пасынков ее не будет злее.
                Пусть сын в отце защитника найдет.
                Но ты (привлекает с ласкою дочь), дитя, когда
                невестой будешь,
                В жене отца найдешь ли мать? Тебя
                Убережет ли чистой?.. Доброй славы
                Твоей не опорочит ли и брак
                Не сгубит ли надежду целой жизни?
                Увы! Не мне невестой жениху
                Тебя вручать, и в муках материнства
                Не мать тебя поддержит, - а милей
                Нет никого родимой в этих муках.

                Пауза.

 Она молча ласкает дочь. Евмел стоит молча с опущенной головой, вырвав руку
                у дядьки.

                320 Я умереть должна... И смерть придет
                Не завтра... мне и дней считать не надо...
                Минута, и Алькесту назовут
                Средь тех, кто жил...

(Приподнимается и воздевает руки с благословением сначала над Адметом, потом
                над детьми.)

                Да будет счастье с вами!
                С тобой, Адмет: ты добрую жену
                Имел, - гордись. Вы ж, дети, материнской
                Живите славой, светлы на земле...

Перевод Иннокентия Анненского

Выходной монолог Иона из трагедии "Ион"


                Четверня с горящей колесницей...
                Это Гелий огибает землю,
                И бегут испуганные звезды
                В лоно свежей ночи.
                Уж Парнаса, недоступны людям,
                Нам на радость осветились выси,
                Уступая солнцу,
                И безводных в сенях Аполлона
                90 Смол клубятся дымы.
                На треножник села освященный
                Дельфов дочь и эллинам поет,
                Фебовы угадывая речи.

                Вдали слышен неясный шум голосов.

                Ион
                (на этот шум)

                Вы, дельфийцы, свита Феба, вы!
                К серебру кружений касталийских
                Поспешайте, чтобы в храм вступить
                Светлоорошенным...
                Но уста, сомкнутые во благо,
                100 Там для слов лишь Феба отверзайте,
                Языком божественным рожденных...
                Мы же здесь, привычным с малолетства,
                Отдадим трудам себя, и вход
                В Фебов дом от пыли веткой лавра
                Мы очистим - свежей веткой лавра
                Окропим водою плиты, птиц
                Отпугнем, чтоб портить не летали
                Светлые дары... Стрелу в крылатых!

                Мимика.

                Без отца, без матери, кому ж
                110 И послужим мы, когда не храму?
                Это он нас вырастил...
                (Принимается за работу.)

                Пауза.

                Строфа Ой ты, свежая ветка,
                Нет на свете прекрасней!
                Чище мети, о ветка,
                Фебовы сени...
                Ты из садов нетленных,
                Там, где, ключом пробившись
                Светлым и вечным, поят
                120 Росы тот мирт зеленый,
                Что подарил мне ветку.
                Дружно с крылом быстрым
                Солнца мой день проходит...
                О Пеан, о Пеан, о!
                Благословен да будет
                Сын Латоны вовеки!

               Антистрофа Добрым трудом, о боже,
                Благословенно чту я
                130 Трона Вещей преддверье...
                Славен и труд наш,
                Если богам мы служим,
                Вечным богам, не смертным...
                И не устану, божье
                Благословляя иго,
                Славя кормильца Феба...
                Феб ли меня не нежил?
                140 Он ли отцом мне не был?
                О Пеан, о Пеан, о!
                Благословен да будет
                Сын Латоны вовеки!

Ион обметает пол и двери. Пауза. Потом он опускает ветку в воду и кропит ею
                вокруг.

                Эпод Довольно влачить листья,
                Листья лавра по плитам!
                Из золотых сосудов
                Пусть источник земной упадет,
                Касталийскою пеной венчанный,
                150 От руки не познавшего ложа...

                Пауза. Ион кропит.

                Так всегда бы, всю жизнь
                Только Фебу служить...
                Если жребий менять, так только на счастье.

             Мимическая сцена с воображаемыми на сцене птицами.

                Ба... глядите...
                Птиц-то, птиц-то летит...
                Их парнасский покинут ночлег...
                Гей вы! Прочь!.. Пощадите карниз...
                Золоченую сень пожалейте...
                Дальше, дальше, вестник Кронидов!
                160 Пусть осилил ты клювом кривым
                Всех крылатых, - стрелы не осилишь...
                (Поднимает лук и накладывает стрелу.)
                Вот еще - норовит к алтарю...
                Это - лебедь! Пурпурные ноги
                Уноси, белокрылый, отсюда!
                А не то даже Фебовой лире тебя
                Не спасти: заглушит ее звон тетива.
                На делийских озерах спасайся, а здесь
                Как бы кровью, гляди, не окрасить свои
                Сладкозвучные песни...
                170 Ба... а это?.. глядите... а там
                Что за новая птица?..
                Иль под самым карнизом она собралась
                Свить детенышам дом?
                (Нацеливается.)
                Эй, смотри, чтобы пение стрел
                Не спугнуло, крылатый, тебя!..
                Ты не слушаешь? Нет?
                (Натягивает лук.)
                Говорю: на бурливый Алфей улетай,
                Выводи свою семью в истмийские рощи!
                А у нас не для вас ярко блещут дары
                Близ палат Аполлона.
                (Опускает и, вновь грозясь, поднимает лук.)
                180 Только стыдно мне вас убивать,
                Вы ведь носите людям
                Олимпийца слова, а не то б...
                Ой, смотри ты... Я Фебов слуга,
                И на что для него не дерзну я.

Перевод Иннокентия Анненского

Монолог герольда из трагедии "Умоляющие" ("Просительницы")

                Уверенность слепая,
               480 Вздымая дух, сгубила не один
                Уже народ.
                Когда в собранье люди
                Решают, быть войне или не быть,
                Никто себя не чает мертвым, вражьи
                Лишь грезятся нам трупы. Если б смерть
                В собраньях появлялась, так Эллада
                Не гибла бы, быть может, как теперь,
                В безумной жажде браней.
                Всякий знает,
                Что хорошо, что дурно. Кто б из двух
                Вещей не выбрал лучшей? Отчего же
                Упрямо в толк никак мы не возьмем,
                Насколько мир войны прекрасней, музам
               490 Любезный мир и ненавистный ада
                Исчадиям; и златом и детьми
                Богатый мир. А мы заводим войны,
                Порабощаем слабого, мужи -
                Мужей и города - друг друга.
                Ты за мужей, восставших на богов,
                Вступаешься. Их погубила дерзость.
                А ты тела их хочешь хоронить.
                Да разве ж не поклялся Капаней,
                К стене приставив сходни, город рушить,
                Хотя бы бог того не допускал?..
                Что ж? Скажешь: смерть, его испепелив
                Перуном, не была достойной карой
               500 Для дерзкого? А не сама ль земля
                Разверзлась, чтоб принять в свои глубины
                Гадателя и с лошадьми? И разве
                Другие с раскроенной головой
                Под стенами не пали? Если лучшим
                Себя судьей не мнишь ты, чем Кронид,
                Признай, что злых он покарал по правде.
                Для мудрого милей, чем дети, нет,
                Но тотчас вслед - родители, отчизна,
                И должен он ее приумножать,
                А не крушить. Опоры нет ни в дерзком
                Вожде, ни в моряке. Они должны
                И в бурю быть спокойны. Осторожность -
               510 Нет мужества надежней меж людей.

Перевод Иннокентия Анненского

Аристофан

Песня хора (Парод) из комедии  «Облака»


 Издали доносится пение Облаков.

                Строфа 1

                Первое полухорие

                Вечные Облака!
           Встаньте, явитесь, росистые, мглистые, в легких одеждах!
           Бездны Отца-Океана гудящие
           Кинем, на горные выси подымемся,
                Лесом покрытые,
           С вышек дозорных на сторону дальнюю
           Взглянем, на пашни, на пышные пажити!
           Взглянем на реки, бурливо-журчащие,
           Взглянем на море, седое, гремящее!
           Солнце, как око Эфира, без устали светит.
           Даль в ослепительном блеске.
           Сбросим туман водянистый, скрывающий
           Лик нагл бессмертный. И взглядом всевидящим
           Землю святую окинем!

                Антистрофа 1

                Второе полухорие

                Девы, несущие дождь!
           Город Кекропа богатый, блистательный, землю Паллады,
           Родину храбрых, хотим мы приветствовать.
           Там - несказанные таинства правятся,
                Там открываются
           Пред посвященными двери святилища.
           Жертвы богам-небодержцам приносятся.
           Там возвышаются храмы и статуи.
           Шествия движутся там богомольные.
           Жертвы приносятся пышные, в зиму и лето -
           Праздники, игры и пляски.
           А наступает весна - ив честь Бромия
           Песни несутся, хоры состязаются,
           Слышатся флейты призывы.

Молитва Тригея из комедии "Мир"


                А теперь обратимся с молитвой к богам:
                Пусть Элладе обилье и милость пошлют,
                Пусть богато ячмень уродится у нас
                И хмельное вино, и плодятся в садах
                Грозди сочные смокв.
                Пусть рожают нам жены детей-крепышей,
                Пусть сокровища все, что война отняла,
                К нам вернутся сторицей! И пусть навсегда
                Мы забудем о блеске железа!

Перевод А.Пиотровского

Песня хора (Парабаса) из комедии "Птицы"

Хор
(в сопровождении флейты)
Птичка, ты милее всех,
Золотая ты моя!
Подпевает мне всегда
Сладкий голос соловья.
На тебя гляжу опять!
Ты пришла, пришла, пришла.
Песню звонкую весны,
Звуки флейты принесла.
Так начнем анапесты!
Предводитель хора
О ничтожное, жалкое племя людей, дети праха, увядшие
листья,
О бессильный, о слабый, о немощный род, преходящие,
бледные тени,
О бескрылые, бренные вы существа, вы, как сон, невесомы и
хрупки,
К нам, бессмертным богам, обратите свой взор. Нам неведомы
возраст и старость,
Мы в эфире парим, о великих делах, о нетленных вещах
размышляя.
Лишь от нас вы сумеете правду узнать о высоком, заоблачном
мире,
О природе пернатых, рожденье богов, и о Хаосе, и об
Эребе.
И потом, достоверную правду узнав, вы не станете
Продика слушать.
Хаос, Ночь и Эреб – вот что было сперва, да еще только
Тартара бездна.
Вовсе не было воздуха, неба, земли. В беспредельном
Эребовом лоне
Ночь, от ветра зачав, первородок-яйцо принесла. Но
сменялись годами
Быстролетные годы, и вот из яйца появился Эрот
сладострастный.
Он явился в сверкании крыл золотых, легконогому ветру
подобный.
С черным Хаосом в Тартаре сблизился он, в беспредельной
обители мрака,
И от этого мы появились на свет, первородное племя Эрота.
Все смешала Любовь. И уж только потом родились
олимпийские боги.
Из различных смешений различных вещей появились и небо,
и море,
И земля, и нетленное племя богов. Вот и видно, что птицы
древнее
Олимпийских блаженных. А то, что Эрот был действительно
пращуром нашим,
Доказать нам нетрудно – умеем летать и приходим на помощь
влюбленным.
Своенравных красавцев мальчишек не раз удавалось
влюбленным мужчинам
Лишь тогда покорить, лишь тогда победить, когда мы
приходили на помощь:
Кто подарит мальчишке щегла, кто гуся, кто цыпленка, а кто
перепелку.
Нет, поистине все, чего можно желать, доставляют пернатые
смертным.
Это мы возвещаем, что осень пришла, что весна подошла или
лето.
Время сеять, когда закричат журавли, улетая в ливийские
дали.
Пусть моряк рулевое повесит весло и уляжется спать
безмятежно,
Пусть овчину себе раздобудет Орест, чтоб не мерзнуть во
время разбоя.
Если коршуна видите, значит весна наступила и время настало
Стричь овец густорунных. А ласточка вам сообщает о теплой
погоде,
Говорит, что овчину пора продавать, что пора одеваться
полегче.
Чем же мы не Аммон, чем не Феб-Аполлон, чем не Дельфы и
чем не Додона?
Вы по всяким делам обращаетесь к нам и нуждаетесь в нашем
совете,
Будь то выбор невесты, еда и питье или даже торговая сделка.
Все, что можно как знак, как примету принять, у людей
называется птицей.
Необычная весть – это птица для вас. Если ж вам расчихаться
случится,
Или встретить раба, иль увидеть осла – это птица, и птица, и
птица!
Неужели не ясно, что птица для вас – это сам Аполлон –
прорицатель?
Если нас вы решите богами признать,
Знайте: осенью, летом, зимой и весной,
Как пророчицы Музы, вам будем служить.
Мы не Зевс, и от вас в облака не сбежим,
Чтобы там, в вышине, почивать, возгордясь.
Нет, мы здесь и останемся, здесь навсегда!
Мы богатство, здоровье и счастье дадим
Вам самим, вашим детям и детям детей.
Мы блаженство и радость, веселье и мир,
Смех и молодость, пляски и пенье сюда
Принесем. Даже птичьего вам молока
Мы не будем жалеть. И пресытитесь вы
Безграничным, невиданным счастьем.
Первое полухорие
Ода
Муза, Муза лесная!
Тио-тио-тио-тиотинкс.
Порхаем мы по гребням гор,
И внемлет нам лесной простор.
Тио-тио-тио-тиотинкс.
Ясень укрыл нас густою своею листвой.
Тио-тио-тио-тиотинкс.
Льется из рыжего горлышка звонкая песнь.
Тио-тио-тио-тиотинкс.
Пану святому священные гимны поем,
Пляшем в честь Матери Горной – Кибелы.
То-то-то-то-то-то-то-то-тинкс.
Фриних, как пчелка, амвросию звуков собрал.68
Он, словно ношу, из рощ и лесов приносил
Песни свои золотые.
Предводитель первого полухория
Эпиррема
Посетители театра, если кто-нибудь из вас
С нами жить привольно хочет, пусть идет скорее к нам.
Что по вашему закону безобразно и грешно,
То слывет у птиц прекрасным и у нас разрешено.
Вот по вашему закону не годится бить отца,
Мы же рады и довольны, если вдруг птенец к отцу
Подбежит, ударит, крикнет: «Ну попробуй, сдачи дай».
Вы рабов клеймите беглых, вы преследуете их,
Мы же им присвоим званье пестрокрылых журавлей.
Если Спинфар как фригиец ущемлен у вас в правах,69
То у нас фригийской птицей называться будет он.
У людей слывет карийцем и рабом Экзекестид,
А у нас кариец каркнет – и найдет себе родню.
Если Писия сыночек вам предательством грозит,
То у нас птенца такого в петухи произведут:
Нет запрета в птичьем царстве петушиться петухам.
Второе полухорие
Антода
В крике лебеди белой –
Тио-тио-тио-тиотинкс!
И в легком шелесте крыла
Мы слышим: «Феб, тебе хвала».
Тио-тио-тио-тиотинкс.
Лебеди кручи покрыли над Эбром-рекой.71
Тио-тио-тио-тиотинкс.
Клич по заоблачным далям эфира прошел.
Тио-тио-тио-тиотинкс.
Вот уже в страхе к земле припадает зверье,
Ветер улегся, и замерли волны.
То-то-то-то-то-то-то-то-тинкс.
Вот и Олимп загудел. Изумленья полны
Боги бессмертные. Музы ведут хоровод,
Песню заводят Хариты.
Предводитель второго полухория
Антэпиррема
Быть крылатым от рожденья лучше всех на свете благ.
Если б, зрители, на крыльях подниматься вы могли,
Кто бы стал с пустым желудком трагедийный слушать хор?
Заскучав, домой покушать зритель живо улетит,
Чтоб затем, наполнив брюхо, на комедию поспеть.
Если, скажем, пожелает облегчиться Патроклид,
Он плаща марать не станет, а в сторонку отлетит,
Там нужду свою он справит и обратно прилетит.
Если вдруг любовник ловкий есть, о зрители, средь вас,
Он сейчас же, как увидит, что сидит в театре муж,
Полетит к жене на крыльях, с ней в постели полежит,
А затем взмахнет крылами и обратно полетит.
Ну, скажите, не блаженство ль быть пернатым и летать?
Вот возьмите Диитрефа: опериться не успел,
А вознесся: стал филархом, а затем гиппархом стал!
Был ничем, а нынче ходит рыжим конепетухом!

Перевод С.Апта

Ион Хиосский


Юноша, скромно пируй, и шумную Вакхову влагу
    С трезвой струёю воды, с мудрой беседой мешай.

Перевод А. С. Пушкина

Платон
Перевод О. Румера

Яблоко это тебе я кидаю. Поймай, если любишь,
И отведать мне дай сладость твоей красоты.
Если ж, увы, ты ко мне холодна, подыми его: сможешь
Видеть на нем, сколь кратка пышного цвета пора.

Пан

1
Перевод Л. Блуменау

Тише, источники скал и поросшая лесом вершина!
Разноголосый, молчи, гомон пасущихся стад!
Пан начинает играть на своей сладкозвучной свирели,
Влажной губою скользя по составным тростникам,
И, окружив его роем, спешат легконогие нимфы,
Нимфы деревьев и вод, танец начать хоровой.
2
Сядь отдохнуть, о прохожий, под этой высокой сосною,
Где набежавший Зефир, ветви колебля, шумит, -
И под журчанье потоков моих, и под звуки свирели
Скоро на веки твои сладкий опустится сон.

-----

Ты при жизни горел средь живущих денницей, Астер мой,
Ныне вечерней звездой ты средь усопших горишь.

Перевод О. Румера

Тимофей Милетский
ПЕРСЫ

I …Струг бил в струг,
Полосуя гладь Форкиады;
5 Ноги обув
В зубы копий,
Взбычив лоб,
Рвались они смять2
Сосновые руки весел.
Налетал ли неоттяжный удар,
10 (10) Щепящий гребные упряжи3, —
Скопом рушились пловцы на ударивших;
Лучился ли у досок просвет —
Всплескивал вновь
Стук пенных сосен в кривом бегу;
15 А когда, размыканные,
Зияли ладейные тела
Боковинами в опоясках льнов, —
То иных доковеркивал новый гром,
А иные стремглав шли вглубь,
20 (20) Обезблещенные хватким железом.
Опетленный Арес,
Взнузданный в огне,
Твердым древком
Взлетал из рук и падал меж тел,
25 Трепеща на ветру оперением.
Смерть
Нес полновес свинца
И смольный огонь,
Обжимавший стрекальные обрубины.
(30) Теснящаяся жизнь
Жертвою стлалась
30 Медному жалу змей,
Крылящих с натянутых жил.
А зеленогривое море
Рубцевала
Красная роса кораблей,
35 И все было боль и крик.

II В напор и в отпор
Наш и вражий строй
(40) Вплавь резал грудь
Амфитриты
В венце из рыб,
Меж мраморных крыл,
40 И тогда-то
Гермский долинник,
Чьей земли не обстичь и в день,
Плугом ног,
Стуком рук
Взрыл дождевое поле,
45 (50) Сам себе остров под кнутами волн.
Взыскуя исхода,
Завлеченный туда, где все уже едино…»
50 (53) …Взмолился он к морскому отцу:
«Почто, Посидон…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
70 (60) …А когда и щадил его ветер —
Врушивался в рот
Пенный ливень не Вакхова литья,
Полое захлестывая снедалище.
75 Горлом изрыгая соль,
Криком, как визг, и мыслью, как бред,
Сквозь скрежет зубов
80 Вдосталь клял он
Море, сокрушителя тел:
«Лжешь, неистовое,
(70) Хищную шею твою
85 Уж вломило ты под канатное ярмо:
Мой, мой царь
Ныне тебя взмутит
Соснами, отродьями гор,
Ныне замкнет
В свой беглый взгляд твою плавкую гладь,
90 Лживая буйственница,
Вековая ненавистница,
Любовница ветров, гончих меж волн»,
(80) Так хрипел он, спершись в груди,
Крутою пеною
95 Извергая из губ глубинную соль.

III Но уже расточалась в бег
Торопливая вражеская сила;
Шеями вперед
Гибли струги, дробясь о мель;
100 Рвались из рук
Черные ладейные ноги,
В челюстях крушились
(90) Мраморными брызгами дети ртов.
105 Было море в трупах, как небо в звездах:
Ослепшие,
Бездыханные,
Щекотали они волны, бременили берега,
И там, на песке,
110 Дрогла нагота,
Кипели слезы
С криком и стуком
Рук о грудь,
(100) С похоронным стоном
О земле отцов:
115 «Мизия моя,
Горные складки в космах лесов.
Вырваться бы к вам
Из ристалища ветров,
(106) Да не канет моя плоть незасыпанною!
120 Вот он, ввыси —
Страшный провал
Неба, родителя нимф,
Неба, Атлантова гнета;
Вот он, внизу —
Взвихренной пучины бездонный зев!
(115) Умчаться бы мне туда5,
Где вовек бы моему властелину
125 Над плавью Геллы
Крыши не крыть для дальновидного пути!
Тогда бы
(120) Не шел я на эллинского Ареса
От Тмольских круч и лидийских Сард;
130 А ныне
Где обресть мне
Сладкий приют от избежимой ли судьбы?
Илионский брод —
Единое мне разрешение от бед,
135 Если пасть там к колену Горной Матери,
Охватить те руки о дивных локтях
Владычицы, одетой в черную листву:
(130) Вызволи, золотоволосая,
140 Меня, меня, прегражденного в днях,
Да не вынет мне жизнь
Бьющее под челюсть
Скорое железо в привычной руке,
Да не размечет меня
145 Северный ветер, губитель кораблей,
Ходок по волнам,
Леденящий в ночи, —
Ибо уже одичалый вал
(140) Разымает мне с членом член,
Чтобы лечь мне в снедь
150 Пагубным клювам плотоядных стай».
Таковы лились горючие стенания.

IV А как пал
Сирый в бою
Пажитных насельник Келен
155 Пред железным рубителем эллином,
И заворотило его за волосы горлом вверх, —
Он обвил молящей рукой сгиб нависших ног,
(150) Он заплел язык азийский эллинским,
160 Он взломал чекан печати на устах своих,
След следя ионийских слов:
«Я меня тебя как?
Какое дело?
Никогда обратно:
165 Вести меня сюда мой царь;
Больше, отче, нет, нет,
Никогда воевать сюда,
Сяду тихо!
(160) Я не тебя сюда, я там —
170 Сарды, Сузы, Агбатаны!
Артемис, мой великий бог,
В Эфес защита!»

V Но уже расточившись вспять,
175 Быстропутные беглецы
Обоюдоострые дроты пометали из рук,
180 Врезали в лица острия ногтей,
Растерзали на грудях персидскую ткань,
Сладили голосами азийский вопль,
(170) И царев собор
Отгрянул их стонущему ужасу,
185 Вскинувши взоры на встающую страду.
А царь,
Взвидев силу свою
В завороте, в смуте, в отпоре, в бегу,
Поверг себя на колени,
Вскинул на себя руки
190 И, обуреваемый вспененною судьбой,
Молвил:
(180) «Горе дому, которому не стоять!
О, палящие струги эллинов,
Извели вы
Юных лет многолюдный цвет:
195 Не увить ему ладей в их обратной тропе,
Ибо их сгрызет
Пышущая пасть безъяремного огня,
Да восстанет скорбь но всей Персиде.
200 О, тяжек мне и горек эллинский путь!
Так не медлите же,
(190) Запрягите мне колесницу о четырех конях,
205 Бессчетную благодать вздымите на возы,
Запалите шатры,—
Да не станет им впрок мое обилие».

VI 210 А те,
Вскинувши победный столб
В святейший удел Крониду,
Прозвенели песнь,
Иэ, иэ, спасителю Пеану,
Стуча стопой
(210) В лад высокой переступи пляса.

VII 215 Иэ, Пеан,
Величатель
Новозданной Музы,
Золотой лирницы,
Приди подспорником песнословиям моим!
220 Ибо мощный народ,
Знатный отцами,
Долгий днями,
Правящий Спарту,
(210) Брызжущий юным ее цветом,
Стрекалом меня жжет,
Смехом меня мутит,
Вменяя в бесчестье
225 Древней Музе
Юные песни.
А я от тех песен
Не чуждаю
Ни старого, ни юного, ни сверстного,
230 А гоню я прочь
Лишь охальников старой Музы,
(220) Терзателей лада,
Истошных вопленников,
С площадными горланами мерящих голоса.
Первым Орфей,
Сын Каллиопы, пиерийский горец,
235 Пестрозвучную породил черепаху;
За ним Терпандр,
Вскормленник Антиссы в эолийском Лесбосе,
В славных песнях
240 Запряг свою Музу на десять сторон;
(230) И вот Тимофей,
Вздыбив кифару
В мере и ладе одиннадцати струн,
Отверзает залежь
245 Певчего сокровища в тереме Муз.
А родил его Милет,
Первый город
Ахейского люда о двенадцати стенах,
И к тому ли святому городу
250 Низойди,
(240) Пифийский стрелец,
Одаряя непомутимый народ
Зацветающим обилием и миром
Благозакония.

Перевод М.Гаспарова

Киклоп(фрагмент)

Чащу из змеиного дерева
Он наполнил черной бессмертной влагой,
В дышащей пене,
Вливши двадцать мер вакхической крови
С новопролитыми слезами нимф…

Перевод М.Гаспарова

Ниоба(фрагмент)

Ежели Харон, Тимофеев сын,
Нам претит пренебрегать Ниобеиным,
Но велит отваливать от причала,
И зовет ночная судьба,
Коей долженствует внимать…
 
Перевод Е.Рабинович

ЭРИННА

Из поэмы "Прялка"

Мне девятнадцать стукнуло, а я
День изо дня сижу за ветхой прялкой,
Увы, не знает матушка моя
Как это время, прожитое жалко,
И мне иные грезятся края
Где я дриада или же русалка…
Но всё мечты, а Мойр веретено
Спрядает быстро жизни полотно.

Эпитафии Бавкиде
1
Перевод Л. Блуменау
Это могила Бавкиды, невесты. К слезами омытой
Стеле ее подойдя, путник, Аиду скажи:
«Знать, ты завистлив, Аид!» Эти камни надгробные сами,
Странник, расскажут тебе злую Бавкиды судьбу:
Факелом свадебным, тем, что светить должен был Гименею,
Свекру зажечь привелось ей погребальный костер,
И суждено, Гименей, перейти было звукам веселым
Свадебных песен твоих в грустный напев похорон.
2
Перевод В. Вересаева
Вы, о колонны мои, вы, сирены, ты, урна печали,
Что сохраняешь в себе пепла ничтожную горсть, —
Всех, кто пройдет близ могилы, встречайте приветливым словом,
Будут ли то земляки иль из других городов.
Всем вы скажите, что юной невестой легла я в могилу,
Что называл мой отец милой Бавкидой меня,
Что родилась я на Теносе и что подруга Эринна
Здесь, на могиле моей, высекла эти слова.

АНИТА

На статую Афродиты у моря

Это участок Киприды. Отсюда приятно богине
Видеть всегда пред собой моря зеркальную гладь;
Ибо она благосклонна к пловцам, и окрестное море
Волны смиряет свои, статую видя ее.


В битве отвага, Проарх, тебя погубила, и смертью
Дом ты отца своего, Фидия, в горе поверг;
Но над тобою поет эту песню прекрасную камень,
Песню о том, что погиб ты за отчизну свою.

Трем милетским девушкам, убившим себя при нашествии галатов

Не допустив над собою насилия грубых галатов,
Кончили мы, о Милет, родина милая, жизнь,
Мы, три гражданки твои, три девицы, которых заставил
Кельтов жестокий Арей эту судьбу разделить.
Так нечестивых объятий избегнули мы и в Аиде
Всё — и защиту себе, и жениха обрели.

АЛКЕЙ МЕССЕНСКИЙ

Без похорон и без слез, о прохожий, на этом кургане
Мы, фессалийцы, лежим — три мириады борцов, —
Пав от меча этолийцев или латинян, которых
Тит за собою привел из Италийской земли.
Тяжко Эмафии горе; а дух дерзновенный Филиппа
В бегство пустился меж тем, лани проворной
быстрей.

Победитель в трех состязаниях

Силу какую, о путник, ты в статуе зришь Клитомаха
Медной, такую же в нем эллины видели все.
Снял он ремни, все в крови, в кулачном бою состязаясь,
Раньше в панкратии он бился, победу стяжав.
В третий же раз в борьбе пыль лопаток его не коснулась.
В Истме присуждена трижды победа ему.
Эту награду один из эллинов всех получал он, -
Фивы, отец Гермократ, равно увенчены с ним.

Филиппу Македонскому

Медные двери богов затвори, о Зевс многомощный,
Крепкие стены раздвинь! Нет для Филиппа преград!
Скипетр успел подчинить себе землю и море,
И остается ему путь лишь один - на Олимп.

ЛЕОНИД ТАРЕНТСКИЙ

Гомеру
Перевод Л. Блуменау

Звезды и даже Селены божественный диск затмевает
Огненный Гелий собой, правя по небу свой путь.
Так и толпа песнопевцев бледнеет, Гомер, пред тобою,
Самым блестящим огнем между светилами муз.

Эринне
Перевод Л. Блуменау

Деву-певицу Эринну, пчелу меж певцами, в то время
Как на лугах пиерид ею срывались цветы,
В брачный чертог свой похитил Аид. Да, сказала ты правду,
Умная девушка, нам, молвив: «Завистлив Аид».

Автоэпитафия
Перевод Л. Блуменау

От Италийской земли и родного Тарента далеко
Здесь я лежу, и судьба горше мне эта, чем смерть.
Жизнь безотрадна скитальцам. Но музы меня возлюбили
И за печали мои дали мне сладостный дар.
И не заглохнет уже Леонидово имя, но всюду,
Милостью муз, обо мне распространится молва.

Чанакья Каудитья Пандит

Истощают мужчину странствия,
Отсутствие ласки - женщину.
Размывают гору дожди,
Разъедают ум униженья.

Перевод В.Потаповой

Аполлоний Родосский

Аргонавтика. ТРЕТЬЯ КНИГА (Гера и Афина у Афродиты)

     Ныне ко мне подойди, Эрато, встань рядом со мною!

     Молви, как увез Ясон руно золотое,

     Как ему помогла влюбленная дева Медея.

     Ты ведь сама сопричастна Киприде, ты песней чаруешь

5    Дев непорочных, имя твое созвучно Эроту.

     Утра ждали герои, в густом тростнике укрываясь.

     Их заметили Гера с Афиной. Покинув чертоги

   Зевса и всех бессмертных, вдвоем удалились богини,

     Чтобы держать совет. И Гера Афину спросила:

10   «Зевса мудрая дочь, придумай без промедленья,

     Как нам теперь поступать. Помочь хитроумно нам надо,

     Чтобы, руно золотое забрав у Эета, уплыли

     Наши герои обратно в Элладу. Как бы Эета

     Речью медоточивой они обольстить бы сумели?

15   Дерзок очень Эет и сердцем всегда непреклонен.

     Впрочем, не следует нам отказаться от всяких попыток».

     Так говорила. Афина ей тотчас охотно сказала:

     «Гера, сама я о том беспокоюсь душою немало.

     Очень волнует меня все то, о чем говоришь ты,

20   Но ничего не могу я найти для спасенья героев,

     Много решений в уме перебрав и все их отвергнув».

     Молвила. Обе богини потупили взоры, заботой

     Души терзая свои, размышляя о разных уловках.

     Первой Гера после раздумья Афине сказала:

25   «Сходим к Киприде! Давай вдвоем попросим, пусть сыну,

     Если он ей послушен, прикажет искусную в зельях

     Дочь Эета к Ясону склонить, стрелой своей ранив.

     По советам ее, полагаю, руно он сумеет

     В землю Эллады назад привезти». Так Гера сказала.

30   Замысел этот разумный Афину обрадовал очень.

     Сразу она отвечала Гере радостной речью:

     «Гера, отец меня породил несведущей в стрелах

     Этих, и мне никакие не нужны подобные чувства.

     Если тебе по душе эта мысль, то я за тобою

35   Следом пойду, но с Кипридой сама заводи разговоры».

     Молвила, и поспешно пошли они к дому большому.

     Был он построен Киприде супругом ее хромоногим

     В ту далекую пору, когда сам Зевс их сосватал.

     Вот вошли во двор, перед портиком встали чертога,

40   Где богиня обычно ложе стелила Гефесту.

     Рано утром ушел к себе в кузницу он к наковальням

     В грот просторный на остров Планкту. Всегда там ковал он

     В искрах огня всевозможные вещи. Дома Киприда

     В кресле, искусно обточенном, перед дверью сидела

45   И по плечам распускала волос роскошные пряди.

     Гребнем чесала их золотым и плести собиралась

     В длинные локоны. Издали их увидав, пригласила

     В дом их она войти и с кресла встала поспешно.

     Стулья им предложила, сама с богинями села,

50   Пряди волос нерасчесанных быстро руками скрутила

     И, улыбаясь, с такой обратилась приветливой речью:

     «Милые, что за мысль и дела сюда привели вас?

     Редкие гости вы здесь! С чем пришли? Не зря ведь, конечно,

     Ходите вы, богини, высшие между другими».

55   Гера к ней в ответ с такой обратилася речью:

     «Ты смеешься, а наши сердца преисполнены горем.

     Там, на Фасийской реке, корабль задержали герои,

     Те, кто вместе с Ясоном руно увезти снарядились.

     Вот за них за всех, великий предведая подвиг,

60   Очень тревожимся мы, особенно за Эсонида.

     Ради него, если даже к Аиду отправится в путь он,

     Чтобы из медных оков изъять самого Иксиона,

     Я готова стоять всей силой ему во спасенье,

     Чтобы Пелий, ликуя, не смог избежать наказанья,

65   Дерзкий, который меня обездолил должною жертвой.

     Мне Ясон любезен давно: с тех пор, как когда-то,

     В прежние дни в речном половодье близ устья Анавра,

     Он повстречался мне, людей проверяющий честность.

     Шел он с охоты. Кругом все было засыпано снегом —

70   Горы и кручи самых высоких утесов. Оттуда,

     Вниз низвергаясь, мчались потоки с пугающим гулом.

     Он пожалел меня, принявшую облик старушки,

     Сам на плечах меня перенес через бурные воды.

     Вот почему неизменно его я так почитаю.

75   Не помоги ты Ясону, Пелий не будет наказан».

     Так говорила. Киприда не сразу собралась с ответом.

     С благоговеньем взирала она на просящую Геру.

     После же к ней она обратилася с кроткою речью:

     «О богиня почтенная! Пусть никто не предстанет

80   В мире хуже меня, Киприды, если отвергну

     Просьбу твою, будь то слово иль дело, свершить каковое

     Смогут и слабые руки. Не будь мне в радость награда».

     Так говорила. А Гера, подумав, ей отвечала:

     «Мы пришли, не жалея ни силы, ни рук для деяний,

85   Сыну только отдай твоему приказание: деву,

     Дочь Эета, увлечь любовью к герою Ясону.

     Если она благосклонно ему помощницей станет,

     Я полагаю, легко он, взяв руно золотое,

     С ним вернется в Иолк, она ведь искусна в волшебстве».

90   Молвила так. А Киприда обеим богиням сказала:

     «Гера, Афина! Вас он послушал бы много скорее,

     Чем меня. Всегда со мною он только бесстыден,

     А перед вами немного стыда в глазах он проявит.

     Он меня совсем не боится и, споря, глумится.

95   Я рассердилась однажды и, вне себя от проделок,

     Даже хотела лук разломать и противные стрелы

     На виду у него. Так он пригрозил, обозленный,

     Что хоть не держит он гнева пока, но ежели волю

     Дам я своим рукам, то потом я могу поплатиться».

100  Молвила так. Улыбнулись богини, взглянув друг на друга.

     Снова Киприда печальная с речью к ним обратилась:

     «Муки мои другим лишь смех доставляют. Не должно

     Всем о них говорить; пускай одной мне довлеют.

     Ныне же, коль по душе вам это обеим придется,

105  Я постараюсь и буду просить у него послушанья».

     Молвила так. А Гера руки ее нежно коснулась

     И, с улыбкой взглянув, Киприде с любовью сказала:

     «Как обещаешь теперь, Киферея, дело исполни!

     А на сына сердясь, не гневись и не спорь понапрасну;

110  Время придет, подожди, и скоро станет он лучше!»

     Молвила. Встала со стула, с ней поднялась и Афина.

     Обе из дома неспешно пошли обратно. Киприда

     Тоже пошла в закоулки Олимпа на поиски сына.

     Вскоре нашла его далеко в винограднике Зевса,

115  Не одного, он был с Ганимедом, которого в небе

     Некогда Зевс поселил у себя с бессмертными рядом.

     Чары красы его Зевса пленили. Дети играли,

     Как подобает их возрасту, в бабки свои золотые.

     Встав во весь рост, Эрот пригоршню полную с верхом

120  Алчно левой рукой к груди прижимал, его щеки

     Рдели жарким румянцем. А тот вблизи на коленях,

     Очи потупив, стоял: у него лишь две бабки осталось.

     В гневе на хохот соперника вновь он мечет их на кон,

     Но немного спустя и их потерял с остальными.

125  Жалкий, с пустыми руками он прочь пошел, не заметив г

     Как Киприда пришла. А та перед сыном явилась

     И, по щеке потрепав, ему смеясь говорила:

     «Что ты смеешься, горе мое несказанное? Или

     Снова его обманул и провел неученого гнусно?

130  Ну, а теперь с удовольствием сделай мне то, что скажу я,

     И тогда подарю игрушку чудесную Зевса —

     Ту, что ему подарила нянька его Адрастея

     В гроте Идейском, когда был он младенцем безгласным.

     Это быстро вертящийся мяч. Другого такого

135  Ты бы не смог получить от искусника даже Гефеста.

     Тесно прижаты ободья двойные со скрытыми швами,

     Темный пояс кругом их всех огибает красиво.

     Стоит тебе его кверху руками высоко подбросить,

     Как звезда, он в воздухе след оставляет блестящ™.

140  Дам тебе этот мяч, но сперва подстрели-ка из лука

     Дочь Эета, любовь внуши ей к герою Ясону.

     Медлить нельзя! Смотри, чтоб подарок не сделался меньше!»

     Так говорила. Эрот был рад такое услышать.

     Бабки он выбросил прочь и руками обеими начал

145  Дергать богини хитон, за него непрестанно хватаясь.

     Он молил, чтобы сразу дала ему мяч, а богиня

     В щеки его целовала, нежно обняв, и, умильной

     Речью его убеждая, ответила сыну с улыбкой:

     «Знает пусть голова твоя милая вместе с моею,

150  Что, конечно, подарок отдам я тебе без обмана,

     Если ты только сумеешь попасть стрелою в Медею».

     Молвила. Он же старательно бабки собрал, сосчитав их.

     Спрятал за пазухой матери в яркие складки одежды.

     Тотчас колчан, прислоненный к пню, подхватил, перекинув

155  На золотом кушаке, воружился изогнутым луком,

     Быстро пошел через сад плодоносный великого Зевса,

     Скоро потом за ворота Олимпа небесного вышел.

     Там наклонный путь с небес уходит на землю.

     Гор высоких две оси, исходы земли, охраняют

160  Место, где первое солнце всю землю красит багрянцем.

     Видны Эроту, летящему в беспредельном Эфире,

     То внизу земля живоносная, грады людские,

     То потоки священные рек и окружное море.

Перевод: Г. Церетели, Н. Чистякова

Каллимах из Кирены

Кикликов стих ненавижу, дорогой идти проторенной,
Где то туда, то сюда толпы бредут, не хочу.
То, что нравится многим, не мило мне; мутную воду
Пить не хочу из ручья, где ее черпают все.
«Ах, как Лисаний красив, ах дружок!» - не успеешь промолвить,
Ахнет и Эхо: «Ах, друг!» Это другой уж сказал.

Пер. Л. Блуменау

Состязание поэтов
Сколь молчалив, о Дионис, поэт, одержавший победу!
Он всего лишь одно слово "победа" твердит.
Тот же, которого ты обделил своим вдохновеньем,
Стонет и всем говорит: "Горе постигло меня".
Пусть таковой будет речь у того, кто в стихах неискусен.
Мне, о владыка, пошли речь покороче всегда.
Пер.: Ю. Голубец

Дар девушки

Я - обомшелый моллюск, Зеферита, в святилище новом,
Первый Селены дар в храм, о Киприда, тебе.
Плыл я в волнах, ракушка, и ветер соленый далеко
Путь мне держать помогал, в кожицу-парус толкал.
Если ж Галена, богиня блестящая, правила в море,
Ножками греб я с трудом, я - соименник Арго.
Вот и пристал я к песку Иулиды - потом, Арсиноя,
Стал и забавой смешной я на твоем алтаре.
Даже гнезда для себя гальциона влажная в створках
Вить не стала, ведь я был бездыханен и мертв.
К дочке же Клиния будь благосклонна! Она с Эолиды,
В Смирне живет и всегда в жертвах была так щедра!

Перевод Ю.Голубец

Феокрит

К СТАТУЕ АРХИЛОХА


Стань и свой взгляд обрати к Архилоху ты: он певец старинный.
Слагал он ямбы в стих, и слава пронеслась
От стран зари до стран, где тьма ночная.
Музы любили его, и делийский сам Феб любил владыка.
Умел с тончайшим он искусством подбирать
Слова к стиху и петь его под лиру.

                --------

Этой тропой, козопас, обогни ты дубовую рощу;
Видишь - там новый кумир врезан в смоковницы ствол.
Он без ушей и треногий; корою одет он, но может
Все ж для рождения чад дело Киприды свершить.
Вкруг он оградой святой обнесен. И родник неумолчный
Льется с утесов крутых; там обступили его
Мирты и лавр отовсюду; меж них кипарис ароматный;
И завилася венком в гроздьях тяжелых лоза.
Ранней весенней порой, заливаясь звенящею песней,
Свой переменный напев там выкликают дрозды.
Бурый певец, соловей, отвечает им рокотом звонким,
Клюв раскрывая, поет сладостным голосом он.
Там я, присев на траве, благосклонного бога Приапа
Буду молить, чтоб во мне к Дафнису страсть угасил.
Я обещаю немедля козленка. Но если откажет
Просьбу исполнить мою -дар принесу я тройной:
Телку тогда приведу я, барашка я дам молодого,
С шерстью лохматой козла. Будь же ты милостив, бог!
   -----
К треножнику

Этот треножник поставил хорег Демомел Дионису.
Всех ты милей для него был из блаженных богов.
Был он умерен во всем. И победы для хора добился
Тем, что умел почитать он красоту и добро.

Перевод М. Грабарь-Пассек

Книга Екклесиаста

Глава 1
1 Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.
2 Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, - все суета!
3 Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?
4 Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки.
5 Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.
6 Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.
7 Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.
8 Все вещи - в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием.
9 Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
10 Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое "; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
11 Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.
12 Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме;
13 и предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем.
14 Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все - суета и томление духа!
15 Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать.
16 Говорил я с сердцем моим так: вот, я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания.
17 И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это - томление духа;
18 потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
Глава 12
9 Кроме того, что Екклесиаст был мудр, он учил еще народ знанию. Он все испытывал, исследовал, и составил много притчей.
10 Старался Екклесиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно.
11 Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди, и составители их - от единого пастыря.
12 А что сверх всего этого, сын мой, того берегись: составлять много книг - конца не будет, и много читать - утомительно для тела.
13 Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека;
14 ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо.

