Звезда мечты

ЗВЕЗДА МЕЧТЫ
Дочери Ирине

Глава1

Давно ушёл нежданный гость,
А он, взволнованный, стоял
Всё у окна, словно сбылось,
О чём так жадно он алкал,
Он, Муравьёв. Он знал себя,
Умел он радость погасить,
Словно бокал, чуть пригубя,
Хотя душа пpocила пить;
Скрыть её жажду от иных
Намёком, взглядом, позой всей
И от врагов, и от друзей,
От проницательности их.

Но вот сейчас, с самим собой,
Он словно распустился весь,
Размяк, разнежился душой,
Хоть пой или о славе грезь.
Да только слава – грезь не грезь,
Но не даётся, хоть убей,
Не та напыщенная спесь,
Чтоб кто-то поклонялся ей,
Иная слава... Рассуди,
Ведь ты и в детстве был умён.
Зачем она? Их пруд пруди,
России доблестных имён.

Зачем же рваться в их ряды
И гнать себя, как скакуна,
Через барьеры, ведь она, –
Их слава, – тяжкие труды?

И так ты славен, ты – герой,
Бил турок, помнит твой клинок
Адрианополь; не игрой
Был и Кавказ – кровав, жесток.

А как с прострелянной рукой
Сполз под Ахульго ты с седла
И, раскалённый до бела
Азартом боя, рвался в бой,
Словно пленённый сокол ввысь...
Стал генералом в тридцать два.
Не славен ли? И голова
Полна идей. Да ты гордись,
Гордись, что злато эполет
Потяжелей свинцовых гирь:
Ведь государь тебе Сибирь,
Да, всю Восточную Сибирь, –
И это в тридцать восемь лет! –
Вручил – не шуточки, тащи,
Ты губернатор, а Сибирь –
Такая мощь, такая ширь! –
Тащи, натуживай хрящи.

Сменил он Руперта, старик
В завидном кресле преуспел,
Его великосветский лик
Усталым выглядел от дел.

Умел он и ловить мышей:
Ему сибирские дельцы, –
Где у верёвочки концы? –
Набили золотом кошель.

Какая слава тут? Не то...
Ну губернатор – был и нет,
И кто добром помянет, кто
В летящей колеснице лет?

А только есть на свете след
Такой, что светится в веках,
Ему забвенья в мире нет,
Звучит на разных языках.

О том напомнил Невельской,
Он тлящий уголь распалил,
И о какой прибыток сил
В душе, овеянной тоской!

А как предстал...– Светлейший князь
Мне поручил явиться к вам. –
Он говорил, и взгляд, лучась,
Как бы сопутствовал словам.

— Иду в Камчатку с грузом я, –
Там в вашем веденье порты, –
Давно желанные края,
Восторг мальчишеской мечты.

Там тайна, разгадать её
Необходимо, там Амур –
Из Забайкалья водный шнур
До океана. Вороньё
Уже слетается туда,
Немало жирной там еды,
Куда ни глянь – её пуды,
И ищет место для гнезда.

Американцы бьют китов,
И англичане целят глаз
В лиман, и там,не ровен час,
Войдут в Амур, им от портов
Китайских, – там у них торги,–
Рукой подать; и с носом мы
Останемся, и – ни ноги
Не будет нашей там, хромы
Уйдём, и плакала Сибирь:
Оттяпают... – И Муравьёв, –
В душе вселенский богатырь, –
Перебирал вердикт царёв,
Как царь напутствовал: берись
За дело цепко, Муравьёв,
Да с откупами разберись,
С акцизами... Таких краёв
В России нет. Камчатка вон...
Когда и кто туда долез
Из губернаторских персон?
За шиворот себя б... да вес
Не позволяет. – Доберусь.
–Амур не трогай, мели там.
Полазили по тем местам,
Пустое дело – в небе гусь...
Пролива нет и входа нет
Для кораблей, зачем он нам,
Такой Амур, к тому же там
Китайцы, только сунься – бед
Не оберёшься, весь бассейн
До Удского острога – их.
Молчат покуда – так не сей
Вражды, чтоб было для двоих
Не тесно... Есть у нас Аян,
А главное – Камчатка есть,
А значит, выход в океан.

Амур заманчив, ну а лезть
Туда не стоит, входа нет... —
Так Муравьёв перебирал
Наказ царя, и весь секрет, –
И это понял генерал, –
Пролива нет, а капитан
Всё говорил: – Aмур-то — наш,
Немало мы сварили каш
На берегах амурских; там
Поярков с зейской стороны
Прошёл его насквозь и дал
Отписки ценные, не мал
Был труд; и мили скреплены
Костями русскими, давно, –
Два века минуло, – травой
Все проросли, на тризне той
Вино-то было солоно.

Повёл Хабаров казаков,
Он был умён и в деле хват,
Не наживал себе палат,
Но славен в памяти веков;
Он инородцев обложил
Посильной данью и царю
Словно сказал: бери, дарю
Амур-реку; напрягом жил
Казацких и огнём души
Он каждой каплею вспоён,
Бери же и дела верши,
Святой Руси послужит он.

Он наш, Амур! Хабаров там
Ходил с казаками не зря,
Подвёл он под руку царя
Аборигенов, по пятам
Пошли за ним сибиряки,
Станицы ставили... Он наш,
России без Амур-реки,
Коли кому её отдашь,
Туда, в Восточный океан,
Заказан путь; и рыщут там
Американцы, а лиман
Английским винтовым судам
Давно покоя не даёт,
Войдут, посты поставят и –
Прощай, Сибирь: возьмут они,
И их никто не сковырнёт.

– Да как они войдут в лиман,
Доказано, прохода нет?
– На картах, коим сотни лет,
Есть вход и выход в океан;
Не полуостров Сахалин.
Я долго голову ломал,
Перевалил сомнений вал,
Но вывод всё-таки один;
России надо брать Амур,
Посты поставить и тогда
Уже не сунутся туда
Ни англичанин, ни маньчжур.

— Но там китайцы... – Нет пока,
Граница определена
До Сунгари, а вся река
С бассейном, целая страна,
Трактатом Нерченским с тех пор, –
А пробежало двести лет, –
Не разграничена; вдоль гор
Идёт Хинганских, а хребет –
Туда, до моря,мол... Куда?
Какого моря? Тёмный лес.
Не взяли на себя труда
Для изучения тех мест
Не мы и не они... Иду
Туда на транспорте «Байкал»,
Давно я повода искал,
И выйду в будущем году;
И наконец-то цель близка,
Хочу я отщипнуть в пути
От кругосветного броска
Три летних месяца, идти
Придётся быстро. Примут груз
И – к Сахалину, но нужна
Инструкция на опись, уз
Иных не будет, тут важна
Поддержка ваша. – Я готов
Содействовать, и ваш порыв –
Пролить на вахте сто потов
И всё-таки найти пролив,
Он — благороден… — Светел, чист,
Как на ладони, виден весь,
Возвышенный идеалист,
И хитрость низкая, и лесть
Ему противны... – Думал так,
Когда расстались, Муравьёв
О Невельском. Себя ж в кулак,
Счастливый ставленник царёв,
Умел сжимать, гордился тем,
Что мог повеливать людьми,
Где надо, был и сух, и нем,
И добр, и ласков, как с детьми;
Или опять же, надо где,
Был властен, нетерпим, жесток,
Упрямо шёл к своей звезде, –
Желанью славы, – сей порок
Он сознавал, но совладать
С собой не мог, таким рождён,
Быть повелителем, вождём:
За ним, за ним стояла б рать.

И вот сейчас глядел в окно,
Шёл от Невы морозный смог.
Да, Невельской... зажечь он смог,
Не всякому оно дано,
Такое свойство, чтоб вскрылить
Полёт мечты, – а он вскрылил,
Словно бальзам на рану лил,
Хотелось петь, хотелось жить!

Он понял: у него в руках
Та птица, что поймать не мог,
Она скользила в облаках
Его мечты, и тяжкий вздох
С годами рвался из груди:
Проходит жизнь, а дела нет
Такого, чтоб зажёгся след...
Теперь раздумья позади.

Желанный час его настал,
И словно бы дышал он им,
И драгоценный сей кристалл
Преподнесён был Невельским.

Великосветских сплетен гнусь
Его завистливых врагов,
О-о, зашипят... «Но я добьюсь
На опись устья, берегов,
Добьюсь согласия царя
На поиски пролива, пусть
Шипит завистливая гнусь...
Нет, Невельской, не зря, не зря
Мы встретились, судьба свела.
Удачи, ветра в паруса,
Пусть обойдёт тебя гроза,
И – на великие дела».

Ушёл нежданный гость, а он
Глядел в окно. Исаакий в нём,
Казалось, плыл с угасшим днём
Во тьму громадами колонн.

Глава 2

Его величество — атлет,
И торс, и плечи силача,
Высок и строен, как свеча,
В мундир затянут, эполет
Струится золотом, глаза,
Как голубое небо в зной,
Но не сияют лучизной,
Словно эмаль, их бирюза –
Спокойны, холодны... Шаги
Тверды, очерчен мягко рот,
Встаёт с постели с той ноги,
С какой захочет, ест и пьёт
Со вкусом, плотно, от души,
Вид молодецкий, но и строг,
Слепил его на совесть Бог,
Не наследил, не накрошил.

Сейчас ходил он взад-вперёд
В раздумье, от стола к столу,
И медленно, как будто брод
Нащупывал ногою... – Ну,
Что скажешь, Меншиков?* Сиди.—
А сам ходил, а у стола, –
Там все российские дела, –
Светлейший князь. В его груди, –
Хоть царь и знает – в доску свой, –
Волненья тянет ветерок,
Но сам он – опытный игрок,
Начальник штаба и морской
Министр. – Губернатор прав,
Ваше величество, порты,
Как и для западных держав,
Нужны России, их флоты,
Как волки рыщут , бороздя
Восточный океан, а мы,
Коль раньше не вобьём гвоздя,
Упустим время, кутерьмы
Не оберёмся. Муравьёв,
Ваше величество, не зря
Бьёт в колокол... – Но будет рёв,
Ведь ты же знаешь, лично я
Рукой вот этой начертал
Амур оставить, хода нет
Морским судам, так на черта
Он нам, а ввяжемся и бед
Понахватаем; там Китай,
У Нессельроде* факты, там
Посты их, и соваться нам
Не следует, на ус мотай
Всё это, Меншиков, – и царь
Блеснул в него эмалью глаз, –
Они там поджидают нас
С объятьями… — И государь
Всё так же продолжал ходить, –
Сиял навощенный паркет, –
Ходил и размышлений нить
Тянул: « Я ж говорил, так нет,
Полез в Амур, ну Муравьёв,
Прижал заводчиков, навёл
Порядок с приисками, подмёл
Растратчиков и до краёв
Добрался тех, где хода нет
Морским судам... Но разреши,
Дай утолить порыв души
Его избраннику, проект
Инструкции на опись мест
Неведанных прислал... Порты...
Всё хочет за один присест...
Но погоди, ведь сам же ты
Давал задание искать
Удобных гаваней и вход
В Амур. Там иностранный флот
Всё рыщет, как голодный тать».

И царь раздумывал, шагал,
События до мелочей
Перебирал, и их ручей
Бежал, и медленно нога
Ступала по паркету; да,
Давал задание найти,
Коли возможно, те пути,
Которые ведут туда,
В Амур: какие корабли,
Какого ранга могут там
Курсировать и нужно ли
За те края бороться нам.

Он Нессельроде поручал,
Не мешкая, дать делу ход
Через Компанию*; и тот,
Обдумав, не рубил с плеча.

С бароном Врангелем*, – тот был
Главой Компании, – они,
Не тратя понапрасну дни,
Изрядный проявили пыл.

Пошёл на бриге «Константин»
Гаврилов, опытный моряк,
Лавировал и так и сяк,
Но не заладилось, глубин
Для океанских кораблей
Не находил: туда-сюда –
На банке банка, средь мелей
Запутался – не та вода.
И канцлеру пришёл ответ
От Врангеля: Амур закрыт
Для кораблей – прохода нет,
И весь он мелями забит.

А хорошо бы как: вези
Спокойненько в Камчатку груз
Не вокруг света, а с близи,
Из Забайкалья, и ни уз,
И никаких забот; она,
Камчатка, – как зубная боль,
Всё ноет, ноет, не до сна,
А тут – на блюдечке, изволь.

Но входа нет, такой вердикт
Дал окончательно барон,
И сам он, Врангель, в дело вник:
Амур закрыт со всех сторон.

И вот тогда хозяин, он,
«Амур оставить» – заключил.
Зачем он нужен, раз ключи
Не подошли – везде заслон.

Но Невельского тут даёт
Неугомонный генерал,
Вот он-то, мол, растопит лёд,
Уверен, о таком мечтал.

Не чужд романтики людской,
Ну Муравьёв... – Скажи-ка, князь,
Как у тебя он, Невельской,
И что он, не ударит в грязь?

— Моряк отличный, он сейчас
Экватор пересёк, бежит
Да так, ажно трещат гужи,
У Муравьёва верный глаз.

До срока транспорт будет там,
Ваше величество, ваш сын,
Властитель флота, Константин,
Взлетал, как белка, по вантам, –
Хлебал похлёбочки морской, –
Над палубою зависал,
Крепил надёжно паруса,
Командовал им Невельской.—

Царь улыбнулся: – Помню, да,
Был Литке, воспитатель, рад...
–Ему готовили фрегат,
А он – на транспорт и – туда,
К мечте, в Камчатку... – Ладно, вот
Инструкция, и мой ответ:
Послать в Особый комитет,
Пишу: «желательно», поймёт,
Надеюсь, граф, а ты держи
Позицию. Таков мой сказ.
Проверим и твои гужи,
И верный муравьёвский глаз.

Глава 3

Граф Нессельроде восседал,
Как Бог, за письменным столом.
А был-то он росточком мал,
Но канцлер, – шутка ль, – о былом
Частенько думал среди дел,
Вальяжно в кресле развалясь,
Собой доволен: деньги, власть,
Вниманье женщин… Да, умел
Вертеться карлик при дворе,
Два императора при нём
Ушли из жизни, значит, трём
Служил и служит он в дыре
Российской. Всё равно кому
Служить, Европе бы, но –ax! –
Скупа она, не тот размах
Его практичному уму.

Он, немец, знает: русский – мот,
И неотёсан он, и груб,
Но горд, подобострастно в рот
Не смотрит; нет, не сваришь суп
С таким, и ясно видит рвань
На заднице Европы он,
В Россию нищую влюблён,
Как пташка в утреннюю рань.

Свари с ним суп... Но Петербург…
Брильанты, золото дворцов…
От них захватывает дух,
Для благородных хитрецов
Таких, как он, блаженный рай,
Ты только голову имей
И струны мыслей и идей
Себе во благо подбирай.

Но вот посыльный и пакет.
От государя! И он весь, –
Куда девались блажь и спесь,–
Весь подтянулся, даже свет
Пошёл мурашками в глазах.
Прочёл – запрыгали виски,
И весь согнулся, словно в пах –
Пинком, и голову – в тиски.

Опять Амур! А он-то как
Победу праздновал с послом
Английским – устрицы, коньяк...
Как ловко он пустил на слом
Амурскую проблему. Царь
Сам начертал: её закрыть,
И кто ж посмел в такую прыть
Пуститься и опять, как встарь,
Копать всё ту же яму там,
Где перекопано; они ж
Такой в патрон всадили пыж
С бароном Врангелем, чинам
Иным не вытащить, к тому ж
Компания спокойна, в ней
Есть пайщики среди друзей,
И не один солидный муж
Отплатит щедро. Лишний шум,
Возня – зачем? Подальше, мол,
От глаз властей... Ну а посол
Английский скорчится... От дум
Кружило голову, с послом
Они давно – на брудершафт,
Он щедр, посол, к нему душа
Тянулась, и к веслу весло
Меж ними сразу подошло;
И тот прозрачно намекал
Не шевелить Сибирь... пока,
Ну а потом,– куда ни шло, –
Покажет время. Уяснил
Он, немец, линию, и гнул
Её прилежно, и возни,
Чуть только отдалённый гул
Послышится, – не допускал;
Искусно отвлекал царя,
И замыслов сбивал накал
Лишь только кто, мечтой горя,
Взывал к открытиям; и что ж –
Вердикт «желательно», да то
Читай, – словно у горла нож, –
Как «обязательно», так кто
Сознание перевернул
У самого государя,
На чей он соизволил стул
Присесть? И всё, выходит, зря,
Зря он, всесильный граф, внушал
Государю, что, мол, туда,
В холодную Сибирь, спеша,
Мы столь угрохаем труда
И средств, что разорим казну.
И там Китай, пока молчит –
И хорошо. Задень-ка, ну,
И вскинется, поднимет щит.