Арташес I

(Воспоминания Арташеса)

 Храбрый царь Арташес на вороного сел,
 Вынул красный аркан с золотым кольцом,
 Через реку махнул быстрокрылым орлом,
 Метнул красный аркан с золотым кольцом,
 Аланской царевны стан обхватил,
 Стану нежной царевны боль причинил,
 Быстро в ставку свою ее повлачил.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 Золотой дождь шел на свадьбе Арташеса,
 Жемчужный дождь лился на свадьбе Сатиник.

Перевод В.Брюсова

Цюй Юань

Плачу по столице Ину
Перевод Л. Эйдлина

Справедливое небо,
Ты закон преступило!
Почему весь народ мой
Ты повергло в смятенье?
Люди с кровом расстались,
Растеряли друг друга,
В мирный месяц весенний
На восток устремились —
Из родимого края
В чужедальние страны
Вдоль реки потянулись,
Чтобы вечно скитаться.
Мы покинули город —
Как сжимается сердце!
Этим утром я с ними
В путь отправился тоже.
Мы ушли за столицу,
Миновали селенья;
Даль покрыта туманом, —
Где предел наших странствий?
Разом вскинуты весла,
И нет сил опустить их:
Мы скорбим — государь
Нам в живых не увидеть.
О, деревья отчизны!
Долгим вздохом прощаюсь.
Льются, падают слезы
Частым градом осенним.
Мы выходим из устья
И поплыли рекою.
Где Ворота Дракона?
Их уже я не вижу.
Только сердцем тянусь к ним,
Только думой тревожусь.
Путь далек, и не знаю,
Где ступлю я на землю.
Гонит странника ветер
За бегущей волною.
На безбрежных просторах
Бесприютный скиталец!
И несет меня лодка
На разливах Ян-хоу.
Вдруг взлетает, как птица.
Где желанная пристань?
Эту боль в моем сердце
Мне ничем не утешить,
И клубок моих мыслей
Мне никак не распутать.
Повернул свою лодку
И иду по теченью —
Поднялся по Дунтину
И спустился по Цзяну.
Вот уже и покинул
Колыбель моих предков
И сегодня волною
На восток я заброшен,
Но душа, как и прежде,
Рвется к дому обратно,
Ни на миг я не в силах
Позабыть о столице.
И Сяпу за спиною,
А о западе думы,
И я плачу по Ину —
Он все дальше и дальше.
Поднимаюсь на остров,
Взглядом дали пронзаю:
Я хочу успокоить
Неутешное сердце.
Но я плачу — земля здесь
Дышит счастьем и миром,
Но скорблю я — здесь в людях
Живы предков заветы.
Предо мною стихи
Без конца и без краю,
Юг подернут туманом —
Мне и там нет приюта.
Кто бы знал, что дворец твой
Ляжет грудой развалин,
Городские Ворота
Все рассыплются прахом!
Нет веселья на сердце
Так давно и так долго,
И печаль за печалью
Вереницей приходят.
Ах, дорога до Ина
Далека и опасна;
Цзян и Ся протянулись
Между домом и мною.
Нет, не хочется верить,
Что ушел я из дома,
Девять лет миновало,
Как томлюсь на чужбине.
Я печалюсь и знаю,
Что печаль безысходна.
Так, теряя надежду,
Я ношу мое горе.
Государевой Ласки
Ждут умильные лица.
Должен честный в бессилье
Отступить перед ними.
Я без лести был предан.
Я стремился быть ближе,
Встала черная зависть
И дороги закрыла.
Слава Яо и Шуня,
Их высоких деяний,
Из глубин поколений
Поднимается к небу.
Своры жалких людишек
Беспокойная зависть
Даже праведных этих
Клеветой загрязнила.
Вам противно раздумье
Тех, кто искренне служит.
Вам милее поспешность
Угождающих лестью.
К вам бегут эти люди —
Что ни день, то их больше.
Только честный не с вами —
Он уходит все дальше.
Я свой взор обращаю
На восток и на запад.
Ну когда же смогу
Снова в дом мой вернуться!
Прилетают и птицы
В свои гнезда обратно,
И лиса умирает
Головою к кургану.
Без вины осужденный,
Я скитаюсь в изгнанье,
И ни днем и ни ночью
Не забыть мне об этом!

ОДА МАНДАРИНОВОМУ ДЕРЕВУ
      Я любуюсь тобой -
      мандариновым деревом гордым,
      О, как пышен убор твой -
      блестящие листья и ветви.
      Высоко поднимаешься ты,
      никогда не сгибаясь,
      На прекрасной земле,
      где раскинуты южные царства.

      Корни в землю вросли,
      и никто тебя с места не сдвинет,
      Никому не сломить
      вековое твое постоянство.
      Благовонные листья
      цветов белизну оттеняют,
      Густотою и пышностью
      радуя глаз человека.

      Сотни острых шипов
      покрывают тяжелые ветви,
      Сотни крупных плодов
      среди зелени свежей повисли,
      Изумрудный их цвет
      постепенно становится желтым,
      Ярким цветом горят они
      и пламенеют на солнце.
      А разрежешь плоды -
      так чиста и прозрачна их мякоть
      Что сравню я ее
      с чистотою души благородной.
      Но для нежности дивной
      тончайшего их аромата,
      Для нее, признаюсь,
      не могу отыскать я сравненья.
      Я любуюсь тобою,
      о юноша смелый и стройный,
      Ты стоишь - одинок -
      среди тех, кто тебя окружает.
      Высоко ты возвысился
      и, никогда не сгибаясь,
      Восхищаешь людей,
      с мандариновым деревом схожий.

      Глубоко твои корни
      уходят в родимую землю,
      И стремлений твоих
      охватить нам почти невозможно.
      Среди мира живого
      стоишь независим и крепок
      И, преград не страшась,
      никогда не плывешь по теченью.

      Непреклонна душа твоя,
      но осторожны поступки -
      Ты себя ограждаешь
      от промахов или ошибок.
      Добродетель твою
      я сравню лишь с твоим бескорыстьем,
      И, живя на земле,
      как луна и как солнце ты светел.
      Все года моей жизни,
      отпущенные судьбою,
      Я хочу быть твоим
      неизменным и преданным другом!
      Ты пленяешь невольно
      своим целомудрием строгим,
      Но за правду святую
      сражаешься стойко и твердо.

      Пусть ты молод годами
      и опытом не умудрен ты, -
      У тебя поучиться
      не стыдно и старцу седому.
      С повеленьем Бо И
      я сравнил бы твое повеленье,
      Да послужит оно
      для других благородным примером.
Перевод А.  Гитовича

Жалею о днях, когда я

пользовался доверьем,

Внимал повеленьям князя,

старался прославить эпоху.

Я говорил народу

о славных деяньях предков,

Старался сделать законы

ясными и простыми.

 

Когда закон установлен -

страна сильна и богата,

Когда управляет мудрый -

страна крепка и спокойна.

И если держать в тайне

княжеские секреты,

То, пусть ты и ошибешься,

никто тебя не накажет.

 

Знаю, чиста моя совесть,

тайны не выдавал я,

И все ж клевета и зависть

настигли меня внезапно.

Был на меня обрушен

тяжкий гнев государя,

Хотя он и не проверил

дела мои и поступки.

 

Разум его затмился -

он был ослеплен льстецами,

Был он обманут ложью,

слухами и клеветою.

Не захотел разобраться

в сути всех обвинений,

Сослал меня на чужбину

и позабыл об этом.

 

Лжи он поверил грязной,

и клевете поверил,

И, воспылавший гневом,

на смерть меня отправил.

Верным слугою был я -

и ни в чем не виновен,

За что же я оклеветан,

за что я терплю обиды?

 

Тот, кто стыдится света, -

пользуется темнотою,

Но я и в далекой ссылке

всегда готов защищаться.

Лицом обратившись к рекам -

к глубинам Юань и Сяна, -

Готов, ни на миг не колеблясь,

броситься в глубь потока.

 

Пусть я потерпел неудачу

и слава моя погибла -

Мне жаль, что еще доныне

прозреть государь не может,

Что он нарушил законы

и, ничего не проверив,

Дал сорнякам бесстыдным

глушить ароматные травы.

 

Я искренним был слугою,

хотел открыть свои чувства,

Я думал: лучше погибнуть,

чем жить на земле без пользы.

И если еще колеблюсь,

то лишь по одной причине,

Которая мне мешает

выбрать эту дорогу.

 

Слыхал я, что в долгом рабстве

жил Байли Ци когда-то,

Что даже И Инь порою

стряпал обед на кухне.

Мудрый Люй Ван, мы знаем,

был мясником на рынке,

Нин Ци, распевая песни,

волов погонял ленивых.

 

Но, если бы им не встретить

Чэн Тана или У-вана,

Разве б их знали в мире,

разве б их вспоминали?

Верил один правитель

клеветникам ничтожным,

И, погубив Цзы-сюя,

княжество погубил он.

 

Был предан Цзе-цзы и умер,

дерево обнимая,

Но князь, осознав ошибку,

ее захотел исправить, -

Горы Цзешань велел он

сделать запретным местом,

Желая быть благодарным

мудрому человеку.

 

Он думал о старом друге

и, проливая слезы,

В белое облачился -

в траурные одежды.

Верные князю люди

гибнут во имя долга,

А клеветников ничтожных

никто не подозревает.

 

Никто не хочет проверить

наши дела, поступки,

Верят бесстыдным сплетням

и клевете бесстыдной.

Растут ароматные травы

вместе с чертополохом -

Кто же сумеет в мире

их различить, как должно?

 

Зачем ароматные травы

так увядают рано? -

Едва их покроет иней -

они уже поникают...

Когда государь неразумен,

подвержен он ослепленью

И приближает к трону

клеветников преступных.

 

Льстецы утверждали когда-то,

завидуя мудрым людям,

Что пусть ароматны травы -

они для венков не пригодны.

Но тонкому благоуханью

завидовать может в мире

Лишь женщина, что, к несчастью,

схожа с Му-му развратной.

 

Пускай красота бывает

подобна Си-ши прекрасной

Клеветники немедля

ее все равно растопчут.

Хочу открыть свои чувства,

чтоб ясны были поступки, -

А весть о моей опале

настигла меня внезапно.

 

С каждым днем все сильнее,

все горше моя обида,

Она постоянной стала,

как звезды в далеком небе.

Если ты скачешь в поле

на скакуне строптивом,

Но нет у тебя поводьев,

чтоб сдерживать бег могучий,

Если ты в легкой лодке

несешься вниз по теченью,

Но у тебя весла нет,

чтоб править ею, как должно,

Если, презрев законы,

надеешься лишь на ум свой, -

Чем твое положенье

отлично от предыдущих?

Я лучше умру, и будет

труп мой плыть по теченью,

Чем испытаю снова

злой клеветы обиду!

 

Не кончив стихотворенья,

готов я броситься в омут,

Но жаль, государь ослепший

этого не увидит.

Перевод А.Гитовича

Cун Юй

Девять рассуждений

II

Ласточек быстрые стаи

давно уже улетели,

Молчат, притаившись, цикады –

больше на слышно их.

Диких гусей караваны

к югу опять потянулись,

Желтые цапли, печально крича,

скорбную песнь завели.

Я в ожиданьи рассвета

глаз ни на миг не смыкаю,

Ночь напролет стрекочут,

словно рыдают, сверчки.

Не думая больше о прошлом,

в новую пору вступаю,

Теперь уже так и будет,

и это не изменить!


V
Когда же наступит время, что будут ценить таланты,
Станут следовать нормам,  исправят былые ошибки?
Разнуздали могучего скакуна, да не могут опять оседлать.
И хотят на простой кобыле вернуться на истинный путь.
В наши дни разве нет уже дивных коней?
Просто ими теперь управлять разучились!
Не увидишь искусных возниц среди тех, кто вожжи берёт,
Ври поэтому я – колченогий, хромой – в дальние дали бреду.
Утки и гуси закрякают и загогочут, достаточно их посытней накормить,
Гордый же феникс тем выше парит, чем выше ценят его!
Если пытаются вбить в круглый паз квадратные клинья,
Я заранее знаю, что дело на лад не пойдёт, лишь усложняют его.
Стаи пичужек  повсюду отыщут себе для гнездовий местечко,
Одинокий же феникс кружит в вышине, и негде ему отдохнуть!
Стиснул бы зубы, не вымолвил больше ни слова,
Дабы изведать Вашу, мой государь, щедрую милость.
Ведь сановники Ваши – и слева, и справа – купаются в славе,
Но не честь мне  им следовать, с ними равняться…
Как же дивный скакун сможет вернуться,
Как же гордому фениксу будет гнездиться,
Если так изменились основы, опошлились нравы и мир одряхлел,
Что  из пары коней выбирают того, кто жирнее?!
Дивный скакун бежал от людей, и больше его не видно,
Гордый феникс парит в небесах и уже не спускается вниз.
Животное, птица – и те научились ценить добродетель.
Как же так получилось, что при Вашем дворе мудрецу места нет?!
Конь вперёд не помчится, коль натянуты вожжи,
Не прокормится феникс, если кормить его чем попало.
Благородного мужа прогнали, позабыв наградить,
Что же ждёте, что он свою преданностиь Вам изъявит?!
Хочу погрузиться в молчанье, от всего отрешиться,
Но увы, позабыть я не в силах о тех качествах, что Вам даны.
Одинокий, себя извожу, предаваясь от чаянным думам,
Разрывается сердце от горя, но унять их никак не могу!

Перевод  М.Кравцовой
Ветер (Поэма)

Перевод В. Алексеева
В уделе Чу князь Сян гулял и развлекался в своем дворце, им названном Терраса Орхидей. Сун Юй, Цзин Ча – ему прислуживали оба. Вдруг ветер явился, донесся к нему он в свистящем порыве… И князь распахнул свой халат, и в ветер встал. Сказал: «Ах, как приятен этот ветер! Что ж, им я вместе наслаждаюсь с простым, совсем простым народом?»

Сун Юй в ответ сказал: «Нет, этот ветер только ваш, великий государь! Простой же человек, – куда ему совместно с вами наслаждаться!» А князь ему: «Послушай, ты! Ведь ветер – что? Дух между небом и землею. Является порывами сплошными, не различая, кто здесь знатный и кто простой, кто здесь по положению высок, кто низок, ко всем, ко всем он проникает. А ты один здесь говоришь, что этот ветер мой. Ну что теперь найдешь ты сказать мне в объясненье?»

Сун Юй ответил: «Ваш раб слыхал от своего наставника былого, что стоит дереву скривиться в крюк, как на него уже летят гнездиться птицы; и стоит лишь образоваться щели, как ветер уж влетел. И если то, что он сказал мне, верно, то дуновенье ветра одно с другим не совпадает также».

И князь спросил: «Скажи, откуда, как родится ветер?»

Сун Юй в ответ: «Скажу. Родится ветер на земле. Вздымается он от верхушек плавучих зеленых кувшинок. Захватывает своею струей и овраги. Свирепствует во весь размах в отверстиях земных мешков… Взлезает на хребет Тайшаньских гор и пляшет у подножья сосен, туй. Порывом легким налетает ппынг-ппанг…

Вот взвился ураганом он, вот пламенем свирепствует. Хунг-хунг – гремит, как гром. Кружит в пещерах и потом со всех сторон рванется вдруг навстречу всем. Скалы свергает и валит деревья, насмерть сражает леса и кусты…

Но вот теперь, когда слабеет он, то начинает разлетаться, делиться на какие-то потоки. На яму налетит, ударит в порог двери. И все тогда милее и новее, светлеет и блестит. Он то уходит, разлетаясь повсюду, то вновь возвращается. И тогда этот ветер-мужчина становится чист и прохладен, порывами вздымается вверх или книзу идет, лезет, валит через стены высокие города-крепости или влетает в глубокий дворцовый покой. Коснется цветка иль листка и дыханьем его воздымает. Разгуливает то там, то здесь средь кассий и перцев душистых; летает, порхает по бурной поверхности вод. Вот сейчас прикоснется он к самому сердцу фужуна-мимозы… Облавою идет на купы орхидей, приникает плотно к цинь иль к астре, накроет свежий ряд магнолий, захватит линию душистых тополей. Покружит в пещере и вырвется снова к холмам. И когда сиротеть начинают уныло душистые купы цветов, тогда только он заснует, закружит по строеньям, дворам, во дворце и на север поднимется к яшмовым залам его. Влетит он под полог атласный, проникнет в глубокий альков. Тогда только может назваться тот ветер ветром величества вашего, князь! Поэтому, когда он, этот ветер, на человека попадает, то обдает прохладою свежей, от чистого холода тот даже вздыхает. А ветер чистейший, свежейший, струями холодными действующий, больных исцеляет и хмель разрушает. Он глаз наш и слух проясняет, он телу здоровье дает, благотворно влияя на нас. Вот этот ветер и есть тот самый, который называю я мужчиной, ветром вашим, государь!»

Князь сказал: «Отлично, да, именно отлично ты рассудил об этом деле. А вот теперь о ветре тех простых людей могу ли я услышать от тебя?»

Сун Юй ответствовал ему в таких словах: «Скажу, что тот ветер простых как-то глухо, незаметно поднимается откуда-то, из бедных тупиков и захолустья, столбом вздымая сор и пыль… Какими-то клубами он валит и удручающе застаивается, суется в ямы и на двери наседает, кучи песка шевелит, мертвою дует золой… В исступление приводит грязью нечистот, вздымает всякое вонючее гнилье… Косой струей вползает он в горшок с пробитым дном для окон426 и появляется в жилище человека. Поэтому, когда подобный ветер на человека попадает, сплошная мерзость нечистот, склубившиеся в ней тоска и омерзенье, бьет гнусной теплотой, с собой приносит сырость. Он в сердце вселяет страданье и горе, рождает болезни и жар причиняет… На губы попадет – растрескаются губы, на глаз набросится – ослепнет человек… У человека сводит рот, его тошнит и кашель мучит. Ни смерть, ни жизнь – и нет конца.

Вот то, что называю я женским, самочным ветром простого народа!»


Цзя И

Ода памяти Цюй Юаня
Перевод В. М. Алексеева
Августейшую милость монарха я принял с поклоном:
Ожидаю заслуженной кары в Чанша.
Услыхав стороной, что поэт Цюй Юань знаменитый
Покончил с собою здесь, в водах Мило,
Прихожу к волнам Сяна и им поручаю стенанье
И моленье тебе, о учитель-поэт.
Ты столкнулся с людьми беспримерно, безмерно дурными
И тогда погубил, уничтожил себя.
О, злосчастье! О, горе! О, стон! О, терзанье! О, крик мой!
Тебе выпало время невзгод, неудач.
И жар-птица и феникс засажены, загнаны в яму,
Ну, а совы, сычи — те сновали везде.
Сорный хлам, мелюзга возвеличены были в светлейших,
Клеветник, подлый льстец добивались всего.
Совершенные, мудрые люди дорогу свою искривили,
С дороги своей были сбиты,
Извращен был путь честных и стойких людей.
И считалось: что герой Суй-и — это гадость,
Разбойники ж Чжэ или Цяо — честны.
Меч «Нечистых долой» почитался тупейшим,
А ножи из свинца — острее других.
Ужасаюсь! О, горе, позор! Как мог так невинно страдать ты, поэт, и так безысходно?
Вдруг отбросили вон даты Чжоу сосуд, дорожить стали днищем горшечным!
А в колесницу впрягли изможденных волов, — тройкой в дышло ослов хромоногих.
А чудесный рысак, понурив оба уха, везет соляную телегу,
А ножи из свинца — острее других.
Ужасаюсь! О, горе, позор! Как мог так невинно страдать ты, поэт, и так безысходно?
Взять парадную шапку, надеть под подошву: на время — пожалуй, — а дальше?
О, страданье! Учитель, тебе одному это горе изведать досталось!
Вот, ода напевная:
Увы, увы! В твоей стране тебя не понял государь!
Ты одиноко горевал, кому б ты высказаться мог,
Порхая там, в глуби небес, высоко феникс улетел
И удалился от земли своею волей навсегда.
Святой дракон из девяти слоистых бездн, пучин морских,
Ушел глубоко в бездну вод, чтоб сохранить свой чудный дар,
Он, презирая выдр, угрей, нырнет укрыться в тайники:
Ведь разве может жить он там, где жабы, где кишат глисты?
Всего дороже — это честь, святая честь, честь мудреца:
Уйти от грязных дел мирских, чтоб самому себя сберечь!
Подумать только, чтоб скакун дал вдруг себя связать, взнуздать!
Тогда где ж разница меж ним и псом домашним иль овцой?
Толкаться в хаосе мирском и вот в такую впасть беду!
Виной всех бед и катастроф, увы, учитель, был ты сам.
Пройти б тебе все «Девять стран», служа лишь князю «своему»!
Зачем ты так облюбовал лишь это место, этот двор?
Порхает феникс там, в выси, — на много тысяч саженей
И смотрит, где сияет честь: туда садится он тотчас.
А там, где он увидит зло, опасный признак подлых дел,
Взмахнет тогда крылами он, все выше, выше отлетит.
…Полуаршинной глубины канавка грязная, дыра:
Вместит ли рыбу ту она, что может проглотить корабль?
А рыба кит, что поперек лежит и Цзяна и озер,
Придется ль ей в работе быть на муравьиную орду?
          
Ода о зловещей птице

В году "дань-э", как начался

Четвертый месяц и в права

Вступило лето, - день "гэн-цзы"

Померк, - влетела в дом сова...

На спинке кресла примостясь,

От лени двигалась едва...

 

Я, обернувшись, промолчал,

Но был, конечно, удивлен,

Взял книгу, стал по ней гадать, -

И мрачный вычитал закон:

"С прилетом дикой птицы в дом –

Хозяина из дома вон!"

 

Я разрешил себе спросить

У гостьи: мне теперь куда?

Предстанет счастье и успех,

Иль сторожит меня беда?

Быть может, скажет, утоплюсь?

Иль впереди сочтет года?

 

И птица, будто бы вздохнув,

Взмахнула крыльями в ответ:

"Сам в мыслях у меня читай,

У птицы дара речи нет".

Все в жизни движется, течет, -

Не счесть обманчивых примет!

 

Стремится времени поток

Вперед - не повернешь назад…

Рожден родивший форму дух

Из формы, формой он объят.

Упрятан в кокон мотылек,

И скрыт в бездонной бездне клад.

 

Беда? Ведь это же, пойми,

Опора счастья! Повезло?

Так вот в чем кроется беда!

Не разлучить добро и зло.

 

Что с княжеством могучим У?

Фу Ча привел его к беде.

Юэ свил в Хуэйцзи гнездо,

И вот Гоу Цзяня власть везде.

 

Ли Сы дошел до Цинь, добыл

Успех! Но люто был казнен.

Был каторжником Фу Юэ, -

Советником стал царским он.

 

Беда и счастье - ком тугой,

Веревка, свитая в клубок!

Ну, как судьбу судить? Конец –

Неведом, замысел - глубок.

 

Взбесившись, зло творит река.

Когда натянут слишком лук,

Стрела за цель перелетит, -

Жди, старясь, горестей и мук.

 

Пары проходят, но падут:

Был зной, так жди теперь дождей.

От равновесия небес

Круговращение вещей.

 

Заботы посылает рок,

Но не прибавит он ума.

Зло знает свой заветный час,

Судьба творит себя сама.

 

К тому же небо и земля –

Плавильный горн, очаг труда:

В нем уголь -силы "инь" и "ян",

Все вещи - медная руда.

 

Дух собирается в комок, -

И вновь рассеяться пора!

То жизнь и смерть - мир перемен.

Неисчерпаема игра!

 

Жизнь человеческая - миг.

Зачем цепляться? Ведь потом

В туман вернется вещество, -

И только! Что грустить о том?

 

Своекорыстна мелюзга,

Ценя себя, презрев других.

Широкодумны мудрецы, -

Нет невозможного для них!

 

К богатству жадный устремлен,

Сражаться доблестный горазд,

Тщеславный жизнь отдаст за власть,

Но скромный разве жизнь предаст?

 

Свободолюбцы - на восток,

На запад мечутся в беде,

Боясь цепей... Но кто велик,

Принадлежит себе везде!

 

Как пленник, взят за частокол –

У мира на цепи глупец!

Свободный все готов отдать

И слиться с "дао" наконец...

 

Колеблем жизнью, простачок

Любовь и ненависть хранит,

Но волей "дао" дышит тот,

Кто, не вкушая жизни, сыт!

 

Отрекшийся от знаний - прах,

Земля, - себя хоронит сам.

Пусть в безднах космоса - хаос,

Но "дао" царствует и там!

 

Река течет, плывет пловец...

Но вот преграда, - и судьбе

Вверяет он себя, застыв,

Забыв заботы о себе.

 

Не с плаваньем ли сходна жизнь?

Смерть - остановка. Но святой

Покой - бездонная вода...

Путь. к цели - челн над бездной той.

Способен плыть, не нагружен...

Он тем и ценен, что пустой!

 

Спокойна сердца глубина –

Пустяк не властен над душой.

Перевод А.Адалис

Квинт  Энний
 
Введение к главной части  поэмы «Анналы»

             Писали другие поэты стихами
             Теми, что Фавны когда-то и вещие люди сложили;
             К музам они не взбирались в высокие дебри Парнаса,
             В гладкий стих свою речь уложить до меня не старались.
             Этой науки тайник мы первые вскрыли отныне.
 
                Эпитафия себе

           Энния, старца поэта, здесь образ вы, граждане, зрите;
           Славные он воспевает подвиги ваших отцов.
           Плакать к чему ж обо мне? К чему же лить слезы напрасно?
           Жив я в крылатом стихе: стих то у всех на устах.

-----

             Музы, о вы, что Олимп попираете гулко стопами!
             Музами греки вас называют - для нас вы Камены {*}.
             {* Камены - богини песен.}
             Песни мои широко по земле и средь дальних народов
             Будут греметь.


СЫМА СЯНЖУ

Феникс ищет подругу

    Феникс-муж, я феникс-муж,
    прилетел в свою страну —
    я кричу, я все кричу,
    я зову свою жену.
    Я ищу, не нахожу —
    где же поискам конец?
    Но сегодня ввечеру
    заглянул в один дворец…
    Что за девица-краса
    в женских комнатах сидит!
    Так близка, но далека —
    прямо голову кружит.
    Вместе шеи мы сплетем,
    словно селезень с женой?
    Прямо к небу, в вышину
    улетишь ты вслед за мной?

    Дева-феникс ты моя,
    ты гнездо со мною свей!
    Положись и приласкай,
    стань супругою моей!
    Вместе будем мы одно,
    слившись телом и душой.
    Кто узнает, если ты
    в ночь последуешь за мной?
    Парой крыльев мы взмахнем —
    в небеса с тобой лететь!
    А не примешь ты любовь —
    буду я вовек скорбеть…

Там, где длинны ворота

Скажите, какая там красивая женщина, да, красавица, ходит и бродит, шагает, в грустные думы свои погрузившись, Душа ее, уйдя за грани тела, потерявшись, не возвращается назад, обратно, да, и вид она имеет изможденный, вся высохла она, сидит, живет совсем одна.
Он говорил мне: «Ведь я утром буду уходить, а вечером к тебе опять приду — да, да, приду». А сам теперь и пьет, и ест, и забавляется, забыв обо мне. И в сердце его все испарилось сразу. Он мне изменил, и не вспомнит уже о былом: связался теперь с фавориткой своей и сблизился с нею! Я так бы желала, чтоб он мне соблаговолил бы вопросы поставить, меня допросить, чтоб сам повелел мне приблизиться снова — да, вновь подойти; чтоб мне удостоиться счастья вновь услышать, ценить драгоценный голос его. Соизволил сказать лишь пустые слова, а я то надеюсь всей полной душой, да, искренне очень; но, мой повелитель, он так и не хочет меня осчастливить, приехать ко мне. Я в этих хоромах одна, как на дне и вся своим чувством захвачена — вся! А ветер летит, налетает, как вихрь, этот ветер!..
Взойду на Пахучую башню и стану с надеждою вдаль я смотреть, с надеждой смотреть; душа же до самых глубин охвачена сильным порывом, и вся, как поток, устремляюсь куда то туда. А тучи плывут, тяжелыми грудами тучи со всех четырех заслонили сторон небосклон, да, отовсюду; и небо, бездонно бездонное небо вдруг днем потемнело совсем. Гром прокатился, раскатами гром, и губы его восстали, восстали; но грохот от грома напомнил мне грохот того экипажа, в котором сидел государь. Вот летящая буря свернула с пути и влетает в ворота мои, во дворец; поднимает все занавеси и все пологи разом, и вдруг коричное дерево сплелось и запуталось все в корнях и ветвях — да, ветвях; а запах и острый, и резкий идет и идет. Великая птица павлин садится на дерево это и к нему приникает любовно... А черная там обезьяна свистит и стонет протяжно. Вот зимородок, изумрудная, синяя птица, сложила свои крылья, сюда прилетев, уселась совместно с другой. Фениксы, он и она, летают на юг и на север... Сердце мое полно до краев безысходной тоскою, дух, сбитый с пути, бушует вовсю, на меня изнутри нападает...
Спускаюсь с Террасы Пахучей, смотрю, озираюсь вокруг, вокруг озираюсь и медленным шагом иду потихоньку по самым глубоким дворцовым путям. Вот главная зала... Как глыба... Она упирается в небо — да, в самое небо... Строенья другие громадою темной с ней вместе поднялись и высятся к небу. По временам я прислоняюсь в истоме к флигелю направо, к востоку, да; смотрю на пестрые громады, и без конца, и без конца. Толкну в инкрустациях дверь, золоченые бляхи затрону — схвачусь я, их звук загудит, загудит, как звон колокольный какой то. Перекладины двери моей из скульптурной магнолии все — да, все резные, карниз абрикосом ажурным отделан. Здесь целая сеть густая густая деревьев, бродящих, качающихся; подперты пролеты утуном деревом. Отделаны все редкими деревьями верхи колонн, их капители; неровными рядами они крепят упоры крыш. И в этот час все выглядит неясным и туманным, по одному могу лишь угадать другое — другое; а в общем кажется, как будто глыбы скал нависли сверху кое как... А днем все пять цветов[15] слепят, один перед другим — слепят; блестят и огненно сверкают — сплошное яркое сиянье! И плотно так скрестились камни, нет — это черепицы крыш — да, крыш; напоминает их узор игру каких то самоцветов. Везде растянуты сплошной, причудливою сетью там занавесы, да; свисают вниз перевитыми узлами чуской бахромы. Дотянусь до карниза дверей, чтобы сделать движенье какое нибудь, да, чтобы двигаться мне, и смотрю на широкую панораму причудливых дворцовых помостов террас.
Белый журавль кричит и жалобно воет — да, воет; его одинокая самка стоит на одной ноге у сухих тополей. День уже в сумерках желтых, надежды мои прерываются — да, оборвались; печально одна отдаю себя зале пустой. Свисает, сияет луна, лучи надо мной лишь блистают — да, только; иду в эту чистую ночь одна в свой глубокий альков. Берусь за классически строгую лютню, сыграть отходящий от строгих мотив; играю о том, что не может быть долгой печальная дума моя. Под пальцем течет высокая нота, она изменяется дальше и переходит в другую: и тембром струна упоительно чистым звенит, мелодия вздымается вверх. Проходит сквозь все, что я вижу теперь, ее четкая, строгая тема — проходит; мысль моя крепнет, растет и себя поднимает сама. Но те, кто со мной, по обе руки, в своем огорченье роняют слезу — да, плачут; их слезы струятся потоком во всех направленьях, и этак и так. Не сдерживают уж рыданий своих, все громче и громче от горя вздыхают, вздыхают; но я уже вновь поднялась, шатаясь, иду, не зная куда. Рукав подымаю свой длинный, лицо закрываю свое — закрываю; и все пересчитываю свои неудачи, ошибки былого... Ни глаз, ни лица показать, показать... И вот в удрученном таком настроении я приближаюсь к постели своей. Собираю душистые разные травы себе в изголовье, в подушку; себе постилаю цветы, которые пахнут чудесно, на ложе. И вдруг засыпаю, и сплю, и грежу во сне и в сонной мечте, да, в думе своей; в душе же творится такое, как будто бы сам государь был здесь, рядом со мною. В испуге от сна пробуждаюсь — ах, нет, никого не видать, не видать; душа вся встревожена, будто потерю познала. Поют петухи целым хором уже, и меня им приходится горько жалеть, горевать; и я поднимаюсь, смотрю на луну, на ее сосредоточенный блеск. И взираю на звезды, рядами своими, рядами мерцающие; Би Маобиады[16] уже проступают в восточной окраине неба. Я вглядываюсь в середину двора, где лежит — да, лежит полусвет полумрак; и как будто то изморозь выпала там, как бывает лишь осенью поздней. И тянется тянется ночь, словно год, а не ночь; а в сердце моем клубится, клубится тоска, и никак невозможно ее утишить, изменить. Вот так я блуждаю в волненье, и места себе я найти не могу, не могу до утра... Мутнеет и брызжет рассвет... А я грущу про себя, грущу и горюю, и так весь год до конца — и не смею, не смею забыть».

 ОХОТА ЧУСКОГО КНЯЗЯ

Когда Цзы Сюй, посланник князя Чу, приехал в Ци, то тамошний правитель, собрав всех конников и боевые колесницы, с посланником поехал на охоту. Когда ж закончилась охота, Цзы Сюй перед У Ю хвалиться стал без меры. И У Ши-гун присутствовал при этом. А началось с того, что господин У Ю, усевшись поудобнее, спросил:
— Довольны Вы сегодняшней охотой?
На что Цзы Сюй ответил:
— Да, доволен.
— Должно быть, много дичи настреляли? — спросил его опять У Ю.
Цзы Сюй ответил:
— Мало.
— Но в чём же радость, коли оно так? — вновь вопрошать стал господин У Ю.
Ему Цзы Сюй ответил вот что.
— Ничтожный, я, в том радость нахожу, что Ваш правитель, меня, ничтожного, задумал удивить, собрав для этого всех конников своих и колесницы, а я, ничтожный, вспомнил тут, как тешился в Юньмэне чуский князь.
— Нельзя ль о том и нам услышать? — спросил его У Ю.
Цзы Сюй ответил: — Можно. У князя вашего парадный выезд, включает тысячу четвёрок лошадей, отборных пеших воинов немало, а также десять тысяч верховых. Когда охотой едет князь на взморье, то пеших воинов ряды низины все заполоняют, а сети и силки такой длины, что ими можно опоясать горы — всем зайцам преграждают они путь; колёсами ж своих повозок боевых оленей  благородных давят, лосей стреляют, а единорогов, так тех способны за ноги поймать; несутся сломя голову они к солёному морскому побережью, когда ж добычу станут свежевать, марают в ней свои повозки; а уж когда пускают луки в ход, то бьют добычи без числа, кичась при этом ловкостью своею. И вот правитель ваш ко мне оборотился и так спросил: "Скажи, есть в Чу такие же охотничьи угодья, как в княжестве Моём, в котором столько равнин бескрайних и озёр широких? С Моей охотою сравнится ли охота князя твоего?" 
Сойдя с повозки, я, ничтожный, так отвечал ему на это:
— Покорный Ваш слуга, о, господин мой, — всего лишь человек из захолустья, который вытянул счастливый жребий нести ночную вахту во дворце, где вот уж десять лет исправно служит. По временам бывал я на охоте, в Хоуюань с охотой ездил, смотрел на то, что есть, и чего нет, однако ж не имел возможности ещё всего увидеть, а потому могу ли я словами подробно все угодья описать?
Тут циский князь остановил Цзы Сюя и вопросил его:
— Однако расскажи нам, что слышал ты и видел о тех охотах князя твоего.
На это ему Цзы Сюй, ничтожный, отвечал: — Да, да, конечно, расскажу! Слуга Ваш слышал, что в чуском княжестве есть семь озёр огромных, из них увидеть довелось мне всего одно, а остальные ещё я не видал. А то, что видел покорный Ваш слуга, так то всего лишь ничтожнейшая малость из того, что слышать доводилось. Так вот, то озеро, которое я видел, зовётся озером Юньмэн, иль Облачное Сновиденье. Раскинулось оно на девять сотен квадратных ли, а посреди него — там громоздятся горы. Те горы извиваются и вьются, опасны и круты отроги их, а высота такая, что собою способны заслонить и солнце, и луну. Сплелись между собою гребни, вздымаясь вверх, пронзают облака, накренились широкие бока, сбегая вниз, где протекают реки. А в недрах этих гор и малахит есть синий, и белой глины залежи, и красной, и охра жёлтая, и белый кварц, и известь; есть в них и золото, и серебро, и самоцветы — их яркий блеск слепит глаза, сияет, словно чешуя дракона. Средь минералов есть и красный гиацинт, и биотит есть розового цвета, есть яшмы драгоценные сорта, и множество других — похуже; точильный чёрный камень также есть там. К востоку же от этих гор луга есть, душистых трав там множество цветёт: есть поллия, есть борщевик там белый, азарум голубой там тоже есть, гирчовник есть, и аир, и банан. На юг же эти горы спускаются к равнинам. Равнины ж эти широки и беспредельны, каймою служат реки им, границей — гора Ушань. Равнины те высоки и сухи, родятся там физалис и ярутка, ковыль густой и карликовый фикус. В низинах же сырых родится чумиза, камыш зелёный, водяной овёс, мелколепестник и тростник, полынь седая и крылоорешник — чего там только нет, всего не сосчитаешь! А к западу от этих гор — бурлящие источники и чистые, прозрачные озёра: неистовый поток сменяется спокойной заводью, где лотос расцветает; дно бурных рек укрыто валунами, а берега — песком мельчайшим; во глубине же гор — там царство черепах и крокодилов. На север же от этих гор — дремучие леса; там зеленеют камфара, каштаны, душистый лавр, магнолия, корица, и мандарины, и айва, и груша повсюду аромат свой изливают. Высоко же в горах — там царство птиц: гнездится там юань, иль феникс жёлтый, павлины с разноцветным опереньем, и феникс красный тоже там живёт; внизу же, у подножья гор, — там водится и чёрный барс, и белый тигр. И ныне, подобно Чжуань Чжу, в веках прославленному смелостью своею, есть храбрецы, которые способны свирепых тех зверей брать голыми руками. Четвёрку чёрно-пегих лошадей впрягает князь, садится в колесницу, украшенную яшмою резною, и знаменем с акульими усами взмахнув, высоко стяг подъемлет, расшитый жемчугом отборным; вооружён трезубцем с “петушиной шпорой”, каким Гань Цзян орудовал когда-то; в одной руке он держит лук резной, из тутового дерева согнутый, в другой — колчан для стрел, подобный тому, который повелитель Ся имел. Конюший у него сравниться может с непревзойдённым знатоком коней, каким Бо Лэ когда-то был; возница же его не уступает самой Сянь Э своею красотой, хоть нелегко ей поводьями удерживать коней, которые копытом попирают невиданных зверей, молва о коих из уст в уста передаётся уж не одно столетие у нас. Подобно ветру резкому несутся те кони пегие, с которых князь пускает стрелы на охоте. Стремительны, словно река Ляньшуй, несутся кони, молнии подобны, из-под копыт — раскаты грома раздаются. Князь не натягивает лук впустую, стрелу гневливым взглядом провожает, и метит в грудь иль в пах добыче, чтоб кровеносные сосуды перебить ей. Добычи ж столько, что дождю подобна — собою покрывает травы и землю покрывает всю вокруг. Когда ж закончилась охота, замедлив шаг, князь чуский средь добычи тихо бродит, дав отдохнуть душе своей и телу; бросает взгляд на рощи и долины, на тех богатырей, что наводили жестокий ужас на зверей и птиц, но утомились и устало смотрят на происшедшее с добычей превращенье.
И вот тогда красавицы выходят, прелестницы с атласной кожей, в наброшенных на плечи шёлковых накидках. Спадают рукава их платьев тонких, колышутся, подобные туману, и, словно русло горного потока, сбегают вниз по лёгким юбкам складки. Туда-сюда колышутся одежды, то вверх, то вниз подол летает лёгкий, и в такт ему качаются подвески на поясе, расшитом жемчугами: как грациозны и изящны они в роскошных платьях этих! То вниз уронят руки-орхидеи, то вверх взмахнут цветастым опахалом. Из перьев зимородка бахрома украсила их пышные причёски — качается, как вымпелы у флага. Как будто бы божественные девы спустились к нам на миг неуловимый. И чуский князь, собрав танцовщиц юных, охотою ночной теперь займётся, поднявши золотую чашу: силками ловит зимородков, из лука бьёт он золотых фазанов, стрелой, привязанной за шёлковую нить; метает стрелы в белых лебедей, гусей сбивает ими диких, и даже пара чёрных журавлей к его ногам упала бездыханна. Но, утомившись этою охотой, к прозрачному источнику идёт он. Садится в разукрашенную джонку, знамёна с бунчуками поднимает, раскидывает изумрудный полог и балдахин из перьев зимородка. Сетями ловит черепах морских, а на крючок — ракушки дорогие, бьёт в барабаны золотые, и на свирели маленькой играет. Заводит песню лодочник седой, и песня та полна печали. Пришли в волненье водяные змеи, и гуси на волнах загоготали. Вода вокруг как будто закипела, бушующие волны поднимая. Груды камней столкнулись, словно в схватке, грохочут, будто гром на небе — так громко, что услышать можно за сотню ли отсюда. А, отдохнувши от ночной охоты, князь ударяет в шестигранный барабан, костёр сигнальный зажигает, повозки боевые проверяет, выстраивает конников в шеренги и отправляется в обратную дорогу. Повозки громоздятся друг на друга, отряды всадников колышутся, как море. И вот уже князь чуский наш взошёл на Солнечную башню, в недеяньи глубоком постоял там и успокоился, как будто вновь обрёл он здесь самого себя. И, выпив снадобье из белого пиона, спустился с башни молчаливо. Весь день охотился Великий князь и мог бы, не выходя из колесницы, разделывать на мелкие куски добытую дичину, и прямо на повозке поджаривать на вертеле её, всё это принимая за веселье, а вот, поди ж ты! Покорный Ваш слуга украдкой видел это и, думаю, владенье Ци во многом владенью Чу здесь уступает.                Ничтожному мне, циский князь на это не нашёлся что ответить. Тогда заговорил У Ю:
  — О чём же Вы толкуете тут нам? Ведь Вы преодолели все трудности далёкого пути, чтоб князю нашему преподнести подарки. А князь наш, собрав всех воинов своих, из ближних и из дальних мест, отправился ведь с Вами на охоту, преподнести в ответ желая богатые охотничьи трофеи, тем самым порадовать надеясь Вас, так почему же задумали Вы вдруг хвалиться? Узнать желали мы о том, к тому же, что в чуских землях есть и чего нет, о добрых нравах и делах блестящих, а Вы толкуете здесь о второстепенном. Ведь ныне Вы отнюдь не прославляли высоких добродетелей, которых, конечно, не лишён же чуский князь, но вместо этого в словах велеречивых поставили Вы во главу угла достоинства охотничьих угодий, хвастливыми словами восхваляя, как предаётся он усладам там, и прославляя разнузданные оргии его. Осмелюсь Вам заметить: если б я на Вашем месте был, то остерёгся б от хвастовства такого, ведь если уж о чём и говорить, то уж никак не о красотах чуских. А уж рассказывать о том, чего не видел — лишь подрывать доверие к себе. На обозренье выставлять пороки, которыми страдает господин твой, — ведь это значит, что нарушил долг ты: не может одного быть без другого! А Вы, придя сюда и рассказав всё, тем самым вызвали к себе презренье наше, и стали бременем для Вашего же князя! Ведь Ци граничит на востоке с безбрежным синим морем, а на юге — гора Ланъе возносится до неба; есть и гора Чэншань, красотами которой нельзя не любоваться в восхищеньи; есть и ещё одна гора — Чжифу, где вдоволь можно пострелять оленей; мы можем плавать по Бохайскому заливу или  в Мэнчжу бродить по девственным лесам. На западе простёрлись наши земли до княжества Сушэнь, а на востоке пределом им — Долина Солнца, где каждый день рождается светило. Чтоб позабавиться осеннею охотой, мы едем в княжество Цинцю, иль Холм Зелёный, блуждаем в джонках по морям бескрайним. Да если б захотели проглотить мы Юньмэней Ваших не один, а восемь-девять, то даже горечи во рту не испытали б! Такие есть у нас чудесные места, которыми дивятся чужеземцы, и столько редкостных зверей и птиц плодится там на воле — их много так, как чешуи на рыбе, собой заполонили все леса и невозможно здесь сказать о всех них: сам император Юй не смог бы дать имён им, а легендарный Се не смог бы подсчитать их! При всём при том, князья всех рангов, которые бывали здесь у нас, дерзать не смели, описывая радости забав и грандиозность их садов и парков. Вы также были приняты с почётом, по всем установленьям предков наших, вот почему наш князь не стал повторно напоминать об этом Вам. Зачем же говорить, что не нашёлся он, что Вам ответить?
 Перевод с китайского Владимир САМОШИН

Чжо Вэньцзюнь

Порвалась жемчужная нить,

И рассыпалось зеркало в прах.