И на Амуре там посты,
А в устье крепость, и пока
Спокойно движется река,
И нам спокойно; и пусты
Все басни про амурский шнур
И выход по нему в моря,
В песках теряется Амур,
А значит, суетиться зря
Не стоит; с турками бы нам
Дела уладить, и нужны
России, – были бы дружны, –
Париж и Лондон; ну а там
Пустыня, тундра, мерзлота,
Для каторжан Сибирь – мешок,
Вспори его – и вгонят в шок,
Ты только выпусти кота.

Ещё торговля в Кяхте – чай,
Оттуда цибики идут,
Казну питают. А свернут?
Да нет, её ты раскачай,
Сибирь, – не оберёшься бед,
Молчит – и ладно, ведь она –
Заслон, природная стена,
Тайга и тундра – хода нет.

И царь внимал, но вот поди ж –
«Желательно» – вертись винтом…
Так кто же из патрона пыж
Так ловко выдернул? Он – кто?
Неужто Муравьёв? Он там
Ворочает, чины шерстит,
За ним доносы по пятам,
И их – как семечек в горсти.

Но царь доволен. Наконец,
Там есть хозяин – так сказал.
Да, Муравьёв затмил глаза
Государю. Выходит, спец
Сей выскочка, сработал как!
Сумел внушить царю, и тот
Вновь указание даёт
Искать пролив, и уж моряк
Идёт, – какой-то Невельской, –
К открытию. Сумел, сумел,
И всё в обход, всё за спиной
Министра иностранных дел –
Его. Да это же плевок,
Не в глаз, а в душу – не утрёшь,
Министра ставят ни во грош.
И от волнения он взмок,
Вспотел. Ну что же, государь,
Благодарю за щедрый дар,
Я принимаю ваш удар
И подчиняюсь, как и встарь.

Глава 4

Всё ближе цель… Такой размах.
Два океана позади,
И вот счастливый вздох груди –
Гавайи.Тут, на островах,
Возьмут провизии, воды
И – на последний переход.
Апрель, во всю цветут сады
Тут, в Гонолулу. Новый год
Под боком Огненной Земли,
Затянутых туманом гор,
Встречали в дождь. Прошли мыс Горн,
Его боятся корабли.

Но нет, «Байкал» не дрогнул, и
Ударил в борт его волной
Великий Тихий, а вдали
Чилийский берег за кормой.
Вальпараисо – чудный порт,
Магнолии, каштаны... Но
Камчатка ждёт его давно,
Передохнули и – на борт.

И вот Гавайи, южный рай,
Они в цвету, ну, капитан,
Расслабься чуть и отдых дай,
Дожди, и грозы, и туман
Давно остались за спиной
В Атлантике; а тут, гляди,
Тепла и солнца – пруд пруди,
И воздух нежной пеленой
Словно окутывает... Дай
Команде отдохнуть, она
Штормами спаяна, сильна,
Не подвела тебя,и май
В Камчатке встретит вас, как ты
Вынашивал и намечал;
И Петропавловский причал
В пылу счастливой маяты
С разгрузкой судна будет рад
Обнять, ведь вы с материка,
А путь-дорожка нелегка,
И выше нет тебе наград,
Чем взгляды радостные глаз;
Они и там, на склоне лет,
В душе твоей чудесный след
Запечатлят, и ты не раз
Им улыбнёшься в тишине
Воспоминаний; ну, моряк,
Потешь себя, ведь ты, никак,
Счастливый, – даже и вдвойне, –
Ты кругосветку отмахал.
Да как! Больных – ни одного,
Корабль блестит, ну, каково?
Матрос твой стоек и удал,
Здоров и сыт, обут, одет –
С иголочки, как на парад,
С тобою, капитаном, рад –
На праздник и в горнило бед.

В Атлантике, – забыть ли дни? –
Там, у Фолклендских островов,
Корабль, – о боже, сохрани, –
Как щепочку, в бездонный ров
Швыряло с гребня; и стонал
Весь корпус, но держал штурвал
Сам капитан, а ветер гнал
За валом вал, за валом вал.

Да, было... Но упрямо шли
И отдыхали не в портах,
А в Тихом, на его волнах,
И всё – туда, на край земли,
Туда, в Камчатку; и сейчас
Они в базарной толкотне
Тут, в Гонолулу, битый час
Снуют... Подобные луне,
Мулатки гибкие скользят,
Чуть задевая их плечом,
Метнёт в тебя игривый взгляд –
И забываешь, что почём.

И не понять чужую речь,c
На пальцах всё – четыре, пять...
И всё бы спрашивал опять,
Лаская взглядом бронзу плеч.
Король Гавайских островов,
Камеамеа, дал приём
Для офицеров, и на нём
Обилье было тёплых слов
О дружбе, о любви... Но в путь,
Камчатка милая – вот-вот,
Быстрей бы на неё взглянуть,
Всего-то в месяц переход.

И вот идут, и за бортом
Земля и покрывала гор,
Они, куда ни кинешь взор,
Заснежены; с открытым ртом
Гляди на дикую страну
Вулканов, белых покрывал, –
Ты очарован, ты в плену, –
Словно таинственный кристалл,
Они сияют вдалеке
Алмазами; но моряки, –
Они, как борзые, чутки, –
Улавливают в ветерке
Дыхание норд-оста, и –
Наплыл туман, пошёл снежок,
Сильней, и бухту заволок
Завесой мутной; но вошли
Наутро смело, город ждал,
Он высыпал к причалу весь.
Им провианта – кто бы дал,
Но вот – ура! – он есть, он есть!

А бухта... – да какой моряк
Её не сможет оценить? —
Красавица, и так и сяк
Взгляни, а золотая нить
Восторга, как струна, звучит,
И отклик сердца вторит ей.
Мечта – не бухта, и о ней,
Как в детстве, грезить бы в ночи.

Да только нет, не хороша:
Её заковывают льды,
И от невидимой узды
Чуть теплится её душа.

На юг, на юг материка
России надобно идти.
Где вольная Амур-река,
Где Сахалин и где пути,
Пока неведомы – на юг;
Туда, к корейским берегам,
Не где-нибудь, а только там
Искать, и чтобы пыл не тух,
Искать, искать, ведь там вблизи
Китай, Япония, порты,
Торговля там; а то вози, –
Чаи из Кяхты из одной
На конной тяге, нет – туда,
На юг, где рынки, города
И где пустынною стеной
Стоит тайга… И там искать
Такую гавань, чтобы горд
Был ею, – эка благодать! –
И там поставить главный порт –
Окно в Восточный океан,
Тогда Россия встанет там
На обе ноги, и капкан
Ей не грозит… Так капитан
Любуясь бухтой, размышлял...
Начальство встретило, обняв:
– Ну, наконец-то, груз не мал...
А он, волнение уняв,
Вскрывал,– спокойно, Невельской, –
От губернатора пакет;
О ней он думал день деньской,
Но нет её, о боже, нет.

Инструкции на опись нет!
А как мечта его? Он с ней
И засыпал... В бредовом сне
Не наплывает злобней бед.

Но лишь без подписи царя
Есть копия, и Муравьёв
Заранее послал её,
Чтоб подбодрить... Ну нет, не зря
Он шёл сюда... И не один
Он здесь…В каюте у себя
Собрал он офицеров: – Мы,
Господа, без кутерьмы,
Досрочно, – нам до сентября
Назначен срок, сегодня – май, –
С заданьем справились, и шли
К тому ж сюда, на край земли,
На опись берегов; а край
Пока неведом, Крузенштерн
За малым временем не смог,
Хоть и маршрут его был верн,
Зайти в лиман, пока итог
Так и неясен, как и вход
В Амур; огромная река,
А не войти, вопрос пока,
Где устье и куда идёт
Амур? В инструкции узнать
Нам велено, и вот она,
Но подписью не скреплена
Его величества; как знать,
Что ждёт нас, – это же запрет,
Нарушь его, – но я решил, –
И выхода иного нет:
Веленье долга и души, –
Идти на опись. Только я
Несу ответственность, беру
Всё на себя – стезя моя...
– А нам что, прятаться в нору?
И неужели, капитан,
Могли вы усомниться в нас?
Да за Отечество сейчас,
Хоть и на плаху... – Ни один
Из офицеров ни на миг, –
Порыв един и дух един,
Обнял, расцеловал бы их, –
Не колебался и был рад
Служить Отечеству – идём
На опись! И иных наград
Мы от Отечества не ждём.

Глава 5

Ну, наконец-то, вот она,
Всё так, и с подписью царя
Инструкция, взята стена,
Доволен Муравьёв, и зря
Терять минут не допускал;
Сработал князь, и он вот-вот, –
Уж наступает твой черёд, –
По рекам, тундрам, мимо скал
Идти в Камчатку, а пока –
Ни дня терять. – Гони, гони,
Мой Миша, стёжка далека,
А ночи коротки и дни,
Но нам счастливый жребий дан,
Доставь инструкцию, идёт, –
В Аваче будет он вот-вот, –
«Байкал», гони, штабс-капитан.

Я – следом, лишь разгонит май
На Лене льды, и буду там.
Ты Невельского обнимай
За нас обоих, и я сам
Потом прижму его к груди.
Ну всё, гони, мой юный друг,
Счастливого тебе пути.
И знай, нам не пристало мух
Ловить, трудяги мы, борцы...
Ну, с Богом... – Велика Сибирь,
Но вот во все её концы,
Во всю распахнутую ширь –
Ошеломляющая весть:
Сам губернатор едет к ним
С ревизией, да ни с одним,–
По пальцам можно перечесть, –
Такого не было, а тут
С ревизией; и всё кругом
Задвигалось, к пути несут, –
Из глухомани-то бегом, –
На лодках, на телегах, вскачь, –
Прошения: обиды, боль;
Он им – словно больному врач,
«По правде, батюшка, изволь
Нас рассудить...» Хлеб-соль несут,
К заискиваниям он глух,
И тут же при народе суд, –
Дрожи, чиновник, – голос сух
У губернатора; умён
И строг начальник, а чины
Их, местные, – лишь взглянет он, –
И не укрыться от вины.

Три дня в Якутске – и верхом
К Амгинской едут слободе.
Как едут – лучше бы пешком,
Болота, мхи... дорога где?

Вот тут когда-то стлали гать,
Нащупать лошади бревно, –
А под копытами оно
Скользит, – не просто, и сломать, –
Раз плюнуть, ногу и бредёт...
А человек? Он весь в огне:
Мошка терзает – в нос и в рот,
За пазухой и на спине,
На животе – везде она,
И тело всё огнём горит,
Так жжёт – рвануть бы динамит
И – в преисподню, и – хана.

Но вот Охотск, и потом вся
Дорога вышла, словно в свал
Её. Волнение гася,
Был в форме и рапортовал
Начальник порта. Он не горд
Своим хозяйством, капитан,
Ничем не взял Охотский порт,
Сам неказист, ветра, туман...

Вся акватория – гуляй,
Открыта, мели тут и там,
Раздолье северным ветрам,
Разгрузка в море… нет, не рай
Охотский порт, убрать давно
Его хотят, да всё никак,
И проклинал его моряк
По-русски, как заведено.

Вот Муравьёва бы сюда...
И он пришёл и поглядел,
Уж два столетья борода
Проклятий тянется, а дел –
Наплакал кот. – Штабс-капитан
Корсаков, как? В Камчатке? – Нет.
Не дали льды, попал в капкан,
И чуть очистился просвет,
Ушёл на боте, чтоб найти
«Байкал» и выполнить приказ,
И нам сказал, что вы в пути,
Поэтому мы ждали вас.

«Кадьяк» — постройки местной бот,
А вам идти на «Иртыше». –
И Муравьёв огруз в душе,
Ушёл в Авачу. Вот он, порт.

Десяток домиков пока,
Но бухта – чистая слеза
В оправе гор, для моряка,–
Как для орлана небеса,
Дарована самой судьбой
России; к берегу, сюда,
Свободно подойдут суда
Грузоподъёмности любой.

Авача... Вот он, главный порт
В Восточном океане, рей,
Российский флаг, – и ни борей,
Ни ураган, да ни сам чёрт
Не страшен гавани такой,
А берег-то пока уныл…
И у начальника спросил:
– Доставлен груз? Где Невельской?

— Двенадцатого мая был, –
Мы ждали осенью, – у нас,
И груз доставлен. Первый сорт,
Всё так и радовало глаз –
И провиант, и сукна... порт
Не видывал такого; ждал
Инструкции на опись, но
Был временной отрезок мал,
Ушёл. Видать, не суждено
Дождаться было... – И куда?
– На север Сахалина курс.
Спешил. Я обработал груз,
И он ушёл... – «И мне – туда», –
Подумал Муравьёв, он знал,
Что не иначе – только так
В таких условиях моряк
Поступит, но... – каков финал?

Без указания царя...
Но он бы не был Невельским,
Таких вот и зовут моря,
И рад, и рука в руку с ним.

Идеалист, такие вот
Летят вдогонку за мечтой,
И он за ней, за птицей той,
Да хоть на смерть, на эшафот.

И Муравьёв на «Иртыше»
Идёт за ним на Сахалин,
Тревога теплится в душе:
Пока что комом первый блин
С инструкцией... а порт – туда,
На петропавловский причал,
Охотск – не то... Волну качал
Попутный ветер, и вода
Лучилась зеленью, глядел
На волны, щурясь, генерал,
Глядел, а дух его пылал
Неутолимой жаждой дел.

Глава 6

И вот по курсу Сахалин.
И Невельской глядел в трубу
Подзорную: ни гор, долин
Не различить пока, губу
Покусывал и всё глядел,
Полоской мутною вдали
Земля виднелась. Остров ли?
И выдался ему удел
Поставить точку в деле сём –
Его завидная судьба,
Пока ж подзорная труба
Не говорила ни о чём.

Он чувствовал: стучат виски
И сухость обметала рот,
Но,вроде,берега низки,
Они проявятся вот-вот.

Вдоль Скандинавии ходил,
Неаполь, Мальта, Лиссабон,
Залив Бискайский мерил он
Холодным взглядом, и в груди
Нигде не ёкнуло, а тут
Полоска синяя роднит.
Седой ли высится гранит,
Или корявые растут
Берёзки, тундра ли, пески?..
И отчего же он, моряк,
Комки глотает, и никак
Не угомонятся виски?

Идёт «Байкал», идёт туда,
К той широте, где Крузенштерн, –
И курс по карте его верн, –
Увидел, как бурлит вода
И пенится... Да это бар, –
Подумал он, – большой реки.
И адмиралы-старики,
Как будто их сморил угар,
Не усомнились; только он,
Ещё тогда гардемарин,
Иное думал, им не в тон:
Не полуостров Сахалин.
Была у мальчугана страсть, –
Её никто не прививал, –
Дана от Бога. Словно вал,
Катил в душе, и жадно, всласть
Он всё читал и день, и ночь,
И оттащить его от книг, –
Не спать, не есть, не пить без них,
Уж знала матушка – невмочь.