Отсверкала роса поутру,

Миновало цветенье в садах.

Я оплакиваю седину

И разлуку с ним навсегда.

Зря накрыла я праздничный стол -

Господин не заглянет сюда.

И в колодце с недавних пор

Вся до капли иссякла вода…

Я рассталась с супругом моим -

Навсегда! Навсегда!

Перевод М.Басманова


Песня белых волос

Кипельно-бел этот снег на вершине горы,
Ярко сверкает, как тучи пронзает луна.
Слышала, выбрал другую в любимые ты —
Разве расстаться иная причина нужна?

День наш последний отметим с тобою вином,
А на рассвете меж нами проляжет вода.
Разной дорогой разъедемся мы надо рвом,
Как на восток и на запад стремится волна.

Горечью горечь! За горечью — горечи вновь!
Разве мы замуж выходим слезу проливать?
Может, хоть кто-нибудь встретил такую любовь,
Чтобы дожить до седин, а чужими не стать?

Кто-то, как прут из бамбука, — лишь тронь, и согнешь.
Кто-то, как рыбины хвост, — все виляет-скользит.
Муж благородный своим постоянством хорош.
Мерою денег не мерит он чувства свои.


Ханьский  У-ди

Осенний ветер

Дует осенний ветер, белые тучи плывут.
Трава пожелтела, листва опадает, гуси летят на юг.
Взгляд хризантемы нарядом пленяют, орхидей благовонный круг,
Я же о вас с тоской вспоминаю, прекрасный и нежный друг.
Лодку-дворец чистейшие струи Фэньшуй-реки несут,
Посередине скользит потока, в пене вздымая волну.
В такт барабанам всплески от вёсел, свирели и флейты поют,
Но радости нет и былого веселья, скорбные чувства гнетут.
И юность, и зрелость так быстро прошли… что делать, что делать, коль старости близятся дни?

Перевод М.Кравцовой


МЕЛЕАГР ГАДАРСКИЙ

Древний ваятель Пракситель прекрасную статую создал,
Но без души, лишь придав внешние камню черты,
Облик глухой и немой. А теперь им волшебно изваян
Одушевленный в моем сердце коварный Эрот.
Общее имя у них, а в жизни он лучше гораздо,
Он и не камень, - души преобразующий дух.
Пусть изваяет теперь ваятель во мне мою душу,
А после этого пусть храм возведет в ней Эрот.

Перевод Ю.Шульц

(Эпитафия.)

Шлю мои слезы к тебе за могилу, Гелиодора;
В Тартар их шлю я, как дань скорбной посмертной любви.
Их на гробницу я лью, как память о нежности нашей,
Память союза сердец. Ты мне всегда дорога,
Даже средь мертвых теней, и я, Мелеагр безутешный,
Плачу; но стонам моим хочет ли внять Ахерон?
Горе мне, горе! Увы! Цветок мой возлюбленный, где ты?!
Тартар похитил тебя! Блеск твой он пылью покрыл.
Пав на колени, молюсь: «Земля, вскормившая всех нас,
Прах этот в лоно Твое нежно, как мать, приими».

Перевод Л.Блуменау

Автоэпитафия

Тир, окруженный водою, кормильцем мне был, а Гадара,
Аттика Сирии, - край, где появился на свет
Я, Мелеагр, порожденный Евкратом; Хариты Мениппа
Были на поприще Муз первые спутницы мне.
Если сириец я, что же? Одна ведь у всех нас отчизна -
Мир, и Хаосом одним смертные мы рождены.
А написал это я на дощечке, уж будучи старым,
Близким к могиле своей: старость Аиду сосед.
Если ж меня, старика болтуна, ты приветствуешь, боги
Да ниспошлют и тебе старость болтливую, друг!

Перевод Л.Блуменау

ПАКУВИЙ


                [ОБРАЗ СУДЬБЫ]

             Судьба глупа, безумна, думают философы
             И заявляют, что она сидит на камне, все катящемся,
             (И что куда случайно пущен он, туда судьба направлена).
             Безумна потому, что жестка, неверна и ветрена;
             Слепа же потому, что к людям без разбора пристает;
             Глупа, когда не может в людях различить достоинства.
             Но есть философы, которые судьбы не признают,
             Которым кажется, что случай лишь делами ведает;
             И это ближе к истине, ив этом опыт учит всех:
             Ну вот Орест - недавно был он царь, теперь же нищий он.


                [ЭФИР]

         Смотри, что сверху и кругом обхватывает землю всю и держит,
         Что с солнечным восходом все блестит, с заходом хмурится,
         Все, что мы небом называем, греки то "эфир" зовут.
         Но что ни будь, оно живет, творит, питает, зиждет все,
         Берет назад и все в себе скрывает, всем вещам отец.
         В нем все берет равно начало и конец находит в нем.

 Из трагедии "ХРИСИС"

                [ОБ АВГУРАХ]

             Людей, которые язык птиц понимают
             И больше узнают из печени чужой, чем собственной,
             Мне кажется, скорее должно слушать, чем их слушаться.

Перевод В.Модестова


Гай Луцилий

            Если б когда-нибудь Луций
            Тубул, если бы Луп или Карбон, сын Нептуна, подумал,
            Что божество существует, то мот ли бы быть так
                преступен.
            Так вероломен?

-----

Ныне от утра до ночи, в праздник ли то, или в будни,
      Целые дни, и народ, точно так же и важный сенатор,
      Шляются вместе по форуму и никуда не уходят.
      Все предаются заботе одной, одному лишь искусству:
      Речь осторожно вести и сражаться друг с другом коварством,
      В лести поспорить, хорошего роль разыграть человека,
      Строить засады, как если бы были враги все друг другу.

Перевод В.Модестова

-----

          В том добродетель, Альбин, чтобы истинной мерой отмерить
          Всем по заслугам людям, с которыми жить нам придется.
          В том добродетель, чтоб каждую вещь разузнать хорошенько,
          В том, чтобы знать, что на пользу идет, по правде и честно,
          Зло от добра отличить, избегая вреда и бесчестья.
          В том добродетель, чтобы меру в стяжанье, предел соблюсти нам,
          В том, чтоб и чести воздать то, что ей надлежит по заслугам,
          В том, чтобы должную дань и богатству отдать, коль придется.
          Злым неприятелем быть порочных людей и порока,
          Добрым защитником быть людей и нравов хороших.
          Правду и честь полюбить, оценить и в жизни держаться.
          Благо отчизны чтоб первым было у нас над другими,
          Родственный долг - чтоб вторым, а уж наш интерес -
                напоследок.

  {Перевод И.И. Холодняка}

Тит Лукреций Кар

О природе вещей. Книга первая.
[Задачи поэмы: Стихи 921-950]
Что остаётся теперь, – ты узнай и внимательно слушай.
Я не таю от себя, как это туманно, но острый
В сердце глубоко мне тирс вонзила надежда на славу
И одновременно грудь напоила мне сладкою страстью
К Музам, которой теперь вдохновляемый, с бодрою мыслью
По бездорожным полям Пиэрид я иду, по которым
Раньше ничья не ступала нога. Мне отрадно устами
К свежим припасть родникам и отрадно чело мне украсить
Чудным венком из цветов, доселе неведомых, коим
Прежде меня никому не венчали голову Музы.
Ибо, во-первых, учу я великому знанью, стараясь
Дух человека извлечь из тесных тенёт суеверий,
А во-вторых, излагаю туманный предмет совершенно
Ясным стихом, усладив его Муз обаянием всюду.
Это, как видишь ты, смысл, несомненно, имеет разумный:
Ведь коль ребёнку врачи противной вкусом полыни
Выпить дают, то всегда предварительно сладкою влагой
Жёлтого мёда кругом они мажут края у сосуда;
И, соблазнённые губ ощущеньем, тогда легковерно
Малые дети до дна выпивают полынную горечь.
Но не становятся жертвой обмана они, а, напротив,
Способом этим опять обретают здоровье и силы.
Так поступаю и я. А поскольку учение наше
Непосвящённым всегда представляется слишком суровым
И ненавистно оно толпе, то хотел я представить
Это ученье тебе в сладкозвучных стихах пиэрийских,
Как бы приправив его поэзии сладостным мёдом.
Может быть, этим путём я сумею твой ум и вниманье
К нашим стихам приковать до тех пор, пока ты не познаешь
Всей природы вещей и законов её построенья.

Перевод Ф. Петровского

Nunc age, quod super est, cognosce et clarius audi.
nec me animi fallit quam sint obscura; sed acri
percussit thyrso laudis spes magna meum cor
et simul incussit suavem mi in pectus amorem
Musarum, quo nunc instinctus mente vigenti               925
avia Pieridum peragro loca nullius ante
trita solo. iuvat integros accedere fontis
atque haurire iuvatque novos decerpere flores
insignemque meo capiti petere inde coronam,
unde prius nulli velarint tempora Musae;                930
primum quod magnis doceo de rebus et artis
religionum animum nodis exsolvere pergo,
deinde quod obscura de re tam lucida pango
carmina musaeo contingens cuncta lepore.
id quoque enim non ab nulla ratione videtur;               935
sed vel uti pueris absinthia taetra medentes
cum dare conantur, prius oras pocula circum
contingunt mellis dulci flavoque liquore,
ut puerorum aetas inprovida ludificetur
labrorum tenus, interea perpotet amarum               940
absinthi laticem deceptaque non capiatur,
sed potius tali facto recreata valescat,
sic ego nunc, quoniam haec ratio plerumque videtur
tristior esse quibus non est tractata, retroque
volgus abhorret ab hac, volui tibi suaviloquenti               945
carmine Pierio rationem exponere nostram
et quasi musaeo dulci contingere melle,
si tibi forte animum tali ratione tenere
versibus in nostris possem, dum perspicis omnem
naturam rerum, qua constet compta figura.               950

КНИГА ВТОРАЯ. Стихи 1-39

   Сладко, когда на поверхности моря, взволнованной ветром,
   С берега ты наблюдаешь большую опасность другого;
   Не потому, что чужая беда тебя радует сильно,
   Л потону, что приятно себя вне опасности видеть.
   Также приятно смотреть на могучие подвиги брани,
   Стоя вне поля сраженья, на месте вполне безопасном.
   Но ничего нет милее, как жить в хорошо защищенных
   Храминах светлых, воздвигнутых славных учением мудрых.
   Можешь оттуда людей разглядеть ты и их заблужденья,
   Видеть, как ищут они " колебаньях путей себе в жизни,
   Как о способностях спорят они и о знатном рожденьи,
   Ночи и дни напролет проводя за трудом непрестанным,
   Чтобы достигнуть богатства большого и власти высокой.
   
   Жалкие души людские! Сердца ослепленные смертных!
   В скольких опасностях жизни, в каких непроглядных потемках
   Тянется краткий ваш век! Неужели для вас непонятно,
   Что ничего для природы не нужно иного, как только
   Сладостным чувством души наслаждаться спокойно, из тела
   Всякую боль устранив и откинув весь страх и заботы?
   Мы наблюдаем, что нашему телу по самой природе
   Нужно немногое, чтоб из него удалить все страданья
   И вместе о тем ему много доставить таких наслаждений,
   Слаще которых не требует даже оно от природы.
   Если в дворце твоим нет золотых изваяний, что в виде
   Отроков юных лучистые факелы держат в десницах,
   Пусть освещаются пиршества ночью светилами неба.
   Если твой дом серебром не сверкает и златом не блещет,
   В сводах его разукрашенных звуки кифары не льются,
   Все же ты можешь, на мягкой зеленой мураве простершись,
   На берегу ручейка, под ветвями тенистых деревьев
   И без малейших хлопот усладительный отдых дать телу;
   А особливо, когда улыбнется весна и цветами
   Всюду она окропит изобильно зеленые травы.
   Жар лихорадки спадет не скорей в твоем теле, когда ты
   На разукрашенных тканях лежишь иль на пурпуре красном,
   Чем когда должен покоиться ты на простом покрывале.
   В силу того, так как прибыли нашему телу нималой
   Не принесут ни богатство, ни слава, ни знатность рожденья,
   То для души это лишнее также и вовсе без пользы.

КНИГА ТРЕТЬЯ  Стихи 1 - 30

   О украшение Греции! Ты, что из мрака впервые
   Светоч познанья извлек, объясняя нам радости: жизни!
   Вслед за тобой я иду и шаги свои сообразую
   С теин следами, что раньше стоны твои напечатлели.
   Не состязаться с тобой я хочу, по тебе с восхищеньем
   Следовать только дерзаю. Возможно ли ласточке спорить
   С лебедем? Можно ль дрожащему телом козлу состязаться
   С силою той, что являет в ристалищах конь быстроногий?
   Ты -- наш отец, открывающий тайны вещей, ты -- ученье
   Преподаешь нам отечески. В славных твоих сочиненьях
   Черпаем все мы, подобные пчелам, что лучшие соки
   Пьют из цветов. Все мы жаждем твоих золотых изречении.
   Да! золотых и достойных бессмертья всегда и во-веки.
   Ибо, как только слова твои мудрые провозгласили,
   Что создалася природа вещей не богов изволеньем,
   Сразу исчезли все страхи души, грани мира распались,
   И я узрел, как в пространстве пустом нарождаются вещи119.
   Мне вдруг120 открылось богов существо и их мирные домы,
   Коих ни ветры не рушат, ни тучи обильно дождями
   Не поливают, ни снег, леденеющий в сильном морозе,
   Не засыпает, ко кои всегда пребывают в покое121
   В вечно прозрачном, безоблачном и лучезарном эфире.
   Всеми дарами природа богов наделила. Ничто их
   Мира душевного ни на мгновенье коснуться не может,
   И Ахерузии пропасть у них впереди не зияет.
   Им не мешает к тому же земля разглядеть, что творится
   Там, под ногами у нас, в глубине пустоты преисподней.
   При обсужденьи вопросов таких меня трепет объемлет
   Вместе с отрадным сознаньем, что ты обнаружил природу
   Силой ума и что ныне она отовсюду раскрыта.

Гай  Валерий  Катулл


                Если желание сбывается свыше надежды и меры,
                Счастья нечайного день благословляет душа.
                Благословен же будь, день золотой, драгоценный, чудесный,
                Лесбии милой моей мне возвративший любовь!
                Лесбия снова со мною! На что не надеялся, сбылось!
                О, как сверкает опять великолепная жизнь!
                Кто из живущих счастливей меня? И чего же мог бы
                Я пожелать на земле? Сердце полно до краев!

                Перевод Адр.Пиотровского

[НА МОГИЛЕ БРАТА]

               Много морей переплыв и увидевши много народов,
                Брат мой, достиг я теперь грустной гробницы твоей.
               Чтобы последний принесть тебе дар, подобающий мертвым,
                И чтобы имя твое, пепел печальный, призвать.
               Рок беспощадный пресек твою жизнь, он навеки похитил,
                Брат злополучный, тебя, сердце мне разорвав.
               Что же, прими эти жертвы! Обычаи древние дедов
                Нам заповедали их - в грустный помин мертвецам.
               Жаркой слезою моей они смочены, плачем последним.
                Здравствуй же, брат дорогой! Брат мой, навеки прощай!

               Перевод Адр.Пиотровского

Милая мне говорит, что меня предпочтет перед всяким,
Если бы даже ее стал и Юпитер молить.
Так, но что говорит влюбленному страстно подруга,
Нужно на ветре писать или на быстрой волне.

Перевод Адр.Пиотровского

Публий Вергилий Марон. Георгики (Отрывок)
 
 [ПРОСЛАВЛЕНИЕ ИТАЛИИ]

   II, 136 Но ни мидийцев леса, наибогатейшие земли,
           Но ни прекрасный тот Ганг, ни Герм, от золота мутный,
           Пусть с Италией все же не спорят; ни Бактрия с Индом,
           Ни той Панхейи всей пески, - фимиамом богаты...
       140 Хоть не вспахали быки, ноздрями огонь выдыхая,
           Эти места, и зубов тут не сеяли Гидры свирепой,
           Дроты и копья мужей не всходили тут частые нивой, -
           Но, тяжелея, хлеба и Вакха Массийская влага
           Их наполняют; на них и маслины и скот изобильный;
       145 Здесь и воинственный конь выходит на поле, гордый;
           Белые здесь, с Клитумн, и стада и великая жертва -
           Бык - постоянно твоим священным омыты теченьем,
           Римские к храмам богов вели, торжествуя, триумфы.
           Здесь неизменно весна и в недолжные месяцы лето;
       150 Дважды стада тяжелы и дважды дерево с плодом.
           Хищных тигров тут нет, тут нет и злого потомства
           Львов; собирателей трав аконит не обманет злосчастных.
           Нет и чешуйчатых змей, огромные кольца влачащих
           Вдоль по земле и, ползя, собирающих тело спиралью.
       155 Сколько отменных прибавь городов, и труд созиданий,
           Столько на скалах крутых укреплений, людьми возведенных,
           Или же рек, что внизу обтекают древние стены.
           Море ль напомню, ее обмывавшее сверху и снизу?
           Множество ль разных озер?
       165 Не у нее ли ручьи серебра и залежи меди
           В жилах, течет не она ль обильно золотом светлым?
           Крепких она и мужей, молодежь сабинскую марсов,
           И лигурийцев, привыкших терпеть, и вольсков-копейщиков,
           Родина Дециев  всех, и Мариев, славных Камиллов,
           И Сципионов, упорных в войне, и твоя, достославный
           Цезарь, который теперь победителем в Азии дальней
           Индов, робких на брань, от римских твердынь, отвращаешь!
           Здравствуй, Сатурна земля, великая мать урожаев!
           Мать и мужей!

 Sed neque Medorum siluae, ditissima terra,
nec pulcher Ganges atque auro turbidus Hermus
laudibus Italiae certent, non Bactra neque Indi
totaque turiferis Panchaia pinguis harenis.
haec loca non tauri spirantes naribus ignem               140
inuertere satis immanis dentibus hydri,
nec galeis densisque uirum seges horruit hastis;
sed grauidae fruges et Bacchi Massicus umor
impleuere; tenent oleae armentaque laeta.
hinc bellator equus campo sese arduus infert,               145
hinc albi, Clitumne, greges et maxima taurus
uictima, saepe tuo perfusi flumine sacro,
Romanos ad templa deum duxere triumphos.
hic uer adsiduum atque alienis mensibus aestas:
bis grauidae pecudes, bis pomis utilis arbos.               150
at rabidae tigres absunt et saeua leonum
semina, nec miseros fallunt aconita legentis,
nec rapit immensos orbis per humum neque tanto
squameus in spiram tractu se colligit anguis.
adde tot egregias urbes operumque laborem,               155
tot congesta manu praeruptis oppida saxis
fluminaque antiquos subter labentia muros.
an mare quod supra memorem, quodque adluit infra?
anne lacus tantos? te, Lari maxime, teque,
fluctibus et fremitu adsurgens Benace marino?               160
an memorem portus Lucrinoque addita claustra
atque indignatum magnis stridoribus aequor,
Iulia qua ponto longe sonat unda refuso
Tyrrhenusque fretis immittitur aestus Auernis?
haec eadem argenti riuos aerisque metalla               165
ostendit uenis atque auro plurima fluxit.
haec genus acre uirum, Marsos pubemque Sabellam
adsuetumque malo Ligurem Volscosque uerutos
extulit, haec Decios Marios magnosque Camillos,
Scipiadas duros bello et te, maxime Caesar,               170
qui nunc extremis Asiae iam uictor in oris
imbellem auertis Romanis arcibus Indum.
salue, magna parens frugum, Saturnia tellus,
magna uirum: tibi res antiquae laudis et artem
ingredior sanctos ausus recludere fontis,               175
Ascraeumque cano Romana per oppida carmen.

   [ВЕСНА]

   II, 323 Рощам зеленым весна, весна и лесу полезна.
           Земли взбухают весной и просят семян детородных.
       325 Тут всемогущий Отец, Эфир, изобильный дождями,
           В лоно супруги своей счастливой нисходит и всюду
           Кормит, великий, смесясь с великим телом, приплоды.
           Чащи лесные без троп гремят голосами пернатых,
           Вновь в положенный срок Венеру чувствует стадо.
       330 Нивы-кормилицы - в родах; с дыханием теплым Зефира
           Лоно открыли поля; всем хватит нежащей влаги.
           Новому солнцу ростки уже не боятся спокойно
           Ввериться, и виноград не страшится, что Австры восстанут
           Или что в небе помчат Аквилоны великие ливень;
       335 Гонит он почки свои и листики все раскрывает.
           Нет, не иные тогда, при начале возникшего мира,
           Дни воссияли, и быть не могло постоянства иного,
           Верится мне! Весна лишь была; весну лишь великий
           Мир проводил, и зимы дыханьем не веяли Эвры.
       340 В век, как впервые стада пить начали свет, и железный
           Род человеков  в полях суровых голову поднял,
           Дикие звери в лесах появились и звезды на небе.
           Да, и теперешний труд не вынесли б нежные вещи,
           Если б подобный покой между холодами и зноем
       345 Не наступал, и небес снисхожденья не знали бы земли.


ЭНЕИДА

КНИГА I (ФРАГМЕНТ)

Бит¬вы и мужа пою, кто в Ита¬лию пер¬вым из Трои —
Роком ведо¬мый бег¬лец — к бере¬гам при¬плыл Лави¬ний¬ским.
Дол¬го его по морям и дале¬ким зем¬лям бро¬са¬ла
Воля богов, зло¬па¬мят¬ный гнев жесто¬кой Юно¬ны. Arma virumque cano, Troiae qui primus ab oris
Italiam fato profugus Laviniaque venit
litora — multum ille et terris iactatus et alto
vi superum, saevae memorem Iunonis ob iram,
5 Дол¬го и вой¬ны он вел, — до того, как, город постро¬ив,
В Лаций богов пере¬нес, где воз¬ник¬ло пле¬мя лати¬нян,
Горо¬да Аль¬бы отцы и сте¬ны высо¬ко¬го Рима.
Муза, поведай о том, по какой оскор¬би¬лась при¬чине
Так цари¬ца богов, что муж, бла¬го¬че¬сти¬ем слав¬ный, multa quoque et bello passus, dum conderet urbem
inferretque deos Latio; genus unde Latinum
Albanique patres atque altae moenia Romae.
Musa, mihi causas memora, quo numine laeso
quidve dolens regina deum tot volvere casus
10 Столь¬ко по воле ее пре¬тер¬пел пре¬врат¬но¬стей горь¬ких,
Столь¬ко трудов. Неужель небо¬жи¬те¬лей гнев так упо¬рен?
Город древ¬ний сто¬ял — в нем из Тира выход¬цы жили,
Звал¬ся он Кар¬фа¬ген — вда¬ле¬ке от Тибр¬ско¬го устья,
Про¬тив Ита¬лии; был он богат и в бит¬вах бес¬стра¬шен.
insignem pietate virum, tot adire labores
impulerit. tantaene animis caelestibus irae?
Urbs antiqua fuit (Tyrii tenuere coloni)
Karthago, Italiam contra Tiberinaque longe
ostia, dives opum studiisque asperrima belli;
15 Боль¬ше всех стран, гово¬рят, его люби¬ла Юно¬на,
Даже и Самос забыв; здесь ее колес¬ни¬ца сто¬я¬ла,
Здесь и доспе¬хи ее. И дав¬но меч¬та¬ла боги¬ня,
Если поз¬во¬лит судь¬ба, средь наро¬дов то цар¬ст¬во воз¬вы¬сить.
Толь¬ко слы¬ха¬ла она, что воз¬никнет от кро¬ви тро¬ян¬ской
quam Iuno fertur terris magis omnibus unam
posthabita coluisse Samo; hic illius arma,
hic currus fuit, hoc regnum dea gentibus esse,
si qua fata sinant, iam tum tenditque fovetque.
progeniem sed enim Troiano a sanguine duci
20 Род, кото¬рый во прах нис¬про¬вергнет тирий¬цев твер¬ды¬ни.
Цар¬ст¬вен¬ный этот народ, побед¬ной гор¬дый вой¬ною,
Ливии гибель неся, при¬дет: так Пар¬ки суди¬ли.
Страх пред гряду¬щим томил боги¬ню и память о бит¬вах
Преж¬них, в кото¬рых она защи¬ща¬ла любез¬ных арги;вян.
audierat, Tyrias olim quae verteret arces;
hinc populum late regem belloque superbum
venturum excidio Libyae: sic volvere Parcas.
id metuens veterisque memor Saturnia belli,
prima quod ad Troiam pro caris gesserat Argis
25 Нена¬висть злая ее пита¬лась дав¬ней обидой,
Скры¬той глу¬бо¬ко в душе: Сатур¬на дочь не забы¬ла
Суд Пари¬са, к сво¬ей кра¬со¬те оскорб¬лен¬ной пре¬зре¬нье,
И Гани¬меда почет, и цар¬ский род нена¬вист¬ный.
Гнев ее не сла¬бел; по морям бро¬са¬е¬мых тев¬кров,
(necdum etiam causae irarum saevique dolores
exciderant animo; manet alta mente repostum
iudicium Paridis spretaeque iniuria formae,
et genus invisum et rapti Ganymedis honores) —
his accensa super, iactatos aequore toto
30 Что от данай¬цев спас¬лись и от яро¬сти гроз¬ной Ахил¬ла,
Дол¬го в Лаций она не пус¬ка¬ла, и мно¬гие годы,
Роком гони¬мы, они по вол¬нам соле¬ным блуж¬да¬ли.
Вот сколь огром¬ны труды, поло¬жив¬шие Риму нача¬ло.
И;з виду скрыл¬ся едва Сици¬лии берег, и море Troas,
reliquias Danaum atque immitis Achilli,
arcebat longe Latio; multosque per annos
errabant, acti fatis, maria omnia circum.
tantae molis erat Romanam condere gentem.
Vix e conspectu Siculae telluris in altum
35 Вспе¬ни¬ли медью они, и радост¬но под¬ня¬ли парус,
Тот¬час Юно¬на, в душе скры¬вая веч¬ную рану,
Так ска¬за¬ла себе: «Уж мне ль отсту¬пить, побеж¬ден¬ной?
Я ль не смо¬гу отвра¬тить от Ита¬лии тев¬кров вла¬ды¬ку?
Пусть мне судь¬ба не велит! Но ведь сил доста¬ло Пал¬ла¬де
vela dabant laeti et spumas salis aere ruebant,
cum Iuno, aeternum servans sub pectore volnus,
haec secum: «mene incepto desistere victam
nec posse Italia Teucrorum avertere regem!
quippe vetor fatis. Pallasne exurere classem
40 Флот арги¬вян спа¬лить, а самих пото¬пить их в пучине
Всех за вину одно¬го Оиле¬е¬ва сына Аяк¬са?
Быст¬рый огонь гро¬мо¬верж¬ца сама из тучи мет¬ну¬ла
И, раз¬бро¬сав кораб¬ли, вско¬лых¬ну¬ла вет¬ра¬ми вол¬ны.
Сам же Аякс, из прон¬зен¬ной груди огонь выды¬хав¬ший,
 Argivum atque ipsos potuit submergere ponto
unius ob noxam et furias Aiacis Oilei?
ipsa Iovis rapidum iaculata e nubibus ignem
disiecitque rates evertitque aequora ventis;
illum exspirantem transfixo pectore flammas
45 Вих¬рем выне¬сен был и к ска¬ле при¬гвож¬ден ост¬ро¬вер¬хой.
Я же, цари¬ца богов, гро¬мо¬верж¬ца сест¬ра и супру¬га,
Бит¬вы столь¬ко уж лет веду с одним лишь наро¬дом!
Кто же Юно¬ны теперь почи¬тать вели¬чие станет,
Кто, с моль¬бой пре¬кло¬нясь, почтит алтарь мой дара¬ми?»
 turbine corripuit scopuloque infixit acuto;
ast ego, quae divum incedo regina, Iovisque
et soror et coniunx, una cum gente tot annos
bella gero. et quisquam numen Iunonis adorat
praeterea aut supplex aris imponet honorem?»
50 Так помыш¬ляя в душе, огнем обиды объ¬ятой,
В край боги¬ня спе¬шит, ура¬га¬ном чре¬ва¬тый и бурей:
Там, на Эолии, царь Эол в пеще¬ре обшир¬ной
Шум¬ные вет¬ры замкнул и друг дру¬гу враж¬деб¬ные вих¬ри, —
Вла¬стью сми¬рив их сво¬ей, обуздав тюрь¬мой и цепя¬ми.
Talia flammato secum dea corde volutans
nimborum in patriam, loca feta furentibus Austris,
Aeoliam venit. hic vasto rex Aeolus antro
luctantis ventos tempestatesque sonoras
imperio premit ac vinclis et carcere frenat.
55 Роп¬щут гнев¬но они, и горы рокотом гроз¬ным
Им отве¬ча¬ют вокруг. Сидит на вер¬шине ска¬ли¬стой
Сам скип¬тро¬дер¬жец Эол и гнев их душ укро¬ща¬ет, —
Или же б море с зем¬лей и сво¬ды высо¬кие неба
В бур¬ном поры¬ве сме¬тут и раз¬ве¬ют в возду¬хе вет¬ры.
 illi indignantes magno cum murmure montis
circum claustra fremunt; celsa sedet Aeolus arce
sceptra tenens, mollitque animos et temperat iras;
ni faciat, maria ac terras caelumque profundum
quippe ferant rapidi secum verrantque per auras.
60 Но все¬мо¬гу¬щий Отец зато¬чил их в мрач¬ных пеще¬рах,
Горы поверх взгро¬моздил и, боясь их злоб¬но¬го буй¬ства,
Дал им вла¬ды¬ку-царя, кото¬рый, верен усло¬вью,
Их и сдер¬жать, и осла¬бить узду по при¬ка¬зу уме¬ет.
Ста¬ла Эола молить Юно¬на таки¬ми сло¬ва¬ми:
sed pater omnipotens speluncis abdidit atris,
hoc metuens, molemque et montis insuper altos
imposuit regemque dedit, qui foedere certo
et premere et laxas sciret dare iussus habenas.
ad quem tum Iuno supplex his vocibus usa est:
65 «Дал тебе власть роди¬тель богов и людей пове¬ли¬тель
Бури мор¬ские сми¬рять или вновь их взды¬мать над пучи¬ной.
Ныне враж¬деб¬ный мне род плы¬вет по во;лнам Тир¬рен¬ским,
Морем в Ита¬лию мча Или¬он и сра¬жен¬ных пена¬тов.
Вет¬ру вели¬кую мощь при¬дай и обрушь на кор¬му им,
«Aeole, namque tibi divum pater atque hominum rex
et mulcere dedit fluctus et tollere vento,
gens inimica mihi Tyrrhenum navigat aequor,
Ilium in Italiam portans victosque Penates:
incute vim ventis submersasque obrue puppes,
70 Врозь раз¬бро¬сай кораб¬ли, рас¬сей тела по пучи¬нам!
Два¬жды семе¬ро нимф, бли¬стаю¬щих пре¬ле¬стью тела,
Есть у меня, но кра¬сой всех выше Деиопея.
Я за услу¬гу твою тебе отдам ее в жены,
Вас на все вре¬ме¬на неру¬ши¬мым свя¬жу я сою¬зом,
aut age diversos et disice corpora ponto.
sunt mihi bis septem praestanti corpore Nymphae:
quarum quae forma pulcherrima, Deiopea,
conubio iungam stabili propriamque dicabo,
omnis ut tecum meritis pro talibus annos
75 Чтобы пре¬крас¬ных детей роди¬те¬лем стал ты счаст¬ли¬вым».
Ей отве¬ча¬ет Эол: «Твоя забота, цари¬ца,
Знать, что ты хочешь, а мне над¬ле¬жит испол¬нять пове¬ле¬нья.
Ты мне снис¬ка¬ла и власть, и жезл, и Юпи¬те¬ра милость,
Ты мне пра¬во даешь воз¬ле¬жать на пирах у все¬выш¬них,
exigat et pulchra faciat te prole parentem».
Aeolus haec contra: «tuus, o regina, quid optes,
explorare labor; mihi iussa capessere fas est.
tu mihi quodcumque hoc regni, tu sceptra Iovemque
concilias, tu das epulis accumbere divum,
80 Сде¬лав меня пове¬ли¬те¬лем бурь и туч дожде¬нос¬ных».
Вымол¬вив так, он обрат¬ным кон¬цом копья уда¬ря¬ет
В бок пусто¬те¬лой горы, — и вет¬ры уве¬рен¬ным стро¬ем
Рвут¬ся в отвер¬стую дверь и несут¬ся вих¬рем над сушей.
На; море вме¬сте напав, до глу¬бо¬ко¬го дна воз¬му¬ща¬ют
nimborumque facis tempestatumque potentem».
Haec ubi dicta, cavum conversa cuspide montem
impulit in latus; ac venti, velut agmine facto,
qua data porta, ruunt et terras turbine perflant.
incubuere mari totumque a sedibus imis
85 Во;ды Эвр, и Нот, и обиль¬ные бури несу¬щий
Африк, взду¬вая валы и на; берег беше¬но мча их.
Кри¬ки тро¬ян¬цев сли¬лись со скри¬пом сна¬стей кора¬бель¬ных.
Тучи небо и день из очей похи¬ща¬ют вне¬зап¬но,
И непро¬гляд¬ная ночь покры¬ва¬ет бур¬ное море.
una Eurusque Notusque ruunt creberque procellis
Africus et vastos volvunt ad litora fluctus;
insequitur clamorque virum stridorque rudentum.
eripiunt subito nubes caelumque diemque
Teucrorum ex oculis; ponto nox incubat atra.
90 Вто¬рит гро¬мам небо¬свод, и эфир полы¬ха¬ет огня¬ми,
Близ¬кая вер¬ная смерть ото¬всюду мужам угро¬жа¬ет.
Тело Энею ско¬вал вне¬зап¬ный холод. Со сто¬ном
Руки к све¬ти¬лам воздев, он мол¬вит голо¬сом гром¬ким:
«Три¬жды, четы¬ре¬жды тот бла¬жен, кто под сте¬на¬ми Трои
intonuere poli, et crebris micat ignibus aether,
praesentemque viris intentant omnia mortem.
extemplo Aeneae solvuntur frigore membra;
ingemit et duplicis tendens ad sidera palmas
talia voce refert: «O terque quaterque beati,
95 Перед оча¬ми отцов в бою повстре¬чал¬ся со смер¬тью!
О Дио¬мед, о Тидид, из наро¬да данай¬цев храб¬рей¬ший!
О, когда бы и мне дове¬лось на полях или¬он¬ских
Дух испу¬стить под уда¬ром тво¬ей могу¬чей дес¬ни¬цы,
Там, где Гек¬тор сра¬жен Ахил¬ла копьем, где огром¬ный
quis ante ora patrum Troiae sub moenibus altis
contigit oppetere! O Danaum fortissime gentis
Tydide! mene Iliacis occumbere campis
non potuisse tuaque animam hanc effundere dextra,
saevus ubi Aeacidae telo iacet Hector, ubi ingens
100 Пал Сар¬пе¬дон, где так мно¬го нес¬ло Симо¬ен¬та тече¬нье
Пан¬ци¬рей, шле¬мов, щитов и тел тро¬ян¬цев отваж¬ных!»
Так гово¬рил он. Меж тем ура¬га¬ном реву¬щая буря
Ярост¬но рвет пару¬са и валы до звезд возды¬ма¬ет.
Сло¬ма¬ны вес¬ла; корабль, повер¬нув¬шись, вол¬нам под¬став¬ля¬ет
Sarpedon, ubi tot Simois correpta sub undis
scuta virum galeasque et fortia corpora volvit!»
Talia iactanti stridens Aquilone procella
velum adversa ferit, fluctusque ad sidera tollit;
franguntur remi; tum prora avertit et undis
105 Борт свой; несет¬ся вослед кру¬тая гора водя¬ная.
Здесь кораб¬ли на гребне вол¬ны, а там рас¬сту¬пи¬лись
Воды, дно обна¬жив и песок взме¬тая клу¬ба¬ми.
Три кораб¬ля ото¬гнав, бро¬са¬ет Нот их на ска¬лы
(Их ита¬лий¬цы зовут Алта¬ря¬ми, те ска¬лы средь моря, —
dat latus; insequitur cumulo praeruptus aquae mons.
hi summo in fluctu pendent; his unda dehiscens
terram inter fluctus aperit; furit aestus harenis.
tris Notus abreptas in saxa latentia torquet
(saxa vocant Itali, mediis quae in fluctibus, Aras,
110 Скры¬тый в пучине хре¬бет), а три отно¬сит сви¬ре¬пый
Эвр с глу¬би¬ны на пес¬ча¬ную мель (глядеть на них страш¬но),
Там раз¬би¬ва¬ет о дно и валом пес¬ка окру¬жа¬ет.
Видит Эней: на корабль, что вез ликий¬цев с Орон¬том,
Пада¬ет свер¬ху вол¬на и бьет с неслы¬хан¬ной силой
dorsum immane mari summo), tris Eurus ab alto
in brevia et Syrtis urget (miserabile visu)
inliditque vadis atque aggere cingit harenae.
unam, quae Lycios fidumque vehebat Oronten,
ipsius ante oculos ingens a vertice pontus
115 Пря¬мо в кор¬му и стрем¬глав уно¬сит корм¬че¬го в море.
Рядом корабль дру¬гой повер¬нул¬ся три¬жды на месте,
Валом гоним, и про¬пал в ворон¬ке водо¬во¬рота.
Изред¬ка ви;дны плов¬цы средь широ¬кой пучи¬ны реву¬щей,
Дос¬ки плы¬вут по вол¬нам, щиты, сокро¬ви¬ща Трои.
in puppim ferit; excutitur pronusque magister
volvitur in caput; ast illam ter fluctus ibidem
torquet agens circum et rapidus vorat aequore vertex.
apparent rari nantes in gurgite vasto,
arma virum tabulaeque et Troia gaza per undas.
120 Или¬о¬нея корабль и Аха¬та проч¬ное суд¬но,
То, на кото¬ром Абант, и то, где Алет пре¬ста¬ре¬лый, —
Все одо¬ле¬ла уже непо¬го¬да: в тре¬щи¬нах дни¬ща,
Вла¬гу враж¬деб¬ную внутрь осла¬бев¬шие швы про¬пус¬ка¬ют.
Слы¬шит Неп¬тун меж¬ду тем, как шумит воз¬му¬щен¬ное море,
iam validam Ilionei navem, iam fortis Achatae,
et qua vectus Abas, et qua grandaevus Aletes,
vicit hiems; laxis laterum compagibus omnes
accipiunt inimicum imbrem rimisque fatiscunt.
Interea magno misceri murmure pontum
125 Чует, что воля дана непо¬го¬де, что вдруг вско¬лых¬ну¬лись
Воды до самых глу¬бин, — и в тре¬во¬ге тяж¬кой, желая
Цар¬ст¬во свое обо¬зреть, над вол¬на;ми он голо¬ву под¬нял.
Видит: Энея суда по все¬му раз¬бро¬са¬ны морю,
Вол¬ны тро¬ян¬цев гне¬тут, в пучи¬ну рушит¬ся небо.
emissamque hiemem sensit Neptunus et imis
stagna refusa vadis, graviter commotus; et alto
prospiciens, summa placidum caput extulit unda.
disiectam Aeneae toto videt aequore classem,
fluctibus oppressos Troas caelique ruina.
130 Тот¬час откры¬лись ему сест¬ры; раз¬гне¬ван¬ной коз¬ни.
Эвра к себе он зовет и Зефи¬ра и так гово¬рит им:
«Вот до чего вы дошли, воз¬гор¬див¬шись родом высо¬ким,
Вет¬ры! Как сме¬е¬те вы, мое¬го не спро¬сив изво¬ле¬нья,
Небо с зем¬лею сме¬шать и под¬нять такие гро¬ма¬ды?
nec latuere doli fratrem Iunonis et irae.
Eurum ad se Zephyrumque vocat, dehinc talia fatur:
«Tantane vos generis tenuit fiducia vestri?
iam caelum terramque meo sine numine, venti,
miscere et tantas audetis tollere moles?
135 Вот я вас! А теперь пусть уля¬гут¬ся пен¬ные вол¬ны, —
Вы же за эти дела нака¬за¬ны буде¬те стро¬го!
Мчи¬тесь ско¬рей и ваше¬му так гос¬по¬ди¬ну ска¬жи¬те:
Жре¬би¬ем мне вру¬че¬ны над моря¬ми власть и трезу¬бец,
Мне — не ему! А его вла¬де¬нья — тяж¬кие ска¬лы,
quos ego! — sed motos praestat componere fluctus:
post mihi non simili poena commissa luetis.
maturate fugam regique haec dicite vestro:
non illi imperium pelagi saevumque tridentem,
sed mihi sorte datum. tenet ille immania saxa,
140 Ваши, Эвр, дома;. Так пусть о них и печет¬ся
И над тем¬ни¬цей вет¬ров Эол гос¬под¬ст¬ву¬ет проч¬ной».
Так гово¬рит он, и вмиг усми¬ря¬ет смя¬тен¬ное море,
Туч раз¬го¬ня¬ет тол¬пу и на; небо солн¬це выво¬дит.
С острой вер¬ши¬ны ска¬лы Три¬тон с Кимото¬ей столк¬ну¬ли
vestras, Eure, domos; illa se iactet in aula
Aeolus et clauso ventorum carcere regnet».
Sic ait, et dicto citius tumida aequora placat
collectasque fugat nubes solemque reducit.
Cymothoe simul et Triton adnixus acuto
145 Мощ¬ным уси¬льем суда, и тре¬зуб¬цем их бог под¬ни¬ма¬ет,
Путь им открыв сквозь обшир¬ную мель и ути¬шив пучи¬ну,
Сам же по греб¬ням валов летит на лег¬ких коле¬сах.
Так ино¬гда начи¬на¬ет¬ся вдруг в тол¬пе мно¬го¬люд¬ной
Бунт, и без¬род¬ная чернь, ослеп¬лен¬ная гне¬вом, мятет¬ся.
detrudunt navis scopulo; levat ipse tridenti
et vastas aperit Syrtis et temperat aequor
atque rotis summas levibus perlabitur undas.
ac veluti magno in populo cum saepe coorta est
seditio, saevitque animis ignobile volgus,
150 Факе¬лы, кам¬ни летят, пре¬вра¬щен¬ные буй¬ст¬вом в ору¬жье,
Но лишь увидят, что муж, бла¬го¬че¬стьем и доб¬ле¬стью слав¬ный,
Бли¬зит¬ся, — все обсту¬па¬ют его и мол¬ча вни¬ма¬ют
Сло¬ву, что вмиг смяг¬ча¬ет серд¬ца и душа¬ми пра¬вит.
Так же и на; море гул затих, лишь толь¬ко роди¬тель,
iamque faces et saxa volant (furor arma ministrat),
tum pietate gravem ac meritis si forte virum quem
conspexere, silent arrectisque auribus adstant;
ille regit dictis animos et pectora mulcet:
sic cunctus pelagi cecidit fragor, aequora postquam
155 Гладь его обо¬зрев, пред собою небо очи¬стил
И, повер¬нув ска¬ку¬нов, поле¬тел в колес¬ни¬це послуш¬ной.
prospiciens genitor caeloque invectus aperto
flectit equos curruque volans dat lora secundo.
Перевод с латинского С. А. Ошерова

Квинт  Гораций  Флакк

К римскому народу

Куда, куда вы валите, преступные,
Мечи в безумье выхватив?!
Неужто мало и полей, и волн морских
Залито кровью римскою —
Не для того, чтоб Карфагена жадного
Сожгли твердыню римляне,
Не для того, чтобы британец сломленный
Прошел по Риму скованным,
А для того, чтобы, парфянам на руку,
Наш Рим погиб от рук своих?
Ни львы, ни волки так нигде не злобствуют,
Враждуя лишь с другим зверьем!
Ослепли ль вы? Влечет ли вас неистовство?
Иль чей-то грех? Ответствуйте!
Молчат… И лица все бледнеют мертвенно,
Умы — в оцепенении… Да!
Римлян гонит лишь судьба жестокая
За тот братоубийства день,
Когда лилась кровь Рема неповинного,
Кровь, правнуков заклявшая.