В библиотеке дяди мог, –
А дядя, старый адмирал,
И карты древние давал, –
Сидеть до полночи; дорог,
Земель невиданных и гор,
Морей и бухт, и островов,
И не открытых до сих пор
Немало. Да он был готов
Бежать туда... Как шли они,
Дежнёв, Москвитин... «Скаски» их
Чудесней сказок, всякий миг,
Рискуя жизнью, ночи, дни
Шли на восток... Хабаров, тот
К Амуру вышел вожаком
Казаков, их в походе том
Ждала удача; солон пот
Пролит и кровушка не зря,
Победный клич их огласил
Округу всю; под длань царя
Во славу матушки-Руси
Амур с землицами они
Поставили – бери, владей;
Мол, был Хабаров Ерофей
С казаками, да сохрани
Добыток их и имена,
Святая Русь... И так легли
С могильной горсточкой земли
В душе седые времена,
Что он, подросток, пo ночам
Всё грезил ими, будто там,
Где путь дощаникам, плотам
Открыт, как солнечным лучам,
Он по волнам ведёт фрегат,
И ветер стонет в парусах,
И не страшны ни шквал, ни град…
А просыпался утром – «Ах!»

И вот сейчас идёт туда,
Где виден бар большой реки.
Светает жиденько, звезда
Сочится в небе... Не мелки
Глубины, шлюпка впереди
Маячит, поднимая лот,
Вон перебой воды, гляди,
Подплясывает; даже вброд
Пройдёшь, казалось, и шумлив
Тот перекат, кипит волной.
Откуда там такой сулой?
Но прояснилось: это слив.

Речушка с острова бежит
Струёй из озера и тут,
С течением свиваясь в жгут,
Волну взбивает и крушит.
z
А Крузенштерн предположил:
Уж не Амур ли протянул
Сюда одну из водных жил,
Мол, устье где-то тут... Взглянул
Попристальней бы да не мог:
Был связан временем, и вот
Он, Невельской, подвёл итог:
Тут устья нет. И снова лот
Бросает шлюпка, и за ней
Идёт «Байкал», забрезжил мыс
Елизаветы, вот он, близ,
И всё видней, и всё видней,
Вот обогнут; и курс иной –
На запад, мыс Марии вон,
Прошли легко, как под уклон,
И вдоль черты береговой –
На юг, лиман Амура там,
Наткнулись на залив Байкал, –
Назвали так, – а свой «Байкал»
Идёт на юг. Да тут китам
Раздолье! То один фонтан,
То сразу два, жирует кит...
Но вон – о господи! – лиман
Вдали, как олово, блестит.

И новый курс – к материку,
Поближе к берегу и – стоп.
Ну Невельской, вот так, лоб в лоб, —
Лишь раз бывает на веку, –
Сойтись – да ты её найди! –
С великой целью, чтоб – держись! –
Так озарила твою жизнь
И так засела бы в груди,
Чтобы о ней последний вздох
На смертном одре – и уйти
По бесконечному пути...
Ты, капитан, такое смог.
Не золотых искал ты рун,
А шёл к мечте, и вот – о миг! –
Перед тобой весь мир затих:
Вот-вот смычок коснётся струн.

Глава 7

То глубина, а то и мель
Нежданно вылезет в отлив,
То ветер, – или боязлив? –
Свернёт с дороги, а досель
Попутным был, а то сулой
Над банками морщинит гладь,
И парусник давай вилять
Туда-сюда, как сам не свой,
Но вот глубины. Встали тут
На якоре, им шлюпку бы,
Но паровую, мелей лбы
Тогда нащупывай без пут.

А так – то полный ход, то – стоп,
Прилива ожидай, вертись,
А ведь немало тут и троп
К фарватерам... Сегодня высь
Ясна, и облака плывут,
Как перья лёгкие, а он,
Геннадий Невельской, не в тон
Настроен с ними, в кокон пут
Завёрнут словно... Всё он ждал
Свидания с лиманом, что ж,
День с ожидаемым не схож,
Но тайный голос его звал
Туда, к себе, и где-то здесь
Амур, он близко, рядом он,
И вход в него и выход есть,
Зовёт; и никакой заслон
Не зачеркнёт его мечту,
Он спал и просыпался с ней,
Летал во сне и налету,
Как из тумана, всё ясней,
Всё явственней она была;
И в корпусе, где дорога
Минута отдыха, вела, –
Ступала радостно нога, –
К огромной карте на стене
С маршрутами по всем морям;
Вот он воочью, не во сне
По неизведанным краям
Бродил, как вечный пилигрим,
Среди морей и разных стран,
И всё ж Восточный океан
В душе был неразлучен с ним.

А там Амурская страна,
На карте белое пятно,
Совсем неведомо оно,
И голубая целина
Зовёт к себе... «Где Архимед? —
Кадеты спрашивали. – Где?
У карты, всё к своей звезде
Нацелен Архимеда след».

Загвоздка в споре – так к нему,
И за начитанность и пыл
Он «Архимедом» у них слыл,
Так, отдавая дань уму,
Именовали. Он тогда
В гардемаринском сюртуке
Спускался по Амур-реке,
Куда вела его звезда;
И в корпусе ещё открыл
Пролив Татарский, не залив,
И, как орёл в размахе крыл,
Парил над ним и был счастлив.

…И вот теперь у цели он,
Стоит на юте и глядит,
Как бьёт хвостом о волны кит,
Но впечатленьем не вскрылён.

Совсем иное на уме,
Ушёл баркас, за ним вельбот.
И вот стоит он на корме,
Что там показывает лот?
И как они? И что у них?
Взят провиант на восемь дней.
Вот ветер потянул сильней,
А то совсем было затих.

Как там они? Он взял прицел
На два маршрута, им идти
К Амуру, к устью, – и найти.
С командой старший офицер,
Пётр Казакевич, верный друг
Ещё по корпусу, умрёт,
Но как бы ни был узел туг,
Развяжет. Он теперь идёт
С командой вдоль материка
На юг; а мичман Гроте, тот
С промерами глубин идёт
Вдоль Сахалина. Где река?
На юте капитан стоит,
В свои раздумья погружён,
Не видя, как жирует кит,
Ведь тут поставлена на кон
Вся жизнь… К тому же, как посмел
Без указания царя,
Страстями ложными горя,
В мотню международных дел
Воткнуться? В порошок стереть
Негодника и мордой – в грязь,
В Сибирь, на каторгу, под плеть
И в каземат – теперь вылазь.

Но нет, не царская гроза
Так мучила его, плевал
На плети он и железа,
Из-под небес ему сиял, –
Как незакатная звезда
Его мечты, – чудесный лик,
Был мимолётен, словно блик,
И звал к себе, к нему, туда;
И рисовался в мыслях он
Обличьем женщины земной,
Её навеивал и сон,
И так пленял голубизной
Огромных глаз в тени ресниц;
Взглянула раз – и ты затих
И замер весь, – о миг, о миг! –
Лицо её сияло, лиц
Духовнее ни у одной
Не видел женщины, оно
Снегами ли обелено
Или онежено луной,
Но так прелестно, серебрист
В оттенках голос... Слышит он:
«Мой капитан, ты сердцем чист,
В меня, мечту свою, влюблён.

Будь смел и стоек до конца,
Через мученья и труды
Иди, и будешь видеть ты
Сиянье моего лица».

Нет, мучило его сейчас
Неведенье, но верил он,
Виденьем чудным ободрён,
Сиянием лучистых глаз
Мечты своей, что он найдет
Пролив Татарский, не залив,
Растопит заблуждений лёд;
Он знал, и не был суетлив
В расчётах, и не на авось
Летел сюда вокруг Земли,
Найдёт пролив – и в этом гвоздь!
Все замыслы его вели
Сюда, в суровую страну,
Тут встанут новые порты…
Так потерпи немного, ну,
И истину добудешь ты.

…На пятый день пришёл вельбот
От сахалинских берегов,
Поднялся мичман Гроте: – Вот
Чертёж мой с описью, готов
Я снова повторить маршрут,
И всё там, в описи моей –
Промер глубин, теченья, грунт,
Мы даром не теряли дней.
Но нет прохода, есть коса,
Идёт она к материку
До берега, а там леса…
Ещё штормило, на боку
Лежал вельбот... сушились, жгли
Костёр, и вывод мой один:
Не остров на краю Земли,
А полуостров Сахалин.

– На камбуз, всем еды, вина
И отдыхать, – а сам пошёл
К себе в каюту. Хорошо,
Одна упала пелена,
Завеса с глаз, прохода нет
Вдоль Сахалина, поглядим,
Что дальше... И рассеян дым, –
И яркий заструился свет, –
Вернулся Казакевич. Шёл
Со стороны материка,
И вот она, Амур-река,
Взглянул – и воспарил душой.

Она колышет рыжиной
Тяжёлых волн, – а ну-ка двинь
Её собой, морскую синь, –
Глядел и словно дух ржаной
Полей бескрайних на Руси
Вдыхал.Ну здравствуй, исполин!
Вот ты какой... Неси, неси
Волну туда, где Сахалин.

И вот к «Байкалу» шёл баркас,
Словно взлететь хотел на борт,
Туда, к своим, где взоры глаз
Горели ожиданьем. Вот,
Вот Казакевич! И лишь тот
Ступил на палубу, он был
В объятьях, в них накал и пыл,
Как будто ожиданий год
С томленьем длился, а не дни.
– Фарватер для морских судов
Нашли, и с севера они
Войдут в Амур, им путь готов.

Вот так. Удача, капитан. —
И вновь объятия крепки,
И поцелуй – уста к устам,
Разгорячённо, по-мужски.

–Там нивхи, к нам они дружны,
Их угощали табаком,
Дарили кремни им, ножи,
Теперь со многими знаком.

Несли нам рыбу, и уху
Варили вместе... Там мысы
Вдали, на правом берегу.
Один мыс Meо, у косы,
И Пронге, этот «на углу»,
У моря, там такой размах,
Ещё приметный мыс Табах,
Но он на левом берегу.

Удача нам... – такой рассказ
Поведал старший офицер,
Всё так и было, без прикрас,
Вернулся невредим и цел.

Ну лейтенант, ну и герой!
Теперь и твой желанный час
Настал, Геннадий Невельской,
Такое в жизни только раз
Случается... Пойдут вельбот
И шлюпки – парус и весло,
Как пёрышко, его несло
Искать пролив; и вот, и вот
Четырнадцать матросов, он,
Три офицера, доктор и...
И та, в которую влюблён,
И ночи с ним она, и дни,
Его мечта... Ну что ж, всё так,
На Казакевиче «Байкал»,
И он спокоен. – Ну, кунак,
До встречи, жди. – И чувств накал
Светился сквозь прищуры глаз
У них обоих; и пошли
Вельбот и шлюпки, и угас
Их след, рассеянный в дали.

Глава 8

Вошли в Амур, вон мыс Табах
На левом берегу, – волна
Тут словно жилиста, сильна,
Не жаль матросских ей рубах,
Сольцы подбрасывает – «на»;
И на спине, и на плечах
Темнеют пятна, и гребцы, –
Крепки ребята, без ленцы, –
Гребут, и парус не зачах.

Гребут и у руля он сам,
Их капитан, наперерез
Теченью к новым берегам,
Где скалы и темнеет лес,
Туда, наискосок, вдогон
Волне, где виден Мео мыс;
К нему и по теченью – вниз,
Легко, как будто под уклон,
Идёт вельбот, мыс Пронге вот,
У моря, словно сторож он.
И тут до девяти сажён
Глубины, и бросают лот
И радуются – ну и ну!
Никто из европейцев тут
Не побывал, а вот идут
И видят новую страну
Сыны России, – слава вам!
Налево сбоку Сахалин,
Направо материк, а там,
Вдали... А рядышком дельфин
То над волной взлетит, то в глубь
Вонзится, молнией блеснув,
Взлетит, ни каплей не плеснув,
И – в глубину... Ты приголубь –
Погладить даст себя... О жизнь!
Как разноцветна ты! И всё ж,
Зубами за неё держись,
Бывает, сгинешь ни за грош
В жестоком мире.И – на юг,
На небе тянут облака,
Но что улавливает слух
Под шелест волн? Близка, близка
Развязка, слышишь, Невельской,
Весь мир падёт к твоим ногам,
Ты грезил, исходил тоской
По этим – видишь — берегам
Ещё мальчишкой; вот они,
Сквозь дымку брезжит Сахалин,
Цепочка гор, холмы низин
И ты, – да Бог тебя храни,–
Идёшь, как и мечтал идти,
За истиной; в душе одно,
И неотвязчиво оно:
Найти пролив, найти, найти!

А Сахалин... Он из дали
Всё наплывает и растёт,
Всё ближе контуры земли,
Ну а течение несёт
Вельбот и шлюпки, под уздцы
Словно ведёт их, как коня,
Рука, – но чья? – и, всё маня,
Всплывает берег, а гребцы
Так налегают. Доктор Берг
Глядел в подзорную трубу, –
Морщины съёжились на лбу, –
И лёгкой хрипотцой поверг
Команду: – Там прохода нет.–
Глядел туда и капитан
На дымку, что замыла свет,
Она – неведенье, обман.

Но всем понятно: берега
Сужаются, матёрый – вот,
И сахалинский всё растёт
Низинами – кусты, луга...

Всё ближе, ближе... и вот тут
Сомненье шевельнулось в нём,
И запалилось, словно трут,
В душе и вспыхнуло огнём;
И в голову рванулась кровь,
Горит лицо, стучат виски...
Ты что? А ну волненье скрой,
Повыше подбородок вскинь,
Взгляни позорче, ведь не сон.
И он глядел, и он глотал
Комки, и мысли – колесом,
И словно сбит он наповал.

И тут почудилось: она
К нему ступает по воде,
Сияньем вся осияна,
Подобно трепетной звезде;
Идёт с улыбкой, тонкий стан
Полуоткрыт, и так сини
Её глаза: «Мой капитан, –
Да, это я, – взгляни, взгляни
Туда...» – Но он не мог взглянуть,
Отнять заворожённый взгляд
От глаз её, – о как манят! –
Губами прикоснуться б чуть
К их векам, кончикам ресниц...
Но он моряк, суров и груб,
Ветрами прокалённых губ
Она не вынесет, и лиц
Таких касаться не ему,
Сиянье лунное они...
«Чудной, тебе я одному
Являюсь... но взгляни, взгляни,
Как отдалились берега,
И путь открыт, и западни
Не будет, и ничья нога
Тут не ступала, ну взгляни».
И все глядели. – Господа, –
Казалось, не хватало слов,
И подпоручик Лев Попов
Рукою тыкал всё – туда.

Блестело море, словно уз
И не было, вот широта,
И точно выверена – та,
Где появлялся Лаперуз.

–Ура! – и Гроте кинул вверх
Свою фуражку, на волну
Она упала – ну и ну!
Попов смеялся, доктор Берг
Схватил его, за плечи тряс,
И мичман Гейсмар подоспел
На шлюпке и пустился б в пляс
В кругу разгорячённых тел,
Да места нет... И сброшен груз
Неведенья, и был он верн,
Маршрут, ошиблись Лаперуз,
И Броутон, и Крузенштерн.

Все – к Невельскому: – Слава вам,
Качнули бы да мал вельбот,
Мы верим вашим парусам,
Пойдём под ними даже вброд,
Гордимся вами, капитан,
Россия не забудет вас…–
А у него – соринка в глаз,
И медленно ползёт туман
Слезой тяжёлою мужской,
Но там, невидимо для всех,
Но там, куда не ставят вех, –
В душе. Он плакал, Невельской.

Глава 9

Так мысли напитал вояж,
И сухопутный, и морской,
И Невельской, ах, Невельской!..
Вот нам бы замысел бы наш
Осуществить…Но вон земли
Видна полоска – Сахалин,
В трубе подзорной ни вершин
Заснеженных, ни скал – легли,
Чтоб не испытывать судьбу,
Покуда в дрейф; а он не мог
Избавить душу от тревог,
И всё осматривал в трубу
Округу всю, и Миши нет,
Куда он делся, бот «Кадьяк»?
«Байкал» и бот – простыл их след,
И всё идёт вперекосяк,
Не так. Теперь проверим там,
Где не были. И вот «Иртыш»
Идёт к Шантарским островам,
Картина та же – гладь и тишь.

Так где он, где он, Невельской?
Глядел в раздумье генерал,
И взгляд, наполненный тоской,
Не гас. – Ну где, куда пропал?