К римскому народу

Вот уже два поколенья томятся гражданской войною,
И Рим своей же силой разрушается, —
Рим, что сгубить не могли ни марсов соседнее племя,
Ни рать Порсены грозного этрусская,
Ни соревнующий дух капуанцев, ни ярость Спартака,
Ни аллоброги, в пору смут восставшие.
Рим, что сумел устоять пред германцев ордой синеокой,
Пред Ганнибалом, в дедах ужас вызвавшим,
Ныне загубит наш род, заклятый братскою кровью, —
Отдаст он землю снова зверю дикому!
Варвар, увы, победит нас и, звоном копыт огласивши
Наш Рим, над прахом предков надругается;
Кости Квирина, что век не знали ни ветра, ни солнца,
О, ужас! будут дерзостно разметаны…
Или, быть может, вы все иль лучшие ждете лишь слова
О том, чем можно прекратить страдания?
Слушайте ж мудрый совет: подобно тому как фокейцы,
Проклявши город, всем народом кинули
Отчие нивы, дома, безжалостно храмы забросив,
Чтоб в них селились вепри, волки лютые, —
Так же бегите и вы, куда б ни несли ваши ноги,
Куда бы ветры вас ни гнали по морю!
Это ли вам по душе? Иль кто надоумит иначе?
К чему же медлить? В добрый час, отчаливай!
Но поклянемся мы все: пока не заплавают скалы,
Утратив вес, — невместно возвращение!                К дому направить корабль да будет не стыдно тогда лишь
Когда омоет Пад Матина макушку
Или когда Аппенин высокий низвергнется в море, —
Когда животных спарит неестественно
Дивная страсть и олень сочетается с злою тигрицей,
Блудить голубка станет с хищным коршуном,
С кротким доверием львов подпустят стада без боязни,
Козла ж заманит моря глубь соленая!
Верные клятве такой, возбранившей соблазн возвращенья,
Мы всем гуртом иль стада бестолкового
Лучшею частью — бежим! Пусть на гибельных нежатся
ложах
Одни надежду с волей потерявшие.
Вы же, в ком сила жива, не слушая женских рыданий,
Летите мимо берегов Этрурии;
Манит нас всех Океан, омывающий землю блаженных,
Найдем же землю, острова богатые,
Где урожаи дает ежегодно земля без распашки,
Где без ухода вечно виноград цветет,
Завязь приносят всегда без отказа все ветви маслины
И сизым плодом убрана смоковница;
Мед где обильно течет из дубов дуплистых, где с горных
Сбегают высей вод струи гремучие.
Без понуждения там к дойникам устремляются козы,
Спешат коровы к дому с полным выменем;
С ревом не бродит медведь там вечерней порой у овчарни,
Земля весной там не кишит гадюками.
Многих чудес благодать нас ждет: не смывает там землю.
Дождливый Евр струями непрестанными,
И плодоносных семян не губит иссохшая почва:
Все умеряет там Царь Небожителей:
Не угрожают скоту в той стране никакие заразы,
И не томится он от солнца знойного.                Не устремлялся в тот край гребцами корабль Аргонавтов,
Распутница Медея не ступала там;
Не направляли туда кораблей ни пловцы-финикийцы,
Ни рать Улисса, много претерпевшего.
Зевс уготовил брега те для рода людей благочестных,
Когда затмил он золотой век бронзою;
Бронзовый век оковав железом, для всех он достойных
Дает — пророчу я — теперь убежище.

Памятник
 Перевод С. Шервинского

Создал памятник я, бронзы литой прочней,
Царственных пирамид выше поднявшийся.
Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой
Не разрушит его, не сокрушит и ряд
Нескончаемых лет, время бегущее.
Нет, не весь я умру, лучшая часть меня
Избежит похорон. Буду я вновь и вновь
Восхваляем, доколь по Капитолию
Жрец верховный ведет деву безмолвную.
Назван буду везде - там, где неистовый
Авфид ропщет, где Давн, скудный водой, царем
Был у грубых селян.
Встав из ничтожества,
Первым я приобщил песню Эолии
К италийским стихам. Славой заслуженной,
Мельпомена, гордись и, благосклонная,
Ныне лаврами Дельф мне увенчай главу.
23 г. до н.э.

Exegi monumentum aere perennius
regalique situ pyramidum altius,
quod non imber edax, non aquilo impotens
possit diruere aut innumerabilis
5 annorum series et fuga temporum.
non omnis moriar multaque pars mei
vitabit Libitinam: usque ego postera
crescam laude recens, dum Capitolium
scandet cum tacita virgine pontifex:
10 dicar, qua violens obstrepit Aufidus
et qua pauper aquae Daunus agrestium
regnavit populorum, ex humili potens
princeps Aeolium carmen ad Italos
deduxisse modos. sume superbiam
15 quaesitam meritis et mihi Delphica
lauro cinge volens, Melpomene, comam.

АЛЬБИЙ ТИБУЛЛ
  I, 10 [ВОЙНА И МИР]

               Кто в первый раз изобрел мечи, наводящие ужас?
                Истинно был он жесток, был как железо он тверд!
               Тут родились для людей и резня и сражения; слишком
                Краткий открылся тогда к смерти мучительной путь.
             5 Но невинен бедняк! Мы себе на беду обратили
                То, что он {1} нам даровал против свирепых зверей.
               Золота это вина и богатства; бокал деревянный
                Ставя на стол на пиру, люди не ведали войн.
               Не было ни крепостей, ни вала; в соседстве овечек
            10      Сон безмятежно вкушал пестрого стада вожак.
               Сладостна жизнь мне была бы тогда; доспехов печальных
                Я бы не знал; трепеща, звуков трубы не слыхал.
               Ныне меня влекут на войну; враг уж некий, возможно,
                Носит копье, что в моем скоро застрянет боку.
            15 Но сохраните, о Лары родные! Меня вы хранили
                Нежным младенцем. Тогда бегал у ваших я ног.
               И не стыдитесь, что вы из старого сделаны дуба,
                Вы уж такими вошли к древнему дедушке в дом.
               Было и честности больше, когда в небогатом почете
            20      Средь небольшого жилья бог деревянный стоял.
               Был он доволен вполне, поднесет ли кто кисть винограда
                Иль из колосьев венок даст на святую главу.
               А получив по молитве, иной подносил ему хлебец,
                Дочка-малютка за ним с чистыми сотами шла.
            25 Лары, молю, отклоните от нас медноострые копья:
                Даст поросенка вам в дар хлев переполненный мной.
               С жертвою в чистой одежде пойду, увенчавши корзину
                Миртой, из мирты венком сам увенчаю главу.
               Так я вам буду пусть мил: пусть другой будет храбрым
                в сраженье,
            30      С помощью Марса вождей вражеских пусть поразит,
               Чтобы за чашею мог рассказать мне про подвиги воин,
                Мог начертить на столе лагерь свой винной струей!
               Что за безумие звать ненавистную смерть через войны?
                Вечно грозит нам она, крадется тихой стопой.
            35 Нет на том свете полей, виноградных садов; там свирепый
                Кербер живет и пловец мрачный стигийской воды.
               Там, растерзавши лицо, с опаленной огнем головою,
                Бродит у темных озер бледная мертвых толпа.
               Много счастливее тот, кто, вскормивши, потомство, проводит
            40      В хижине малой своей старости дряхлой года!
               Сам охраняет овец, к ягнятам приставивши сына;
                Членам усталым его воду согреет жена.
               Участь такую б и мне с побелевшей седой головой!
                Жизни минувшей дела в старости мне б поминать.
            45 Мир между тем пусть питает поля. Мир светлый впервые
                Ввел под кривое ярмо пашущих поле волов;
               Мир возрастил виноград и соком наполнил сосуды,
                Чтоб отцовским вином сын мог кувшины налить;
               В мире сошник и кирка трудятся, доспех же прискорбный
            50      Грубого воина ест ржавчина в темных местах.
               Житель селенья, легонько подвыпив, из рощи священной
                Сам на телеге везет к дому жену и детей.
               Впрочем, и битвы тогда пылают - Венерины: стонет
                Женщина: смяты ее волосы, сломана дверь,
            55 Плачет, удар получив по нежным щекам; победитель
                Плачет и сам, что руке ярость прибавила сил,
               А шаловливый Амур подстрекает их к ссоре все пуще.
                Меж раздраженных людей он хладнокровно сидит.
               Ах, тот бесчувственней камня, железа, кто милую сердцу
                Бьет: это значит, что он с неба хватает богов.
               Тонкую пусть разорвать доведется одежду на теле,
                Пусть доведется с волос все украшенья сорвать,
               В слезы случится вогнать: четырежды счастлив, кто в гневе
                Видит, как слезы над ним нежная девушка льет.
            65 Но кто к расправе ручной наклонен, тот щит пусть и колья
                Носит, Венеры забыв кроткие ласки навек.
               Нас же, о благостный Мир, посети, принеси нам колосья,
                Пусть будут полны плодов складки одежды твоей.

Quis fuit, horrendos primus qui protulit enses?
     Quam ferus et vere ferreus ille fuit!
Tum caedes hominum generi, tum proelia nata,
     Tum brevior dirae mortis aperta via est.
An nihil ille miser meruit, nos ad mala nostra               5
     Vertimus, in saevas quod dedit ille feras?
Divitis hoc vitium est auri, nec bella fuerunt,
     Faginus adstabat cum scyphus ante dapes.
Non arces, non vallus erat, somnumque petebat
     Securus sparsas dux gregis inter oves.               10
Tunc mihi vita foret, volgi nec tristia nossem
     Arma nec audissem corde micante tubam;
Nunc ad bella trahor, et iam quis forsitan hostis
     Haesura in nostro tela gerit latere.
Sed patrii servate Lares: aluistis et idem,               15
     Cursarem vestros cum tener ante pedes.
Neu pudeat prisco vos esse e stipite factos:
     Sic veteris sedes incoluistis avi.
Tum melius tenuere fidem, cum paupere cultu
     Stabat in exigua ligneus aede deus.               20
Hic placatus erat, seu quis libaverat uva,
     Seu dederat sanctae spicea serta comae,
Atque aliquis voti compos liba ipse ferebat
     Postque comes purum filia parva favum.
At nobis aerata, Lares, depellite tela,               25
                * * *                25a
                * * *                25b
     Hostiaque e plena rustica porcus hara.
Hanc pura cum veste sequar myrtoque canistra
     Vincta geram, myrto vinctus et ipse caput.
Sic placeam vobis: alius sit fortis in armis
     Sternat et adversos Marte favente duces,               30
Ut mihi potanti possit sua dicere facta
     Miles et in mensa pingere castra mero.
Quis furor est atram bellis accersere mortem?
     Inminet et tacito clam venit illa pede.
Non seges est infra, non vinea culta, sed audax               35
     Cerberus et Stygiae navita turpis aquae;
Illic percussisque genis ustoque capillo
     Errat ad obscuros pallida turba lacus.
Quam potius laudandus hic est, quem prole parata
     Occupat in parva pigra senecta casa.               40
Ipse suas sectatur oves, at filius agnos,
     Et calidam fesso conparat uxor aquam.
Sic ego sim, liceatque caput candescere canis,
     Temporis et prisci facta referre senem.
Interea pax arva colat. pax candida primum               45
     Duxit araturos sub iuga curva boves,
Pax aluit vites et sucos condidit uvae,
     Funderet ut nato testa paterna merum,
Pace bidens vomerque nitent—at tristia duri
     Militis in tenebris occupat arma situs—               50
Rusticus e lucoque vehit, male sobrius ipse,
     Uxorem plaustro progeniemque domum.
Sed Veneris tum bella calent, scissosque capillos
     Femina perfractas conqueriturque fores.
Flet teneras subtusa genas, sed victor et ipse               55
     Flet sibi dementes tam valuisse manus.
At lascivus Amor rixae mala verba ministrat,
     Inter et iratum lentus utrumque sedet.
A, lapis est ferrumque, suam quicumque puellam
     Verberat: e caelo deripit ille deos.               60
Sit satis e membris tenuem rescindere vestem,
     Sit satis ornatus dissoluisse comae,
Sit lacrimas movisse satis: quater ille beatus,
     Quo tenera irato flere puella potest.
Sed manibus qui saevus erit, scutumque sudemque               65
     Is gerat et miti sit procul a Venere.
At nobis, Pax alma, veni spicamque teneto,
     Perfluat et pomis candidus ante sinus.

 -----
Гений Рожденья идет к алтарям, возносите молитвы,
    Юные жены, мужи, все воспевайте хвалу!
Ладан благой да горит, в очагах да горят фимиамы;
    Их из богатых земель томный привозит араб.
Гений да снидет сюда, принимая дары поклоненья;
    Кудри святые его нежный венчает венок.
Чистый нард пусть течет с чела благовонного бога,
    Пусть он вкусит пирога, чистым напьется вином;
Он на моленья твои да кивнет, Корнут, благосклонно.
    Ну же! Чего ж ты молчишь? Гений кивает: проси!
Просьбу твою подскажу: ты просишь верной супруги!
    О, я уверен, богам это известно давно.
Ты не попросишь себе земель безграничного мира,
    Где молодой земледел пашет могучим волом,
Ты не попросишь себе блаженной Индии перлов,
    Сколько бы их ни несли волны восточных морей.
Так да свершится! Пускай летит на трепещущих крыльях
    И золотые несет брачные цепи Амур, -
Крепки да будут они до тех пор, пока вялая старость
    Не накидает морщин, волосы посеребрив,
Гений Рождения пусть приходит и к дедам и внукам,
    Пусть у колен старика юная стая шалит.

ЭЛЕГИИ ЛИГДАМА

сердцем железным был тот, кто у девушки отнял впервые
    Юношу иль у него силой любимую взял.
Был бессердечен и тот, кого тоска не сломила,
    Кто в состоянье был жить даже в разлуке с женой.
Тут уже твердости мне не хватит, тупое терпенье
    Мне не по силам: тоска крепкие рушит сердца.
Не постыжусь я правду сказать и смело сознаюсь
    В том, что полна моя жизнь множеством горьких обид.
Что же! Когда Наконец я тенью прозрачною стану,
    Черная скроет зола бледные кости мои,
Пусть и Неэра придет, распустив свои длинные кудри,
    Пусть над костром роковым в горести плачет она.
С матерью милой она пусть придет — со спутницей
                в скорби:
    Зятя оплачет она, мужа оплачет жена.
Манам моим мольбу вознеся и душе помолившись,
    Благочестиво затем руки водою омыв,
Все, что от плоти моей останется, - белые кости —
    Вместе они соберут, черные платья надев.
А подобравши, сперва оросят многолетним Лиэем
    И белоснежным потом их окропят молоком;
Влажные кости они полотняным покровом осушат
    И, осушив, наконец сложат во мраморный склеп.
Будут пролиты там товары богатой Панхеи,
    Все, что Ассирия даст и аравийский Восток;
Слезы прольются тогда, посвященные памяти нашей:
    Так бы хотел опочить я, обратившись во прах.
Надпись пускай огласит причину печальной кончины,
    Пусть на гробнице моей каждый прохожий прочтет:
"Здесь почиет Лигдам: тоска и скорбь о Неэре,
    Злая разлука с женой гибель ему принесла".

Сульпиция

Близится день ненавистный рожденья, его без Церинта
В скучной деревне одной в грусти придется провесть.
Что отраднее города? Кстати ли деве деревня
И в Арретинских полях речки холодной поток?
Ты уж, Мессалла, уймись, обо мне ты безмерно хлопочешь,
И перестань толковать про своевременный путь.
Хоть увезешь меня, здесь я душу и чувства оставлю,
Если уж ты не даешь жить, как желала бы я.

Invisus natalis adest, qui rure molesto
     et sine Cerintho tristis agendus erit.
Dulcius urbe quid est? an villa sit apta puellae
     atque Arretino frigidus amnis agro?
5Iam nimium Messalla mei studiose, quiescas,
   non tempestivae, saeve propinque, viae!
Hic animum sensusque meos abducta relinquo,
     arbitrio quamvis non sinis esse meo.
   --------
Вот этот день, что тебя даровал мне Церинт, он священным
Будет всегда и в числе праздничных дней для меня.
При рожденьи твоем возвестили новое рабство
Парки всем девам, тебе ж дали высокую власть.
Больше пылаю я всех, но я рада, Церинт, что пылаю,
Если взаимным огнем сам ты исполнен ко мне.
Будь же взаимна, любовь; о том ради неги украдкой,
Ради твоих я очей, Гения ради молю.
Мощный Гений! Прими благосклонно моленья и ладан,
Если и он, обо мне мысля, пылает и сам.
Если ж, быть может, теперь о других он любовно вздыхает,
То от неверного ты, чистый, беги алтаря.
И правосудна ты будь, Венера! Или оба пусть служат
Вместе тебе, иль мои узы уже облегчи.
Но пусть лучше мы оба надежною свяжемся цепью,
Чтобы затем никакой день нас не мог разлучить.
Ведь и юноша молит о том же, как я, только скрытней;
Стыдно открыто ему эти слова говорить.
Ты же, Гений, которому все, как богу известно,
Все подтверди, не равно ль тайно иль явно молить?

Перевод А.В.Артюшкова

***
Знаешь ли, грустный наш путь с души у девы свалился?
В Риме возможно провесть день мне рождения твой.
Пусть мы все этот день проведем с таким же весельем,
Как нежданно к тебе волей судьбы он пришел.

Перевод А.Фета

Секст  Проперций
               
                Кто бы впервые ни дал Амуру образ ребенка,
                Можешь ли ты не назвать дивным его мастерство?
               Первый ведь он увидал, что влюбленный живет безрассудно,
                Ради пустейших забот блага большие губя.
               Он не напрасно снабдил его крыльями, ветра быстрее,
                И с человечьей душой бога заставил летать;
               Право же, носимся мы всю жизнь по изменчивым волнам,
                Завтра, сегодня, вчера - вечно бушуют ветра.
               Он по заслугам вложил заостренные стрелы в ручонки
                И за плечами стрелка критский колчан привязал;
               Мальчик нас ранит в тот миг, как не видим беспечно врага мы.
                Из-под ударов его цел не уходит никто.
               Стрелы сидят уж во мне, во мне и ребяческий образ,
                Только сдается, что он крылья свои потерял, -
               Так как из груди моей, увы, никогда не умчится
                И бесконечно ведет войны в крови у меня.
               Молви, какая корысть селиться в сердцах иссушенных?
                Стрелы в другого мечи, если ты стыд не забыл.
               Яд этот лучше испытать тебе над новичками:
            20    Муки терплю ведь не я - жалкая тень лишь моя.
               Если погубишь ее, кто сложит такие напевы
                (Резвою музой моей слава велика твоя),
               Кто так прославит чело, и пальцы, и черные очи
                Девушки, кто воспоет мягкую поступь ее?

               Перевод Н.И. Шатерникова
 -----

Эти пустыни молчат и жалоб моих не расскажут,
    В этом безлюдном лесу царствует только Зефир:
Здесь я могу изливать безнаказанно скрытое горе,
    Коль одинокий утес тайны способен хранить.
Как же мне, Кинфия, быть? С чего мне начать исчисленье
    Слез, оскорблений, что ты, Кинфия, мне нанесла?
Я, так недавно еще счастливым любовником слывший,
    Вдруг я отвергнут теперь, я нежеланен тебе.
Чем я твой гнев заслужил? Что за чары тебя изменили?
    Иль опечалена ты новой изменой моей?
О, возвратись же скорей! Поверь, не топтали ни разу
    Мой заповедный порог стройные ножки другой.
Хоть бы и мог я тебе отплатить за свои огорченья,
    Все же не будет мой гнев так беспощаден к тебе,
Чтоб не на шутку тебя раздражать и от горького плача
    Чтоб потускнели глаза и подурнело лицо.
Или, по-твоему, я слишком редко бледнею от страсти,
    Или же в речи моей признаков верности нет?
Будь же свидетелем мне, - коль знакомы деревья с любовью,
    Бук и аркадскому ты милая богу сосна!
О, как тебя я зову под укромною тенью деревьев,
    Как постоянно пишу "Кинфия" я на коре!
Иль оскорбленья твои причинили мне тяжкое горе?
    Но ведь известны они лишь молчаливым дверям.
Робко привык исполнять я приказы владычицы гордой
    И никогда не роптать громко на участь свою.
Мне же за это даны родники да холодные скалы,
    Должен, о боги, я спать, лежа на жесткой траве,
И обо всем, что могу я в жалобах горьких поведать,
    Должен рассказывать я только певуньям лесным.
Но, какова ты ни будь, пусть мне "Кинфия" лес отвечает.
    Пусть это имя всегда в скалах безлюдных звучит.

 -----
Тайну хотите узнать своего вы последнего часа,
    Смертные, и разгадать смерти грядущей пути,
На небе ясном найти путем финикийской науки
    Звезды, какие сулят людям добро или зло;
Ходим ли мы на парфян или с флотом идем на британцев, -
    Море и суша таят беды на темных путях.
Сызнова плачете вы, что своей головы не спасете,
    Если на схватки ведет вас рукопашные Марс;
Молите вы и о том, чтобы дом не сгорел и не рухнул
    Или чтоб не дали вам черного яда испить.
Знает влюбленный один, когда и как он погибнет:
    Вовсе не страшны ему бурный Борей и мечи.
Пусть он даже гребцом под стигийскими стал тростниками,
    Пусть он, мрачный, узрел парус подземной ладьи:
Только бы девы призыв долетел до души обреченной —
    Вмиг он вернется с пути, смертный поправши закон.

Публий Овидий Назон

"Памятник Овидия" (завершение "Метаморфоз")

Вот завершился мой труд; его ни Юпитера злоба
Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость.
Пусть же тот день прилетит, что над плотью одной возымеет
Власть, для меня завершить неверной течение жизни,
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким
Я вознесусь, и моё нерушимо останется имя.
2 г. н.э.
  Iamque opus exegi, quod nec Iovis ira nec ignis
nec poterit ferrum nec edax abolere vetustas.
cum volet, illa dies, quae nil nisi corporis huius
ius habet, incerti spatium mihi finiat aevi:
parte tamen meliore mei super alta perennis               875
astra ferar, nomenque erit indelebile nostrum,
quaque patet domitis Romana potentia terris,
ore legar populi, perque omnia saecula fama,
siquid habent veri vatum praesagia, vivam.
      
     Из  «Скорбных элегий»     КНИГА I
                4.
Кануть готов в Оке¬ан эри¬манф¬ской Мед¬веди¬цы сто¬рож,
И с при¬бли¬же¬ньем его гладь воз¬му¬ща¬ет¬ся вод.
Мы меж¬ду тем бороздим, увы, не по соб¬ст¬вен¬ной воле
Гладь Ионий¬скую — страх сме¬ло¬сти нам при¬да¬ет.
5 Горе! Как бур¬но вста¬ют под мно¬ги¬ми вет¬ра¬ми вол¬ны!
Как, под¬ни¬ма¬ясь со дна, взры¬тый клу¬бит¬ся песок!
И на кру¬тую кор¬му, и на нос кора¬бель¬ный взви¬ва¬ясь,
С целую гору вол¬на писа¬ных хле¬щет богов,
Остов сос¬но¬вый тре¬щит, скри¬пят, напря¬га¬ясь, кана¬ты,
10 С нами корабль заод¬но стонет от той же беды.
Корм¬чий, кото¬ро¬го страх леде¬ня¬щею блед¬но¬стью выдан,
Суд¬ном не пра¬вит и сам сдал¬ся на милость ему.
Слов¬но воз¬ни¬ца пло¬хой бес¬по¬лез¬ные вож¬жи бро¬са¬ет,
Ими не в силах при¬гнуть гор¬дую шею коню,
15 Так же, сбив¬шись с пути, лишь неистов¬ст¬ву волн под¬чи¬ня¬ясь,
Он, я гля¬жу, пару¬са отдал во власть кораб¬лю.
Еже¬ли толь¬ко Эол супро¬тив¬ных не выпу¬стит вет¬ров,
То к запо¬ведан¬ным мне я поне¬сусь бере¬гам:
Там, дале¬ко от зем¬ли Илли¬рий¬ской, остав¬лен¬ной сле¬ва,
20 Спра¬ва Ита¬лия мне — край недо¬ступ¬ный! — вид¬на.
Так не гони же меня к побе¬ре¬жью запрет¬но¬му, ветер!
Вме¬сте со мной поко¬рись богу вели¬ко¬му ты!
Я гово¬рю, а меж тем и боюсь при¬бли¬же¬нья, и жаж¬ду…
Как под уда¬ром вол¬ны дос¬ки тре¬щат на бор¬тах!
25 Сжаль¬тесь, сжаль¬тесь, молю, хоть вы, о боги мор¬ские!
Будет с меня и того, что Гро¬мо¬вер¬жец мне враг!
От истом¬лен¬ной души жесто¬кую смерть отведи¬те —
Если поги¬бель минуть может того, кто погиб.
9 г.н.э.

Tingitur oceano custos Erymanthidos ursae,
     aequoreasque suo sidere turbat aquas.
nos tamen Ionium non nostra findimus aequor
     sponte, sed audaces cogimur esse metu.
me miserum! quantis increscunt aequora uentis,
     erutaque ex imis feruet harena fretis!
monte nec inferior prorae puppique recuruae
     insilit et pictos uerberat unda deos.
pinea texta sonant pulsu, stridore rudentes,
     ingemit et nostris ipsa carina malis.
nauita confessus gelidum pallore timorem,
     iam sequitur uictus, non regit arte ratem.
utque parum ualidus non proficientia rector
     ceruicis rigidae frena remittit equo,
sic non quo uoluit, sed quo rapit impetus undae,
     aurigam uideo uela dedisse rati.
quod nisi mutatas emiserit Aeolus auras,
     in loca iam nobis non adeunda ferar.
nam procul Illyriis laeua de parte relictis
     interdicta mihi cernitur Italia.
desinat in uetitas quaeso contendere terras,
     et mecum magno pareat aura deo.
dum loquor et timeo pariter cupioque repelli,
     increpuit quantis uiribus unda latus!
parcite caerulei uos parcite numina ponti,
     infestumque mihi sit satis esse Iouem.
uos animam saeuae fessam subducite morti,
     si modo, qui periit, non periisse potest.

Книга IV, 10
(Автобиографическая элегия)

Тот я, кто авто­ром был шут­ли­вых любов­ных эле­гий.
Слу­шай, потом­ство, хочу я о себе рас­ска­зать.
Роди­на мне Суль­мон, обиль­ный водой ледя­ною,
Он от Рима лежит на девя­но­стой вер­сте.
5 Здесь я родил­ся, но знай и вре­мя рож­де­нья, чита­тель,
Кон­су­ла оба в тот год пали в нерав­ном бою.
Если важ­но узнать, пото­мок я древ­не­го рода,
Не от Фор­ту­ны щед­рот всад­ни­ком сде­лал­ся я.
Не был я пер­вым ребен­ком, в семье вто­рым я родил­ся.
10 Годом стар­ше все­го был мой един­ст­вен­ный брат.
В день мы роди­лись один, осве­щен­ный одною зарею,
В этот день нам пек­ли каж­до­му по пиро­гу.
Пер­вым был этот день в пяти, посвя­щен­ных Минер­ве,
Той щито­нос­ной, чей день кро­вью все­гда обаг­рен.
15 Юны­ми отда­ли нас учить­ся, отцов­ской заботой,
В Риме ста­ли ходить к луч­шим настав­ни­кам мы.
С ран­не­го воз­рас­та брат увле­чен крас­но­ре­чьем был пыл­ко,
Был для форум­ских битв и для судеб­ных рож­ден.
С дет­ства меня увлек­ло слу­же­нье высо­ким искус­ствам,
20 Муза тай­но влек­ла к ей посвя­щен­ным трудам.
Часто отец гово­рил: «К чему заня­тья пустые,
Ведь состо­я­нья ско­пить сам Мео­нид не сумел.
Я под­чи­нял­ся отцу и, весь Гели­кон забы­вая,
Сто­пы отбро­сив, писать про­зой пытал­ся, как все.
25 Но про­тив воли моей сла­га­лась речь моя в сто­пы,
Все, что пытал­ся писать, в стих пре­вра­ща­лось тот­час.
Годы шли меж­ду тем неслыш­но, шагом сколь­зя­щим,
И вслед за бра­том и мне тогу при­ш­ло­ся надет.
Пле­чи оку­та­ла нам одеж­да с пур­пур­ной кай­мо,
30 Но заня­тья свои мы не стре­ми­лись бро­сать.
Вот на два­дца­том году мой стар­ший брат уми­ра­ет,
Оси­ро­тел я с тех пор, части лишив­шись души.
Стал я лицом долж­ност­ным, куда моло­дежь допус­ка­лась,
Стал одним я из трех тюрь­мы блюду­щих мужей.
35 В курию путь был открыт, но поло­су уже избрал я,
Пур­пур тяже­лый носить не было мне по пле­чу.
Не был я телом вынос­лив, к трудам не стре­мил­ся тяже­лым,
Често­лю­би­вых надежд я не леле­ял в душе.
Музы к досу­гам меня без­опас­ным все­гда увле­ка­ли,
40 К тем, кото­рые сам пред­по­чи­тал я все­му.
Я почи­тал высо­ко в то вре­мя жив­ших поэтов,
Верил, что в каж­дом из них бог все­мо­гу­щий живет.
Макр, что стар­ше меня, читал мне поэ­му о пти­цах,
И об уку­сах змеи, и о целеб­ной тра­ве8.
45 Часто эле­гии мне декла­ми­ро­вал страст­ный Про­пер­ций,
Тес­ной друж­бой со мной свя­зан он был издав­на.
Пон­тик, гекза­мет­ром слав­ный, и ямба­ми Басс зна­ме­ни­тый9
Были в сою­зе дру­зей самы­ми близ­ки­ми мне.
Слух услаж­дал мне Гора­ций — неслы­хан­ный мастер раз­ме­ров —
50 Лег­ким каса­ясь пер­стом Лиры авзон­ской сво­ей.
Толь­ко видеть при­шлось Вер­ги­лия мне, а с Тибул­лом,
Рано умер­шим, про­длить друж­бу судь­ба не дала.
Галл начи­на­те­лем был, а Тибул­ла про­дол­жил Про­пер­ций,
Место чет­вер­тое мне вре­мя средь них отве­ло.
55 Как я молил­ся на стар­ших, так млад­шие чти­ли Назо­на,
Рано Муза моя ста­ла извест­ною всем.
Я впер­вые про­чел пуб­лич­но сти­хи еще юным,
Боро­ду раз или два толь­ко успев­ши побрить.
Вос­пла­ме­ня­ла меня в сти­хах, зву­чав­ших повсюду,
60 Та, кото­рую я лож­но Корин­ной назвал.
Мно­го писал я, но все, что мне неудач­ным каза­лось,
На исправ­ле­нье бро­сал пря­мо в горя­щий огонь.
Да и тогда, когда выслан был, зная, что будет наро­ду
Труд мой любе­зен, его в гне­ве на Музу я сжег.
65 Неж­ное серд­це имел я, лег­ко Купидон его ранил.
Вся­кая мелочь тот­час вос­пла­ме­ня­ла меня.
Но хоть и был я таким, и от вся­кой вспы­хи­вал искры,
Все-таки сплет­ней меня в Риме никто не чер­нил.
Рано жени­ли меня на жен­щине мало достой­ной,
70 И из-за это­го брак наш крат­ковре­мен­ным был.
Вслед за нею при­шла дру­гая, была без­упреч­ной,
Но и с нею союз быст­ро рас­стро­ил­ся наш.
Третья вер­на мне и ныне, хотя тяжел ее жре­бий
И назы­ва­ют ее ссыль­но­го мужа женой.
75 Дочь моя рано меня двух вну­ков сде­ла­ла дедом,
Хоть роди­ли­ся они и от раз­лич­ных мужей.
Вот и отец, к девя­ти пяти­ле­ти­ям столь­ко ж при­ба­вив,
Кон­чил свой жиз­нен­ный путь, силы свои исто­щив.
Так­же я пла­кал над ним, как он надо мною бы пла­кал,
80 Вско­ре затем пере­жить мате­ри гибель при­шлось.
О, как счаст­ли­вы оба они, уда­лив­шись в то вре­мя,
Пока в ссыл­ку еще не был отправ­лен их сын.
Счаст­лив и я, что им горя при жиз­ни еще не доста­вил
И о несча­стье моем не горе­ва­ли они.
85 Если от тех, кто погиб, не имя одно оста­ет­ся
И погре­баль­ный костер лег­ким не стра­шен теням,
То, если толь­ко мол­ва дой­дет до вас, милые тени,
И на сти­гий­ском суде будут меня обви­нять,
Знай­те, про­шу вас, ведь вас обма­ны­вать мне не при­ста­ло,
90 Что лишь ошиб­ка виной — ссыл­ки моей роко­вой.
Манам почет я воздал, теперь я к вам воз­вра­ща­юсь,
К тем, кто жаж­дет узнать прав­ду о жиз­ни моей.
Вот уже ста­рость про­гна­ла мои цве­ту­щие годы
И, как все­гда, седи­ной волос окра­си­ла мой.
95 Десять раз уж с тех пор, как я родил­ся, оли­вой
Всад­ник Писей­ский свой лоб на состя­за­нье вен­чал12.
В это-то вре­мя меня на левый берег Евк­си­на,
В Томи Цезарь сослал, тяж­ко оби­жен­ный мной.
Всем была хоро­шо извест­на при­чи­на изгна­нья,
100 И не дол­жен я сам здесь пока­за­нья давать.
Что мне ска­зать об измене дру­зей, о слу­гах невер­ных,
Мно­гое я пере­нес гор­ше, чем ссыл­ка сама.
Дух мой все ж побо­рол несча­стья, себя пока­зал я
Непо­беди­мым, нашел силы в душе я сво­ей,
105 И поза­быв свою жизнь, про­веден­ную в неге досу­га,
Меч жесто­кий схва­тил, чуж­дый при­выч­кам моим.
Столь­ко я бед пере­нес на зем­ле и на море ковар­ном,
Сколь­ко и види­мых нам есть, и невиди­мых звезд13.
После мно­гих ски­та­ний, гони­мый буря­ми в море,
110 При­был я в зем­лю, где гет вме­сте с сар­ма­том царит.
Здесь я, хотя вкруг меня и зве­нит повсюду ору­жье,
Пес­ней печаль­ной стрем­люсь участь мою облег­чить.
Пусть здесь и нет нико­го, кому мог про­честь, что пишу я,
Все-таки день ско­ротать, вре­мя могу обма­нуть.
115 И за то, что живу, что про­тив­люсь горь­ким стра­да­ньям
И не ста­ла еще мне отвра­ти­тель­на жизнь,
Муза, тебе бла­го­да­рен! Ведь ты даешь мне усла­ду.
Ты — покой от забот, ты — исце­ле­нье от мук.
Вождь и спут­ник ты мне, уво­дишь меня ты от Ист­ра,
120 На Гели­коне даешь место почет­ное мне.
Ты мне, а это так ред­ко, при жиз­ни сла­ву дару­ешь,
Ту, что вку­шать суж­де­но толь­ко умер­шим у нас.
Даже и Зависть, что все живое при­вык­ла поро­чить,
Зубом ехид­ным сво­им мой не затро­ну­ла труд.
125 Пусть, хоть сла­ву стя­жа­ло в наш век и мно­го поэтов,
Все-таки ниже, чем их, сла­ва моя не была.
Пред­по­чи­тал я себе из них столь мно­гих, и все же
С ними рав­ня­ли меня, в мире я стал зна­ме­нит.
Если исти­на есть в пред­ска­за­ньях вещих поэтов,
130 То, когда я умру, твой я не буду, зем­ля!
И люб­ви ли тво­ей иль сти­хам я этим обя­зан,
Но бла­го­дар­ность мою, доб­рый чита­тель, при­ми!
11 г.н.э.

 Перевод Н.Вулих

Бань Цзеюй.
Песнь скорби.

     Белоснежный тончайший шёлк -
     Стал ветшать он с недавних пор.
     Был когда-то он девственно чист,
     Словно иней иль первый снег.
     И на веере ярко блестел
     И лучился тканый узор.
     Веер, круглый, как будто луна,
     Находился всегда при мне -
     В рукаве держала его.
     Всякий час он был под рукой,
     Чтоб овеять моё лицо
     В пору жаркую ветерком.
     А теперь всё чаще страшусь:
     Скоро осень и лету конец.
     Ветер с севера налетит,
     Одолеют тепло холода.
     Веер будет уже ни к чему -
     И упрячут его в ларец...
     Не изведать мне больше любви -
     Никогда! Никогда!

Перевод М. Басманов.

ЮРИ-ВАН

Песня об иволгах

Золотые иволги порхают,
Парою летят – она и он.
Нынче в одиночестве вздыхаю:
Не с кем скоротать мне путь в мой дом.
28 г.н.э.
Пер.: Сергей Танцура


Луций Анней Сенека

Перевод Ю. Шульца

Злом подстрекаемы чьим рвутся нежные узы — не знаю:
Этой великой вины взять на себя не могу.
Зло навалилось, и силы сгубило сжигающим жалом, —
Рок ли виною тому или виной божество.
Что понапрасну богов обвинять? Хочешь, Делия, правды?
Дан я любовью тебе, отнят любовью одной.

О простой жизни

"Дружбы царей избегай", — поучал ты в речении кратком:
    Эта большая беда все же была не одной.
Дружбы еще избегай, что блистает чрезмерным величьем,
    И сторонись от всего, что восхваляют за блеск!
Так, и могучих владык, прославляемых громкой молвою,
    Знатных домов, что тяжки происхожденьем своим,
Ты избегай; безопасный, их чти издалека, и парус
    Свой убери: к берегам пусть тебя лодка несет.
Пусть на равнине фортуна твоя пребывает и с равным
    Знайся всегда: с высоты грозный несется обвал!
Нехорошо, если с малым великое рядом: в покое
    Давит оно, а упав, в пропасть влечет за собой.

О развалинах Греции

Греция, скошена ты многолетней военной бедою,
    Ныне в упадок пришла, силы свои подорвав.
Слава осталась, но Счастье погибло, и пепел повсюду,
    Но и могилы твои так же священны для нас.
Мало осталось теперь от великой когда-то державы;
    Бедная, имя твое только и есть у тебя!

Марк Анней Лукан


ФАРСАЛИЯ  [СОН ПОМПЕЯ]
    III, 1 Ветер надул паруса, и корабль в открытое море
            Быстро стремится вперед, подгоняемый ветром попутным.
            Смотрят вперед моряки на просторы зыбей ионийских,
            Только Помпей от родимой земли свой взор не отводит.
            Видит он берег и порт, которых уже не увидит,
            В тучах вершину горы - в отдаленье они исчезают;
            И утомленный Помпей дремотою сонной забылся...
            Видит во сне он, как будто со взором, внушающим ужас,
            Юлии {15} скорбная тень перед ним из разверстой могилы
         10 Вдруг возникает и грозно встает над костром погребальным.
            "Я из блаженных полей, из пределов Элисия {16} ныне
            Изгнана, - молвит она, - к теням преступным, в тьму Стикса,
            Из-за усобицы вашей гражданской. Я видела фурий,
            Как потрясают они вражду разжигающий факел,
            Как готовит Харон без конца челноки к переправе
            Чрез Ахеронта угрюмые воды, как мест не хватает
            В Тартаре новым теням, туда на мученье идущим.
            Парки торопятся, но едва успевают с работой:
            Уж утомились они прерывать ряд жизненных нитей.
         20 Много великих побед, Помпей, при мне одержал ты,
            Но изменилась судьба твоя с переменой супруги.
            Мой костер погребальный горел - а с разлучницей в брак ты
            Новый вступил, судьба же ее - вам гибель готовит!
            Пусть ее образ тебя провожает в боях и походах, -
            Лишь бы в тревожные сны твои могла я вплетаться!
            Пусть ваша страсть без конца, - но пусть у тебя отнимают
            Мысли о Цезаре дни, и думы о Юлии - ночи.
            Я не забыла тебя, супруг мой, и Леты забвенье
            Власти своей надо мной не имеет: владыки безмолвья
         30 Следовать мне за тобой даровали. В кипении сечи
            Я предстану тебе; навеки кровные узы -
            Память о браке со мной - тебя и Цезаря свяжут,
            И не порвать их войне... А ты - вновь станешь моим ты
            Из-за гражданской войны".
                Так молвив, тень исчезает.
            Тщетно ее удержать супруг огорченный стремится...

Перевод Л. Остроумова

Propulit ut classem uelis cedentibus Auster
incumbens mediumque rates mouere profundum,
omnis in Ionios spectabat nauita fluctus:
solus ab Hesperia non flexit lumina terra
Magnus, dum patrios portus, dum litora numquam                5
ad uisus reditura suos tectumque cacumen
nubibus et dubios cernit uanescere montis.
inde soporifero cesserunt languida somno
membra ducis; diri tum plena horroris imago
uisa caput maestum per hiantis Iulia terras                10
tollere et accenso furialis stare sepulchro.
'sedibus Elysiis campoque expulsa piorum
ad Stygias' inquit 'tenebras manesque nocentis
post bellum ciuile trahor. uidi ipsa tenentis
Eumenidas quaterent quas uestris lampadas armis;                15
praeparat innumeras puppes Acherontis adusti
portitor; in multas laxantur Tartara poenas;
uix operi cunctae dextra properante sorores
sufficiunt, lassant rumpentis stamina Parcas.
coniuge me laetos duxisti, Magne, triumphos:                20
fortuna est mutata toris, semperque potentis
detrahere in cladem fato damnata maritos
innupsit tepido paelex Cornelia busto.
haereat illa tuis per bella per aequora signis,
dum non securos liceat mihi rumpere somnos                25
et nullum uestro uacuum sit tempus amori
sed teneat Caesarque dies et Iulia noctes.
me non Lethaeae, coniunx, obliuia ripae
inmemorem fecere tui, regesque silentum
permisere sequi. ueniam te bella gerente                30
in medias acies. numquam tibi, Magne, per umbras
perque meos manes genero non esse licebit;
abscidis frustra ferro tua pignora: bellum
te faciet ciuile meum.' sic fata refugit
umbra per amplexus trepidi dilapsa mariti.                35

Авл  Персий  Флакк
САТИРЫ


ПРОЛОГ


                Ни губ не полоскал я в роднике конском {1},
                Ни на Парнасе двухвершинном мне грезить
                Не приходилось, что поэтом вдруг стал я.
                Я Геликонских дев с Пиреною {2} бледной
                Предоставляю тем, чьи лики плющ цепкий
                Обычно лижет {3}; сам же, как поэт малый,
                Во храм певцов я приношу стихи эти.
                Из попугая кто извлек его "хайрэ" {4},
                Сорок заставил выкликать слова наши?
                Искусств учитель, на таланты все щедрый -
                Желудок, мастер голосов искать чуждых:
                Блеснет надежда на коварные деньги -
                Сорока поэтессой, как поэт - ворон
                Пегасовым напевом запоют, верь мне!

 PROLOGVS

Nec fonte labra prolui caballino
nec in bicipiti somniasse Parnaso
memini, ut repente sic poeta prodirem.
Heliconidasque pallidamque Pirenen
illis remitto quorum imagines lambunt            5
hederae sequaces; ipse semipaganus
ad sacra uatum carmen adfero nostrum.
quis expediuit psittaco suum 'chaere'
picamque docuit nostra uerba conari?
magister artis ingenique largitor            10
uenter, negatas artifex sequi uoces.
quod si dolosi spes refulserit nummi,
coruos poetas et poetridas picas
cantare credas Pegaseium nectar.


  САТИРА ПЕРВАЯ {1}

           О, заботы людей! О, сколько на свете пустого!
           "Кто это станет читать?" - Вот это? Никто! - "Ты уверен?"
           - Двое иль вовсе никто. - "Это скверно и жалко!" - Да
                так ли?
         5 Полидамант {2} и троянки, боюся я что ль, Лабеона {3}
           Мне предпочтут? Пустяки! Зачем тебе следовать вкусам
           Смутного Рима? Зачем стараться выравнивать стрелку
           Ложных весов? Вне себя самого судьи не ищи ты.
           Есть ли кто в Риме, чтоб он... ах, коль можно сказать бы!
                Но можно,
           Если на наши взглянуть седины, на жалкую нашу
           Жизнь и на то, что теперь мы делаем, бросив орехи {4},
        10 Корчим когда из себя мы дядюшек... Нет уж, простите!
           Что же мне делать? Ведь я хохотун с селезенкою дерзкой!
           Пишем теперь взаперти - кто стихами, кто вольною речью -
           Выспренне так, что любой запыхался б и самый здоровый,
           Это народу ведь все - причесанный, в новенькой тоге,
           Точно в рожденье свое, с сардониксом на пальце, весь
                в белом,
           Сидя высоко, - читать ты будешь, проворное горло
        15 Снадобьем жидким смочив, похотливо глядя и ломаясь.
           Как непристойно дрожат при этом огромные Титы {5}
        20 С голосом сиплым, смотри, когда проникают им в чресла
           Вирши и все их нутро стихом своим зыбким щекочут!
           Снедь, старикашка, не ты ль для ушей чужих собираешь,
           Хоть и готов закричать, из кожи вылезши: "Ну вас!"
           Что же учиться, коль нет побужденья, коль, грудь
                разорвавши,
        25 К славе врожденная страсть найти исхода не сможет? -
           Вот ты и бледен и дряхл. О нравы! Иль совершенно
           Знанье твое ни к чему, коль не знает другой, что ты знаешь?
           Но ведь приятно, коль пальцем покажут и шепчут все:
                "Вот он!"
           Иль, что диктуют тебя целой сотне кудрявых мальчишек,
        30 Вздором считаешь?" - А вот за вином любопытствуют внуки
           Ромула сытые, что расскажешь ты в дивной поэме.
           Тут кто-нибудь, у кого на плечах лиловая хлена {6},
           Косноязычно и в нос объявив о чем-нибудь затхлом,
           Всяких Филлид {7}, Гипсипил {8} и поэтов слезливые басни
        35 Цедит сквозь зубы, слова коверкая лепетом нежным.
           Мужи довольны. Теперь не блажен ли такого поэта
           Прах? и не легче ль плита его кости надгробная давит?
           Гости в восторге. Теперь из тени его замогильной
           И на холме у него, из его счастливого пепла
        40 Не разрастутся ль цветы? - "Издеваешься ты, -
                говорит он, -
           И задираешь ты нос. Да кто ж не захочет народной
           Славы себе и, сказав достойное кедра, оставить
           Стихотворенья, каким ни макрель {9}, ни ладан не страшны?"
           Кто бы ты ни был, кого своим я противником вывел,
        45 Честно тебе признаюсь, что когда я пишу и выходит
           Что-то удачно, хотя у меня это редкая птица,
           Все ж не боюсь похвалы, да и нервы мои не из рога;
           Но отрицаю я то, что "чудесно" твое и "прелестно" -
           Крайний сужденья предел. Встряхни-ка ты это "чудесно":
        50 Нету чего только в нем! Чемерицей {10} опоенный Аттий
           Здесь с "Илиадой" своей, эл_е_гийки здесь, что диктует
           Наша незрелая знать, и все, что на ложах лимонных
           Пишется лежа. Подать ты умеешь горячее вымя,
           Да и клиенту дарить поношенный плащ, а при этом
        55 "Правду люблю, - говоришь, - обо мне скажите мне
                правду".
           Как это можно?.. Сказать?.. Ведь вздор ты пишешь,
                плешивый,
           Хоть и отвисло твое непомерно надутое брюхо.
           Янус, ты счастлив! Тебе трещать за спиною не станут
           Аистом, длинных ушей не сделают ловкой рукою
        60 И не покажут язык, как у пса с пересохшею глоткой! {11}
           Вы же, патрициев кровь, которым судьба присудила
           Жить с затылком слепым, оглянитесь-ка вы на гримасы!
           "Что говорят обо мне?" - Скажу тебе: то, что теперь лишь
           Плавно стихи потекли и так, что по швам их и строгий
        65 Ноготь пройдет, не застряв: "Он умеет так вытянуть строку,
           Словно прищуривши глаз, по шнуру ее красному вывел.
           Нравы ли надо громить, пиры ли царей, или роскошь, -
           Выспренность мыслей дает поэту нашему Муза".
           Вот мы и видим, как те выставляют геройские чувства,
        70 Кто лишь по-гречески врал, описать не умеючи даже
           Рощи иль похвалить деревенский уют: с коробами,
           Свиньями и очагом, и Палильями {12}, с дымом от сена -
           Родину Рема, где был ты, сошник в борозде притуплявший,
           Квинтий {13}, дрожащей женой пред волами одет, как диктатор;
        75 Плуг же домой тебе ликтор отнес. Превосходно поешь ты!
           Есть, кого и теперь бородатый, что Вакх, и надутый
           Акций влечет, и мила Пакувиева "Антиопа" {14},
           Вся в бородавках {15}, чье сердце в слезах опиралось на горе {16}.
           Видя, что сами отцы близорукие это вбивают
        80 В голову детям, ужель об источнике спрашивать станешь
           Нашей пустой болтовни и о том непотребстве, с которым
           Прыгают так у тебя на скамьях безбородые франты?
           Ну не позорно ль, что ты защитить седины не можешь,
           Не пожелав услыхать тепловатое это "прекрасно"?
        85 Педию {17} скажут: "Ты вор". Что ж Педий? Кладет
                преступленья
           Он на весы антитез, и хвалят его за фигуры:
           "Как хорошо!" - Хорошо? Хвостом ты, Ромул, виляешь?
           Тронет ли пеньем меня потерпевший кораблекрушенье?
           Асса ль дождется? Поешь, а портрет твой на судне разбитом
        90 Вздел на плечо ты себе? {18} Не придуманным ночь, -
                правдивым
           Будет плач у того, кто меня разжалобить хочет.
           "Грубым размерам зато придали изящество, плавность:
           Так научились стихи заключать: "в Берекинтии Аттис" {19},
           Или: "Дельфин рассекал Нерея лазурное тело" {20},
        85 Иль: "мы отторгли бедро у длинного Апеннина".
           "Брани и мужа пою" не насыщенно что ль, не коряво,
           Как застарелый сучок, засохший на пробковом дубе?" -
           Нежное что ль нам читать, по-твоему, шейку склонивши?
       100 "Мималлонейским {21} рога наполнили грозные ревом,
           И с головою тельца строптивого тут Бассарида
           Мчится, и с нею спешит Менада {22}, рысь погоняя
           Тирсом. Вопят "Эвий, к нам!", и ответное вторит им эхо".
           Разве писали бы так, будь у нас хоть капелька старой
           Жизненной силы отцов? Бессильно плавает это
       105 Сверху слюны на губах, и Менада и Аттис - водица;
           По столу этот поэт не стучит и ногтей не грызет он.
           "Но для чего же, скажи, царапать нежные уши
           Едкою правдою нам? Смотри, как бы знати пороги
           Не охладели к тебе: рычит там из пасти собачья
       110 Буква" {23}. - По мне, хоть сейчас пусть все окажется белым!
           Я не мешаю. Ура! Все на свете идет превосходно!
           Нравится? Ты говоришь: "Запрещаю я здесь оправляться!"
           Парочку змей нарисуй: "Это место свято! Ступайте,
           Юноши, дальше!" - Я прочь. Бичевал столицу Луцилий,
       115 Муция, Лупа {24} - и вот об них обломал себе зубы;
           Всяких пороков друзей касается Флакк хитроумный {25},
           Так что смеются они, и резвится у самого сердца,
           Ловко умея народ поддевать и над ним насмехаться.
           Мне же нельзя и шептать? хоть тайком, хоть в ямку какую?
       120 Все же зарою я здесь. Я видел, я сам видел книжку,
           Что у Мидаса-царя ослиные уши {26}. И тайну
           Эту и смеха тебе, пусть вздорного, ни за какую
           Я "Илиаду" не дам. Ну а ты, вдохновенный Кратином
           Дерзким и над Евполидом и старцем бледнеющий славным {27},
       125 Глянь-ка: пожалуй, и здесь ты услышишь созрелое нечто.
           Пусть зажигается мной читатель с прочищенным ухом,
           А не нахалы, кому над крепидами {28} греков смеяться
           Любо, и те, кто кривых обозвать способны кривыми.
           Кто зазнается, кто горд италийского званьем эдила
       130 И разбивал где-нибудь в Арретии ложные мерки {29};
           Да и не тот, кто хитер издеваться над счетной доскою
           Иль над фигурой на мелком песке {30} и готов потешаться,
           Ежели кинику рвет его бороду наглая девка.
           Им я - Эдикт поутру, после полдника дам "Каллирою" {31}.

Перевод Ф.А. Петровского

 SATVRA I

O curas hominum! o quantum est in rebus inane!
'quis leget haec?' min tu istud ais? nemo hercule. 'nemo?'
uel duo uel nemo. 'turpe et miserabile.' quare?
ne mihi Polydamas et Troiades Labeonem
praetulerint? nugae. non, si quid turbida Roma            5
eleuet, accedas examenue inprobum in illa
castiges trutina nec te quaesiueris extra.
nam Romae quis non—a, si fas dicere—sed fas
tum cum ad canitiem et nostrum istud uiuere triste
aspexi ac nucibus facimus quaecumque relictis,            10
cum sapimus patruos. tunc tunc—ignoscite (nolo,
quid faciam?) sed sum petulanti splene—cachinno.
    scribimus inclusi, numeros ille, hic pede liber,
grande aliquid quod pulmo animae praelargus anhelet.
scilicet haec populo pexusque togaque recenti            15
et natalicia tandem cum sardonyche albus
sede leges celsa, liquido cum plasmate guttur
mobile conlueris, patranti fractus ocello.
tunc neque more probo uideas nec uoce serena
ingentis trepidare Titos, cum carmina lumbum            20
intrant et tremulo scalpuntur ubi intima uersu.
tun, uetule, auriculis alienis colligis escas,
articulis quibus et dicas cute perditus 'ohe'?
'quo didicisse, nisi hoc fermentum et quae semel intus
innata est rupto iecore exierit caprificus?'            25
en pallor seniumque! o mores, usque adeone
scire tuum nihil est nisi te scire hoc sciat alter?
'at pulchrum est digito monstrari et dicier "hic est."
ten cirratorum centum dictata fuisse
pro nihilo pendes?' ecce inter pocula quaerunt            30
Romulidae saturi quid dia poemata narrent.
hic aliquis, cui circum umeros hyacinthina laena est,
rancidulum quiddam balba de nare locutus
Phyllidas, Hypsipylas, uatum et plorabile siquid,
eliquat ac tenero subplantat uerba palato.            35
adsensere uiri: nunc non cinis ille poetae
felix? non leuior cippus nunc inprimit ossa?
laudant conuiuae: nunc non e manibus illis,
nunc non e tumulo fortunataque fauilla
nascentur uiolae? 'rides' ait 'et nimis uncis            40
naribus indulges. an erit qui uelle recuset
os populi meruisse et cedro digna locutus
linquere nec scombros metuentia carmina nec tus?'
    quisquis es, o modo quem ex aduerso dicere feci,
non ego cum scribo, si forte quid aptius exit,            45
quando haec rara auis est, si quid tamen aptius exit,
laudari metuam; neque enim mihi cornea fibra est.
sed recti finemque extremumque esse recuso
'euge' tuum et 'belle.' nam 'belle' hoc excute totum:
quid non intus habet? non hic est Ilias Atti            50
ebria ueratro? non siqua elegidia crudi
dictarunt proceres? non quidquid denique lectis
scribitur in citreis? calidum scis ponere sumen,
scis comitem horridulum trita donare lacerna,
et 'uerum' inquis 'amo, uerum mihi dicite de me.'            55
qui pote? uis dicam? nugaris, cum tibi, calue,
pinguis aqualiculus propenso sesquipede extet.
o Iane, a tergo quem nulla ciconia pinsit
nec manus auriculas imitari mobilis albas
nec linguae quantum sitiat canis Apula tantae.            60
uos, o patricius sanguis, quos uiuere fas est
occipiti caeco, posticae occurrite sannae.
    'quis populi sermo est? quis enim nisi carmina molli
nunc demum numero fluere, ut per leue seueros
effundat iunctura unguis? scit tendere uersum            65
non secus ac si oculo rubricam derigat uno.
siue opus in mores, in luxum, in prandia regum
dicere, res grandes nostro dat Musa poetae.'
ecce modo heroas sensus adferre docemus
nugari solitos Graece, nec ponere lucum            70
artifices nec rus saturum laudare, ubi corbes
et focus et porci et fumosa Palilia feno,
unde Remus sulcoque terens dentalia, Quinti,
cum trepida ante boues dictatorem induit uxor
et tua aratra domum lictor tulit—euge poeta!            75
'est nunc Brisaei quem uenosus liber Acci,
sunt quos Pacuuiusque et uerrucosa moretur
Antiopa aerumnis cor luctificabile fulta?'
hos pueris monitus patres infundere lippos
cum uideas, quaerisne unde haec sartago loquendi            80
uenerit in linguas, unde istud dedecus in quo
trossulus exultat tibi per subsellia leuis?
nilne pudet capiti non posse pericula cano
pellere quin tepidum hoc optes audire 'decenter'?
'fur es' ait Pedio. Pedius quid? crimina rasis            85
librat in antithetis, doctas posuisse figuras
laudatur: 'bellum hoc.' hoc bellum? an, Romule, ceues?
men moueat? quippe, et, cantet si naufragus, assem
protulerim? cantas, cum fracta te in trabe pictum
ex umero portes? uerum nec nocte paratum            90
plorabit qui me uolet incuruasse querella.
    'sed numeris decor est et iunctura addita crudis.
cludere sic uersum didicit "Berecyntius Attis"
et "qui caeruleum dirimebat Nerea delphin,"
sic "costam longo subduximus Appennino."            95
"Arma uirum", nonne hoc spumosum et cortice pingui
ut ramale uetus uegrandi subere coctum?'
quidnam igitur tenerum et laxa ceruice legendum?
'torua Mimalloneis inplerunt cornua bombis,
et raptum uitulo caput ablatura superbo            100
Bassaris et lyncem Maenas flexura corymbis
euhion ingeminat, reparabilis adsonat echo.'
haec fierent si testiculi uena ulla paterni
uiueret in nobis? summa delumbe saliua
hoc natat in labris et in udo est Maenas et Attis            105
nec pluteum caedit nec demorsos sapit unguis.
    'sed quid opus teneras mordaci radere uero
auriculas? uide sis ne maiorum tibi forte
limina frigescant: sonat hic de nare canina
littera.' per me equidem sint omnia protinus alba;            110
nil moror. euge omnes, omnes bene, mirae eritis res.
hoc iuuat? 'hic' inquis 'ueto quisquam faxit oletum.'
pinge duos anguis: 'pueri, sacer est locus, extra
meiite.' discedo. secuit Lucilius urbem,
te Lupe, te Muci, et genuinum fregit in illis.            115
omne uafer uitium ridenti Flaccus amico
tangit et admissus circum praecordia ludit,
callidus excusso populum suspendere naso.
me muttire nefas? nec clam? nec cum scrobe? nusquam?
hic tamen infodiam. uidi, uidi ipse, libelle:            120
auriculas asini quis non habet? hoc ego opertum,
hoc ridere meum, tam nil, nulla tibi uendo
Iliade. audaci quicumque adflate Cratino
iratum Eupolidem praegrandi cum sene palles,
aspice et haec, si forte aliquid decoctius audis.            125
inde uaporata lector mihi ferueat aure,
non hic qui in crepidas Graiorum ludere gestit
sordidus et lusco qui possit dicere 'lusce,'
sese aliquem credens Italo quod honore supinus
fregerit heminas Arreti aedilis iniquas,            130
nec qui abaco numeros et secto in puluere metas
scit risisse uafer, multum gaudere paratus
si cynico barbam petulans nonaria uellat.
his mane edictum, post prandia Callirhoen do.

Сатира третья

Именно так всякий раз: вступает ясное утро
в комнату через окно, лучами расклинило щели;
не прекращается храп; пора бы, казалось, с фалернским
хмелем управиться; тень часовая – за пятой отметкой.
«Что происходит с тобой? Вот Сириус жжёт бесноватый
чахлые всходы, укрылись стада под раскидистым вязом».
«Так ли?» – приятель сказал. «Неужели всё правда? Скорее,
люди, сюда! Никого?» Прозрачная желчь закипает.
«Лопну от гнева!» Ревёт не хуже аркадской коровы.
10 Свиток лежит под рукой, пергамент двуцветен и гладок,
чистый папирус, есть и перо в узловатых наростах.
Жалоба следом: «Висит на тростине жирная капля.
Сепии чёрная масть водой обесцвечена, ропщем,
писчая трость вместо букв разводит огромные кляксы».
– «Вот до чего мы дошли, несчастный, несчастнее с каждым
днём проходящим. Но отчего же, тоненькой птичкой,
царским детишкам под стать, кашицы хочешь понямкать
и, на кормилицу злясь, не слушаешь “баиньки-баю”?»
– «Дело в тростине дрянной, не пишется». Ты для меня ли
20 небыль плетёшь? Себя надуваешь. Растёкся, безумец.
Будешь ходить в дураках: вот так на изъян проверяют
необожжённый горшок – зелёную, мягкую глину.
Ты – вроде глины, податлив и мокр. Скорей на гончарный
круг и – вертеть и лепить без конца. В отцовском именьи
полбы скромный запас, чиста, безупречна солонка
(страх твой откуда?), очаг неразлучен с жертвенной чашей.
Хватит с тебя? Или правильней грудь надувать, если род свой
в сотом колене ведёшь от этрусков – и топаешь мимо
цензора, всадник в трабее своей, при полном параде?
30 Знаю душонку твою. Оставь для толпы побрякушки.
Разве не стыдно по правилам жить беспринципного Натты?
Оцепенел от порока, нутро прихвачено жиром,
совесть не мучит ничуть, он не видит размеров ущерба:
в омуте он утонул, пузыри на волну не всплывают.
Мощный родитель богов, покарай беспощадность тиранов
способом этим: когда разъярённая прихоть источит
ядом вскипающим грудь, пусть видят одну добродетель,
высохнут пусть на корню, потому что забыли о долге.
Лучше в утробе мычать сицилийской, бронзово­бычьей,
40 лучше грозящий клинок, с позлащённых свисающий сводов
над головою того, кто в пурпуре ходит, чем возглас:
«Глубже, всё глубже валюсь!» Изнутри побледнеет несчастный,
даже лежащая рядом жена не узнает о страхе.
Мальчиком, помню, глаза натирал оливковым маслом,
чтобы Катона предсмертную речь, которую ритор,
спятив, премного хвалил, не пришлось декламировать перед
потным папашей, зазвавшим друзей на моё выступленье.
Истинно: всё, что хотелось узнать, – это сколько приносит
«на шесть» удачный бросок и сколько подчистит «собачий»,
50 как бы половче попасть в узковатое горло кувшина
или кнутом крутануть кубарь, искуснее прочих.
Можешь легко уличить извращённые нравы, как учит
мудрая Стоя, где перс намалёван в своих шароварах
или обритый юнец корпит по ночам над ученьем
и на бобовой сидит, на великой ячменной диете.
Буковка есть для тебя, развилочка ветки самосской,
путь указует наверх отвесной тропиною справа.
Ты же храпишь, голова, будто с шейных сошла сочленений,
после вчерашнего рот твой разинут и челюсть отвисла.
60 Лук направляешь куда? Какой добиваешься цели?
Всюду гонять вороньё черепками и комьями грязи –
или идти куда ноги несут и жить как придётся?
Вдумайся: просят не впору отвар чемерицы больные
вздутием кожи – спеши навстречу болезни! Не нужно
будет тогда обещать золотые горы Кратеру.
О несчастливец, учись понимать причины явлений.
Кто мы? Зачем родились и живём? Каково мирозданье,
данное нам, или как бы смягчить вираж колесничный.
Есть ли богатству предел и желаньям, пригодна ль монета
70 свежей чеканки, и сколько родным причитается или
отчей земле, живёшь ли согласно велению бога,
кто ты такой в человеческом роде, где твоё место?
Знай не завидуй обилью горшков в кладовках вонючих,
множеству принятой мзды с подзащитных, жирных умбрийцев.
Окорок, перец, как памятный дар от клиентов сабельских,
первый бочонок почат, ещё недоедена рыбка.
Здесь кто-нибудь из козлиного племени центурионов
скажет: «Знаю, и хватит с меня. Не больно-то надо
Аркесилаю под стать или вроде страдальца Солона,
80 голову набок склонив, пропарывать землю глазами,
бормот во рту размолов, обгладывать ярость в молчаньи –
или с отвислой губой подбирать посолидней словечко,
сон изучая премудрый болезного старца: не будет
из ничего – ничего, не станет небывшее чем-то.
Чтоб из-за этого бледненьким быть! Не позавтракать чтобы!»
Это толпу веселит, здоровенные парни двукратно
усугубляют, наморщив носы, дребезжание смеха.
«Благоволи же взглянуть, отчего колотится сердце,
горло клокочет, в груди – тяжёлые, спёртые хрипы», –
90 кто-нибудь скажет врачу. Предписан покой, а на третью
ночь восстановится пульс; он пошлёт попросить у патрона
несколько капель на дне узкогорлой бутыли, некрепким
губы всего лишь смочить после бани вином соррентийским.
– «Эй, дорогой, ты же бледен». – «Пустяк». – «Внимание всё же
ты обратил бы: взгляни, подраспухла желтушная кожа».
– «Ты ведь бледнее меня. В твоей не нуждаюсь опеке.
В землю зарыт опекун, ну а ты – за него». – «Замолкаю».
Плещется в бане. От яств раздулось белое брюхо,
глоткой на выдох мешкотно идёт вредоносная сера,
100 но за вином пробирает озноб, и горячую чашу
выбило вдруг из руки, скрежещут зубы в оскале,
жирный кусок изо рта выпадает, губа приобвисла.
Свечи, труба… наконец, блаженный, на ложе высоком
он возлежит – обмазанный всласть вонючею дрянью,
пятки застывшие тянет к дверям, и вчерашняя челядь,
ныне – квириты, шапки надев, мертвеца поднимает.
«Пульс, несчастливец, измерь, потрогай теперь возле сердца,
холодно здесь, но пылают ступни и кончики пальцев».
Если тебе на глаза попадутся случайные деньги
110 или соседа смазливая дочь подмигнёт, не начнёт ли
сердце привычно шалить? Остывают в глиняной миске
грубые овощи, хлеб, в дешёвом просеянный сите.
Горло проверим твоё. Потаённый гнойник нарывает:
нежное нёбо нельзя же царапать плебейскою свёклой.
Зябко тебе, побелел от страха, и волосы дыбом;
только подложат огня – немедленно кровь закипает,
гневом пылают глаза, теперь ты и словом и делом
вроде безумца Ореста, в тебе он признает собрата.

Публий Папиний Стаций

I, 5. Бани Клав¬дия Этрус¬ка
I, 5. Balneum Claudii Etrusci

На Гели¬коне мой плектр вдох¬но¬ве¬нья лире не про¬сит.
И не хожу доку¬чать я вам, боже¬ства мои, Музы;
К хорам сего¬дня я Феба и Эва¬на так¬же пус¬каю:
Звон¬кую лиру и ты заглу¬ши, кры¬ло¬нос¬ный пито¬мец
Non Helicona gravi pulsat chelys enthea plectro,
nec lassata voco totiens mihi numina, Musas;
et te, Phoebe, choris et te dimittimus, Euhan;
tu quoque muta ferae, volucer Tegeaee, sonorae
5 Дикой Тегеи: нуж¬ны покро¬ви¬те¬ли пес¬ням дру¬гие.
Ним¬фы, вла¬ды¬чи¬цы вод, и царь над пла¬ме¬нем ярким,
Чье еще пышет лицо сици¬лий¬ских куз¬ниц дыха¬ньем,
Толь¬ко они и нуж¬ны. Отло¬жи свое злое ору¬жье,
Феб, на минут¬ку; хочу раз¬влечь я любез¬но¬го дру¬га.
terga premas: alios poscunt mea carmina coetus.
Naidas, undarum dominas, regemque corusci
ignis adhuc fessum Siculaque incude rubentem
elicuisse satis. paulum arma nocentia, Thebae,
ponite: dilecto volo lascivire sodali.
10 Маль¬чик, куб¬ки поставь и их не трудись пере¬чис¬лить,
Лиру мою раз¬буди: ухо¬ди¬те вы, злые Заботы,
Труд, ухо¬ди, пока бани, бле¬стя¬щие искри¬стым кам¬нем
Я вос¬пе¬ваю; а ты, моя болт¬ли¬вая Клио,
Сняв¬шая мир¬ты и плющ, игра¬ешь с прав¬ди¬вым Этрус¬ком.
iunge, puer, cyathos et ne numerare labora
cunctantemque incende chelyn; discede Laborque
Curaque, dum nitidis canimus gemmantia saxis
balnea dumque procax vittis hederisque, soluta
fronde verecunda, Clio mea ludit Etrusco.
15 Вы же боги¬ни зеле¬ные, лик пока¬жи¬те мне влаж¬ный
И, без одеж¬ды совсем, с волос стек¬лян¬ных сни¬ми¬те
Неж¬ный венок из плю¬ща: так выхо¬ди¬те из род¬ни¬ко¬вой
Вы глу¬би¬ны, и ваш вид тер¬за¬ет влюб¬лен¬ных сати¬ров.
Я не хочу вспо¬ми¬нать тех из вас, кто сво¬ею виною
ite, deae virides, liquidosque advertite vultus
et vitreum teneris crinem redimite corymbis,
veste nihil tectae, quales emergitis altis
fontibus et visu Satyros torquetis amantes.
non vos quae culpa decus infamastis aquarum,
20 Вод осквер¬нил кра¬соту: Сал¬ма¬киды обман¬ный источ¬ник,
Вы, иссу¬шен¬ные скор¬бью, Кеб¬ре¬но¬вой доче¬ри воды,
Ты, кем спут¬ник был Гер¬ку¬ле¬са похи¬щен, — уйди¬те!
Вы ж, на вер¬ши¬нах семи живу¬щие в Лации ним¬фы,
Вы, что при¬но¬си¬те Тиб¬ру все¬гда его новые воды,
sollicitare iuvat; procul hinc et fonte doloso
Salmacis et viduae Cebrenidos arida luctu
flumina et Herculei praedatrix cedat alumni,
vos mihi quae Latium septenaque culmina, Nymphae,
incolitis Thybrimque novis attollitis undis,
25 Вы, к кому быст¬ро летит Аниен на помощь, и Дева,
Пла¬ва¬нью дав¬шая путь, и мар¬сий¬ский поток, при¬но¬ся¬щий
Мар¬со¬вы холод и снег, кото¬рым пита¬ют¬ся воды
Гор¬ных гро¬мад и до нас текут по бес¬чис¬лен¬ным аркам, —
К вашим под¬хо¬дим делам. Я ваши дома откры¬ваю
quas praeceps Anien atque exceptura natatus
Virgo iuvat Marsasque nives et frigora ducens
Marcia, praecelsis quarum vaga molibus unda
crescit et innumero pendens transmittitur arcu:
vestrum opus aggredimur, vestra est quam carmine molli
30 Неж¬ным сти¬хом. Нико¬гда вы в пеще¬рах иных не жива¬ли,
Этих бога¬че: сама Кифе¬рея учи¬ла искус¬ст¬ву
Муж¬ни¬ны руки, и, чтобы огни не спа¬ли¬ли про¬хо¬дов,
Факе¬лы в руки дала она Аму¬рам лету¬чим.
Не был допу¬щен сюда ни Кари¬ста, ни Фаси¬са мра¬мор,
pando domus. non umquam aliis habitastis in antris
ditius. ipsa manus tenuit Cytherea mariti
monstravitque artes; neu vilis flamma caminos
ureret, ipsa faces volucrum succendit amorum.
non huc admissae Thasos aut undosa Carystos;
35 Пла¬чет, не пущен сюда, оникс и мра¬мор пят¬ни¬стый:
Пур¬пур¬ный камень один здесь бле¬стит, метал¬лом умидов
Выте¬сан, или же тот, из пещер фри¬гий¬ских Син¬на¬да,
Камень, что кро¬вью сво¬ей запек¬шей¬ся Аттис окра¬сил.
Здесь бело¬снеж¬ные ска¬лы бле¬стят из Сидо¬на и Тира,
maeret onyx longe, queriturque exclusus ophites:
sola nitet flavis Nomadum decisa metallis
purpura, sola cavo Phrygiae quam Synnados antro
ipse cruentavit maculis lucentibus Attis
quaeque Tyri niveas secat et Sidonia rupes.
40 Место нахо¬дит едва здесь Эврот зеле¬ный, что длин¬ной
Лини¬ей надвое режет Син¬над; здесь вхо¬ды пре¬крас¬ны;
Пест¬рым бли¬ста¬ет стек¬лом поме¬ще¬ния свод, осве¬щая
Мно¬же¬ст¬во раз¬ных фигур. Изум¬ля¬ет¬ся этим богат¬ствам
Все окру¬жив¬шее пла¬мя и силу свою уме¬ря¬ет.
vix locus Eurotae, viridis cum regula longo
Synnada distinctu variat. non limina cessant,
effulgent camerae, vario fastigia vitro
in species animoque nitent. stupet ipse beatas
circumplexus opes et parcius imperat ignis.
45 Мно¬го све¬та везде, где солн¬ца лучи про¬ни¬за¬ли
Кры¬ши, — но жаром иным согрет здесь воздух бес¬чест¬но.
Все не обыч¬но вокруг: здесь нигде не увидишь темес¬ской
Меди; счаст¬ли¬вые здесь в сереб¬ро вли¬ва¬ют¬ся воды,
Из сереб¬ра выте¬кая, сто¬ят в водо¬е¬мах бле¬стя¬щих,
multus ubique dies, radiis ubi culmina totis
perforat atque alio sol improbus uritur aestu.
nil ibi plebeium; nusquam Temesaea notabis
aera, sed argento felix propellitur unda
argentoque cadit, labrisque nitentibus instat
50 Рос¬ко¬шью пора¬же¬ны и даль¬ше течь не желая.
Здесь же, сна¬ру¬жи, бежит поток в бере¬гах бело¬снеж¬ных,
Весь голу¬бой и про¬зрач¬ный, и все до дна его вид¬но;
Вся¬ко¬го он при¬гла¬ша¬ет, тяже¬лые сбро¬сив одеж¬ды,
Бро¬сить¬ся в вол¬ны; из них Кифе¬рея хоте¬ла б родить¬ся.
delicias mirata suas et abire recusat.
Extra autem niveo qui margine caerulus amnis
vivit et in summum fundo patet omnis ab imo
cui non ire lacu pigrosque exsolvere amictus
suadeat? hoc mallet nasci Cytherea profundo,
55 Образ бы свой раз¬глядел ты, Нар¬цисс, в этом зер¬ка¬ле луч¬ше;
Взо¬ров чужих не боясь, и Гека¬та б здесь быст¬рая мылась.
Что я о дос¬ках ска¬жу, покрыв¬ших пол и скри¬пя¬щих,
Мяч услы¬хав, где огонь при¬тих¬ший в зда¬нья захо¬дит,
Сво¬ды под¬зем¬ные где пара¬ми лег¬ки¬ми дышат?
hic te perspicuum melius, Narcisse, videres,
hic velox Hecate velit et deprensa lavari.
Quid nunc strata solo referam tabulata crepantis
auditura pilas, ubi languidus ignis inerrat
aedibus et tenuem volvunt hypocausta vaporem?
60 Если при¬е¬дет сюда новый гость из Бай при¬бе¬реж¬ных,
Бани он не пре¬зрит; и если вели¬кое с малым
Мож¬но срав¬нить, то купав¬ший¬ся толь¬ко что в бане Неро¬на,
Вновь иску¬па¬ет¬ся здесь. Ты же, маль¬чик, про¬шу, упраж¬няй¬ся
Здесь, наби¬ра¬ясь ума, и пусть все это ста¬ре¬ет
nec si Baianis veniat novus hospes ab oris,
talia despiciet (fas sit componere magnisparva),
Neronea nec qui modo lotus in unda,
hic iterum sudare neget. macte, oro, nitenti
ingenio curaque puer! tecum ista senescant,
65 Вме¬сте с тобой, — и судь¬ба твоя станет бла¬жен¬ней и кра¬ше.
et tua iam melius discat fortuna renasci!
Перевод Н. Познякова

МАРК ВАЛЕРИЙ МАРЦИАЛ

Что за причина тебя иль надежда в Рим привлекает,
Секст? И чего для себя ждешь ты иль хочешь, скажи?
«Буду вести я дела, — говоришь, — Цицерона блестящей,
И на трех форумах мне равным не будет никто».
И Атестин вел дела, и Цивис, — обоих ты знаешь, —
Но не один оплатить даже квартиры не мог.
«Если не выйдет, займусь тогда я стихов сочиненьем:
Скажешь ты, их услыхав, подлинный это Марон».
Дурень ты: все, у кого одежонка ветром подбита,
Или Назоны они, или Вергилии здесь.
«В атрии к знати пойду». Но ведь это едва прокормило
Трех-четырех: на других с голоду нету лица.
«Как же мне быть? Дай совет: ведь жить-то я в Риме
решился?»
Ежели честен ты, Секст, лишь на авось проживешь.
    ---------
Малый Юлия садик Марциала,
Что, садов Гесперидских благодатней,
На Яникуле длинном расположен.
Смотрят вниз уголки его на холмы,
И вершину его с отлогим склоном
Осеняет покровом ясным небо.
А когда затуманятся долины,
Лишь она освещенной выдается.
Мягко к чистым возносится созвездьям
Стройной дачи изысканная кровля.
Здесь все семеро гор державных видно,
И весь Рим осмотреть отсюда можно,
И нагорья все Тускула и Альбы,
Уголки все прохладные под Римом,
Рубры малые, древние Фидены
И счастливую девичьего кровью
Анны рощицу плодную Перенны.
Там, — хоть шума не слышно, — видишь, едут
Соляной иль Фламинъевой дорогой:
Сладких снов колесо не потревожит,
И не в силах ни окрик корабельный,
Ни бурлацкая ругань их нарушить,
Хоть и Мульвиев рядом мост и быстро
Вниз по Тибру суда скользят святому.
Эту, можно сказать, усадьбу в Риме
Украшает хозяин. Ты как дома:
Так он искренен, так он хлебосолен,
Так радушно гостей он принимает,
Точно сам Алкиной благочестивый
Иль Молорх, что недавно стал богатым.
Ну, а вы, для которых все ничтожно,
Ройте сотней мотыг прохладный Тибур
Иль Пренесту иль Сетию крутую
Одному нанимателю отдайте.
А по-моему, всех угодий лучше
Малый Юлия садик Марциала.
      ----------
Вот что делает жизнь вполне счастливой,
Дорогой Марциал, тебе скажу я:
Не труды и доходы, а наследство;
Постоянный очаг с обильным полем,
Благодушье без тяжб, без скучной тоги,
Тело, смолоду крепкое, здоровье,
Простота в обращении с друзьями,
Безыскусственный стол, веселый ужин,
Ночь без пьянства, зато и без заботы,
Ложе скромное без досады нудной,
Сон, в котором вся ночь как миг проходит,
Коль доволен своим ты состояньем,
Коли смерть не страшна и не желанна.