Ответа нет, пора в Аян,
Лимит исчерпан – всё, домой,
Такое рухнуло!.. – Бог мой! –
И мутит душу, словно пьян.

Гудит от мыслей голова,
Амур был у него в руках,
И вот теперь он – как трава,
Подбитая морозом, в прах
Всё дело рухнуло; а он
Уже парил в душе орлом,
Над миром плыл, и царский трон
Возвёл себе; и вот с крылом
Поломанным с небес в траву
Он грянул грудью и разбит,
И вот растерзанный сидит, –
Всё наяву, всё наяву, –
В каюте «Иртыша». Аян
Уже маячит вдалеке.
На воздух, там на ветерке
Полегче дышится. Селян –
Их горсточка. Ведёт торги
Компания – склады, меха...
И губернаторов ноги –
Какое там... Беда лиха,
Явился в этакую глушь
К Завойко – он начальник, крут.
Встречал его, и Миша тут,
Сияет весь. Вот он-то уж
Заждался. И свалился груз
Частично с плеч. – Что с Невельским?
– Не смог я повстречаться с ним
В Камчатке, к Сахалину курс
На боте взял и бороздил
В заливе между двух мысов,
Почти два месяца ходил,
И не заметить парусов
Его не мог, был у Шантар,
В губе Тугурской... пропасть сил,
Заливы все перемесил –
И вот итог... такой удар...
Погиб «Байкал». Затерян след.
И с тучным взглядом генерал
Плечо ему до боли сжал,
Сочувствуя. Но робкий свет
Пролил Завойко: – Я послал
На поиски Орлова, с ним
Байдарки, от его весла
Не удавалось ни одним
Укрыться, если жив – найдёт…

А время шло, уж сентябрит
К исходу августа, и вид
Чудесен всюду; тонкий мёд
Струит тайга, и кое-где
Берёзы прядью золотой
Кипят, сияя; на воде
Закаты холодны, густой
Туман ползёт, и весь залив
Окутан им по вечерам...
Но что за транспорт ходит там,
Рисуясь точкою, вдали?

Уж не «Байкал» ли? До утра
Едва дождались. Точно, он!
Лавирует в залив. Ура! –
Как ликование, как стон
Из обессиленной груди,
Объятой мукой, и – салют
В честь генерала отдают
С «Байкала» моряки; веди,
Веди корабль, капитан,
Мучительных волнений лёд
Ты растопил, и ждёт Аян
Тебя, и вся Россия ждёт.
И Муравьёв, и не один,
Летит на катере, весло
Аж стонет. «Остров – Сахалин», –
Навстречу в рупор донесло
Слова бесценные. Схватил
В объятья Невельского он,
Теперь-то будет царский трон,
И до космических светил
Достигнет славы постамент,
И станет он в её лучах
Сиять века... Её свеча
Уж тонкий источает свет.

И Невельского генерал,
Словно бы мессию, Христа,
Прижав дрожащие уста
К его губам, поцеловал.

Глава 10

И вот теперь обратный путь,
И Муравьёв в приливе чувств, –
Не отдохнуть и не вздремнуть,
Казалось, сдвинуть по плечу
И шар земной, – спешил домой,
В Иркутск, где ждёт рабочий стол,
А дел-то, дел-то, боже мой!
Отсюда тысяча и сто
И только до Якутска вёрст,
А там по Лене... Новый тракт,
Аянский, – вот он, в полный рост, –
Под стать Охотскому, как враг
Коварный, встал он на пути
Болотами, разливом рек,
И с ходу их не перейти,
Заломы, мари... – не до мекк;
Туманы целые мошки
Вас обволакивают, жрут,
Они вас скручивают в жгут,
Ни сетки, даже ни мешки
Не заслоняют; тракт пустой,
Нет человека, нет жилья,
Тунгус с оленем на отстой
Где разве станет, колея –
Не тракт... Подворий насадить
Крестьянских надо вдоль него,
Чтоб было где и у кого
Передохнуть, и мыслей нить
Тянулась в голове легко
У генерала; окрылён
Открытием «Байкала», он
И в мыслях нёсся высоко
К звезде намеченной... И вот
Якутск, округа велика,
Немало будет тут хлопот
С ревизией, да и река
Пока идёт, не ледостав,
А надо бы по зимнику,
Да так, чтоб от версты верста
Отскакивала; и ликуй,
Душа, и радуйся, Иркутск,
Ты видишь, твой хозяин рад,
И он к тебе, как на парад,
Летит, и где подъём, где спуск,
Не замечает... А пока
В Якутск нагрянул Невельской
И офицеры, ветерка
В унылой жизни городской
Так не хватало; и от них
Пахнуло морем, табаком
Душистым, словно бы из книг
Они шагнули, и знаком
Из детства запах тот… «Байкал»
В Охотске сдан, и в Петербург, –
Там с золотым вином бокал
Они поднимут,– во весь дух
Сейчас бы мчать; но а пока ж
Не Петербург и не Иркутск,
А этот чахленький Якутск,
Неоценимый в нём багаж
Готовится; ты не тужи,
И карты,схемы набело
Переводи и чертежи, –
Сиди, корпи, морщинь чело, –
Гляди, ваш капитан, как вол,
Поклажу тянет допоздна,
Забит его рабочий стол
Отчетами; и цель одна:
Все описи наперечёт
И схемы – в ёмкую строку,
И дать Светлейшему отчёт
Отточенный, как моряку
Положено; и генерал
Доволен: да, дела идут,
И никаких не будет тут
Заусениц, в душе запал,
И в разговоре с Невельским
Он раскрывал мечты свои, –
А мыслей – целые рои, –
И рад был поделиться с ним.
Он намечал Охотский порт
Перенести в Камчатку, там
Любой к причалу встанет борт,
Он фору даст иным портам.

Аян – второй, но тяжек путь
К нему, подворья и крестьян –
На тракт, и нитку протянуть
До побережья. Порт Аян
С военным штатом. Два порта
В Восточном океане. – Как?
Вы одобряете, моряк?
– Напрасна эта маята
С крестьянами, на том пути
В болотах, в тундре им никак
Не зацепиться, там бедняк
Не выживет, как ни крути,
Там не до пахоты; а порт
В Камчатке льдами заточён,
Ему под солнечным лучом
Погреться бы… Не тот, не тот
Нам нужен, не годится он,
Войну представьте, враг силён
Эскадрами, и, окружён,
Чем защитится гарнизон?

Снарядов нет, не подвезти,
Опять в обход, на край земли?
А внутреннего нет пути,
И – всё, Россия на мели.

А выход есть – Амурский порт,
Да, в устье, и идти на юг,
И там искать, где круглый год
Живёт волна, лаская слух.
Такие гавани там есть,
Мы их найдём наверняка,
И сохранит Россия честь
Морской державы, а пока –
Амур… Но, слушая, молчал,
Шагая рядом, генерал,
И видно было – он скучал:
И запалённая свеча
Желанья славы, что в душе,
Не угасала; и слова,
Словно текли мимо ушей,
Не задевая, голова
Клонилась вниз, был не готов
Он к возраженьям; и не мог
Терпеть противоречий, слов,
Так неугодных, и он глох
Для них и тихо свирепел;
И если б Невельской взглянул
Ему в лицо – оно, как мел,
И словно генеральский стул
Об пол в куски шарахнул он.
Ах, был бы кто-нибудь иной,
Не тот, кто рядом, не герой,
Испепелил бы, выгнал вон.

Так поступал, кто возражал
И шёл ему наперекос,
Взрывался до корней волос,
И рой его словесных жал
Летел в ответ; а Невельской
Рубил, как думал, но терпел, –
Он сжать себя в кулак умел
Даже охваченный тоской, –
Всесильный Муравьёв... Потом,
Когда уже в Иркутск катил, –
Рысак, ошпаренный кнутом,
Летел, – он, как микстуру, пил
Тот разговор, перебирал
И в мыслях взвешивал слова,
Зерно – к себе, а полова –
Она пуста, её в отвал.

Ах, Невельской... И всё же нет,
Он фантазёр, хоть и моряк,
Прошёл мыс Горн, хлебнул и бед,
Но фантазёр; да как же, как
Авачу – перл – и отмести,
И – до Кореи, там ищи.
Тут в устье-то ещё грести
Непозволительно, а щи
Уж он готовится хлебать
У берегов Кореи; ну
Фантазёр, и тишь, и гладь
Всё для него, а как взгляну
С такими мыслями в лицо
Государю? Он бровью лишь
Пошевельнёт – и всё, с концом,
Свободен – гладь тебе и тишь.

Зачем Амур? Чтобы заткнуть,
Как пробкой, устье для врагов,
Чтобы не мог он даже грудь
Протиснуть в щель страны снегов –
Сибирь. Амур необходим,
Спокон веков он нашим был,
Стране тайги и жгучих зим
Он, как теплынь, желанен, мил.
В Камчатку он кратчайший путь,
Не кругосветка, раз – и там.
Его бы взять – и хватит нам,
Так нет, eмy ещё махнуть
На юг охота... да верни
Амур и – и хватит. Исполать!
Ему ж всё гавани искать,
Мечты фантазии сродни.

А на себя взгляни – как бог,
Сидишь, сибирский властелин,
Её хозяин, царский чин.
Скажи, а ты б такое смог:
Без указания царя
Идти на опись и – держись,
Россия-матушка, я жизнь
На кон кладу, и знай – не зря
Погибну если... Ну скажи,
Как на духу, рискнул бы, да?
Ну выдохни, расслабь гужи,
Рискнул бы? Я? Да никогда!

И мысли б не было рискнуть.
Ослушаться государя?
Да легче бы подставить грудь
Под пулю, пламенем горя
В любви к Отечеству… Тогда
Перед собой-то не юли,
Мол, фантазёр, туда-сюда,
А он прошёл вокруг Земли
И рисковал… Выходит, ты,
Вельможный чин, слабак пред ним…
Ну маята, ну маята...
Иркутск. Ну ладно, поглядим…

Глава 11

Всё, можно двигать в Петербург,
Отчёт, журналы, карты – всё
В подробностях, пылает дух
В груди, и словно бы несёт
Тебя, и радостным из глаз
Сияет светом, и летит, –
О боже, только б не угас, –
За край небес; туда, в зенит,
Где незакатная звезда
Мерцает с юношеских лет,
А без неё и жизни нет,
И вся дорога – в никуда,
Звезда мечты...А на дворе
Декабрь на исходе, год
Пятидесятый настаёт,
Серёдка века; в январе –
Дорога в Питер, а пока
Дом губернатора залит
Волшебным светом, и звучит
В нём музыка; издалека
Он виден, погляди-ка вблизь,
Прохожий, как цветёт в ночи
Роскошный этот дом, вглядись:
Чиновники и богачи –
Все там; пирует генерал,
Повеселиться любит власть,
Да чтоб пробрало, с чувством, всласть,
Чтобы, проснувшись, вспоминал,
Как сказку. Бал идёт, дыши,
Сибирь – громадная страна,
Дыши всей грудью, от души
Гуляй, и не жалей вина.
Благопристоен Белый дом,
С женой выходит генерал
И вальсом открывает бал.
Он и на поприще ином
Изящен, строен... Невельской
Залюбовался им, и сам, –
Любитель танцев, да какой! –
Мельком взглянув по сторонам,
Увидел двух прелестных дам,
Как оказалось, двух сестёр,
А у него-то взгляд остёр:
Они юны, не по летам
Ему, прошедшему – увы –
Огни и воды; что ж, тряхнём
(В груди всё дремлют, но живы
Потоки чувств, они огнём –
Пошевели-ка – полыхнут,
Как угли, но не шевелил
Пока никто), тряхнём, а пут, –
Затрепыхаться чтоб без сил
В сетях, как бабочка, – не знал,
Да и к чему, ведь он моряк,
Ступил на борт, а что и как
Там, впереди... Но шумен бал,
И сёстры, видит, нарасхват,
И где они, – там, как вьюны,
Всё щёголи-говоруны,
А он, пожалуй, староват
Для них... Но, ухватив момент,–
К той, что постарше, было... но
Опередил его корнет,
И он растерян, и одно
Осталось – ту, что так юна,
Словно тростинка, перед ним...
«Мой капитан, это она,
Судьба твоя, не дай иным
Её увлечь...» – Позвольте вас... —
Она взглянула – боже мой!
Не небо ли? Подобных глаз
С разлитой в них голубизной
Не видел он.–Позвольте вас
На танец, – и её рука –
В его мозолистой. О вальс!
И словно дышат облака
Её ресниц... И как же груб
Он рядом с ней! Но вот танцор, –
При первых «па» девичий взор
Зарницей вспыхнул, алость губ
Цвела, как маки, – да, танцор
Он классный; вспыхнул и не гас
В глубоком небе её глаз
Огонь зарницы, и лицом
Своим с оспинками её
Он не смутил, но как юна,
Как ослепительна она!
И всё дыхание твоё –
Одно волненье, как же, как
Какой-то шаг, какой-то миг, –
И опрокинут он, моряк,
И весь дыханием затих.
И веет тонкий аромат
От светлых с золотом волос,
И словно в яблоневый сад,
Тот, из усадьбы, где он рос,
Попал, и воздух напоён
Улыбкой детства; вся она,
Как будто из объятий сна,
К нему явилась, ну а он,
Весь вдохновением объят,
Кружил её, кружил, кружил;
И её облик – шея, взгляд, –
Словно небесный свет души, –
Сияние открытых плеч,
Девических, не налитых, –
Так мил несвязный лепет их,
Их робкий лепет, а не речь!
Очарование руки, –
Она доверчива, нежна,
И на плече его...– Легки
Её шаги – и вся она,
Как белокрылый мотылёк:
Он сел на лепесток цветка,
Летел, летел издалека
И на мгновение привлёк
Окрас цветка. Но тот ли он,
Цветок? Мгновение пройдёт –
И улетит, и новых лон,
Что тоньше источают мёд,
Искать... Так думал капитан,
Идя под утро в дом купца,
Где холостяцки обитал,
А с вдохновенного лица
Не улетучивалась, нет,
И незабудками цвела
Улыбка счастья. В нём поэт
Проснулся: так она мила,
Ах, как мила! И мир вокруг
Сиял не здешней красотой,
А той, заоблачною, той,
Что так воспламеняет дух,
И ты летишь в приливе сил,
Объятый трепыханьем звёзд,
Где Млечный Путь – висячий мост —
Качает фонари светил;
Туда, в заоблачную высь…
Но стоп, ты человек земной,
И спишь, и дышишь под луной,
И на себя-то оглянись
Да и подумай, кто ты есть.
Она и ты – не пара вы,
Тебе – о боже! – тридцать шесть
Она же – девочка, увы.

Ей восемнадцать, ты – старик,
И, право, выглядит смешно:
Она, её небесный лик,
И ты, потёртый жизнью... Но
Подобных браков, погляди,
Не счесть. Пожалуй, да, но тут,
Девица, Смольный институт,
Мечты…Ну сам-то посуди,
Не рыцарь ты, и на лице
Следы оспинок, ростом мал...
Да о таком ли молодце
Она мечтала? Но удал
Он был в душе, ценил себя,
И видел цель, и до конца
Был верен ей, и, не трубя,
Упрямо шёл, и до лица,
И до оспинок ли ему,
До роста ли? По горло дел,
А цель – одел бы и суму
Ради неё; и лих, и смел
Он был в душе и не терял
Себя ни в схватке, ни в беде,
Чего же тут-то ты застрял?
И стоит ли о ерунде,
Каких-то оспинках... И всё ж,
Она так трепетно-юна
И грезит принцем, влюблена,
А он на принца не похож.

...И новым чувством обуян,
Он с бала шёл, глотнув вина
Любви, и улыбался, пьян,
А в небе полная луна
Сияла пышно... Ангара
Порогами мерцала... Ах,
Как хорошо! А до утра...
Да что там, утро на часах.