Децим Юний Ювенал
САТИРА III


              Правда, я огорчен отъездом старинного друга,
              Но одобряю решенье его - поселиться в пустынных
              Кумах, еще одного гражданина даруя Сивилле {1}.
              Кумы - преддверие Бай {2}, прибрежье, достойное сладкой
              Уединенности: я предпочту хоть Прохиту {3} - Субуре {4}.
              Как бы ни были жалки места и заброшены видом, -
              Хуже мне кажется страх пред пожарами, перед развалом
              Частым домов, пред другими несчастьями жуткого Рима,
              Вплоть до пиит, что читают стихи даже в августе знойном.
           10 Друг мой, пока его скарб размещался в единой повозке,
              Остановился у старых ворот отсыревшей Камены {5}.
              Здесь, где Нума бывал по ночам в общенье с подругой,
              Ныне и роща святого ключа сдана иудеям,
              И алтари: вся утварь у них - корзина да сено.
              (Каждое дерево здесь уплачивать подать народу
              Должно и после Камен дает пристанище нищим.)
              Вот мы сошли в Эгерии дол и спустились к пещерам
              Ложным: насколько в водах божество предстало бы ближе,
              Если б простая трава окаймляла зеленью воды;
           20 Если б насильственный мрамор не портил природного туфа.
                Здесь Умбриций сказал: "Уж раз не находится места
              В Риме для честных ремесл и труд не приносит дохода,
              Если имущество нынче не то, что вчера, а назавтра
              Меньше станет еще, то лучше будет уйти нам
              В Кумы, где сам Дедал сложил утомленные крылья.
              Родину брошу, пока седина еще внове и старость
              Стана не гнет, пока у Лахесы {6} пряжа не вышла,
              Сам на ногах я хожу и на посох не опираюсь.
              Пусть остаются себе здесь жить Арторий и Катул {7},
           30 Пусть остаются все те, кто черное делает белым,
              Те, что на откуп берут и храмы, и реки, и гавань,
              Чистят клоаки, тела мертвецов на костер выставляют
              Или продажных рабов ведут под копье {8} господина.
              Эти-то вот трубачи, завсегдатаи бывшие разных
              Мелких арен, в городах известные всем как горланы, -
              Зрелища сами дают и по знаку условному черни,
              Ей угождая, любого убьют, а с игр возвратившись,
              Уличный нужник на откуп берут; скупили бы все уж!
              Именно этих людей Судьба ради шутки выводит
           40 С самых низов к делам большим и даже почетным.
                Что мне тут делать еще? Я лгать не могу, не умею
              Книгу хвалить и просить, когда эта книга плохая;
              С ходом я звезд незнаком, не желаю предсказывать" сыну
              Смерти отца, никогда не смотрел в утробу лягушки;
              Несть подарки жене от любовника, несть порученья -
              Могут другие, а я никогда не пособничал вору.
              Вот почему я Рим покидаю, не бывши клиентом,
              Точно калека какой сухорукий, к труду неспособный.
              Кто в наши дни здесь любим? Лишь сообщник с корыстной
                душою,
           50 Алчной до тайн, о которых нельзя нарушить молчанье.
              Тот, кто сделал тебя участником тайны почтенной,
              Вовсе как будто не должен тебе и делиться не будет;
              Верресу дорог лишь тот, кем может немедленно Веррес
              Быть уличен. Не цени же пески затененного Тага,
              Злато катящего в море, настолько, чтобы лишиться
              Сна из-за них и, положенный дар принимая печально,
              Вечно в страхе держать хотя бы и сильного друга.
                Высказать я поспешу - и стыд мне не будет помехой -
              Что за народ стал приятнее всем богачам нашим римским;
           60 Я ж от него и бегу. Переносить не могу я, квириты,
              Греческий Рим! Пусть слой невелик осевших ахейцев,
              Но ведь давно уж Оронт {9} сирийский стал Тибра притоком,
              Внес свой обычай, язык, самбуку с косыми струнами,
              Флейтщиц своих, тимпаны туземные, разных девчонок:
              Велено им возле цирка стоять. - Идите, кто любит
              Этих развратных баб в их пестрых варварских лентах!
              Твой селянин, Квирин, оделся теперь паразитом,
              Знаком побед цирковых отличил умащенную шею!
              Греки же все, - кто с высот Сикиона, а кто амидонец,
           70 Этот с Андроса, а тот с Самоса, из Тралл, Алабанды, -
              Все стремятся к холму Эсквилинскому иль Виминалу {10},
              В недра знатных домов, где будут они господами.
              Ум их проворен, отчаянна дерзость, а быстрая речь их,
              Как у Исея {11}, течет. Скажи, за кого ты считаешь
              Этого мужа, что носит в себе кого только хочешь:
              Ритор, грамматик, авгур, геометр, художник, цирюльник.
              Канатоходец, и врач, и маг, - все с голоду знает
              Этот маленький грек; велишь - залезет на небо;
              Тот, кто на крыльях летал {12}, - не мавр, не сармат, не
                фракиец,
           80 Нет, это был человек, родившийся в самых Афинах.
              Как не бежать мне от их багряниц? Свою руку приложит
              Раньше меня и почетней, чем я, возляжет на ложе.
              Тот, кто в Рим завезен со сливами вместе и смоквой?
              Что-нибудь значит, что мы авентинский {13} воздух впивали
              В детстве, когда мы еще сабинской {14} оливкой питались?
              Тот же народ, умеющий льстить, наверно, похвалит
              Неуча речь, кривое лицо покровителя-друга,
              Или сравнит инвалида длинную шею с затылком
              Хоть Геркулеса, что держит Антея далеко от почвы.
           90 Иль восхвалит голосок, которому не уступает
              Крик петуха, когда он по обычаю курицу топчет.
              Все это можно и нам похвалить, но им только вера.
              Греков нельзя удивить ни Стратоклом, ни Антиохом,
              Ни обаятельным Гемом с Деметрием {15}: комедианты -
              Кто лучше грека в комедии роль сыграет Фаиды,
              Или же честной жены, иль Дориды совсем неприкрытой,
              Хоть бы рубашкой? Поверить легко, что не маска актера -
              Женщина там говорит: настолько пусто и гладко
              Под животом у нее, где тонкая щелка двоится.
          100 Весь их народ. Где смех у тебя - у них сотрясенье
              Громкого хохота, плач - при виде слезы у другого,
              Вовсе без скорби. Когда ты зимой попросишь жаровню,
              Грек оденется в шерсть; скажешь "жарко" - он уж потеет.
              С ними никак не сравнимся мы: лучший здесь - тот,
                кто умеет
              Денно и нощно носить на себе чужую личину,
              Руки свои воздевать, хвалить покровителя-друга.
              Раз уж о греках зашла наша речь, прогуляйся в гимнасий, -
              Слышишь, что говорят о проступках высшего рода:
              Стоиком слывший старик, уроженец того побережья,
              Где опустилось перо крылатой клячи Горгоны {16},
              Друг и учитель Бареи {17}, Барею он угробил доносом. -
              Римлянам места нет, где уже воцарился какой-то
          120 Иль Протоген, иль Дефил, иль Гермарх {18}, что по скверной
                привычке
              Другом владеет один, никогда и ни с кем не деляся;
              Стоит лишь греку вложить в легковерное ухо патрона
              Малую долю отрав, естественных этой породе, -
              Гонят с порога меня, и забыты былые услуги:
              Ценится меньше всего такая утрата клиента.
                Чтоб и себе не польстить, - какая в общем заслуга,
              Если бедняк еще ночью бежит, хоть сам он и в тоге,
              К дому патрона: ведь также и претор торопит и гонит
              Ликтора, чтобы поспеть приветствовать раньше коллеги
          130 Модию или Альбину {19}, когда уж проснулись старухи.
              Здесь богачей из рабов провожает сын благородных -
              Тоже клиент, ибо тот Кальвине иль Катиене
              Столько заплатит за каждый раз, что он ей обладает,
              Сколько имеет трибун за службу свою в легионе;
              Если ж тебе приглянется лицо разодетой блудницы,
              Ты поколеблешься взять Хиону с высокого кресла.
                Пусть твой свидетель настолько же свят, как идейской
                богини
              Гостеприимец {20}, пускай выступает Нума Помпилий
              Или же тот, кто спас из пламени храма Минерву {21}, -
          140 Спросят сперва про ценз (про нравы - после всего лишь):
              Сколько имеет рабов, да сколько земельных угодий,
              Сколько съедает он блюд за столом и какого размера?
              Рим доверяет тому, кто хранит в ларце своем деньги:
              Больше монет - больше веры; клянись алтарем сколько
                хочешь.
              Самофракийским {22} иль нашим, - бедняк, говорят, презирает
              Божьи перуны, его не карают за это и боги.
              Что ж, когда этот бедняк действительно служит предлогом
              К шуткам для всех? Накидка его и худа и дырява,
              Тога уже не чиста, башмак запросил уже каши,
          150 Много заплат на заштопанной рвани открыто для взоров,
              С нитками новыми здесь, а там уж покрытыми салом...
              Хуже всего эта бедность несчастная тем, что смешными
              Делает бедных людей. "Уходи, - говорят, - коли стыд есть,
              Кресла очисти для всадников, раз у тебя не хватает
              Ценза". Пускай уж в театре сидят хоть сводников дети,
              Что рождены где-нибудь в непотребном доме; пускай там
              Хлопает модного сын глашатая вместе с юнцами,
              Коих учил борец или вождь гладиаторской школы.
              Так нас Росций Отон {23} разместил с его глупым законом.
          160 Разве здесь нравится зять, если он победнее невесты,
              С меньшим приданым? Бедняк разве здесь бывает
                наследник?
              Разве его на совет приглашают эдилы {24}? Когда-то
              Бедным квиритам пришлось выселяться {25} целой толпою.
              Тот, кому доблесть мрачат дела стесненные, трудно
              Снова всплывать наверх; особенно трудны попытки
              В Риме: ведь здесь дорога и квартира, хотя бы дрянная,
              И пропитанье рабов, и самая скромная пища;
              С глиняной плошки здесь стыдно и есть, хоть стыда не
                увидит
              Тот, кто к марсам попал или сел за стол у сабеллов {26},
          170 Там, где довольны простой, из грубой ткани накидкой.
              Правду сказать, в большинстве областей италийских
                не носит
              Тоги, как в Риме, никто; лишь покойника кутают в тогу:
              Празднеств великих дни, - что в театре дерновом
                справляют.
              И на подмостках опять играют эксодий {27} известный,
              Зевом бледных личин пугая сельских мальчишек,
              К матери севших уже на колени, - тебе не покажут
              Разных нарядов: и там, на орхестре, и здесь, у народа,
              Все одинаки одежды; подходят лишь высшим эдилам
              Белые туники - знак их достоинства и благородства.
          180 Здесь же нарядов блеск превосходит силы, здесь тратят
              Больше, чем нужно, притом иногда - из чужого кармана;
              Это здесь общий порок: у всех нас кичливая бедность.
              Много тут что говорить! На все-то в Риме цена есть:
              Сколько заплатишь, чтоб Косса {28} приветствовать как-нибудь
                лично,
              Чтоб на тебя Вейентон {29} взглянул, и рта не раскрывши!
              Бреется тот, а этот стрижет волоса у любимца;
              Праздничный полон лепешками дом; бери, но - за плату:
              Мы ведь, клиенты, должны платить своего рода подать
              Даже нарядным рабам, умножая их сбереженья.
          190 Тот, кто в Пренесте {30} холодной живет, в лежащих средь
                горных,
              Лесом покрытых кряжей Вольсиниях, в Габиях сельских,
              Там, где высокого Тибура склон, - никогда не боится,
              Как бы не рухнул дом; а мы населяем столицу,
              Всю среди тонких подпор, которыми держит обвалы
              Домоправитель: прикрыв зияние трещин давнишних,
              Нам предлагают спокойно спать в нависших руинах.
              Жить-то надо бы там, где нет ни пожаров, ни страхов.
              Укалегон {31} уже просит воды и выносит пожитки.
              Уж задымился и третий этаж, - а ты и не знаешь:
          200 Если с самых низов поднялась тревога у лестниц,
              После всех погорит живущий под самою крышей,
              Где черепицы одни, где мирно несутся голубки...
              Ложе у Кодра одно (для Прокулы - коротковато),
              Шесть горшков на столе, да внизу еще маленький кубок,
              Там же под мрамор доски завалилась фигурка Хирона {32},
              Старый ларь бережет сочинения греков на свитках
              (Мыши-невежды грызут эти дивные стихотворенья).
              Кодр ничего не имел, - не правда ль? Но от пожара
              Вовсе впал в нищету, бедняга. Последняя степень
          210 Горя скрывается в том, что нагому, просящему корки,
              Уж не поможет никто - ни пищей, ни дружеским кровом.
              Рухни огромнейший дом хоть Астурика {33} - и без прически
              Матери, в трауре - знать, и претор тяжбы отложит.
              Все мы вздыхаем о римской беде, проклинаем пожары;
              Дом полыхает еще, а уж други бегут и в подарок
              Мраморы тащат с собой; обнаженные статуи блещут;
              Этот творенья несет Евфранора {34} иль Поликлета;
              Эта - старинный убор божеств азиатского храма;
              Тот - и книги, и полки под них, и фигуру Минервы;
          220 Тот - четверик серебра. Так и Персик, бобыль богатейший,
              Глядь, поправляет дела и лучше и шире, чем были, -
              И подозренье растет, не сам ли поджег он хоромы.
                Если от игр цирковых оторваться ты в силах, то можешь
              В Соре {35} купить целый дом, в Фабратерии, во Фрусиноне;
              Цену отдашь, сколько стоит на год городская каморка.
              Садик там есть, неглубокий колодец (не нужно веревки),
              С легким духом польешь ты водой простые растенья;
              Сельского друг жития, хозяйничай на огороде,
              Где можешь пир задавать хоть для сотни пифагорейцев {36}.
          230 Что-нибудь значит - владеть самому хоть кусочком
                землицы. -
              Где? - Да не все ли равно, хотя бы в любом захолустье.
                Большая часть больных умирает здесь {37} от бессонниц;
              Полный упадок сил производит негодная пища,
              Давит желудочный жар. А в каких столичных квартирах
              Можно заснуть? Ведь спится у нас лишь за крупные деньги.
              Вот потому и болезнь: телеги едут по узким
              Улиц извивам, и брань слышна у стоящих обозов, -
              Сон улетит, если спишь ты, как Друз {38}, как морская корова.
              Если богач спешит по делам, - над толпы головами,
          240 Всех раздвинув, его понесут на просторной либурне {39};
              Там ему можно читать, писать или спать по дороге, -
              Ежели окна закрыть, то лектика {40} и дрему наводит;
              Все же поспеет он в срок; а нам, спешащим, мешает
              Люд впереди, и мнет нам бока огромной толпою
              Сзади идущий народ: этот локтем толкнет, а тот палкой
              Крепкой, иной по башке тебе даст бревном иль бочонком;
              Ноги у нас все в грязи, наступают большие подошвы
              С разных сторон, и вонзается в пальцы военная шпора.
              Видишь дым коромыслом? - Справляют вскладчину ужин:
          250 Сотня гостей, и каждый из них с своей собственной кухней;
              Сам Корбулон {41} не снесет так много огромных сосудов,
              Столько вещей, как тот маленький раб, прямой весь,
                бедняга,
              Тащит, взяв на макушку, огонь на ходу раздувая.
              Туники рвутся, едва зачиненные; елку шатает
              С ходом телеги, сосну привезла другая повозка;
              Длинных деревьев шатанье с высот угрожает народу.
              Если сломается ось, что везет Лигурийские камни {42},
              И над толпой разгрузит эту гору, ее опрокинув, -
              Что остается от тел? кто члены и кости отыщет?
          260 Труп простолюдина стерт и исчезнет бесследно, как воздух.
              Челядь уже между тем беззаботная моет посуду,
              Щеки надув, раздувает огонь в жаровне, скребочком
              Сальным звенит, собирает белье, наполняет флаконы:
              В спешке различной рабов справляются эти работы.
              Тот же, погибший, у Стикса сидит и боится Харона.
              Бедному нет надежды на челн среди грязной пучины,
              Нет монетки во рту, оплатить перевоз ему нечем {43}.
                Много других по ночам опасностей разнообразных:
              Как далеко до вершины крыш, - а с них черепица
          270 Бьет тебя по голове! Как часто из окон открытых
              Вазы осколки летят и, всей тяжестью брякнувшись оземь,
              Всю мостовую сорят. Всегда оставляй завещанье,
              Идя на пир, коль ты не ленив и случайность предвидишь:
              Ночью столько смертей грозит прохожему, сколько
              Есть на твоем пути отворенных окон неспящих;
              Ты пожелай и мольбу принеси униженную, дабы
              Был чрез окно не облит из горшка ночного большого.
              Пьяный иной нахал, никого не избивши случайно,
              Ночью казнится - не спит, как Пелид, скорбящий о друге;
          280 То прикорнет он ничком, то на спину он повернется...
              Как по-иному он мог бы заснуть? Бывают задиры,
              Что лишь поссорившись спят; но хоть он по годам и
                строптивый,
              И подогрет вином, - опасается алой накидки,
              Свиты богатых людей всегда сторонится невольно,
              Встретив факелов строй да бронзовую канделябру.
              Мне же обычно луна освещает мой путь или мерцанье
              Жалкой светильни, которой фитиль я верчу, оправляю.
              Я для буяна - ничто. Ты знаешь преддверие ссоры
              ("Ссора", когда тебя бьют, а ты принимаешь удары!):
          290 Он остановится, скажет "стой!" - и слушаться надо;
              Что тебе делать, раз в бешенстве он и гораздо сильнее?
              "Ты откуда, - кричит, - на каких бобах ты раздулся?
              Уксус где пил, среди чьих сапогов нажрался ты луку
              Вместе с вареной бараньей губой?.. Чего же молчишь ты? -
              Ну, говори! А не то - как пну тебя: все мне расскажешь!;
              Где ты торчишь? В какой мне искать тебя синагоге?"
              Пробуешь ты отвечать, или молча в сторонку отлынешь, -
              Так, или этак, тебя прибьют, а после со злости
              Тяжбу затеют еще. Такова бедняков уж свобода:
          300 Битый, он просит сам, в синяках весь, он умоляет,
              Зубы хоть целы пока, отпустить его восвояси.
              Впрочем, опасно не это одно: встречаются люди,
              Грабить готовые в час, когда заперты двери и тихо
              В лавках, закрытых на цепь и замкнутых крепким засовом.
              Вдруг иной раз бандит поножовщину в Риме устроит -
              Беглый с Понтинских болот {44}, из сосновых лесов
                галлинарских,
              Где, безопасность блюдя, охрану военную ставят:
              Вот и бегут они в Рим, как будто бы на живодерню,
              Где тот горн, наковальня та где, что цепей не готовят?
          310 Столько железа идет для оков, что боишься, не хватит
              Плуги простые ковать, железные бороны, грабли.
              Счастливы были, скажу, далекие пращуры наши
              В те времена, когда Рим, под властью царей, при трибунах,
              Только одну лишь темницу имел и не требовал больше.
                Много причин и других я бы мог привести для отъезда,
              Но уже ехать пора, повозка ждет, вечереет;
              Знаки своим бичом давно подает мне возница...
              Помни о нас, прощай! Всякий раз, как будешь из Рима
              Ты поспешать в родной свой Аквин, где ждет тебя отдых,
          320 Ты и меня прихвати из Кум к Гельвинской Церере,
              К вашей Диане. Приду я, помочь готовый сатире,
              Коль не гнушаешься мной, на прохладные нивы Аквина.

              Перевод Д. С. Недовича и Ф. А. Петровского

Quamvis digressu veteris confusus amici
laudo tamen, vacuis quod sedem figere Cumis
destinet atque unum civem donare Sibyllae.
ianua Baiarum est et gratum litus amoeni
secessus. ego vel Prochytam praepono Suburae;                5
nam quid tam miserum, tam solum vidimus, ut non
deterius credas horrere incendia, lapsus
tectorum adsiduos ac mille pericula saevae
urbis et Augusto recitantes mense poetas?
     Sed dum tota domus raeda componitur una,                10
substitit ad veteres arcus madidamque Capenam.
hic, ubi nocturnae Numa constituebat amicae
(nunc sacri fontis nemus et delubra locantur
Iudaeis, quorum cophinus fenumque supellex;
omnis enim populo mercedem pendere iussa est                15
arbor et eiectis mendicat silva Camenis),
in vallem Egeriae descendimus et speluncas
dissimiles veris. quanto praesentius esset
numen aquis, viridi si margine cluderet undas
herba nec ingenuum violarent marmora tofum.                20
     Hic tunc Umbricius 'quando artibus' inquit 'honestis
nullus in urbe locus, nulla emolumenta laborum,
res hodie minor est here quam fuit atque eadem cras
deteret exiguis aliquid, proponimus illuc
ire, fatigatas ubi Daedalus exuit alas,                25
dum nova canities, dum prima et recta senectus,
dum superest Lachesi quod torqueat et pedibus me
porto meis nullo dextram subeunte bacillo.
cedamus patria. vivant Artorius istic
et Catulus, maneant qui nigrum in candida vertunt,                30
quis facile est aedem conducere, flumina, portus,
siccandam eluviem, portandum ad busta cadaver,
et praebere caput domina venale sub hasta.
quondam hi cornicines et municipalis harenae
perpetui comites notaeque per oppida buccae                35
munera nunc edunt et, verso pollice vulgus
cum iubet, occidunt populariter; inde reversi
conducunt foricas, et cur non omnia? cum sint
quales ex humili magna ad fastigia rerum
extollit quotiens voluit Fortuna iocari.                40
     Quid Romae faciam? mentiri nescio; librum,
si malus est, nequeo laudare et poscere; motus
astrorum ignoro; funus promittere patris
nec volo nec possum; ranarum viscera numquam
inspexi; ferre ad nuptam quae mittit adulter,                45
quae mandat, norunt alii; me nemo ministro
fur erit, atque ideo nulli comes exeo tamquam
mancus et extinctae corpus non utile dextrae.
quis nunc diligitur nisi conscius et cui fervens
aestuat occultis animus semperque tacendis?                50
nil tibi se debere putat, nil conferet umquam,
participem qui te secreti fecit honesti.
carus erit Verri qui Verrem tempore quo vult
accusare potest. tanti tibi non sit opaci
omnis harena Tagi quodque in mare volvitur aurum,                55
ut somno careas ponendaque praemia sumas
tristis et a magno semper timearis amico.
     Quae nunc divitibus gens acceptissima nostris
et quos praecipue fugiam, properabo fateri,
nec pudor obstabit. non possum ferre, Quirites,                60
Graecam urbem. quamvis quota portio faecis Achaei?
iam pridem Syrus in Tiberim defluxit Orontes
et linguam et mores et cum tibicine chordas
obliquas nec non gentilia tympana secum
vexit et ad circum iussas prostare puellas.                65
ite, quibus grata est picta lupa barbara mitra.
rusticus ille tuus sumit trechedipna, Quirine,
et ceromatico fert niceteria collo.
hic alta Sicyone, ast hic Amydone relicta,
hic Andro, ille Samo, hic Trallibus aut Alabandis,                70
Esquilias dictumque petunt a vimine collem,
viscera magnarum domuum dominique futuri.
ingenium velox, audacia perdita, sermo
promptus et Isaeo torrentior: ede quid illum
esse putes. quemvis hominem secum attulit ad nos:                75
grammaticus, rhetor, geometres, pictor, aliptes,
augur, schoenobates, medicus, magus, omnia novit
Graeculus esuriens: in caelum iusseris, ibit.
in summa non Maurus erat neque Sarmata nec Thrax
qui sumpsit pinnas, mediis sed natus Athenis.                80
horum ego non fugiam conchylia? me prior ille
signabit fultusque toro meliore recumbet,
advectus Romam quo pruna et cottana vento?
usque adeo nihil est quod nostra infantia caelum
hausit Aventini baca nutrita Sabina?                85
     Quid quod adulandi gens prudentissima laudat
sermonem indocti, faciem deformis amici,
et longum invalidi collum cervicibus aequat
Herculis Antaeum procul a tellure tenentis,
miratur vocem angustam, qua deterius nec                90
ille sonat quo mordetur gallina marito?
haec eadem licet et nobis laudare, sed illis
creditur. an melior cum Thaida sustinet aut cum
uxorem comoedus agit vel Dorida nullo
cultam palliolo? mulier nempe ipsa videtur,                95
non persona, loqui: vacua et plana omnia dicas
infra ventriculum et tenui distantia rima.
nec tamen Antiochus nec erit mirabilis illic
aut Stratocles aut cum molli Demetrius Haemo:
natio comoeda est. rides, maiore cachinno                100
concutitur; flet, si lacrimas conspexit amici,
nec dolet; igniculum brumae si tempore poscas,
accipit endromidem; si dixeris "aestuo," sudat.
non sumus ergo pares: melior, qui semper et omni
nocte dieque potest aliena sumere vultum                105
a facie, iactare manus laudare paratus,
si bene ructavit, si rectum minxit amicus,
si trulla inverso crepitum dedit aurea fundo.
     Praeterea sanctum nihil +aut+ ab inguine tutum,
non matrona laris, non filia virgo, nec ipse                110
sponsus levis adhuc, non filius ante pudicus.
horum si nihil est, aviam resupinat amici.
[scire volunt secreta domus atque inde timeri.]
et quoniam coepit Graecorum mentio, transi
gymnasia atque audi facinus maioris abollae.                115
Stoicus occidit Baream delator amicum
discipulumque senex ripa nutritus in illa
ad quam Gorgonei delapsa est pinna caballi.
non est Romano cuiquam locus hic, ubi regnat
Protogenes aliquis vel Diphilus aut Hermarchus,                120
qui gentis vitio numquam partitur amicum,
solus habet. nam cum facilem stillavit in aurem
exiguum de naturae patriaeque veneno,
limine summoveor, perierunt tempora longi
servitii; nusquam minor est iactura clientis.                125
     Quod porro officium, ne nobis blandiar, aut quod
pauperis hic meritum, si curet nocte togatus
currere, cum praetor lictorem inpellat et ire
praecipitem iubeat dudum vigilantibus orbis,
ne prior Albinam et Modiam collega salutet?                130
divitis hic servo cludit latus ingenuorum
filius; alter enim quantum in legione tribuni
accipiunt donat Calvinae vel Catienae,
ut semel aut iterum super illam palpitet; at tu,
cum tibi vestiti facies scorti placet, haeres                135
et dubitas alta Chionen deducere sella.
da testem Romae tam sanctum quam fuit hospes
numinis Idaei, procedat vel Numa vel qui
servavit trepidam flagranti ex aede Minervam:
protinus ad censum, de moribus ultima fiet                140
quaestio. "quot pascit servos? quot possidet agri
iugera? quam multa magnaque paropside cenat?"
quantum quisque sua nummorum servat in arca,
tantum habet et fidei. iures licet et Samothracum
et nostrorum aras, contemnere fulmina pauper                145
creditur atque deos dis ignoscentibus ipsis.
     Quid quod materiam praebet causasque iocorum
omnibus hic idem, si foeda et scissa lacerna,
si toga sordidula est et rupta calceus alter
pelle patet, vel si consuto volnere crassum                150
atque recens linum ostendit non una cicatrix?
nil habet infelix paupertas durius in se
quam quod ridiculos homines facit. "exeat" inquit,
"si pudor est, et de pulvino surgat equestri,
cuius res legi non sufficit, et sedeant hic                155
lenonum pueri quocumque ex fornice nati,
hic plaudat nitidus praeconis filius inter
pinnirapi cultos iuvenes iuvenesque lanistae."
sic libitum vano, qui nos distinxit, Othoni.
quis gener hic placuit censu minor atque puellae                160
sarcinulis inpar? quis pauper scribitur heres?
quando in consilio est aedilibus? agmine facto
debuerant olim tenues migrasse Quirites.
     Haut facile emergunt quorum virtutibus obstat
res angusta domi, sed Romae durior illis                165
conatus: magno hospitium miserabile, magno
servorum ventres, et frugi cenula magno.
fictilibus cenare pudet, quod turpe negabis
translatus subito ad Marsos mensamque Sabellam
contentusque illic veneto duroque cucullo.                170
     Pars magna Italiae est, si verum admittimus, in qua
nemo togam sumit nisi mortuus. ipsa dierum
festorum herboso colitur si quando theatro
maiestas tandemque redit ad pulpita notum
exodium, cum personae pallentis hiatum                175
in gremio matris formidat rusticus infans,
aequales habitus illic similesque videbis
orchestram et populum; clari velamen honoris
sufficiunt tunicae summis aedilibus albae.
hic ultra vires habitus nitor, hic aliquid plus                180
quam satis est interdum aliena sumitur arca.
commune id vitium est: hic vivimus ambitiosa
paupertate omnes. quid te moror? omnia Romae
cum pretio. quid das, ut Cossum aliquando salutes,
ut te respiciat clauso Veiento labello?                185
ille metit barbam, crinem hic deponit amati;
plena domus libis venalibus: accipe et istud
fermentum tibi habe. praestare tributa clientes
cogimur et cultis augere peculia servis.
     Quis timet aut timuit gelida Praeneste ruinam                190
aut positis nemorosa inter iuga Volsiniis aut
simplicibus Gabiis aut proni Tiburis arce?
nos urbem colimus tenui tibicine fultam
magna parte sui; nam sic labentibus obstat
vilicus et, veteris rimae cum texit hiatum,                195
securos pendente iubet dormire ruina.
vivendum est illic, ubi nulla incendia, nulli
nocte metus. iam poscit aquam, iam frivola transfert
Ucalegon, tabulata tibi iam tertia fumant:
tu nescis; nam si gradibus trepidatur ab imis,                200
ultimus ardebit quem tegula sola tuetur
a pluvia, molles ubi reddunt ova columbae.
lectus erat Cordo Procula minor, urceoli sex
ornamentum abaci, nec non et parvulus infra
cantharus et recubans sub eodem marmore Chiron,                205
iamque vetus Graecos servabat cista libellos
et divina opici rodebant carmina mures.
nil habuit Cordus, quis enim negat? et tamen illud
perdidit infelix totum nihil. ultimus autem
aerumnae cumulus, quod nudum et frusta rogantem                210
nemo cibo, nemo hospitio tectoque iuvabit.
     Si magna Asturici cecidit domus, horrida mater,
pullati proceres, differt vadimonia praetor.
tum gemimus casus urbis, tunc odimus ignem.
ardet adhuc, et iam accurrit qui marmora donet,                215
conferat inpensas; hic nuda et candida signa,
hic aliquid praeclarum Euphranoris et Polycliti,
haec Asianorum vetera ornamenta deorum,
hic libros dabit et forulos mediamque Minervam,
hic modium argenti. meliora ac plura reponit                220
Persicus orborum lautissimus et merito iam
suspectus tamquam ipse suas incenderit aedes.
     Si potes avelli circensibus, optima Sorae
aut Fabrateriae domus aut Frusinone paratur
quanti nunc tenebras unum conducis in annum.                225
hortulus hic puteusque brevis nec reste movendus
in tenuis plantas facili diffunditur haustu.
vive bidentis amans et culti vilicus horti
unde epulum possis centum dare Pythagoreis.
est aliquid, quocumque loco, quocumque recessu,                230
unius sese dominum fecisse lacertae.
     Plurimus hic aeger moritur vigilando (sed ipsum
languorem peperit cibus inperfectus et haerens
ardenti stomacho); nam quae meritoria somnum
admittunt? magnis opibus dormitur in urbe.                235
inde caput morbi. raedarum transitus arto
vicorum in flexu et stantis convicia mandrae
eripient somnum Druso vitulisque marinis.
si vocat officium, turba cedente vehetur
dives et ingenti curret super ora Liburna                240
atque obiter leget aut scribet vel dormiet intus;
namque facit somnum clausa lectica fenestra.
ante tamen veniet: nobis properantibus obstat
unda prior, magno populus premit agmine lumbos
qui sequitur; ferit hic cubito, ferit assere duro                245
alter, at hic tignum capiti incutit, ille metretam.
pinguia crura luto, planta mox undique magna
calcor, et in digito clavus mihi militis haeret.
     Nonne vides quanto celebretur sportula fumo?
centum convivae, sequitur sua quemque culina.                250
Corbulo vix ferret tot vasa ingentia, tot res
inpositas capiti, quas recto vertice portat
servulus infelix et cursu ventilat ignem.
scinduntur tunicae sartae modo, longa coruscat
serraco veniente abies, atque altera pinum                255
plaustra vehunt; nutant alte populoque minantur.
nam si procubuit qui saxa Ligustica portat
axis et eversum fudit super agmina montem,
quid superest de corporibus? quis membra, quis ossa
invenit? obtritum volgi perit omne cadaver                260
more animae. domus interea secura patellas
iam lavat et bucca foculum excitat et sonat unctis
striglibus et pleno componit lintea guto.
haec inter pueros varie properantur, at ille
iam sedet in ripa taetrumque novicius horret                265
porthmea nec sperat caenosi gurgitis alnum
infelix nec habet quem porrigat ore trientem.
     Respice nunc alia ac diversa pericula noctis:
quod spatium tectis sublimibus unde cerebrum
testa ferit, quotiens rimosa et curta fenestris                270
vasa cadant, quanto percussum pondere signent
et laedant silicem. possis ignavus haberi
et subiti casus inprovidus, ad cenam si
intestatus eas: adeo tot fata, quot illa
nocte patent vigiles te praetereunte fenestrae.                275
ergo optes votumque feras miserabile tecum,
ut sint contentae patulas defundere pelves.
     Ebrius ac petulans, qui nullum forte cecidit,
dat poenas, noctem patitur lugentis amicum
Pelidae, cubat in faciem, mox deinde supinus:                280
[ergo non aliter poterit dormire; quibusdam]
somnum rixa facit. sed quamvis inprobus annis
atque mero fervens cavet hunc quem coccina laena
vitari iubet et comitum longissimus ordo,
multum praeterea flammarum et aenea lampas.                285
me, quem luna solet deducere vel breve lumen
candelae, cuius dispenso et tempero filum,
contemnit. miserae cognosce prohoemia rixae,
si rixa est, ubi tu pulsas, ego vapulo tantum.
stat contra starique iubet. parere necesse est;                290
nam quid agas, cum te furiosus cogat et idem
fortior? "unde venis" exclamat, "cuius aceto,
cuius conche tumes? quis tecum sectile porrum
sutor et elixi verecis labra comedit?
nil mihi respondes? aut dic aut accipe calcem.                295
ede ubi consistas: in qua te quaero proseucha?"
dicere si temptes aliquid tacitusve recedas,
tantumdem est: feriunt pariter, vadimonia deinde
irati faciunt. libertas pauperis haec est:
pulsatus rogat et pugnis concisus adorat                300
ut liceat paucis cum dentibus inde reverti.
     Nec tamen haec tantum metuas; nam qui spoliet te
non derit clausis domibus postquam omnis ubique
fixa catenatae siluit compago tabernae.
interdum et ferro subitus grassator agit rem:                305
armato quotiens tutae custode tenentur
et Pomptina palus et Gallinaria pinus,
sic inde huc omnes tamquam ad vivaria currunt.
qua fornace graves, qua non incude catenae?
maximus in vinclis ferri modus, ut timeas ne                310
vomer deficiat, ne marra et sarcula desint.
felices proavorum atavos, felicia dicas
saecula quae quondam sub regibus atque tribunis
viderunt uno contentam carcere Romam.
     His alias poteram et pluris subnectere causas,                315
sed iumenta vocant et sol inclinat. eundum est;
nam mihi commota iamdudum mulio virga
adnuit. ergo vale nostri memor, et quotiens te
Roma tuo refici properantem reddet Aquino,
me quoque ad Helvinam Cererem vestramque Dianam           320
converte a Cumis. saturarum ego, ni pudet illas,
auditor gelidos veniam caligatus in agros.'

Сатира седьмая
[Перевод Д.С. Недовича]

        Только в Цезаре — смысл и надежда словесной науки:
        Он ведь один почтил печальных Камен в это время, —
        Время ненастья, когда знаменитые наши поэты
        Брали на откуп то в Габиях баню, то в Риме пекарню
        И не считали позором и срамом глашатая дело,
        Время, когда из долин Аганиппы, покинув их, Клио,
        Вовсе голодная, переселилась в приемные залы.
        Если нельзя увидать и гроша в тени Пиэрии,
        Ты поневоле возьмешь ремесло и кличку Махеры:
10    Выйдешь толпе продавать на комиссию взятые вещи —
        Мебель, посуду для вин, треноги, комоды, шкатулки,
        Пакка и Фавста стихи — "Алцитою", "Фивы", "Терея".
        Лучше уж так, чем в суде заявлять, что ты очевидец,
        Сам ничего не видав; хоть и так поступают вифинцы,
        Разные всадники там азиатские, каппадокийцы
        Да голопятый народ, что Галлия нам поставляет.
        Только лишь с этой поры наукам противной работы
        Взять не захочет никто, вплетающий звучные речи
        В мерно-певучий размер, никто, отведавший лавра.
20    Помните, юноши: смотрит на вас и вас поощряет
        Благовещенье вождя, ожидающее оправданья.
        Если же ты, Телесин, еще откуда-то мыслишь
        Помощи ждать в делах, заполняя стихами пергамент
        Книги шафранной, то лучше потребуй немедленно дров ты,
        Свиток в дар принеси огневому супругу Венеры
        Или запри его, брось и отдай на съедение моли;
        Ты, создатель высоких стихов в своей маленькой келье
        С целью плющ заслужить и тощее изображенье,
        Жалкий, сломай-ка перо и покинь бессонные битвы:
30    Больше надежды нам нет, — скупой богатей научился
        Авторов только хвалить, поэтам только дивиться,
        Как на павлина дивится юнец. А годы уходят —
        Возраст, который сносил и море, и шлем, и лопату;
        В душу тогда проникает тоска, и красноречивый
        Голый старик проклинает себя и свою Терпсихору.
        Знай же уловки того, кого чтишь вместо Муз, Аполлона, —
        Как он хитрит для того, чтоб тебе поменьше досталось:
        Сам он пишет стихи, одному уступая Гомеру
        (Ради тысячи лет), и если ты, сладостью славы
40    Пылкий, читаешь, — тебе приспособит он для выступленья
        Дом заброшенный, что уж давно за железным засовом,
        С дверью, подобной воротам, замкнувшимся перед осадой;
        Даст и отпущенников рассадить на последних скамейках,
        Громкие даст голоса из среды приближенных, клиентов;
        Но ведь никто из царей не оплатит цену сидений,
        Цену подмостков, стоящих на брусьях, что в долг были взяты,
        Или орхестры, где кресла стоят — заемные тоже.
        Все же мы дело ведем и по тощему пыльному слою
        Тащим плуг бороздой на пашне бесплодного поля;
50    Мы как в петле привычки к тщеславному делу; свободы
        Нам не дано, а зараза писать не у всех излечима.
        Болью души она держит людей и в них матереет.
        Лишь выходящий из ряда поэт, особенной крови,
        Что не привык повторять приведенное, что не чеканит
        Пошлых стихов одинакой для всех разменной монетой, —
        Этот поэт — я не знаю его, а чувствую только —
        Создан духом превыше забот, без горечи вовсе;
        Он стремится в леса и жадно пьет Аонидин
        Ключ вдохновенья. Не будет певцом пиэрийского грота,
60    Тирса не сможет держать — бедняк печальный, лишенный
        Всех тех средств, что нужны его телу днем или ночью:
        Клич заздравный творя, Гораций, конечно, был сытым!
        Есть ли таланту простор, когда не только стихами
        Сердце полно и стремленьем к владыкам Кирры и Нисы, —
        Сердце, которому трудно нести двойную заботу?
        Дело великой души — не забота купить покрывало,
        Но созерцанье коней, колесниц, божественных ликов,
        Той Эринии, кем приведен в смятение Рутул.
        Если б Вергилий был без слуги, не имел бы жилища
70    Сносного, то из волос Эринии все гидры упали б,
        Мощным звуком труба, онемев, не взыграла бы; можно ль
        Требовать с Лаппы Рубрена все качества древних трагедий,
        Если "Атрей" пошел под заклад плаща и посуды?
        Сам Нумитор не бедняга ль? Послать ему нечего другу,
        Только всего на подарки Квинтилле находятся деньги;
        Есть и на то, чтоб льва приобресть ручного, что мясо
        Жрет помногу: ведь зверь, как известно, стоит дешевле,
        Нежели брюхо поэта, который съест что угодно.
        Пусть преславный Лукан возлежит среди мраморов сада:
80    Что для Серрана вся слава его, какова ни была бы?
        Что в ней бедняге Салею, хоть это и слава поэта?
        Смотришь, бегут на прочтенье приятной для всех "Фиваиды",
        Только лишь Стаций назначил день и обрадовал город.
        Что за нежностью он охватил плененные души,
        Что за страсть у толпы послушать эту поэму!
        Но хоть скамьи и трещат под народом, — а Стацию кушать
        Нечего, коль не продаст он новинку "Агаву" Парису:
        Должности тот раздает почетные часто и щедро
        И на полгода кольцом золотым обручает поэтов.
90    То, чего знатный не дал, даст актер; чего ж ты хлопочешь
        У Камеринов, Барей, в просторных приемных вельможи?
        Ведь "Пелопея" префектов дает, "Филомела" — трибунов;
        Но не завидуй поэтам, которых лишь сцена питает:
        Где у тебя Меценат, кто будет тебе Прокулеем, Фабием кто?
        Где Котта второй и где новый Лентул?
        В те времена по таланту была и награда; для многих
        Было полезно бледнеть и декабрь без вина оставаться.
        Далее, ваши труды, летописцы, намного ль доходней?
        Больше и времени нужно на них, и масла для лампы.
100  Меру забыв, уже тысячная громоздится страница,
        Всем на беду нарастая огромных папирусов толщей:
        Так изобилие дел и законы науки велели.
        Жатва у вас какова? И дает ли плоды почва?
        Кто же историку даст, сколько тот — собирателю справок?
        Вы, мол, ленивый народ, довольный покоем и тенью.
        Ну, а дают что-нибудь для ходатаев наших гражданских
        Спутницы их, деловые бумаги в огромных обложках?
        Эти красно говорят, когда их слыхать кредиторам, —
        Пуще всего, если их за бока возьмет тот, что покруче,
110  За должником ненадежным придя с объемистым списком:
        Тут они, как из мехов, изрыгают безмерные враки,
        Брызжа на платье слюной; но если ты хочешь проверить
        Цену их жатвы, сюда положи достояние сотни
        Этих юристов, туда — одного лишь Лацерны из "красных".
        Вот уж уселись вожди; встает побледневшим Аяксом
        Спорной свободы защитник пред ликом судьи—свинопаса;
        Грудь надрывай, несчастный, чтоб после, когда изнеможешь,
        Пальму зеленую дали тебе — украшение лестниц.
        Что же в награду за речь? Сухая грудинка да блюдо
120  Пеламид, старый чеснок от твоих мавританских клиентов,
        Или штук пять бутылей вина, подвезенного Тибром.
        Если четырежды ты выступал, заработал червонец,
        То и с него кое-что отпадет прагматикам в долю.
        Платят Эмилию, сколько должны, хотя бы он хуже
        Нас говорил, потому что в передней его колесница
        С рослой четверкой коней из бронзы и сам он, на дикой
        Воинской лошади сидя, грозится копьем дальнометным,
        Будто бы бой выбирая своей одноглазой фигурой.
        Так-то беднеет Педон, и Матон разоряется, близок
130  К краху Тонгилий с его притираньями из носорога,
        С шумной толпой неопрятных клиентов, когда через площадь
        Слуги мидийские в длинной лектике несут его, с целью
        Вилл накупить, серебра, и рабов, и мурринских сосудов,
        Пурпуром ткани из Тира прельстительно вас убеждая.
        Все то полезно им: удорожает юриста тот пурпур,
        Цену дает фиолетовый плащ; им нужно жить с треском,
        Жить под личиною средств, превышающих их состоянье;
        Но расточительный Рим не знает предела издержкам.
        Разве мы верим речам? Ведь никто на доверил бы нынче
140  Двести монет Цицерону, когда бы не перстень блестящий.
        Смотрит сначала истец, десяток вожатых, клиенты
        В тогах иль нет. Недаром в чужом выступал сердолике
        Павел: ведь этим дороже он стоил Басила и Галла.
        Редко речь бывает красна в убогих лохмотьях.
        Разве Басилу дадут показать материнские слезы?
        Кто б красноречие вынес его? Пускай уже лучше
        Галлия примет тебя, чтоб тебе и за речи платили,
        Или же Африка — мамка юристов прекрасноречивых.
150  Ты декламации учишь? Какая железная глотка,
        Веттий, нужна, чтоб твой класс наконец уничтожил тиранов!
        Сидя читается речь, а потом то же самое стоя
        Ритору класс преподносит, и то же стихами поет он:
        Теми же щами совсем убивают наставников бедных.
        Что за оттенок да что за причина и корень вопроса,
        Далее, где б усмотреть возможные стрелы ответов, —
        Всем ведь желательно знать; а платить — никто не желает.
        "Платы? Да разве я что изучил?" Иными словами,
        Сам виноват ты, учитель, когда у аркадского парня
160  Сердце еще не взыграло, хотя бы он еженедельно
        Бедную голову нам забивал "Ганнибалом" ужасным,
        Что бы он ни разбирал: устремиться ли после сраженья
        В Каннах на Рим, или после дождей и гроз осторожно
        Войско свое отвести, отсыревшее от непогоды.
        Хочешь, побьюсь об заклад — и немедля наличными выдам,
        Ежели парня отец столько раз его сможет прослушать.
        То же все шесть или больше софистов кричат в один голос
        И, побросавши вояк, занимаются подлинным делом:
        С них уж довольно отрав да мужей этих неблагодарных
170  Или котлов, что слепым старикам возвращают здоровье.
        Ритор в отставку уйдет, коль поступит по нашим советам,
        Вступит на пестрый жизненный путь, от школьного мрака
        В битву жизни сойдет: у него не погибнут деньжонки,
        Раз он достанет себе тессеру на выдачу хлеба.
        Это ведь самый высокий доход для ритора. Спросишь,
        Учит почем Хрисогон, почем Поллион богатеев,
        И от досады порвешь весь учебник речей Феодора.
        Тысяч шестьсот стоит баня, да портик — еще подороже,
        Где господину понежиться в дождик, не дожидаясь
180  Ясной погоды, носилки свои не забрызгавши грязью
        (Так-то лучше блестят копыта нарядного мула).
        Сзади — столовый зал, на больших нумидийских колоннах,
        Высью своей собирает лучи заходящего солнца.
        Сколько за дом? И сколько тому, кто умеет расставить
        Кушанья, или тому, кто сладкое к пиру готовит?
        Перед лицом этих трат полагают, что пары червонцев
        Хватит вполне заплатить хотя бы Квинтилиану.
        Сын для отца дешевле всего. "Откуда же столько
        Квинтилиан имеет лесов?" Не надо примеров
190  Редкой удачи: кому повезет, тот и мудр и прекрасен,
        Красноречив; кому повезет — родовит, благороден
        И, как сенатор, — обут в сапоги с застежками лункой;
        Раз повезло, он великий оратор, искусный стрелок он.
        Чудно поет (даже если охрип). Вся разница в том лишь,
        Что за светила тебя с материнского лона приемлют,
        Слыша твой первый крик рожденного только младенца.
        Если захочет Судьба, ты из ритора консулом станешь;
        Волею той же Судьбы ты не консул будешь, а ритор.
        Хоть бы Вентидий — кто? Кто Туллий? Ими звезда лишь
200  Добрая правит да сила чудесная темного рока:
        Рок дает царства рабам, доставляет пленным триумфы.
        Впрочем, счастливец такой реже белой вороны бывает.
        Многих сомненье берет в их пустой и бесплодной учебе:
        Плохо свой кончили век Лисимах, Секунд Карринатский;
        Видели вы бедняком, Афины, даже того, кто
        С вас не имел ничего, кроме чаши холодной цикуты.
        Пусть же, о боги, теням наших предков земля будет легкой,
        Пусть благовонный шафран и весна пребывают в их урнах
        В честь их желанья, чтоб место отца заступал лишь наставник.
210  Взрослый уже Ахиллес боялся розги, когда он
        Пенью учился в родимых горах: он не стал бы смеяться
        Даже теперь над хвостом кентавра, учителя пенья.
        Нынче же ученики колотят Руфа и прочих, —
        Руфа, которого все Цицероном-аллоброгом звали.
        Кто же Келаду отдаст, Палемону ученому столько,
        Сколько их труд заслужил грамматика? А ведь из этой
        Мелочи (плата у них куда чем у риторов меньше!)
        Кой-что откусит на долю свою и дядька безмозглый,
        И выдающий урежет себе. Палемон, уступи же,
220  Платы убыток стерпи, подобно тому торгашу, что
        Продешевит простыни, одеяла дешевле уступит, —
        Лишь бы совсем не пропала работа твоя среди ночи,
        Труд спозаранку, когда не проснулись и мастеровые,
        Те, что шерсть начинают прясти кривыми гребнями;
        Только бы вонь от стольких лампад, сколько было мальчишек,
        Зря не пропала, когда по ночам казался Горации
        Вовсе бесцветным и копотью весь покрывался Вергилий.
        А для получки твоей ведь еще у трибунов дознанье
        Нужно! Вот так и блюди суровой науки обычай,
230  Ибо учителя долг — языком в совершенстве владея,
        Помнить историю всю, а авторов литературных
        Знать, как свои пять пальцев, всегда; и ежели спросят
        Хоть по дороге в купальню иль в баню, кто у Анхиза
        Мамкой была, как мачеху звать Анхемола, откуда
        Родом она, — скажи; да сколько лет было Ацесту,
        Сколько мехов сицилийских вин подарил он фригийцам.
        Пусть, мол, наставник оформит рукой еще мягкий характер,
        Лепит из воска лицо, как скульптор; пусть своей школе
        Будет отцом, чтоб питомцы его не шалили позорно,
240  Не предавались порокам. Легко ль за руками мальчишек
        Всех уследить, когда, наблудив, убегают глазами?
        Вот, мол, забота тебе. А кончится год, получай-ка,
        Сколько за день собирает с толпы победитель из цирка.


Ашвагхоша
Жизнь Будды
ВОСХВАЛЕНИЕ
В это время светлый Дэвапутра
Пролетал в блестящий свой дворец,
Вкруг него сияло в тверди синей
Десять сотен белых лебедей.
Во вниманье ко вселенским Дэвам,
Дэвапутра этот стих пропел:
«Царствует в мирах непостоянство,
Вмиг родится все, и вмиг умрет.
Свет над током скорби — лишь Нирвана,
Верно — лишь Безветрие души.
Все нагроможденья дел и Кармы
Только пламень мудрости сожжет.
Слава дел, как дым, восходит к Небу,
В свой черед дожди потушат все,
Как в мирах огонь круговоротов
Будет смыт потоком в крайний миг».
Так же был там Брама-Риши-Дэва,
Пребывавший в синих Небесах,
Он, блаженный, воздохнул хваленья,
О Нирване стройный стих пропел:
«Кто заглянет в тайны Троемирья,
Видит гибель как удел всего.
Но провидец видит в мире дальше,
Все живое он один спасет.
Только в нем одном освобожденье,
Он непостоянство победил.
Но, увы, царит неверье в мире,
И не видит мир, как светел Свет».
В это время, сильный Анурудда,—
Тот, кого остановить нельзя,—
Воздохнул над током жизнесмерти,
И Нирване стройный стих пропел:
«Все живое — в сумраке незрячем,
Тает все, как гряды облаков,
Мудрый не уцепится за это,
Палица превратности сильна.
Сильный слон, из всех могучий Риши,
Может быть ограблен этим львом.
Только Совершенный стяг алмазный
Смог победоносно вознести.
Но, подобно той венчанной птице,
Что в прудках хватает хитрых змей,
Если же прудки совсем иссохли,
Умирает, кончив свой удел,—
И коню подобно, что бесстрашно,
Слыша бранный рог, стремится в бой,
Если же окончено сраженье,
Притихает весь, домой идя,—
Совершив свой замысел, Учитель
До Нирваны держит верный путь,—
Вышел Месяц, пролил свет живому,
И ушел. И Златогорьем скрыт.
Горною Обителью Нирваны
Блеск благой Высокого сокрыт,
Семь коней искусного Возницы,
Светлого от взоров унесли.
Сурья-Дэва, лик взнесенный Солнца,
В подземельи, с яркою Луной.
Пять ворот тяжелых их замкнули,
Все живое света лишено.
Все приносят приношенья Небу,
Но от жертв лишь всходит черный дым: —
Так ушел, в сияньи, Совершенный,
И не видит мир тот вышний свет.
Долго ждал любви он настоящей,
Редко встретишь верную любовь,
Здесь любовь достигла до предела,—
И ушел любимый, нет его.
Путы скорби твердо он содвинул,
Мы нашли единый верный путь,
Но ушел в Обитель он Покоя,
И грозит запутанный узор.
Эту пыль земного тоскованья
Он смывал живой своей водой,
Но замкнулась чистая криница,
Не вернется больше он сюда.
Все ж текут лучистые потоки,
Миру завещал он тишину,
И сияет блеск нагроможденный,
Может каждый жаждущий испить.
Но Спаситель мира, бывший в мире,
Отошел, и больше нет его,
Срезана высокая надежда,
И дыханье жизни — где оно?
Кто придет, как любящий отец, к нам,
Кто утешит в нашей скорби нас?
Конь, когда владыку переменит,
Всю свою теряет красоту.
Мир без Будды точно царь без царства,
Точно сонмы войска без вождя,
Точно без врача больной, что страждет,
Точно караван без вожака!
Точно звезды без Луны блестящей,
И любовь, без силы больше жить!
Так без Будды мир осиротевший.
Умер наш Учитель. Нет его!»
Весть достигла до народа Сильных,
Что в Нирвану Будда отошел.
Плач поднялся, крики, вопли, стоны,—
Сокол пал на стаю журавлей.
Всей толпой пришли туда, где ивы,
Чтоб взглянуть, как спит он долгим сном.
Этот лик уж больше не проснется,—
И, тоскуя, били в грудь себя.
И один из Сильных молвил скорбно:
«Ради человека стяг подняв,
Он вознес Закон, сияло знамя,
Миг один — и пал блестящий стяг.
Тысячи лучей росли в сверканьи,
Ведение высшее росло,
Рассеваясь, мрак бежал от света,—
Почему ж опять приходит тьма?
В миг один высокий мост разрушен.
Жизнесмерть кипит, как водопад,
Бешенство, сомнение и страсти,
Плоть объята,— больше нет пути».
Так скорбя, рыдал народ Могучих:
Кто лежал простертый на земле,
Кто стоял, потерян в размышленьях,
Кто стонал, не в силах боль сдержать.


ЧЖАН ХЭН

 ВОЗВРАТИЛСЯ К РОДНЫМ ПОЛЯМ

Служил в столице долго, очень долго, однако же, талантов не имел, чтоб государю помогать в делах и думах. Как говорится, подойдя к реке, желал я страстно рыбы наловить, но ждать, когда прозрачны станут воды, терпенья не хватило у меня.
Я понял тех, кто разочаровался, и тех, кто все сомненья разрешил: законам Неба, тёмным и неясным, поверить надо всей душой своею, и, следуя примеру рыболова, с ним вместе радоваться радостью нехитрой. Отринуть суету мирскую, чтобы уйти, уехать далеко, укрыться где-то там, и с грязным миром отныне навсегда порвать.
А там, в разгар весны, когда минует два месяца с начала года, когда вокруг тепло и воздух чистый, низины и холмы все зеленеют, покрытые густой травою сочной.
Там скопы, самка и самец, крылами машут, и иволги среди ветвей поют, касаясь нежно шейкою, друг друга, – гуань-гуань щебечут они звонко.
Вот где хотел бы я свободно так бродить, и разговором праздным тешить душу.
Драконы там кричат среди озёр, в горах рычанье тигра раздаётся. Посмотришь вверх – и привязной стрелой ты можешь в птиц попасть летящих. Посмотришь вниз – в струящийся поток на леске тонкой  ты крючок закинешь. Стрела твоя, коль в цель попала точно, – то птица, сбитая, уж на земле лежит. А рыба, что польстилась на наживку, – та рыба на крючке уже висит. Так птицы, что летели в облаках, добычей стали бы в моих руках, а рыбы, что резвились в глубине, – уловом стали б на моём крючке.
Но вот склонилось солнце к горизонту, и тени длинные ложатся там и тут: на смену духу солнечного света приходит дух сияющей луны, но радость от свободного скитанья переполняет душу через край: пускай на смену дню пришёл бы вечер – забыл бы об усталости и думать!
Ученье Лао-цзы прочувствовал я сердцем – в своё убогое жилище возвратился. Играю там на пятиструнной цитре и постигаю путь Земли и Неба; читаю нараспев я изреченья Конфуция и Чжоуского князя. Летает кисть, едва касаясь туши, – полёт души спешит запечатлеть, когда толкую древние каноны. Душа уносится от суетного мира, и что тогда мне слава иль позор!   

Перевод с китайского Владимир САМОШИН

Тируваллювар

Душой очерствелый - живет для себя одного,
А полный любовью - для мира всего.
  ------
Приветное слово дороже даров дорогих,
Не надобно мудрым дарений других.
  ------
Всему, что достойно, учись, не ища награжденья,-
 И действуй потом, как велят убежденья.
  ------
"Люблю больше всех!"- я однажды воскликнул... Мрачна,
 "Кого это - всех?"- вопросила она.
  ------
Не помнить о благе - мерзейшее зло на земле,
И высшее благо - не помнить о зле.

Перевод А.Ибрагимова

Цай Янь

Скорбные строки. Отрывки из поэмы.

Империя Хань пошатнулась, настали великие беды.
Дун Чжо, не исполнивший долга, рукою кровавой своей,
Чтоб власть захватить в государстве, замыслил убить государя,
И прежде всего, погубил он всех мудрых и верных мужей.
…А банды Дун Чжо продвигались к цветущим равнинам востока.
Они состояли из цяней, из ху состояли они…
…Они города осаждали, они выжигали селенья,
Они населенье пленили, они истребляли народ.
И там, где они проходили, поля превращались в пустыню,
И там, где они воевали, стонала земля от невзгод.
И головы всех перебитых свисали с разбойничьих седел,
Измученных женщин пленённых войска волокли за собой.
Дорога трудна и опасна. И пленницы длинной чредою
Брели к чужеземным заставам босой и голодной толпой.
И сердце моё, содрогаясь, в те дни разрывалось на части,
Родная земля оставалась за нами в дали голубой.
Десятками тысяч солдаты нас в рабство тогда угоняли,
И не было нам дозволенья общаться в плену меж собой.
… Наслушавшись бранных упреков и выкриков, сердцу обидных,
Плелись мы, в пыли задыхаясь, судьбу проклиная навек.
Колотили дубинкой, когда же хлестали плетями,
От всех оскорблений и боли свой облик терял человек.
…Боюсь, что уже с сыновьями свиданья мне больше не будет.
Их солнечных глаз не увидеть и писем уже не прочесть.
Разлука — она, как могила, моих сыновей поглотила,
И сердце в груди защемило: как эту беду перенесть?…
…А дети меня обнимали и ждали, наверное, чуда.
Куда уезжаешь ты, мама? выспрашивал каждый их взгляд…
На части рвалось моё сердце. Я в грудь кулаками стучала.
В глазах, как в буран, потемнело от горькой печали моей.
И с криком: «Небесная сила!» от горя с ума я сходила,
Стояла и громко рыдала, к груди прижимая детей.
Приехав домой, увидала: домов уже нет под навесом.
Узнала — родные погибли, померкла небесная синь.
А город стал голой горою, предместье вдруг сделалось лесом,
В развалинах бывших построек терновник растёт да полынь.
Повсюду разбросаны кости, а чьи, никому не известно.
Они громоздятся, как горы, и больно их видеть очам.
Пустынны и полдень, и вечер, людской не услышишь здесь речи,
Лишь воют шакалы да волки в столице былой по ночам.
Боюсь постоянно, что снова отвергнут меня как калеку.
Боюсь, что меня позабудут и муж, и родная страна.
Вы спросите: времени сколько дано на житьё человеку?
Отвечу: отведено столько, чтоб горе изведать сполна.
Перевод В.Журавлёва

Цао Чжи

Стихи за семь шагов


                Варят бобы, -
                Стебли горят под котлом.

                Плачут бобы:
                "Связаны все мы родством!

                Корень один!
                Можно ли мучить родню?

                Не торопитесь
                Нас предавать огню!"

             Стихи о славной столице

                В славной столице
                Много красавиц,

                Юношей много
                В славном Лояне.

                Меч драгоценный
                В дивной оправе,

                Платье на солнце -
                Ярко сияет.

                Всадники скачут
                Длинной аллеей, -

                Ехать в предместье
                Утром решили;

                Юноши знают,
                Где веселее:

                Скучен им нынче
                Бой петушиный.

                Выпрыгнул заяц,
                Дыбятся кони.

                Заяц направо,
                И рядышком заяц.

                Вплоть до Наньшаня
                Длится погоня,

                Кто-то стрелою
                Обоих пронзает!

                В теле избыток
                Сил и сноровки,

                Кто-то сражает
                Коршуна ловко.

                Лучшим из лучших
                Его возгласили -

                Дань уваженья
                Ловкости, силе.

                Едут аллеей,
                Касаются веток,

                Прибыли гости
                К башне Пинлао.

                Сочные карпы,
                Суп из креветок,

                Тонкие вина -
                Выпьют на славу!

                Блюда обильны -
                Пряны и свежи,

                Вот черепаха,
                Лапа медвежья.

                Хвастают гости,
                Пробуют силу,

                "Цзю" им и "жан" -
                Одинаково милы.

                Время уходит, -
                Ах, как некстати.

                Солнце на запад
                Клонится, ало.

                Гости вернутся
                Домой на закате,

                А поутру
                Все начнется сначала.



                Белый скакун


                Белый скакун
                В узде золотой,

                На северо-запад
                Всадник спешит.

                "Родом откуда?
                Где дом отца?"

                "Юноша-воин
                Из Бин и Ю.

                Рано покинул
                Свой край родной,

                Слава о нем
                До Гоби летит.

                Лук превосходный
                В руках бойца,

                Стрелы в колчане
                Из дерева ку.

                Справа -
                Стрела в мишени "луна",

                Слева -
                В другую летит, грозна,

                С ходу
                Разбил "копыто коня",

                С лету
                Мартышку пронзает он.

                В юном герое
                Сила видна,

                И обезьянья
                В нем быстрота,

                Барсу подобен,
                Полон огня,

                Смел и отважен,
                Точно дракон.

                Опасна граница
                Ночью и днем,

                Недруги рыщут
                У стен городов.

                Север
                Тревожные вести шлет.

                Воин на дамбе.
                Свистнула плеть.

                Гуннам лежать
                Под его конем,

                С племенем сяньби
                Драться готов.

                На острые копья
                Грудью пойдет,

                Станет ли
                Бренное тело жалеть?

                Разве удержат
                Сын и жена,

                Если оставил
                Отца и мать?

                В книге Героев
                Тех имена,

                Кто родине отдал
                Сердце свое.

                Юный герой
                Горячит скакуна,

                Юноша-воин
                Ушел воевать.

                Пусть он погибнет -
                Смерть не страшна,

                Как возвращенье,
                Примет ее".
Пер. Л. Черкасского

Цзи Кан
Дар Сюцаю, уходящему в поход

7 Человеческая жизнь        коротка,
Протяженны небеса       и земля.
Сотню лет, что протекут       на земле,
Долголетьем кто из нас       назовет?
И к бессмертию стремлюсь       я в мечтах,
Быть к нетленному хочу       приобщен.
Я топчусь, поводья сжал       я в руке
И на друга все смотрю       снизу вверх,
15 Ночью глубокой       пустынно и чисто,
Ярко луна       осветила террасу.
Ветер чуть-чуть       шевелит мне одежду,
Кубок наполнен       вином превосходным,
Только мне не с кем       делить мою радость.
Цинь мой певучий       со мной неразлучно,
Жалко, что ныне       играть на нем не с кем,
Взор подымаю,       тоскую о друге,
Благоуханном,       как цвет орхидеи…
Нет человека       прекрасного рядом —
Разве же можно       теперь не вздыхать мне?

15. "Ночью глубокой пустынно и чисто…"
Ночью глубокой

пустынно и чисто,

Ярко луна

осветила террасу.

Ветер чуть-чуть

шевелит мне одежду,

Полог простой

высоко подобран.

Кубок наполнен

вином превосходным,

Только мне не с кем

делить мою радость.

Цинь мой певучий

со мной неразлучно,

Жалко, что ныне

играть на нем не с кем,

Взор подымаю,

тоскую о друге,

Благоуханном,

как цвет орхидеи...

Нет человека

прекрасного рядом -

Разве же можно

теперь не вздыхать мне?
 
 Жуань Цзи

СТИХИ, ПОЮЩИЕ О ТОМ, ЧТО НА ДУШЕ

3

Бегут-разбегаются

Тропок извивы.

В Восточном саду

Распускаются сливы...

Гнет ветер осенний

Деревья дугою,

И падают сливы

Одна за другою.

Терновник, шумит

На развалинах зданья.

Всему - срок цветенья

И срок увяданья.

Коня направляю

От распрей жестоких

На Запад, к подножью

Горы Одиноких.

Как сына сберечь мне,

Томясь и тоскуя,

Когда и себя

Уберечь не могу я?

Сгустившийся иней

На травы ложится.

Пора наступила

И мне удалиться.

Перевод В.Журавлёва

                17

 Одинокий, забытый, сижу я в покое пустом.
 Кто понять меня сможет, с кем речь я могу повести?
 Выхожу за ворота - дороге не видно конца;
 Ни коней, ни повозок - все пусто, куда ни взгляну.
 Поднимаюсь на башню, взираю на девять земель* -
 Без конца и без края пустыня простерлась кругом.
 Одинокая птица на северо-запад летит,
 Зверь, от стаи отбившись, стремится на юго-восток...
 На закате я вспомню далеких друзей и родных:
 Только с ними при встрече я мог бы всю душу излить.
                32

 Светилу дня два раза не взойти,-
 Свершая путь, темнеет белый лик.
 Немного дней - и осени конец,
 И срок ее не долее кивка.
 Людская жизнь - как пыль и как роса,
 А Неба путь туманен и далек.
 Цзин-гун из Ци всходил на гору Ню
 И лил поток неудержимых слез.
 Мудрейший Кун на берегу реки
 Скорбел, что смерть быстрей полета птиц.
 Мне не догнать ушедших навсегда,
 Те, что придут, не встретятся со мной,
 Хочу взойти на гору Тайхуа -
 Отшельник Чи да будет спутник мой!
 Скорбь бытия постиг отец-рыбак,
 Когда в челне вниз по теченью плыл.
Перевод В. Рогова


МАНИ
Фрагмент о Древе света

Солнце яркое и луна светла
Блестя сверкают от ствола Древа,
Птицы на заре играют радостно,
Играет голубь, с ним птицы разные,
Голоса поют, [и хоры] девичьи.

 -----

Ибо все апостолы, мои братья, которые приходили до
меня,
[они не записывали] свою мудрость, как ее записал я,
[и не] отображали свою мудрость в картине,
как ее [отобразил я]


         
 Децим Магн  Авсоний
                Распятый Купидон

В тех воздушных полях, помянутых Музой Марона,
Миртовый где оттеняет лес влюбленных безумных,
Преданы страсти своей героиды, и каждая явно
Символ той смерти хранит, от которой когда-то погибла.
5 Бродят они по великому лесу, при свете неверном,
Посреди тростниковых стволов, меж маков тяжелых,
У безмолвных, недвижных озер и ручьев без журчанья.
Никнут там на брегах цветы в туманном сиянье,
Юношей и царей с именами, оплаканных древле:
10 Эбала сын Гиацинт, Нарцисс, в себя же влюбленный,
Златоголовый Крок, разубранный в пурпур Адонис,
Саламинский Аякс, на коем стон скорби написан.
Неутешные образы слез и любви злополучной,
Давнюю скорбь приводя и после смерти на память,
15 Снова к годам, миновавшим давно, героид возвращают.
Плачет, лишенная сына, Семела о молнийных родах
И, колыбели спаленной тень в пустоте раздирая,
Воображаемых молний зыблет бессильное пламя.
Дар напрасный кляня, мужским счастливая видом,
20 Плачет Ценида, что вновь свой прежний лик восприяла.
Рану сушит Прокрида, кровавую руку Цефала,
Ей сражена, лаская. Дымную лампу из глины
Дева несет, что с башни фракийской кинулась в море.
И с туманной Левкаты готова низринуться Сапфо,

25 [Дева-мужчина, кого погубили лесбийские стрелы.]
С грустным лицом Эрифила Гармонии дар отвергает,
Несчастливая мать, злополучная столь же супруга!
Вся миносская басня воздушного Крита, подобно
Некой картине, дрожит во образах легких и тонких:
30 За белоснежным быком идет по следам Пасифая;
Милым покинута, держит клубок в руке Ариадна;
Взор безнадежно склоняет к дощечкам отвергнутым Федра.
Петлю несет одна; другая — подобье короны;
Стыдно, что в недрах скрывалась коровы Дедала, третьей.
35 Сетует Лаодамия о двух ночах, что мелькнули,
В радостях недовершенных, с живым и с мертвым супругом.
Дики, с другой стороны, — в руке клинок обнаженный, —
Канака нас ужасает, Элисса Сидонская, Фисба:
Эта — с мечом отца, та — гостя и третья — супруга!
40 Здесь и сама, что когда-то хранила Эндимиона
Сон на латмийских утесах, — с факелом и в звездоносной
Диадеме своей. Луна двурогая бродит.
Сотни других, лелея давнишних страстей своих раны,
Муки свои оживляют в жалобах нежных и горьких.
45 Вдруг посредине них, крылами стуча, рассекает
Неосторожный Амур подземного сумрака тени.
Мальчика все признали, воспоминаньем постигнув
Общего в нем врага. Хоть влажные сумерки кроют
Пояс его, на котором златые блистают застежки,
50 И колчан, и огни горящего факела, — все же
Узнан он, и спешат обрушить бесплодную ярость
Женщины. Враг одинок, в чужих застигнут владеньях,
Утомленный полет сквозь сумрак плотный стремит он;
Те же, как туча собравшись, теснят. Он тщетной защиты
55 Ищет, дрожа, но его в середину толпы увлекают.
В скорбном лесу они выбирают мирт знаменитый,
Ненавистный за мщенье богов (здесь когда-то Адонис,
Верный Венере, был распят отвергнутой им Прозерпиной)
И на высоком стволу они утверждают Амура,
60 Руки ему за спиною связав и ноги опутав
Узами: как он ни плачет, нет облегчения пытке!
Без преступленья Амур обвинен, осужден без суда он.
Хочется каждой себя оправдать, чтоб было возможно
Преступленья свои ей сделать виною другого.
65 Все, его укоряя, подъемлют изведанной смерти
Символы; это — оружие их, это — сладкое мщенье:
Тем за скорбь отомстить, от чего и сами погибли!
Держит та петлю; клинка та призрачный облик возносит;
Та указует пустой поток и обрывистый берег,
70 Ужас неистовых волн и волненью чуждое море;
Пламенем те угрожают и яростно факелы зыблют,
Что трещат без огня; разрывает Мирра утробу,
Что переполнена блестками слез, и в дрожащего бога
Мечет янтарь самоцветный слезоточивого древа.
75 Многие, в виде прощенья, хотят одного: насмеяться,
И под концом острия их тонкой иглы выступает
Нежная кровь, из которой выросла роза; другие
Светочей дерзкое пламя к стыдливости бога подносят.
Мать, благая Венера, сама повинная в тех же
80 Преступлениях, входит в это смятенье беспечно
И, не спеша оказать поддержку теснимому сыну,
Страх его удвояет, злыми наветами новых
Подстрекая Эриний. Ставит в вину она сыну
Собственный свой позор: что тайные сети супруга,

85 Поймана с Марсом, терпела она; что постыдные члены
Форму смешную дают Геллеспонта сыну Приапу;
Что безжалостен Эрикс; что Гермафродит — полудева.
Не довольствуясь речью, бьет золотая Венера
Мальчика связкою роз, — тот, страшася горшего, плачет.
90 Бога избитое тело росой окропилось пурпурной
От беспрерывных ударов связанных роз, что и прежде
Алыми были, но ярче покрылись багровою краской.
Тут остыл неистовый пыл, и, видя, что кара
Больше вины, Венера себя считает виновной.
95 Героиды вступаются сами; теперь уж согласна
Каждая гибель свою приписать судьбине жестокой.
Благодарит их добрая мать за то, что забыли
Скорби свои, отпустив ребенку прощенные вины.
Образы ночи порой в таких виденьях тревожат
100 Ложными страхами сон беспокойный. От призраков этих
Освобожден, изведавший ночью немало страданий,
В час, когда сумраки сна редеют. Амур улетает
И через дверь из слоновой кости возносится к вышним.

Cupido cruciatus
 

Aeris in campis, memorat quos musa Maronis,
myrteus amentes ubi lucus opacat amantes,
orgia ducebant heroides et sua quaeque,
ut quondam occiderant, leti argumenta gerebant,
errantes silva in magna et sub luce maligna
inter harundineasque comas gravidumque papaver
et tacitos sine labe lacus, sine murmure rivos.
Quorum per ripas nebuloso lumine marcent
fleti, olim regum et puerorum nomina, flores:
mirator Narcissus et Oebalides Hyacinthus
et Crocus auricomans et murice pictus Adonis
et tragico scriptus gemitu Salaminius Aeas;
omnia quae lacrimis et amoribus anxia maestis
exercent memores obita iam morte dolores:
rursus in amissum revocant heroidas aevum.
Fulmineos Semele decepta puerpera partus
deflet et ambustas lacerans per inania cunas
ventilat ignavum simulati fulguris ignem.
Irrita dona querens, sexu gavisa virili,
maeret in antiquam Caenis revocata figuram.
Vulnera siccat adhuc Procris Cephalique cruentam
diligit et percussa manum. Fert fumida testae
lumina Sestiaca praeceps de turre puella.
Et de nimboso saltum Leucate minatur
...........................
Harmoniae cultus Eriphyle maesta recusat,
infelix nato nec fortunata marito.
Tota quoque aeriae Minoia fabula Cretae
picturarum instar tenui sub imagine vibrat.
Pasiphae nivei sequitur vestigia tauri,
Licia fert glomerata manu deserta Ariadne.
Respicit abiectas desperans Phaedra tabellas.
Haec laqueum gerit, haec vanae simulacra coronae:
Daedaliae pudet hanc latebras subiisse iuvencae.
Praereptas queritur per inania gaudia noctes
Laudamia duas, vivi functique mariti.
Parte truces alia strictis mucronibus omnes
et Thisbe et Canace et Sidonis horret Elissa,
Coniugis haec, haec patris et haec gerit hospitis ensem.
Errat et ipsa, olim qualis per Latmia saxa
Endymioneos solita affectare sopores
cum face et astrigero diademate Luna bicornis.
Centum aliae veterum recolentes vulnera amorum
dulcibus et maestis refovent tormenta querellis.
Quas inter medias furvae caliginis umbram
dispulit inconsultus Amor stridentibus alis.
Agnovere omnes puerum memorique recursu
communem sensere reum, quamquam umida circum
nubila et auratis fulgentia cingula bullis
et pharetram et rutilae fuscarent lampados ignem;
agnoscunt tamen et vanum vibrare vigorem
occipiunt hostemque unum loca non sua nactum,
cum pigros ageret densa sub nocte volatus,
facta nube premunt. Trepidantem et cassa parantem
suffugia in coetum mediae traxere catervae.
Eligitur maesto myrtus notissima luco,
invidiosa deum poenis. Cruciaverat illic
spreta olim memorem Veneris Proserpina Adonin,
Huius in excelso suspensum stipite Amorem
devinctum post terga manus substrictaque plantis
vincula maerentem nullo moderamine poenae
aff;ciunt. Reus est sine crimine, iudice nullo
accusatur Amor. Se quisque absolvere gestit,
transferat ut proprias aliena in crimina culpas.
Cunctae exprobrantes tolerati insignia leti
expediunt: haec arma putant, haec ultio dulcis,
ut quo quaeque perit studeat punire dolore.
Haec laqueum tenet, haec speciem mucronis inanem
ingerit, illa cavos amnes rupemque fragosam
insanique metum pelagi et sine fluctibus aequor.
Nonnullae flammas quatiunt trepidaeque minantur
stridentes nullo igne faces. Rescindit adultum
Myrrha uterum lacrimis lucentibus inque paventem
gemmea fletiferi iaculatur sucina trunci.
Quaedam ignoscentum specie ludibria tantum
sola volunt, stilus ut tenuis sub acumine puncti
eliciat tenerum, de quo rosa nata, cruorem
aut pubi admoveant petulantia lumina lychni.
Ipsa etiam simili genetrix obnoxia culpae
alma Venus tantos penetrat secura tumultus.
Nec circumvento properans suffragia nato
terrorem ingeminat stimulisque accendit amaris
ancipites furias natique in crimina confert
dedecus ipsa suum, quod vincula caeca mariti
deprenso Mavorte tulit, quod pube pudenda
Hellespontiaci ridetur forma Priapi,
quod crudelis Eryx, quod semivir Hermaphroditus.
Nec satis in verbis. Roseo Venus aurea serto
maerentem pulsat puerum et graviora paventem.
Olli purpureum mulcato corpore rorem
sutilis expressit crebro rosa verbere, quae iam
tincta prius traxit rutilum magis ignea fucum.
Inde truces cecidere minae vindictaque maior
crimine visa suo, Venerem factura nocentem.
Ipsae intercedunt heroides et sua quaeque
funera crudeli malunt adscribere fato.
Tum grates pia mater agit cessisse dolentes
et condonatas puero dimittere culpas.
Talia nocturnis olim simulacra figuris
exercent trepidam casso terrore quietem.
Quae postquam multa perpessus nocte Cupido
effugit, pulsa tandem caligine somni
evolat ad superos portaque evadit eburna.

ЭПИТАФИЯ НА МОГИЛЕ ЧЕЛОВЕКА СЧАСТЛИВОГО

Прах мой вином окропи и маслом пахучего нарда,
     Путник, и пурпурных роз капни бальзам на него!
Вечную мне весну дарует слез чуждая урна:
      Я только жизнь изменил, но не покончил я жить!
Радость жизни былой ни одна для меня не погибла,
      Веришь ли ты, что я все помню иль все позабыл.

Перевод В. Брюсова

К своей жене

Будем жить, как мы жили, жена! Тех имен не оставим,
     Что друг для друга нашли в первую брачную ночь!
Да не настанет тот день, что нас переменит: пусть буду
     Юношей я для тебя, девушкой будь для меня!
Если бы старше я был, чем Нестор, и если б Деифобу
     Кумекую ты превзошла возрастом, что до того!
Знать мы не будем, что значит преклонная старость!
                Не лучше ль,
     Ведая цену годам, счета годов не вести!

ГРИГОРИЙ НАЗИАНЗИН

О, что со мною сталось, Боже истинный?
О, что со мною сталось? Как темно в душе,
Ушла вся сладость мыслей благодетельных,
И сердце опустевшее в беспамятстве
Готово стать приютом князя мерзости.
Не попусти, о Боже! Пустоту души
Опять Своей исполни благодатию.

Перевод  С.  Аверинцева

О стихах своих

Узрев, как много появилось пишущих

Не мерной речью, слишком вольно льющейся,

В трудах немало проводящих времени

Без пользы, в суетливом пустословии,

Но пишущих бесчинно и безудержно

Так много вздора, что, пожалуй, столько же

Песка в морях и вшей в земле Египетской, –

Единственное мнение, сладчайшее

Я изложил: отбросив словеса сии,

Держаться только богодухновенного,

Как в бурю мореходы ищут гавани.

Коль многим людям подали Писания

К нападкам повод, вот где мудрость, Дух Святый:

Сие то и толкает к мысли суетной

Всех тех, кто движим злыми побужденьями.

Когда ты пишешь, можно ли слова твои

Бесспорными соделать дольним помыслом?

А коли вовсе нет такой возможности,

В сем бренном мире, на куски расколотом,

Где каждый, отступивши прочь от истины,

Стремится словесами оправдать себя,

Я путь иной избрал своим писаниям

(Хорош он или скверен, мне он нравится):

Труды свои поведать речью мерною.

Не для того, как думать станут многие,

Чтоб славою облечься – той, которую

Пустой зовут при этом (но, однако же,

Мне ведомо: затем и пишут недруги,

Чтоб человекам угождать: ведь смертные

Своею мерой часто мерят ближнего),

И я стихов не предпочту божественным

Трудам – Глагол Господень да хранит меня!

Но вы дивитесь: что со мной соделалось?

Во-первых, возжелал я, для других трудясь,

Свою несоразмерность так обуздывать,

Чтобы писать не слишком много, – так-то вот

Борясь с размером. Во-вторых, для юношей

И всех, кто радость черпает в словесности,

Писать стихи как врачевство приятное,

Людей тем самым направляя к лучшему,

Закона горечь сладостью свершая им:

И тетиву ослабить нужно изредка.

Коль нет в стихах иного прока, пению

И лире пусть заменой служат. Радовать

Хочу, коль радуешься ты стихам моим:

Сие с пути благого не собьёт тебя.

А, в-третьих, я, – быть может, это мелочно,

Но это правда, – не могу язычникам

Отдать в литературе пальму первенства.

(Я о словесном говорю изяществе,

Хотя у нас краса лишь в умозрении.)

Итак, забава эта – вам, премудрые,

Пусть только нам окажут милость львиную.

В-четвёртых, я, недугом тяжко мучимый,

Нашёл, как старый лебедь, утешение:

С самим собой биеньем крыл насвистывать

Не плач по мне, а словно песнь прощальную.

Итак, теперь, о мудрые, изведайте

Наш помысл. Когда словам сим вы уступите,

В том будет прок. А если лишь играете,

То отступитесь: нет здесь ни чрезмерного,

Ни слишком длительного иль ненужного.

Коль пожелаешь, всё в самих стихах узришь:

Ты и моё найдёшь в них, и стороннее,

Хвалу благим и скверным порицание,

Примеры мнений и учений памятных

Благодаря сплетеньям букв изысканным.

Считаешь, мало? Сделай нечто большее.

Ругаешь метр? Ещё бы, меры нет в тебе,

Писатель скверных стихотворных выродков.

Слепец признать едва ли сможет зрячего,

Стоящему не обогнать бегущего.

Что порицаешь, то и покупаешь ты,

К тому стремишься, что ругаешь яростно:

Ведь ты стихи кропаешь сам без удержу,

Ругая, прочным делаешь доверие.

Мне мил на берегу крушенье терпящий.

К сему-то и стремитесь вы, премудрые.

Не это ли двуличье лицемерное?

Кто ныне лев, тот раньше обезьяной был:

Легко стремленье к славе обличается.

Стихов немало есть в Святом Писании,

Как из евреев мудрые глаголют нам.

Коль звуки струн ты не находишь мерными, –

С какими древле пелись речи стройные,

Ко благу направляя чрез приятное,

И нравы образуя сладкопением, –

То пусть Саул в обратном убедит тебя:

Освобождён был музыкой от духа он.

В чём вред, коль мы достойным удовольствием

Ведём к общенью с Богом этих юношей?

Переменить внезапно будет трудно их:

Да будет в них смешенье благородное

Теперь, – пока благое не закрепится,

Тогда и можно устранить приятное,

Опору их – благое же останется.

Так что же может быть сего полезнее?

Иль ты не добавляешь в пищу сладкое,

О ты, свои сурово брови хмурящий?

Зачем размеренную речь хулишь мою,

Стихи других своею мерой меряя?

Мидян пределы не близки с фригийскими.

Полёт орла и галки различается.


 Иная молитва о хорошей дороге

Царь [мой] Христос, без Тебя и стопа не поднимется, ибо

Всякое благо содержишь в Себе для своих человеков.

Ты — путь повсюду прямой; на Тебя полагаясь, и этой

Шествую ныне стезей, сохрани же меня невредимым!

Даруй мне все, к чему тянется [вещее] сердце, и в дом мой

Бедный верни меня, Царь, чтобы денно и нощно свободным

Мог бы задобрить, умилостивши, примириться с Тобой я.

Амвросий Медиоланский


CONDITOR ALME SIDERUM

Создатель неба звездного,
Для верных - свет немеркнущий,
Христе, всех нас избавивший,
Молитву нашу выслушай.
Скорбя о мире гибнущем,
Себя обрекшем тлению,
Ты нашим стал спасением
И исцеленьем немощи.
Восстал средь тьмы погибельной
Ты Солнцем Божьей Истины:
Взошел из лона дивного,
Рожденный Девой Чистою.
Твоей великой силою
Все в мире этом держится;
Земное и небесное
Смиренно славит Господа.
Тебе, Святый, мы молимся,
Сердец Судья всеведущий,
Нас сохрани для вечности
От злобы искусителя.
Христе, наш Царь возлюбленный,
Тебе с Отцом Создателем
И с Духом Утешителем
Да будет слава вечная!

Conditor alme siderum,
aeterna lux credentium,
Christe, redemptor omnium,
exaudi preces supplicum.
(5) Qui condolens interitu
mortis perire saeculum,
salvasti mundum languidum,
donans reis remedium.
(9) Vergente mundi vespere,
uti sponsus de thalamo,
egressus honestissima
Virginis Matris clausula.
(13) Cuius forti potentiae
genu curvantur omnia;
caelestia, terrestria
nutu fatentur subdita .
(17) Te deprecamur, hagie ,
venture iudex saeculi,
conserva nos in tempore
hostis a telo perfidi.


LUCIS CREATOR OPTIME

Создатель света благостный,
Нам свет явивший радостный,
Ты миру жизнь вначале дал,
И свет впервые воссиял.
С утра, пока не ляжет тень,
Ты нам даешь лучистый день,
Им древний хаос побежден,
В пас возродил надежды он.
Небесный свет в сердца стучит,
Дарует нам свои лучи,
Так пусть себя очистим мы
От всех грехов и власти тьмы.
Будь славен, Отче Пресвятой
И Сын Единородный Твой,
Дух Утешитель и покров
Да царствуют во век веков.

Переложение Е. Перегудова

Lucis creator optime,
Lucem dierum proferens,
Primordiis lucis nov;
Mundi parans originem.
Qui mane junctum vesperi
Diem vocari praecipis,
Illabitur lettum chaos :
Audi preces cum fleuibus.
Ne mens gravata crimine
Wit; sit exsul munere,
Dum nil perenne cogitat
Seseque culpis illigat.
C;lorum pulset intimum,
Vitale tollat praemium;
Vitemus omne noxium,
Purgemus omne pessimum.
Вечер 
(O lux beata, trinitas)
Перевод с латинского Моисея Цетлина

О свет блаженный Троицы,
Единство высочайшее,
Спадает жар томительный,
И свет нисходит в сердце нам.

Тебя мы славим, Троица,
И на заре, и вечером,
Коленопреклоненные,
Навек тебе покорные!

O Lux beata Trinitas,
Et principalis unitas,
Jam sol recedit igneus,
Infunde lumen cordibus.
Te mane laudum carmine,
Te deprecamur vespere,
Te nostra supplex gloria,
Per cuncta laudet saecula.

Аврелий Пруденций Клемент

О МЕСТЕ, ГДЕ ПОСТРАДАЛИ МУЧЕНИКИ, А НЫНЕ БАПТИСТЕРИЙ КАЛАГУРРЫ
Избрано место сие Христом, чтоб испытанны души
Он возвел к небесам кровью, очистил водой.
Пурпурное страдальчество здесь во имя Господне
В смерти прияли честной двое казненных мужей.
Здесь струится еще в ключе прозрачном прощенье
И старинну вину новой смывает струей.
Кто вожделеет взойти в небес непреложное царство,
С жаждой да идет сюда - се уготованный путь.
Прежде увенчанные восходили свидетели в вышню
Храмину, днесь к высотам души омыты грядут.
Дух, обыкший сюда нисходить в парении вечном,
Пальму как подавал, так отпущенье дарит.
Росы впивает земля от ключа иль от крови святые,
Присно для своего Бога волнами кипя.
Места сего Господин, чей бок сугубою раной
Преизлиявшуюсь кровь купно со влагой струил.
Каждый, отсель уходя, ради язв Христовых способен
Быть взнесен лезвеём или водой в небеса.

Пер. с лат. Романа Шмаракова

Вступление

Пятилетий уж десять я,
Коль не сбиться, прожил; сверх же того седьмой
Год вратят небеса, свет как я пью солнца кружащегось.
Мой предел недалек, и день,
Смежный старости, Бог летам придал моим:
Что ж полезного я смог совершить в сей долготе времен?
Перва младость под звонкою
Розгой слёзы лила; тогой учён потом,
Полн пороками, ложь молвить, не чужд и преступления.
10. Там продерзость распутная
И бесстыдство страстей (горечь и стыд, увы!)
Непотребства сквернит юность мою грязью и тиною.
В пререканиях пламенный
Дух оружье стяжал, и непреклонная
Страсть победником быть ввергла его в случаи тяжкие.
Под законов властительством
Знатных градов бразды правил двукратно я,
Правосудье давал добрым мужам, страшен злодеям был.
Наконец на высокую
Службы степень взнесла милость владычняя,
И, приблизив к себе, впредь мне велит в чине ближайшем быть.
В сих делах жизни реющей
Вдруг ко мне седина вкралася старости,
Упрекнув, что забыл древнего я Салию консула,

В чью годину мой первый день.
Сколь сменилося зим, розы лугам колькрат
После льда отданы, знают о том снеги главы моей.

Это, благо иль зло, ужель
Пользой будет мне в час, как сокрушится плоть,
30. В час, как то, чем я был — что там ни есть — смерть разорит дотла?

Мне рекут: «Кто бы ни был ты,
Мир, душою твоей чтимый, утрачен ей;
Не о Боге она присно пеклась, в Чьем ты владении».

И при самом конце её
Пусть безумье с моей грешной спадет души;
Пусть хоть гласом она Бога честит, если заслуг в ней нет.

День пусть гимнами полнится,
От Господней хвалы праздна не будет ночь;
Против ересей пусть бьется, гласит веру вселенскую;

40. Пусть святыни язычески,
Пусть, о Рома, твоих идолов ввергнет в срам;
Страстотерпцам она песнь вознесет, славит апостолов.

В час, как молвлю ль, пишу ль о сем,
Если б мог излететь я из телесных пут,
Волен, в край тот, куда гибкий язык звук свой последний шлёт!