Глава 12

–Вот видишь, царь простил тебя
За самовольство, результат
Уж больно щедр, о нём трубят,
И кое-кто совсем не рад
Твоим открытиям, Ну, ну, –
Сказал светлейший князь, – иди,
И дай я на тебя взгляну, –
Да не тянись и проходи, –
Простил тебя, но заварил
Ты кашу круто; Муравьёв, –
Он тоже кой-кому не мил, –
Торопится без лишних слов
Занять то устье, где ты был,
Чтобы никто в него не мог
Проникнуть с юга; видит бог,
Без драчки тут не выйдет, пыл
Витает в воздухе. Велел
Его величество вопрос, –
В коем немало и угроз
Для государства, – ввиду дел
Наиважнейших, рассмотреть
В Особом комитете; в нём, –
Ты знай, – порой гуляет плеть,
Игра жестокая с огнём.

А Нессельроде накалён,
Он председатель, немец Карл,
Бумаг немало намарал,
Куда уж там – Наполеон.

А нас лишь двое за тебя,
Я да Перовский*, но а нрав
У Нессельроде... Этот граф
Коварен, дело загубя,
Почешет руки, как не раз
Бывало с ним, а потому
Субъект опасный; глаз на глаз
Держись и не давай ему
С налёта на себя насесть,
Гляди с достоинством, ты прав,
И как на самом деле есть,
Докладывай, чтоб чуял граф –
Не из трусливых ты, моряк,
Не той породы... – Знал он, князь...
Что человеческая мразь,
Пускай она и так и сяк
Рядится в ленты, ордена,
Но суть её, как кол,торчит,
И бархат – ненадёжный щит,
Торчит она, она видна.

Об этом знал и Невельской,
Хоть и далёк был от интриг,
Дворцовых сплетен – ни на миг
Не сомневался, и рукой
Махнул на эту дребедень:
Неинтересно, пустота,
А у него стезя не та,
Не для карьеры; набекрень
Они завалятся, мозги,
От подозрений, сплетен, склок,
Да зубы сцепятся в замок
С досады: не видать ни зги
От пустяков; такой замес
От них, салонных воротил,
Накрутят – белый свет не мил,
А только бы безделью вес
Придать. Но он от них далёк...
А князь учил держаться как,
Но видел: мыслями моряк
Не тут... Лучистый огонёк
В глазах светлейший уловил
У Невельского, и не мог
Понять откуда? Вроде, строг
Был в рассужденьях, не шутил
И стену перед ним возвёл,
Держись – Особый комитет,
А у него лучится свет
Из глаз. Стена? Пустое, мол.

Не ведал князь, что перед ним
Стоял влюблённый человек,
И потому так уловим
Из-под слегка прикрытых век
И нежности, и теплоты
Разлитый свет, а он – стена...
Да пусть под киль идёт она,
Не стоит, право, суеты.

…Ушёл от Меншикова в темь
Сгущёных сумерек к себе
В гостиницу. Пробило семь.
Луна вставала, и в судьбе
Намечен поворот, и снег
Хрустел, крепчал мороз.
Что впереди? Ни роз,ни нег
Не ждал, и грянуть под откос –
Словно моргнуть, нагородил,
Теперь хватай его, тащи
За шиворот, мол, без удил,
Царя не признаёт, хрящи
Ломай ему; но государь
Простил, не дал его – под плеть,
Потухло пламя, всё же гарь
Чадит; ей хочется взгореть
И снова вскинуться, ведь там
Компания, туда не лезь,
Его открытие – как резь
В глаза откормленным кротам.

Не шевелить Сибирь – внушал
Государю вельможный граф,
И неторопко, не спеша,
Идти в неё, да только нрав
У государя, дал добро
Открытию; и Муравьёв,
Такой нахрапистый, перо
Его строчит, и до краёв
Добрался тех, где Броутон
Наметил англичанам ход;
А он заговорил не в тон,
Что, мол, открыл в Амур проход
Какой-то Невельской... Стереть
Ту выскочку с лица земли,
Поди ж, несёт такую мреть,
Пройти к Амуру не смогли
Ни Броутон, ни Лаперуз,
Ни Крузенштерн, а тут пришёл
И – нате, с плеч свалился груз
Неведенья, пролив нашёл!

Стереть – в матросы… Но шагни
С Его величеством поврозь...
Шли дни, и ожиданья гвоздь
Забит: собрался Комитет.

У Нессельроде мощный нос
С изгибом, бакенбарды, лоб
Открыт, но вот солидней чтоб,
Он, граф, росточком не дорос.

Сюртук тончайшего сукна,
Словно литой, на нём сидит,
В изломе тонких губ сквозит
Чуть-чуть, но явственно видна
Брезгливость; сквозь очки глядят,
Словно бы чуть подсинены,
Глаза, и водянистый взгляд
Прицелен, но и в нём видны
Черты надменности. Bокруг
Мундиры, ленты, эполет
Сияет золото – и свет
Затмят они собой; испуг
Такое пиршество одежд
Вселяет тем, кто на ковёр
Встал перед ними, – распростёр
Двуглавый крылья тут, невежд
Средь государственных мужей
Не должно быть; но Невельской
Не дрогнул, на него свежей
Пахнуло морем, а прибой:
«Мой капитан, перед тобой
Со звёздами на сюртуке
И лентой нежно-голубой –
Само ничтожество, лакей,
Наводчик. Государь чихнёт –
И Лондон знает: царь чихнул,
Тебя он, словно утку влёт,
Из двух стволов бы… да вот стул
Качнуться может: государь
Иное мыслит. Не страшись,
Он не сломает твою жизнь,
Ударит – так и ты ударь».

–… Так вроде бы открыли вы
Пролив меж островом? – Открыл.
– Но трудно верится, увы.
– Но я оттуда, я там бьл.
– Ведь там китайцы. – Нет их там,
И не подвластны никому,
А только Богу одному,
Аборигены. – А вот нам
Пекинской миссии* отчёт
Толкует об ином, посты
У входа, где Амур течёт,
Китайские. – Их нет, пусты
Там берега, не знают их.
Пекинской миссии доклад
Неверен, там хозяин – нивх,
Он с нами подружиться рад.

– Но крепость в устье, там Китай.
– Там нет её. – Так вы счастлив,
Какие мореходы там
Споткнулись, вы же по стопам
Пошли и – на тебе, пролив!
– Да, вы правы, и я счастлив.
Они шли с моря, я – с реки,
Я шел на юг, открыл пролив,
Им с моря было не с руки. —

И тут взорвался Чернышёв*:
— Да как вы смели, почём зря, –
На юг пошёл, пошёл-нашёл, –
Идти без санкции царя!

– Я выполнял мой долг, судить
Его величеству, ему,
Ему – и только, одному,
Иль миловать, или казнить.

… С улыбкой на перекладных
Катил в Иркутск, ох, далека
Дороженька, но всё пока
Идёт счастливо, и под дых
Не стали бить, государя
Боялись, дело-то – ей-ей!
Великое, сорви-ка зря –
Заплатишь шкурою своей.
Решили ставить зимовьё.
На побережье, на реке
Нельзя, не доходя её,
Там, где залив, невдалеке,
Как пункт Компании: торги
С аборигенами вести,
А дальше, – господи прости, –
Как сложится, но ни ноги
Ни в устье, ни в самой реке…

С улыбкой Невельской катил, –
А ведь висел на волоске, –
И придорожный кустик мил
Был для него, и он летел
В Сибирь, а дел-то – боже мой!
На побережье, как домой,
Летел, а дел-то, дел-то, дел!

Глава 13

Как ей сказать? И как она
Откликнется? Иль только – ax!
Такая разница в летах!
А если... если влюблена?
Тогда в кого? Остался ль кто
Там, в Петербурге? Или тут?
Но там был Смольный институт,
Держали строго... Всё не то.

Не то... Но главное – года,
И явно для неё он стар.
Куда полез, моряк, куда,
Взгляни-ка на себя – не дар
Ты для неё, ты неказист,
И лысоват, и не атлет.
Она же вся – лучистый свет,
А ты – словно поблекший лист
В осенней стуже, умудрён,
И в обаянье её чар
Одною ею опьянён,
И пламенем гудит пожар
В крови. И как произошло?
Они у дяди, две сестры,
Прелестны обе и остры
На язычок, всё гладко шло,
Он жил мечтой, не замечал,
Девица, ну и что? Мила –
И только-то, а в нём звучал
Один Амур – дела, дела,
Он всё спешил: не опоздать,
Быстрее, только бы не смог
Опередить заморский тать,
И не ступил его сапог
В амурском устье… Но вот бал,
И взгляд её наплыл, как дым,
Завесу с глаз его сорвал,
Обдал цветеньем голубым,
И он погиб: волна любви
Его накрыла с головой,
О господи, теперь живи
Стихией новою, йной.

Иное солнце льёт лучи,
В душе растоплены снега,
Цветут сады, звенят ручьи,
И так легко твоя нога
Ступает по земле; живи
С биеньем сердца, и огонь
Так радостно горит в крови,
И ты его не тронь, не тронь
И не спугни... Но как сказать,
Признаться ей? Так и скажи
Ей напрямик – глаза в глаза,
Что без неё не жить, не жить,
И что б ни делал – всё она
Перед глазами; её лик
Так ослепительно возник
И душу грешную до дна
Заполонил, теперь куда б
Он ни ступил, она везде,
Не вырваться ему из лап
Судьбы; и он идёт к звезде
Своей мечты, но одному,
Но без неё, – так и скажи, –
(Ах, эти васильки во ржи –
Глаза её!) не жить ему,
Не жить на свете без неё…
Заладил всё: скажи, скажи,
Но как? А у неё чутьё,
И дуновение души
Твоей она поймёт. И что?
Что дальше-то? Придёт сама?
Да это – воду в решето,
Покуда не сойдёшь с ума.

Иди и объяснись. Но как?
Опять заладил, ну, иди,
Всё только пятишься, как рак,
Или отваги нет в груди?
Откуда трусость?.. Так в ночи
Роились мысли, и к нему,
Непостижимые уму,
Струились тонкие лучи,
Мерцая светом голубым
Из глаз её; они одни
Сияньем наполняли дни
И ночи, навевая дым
Фантазий, сладостных душе,
И голос нежный, молодой
Касался ласково ушей,
И ликовал улыбкой той,
Её улыбкой; и она
На том балу, – о бал, о бал! –
Как зайчик солнечный, ясна, –
Взглянул он и затрепетал, –
Была подарена ему,
Сиянье из небесных глаз
К нему летело одному,
Взглянула – и уже не гас
Тот взгляд её... И понял он,
Почуял, как голодный зверь;
Он околдован, он пленён,
Судьба ему открыла дверь,
Входи и знай – это она,
Не будет у тебя иной,
Одна она, она одна,
Единственная под луной...

Откажет? Пусть, но он счастлив
Уж тем, что он её нашёл
И что он льнёт и льнёт душой
Так пылко к ней, и ею жив.
И без неё ему – никак,
Теперь он твёрдо это знал,
И словно бы обрушил вал
Своим решением, и мрак
Сомнений разлетелся вмиг,
Моряк ты или размазня,
Где и решителен, и лих,
А тут – душевная возня.

Иди. И к Зарину пошёл.
Гражданский губернатор жил
В особняке, он приютил
Сестёр-сирот, и хорошо
У дяди было им; сказал,
Зачем пришёл, и, помолчав,
Внимательно взглянул в глаза
Хозяин дома и, плеча
Коснувшись дружески рукой,
Спокойно вышел. У окна
Он ждал, и вот вошла она
Неслышно в дядюшкин покой.

Вошла, о как стучат виски!
Он чутко слышит её шаг,
Медведем навалился страх
В душе, и вот они, близки,
Её глаза, он дрожь колен
Почуял, будто не своих,
Стихиям попадал он в плен,
Ни мускулом не дрогнув в них.

Там, у Фолклендских островов,
Когда валил за валом вал,
Корабль швыряло, словно в ров
Соломинку, а он штурвал
Держал всю ночь на вахте сам,
Валы и молнии, а тут,
В тиши мучительных минут,
И… дрожь колен. Её глазам
Предстал, с иголочки одет,
Суровый с виду капитан,
Не тот улыбчивый корнет, –
Высок, безус, изящный стан, –
Что в грёзах рисовался ей,
Девице Смольного, а муж,
Хлебнувший и морей, и суш,
Щедрот и зависти людей.

– Я вас люблю, – сказал, – и вы
Моей женою стать... – Она,
Словно бы вся озарена
Его признаньем, и – увы! –
Не заслониться, – боже, ах!
Так ослепительно оно,
И словно в голову вино
Ударило, – в её глазах
Блеснули слёзы; и виски,
Сжимая пальцами, она
С испугом, не заслонена,
Словно зажатая в тиски
И вырываясь: нет, о нет, –
Пролепетала и к двери, –
Простите... – на ходу. Замри,
Замри, моряк, её ответ
Ты получил, теперь иди,
Скиталец вечный, ранен ты,
Иди же с раною в груди,
Не привыкать тебе; круты
У жизни горки, но храни
В душе сокровище, оно –
Как в сад раскрытое окно,
Иные пасмурные дни
Наполнит солнцем... В кабинет
Вошёл хозяин. – Что у вас?
В слезах Катюша. Как ответ?
Согласие или отказ?

– По-моему, отказ. «Нет-нет,
Простите...» – вот её слова.
– И всё? И это весь ответ?
Понятно, кругом голова
Пошла у девочки: так враз,
Так неожиданно. Совсем
Она неопытна, и глаз
Поднять не может. – Завтра в семь
Отчаливаю я, бегу
На побережье. – Знаю я.
Такие дальние края,
Все заметелены, в снегу...

Езжайте, и совет вам мой:
Не огорчайтесь, всё у вас
Уляжется само собой,
Но попозднее, не сейчас.

– Спасибо вам. – Он был вскрылён
Словами Зарина и – взмах
Орлиных крыл, и в небесах
Парил он, счастлив и силён.

Глава 14

Опять дорога, и апрель
Уже настал. Летит возок
По зимнику пока, метель
Отполыхала, и высок,
И ясен небосвод; они
Довольны, оба седока,
Сильны и молоды, и дни
Текут в трудах; к руке рука,
К плечу плечо, а путь – о-ёй –
Далёк и тяжек, но для них
Давно испробован, он свой,
А коль душой ты твёрд и лих,
То и желанен. Михаил
Корсаков с ним, штабс-капитан,
Брат Муравьёва, юн и мил,
Ликует весь он, – плечи, стан –
Как на картинке, дамам – ух! –
Такого бы, но генерал
Слабинки брату не давал:
То с порученьем в Петербург,
То на Камчатку, вот сейчас –
В Охотск, и будут – в струнку там,
Не шутка –муравьёвский глаз,
Как будто бы нагрянул «Сам».

Охотский порт перенести
В Камчатку – не кота в мешке,
Достанет крепко погрести,
И всё – на грешном мужике.

Начальник новый,все дела
Вершит Завойко, Невельской
Напрасно бил в колокола,
Доказывал, что не такой
России нужен главный порт,
Не там, а у Амура; но
И непреклонен был, и горд,
Что государь с ним заодно,
Упрямый Mypавьёв. Ну что ж,
Всесилен он, не убедить,
И слов таких – как к горлу нож,
Не находил, и рассудить
Никто не мог; и вот Мишель
С проверкой скачет, как идёт
Туда, где будет русский флот,
Переселенье; лёгкий хмель
Туманит душу: шутка ли,
Ему счастливый жребий дан,
На весь Восточный океан
Вот тут, на краешке Земли,
Российский флот, и будет что
Под старость вспомнить, Михаил,
Мол, было дело, в дело то
Вложил и он немало сил.

В Якутске разминулись.– Ну,
Счастливо, Миша, мне – в Аян,
Туда, в чудесную страну,
Ступил – и от восторга пьян.

Нет, я серьёзно...– И опять,
Опять аянская тропа,
А развезло-то – гать не гать,
То провалился до пупа,
До брюха лошади, в грязи
Смердящей мари, то трясись
От стужи ночью и грузи
Наутро скарб; а там и высь
Затянута клубами туч,
То дождь, то снежная крупа,
Проглянет ли желанный луч?..
О ты, аянская тропа!
Забудешь ли тебя когда?
Не бросила судьба куда б,
В моря ли, в горы, в города,
Но цепких, но когтистых лап
Твоих забыть уже нельзя.
Ветрами ни одних морей, –
Такая у тебя стезя, –
Продублен ты, теперь по ней
Сквозь мари продирайся и
Будь счастлив: там она, звезда,
Она сияет, и твои
Все мысли там, и никуда
Без них; и как сейчас Орлов?
Он там, туда его послал, –
Распорядился генерал, –
Завойко; и таких орлов,
Как этот штурман, поищи,
Огни и воды – нипочём, –
Из топора сварганит щи, –
Словно морской канат, кручён
Когтистой жизнью. Он идёт
С проводниками, берега, –
А их не ведала нога, –
На карту метит; и как лёд, –
Он должен выяснить, – когда
К лиману движется весной,
А тот расколется стеной
И отряхнётся ото льда.
Аян. И Кошеваров тут, –
Вместо Завойко он, – и плоск
В речах, даёт ему «Охотск»
С командой, недалёк маршрут –
К заливу Счастья. Транспорт сей
Пожил на свете, и ходок
Уже не тот: и мёрз, и мок,
Хлебнул романтики морей,
Но до залива добежал.
И там с объятьями Орлов
Дмитрий Иваныч – жив-здоров,
Давно он Невельского ждал.

Дал карту. Местность изучив,
Решили ставить зимовьё
На кошке, море бьёт в неё
Прибоем, а за ней залив.

Коса. Песок и галька да
Ветра гуляют и прибой,
Но с моря только к ней суда
Пристать способны, и иной
Площадки нет для зимовья,
Кедровый стланик и пески,
Такая скудная земля,
Завоешь волком от тоски.

— Дыра она и есть дыра,
Но лучше места нет, и тут,
Где бьёт прибой и ветер лют,
Селенье именем Петра
Великого мы утвердим, –
Сказал Орлову, – пусть века
Минуют, но гордиться им
Россия будет; а пока,
Дмитрий Иваныч, надо всё ж
Получше место поискать,
Зовётся Счастьем, но не гож
Залив, и в нём не зимовать
Судам – тащи на берег их,
Он весь во льдах, и не видать
Отсюда устья; если, лих,
Зайдёт в него заморский тать
И нагло застолбит кусок
Правобережья, – сколупни,
Ну тех же англичан, они,
Хапуги, и на волосок
Не сдвинутся. Пойду взгляну
Я на окрестности… — И вот
Идёт он в северный проход,
В родную сердцу сторону,
Где проходил и счастлив был,
Идёт на шлюпке; фальконет, –
Оружье от случайных бед, –
Матросы, проводник, а тыл
Прикрыт Орловым. Хорошо
Ему: знакомые края,
Он здесь ходил – и льнёт душой,
И льнёт, дыханье затая,
К округе милой; и лиман
Разостлан скатертью пред ним,
И словно: «Здравствуй, капитан, –
Волной кивает, – нам двоим
Случилось встретиться опять,
Прошу в Амур» – и вёсел взмах,
Селенье нивхское Чныррах,
Мыс Пронге... – взглядом не объять
Простор, и помнится, как шёл,
Мыс обогнув,– туда, на юг,
С тревогой шёл, но нем и глух
Был для сомнений; словно шёлк
Стелило небо перед ним,
Он твёрдо верил – есть пролив,
Его сияние, как нимб,
Влекло к себе, и был счастлив.

Глава 15

Сейчас на шлюпочной корме
Он вновь идёт, не надо вех,
Идёт он по Амуру вверх,
И мысль желанная в уме
Свербит, нацеливая взор, –
Найти то место, где широк
Для наблюдения обзор,
Чтобы не мог и ноготок
Просунуть к устью наглый гость
И незамеченным прибыть,
Всё норовят жирнее кость
В чужих владениях добыть.

А тут Россия, да, вот тут
Водил Поярков казаков.
Прошли века, но не умрут
Его отписки, у веков
В копилке он запечатлён,
Хабаров и Нагиба в них,
Обглодан жизнью был, но лих
Казак сибирский; вот и он,
Геннадий Невельской, идёт
По тем местам, ходили где
По малой и большой воде
Землепроходцы; и не мёд, –
Два века минуло, – была
Стезя, всё русскими костьми, –
И плакали колокола, –
Дорога выстлана; прими
Их прах, тайга ли, марь ли, но
Не дай их косточки зверью
По норам растащить, вино
Судьбины тяжкой, как в бою,
По полной выпили; ему ж
В Амур – ни-ни,– о подлый граф!
Вот сунься – и кровавый душ
Устроят; нет, моряк не прав,
Китайцы же, владенья – их,
Пекинской миссии доклад:
Посты там, крепости... – и рад
Любитель кошельков тугих
Такой зацепке; ну а он –
В Амуре, на его груди,
Вот мыс Куегда, и, гляди,
К тебе аборигены вон.

Давай-ка к берегу. Пристал.
А место – так вот и легло,
Запало в душу, и верста
Недалека, и так светло
Вокруг; и устье перед ним –
Как на ладони, вот куда, –
И был бы он неуязвим, –
Охотский порт, — сюда, сюда,
А не в Авачу; а потом
Ещё южнее – ото льдов,
Там обязательно найдём
Такую гавань для судов,
Где нету льда... К нему идут
Толпою нивхи, и Позвейн
Своих приветствует друзей,
Он – переводчик; нивхи тут
Живут поблизости, они
Орлова знают, капитан, –
Сказал он им, – придёт, и ждан
Был Невельской. – Давай, храни
От рыжих нас, – переводил
Позвейн их просьбу. – Как сойдут, –
Хватают жён, и нету сил
Отбиться. – Но Россия тут, –
Ответил им, – наш государь
Не даст в обиду, – и достал
Листок бумаги. – Стар и мал
Храним отныне, и ударь
Попробуй. Вы защищены,
Письмо возьмите, ты, Позвейн,
Сомненье родичей развей:
Вы под защитою страны
Великой; и бумагу пусть,
Скажи, – кто к ним, незван, придёт, –
Покажут – вот. Отныне Русь
Сюда вернулась. Ну а тот,
Кто тронет понапрасну вас,
Наказан будет. – И Позвейн
Так перевёл: теперь не смей
Обидеть – в писке той наказ.

«Мой капитан, – услышал он
Такой знакомый и родной,
Небесный голос, боже мой!
Из всех тонов узнал бы тон
Его звучанья, и в груди
Забилось сладостно – она! –
Мой капитан, ты погляди,
Тут и обзор, и глубина,
И устья отдавать нельзя,
Столби его, не ровен час,
Придут заморские «друзья»
И – на замок, а ты завяз
В приказах…Этот мерзкий граф —
Он немец, он России враг,
Трусливою душонкой наг,
Столби Амур и будешь прав».

– Я объявляю всем: вот тут,
На этом месте, ставим пост,
И на востоке в полный рост
Россия встанет, – и минут
Почуял важность даже нивх,
Проникся ею, хоть морской
Устав ему неведом; стих,
Казалось, ветер, Невельской
Следил: тащили фальконет,
Обстругивали на флагшток
Листвянку, ладно было чтоб,
По-флотски, не на пару лет;
Глядел и билось горячо
В груди: а был гардемарин,
Тяжёлых эполет плечо
Ещё не знало, он один
В учебном классе у стены
От карты всё не отходил,
Словно в сиянии луны
И в блеске трепетном светил,
Он вёл корабль и всё сюда,
Где и Амур, и Сахалин...
И вот он тут, в краю былин,
И та же всё она, вода,
И так же всё волну несло,
Что отливала рыжиной,
И знало русское весло
Её упругость; в хлябь и зной
Первопроходцы шли, и он,
Как и они, за ними вслед,
Их жаждой подвига пленён...
Прошло-то, боже, двести лет!

– Команду слушать: заряжай,
Равнение на флаг, – и залп!
Он прокатился и связал
С землёю небо, и дрожал,
Не остывая, фальконет,
И глухо цокали замки
Матросских ружей, –далеки,
За залпом фальконета вслед
Катились выстрелы; всплеснул
И развернулся на ветру,
Словно бы ринулся в игру,
Словно пьянящую весну,
В морозном воздухе зимы
Почуял он, – военный флаг.
– Отныне утвердили мы, –
И нам отсюда – ни на шаг, –
С названьем в честь государя
Пост Николаевский. – О миг!
Стоят матросы, и горят
С сознаньем гордости у них
Глаза; и тут же рядом нивх,
Момента чуя торжество, –
И душу тронуло его,
И тот взволнованно затих.

Да что, комки глотал и он,
Суровый с виду Невельской…
Да будет в памяти людской
Вот этот день запечатлён.

Глава 16

Опять аянская тропа,
Да это же издёвка, факт,
Тропа болотная – не тракт,
Её с проклятием стопа
Помянет разве что; а вдоль
Тропы понасадить хотел
Дворы, чтоб жил, и пил, и ел
Крестьянин тут. Ну что ж, изволь
Сади дворы, тут и тунгус
Затылок чешет: как пролезть
В болотной жиже, – вонь и гнус.

Ну Муравьёв! Ни пить, ни есть
Крестьянин не захочет тут,
Но это к слову, а вот он,
Своей мечтою окрылён,
Сквозь мари и кровавый зуд,
Словно под парусом – туда,
В Иркутск, летит; душа полна
Содеянным, и там она,
Любовь, взглянуть – и без следа,
Хоть в бездну... И нагородил
Опять такого... Но душа, –
Как свищут соловьи в ушах! –
Ликует от избытка сил.

И вот он, город дорогой,
И там она, она одна
Ему желанна и родна,
Одна и никакой другой
Ему не надо, и вино
Её спокойных ясных глаз,
Как голову пьянит оно!
Она взглянула только раз –
И бросил бы к её ногам
Он жизнь: так вспламенило дух.

… А Муравьёва нет, слуга
Даёт записку: в Петербург –
Не мешкая, а сам он там.
Переоделся и гони
За генералом по пятам,
Гоньба, гоньба... Мелькают дни,
Как спицы в колесе, опять
Исаакий… Англетер... швейцар…
Опять из проруби да в жар,
Опять волненья не унять.

И Меншиков, и Муравьёв
Обеспокоены: «графья»,
Те, Нессельроде, Чернышёв,
И их приспешники-друзья
Идут ва-банк – Амур прикрыть:
Китай и Англия – заслон,
А тут, гляди, какая прыть!
Простой моряк – пошёл бы вон,
А он – в политику; залез
Уже в Амур, поставил пост,
И вымпел вздёрнул, да он хвост
Задрал, негодник, он желез
Пока не нюхал, Чернышёв
Понюхать даст*… такую мать…
Но всё, ему не миновать
Матросской куртки – хорошо!

Теперь и государь поймёт,
Какой фанатик перед ним,
И Муравьёв... и им двоим,
Голубчикам, заткнёт он рот.

... А самодержец ту хулу
Обдумывал, и от стола
Ходил к окну, опять – к столу,
Оставив прочие дела.

Намолотил моряк, теперь
Не увернуться, велика
Проблема, перед носом дверь
Не запахнёт ничья рука.

Он, государь, и то обмяк,
Хоть перед ним Россия вся –
Навытяжку, не голося,
Как вкопанная, а моряк –
Он вышколен, он зарубил:
Ты только никни – и в расход,
И свет покажется не мил,
А тут такой бесстрашный ход.
... Что движет им? Карьера? Нет.
Чтоб карьерист пошёл под плеть?
Не тот типаж, оставить след
И песню для потомков спеть
Такой не может. А корысть?
Но эта братия мелка,
Расчётлива, а тут-то – высь,
И синева, и облака;
Полёт и мысли, и души,
Бесхитростность и прямота,
Да ты его хоть задуши,
А тут какого-то кнута...

— Что скажешь, Меншиков, он что,
Чинов и славы захотел?
– Ваше величество, не то,
Он весь в пылу великих дел,
В любви к Отечеству. – Коль так,
То сделан им отважный шаг,
И там, где поднят русский флаг,
Спускать не должно. Это знак
Присутствия России. Что ж,
Мы станем дуть в одну дуду,
И пусть он к государю вхож,
Допустим... завтра в десять. Жду.

… В мундир затянутый атлет
Стоял у длинного стола,
Весь от сапог до эполет
Он вылощен – сиял; была
Видна в нём сила, и широк
В плечах, и поднималась грудь
При вздохе высоко, шагнуть
К нему навстречу – холодок
Между лопаток пробежит –
Могуч. Завит, высокий лоб,
Глаза навыкат, и души,–
Хоть голубые, – сразу чтоб
Почувствовать её – ни-ни, –
Глядят спокойно, чуть строги;
Усы нафабрины – взгляни,
Как чисто выбриты, туги,
Лоснятся скулы, за борца
Сойдёт гигант; и страстный взор, –
То знает весь салонный двор, –
Не в силах от его лица
С желаньем тайным отвести –
Мужчина! – ни одна жена.
Россию держит он в горсти,
И в поступи его видна
Её могучесть, её честь.
– Ну Невельской, иди сюда,
Ты у меня матросом здесь,
Решенье Комитета, да.

Вот карта, погляди, матрос, –
И он повёл карандашом, –
Вот тут ты – мичман, хорошо,
Тут – лейтенант, хвалю, дорос,
А тут, гляди, ты – капитан
Второго ранга, – всё ведёт –
Тут – первый ранг, недаром дан,
Тут – контр-адмирал... Но взлёт
Повременим, пока – на фланг,
Туда – в Восточный океан,
Пока оставим первый ранг;
Дай поцелую, капитан,
Тебя за доблесть, погоди, –
И крест Владимирский достал,
И лично приколол к груди
С наклоном: ростом явно мал
Был Невельской, а перед ним
Казался мальчиком. – Орлы
Во флоте, – и на том стоим! –
Такие вот, и похвалы
Поступок молодецкий твой
Достоен; я благодарю
Тебя за службу, Невельской,
Отечеству, государю.

Иди. – И Невельской ушёл,
Как птица, счастьем окрылён:
И радостно, и хорошо
На свете жить! Чудесный сон
Он словно видит... К ней, туда,
В Иркутск, бежал бы босиком
По снегу – там его звезда,
Взглянуть бы, хоть одним глазком…

Глава 17

Всё, дело сдвинулось, дало
Правительство желанный свет,
Пока что робкий, но светло
В душе, он – весточка примет,
Что вновь, опять амурский край
Российским станет, но пока
Она ничья, Амур-река, –
Пахучий хлебный каравай
Для всей Сибири; решено
Для изучения тех мест,
И дело чтоб ни за присест,
А основательно оно
Было изучено, послать
(Иди и с рвением тащи
Бесценную науки кладь,
И не стенай, и не ропщи)
Людей испытанных, таких, –
Их только кликни – встанет рать,
Россия держится на них,–
И экспедицию назвать
Амурской; будет во главе, –
И государевой рукой
Утверждено то, – Невельской,
Удар «графьям» по голове.

– Геннадий Иваныч, дорогой,
Я вас прошу: пишите мне,
Как там, в амурской стороне,
Я должен знать, одной ногой
Я тоже там, и прикачу,
Вот только встану у руля,
И мысленно уже лечу,
Дорожку скатертью стеля,
В амурский край, – так провожал,
Напутствуя, великий князь, –
Мы встретимся, – и руку жал.
Душевная не рвётся связь.

Она из детства, десять лет
Под флагом Литке их фрегат
Был домом им, ну а назад
Ты оглянись – желанный след
Потянется; матросом был
Великий князь, а Невельской,
Начальник вахтенный, и пыл
Мальчишеский его в морской
Вязал он узел; и учил
Взлетать на мачты к парусам,
Крепить их там, как делал сам,
И тонко подбирал ключи
К душе мальчишки. Был не прост
Российский царь, держал семью
Не за печатями семью,
А чтоб прилюдно, в полный рост;
Жесток к себе был, и сыны,
Словно солдаты на плацу,
В суровой службе, и княжны
Не туалеты, что к лицу,
А дисциплину знали; сын
Второй, как рассудил отец,
Пойдёт в матросы, будет спец,
Властитель флота, Константин.