Пер. с лат. Романа Шмаракова

Praefatio

PerPer quinquennia iam decem,
ni fallor, fuimus; septimus insuper
annum cardo rotat, dum fruimur sole volubili.
instat terminus, et diem
5vicinum senio iam Deus adplicat.
quid nos utile tanti spatio temporis egimus?
aetas prima crepantibus
flevit sub ferulis. mox docuit toga
infectum vitiis falsa loqui, non sine crimine.
10tum lasciva protervitas
et luxus petulans (heu pudet ac piget!)
foedavit iuvenem nequitiae sordibus ac luto.
exim iurgia turbidos
armarunt animos, et male pertinax
15vincendi studium subiacuit casibus asperis.
bis legum moderamine
frenos nobilium reximus urbium,
ius civile bonis reddidimus, terruimus reos.
tandem militiae gradu
20evectum pietas principis extulit
adsumptum propius stare iubens ordine proximo.
haec dum vita volans agit,
inrepsit subito canities seni,
oblitum veteris me Saliae consulis arguens,
25sub quo prima dies mihi
quam multas hiemes volverit, et rosas
pratis post glaciem reddiderit, nix capitis probat.
Numquid talia proderunt
carnis post obitum vel bona vel mala,
cum iam, quidquid id est, quod fueram, mors aboleverit?
Dicendum mihi; Quisquis es,
mundum, quem coluit, mens tua perdidit:
non sunt illa Dei, quae studuit, cuius habeberis.
Atqui fine sub ultimo
peccatrix anima stultitiam exuat:
saltem voce Deum concelebret, si meritis nequit:
hymnis continuet dies,
nec nox ulla vacet, quin Dominum canat:
pugnet contra hereses, catholicam discutiat fidem,
conculcet sacra gentium,
labem, Roma, tuis inferat idolis,
carmen martyribus devoveat, laudet apostolos.
Haec dum scribo vel eloquor,
vinclis o utinam corporis emicem
liber, quo tulerit lingua sono mobilis ultimo.

Четыре песни императрицы Иванохимэ,
сложенные в тоске об императоре-супруге
[Из сборника «Руйдзю-карин»]

Так много дней прошло,
Как ты ушел, любимый,
Пойти ли в горы мне тебя искать,
Спешить ли мне к тебе навстречу,
Иль оставаться здесь и снова ждать и ждать?..
-----
Чем так мне жить,
Тоскуя о тебе,
О, лучше б умереть,
Чтоб изголовьем стало
Подножие высоких этих гор!
-----
Пока живу, я буду ждать, любимый,
Я буду ждать, пока ты не придешь,
О, долго ждать!
Пока не ляжет иней
На пряди черные распущенных волос...

-----
Тот утренний туман, что дымкой заволок
Колосья риса на осеннем поле,
Исчезнет, уплывая вдаль...
А вот любовь моя?.
Куда она исчезнет?

Сунь Чо

Ода о восхождении на гору Тяньтай-шань

О, вершина Тяньтай!
Из земли возникая чудесно, божественным светом полна.
Затемняя сияющим ликом созвездье Тельца, землям Юэ ты истинная опора.
Подножие больше, чем у гор Хуашань и Дайшань, и превосходит гору Цзюи ее вышина.
Только Небу равна, как сказано в древней “Книге песен”,
Высотой высот зовется в Чжоуской “Книге песен”.
Беспредельны дали ее, мрачны пещерных покоев глубины.
Ветви коричных деревьев на восемь сторон
В инее льдистом простерты.
Встает рассвет.
Пять волшебных грибов в рассветных лучах силой жизненной напоены.
Дыханье благого ветра в лесу на южном склоне горы,
Чистый горный поток струится, стекая на северный склон.
Вечных деревьев цзяньму роща на тысячу сажень.
Жемчуг на ветках, кора — блистающий самоцвет.
Бессмертный Ван Цяо аиста оседлал,
В полете стремительном пересекает пространство,
Архат летит, опираясь посохом о пустоту небес;
Так прозреваешь, что явленным не ограничен мир,
Пути постигаешь к небытию, которому нет предела.
Отбросив форму и пустоту, так как они равны,
И внезапно оставив явленное,
Сокровенное обретешь.
Я разъясняю так: исходят два имени вместе,
В одном, неявленном,три знамени растворены.
Радость, веселые речи весь день напролет —
 То же, что тишина и молчание бессловесности.
Дай мириадам образов в хаотичном единстве смешаться —
И, углубившись в таинственное созерцание,
Бессознательно обретешь с естественностью слиянье.

Осенний день

Полнят осенние звуки промозглый осенний воздух,

Ветер, надрывно стеная, ввысь облака уносит.

Здесь, среди гор обитая, чувствуешь смену сезонов,

В дальние дали ушедший протяжную песнь заводит.

Уже обнаженные ветви стынут под ветром холодным,

Над опустевшей скалою серое небо нависло.

Мокнут повсюду деревья от так и не высохших рос,

С некогда пышною ветвью прощаются хрупкие листья.

К грибам прикасаясь, горюю от мысли, что скоро исчезнут,

И радуюсь, зная, что сосны зелеными будут, как прежде.

Истинно чем дорожу я, - вдали от столичных покоев,

В этих пустынных лесах жизнью живу безмятежной.

Вот и исчезли печали, раньше терзавшие сердце,

Где-то поблизости, верно, дивный поток тот, безбрежный.

Рутилий Намациан

(Рим)
Слушай меня, прекраснейший царь покорного мира,
К сферам небесных светил гордо вознесшийся Рим,
Слушай меня, родитель людей и родитель бессмертных,-
Древние храмы твои нас приближают к богам.
Мы не устанем тебя воспевать до последнего срока:
Страха не ведает тот, кто не забыл о тебе.
Раньше в преступном забвенье погаснет сияние солнца,
Нежели наши сердца чтить перестанут тебя.
Ибо, как солнце лучи, так и ты рассыпаешь щедроты
Вплоть до краев, где течет, мир обогнув, океан.
Встав из твоих же земель, к твоим же опустится землям
Феб, колесницу свою мча для тебя одного.
Ни огненосный ливийский песок для тебя не преграда,
Ни семизвездных пространств мечущий стрелы мороз.
Где ни простерлась меж двух полюсов живая природа -
Доблести славной твоей всюду открыты пути.
Для разноликих племен ты единую создал отчизну:
Тем, кто закона не знал, в пользу господство твое.
Ты предложил побежденным участие в собственном праве:
То, что миром звалось, городом стало теперь.
(I, 47 - 66)
Пер. М. Е. Грабарь-Пассек

«Exaudi, regina tui pulcherrima mundi,
   inter sidereos, Roma, recepta polos;
exaudi, genetrix hominum genetrixque deorum:
    Non procul a caelo per tua templa sumus.               50
Te canimus semperque, sinent dum fata, canemus:
   Sospes nemo potest immemor esse tui.
Obruerint citius scelerata oblivia solem
   quam tuus e nostro corde recedat honos.
Nam solis radiis aequalia munera tendis,               55
   qua circumfusus fluctuat Oceanus;
volitur ipse tibi, qui continet omnia, Phoebus
   eque tuis ortos in tua condit equos.
Te non flammigeris Libye tardavit arenis;
   non armata suo reppulit ursa gelu:               60
Quantum vitalis natura tetendit in axes,
   tantum virtuti pervia terrae tuae.
Fecisti patriam diversis gentibus unam;
   profuit iniustis te dominante capi;
dumque offers victis proprii consortia iuris,               65
   Urbem fecisti, quod prius orbis erat.
Auc

КАЛИДАСА

Из поэмы «Облак-вестник»

Твой взгляд подобен взгляду лани,
чело высокое — луне.
Твой стан я узнаю в лиане,
изогнутую бровь — в волне,
А локоны — в павлиньих перьях,
а щеки — в заревом огне,
Но цельное твое подобье
еще не повстречалось мне…
чело высокое — луне.
Твой стан я узнаю в лиане,
изогнутую бровь — в волне,
А локоны — в павлиньих перьях,
а щеки — в заревом огне,
Но цельное твое подобье
еще не повстречалось мне…

Ты снишься мне, я простираю
с надеждой руки, но едва
К тебе приближусь, — обретаю
лишь призрак вместо естества.
 И, мне сочувствуя всем сердцем,
лесные плачут божества, —
Вот почему росой жемчужной
покрыты ветви и трава.


Перевод С. Липкина

Времена года: Фрагменты


Осень

Даже сладкие лица красавиц
                вид осенних цветов затмевает,
Даже девушек плавную поступь
                вид плывущих гусей затмевает,
Длинных глаз отлив синеватый
                синих лилий краса затмевает,
А игру бровей шаловливых
                рябь лучистых озер затмевает.

Весна

Черный кокил на манговых ветках,
                опьянен, как вином, их цветами,
От волнения крылья топорщит
                и подружку страстно целует.
А мохнатый шмель-сластолюбец,
                сев на лотос полураскрытый,
Так жужжит, будто к юной пчелке
                обращается с пылким признаньем.
Перевод Сергея Северцева

МЕСРОП МАШТОЦ

Море жизни всегда обуревает меня.
Воздвигает враг валы на меня.
Добрый кормчий, ты — оборони меня!

  ----

Подвергнут опасностям и мукам я
Из-за множества моих грехов.
Бог умиротворяющий, помоги мне!
 
Вихри моих беззаконий
Взволновали меня, я — как море в непогоду.
Царь умиротворяющий, помоги мне!
 
И грехи мои как море
Глубокое, неспокойное, — я во власти волн.
Добрый кормчий, спаси меня!
Перевод Л. Мкртчяна

  --------
 
Рано утром предстану перед тобой,
Царь мой и бог мой!
Рано утром преклонишь к мольбе моей слух,
Царь мой и бог мой!
Молю я: взгляни на молитву мою,
Царь мой и бог мой!
Перевод В. Брюсова

ИОАНН МАНДАКУНИ

Преображеньем твоим на горе
Ты божественную силу явил,
Тебя славим, о мысленный свет!
 
Луч славы твоей ты явил,
Воссиял и всю твердь осветил,
Тебя славим, о мысленный свет!
 
Ужаснулись ученики твои,
Явление чудесное зря,
Тебя славим, о мысленный свет!
 
Но, восстав от тяжелого сна,
К твоей славе прилепились сильней,
Тебя славим, о мысленный свет!
Перевод В. Брюсова


Тао Юаньмин
ВОЗВРАТИЛСЯ К САДАМ И ПОЛЯМ

С самой юности чужды мне созвучия шумного мира,
 От рожденья люблю я этих гор и холмов простоту.
 Я попал по ошибке в пылью жизни покрытые сети,
 В суету их мирскую,- мне исполнилось тридцать тогда.
 Даже птица в неволе затоскует по старому лесу,
 Даже рыба в запруде не забудет родного ручья.
 Целину распахал я на далекой окраине южной,
 Верный страсти немудрой, воротился к садам и полям.
 Вся усадьба составит десять му или больше немногим,
 Дом, соломою крытый, восемь-девять покоев вместит.
 Ива с вязом в соседстве тень за домом на крышу бросают,
 Слива с персиком рядом вход в мой дом закрывают листвой.
 Где-то в далях туманных утопают людские селенья,
 Темной мягкой завесой расстилается дым деревень.
 Громко лает собака в глубине переулка глухого,
 И петух распевает среди веток, на тут взгромоздясь.
 Во дворе, как и в доме, ни пылинки от внешнего мира,
 Пустота моих комнат бережет тишину и покой.
 Как я долго, однако, прожил узником в запертой клетке
 И теперь лишь обратно к первозданной свободе пришел.
406
                --------
В мире жизнь человека не имеет корней глубоких.
 Упорхнет она, словно над дорогой легкая пыль.
 И развеется всюду, вслед за ветром, кружась, умчится.
 Так и я, здесь живущий, не навеки в тело одет...
 Опустились на землю - и уже меж собой мы братья*:
 Так ли важно, чтоб были кость от кости, от плоти плоть?
 Обретенная радость пусть заставит нас веселиться,-
 Тем вином, что найдется, угостим соседей своих!
 В жизни время расцвета никогда не приходит снова,
 Да и в день тот же самый трудно дважды взойти заре.
 Не теряя мгновенья, вдохновим же себя усердьем,
 Ибо годы и луны человека не станут ждать!

ПЕРСИКОВЫЙ ИСТОЧНИК
 
В годы Тайюань правленья дома Цзинь*
 человек из Улина рыбной ловлей добывал себе пропитание.
 Он плыл по речушке в лодке
 и не думал о том, как далеко он оказался от дома.
 И вдруг возник перед ним лес цветущих персиковых деревьев,
 что обступили берега на несколько сот шагов;
 и других деревьев не было там,-
 только душистые травы, свежие и прекрасные,
 да опавшие лепестки, рассыпанные по ним.
 Рыбак был очень поражен тем, что увидел,
 и пустил свою лодку дальше,
 решив добраться до опушки этого леса.
 Лес кончился у источника, питавшего речку,
 а сразу за ним возвышалась гора.
 В горе же был маленький вход в пещеру,
 из которого как будто выбивались лучи света.
 И рыбак оставил лодку и проник в эту пещеру,
 вначале такую узкую,
 что едва пройти человеку.
 Но вот он сделал несколько десятков шагов,
 и взору его открылись яркие просторы -
 земля равнины, широко раскинувшейся,
 и дома высокие, поставленные в порядке.
 Там были превосходные поля, и красивейшие озера,
 и туты, и бамбук, и многое еще.
 Межи и тропинки пересекали одна другую,
 петухи и собаки перекликались между собою.
 Мужчины и женщины,- проходившие мимо
 и работавшие в поле,- были так одеты,
 что они показались рыбаку чужестранцами;
 и старики с их пожелтевшей от времени сединой,
 и дети с завязанными пучками волос
 были спокойны, полны какой-то безыскусственной веселости.
 Увидев рыбака, эти люди очень ему удивились
 и спросили, откуда и как он явился.
 Он на все это им ответил.
 И тогда они пригласили его в дом,
 принесли вина, зарезали курицу, приготовили угощение.
 Когда же по деревне пошел слух об этом человеке,
 народ стал приходить, чтоб побеседовать с ним.
 Они говорили: "Деды наши в старину
 бежали от жестокостей циньской поры,
 с женами и детьми, с земляками своими пришли в этот
 отрезанный от мира край и больше уже отсюда не выходили,
 так и расстались со всеми теми, кто живет вне этих мест".
 Они спросили, что за время на свете теперь,
 не знали они совсем ничего ни о Хань,
 и, уж конечно, ни о Вэй и ни о Цзинь.
 И этот человек подробно, одно за другим,
 рассказал им все то, что знал он сам,
 и они вздыхали и печалились.
 И все они без исключения радушно приглашали его
в гости к себе в дома
 и подносили ему вино и еду.
 Пробыв там несколько дней,
 он стал прощаться.
 Обитатели этой деревни сказали ему:
 "Только не стоит говорить о нас тем, кто живет
вне нашей страны".
 Он ушел от них
 и снова поплыл в лодке,
 держась дороги, которою прибыл,
 и всюду-всюду делая отметки.
 А вернувшись обратно в Улин,
 он пришел к правителю области и рассказал обо всем, как было.
 Правитель области тут же отрядил людей,
 чтобы поехали вместе с рыбаком
 и поискали бы сделанные им отметки,
 но рыбак заблудился и дорогу ту больше найти не смог.
 Известный Лю Цзы-цзи, живший тогда в Наньяне
 и прославившийся как ученый высоких правил,               
 узнав обо всем,
 обрадовался, стал даже готовиться в путь,
 но так и не успел:
 он вскорости заболел и умер.
 А после и вовсе не было таких, кто "спрашивал бы о броде"!
 Вот что было при Ине: он нарушил порядок неба,
 И хорошие люди покидали мир неспокойный.
 Ци с друзьями седыми на Шаншане в горе укрылись,
 Люди повести этой тоже с мест насиженных встали.
 И следы их былые не нашлись, как канули в воду,
 И тропинки их странствий навсегда заросли травою...
 Каждый кличет другого, чтобы в поле с утра трудиться,
 А склоняется солнце, и они отдыхать уходят...
 Там бамбуки и туты их обильною тенью дарят.
 Там гороху и просу созревать назначены сроки.
 Шелкопряды весною им приносят длинные нити,
 С урожаем осенним государевых нет налогов.
 На заглохших дорогах не увидеть путников дальних.
 Лай собак раздается, петухи отвечают пеньем.
 Форму жертвенной чаши сохраняют они старинной,
 И на людях одежды далеки от новых покроев.
 Их веселые дети распевают свободно песни,
 Да и старцы седые безмятежно гуляют всюду.
 Зацветают растенья,- люди помнят,- с теплом весенним,
 Осыпаются листья,- им известно,- с осенним ветром.
 Хоть они и не знают тех наук, что считают время,
 Все же строятся сами в ряд четыре времени года.
 Если мир и согласье, если в жизни радостей много,
 То к чему еще нужно применять ученую мудрость?..
 Это редкое чудо пять веков как спрятано было,
 Но в прекрасное утро мир нездешний для глаз открылся.
 Чистоту или скверну не один питает источник.
 Мир открылся, но снова возвращается в недоступность...               
 Я спросить попытаюсь у скитающихся на свете,
 Что они понимают за пределом сует и праха.
 Я хотел бы тотчас же устремиться за легким ветром,-
С ним подняться бы в выси, с ним искать бы тех, кто мне близок!

Переводы Л. Эйдлина

Павлин Ноланский

Из ответа св. Павлина Авсонию:
Верую я и страшусь; и спешу, коли будет дано мне,
Все прегрешенья свои искупить до смертной кончины.
И, в ожиданье ее, содрогается полное веры
Сердце мое, и душа ожидает грядущего в страхе,
Как бы в заботах пустых о теле она не погрязла
И не осталась к нему привязанной в час, как в разверстом
Небе труба возгремит, а ей невозможно подняться
Будет на легких крылах, навстречу Царю улетая...

Богу на будущий век я вверил все, что имею,
И ожидаю теперь со спокойною совестью смерти.

Коль ты доволен, поздравь ты друга с богатой надеждой,
Если же нет, то Христу предоставь ты все это одобрить.

Прокл Диадох

 ГИМН К СОЛНЦУ
 
Мысленного огня властелин, о Титан златобраздый.
Царь светодатец, внемли, о владетель ключа от затвора
Животворящей криницы, о ты, кто гармонию свыше
Льешь на миры матерьяльные вниз богатейшим потоком!
5 Трон твой превыше эфира, он в центре всего мирозданья,
Самое сердце вселенной - твой круг светоносный, отколе
Промысел твой, пробуждая умы, наполняет пространство.
Вечное пламя твое окружили, как пояс, планеты
Свой хоровод без конца и без устали водят вовеки,
10 Вниз посылая на землю частицы, что жизнь порождают.
Кружите по небу вы, неуклонно назад возвращаясь.
Следуя вам, по порядку и Оры сменяют друг друга.
Смолкли раскаты стихий изначальных в их сшибке взаимной
В пору, как неизречимый родитель явил тебя миру,
15 Даже и хор несгибаемых Мойр пред тобой отступает.
Стоит тебе пожелать - и, тебе угождая, изменят
Нить неизбежной судьбы, столь силен ты, и столь ты державен.
Только от вашей цепи, со стези вашей богопослушной
Явится царственный Феб с божественной песнью кифары -
20 Тотчас улягутся бурные волны людского смятенья.
В блеске твоем, отвращающем зло и дарующем ласку.
Вырос Пэан и свое ему благо добавил - здоровье,
Всеисцеляющей полня гармонией космос широкий.
В песнях тебя прославляют отцом Диониса великим,
25 Аттисом также эвойным в чащобах лесных величают,
Нежным Адонисом в гимнах тебя прославляют иные.
Быстрый твой бич устрашает и демонов, к людям злотворных,
Диких губителей, что насылают на бедные души
Порчу, чтоб души людские средь шума житейской пучины
30 Страждали вечно под бременем тела, любя это иго.
Отчий чертог позабыв, сияющий в высях небесных.
Демон счастливый, венчанный огнем, из богов наилучший,
Всепородителя-бога подобие, душ возводитель,
Внемли! Очисти меня навсегда и от всех заблуждений,
35 К слезной мольбе преклонись, избавь от позорящих пятен,
Прочь от страданий сокрой и смягчи быстрозоркое око
Дики-богини, что взором своим проникает повсюду!
Зло отвращающей будь нам подмогой надежной вовеки!
Свет многосчастный, священный душе моей вечно являя,
40 Мрак разгони ядовитый, ужасный, губительный смертным,
Телу же бодрость пошли и дар наилучший - здоровье,
Дай мне и добрую славу стяжать по обычаю предков -
Муз пышнокудрых, прекрасных почтить дарами достойно!
Прочное счастье пошли, коль мое благочестие любо!
45 Если захочешь, то дай, о владыка, - ведь с легкостью можешь
Все, что желаешь, свершить, - беспредельно могучий и властный!
Если же звезд веретена в своем круговом обращенье
Нити такого несчастья несут - о будь мне защитой!
Сам это зло отврати ударом своим всемогущим!

  ГИМН К МУЗАМ
 
Свет воспеваем, подъемлющий смертных горе, воспеваем
Девять дщерей великого Зевса прекрасноголосых!
Души людей, кои жизнь, полонивши ввергает в глубины,
Могут они избавлять от скорбей, землеродным присущих,
5 Силою чистого таинства ум пробуждающей книги
Учат спешить поскорей пролететь чрез глубокую Лету,
След обретя, что к звезде соименной ведет - ведь когда-то
Там они сбились с пути и упали на берег рождений
В жажде безумной испробовать жребий вещественной жизни.
10 Ныне, богини, молю - уймите порыв мой тревожный!
Полными смысла рассказами мудрых меня опьяните!
Да не сбивает с пути меня род человеков безбожный,
С дивной, священной стези, сияющей, полной плодами!
Музы, молю - из толпы многогрешного рода людского
15 Вечно влеките к священному свету скиталицу душу!
Пусть тяжелит ее мед ваших сот, укрепляющий разум,
Душу, чья слава в одном - в чарующем ум благоречье.

  К МНОГОМУДРОЙ АФИНЕ
 
Внемли, дитя Эгиоха - Зевеса, что в свет появилась
От высочайшей цепи, от источника отчего! Внемли!
Мощного дочерь отца, многосильная, с мужеским духом,
О щитоносица в шлеме златом, Тритогена Паллада!
5 Внемли и гимн мой прими с благосклонным, владычица, сердцем!
Слово мое да не будет напрасным, не дай его ветрам!
Ты, кто отверзла врата для премудрости, к богу ведущей,
Кто укротила гигантов земных богоборное племя,
Ты, кто избегла желаний зажженного страстью Гефеста,
10 Пояс девический свой адамантовый ты сохранила.
Ты, что смогла уберечь уцелевшее сердце владыки
Вакха, на части разъятого силой титанов, и скрыла
В глуби эфира его, и родителю после вручила,
Дабы по замыслу неизреченному отчему новый
15 В мир снизошел Дионис, порожденный отцом от Семелы.
Ты, кто рожденных от страсти всезрящей богини Гекаты
Всех укротила, секирой срубая их главы под корень,
Ты добродетелей силу благую возвысила в смертных,
Жизнь им украсила многоуменьем искусств и ремесел,
20 Силой творящей ума наделила ты души людские!
Ты, что Акрополь имеешь по жребию, холм неприступный,
Символ твоей принадлежности к высшей цепи, о царица,
Землю - пестунью мужей и матерь для книг - возлюбивши,
Ты, поборовши святое желанье отцовского брата,
25 Имя свое даровала земле и ум благородный,
Вот отчего, как память о споре богов, пребывает
Там, у подножья холма, в назиданье потомкам - олива.
Ты возрастила ее, когда Посейдонова воля
На Кекропидов обрушила вал многошумного моря,
30 Хлынул могучий поток, на пути своем все затопляя.
Ты, о богиня, чей лик излучает святое сиянье,
Внемли и дай мне, скитальцу, счастливую тихую гавань,
О, даруй душе моей благосвященных сказаний,
Чистый свет и премудрость, любовь и любовь таковую,
35 Я умоляю, вдохни, дабы силой ее воспарила
К отчему дому душа, на Олимп от земного предела.
Если же я и подвластен ошибкам, как в жизни бывает,
Ведаю сам, что терзают меня прегрешенья, проступки,
Все, что не должно свершать, но свершаю, душой неразумный,
40 Смилуйся, кроткая духом, не дай мне, простертому в прахе,
Стать для недугов готовой добычей, о смертных спасенье!
Я ведь молю об одном - дабы был, о богиня, твоим я!
Членам ослабшим даруй нерушимую крепость здоровья,
Прочь отгони плотоядных болезней печальное племя,
45 Я умоляю, царица, своей амвросической дланью,
О, прекрати непосильные муки страданий ужасных,
В море житейском пловцу, пошли мне спокойные ветры,
Брак и потомство, известность, богатство, отрады веселий,
Гибким умом одари, пошли в испытаниях стойкость.
50 Дар убеждения, шутки друзей, почет у сограждан.
Внемли, о, внемли, царица, молю бесконечной мольбою
В трудный свой час, да слух преклонишь ты ко мне благосклонно!

перевод О.В.Смыки

Афинаида - Евдокия

Надпись, найденная в начале 1980-х гг. при раскопках бань в
Хамат-Гадере

Много чудес небывалых я в жизни своей повидала,
Только какие уста о тебе рассказать бы сумели,
Печь благородная? Кто бы из смертных воспел твою силу?
Можно по праву назвать огневым тебя Океаном, 5
Можно — Пеаном, подателем добрым живительной влаги.
Тысячи волн ты родишь, текут во всех направленьях.
Эта — горячая, эта — холодная, та — посредине.
Вкупе четыре четверки источников ты испускаешь.
Вот «Индианка», «Матрона», «Святой Илия» с «Репентином». 10
Вот «Антонин», «Галатея», «Росистый», а вот «Гигиея»,
Теплый источник большой — и малый теплый источник,
Вот «Маргарит», и «Старая печь», «Индианка» другая.
Вот и другая «Матрона», «Монахиня», вот «Патриарший».
Страждущим всем ты даруешь всегда благодатную силу. 15
Я ж на Создателя-Бога <свое возложу упованье>,
Смертным во благо <навеки подавшего дар благодатный>.

Из поэмы «Киприан и Юстина»
Огненным блеском в очах цветок золотой, благолепен
лик в ореоле волос. Хитон, сверкающий снегом,
стан покрывает Его. Стопой попирает Он землю.
Дерзкий слепец предстал перед Ним, Его перед славой
неизреченной. Великого Господа, богом осмелясь
сам возомнить себя в слепоте, вызывает на битву.
   Перев. Север Г. М.
… И сказал сатана и появилось подобие чудесного сада.
Лес с деревьями, полными спелых плодов и бездной цветов.
И закружились видения, пытаясь разум Его замутнить.
Берегами прохладных озер с побережьем лазурного моря,
легким бризом Его увлекали. Селения, страны
и великие города поставил пред Ним с блестевшими златом дворцами.
И престолы порфироносные, чтобы восседал Он на них.
Но были они лишь тенью и облаком пыли,
рассеялись и исчезли, как дым от дыхания ветра…

Из "Гомеровского центона"
«Слушайте, сонмы несметные наших друзей, человеков!
Смертных, себя насыщающих хлебом, земли поселенцев,
Всех, как живущих к востоку, где Эос и Гелиос всходят,
Так и живущих на запад, где область ночи туманной.
5. Я вам поведаю, что мне в персях сердце внушает.
Чтобы познали вы истинно Бога и смертного Мужа,
Бога, Того, Кто и смертных, и вечных сил Повелитель!
Все сотворил Он на свете: и землю, и небо, и море,
Солнце, в пути неистомное, полный серебряный месяц,
10. Также прекрасные звезды, какими венчается небо:
Видны в их сонме Плеяды, Гиады и мощь Ориона,
Арктос, сынами земными еще колесницей зовомый,
(Той, что всегда обращается, вечно блюдя Ориона);
Птиц быстролетных и рыб, — все то, что в руки дается, —
15. Стаей по взморью блуждающих, пищу себе добывая;
Также дельфинов морских, и тюленей, и многих подводных
Чуд, без числа населяющих хладную зыбь Амфитриты.
Месков представил и быстрых коней, и волов крепколобых,
Львов грознооких, и вепрей лесных, и диких медведей,
20. Тварей различных, которые дышат и ползают в прахе.
Быстро под ними земля возрастила цветущие травы,
Лотос росистый, шафран и цветы гиацинты густые.»

Се Линъюнь

Находясь в области Юнцзя,
с Восточной горы смотрю
на морские волны

Вешними днями
вновь начинается год,

Белое солнце
в облачной дымке встаёт.

Здесь, на вершине,
радостно мне и легко,

Тяжкие думы
все - далеко-далеко.

Быстрые кони
топчут в низине цветы

Или ложатся
спать у крутой высоты.

Рву орхидеи
я на широком лугу,

Дикие травы
рву на речном берегу.

В чаще белеют
ранних цетов лепестки,

В зарослях плещут
воды весенней реки.

Только недолгой
в сердце была тишина:

Грустью внезапной
снова душа смятена.

Не исцелиться
даже волшебной травой, -

Только отшельник
ведает высший покой.

Сажаю туты

Взрастил мудрец
здесь тутовые всходы

И дал садовым
ножницам работу.

Казалось бы, ему
какое дело,

Что будет вдоволь
пряжи у кого-то!..

Всю жизнь мечтая
о благих деяньях,

Стыжусь, что совершал я
их нечасто.

Спешит весенний
благодатный месяц,

Тружусь весь день
на тутовом участке.

Едва приметны
всходы за стеною,

А разрастутся -
не окинешь взглядом.

Река по капле
набирает влагу.

Далекий путь
берет начало - рядом.

Пусть эти туты
вырастут большими,

Душою я
повсюду буду с ними.

Перевод со старокитайского Л.Бежина.

Закат года
Я тоскою охвачен,       никак не усну.
Да и сон не избавит       от горестных дум!
Лунный свет озаряет       снегов пелену,
Дует северный ветер,       и дик и угрюм.
Жизнь куда-то уходит,       не медля ни дня,
И я чувствую:       старость коснулась меня…
Перевод А.Арго

Бао Чжао
...Вдруг нашло печальное раздумье!
 Выезжал из северных ворот,
 Кладбище, где сосны, кипарисы,
 Оглядел с высокого седла:
 Заросло кустарником колючим...
 Говорят, кукушка там живет!
 Говорят, была она когда-то
 Древним императором Шуди...
 Непрестанный крик ее печален,
 Чахлы перья, будто сбрил шутник!.
 Все летает, ловит насекомых,-
 Где в ней след величия найдешь?
 Вероятно, диким, беззаконным
 Был от жизни к смерти переход...
 Жалко мне! И скорбь стеснила горло.
 Рассуждать об этом не могу...
Перевод  А. Адалис

Пою о весне

Расставаться с зимою

и осенью, право же, жаль,

 

Но ничто не сравнится

со светлыми днями весны.

 

Благодатные ветры

еще не приносят жары,

 

А последние заморозки

будто и не холодны.

Перевод Л.Бежина

ИЗ ЦИКЛА "ПОДРАЖАНИЕ ДРЕВНЕМУ"
 Еще не желтеет речная трава у излук,
 А дикие гуси уже потянулись на юг.
 Звенит и стрекочет осенний сверчок у дверей,
 Склоняются женщины ночью над пряжей своей.
 От воинов - тех, что недавно вернулись домой,
 Услышала я о тебе, мой супруг дорогой.
 Как раз на границе сраженье далекое шло,
 И я на восток посмотрела, вздохнув тяжело.
 Одежда и пояс становятся мне велики -
 Я утро за утром теряю красу от тоски.
 От этого участь моя тяжела и горька,-
 Чем ночи длинней, тем сильнее на сердце тоска.
 В шкатулке без дела пылятся мои зеркала,.
 Нефритовый цинь паутина давно оплела...
Перевод  Л.Бадылкина

На тему "Восточные ворота"

Для раненой птицы

смертелен напев тетивы,

Для бедного путника -

звуки мелодий прощальных.

Прощальные звуки

терзают усталую душу,

И он и возница

сидят, обливаясь слезами.

Их лица в слезах,

преисполнено сердце печалью,

Сейчас я уеду,

вновь странником стану надолго.

За краткий постой

не узнать хорошенько друг друга,

Так что говорить,

сколь отлична чужбина от дома!

В далекие дали

повозка все едет и едет,

Сгущается сумрак,

и скрылось вечернее солнце.

Кто здесь обитает,

давно уже мирно уснули,

А тот, кто в дороге,

за трапезу ночью берется.

Средь пустоши

ветер играет осенней травою,

Тем путника сердце

сильнее болеть заставляя.

Мне пищею служат

лишь дикие, кислые сливы,

Одет что в дерюгу,

от холода вечно страдая.

Пусть цинь и свирели

разложены в должном порядке,

Коль скорбью объят -

не разгладишь в улыбке морщины.

Я песнь завел,

чтобы как-то себя успокоить,

Но лишь разбередил

сердечную боль и кручину...

Перевод М.Кравцовой

ПЕСНИ АМЕРГИНА

Гимн Амергина

вихрь в далеком море Я
волны бьются в берег Я
         гром прибоя это Я
  бык семи сражений Я 
             бык утеса это Я
       капля росная это Я
      я прекрасный это Я
    вепрь могучий это Я
          Он в заливе это Я
           озеро в долине Я
            слово бога это Я
        пламя песни это Я
    возглавляю войско Я
    бог главы горящей Я
главы гор сровняет Кто
ход луны исчислит Кто
место солнца знает Кто
стадо Темры кличет Кто
стадо Темры встретит Кто
      песнопенье это Кто
бог путей подземных Кто
ветра речь и речь копья
                Я!

1. Am g;eth i mmuir. ar domni.
2. Am tond trethan i t;r. 1550] {MS folio 12b 40}
3. Am f;aim mara.
4. Am dam secht nd;rend.
5. Am s;ig i n-aill.
6. Am d;r gr;ne.g
7. Am ca;n. 1555]
8. Am torc ar gail.
9. Am h; i llind.
10. Am loch i mmaig
11. Am briandai.
12. Am bri danae. 1560]
13. Am gai i fodb. feras feochtu.
14. Am d; delbas do chind codnu.
15. Coiche nod gleith clochur sl;be. {MS folio 12b 45}
16. Cia on cotagair aesa ;scai
17. Cia d; i llaig funiud grene.  1565]
18. Cia beir b;ar o thig Temrach.
19. Cia buar Tethrach. tibi.
20. Cia dain.
21. Cia d; delbas faebru. a ndind ailsiu.
22. C;int; im ga; cainte gaithe. Am. 1570]

Заклинание Амергина

Эрин я кличу зычно
зычное море тучно
тучны на взгорье травы
травы в дубравах сочны
сочна в озерах влага
влагой богат источник
источник племен единый
единый владыка Темры
Темры племен немало
немало потомков Мила
сила немалая в море
в море владыка Эрин
Эбер Донн заклинаньем
заклинал многомудрость
мудрость супруги Бресса
Бресса жены Буадне
Буадне же это Эрин
Эримон был вначале
начальные Ир и Эбер
Эрин я кличу Эрин!

Перевод В.Тихомирова

СТИХИ ИЗ ЦИКЛА ФИННА

СОН ДИАРМАЙДА

 Сказала Грайне:

Спи-усни, спи-засыпай,
спи, не бойся ничего,
ибо я с тобою — люб мне
сын О'Дубне, Диармайд.

Спи спокойно, я с тобою,
правнук Дубне, стройный муж,
я храню твой сон походный,
благородный Диармайд.

Спи! Да будут светлы сны
тут, где Топран-Тренгорт чист,
где над озером навис
Треншхорн-мыс, как острый меч:

спи, как Фидах спал на юге,—
дочерь Моранна, невесту
Конала из Эмайн-Маха,
он, певец, без страха скрал;

спи, как спал в стране полночной
Финхад из Ас-Риад ясный —
он у князя Фальбе втайне
деву Слайне умыкнул;

спи, как спали на закате
Айне, дочерь Галиана,
с Дубтахом бежавши в рощи,
отчий Дерниш позабыв;

спи, как спали на востоке
дочерь Бинна, дева Койхенн
(Дибранну была невеста),
с честным Дедадом вдвоем;

земли все до Греций дальних
обойди во сне — я буду
здесь, бессонная, на страже;
без тебя же я умру.

Нам разлука — это мука,
как разлука близнецов;
дух без плоти, плоть без духа —
на Лох-Карман случай был.

К нам зачурана дорога —
Кильте оберег оставил
(не умрешь ты — спи беспечно,
не уснешь ты вечным сном):

там не спит олень, трубит,
на востоке он не спит,
стерегут его дрозды
от беды — и сам не спит;

там не спит оленья мать,
не устанет сына звать,
олененка ищет след,
сына нет — и мать не спит;

там не спит среди кустов
птаха, юркий реполов;
там не спит селенье гнезд;
даже дрозд — и тот не спит;

утка толстая не спит,
не на берегу сидит,
не сидит она в гнезде —
на воде она не спит;

там не спит большой кулик,
он летает — слышу крик,
бури брань и ветра стон —
он на страже, он не спит...

{speech Gr;inne}
Cotail bec;n bec;n bec,
;air n; h-ecail duit a bec,
a gille d;a tardus seirc,
a meic u; Duibne, a D;armait.
Cotail-si sunn go s;im s;im,
a u; Duibne, a D;armait ;in,
do-g;nsa t'foraire de,
a meic u; delbda Duibne.
Cotail bec;n (bennacht fort)
;s uisce Topr;in Tr;ngort,
a ;an;in ;achtair locha,
do br; Th;re Tr;nsrotha.
Rop inonn is cotlad tes
degFidaig na n-aird;ices,
d; tuc ingin Morainn b;ain
tar cenn Conaill ;n Chr;ebr;aid.
Rop inonn is cotlad t;aid
Finnchaid Finncha;m Essa R;aid,
d; tug Sl;ine (s;gda rainn)
tar cenn F;ilbe Chotatchinn.
Rop inonn is cotlad t;ar
;ine ingine G;il;an,
fecht do-luid c;im fo thrilis
la Dubthach ; Dairinis.
Rop inonn is cotlad tair
Dedad d;na d;umasaigh
d; ruc Coinchinn ingin Binn
tar cenn Dechill d;in Duibrinn.
A chr; gaile ;arthair Gr;c,
anfatsa 'got forcoim;t;
maidfid mo chraide-se acht s;aill,
monat-faicear re h-;n;air.
Ar scarad ar n-d;s 'ma-le
's scarad lenab ;enbaile
is scarad cuirp re h-anmain,
a la;ch Locha finnCharmain.
L;icfider ca;nche ar do lorg
(rith Ca;lte n; ba h-anord),
nachat-t;ir b;s n; brocad,
nachat-l;ice i s;rchotlad.
{speech D;armait}
N; chotail in dam-so sair,
n; scuirenn do b;irfedaig;
c;a beith im dairib na lon,
n; fuil 'na menmain cotlad.
N; chotail in eilit m;el
ac b;irfedaig f; brecl;eg;
do-gn; rith tar barraib tor;
n; d;in 'na h-adbaid cotal.
N; chotail in cha;nche bras
;s barraib na crann c;emchas;
is gl;rach a-t;thar ann;
gi b; in sm;lach n; chotlann.
N; chotail in lacha l;n;
maith a l;thar re degsn;m;
n; d;in s;an n; s;ime ann;
ina h-adbaid n; chotlann.
In-nocht n; chotail in gerg;
;s fr;echaib anfaid imard
binn fogar a gotha glain:
eitir srotha n; chotail.

ВОТ МОЙ СКАЗ
Сказал Финн из рода Башкне:
Вот мой сказ —
бычий глас,
лето — с глаз,
мраз у нас,

ветра взлет,
солнца сход,
темен свод,
море — лед,

красен куст,
берег пуст,
кличет гусь,
в крике — грусть,

стужа ниц
мечет птиц.
Лед и мраз —
вот весь сказ.

Перевод В. Тихомирова

РЕЧЕНИЯ ОЙСИНА

Настало, О'Кильте, время
бремя влачить скитаний,
фениев племя пало,
мало их ныне с нами.

 При Габаре пал Мак Лугах,—
честь по заслугам! — не мучась:
не в муках он жил, бесстрашный,
а наша печальна участь.

 Я, дряхлый, я, многолетний,
последний из рода Башкне,
не павший в бою невольно,—
о, сколь это больно, О'Кильте!

    Tr;ag sin, a Cha;lte, a chara,
    ;nar thana lucht loingse;
    sinn do sgarad r; ch;ile,
    d' ;is na F;ine, is c;is toirse.

   
    Tuitim thair i cath Gabra
    maith tarla do Mac Lugach,
    sul do b;ad int ;c ;chtach
    acainn go d;rach dubach.
    Acht meise f;in im sen;ir,
    go der;il d';is cach catha,
    do-ch;atar clanna Ba;scne:
    tr;ag sin, a Cha;lte, a chara!

 -----

Длани мои скорчены,
брани мои кончены,—
убылая вода унесла
былые дела и отчины.

Много у бога благости,
да мало убогим радости:
тяжек мне в старости день бытия,
я же знал радость во младости.

Увенчан я был в товарищах
и женщин любил подобающих,
а ныне, увечный я человек,
бег завершил на ристалищах.

Забылось в тоске, что минуло,
разбилось в куски и сгинуло:
частью в камнях, частью в костях,
по счастью, и в горсть мне кинуло.

Ois;n mac Find cecinit

    Ro loiscit na l;ma-sa;
    ro coiscit na gn;ma-sa;
    do-ch;aid tuile, t;inic tr;ig,
    coro b;id na br;ga-sa.
    A-tlochor don D;ilemain,
    f;ar sochor co s;irmedair;
    fata mo l; i m-bethaid tr;aig;
    ro b; ;air co h-;illemail.
    Rop-sam ;ille airechta;
    f;ar mn; t;ide tabarta;
    n; tl;ith a-t; ic tr;al don bith;
    ro sc;ich mo rith rabarta.
    In br;ar;n becc brisi-siu
    don tr;ag;n tr;ag troiscthi-sea:
    m;r ar cloich de, m;r ar cn;im,
    m;r ar in l;im loiscthi-sea.

 -----
Рыжих не стало
кудрявых волос,
серой щетиной
череп зарос,

 серым, как иней,
главу обнесло —
лучше бы черным,
как вранье крыло;

 жен не имаю —
не нравлюсь я им,
стал я седым —
уж не быть молодым.

    Do b;dussa ;air
    fa folt buide chas,
    is n;ch fuil trem chenn
    acht finnfad ferr glas.
    Robad luinne lem
    folt ar dath in f;aich
    do thoidecht trem chenn
    n; finnfad gerr l;ath.
    Suirge n; dluig dam,
    ;ir n; mellaim mn;;
    m' folt in-nocht is l;ath;
    n; b;a mar do b;.


Перевод В. Тихомирова


Источники
Издания:
Библиотека всемирной литературы. Том 1. Поэзия и проза Древнего Востока.М."Художественная литература". 1973
Библиотека всемирной литературы. Том 4. Античная лирика. М."Художественная литература". 1968
Сайты:
Поэты Древней Греции и Рима. Лучшие стихи о любви.
Владимир Тихомиров.
Не полное собрание сочинений.