И постигать науку ту
Отдал мальчонку лет с шести, –
Нащупывай свою версту, –
Во флот, на палубу; грести,
Держать в мозолистой руке
Весло учись, но и умей
Почуять душу в моряке,
И это – главное, о ней
Не забывай. Да, был не прост
Его величество, а он,
Тот лейтенант, вставал на пост
И юнга с ним, и был смышлён
Великий князь; теперь за ним
В пустыню рвётся – вот стезя,
Душой такой же пилигрим,
И возразить ему нельзя.

Но времени на передых –
В обрез, и надобно ему, –
Опять дорожную суму –
Через плечо, – мастеровых
Набрать в Охотске мужиков
Для экспедиции, пригож, –
А то ведь сплавят, кто негож, —
Для дела чтоб, со всех боков
Ощупывай; да и матрос –
Его проверь, в пустыне той,
Коли душой и телом бос,
Куда годится он, такой.

Дорога ждёт, но ехать как?
Он тут, в Иркутске, свет души
Её, и к ней спеши, простак,
Чего ты топчешься, спеши.

И вот он там, как год назад,
И вот она идёт к нему,
Как ангел, и небесный взгляд
Ему – и только, одному.

О взгляд взволнованной души,
Как он распахнут перед ним!
В какой нетронутой глуши
От дуновения храним
Житейской стужи, как родник,
Забился он? Её черты
Так милы, и сияет лик,
И ими весь обласкан ты.
– Я вас люблю. Могли бы вы
Моей женою... – Да, могла, –
И улыбнулась, головы
Не опуская. Словно мгла
Сомнений тяжких, что, тая,
Он нёс в себе, исчезла вмиг,
И он воробушком затих, –
О боже, Катенька моя! –
В её объятьях; он, орёл,
Как птенчик, под защитой крыл
В объятьях сладостных он был.
О жизнь! Счастливый жребий свёл
Их на Земле, а ведь могли
И разминуться, но судьба
Так ласково коснулась лба –
И в затуманенной дали
Чуть засветился маячок
Для них – и только, для двоих,
Манил серебряным лучом,
Соединив навеки их.

Венчались в церкви, свадьба, пир,–
И в путь, в пустыню, на года,
И с ним она, его кумир,
И сколько стоило труда
Отговорить от тяжких пут
Дороги дальней. Что их ждёт?
Мужчин и то такой маршрут
Бросает в жар иных, и влёт,
Как утку, воронёный ствол
Дороги на Охотск, Аян
Сбивает с неба, там и вол
Завязнет. — Катенька моя,
Побудь в Иркутске без меня, –
Просил он, – Я к тебе вернусь.
Ведь я, – как перелётный гусь,
Туда-сюда, а ты, кляня
Дорогу, проклянёшь и жизнь;
И хлеб насущный будет чёрств,
Седло и тыща двести вёрст –
Такой канат, в него ввяжись –
И волком взвоешь... – Это он
Так говорит, мой Невельской,
А уверял он, что влюблён,
Что обо мне он день-деньской
Всё думал. Хороша жена
Была бы у него: он там
В трудах наперекор ветрам
Ради Отечества; она
В Иркутске, на пуховиках...
Ну и придумал капитан,
Какой он умница – ах, ах!
Один с тобой нам жребий дан,
Запомни это; ты и я –
Бок о бок, слышишь, до конца,
Смахни страдание с лица.
–Ну как же, Катенька моя,
Там дикий берег и прибой,
И – всё, успеет ли Орлов
Срубить домишко нам? – Ой-ой,
Как напугал, не надо слов,
В дорогу, милый, это нам –
Судьбы улыбка. Боже мой,
Какое счастье быть с тобой!
И рядом к диким берегам
Бок о бок... Ну же, Невельской,
Ведь ты недаром обо мне
Вздыхал и думал день-деньской,
И днём и ночью при луне,
Встряхнись и – в путь; и я одна, —
Попался мне, теперь держись, –
Твоя любимая жена
На всю оставшуюся жизнь.

Глава 18

Он взял своё, Охотский тракт,
И Катерину из седла
Он всё же выбил, и слегла
Она в Охотске, – кончен акт
Жестокой пьесы, – и она
Физически разбита; но
Страданье преодолено,
В душе сильна была, сильна
И счастлива. А он страдал
И проклинал себя: куда, –
Скалистый берег и вода, –
Ты затащил жену, что дал,
Чем заплатил за жар души,
Что в нём зажгла она, кому, –
Терзай себя, громи, круши, –
Вручила жизнь? Ему. Ему!

Но долг велит, он отбирал
Для экспедиции людей
Мастеровых, что посильней,
Поцепче, чтоб в любой аврал
Был стоек и на дело хват:
Срубить ли дом, сложить ли печь,
Ну а накатит – мог бы лечь
Костьми; и с головы до пят
Продублен был лихой судьбой,
Вот на таких он целил взгляд,
Непрост народ мастеровой,
Не ошибись, а то не рад
В пустыне будешь... А жена
Меж тем окрепла, взгляд сиял,
Встречала радостно она
Супруга – так бы и обнял
Её, но люди – кутерьма,
Куда ни ткнись; и наконец, –
Уж он-то был на дело спец, –
Отбор закончен, и дома
Охотска, словно коробки,
Маячат издали; идёт
«Байкал»послушно, и легки,
Надёжны паруса, вот-вот
Взлетят над мачтами, туги,
Казалось; чистой синевой
Пылает небо, с той ноги
Шагнул, видать, а не с иной
Июль, и спозаранку встал
Денёк сегодня; и она.
Такая юная жена,
Словно цветок, лучист и ал,
Глядит с улыбкою вокруг,
Стоя у борта: боже мой,
Как хорошо! – И это твой
«Байкал»? На нём ты сделал круг
И опоясал Землю? – Да.
– Ах, Невельской, мой Невельской!
Я так и думала всегда,
Что будешь именно такой
Ты у меня... – Она цвела,
И им дышала вся, и с ним,
С её отважным Невельским, –
И ни двора и ни кола
Не надо ей, а только б был
Он рядом с нею; не страшны, –
Так он желанен ей и мил, –
Ни ад, ни козни сатаны,
Ни бури, ни шторма, ни смерть,
А только б рядом, рядом с ней
Он был всегда; и мочь, и сметь
Быть с ним, и только б всё ясней
Глядел он на неё, и пыл
Его не угасал бы к ней,
И чтоб любил он всё сильней
Её, её одну любил
Он всей душой... И тут Бошняк
К ним подошёл, улыбчив взгляд.
Его волнуют и манят
Мечты о странствиях, земляк
Он Невельскому – скромен, юн
И элегантен офицер,
И доброта коснулась струн
Его души, и на лице
Она светилась; был он рьян, –
И это видел Невельской, –
И пылок в деле. – Там Аян,
Во-он он, – и указал рукой.

Вдали залив, и чуть видны
Неразличимые сперва,
Как маревом, задымлены
И проявляются едва
Два-три домишка. –Да, Аян.
Там ждёт Воронин, штурман наш,
Погрузим провиант, багаж
И – на косу... – Вот те края
Отчизны милой, куда ты
Так рвался, юноша, моряк,
Явился ты сюда, Бошняк,
Не для паркетной суеты;
Ждёт не корабль тебя – коса,
Клочок нетронутой земли,
И будешь сохнуть на мели,
И не обвиснут ль паруса
Твоих мечтаний? Ну, скажи,
Разочарован? Нет, не так,
Иное чувствовал Бошняк,
И в глубине его души
Гнездилось пламя: вот он, тут
Тот оселок, где, не губя,
Он может испытать себя,
Судьбою дан ему маршрут.

Иных сюда не затянуть, –
Не жидок ли в коленках сам? –
Кто ускользает, словно ртуть,
От испытаний, к небесам
Мечты он сквозь чертополох
Боится сунуться; но нет,
Бошняк не из таких, паркет
Не для него, и он оглох
Давно для сладеньких речей
О высшем свете, о балах,
Вот скалы, берег, голос чей
В мальчишеских являлся снах.

И вот он тут, и с ним герой,
И женщина, прекрасней где
На свете, на какой звезде
Найти такую? Невельской
Нашёл, но он герой, гигант,
Заткнул за пояс вон каких
Он мореходов, смел и лих,
И вот он с ними, лейтенант.

Да в доску разобьюсь, но честь
Не запятнаю – думал так,
Глядя на домики, Бошняк,
И рад, и счастлив был, что здесь
Он с Невельским; а Невельской
Глядел, как домики вдали
Среди бескрайности морской
Всё прояснялись, и вели
Воспоминанья к ним; как он
Под губернаторский салют
Шёл, весь победой окрылён,
И из распахнутых кают,
Ему казалось, и с небес,
Где полыхали паруса,
Звучала музыка, и плеск
Волны о борт – да он плясал,
Ему казалось, океан, –
Звучал симфонией; он шёл,
Пролив открывший капитан,
И переполненной душой
Хотелось так прижать к груди
И домики, и ширь небес,
И это чудо из чудес –
Весь шар земной; а впереди
Катилась точка – к ним летел
Воспламенённый Муравьёв,
Вершитель всех сибирских дел,
Летел на катере; вдвоём, –
Плечо к плечу,– и цель одна –
Вернуть Амур взялись они
Отчизне милой, и видна
Теперь дорога; ночи, дни
Он этого мгновенья ждал,
Упорно шёл к нему, борясь,
Являя ум и честь, и страсть,
И волю всю – и наповал
Свалил медведя... И сейчас
Шёл тем же курсом, его ждут
Орлов, Воронин... Пыл не гас
И чётко выверен маршрут.

Аян встречал. Воронин тут,
И груз готов.Решили так:
Два судна к зимовью пойдут,
«Байкал» и «Шелихов».Сей барк
Был компанейский, взят им груз
Необходимый в том краю,
На нём и люди, и огруз
Старик; ещё он к зимовью
Берёт сокровище – рояль,
Особый груз для Невельских:
Со свадьбой так поздравил их
Великий князь, – в такую даль
Рояль? О чудо из чудес!
И Катерина вся цвела,
Души её колокола
Звучали, словно до небес
Она взлетела: угодил
Великий князь, такой сюрприз!
И всю дорогу лёгкий бриз
Тянул прохладой, нежен, мил, –
Так овевал, – но вот туман
Сгустился вдруг, и где-то тут
Петровское, но капитан, –
Ему не до коварных пут, –
Бросает якорь. Ночь прошла,
А прояснилось – на мели
Сидел «Байкал», а до земли –
Рукой подать; но тут пришла
Беда: открылась в барке течь,
Он стал тонуть, и колесом
Пошла вся палуба, картечь
Словно рванула, жуткий сон.
И тот картины не создаст,
Что началось: рыданье, стон,
И крики – кто во что горазд;
Из трюма вылетали вон
Мужья и женщины с детьми,
И в суматохе все – к бортам:
«На, на ребёночка, прими»,
«Ой, погибаем!» – тут и там.

И Катерина среди них:
– Постойте, женщины, куда, –
Кричит им, – не дойдёт вода,
До щиколоток лишь, – но тих
В содоме голос. – Вас зовут, –
К ней подбежал матрос, – сюда,
Пожалте в шлюпку, место тут.
– Нет-нет, да что вы, никогда!
Детей и женщин – вот, а я
Последней сяду, после них. –
А люди, тут и там снуя,
Метались в страхе: ещё миг –
И всё, ко дну... Но пронесло,
Хватило в шлюпке мест, и шли
Они к «Байкалу», тот с мели
Сошёл в прилив. Не надо слов,
К чему они? Бошняк глядел
На Катерину и, как мог,
А притворяться не умел,
Восторг души, немой восторг
Скрывал: так вот он, идеал
Прелестной женщины, она
Такому мужу, как сама,
Дана, а он-то распознал
Её средь мишуры людской,
Какой ноздрёй расчуял, как?
И таял весь в душе Бошняк:
Он счастлив с нею, Невельской.

Глава 19

Два домика. И всё оно,
Петровское? Невольный вздох
У Катерины: боже, ох! –
От удивленья в мыслях, но
Лишь на мгновенье, тут Орлов,
Глядит вскрылённо её муж,
Словно оркестр грянул туш,
Его встречая, и без слов
Понятно: Невельской сиял,
И его радостью она, –
И взглядом он её обнял, –
В душе была озарена.
И ей казалось, лучше нет
На свете места, чем вот тут,
В Петровском, – так его зовут
По воле мужа, – и без бед
Прожить могла бы целый век
Она вот тут, но только с ним,
С неугомонным Невельским,
А без него бы мир поблек,
Увял; и домик-то для них
Почти готов – покуда сруб,
И будет он для них одних, –
Как хорошо! – слетает с губ
Её восторг... Разбит бивак
С палатками из парусов,
Народ-то тёртый, как-никак,
И по обрывкам голосов
Понять несложно: до поры
Жильё устроено, а там
Пойдут вприсядку топоры,
Ну и, конечно, по пятам
И срубы новые; к тому ж
Дмитрий Иваныч дело знал, –
Орловым был доволен муж, –
Он тут недаром зимовал.

Он флигель выстроил с людьми,
Ещё казарму в тридцать мест,
Ещё и баню, ты возьми
Осиль-ка всё в один присест.

И вот стоит готовый сруб,
И будет славный флигелёк
Для Невельских, и он уж люб
Хозяйке юной, видно, лёг
Он в душу ей, ну а пока ж
Любезно приютила их,
Молодожёнов Невельских,
Семья Орловых; весь багаж –
Два чемодана. Было жаль,
Не знает он, великий князь,
Как кроликом удаву в пасть,
Скользнул на дно его рояль.

Чудесный дар, но не судьба:
Без Глинки, Моцарта... Так что ж
Бесцеремонна и груба
Порою жизнь, и не похож
День на день... Невельской горел,
А тут нежданный им сюрприз,
Нахлынул, словно лёгкий бриз,
Корвет, и он, как чайка, бел
Под облаками парусов.
В Камчатку из Кронштадта шёл
Знакомый капитан Сущёв,
Лихой моряк, стелил, как шёлк,
Ему дорожку Тихий... Штаб
В Петровское велел зайти, –
Всё Муравьёв, – мол, по пути,
Отчёты, письма взять, а трап
Приятно бросить у друзей.
– Ну как вы тут? У вас аврал,
Мы подсобим, но кто позвал
К вам мичмана? Командой всей –
Мы отговаривали: ну,
Куда вы рвётесь? В эту глушь?
Туда, в безлюдную страну?..
А Катерина видит: муж
Внимает с интересом – как?
С корвета «Оливуца»? Где
Он тот отчаянный моряк?
Известно, по какой воде
Пришёл он с Балтики сюда.
А Катерина польщена:
В Петровское, вот это да!
Какой корабль, таких она
Не ожидала на косу,
Под облаками парусов
Летит, летит он, невесом,
И облака его несут...

Фантазии её ручьём
Бегут, и тикают виски...
Но вот он перед Невельским:
–Явился мичман Чихачёв, –
И – в струнку, и – под козырёк, –
К вам в экспедицию. –Я рад, –
С улыбкой Невельской изрёк, –
Но только вы не на парад
Явились. – На решенье быстр,
Стоял пред Невельским моряк
И будущий морской министр;
И однокашника Бошняк
Обнял по-дружески... А дел
У Невельского! И не ждут,
Давно обдуман им маршрут,
И жаждой капитан горел.

Берёт он шлюпку и вельбот,
И двадцать пять матросов, и –
На мыс Куегда; вот он, вот, –
Сюда придут и корабли, –
Заветный пост. – Теперь вы тут, –
Приказывает Бошняку, –
Начальник, будьте на чеку
И знайте: главный наш редут –
Пост Николаевский. Людей
Селите, стройтесь до поры,
Лопаты, пилы,топоры
На первый случай есть, семей
Мастеровых пришлю... – он так
Сказал и укатил; умей
Вертеться, лейтенант Бошняк,
Ведь ты не лыком шит, ей-ей,
За дело, с Богом: лес вали,
Площадку расчищай, топор
Учись держать в руках, пили
И строй посёлок среди гор.

На то ты и моряк, умей
Всё делать сам, как Невельской,
И, чур, не изнывать тоской,
И слабину давать – не смей.

...А Невельской спешил – итак,
Пост восстановлен, Чихачёв
Желанным солнечным лучом
К нему явился на бивак.

Не мешкая, его в лиман
Послал исследовать пролив.
Всё, – как по маслу, капитан,
Тащи суму, покуда жив.

Корвет ушёл, и помогли
Матросы славно, и хлыстов
Из чащ еловых невдали
Понатащили – а то сто
Потов пролили бы – шкури
И новую казарму ставь,
Покуда лето, до зари
Стучи топориком, доставь
Семейным радость – в добрый путь,
Корвет; и побежали дни, –
Длинны покуда, так цени, –
И вот, со стороны взглянуть,
Обжились: флигели – их три,
Казарма, баня,магазин,
Колодец, кухня – и вари
На общий стол; простолюдин
Любил артель, а посему
На лавку к одному столу,
Прибрав топор или пилу,
Садился, и несли ему,
Да прытко, повара обед;
Случатся нивхи тут, и их
Садили, – ешьте за двоих, –
А чая ароматней нет
И табака; и жил гиляк
В согласье с русским, выручал
Не раз в беде его очаг:
Тайга, пустыня... – жили так.

Вошла и Катя в новый дом,
Довольно милый флигелёк,
Окошка три и с чердаком,
Да он давно ей в душу лёг,
Когда ещё на ветерке
Стропила ставили... Входи,
Хозяйка, – ёкнуло в груди.
Да о таком вот уголке,
Пусть тесноватом, но своём
Она мечтала. Боже мой!
После хором иркутских свой,
Такой вот крохотный, но в нём
Так славно будет им двоим
И с дочкой или же с сынком,
Ах, как уютно с Невельским!
Тепло, свободно и легко.

Глава 20

Берёзы стали золотеть.
Сначала бледной желтизной,
Словно подкрадывался зной
К листку, и сковывала медь
Его прожилки всё сильней;
И вот уж вспыхивает прядь
Латунным светом, и уж ей
Чуть-чуть позвенивать, сиять
И радостно, и грустно, но
Конец, увы, у всех один,
Амур и тот массивом льдин
Пройдёт и встанет; зелено
Лишь в ельниках и пихтачах,
Те к холодам привычны и
Лоснятся в ласковых лучах
Прозрачной осени; и дни
И ночи гулкие тайги
Им не страшны – они цветут,
Сияют пышно там и тут,
И величавы, и строги.
И Катерина всей душой
Вбирала осень, и не та,
Иная светит красота,
Не как в Сибири; небольшой
Сосёнки не найдётся тут,
Всё ели, ели, но везде
Земля прекрасна, где живут
В природе люди, борозде
Своей верны; и всё вокруг –
Залив и море, и прибой,
И писки чаек над волной,
Ласкало Катеринин слух.

Суровый берег, где жила,
Любим был ею уж за то, –
Не догадается никто, –
Что здесь вершил свои дела
Её геройский муж; и в них
Она была посвящена,
Его идеями сильна,
Не сомневаясь и на миг
В величье дел его; он жил
Одним – исследовать тот край,
Куда ступил, – до вспуха жил
Тащить поклажу – делай, знай.

И офицеры, как один,
В разъезды рвутся, Чйхачёв
Вернулся бодрым, что почём
Узнал, промерами глубин
В проливе, – пыл его не гас, –
Пестрят цыфирью строки слов
В подробной описи; сейчас
Пришёл с Амгуни, с ним Орлов
Дмитрий Иваныч, старожил,
В отцы годится, и они
Прошли Амгунь – табак, ножи
Давали нивхам, и сродни
Те стали словно; а река
И судоходна, и рыбна,
Течёт с хребтов издалека,
И не видала там она
Ни одного китайца; нет
Их там и не было, и дань
Не платят нивхи, и табань
У них почаще, мол, и след
Остался добрый: на торги
В Петровское прибудут к ним...

А Чихачёв неутомим,
И поступи его ноги
Озёра Кизи, Чля, Орель
Запомнили, он описал
С промерами, – где глубь, где мель,
И тот же в рапортах накал
Отметил Невельской. – Гляди, –
С восторгом говорил жене, –
Как рапортует мичман мне, –
Какой заряд в его груди!

А Чихачёв не знает уз,
Открытий в нём пылает жар,
Прошёл тайгой в залив Нангмар,
Его когда-то Лаперуз
Назвал Де-Кастри. Шёл тропой
От Кизи через перевал, –
Табак и кремни нивху дал, –
И вышел к морю, да хоть пой!
И о китайцах слыхом там
Не слыхивали, но порой
Маячат паруса: «не твой, –
Сказали нивхи, – за китам»...

Посты, посты! Нужны посты
На Кизи и в Де-Кастри, факт.
Ах, Невельской! Опять не в такт,
Опять вскипел ты, и круты
Дорожки ищешь. Петербург
Взвинтить ты захотел, «графьёв»?
Уймись, отполыхало пург,
Как в печке дров, и Муравьёв
Одёргивает: погоди,
Исследуй, но посты – ни-ни,
Не та погода, мол, взгляни
На вещи здраво, и не жди
Себе поблажек до поры,
А там увидим, что и как...
– Скажи мне, Катенька, чудак
Твой муж? – Ну нет, они стары,
Твои хулители душой,
Трусливы, как бы что не так,
Вцепились в кресла, риск большой
Несёшь ты им, вот и кулак –
Тебе: не задирайся, мол,
Не кипятись, – я так сужу.
– Но Муравьёву, – сел за стол, –
Как на духу, всё напишу.

Бежит перо в его руке,
И трубка тухнет, а она
Уж чувствует, умилена,
Как ходит гнев в его строке.
Разъехались. Теперь Орлов
Где-то на севере, район
Тугур-реки. Узнает он
О направлении хребтов.

И снова по Амуру вверх, –
Кипит энергия ключом, –
Туда, где нет на карте вех,
Ушёл с упряжкой Чихачёв.

И в Николаевском Бошняк
Готовит нарту – в зимний путь,
И мужу не передохнуть:
Заботы, и порой никак
Их не свалить. В последний рейс
Неполным с провиантом груз
Доставлен был. – И это весь?
Кто выдавал? Да тут на кус
Не хватит! – кулаком – о стол,
Так взбешен был он, Невельской.
«Всё, что нам дали»... – и ушёл
В Камчатку транспорт, и тоской,
И гневом взгляд кипел вослед:
Ну сволочи, ну торгаши,
Видать, не нюхали вы бед,
Бери за глотку и души –
Вот ваше кредо, подлецы.

«Избавьте, ради бога, нас, –
Писал он Муравьёву, – час
Пробил терпенья, стервецы
Загубят дело; весь припас –
Myку и чай, крупу и соль,
И водку, свечи – всё изволь
Пo крохам, да заморят нас
Они зимою!» А припай
В заливе рос, потом сцепил
Мороз всю воду, и ступай
Теперь по льду; но нет, не мил
Мороз для них, зимовщиков,
Загнать тепло под крышу им
Не удаётся, здешних зим
И их невидимых оков
Хлебнули вдоволь; на печи
Той, нашей, русской бы... А тут
Чувал – не печь, а кирпичи
Из глины, но сырой, и жгут
Дровишки в них, да вот тепла,
Как ни топи, – наплакал кот,
Не дай им выгореть дотла,
Подкидывай, а то вот-вот
Очаг остынет; по ночам
В обнимку спали – грелись так,
Не оторвать себя никак
В собачий холод, но очаг
Зовёт; и на пол ледяной
Нога ступает, но не трусь,
Ведь ты мужик, и знает Русь,
На что ты годен, и не ной.

Ему-то что! Но вот жена.
Бедняжка, ей-то каково?
Но так жалела и она
Неустрашимого его.

Глава 21

Рванул – и стены ходуном,
Такой ветрище, и вот-вот,
Казалось, в щепки разнесёт
Или, как бочку, кверху дном
Перевернёт; и понеслось
Шарахать по торосам льда,
И не надейся на «авось»,
Рванёт – и сгинешь без следа.

Буран. И как он там, Бошняк,
Ушёл с Позвейном, не один,
Через пролив на Сахалин,
И хорошо, что с ним гиляк,
Но путь кремнист, ещё буран,
Как там они? Голодный год.
Какой припас в дорогу дан?
Ржаной сухарь, но да и тот
На месяц, если растянуть,
Сухарик – на день с кипятком,
Вот оттого и в горле ком
У мужа, а каков он, путь –
Бог ведает... А за окном
Пылает, воет и свистит,
И домик крохотный в горсти
Бурана, и летит на слом
Словно в Тартар... но улеглось
На третий день, и всё оно,
Петровское, погребено
Под снегом. А бурана злость
Угасла, видно... Муж ушёл,
Куда – известно: на чердак,
Он так устроен хорошо,
А дверь не отворить никак.

Оделась быстро и – туда,
За ним, а он уже разгрёб
Глубокий, до плеча, окоп.
– Ау, – ему. – Давай сюда,
Ко мне, – смеётся, – прыгай, ну,
Не бойся – пух, а не сугроб.
– Не жаль любимую жену?
– Да я тебя поймаю – оп!

И всё Петровское кипит.
Не праздник ли? Улыбки, смех,
И снег охапками летит,
Побольше бы таких утех,
Когда бы сытым был; не та
Зимовка, им не повезло
С Компанией и, как назло,
В Амуре плохо шла кета.

Не рыбный год, и голодал
На тощей юколе гиляк,
И поделился б, но никак,
И самому-то кто бы дал.

Ну а кругом на сотни вёрст
Тайга и тундра – ни души,
И не протянут щедро горсть
Крупы, муки ли; но верши
Дела, покуда жив и цел,
Идти не в силах, так ползи,
Пока нащупывать прицел
Способен глаз, своей стези
Не упускай из вида; так,
На Невельского глядя, шёл,
Когда идти не мог, Бошняк
По Сахалину – ох, тяжёл
Достался крест ему... Но вот,
Весь обессиленный, больной,
Он дома – сорок напролёт
Ночей и дней с пустой сумой:
Сухарик – только пососать,
Для вкуса лишь, и кипяток...
И мёрз он, и от пота мок,
И вот, – о божья благодать! –
Он в бане; нижнее бельё
Истлело, стягивалась рвань,
Была рубашка – нет её,
Такую заплатил он дань
За свой поход; да, был тяжёл,
Открылись залежи угля,
Большую выгоду суля,
У Мгач и Дуэ; но он шёл
На реку Тымь, а на пути
В долину – Мгачинский хребет,
И там они хватили бед,
С горами шуток не шути.

Перевалили как-никак
В долину Тыми, но легли
Собаки: дальше не могли,
И он один пошёл, Бошняк.

– В селенье Танги жди, — сказал
Позвейну, – и пошёл один;
Долина Тыми, Сахалин,
И первый он – глаза в глаза.
О Тымь, студёная река,
И перекатом, и косой
Запомни имя Бошняка,
Ведь он сухарь последний свой
Запил водицею твоей;
И к устью вышел он, счастлив,
Он остров пересёк и ей, –
А Ныйский стыл у ног залив, –
Теперь не стыдно поглядеть
В глаза... И, наконец, ночлег
В гиляцкой юрте, не до нег,
Лежал на нарах, словно плеть
Обвисшая, а там, в ногах,
Возились крысы, и на грудь
Одна вскочила – не уснуть.
Брысь, чёртова ... – рукою взмах –
Не в силах... Каждый мускул в нём
Всё умолял: усни, усни,
Хоть капельку передохнём...
И дрёма обняла: они,
Они, спокойные, глядят,
Её глаза... И вечер тот
У Невельских – блестит наряд
У офицеров: Новый год!

Бокалы, – и они нашлись, –
Шампанское и трепет свеч,
И белизна открытых плеч
Хозяйки дома; всю бы жизнь
Глядел он, Николай Бошняк,
На Катерину и внимал
Её речам – о идеал
Супруги верной! Боже, как
Она прелестна в свете свеч!
Сияла шея, и мерцал
На ней кулон, в чертах лица
И в белизне открытых плеч
Таилась красота; и мил,
И полон нежной теплоты
Был взгляд её, и, глядя, ты
Весь таял, и в душе хранил
Её черты. Но не один
Он думал так, и Чихачёв
Однажды после именин, –
Ей было двадцать, – горячо,
В запале говорил о ней
Ему, как другу: «Знаешь, я
Её увижу – и сильней
Стучит в груди и, затая
Дыханье, подхожу и рад;
И Невельской, я знаю, ждёт,
А я, – мотался, словно чёрт, –
Иду к нему, как на парад,
С отчётом; есть о чём сказать,
И мне не стыдно перед ней,
Не стыдно поглядеть в глаза,
Она с едой к тебе быстрей –
И чай, и сахар... Ну скажи,
Как другу, что такое в ней,
Там, в глубине её души,
Такое, отчего сильней
Стучит в груди; и доброта,
И принципы – всё в ней слилось,
И он сумел нащупать гвоздь,
Наш капитан, увидел – та,
А не иная; ну скажи,
Как разглядеть, чтоб, как она,
Была без хитростей и лжи,
Да нет таких, она одна,
Екатерина». И он прав,
Второй такой на свете нет,
Такую разглядел поэт
В Татьяне Лариной; и нрав,
И верность мужу, и в любви –
Святая искренность, и чувств –
Колодец полный, позови,
Да хоть в тартарары – лечу,
Лечу, любимый... И лежал
На нарах в юрте он, Бошняк,
И думал всё о ней – никак
Уснуть не мог... И свой кинжал
Гиляку выменял за хвост
Собачьей юколы, и шёл
В селение, и нет, не прост
Был путь обратный, но нашёл
Позвейна в здравии; и нивх
Лечил товарища, как мог,
И чай, и сахар приберёг,
И разделили на двоих
Один сухарь; для Бошняка
Такое лакомство, – что мёд...
А вот глаза её... Дойдёт,
Хоть и дорога нелегка.

Её глаза... Не стыдно в них
Взглянуть, и Невельской отчёт
Получит полный: каждый нивх,
И дети – все наперечёт
В его блокноте: как живут,
Обычаи и нравы – быт,
Им, как этнографом, добыт;
Недаром и кремнист, и крут
Маршрут по Сахалину был,
И первый европеец он,
Прошёл и знания добыл,
И жизнь бестрепетно на кон
Готов был класть, как Невельской,
За честь Отечества сполна,
Ну а ещё была она
В безликой толчее людской…

Глава 22

Зима минула и весна,
И снова лето – дни бегут,
И Катерина к жизни тут
Приноровилась; сторона
Суровая, куда ни глянь, –
Кедровый стланик да песок,
Но всюду бьётся жизни ток,
И выйти в утреннюю рань
На берег ветерка вдохнуть –
Так хорошо! Кипит прибой,
И волны пенные гурьбой
Бегут, и втягивает грудь
Солоноватый воздух, йод
Ноздря в нём чует; вот коса,
Ну а поди ж, народ живёт,
Великой цели паруса
Напружены у мужа, с ним
Высоким смыслом и её
Нехитрое житьё-бытьё
Наполнено, и им двоим
Так хорошо! Домашний труд
Ей нравится, кровать и стол,
Диван, и кто бы ни вошёл –
Сияет солнышком уют.
У дома грядки – огород,
Картошка и капуста в нём,
Редиска, репа – всё растёт.
Вот и Паткен пришёл. – Пойдём
Мой юрта. – Ну копай, –
Сказала, – и не бойся, ну. –
Боятся нивхи: помирай, –
Поверье их.–Учи жену.
– Ишь ты. Копай и не ленись.
...Когда собрали урожай,
Хвалили: «О, не помирай,
Калтошка, лыба – кусно ись»;
А как oт грязи Сакони
Отмыла, да ещё был дан
В подарок русский сарафан, –
О невидаль, взгляни, взгляни! –
Из их селенья, боже мой,
Товарки прибежали враз.
Наперебой: и нас, и нас.
Как Сакони, помой, помой.

И повела к заливу их,
Матросских жён взяла, а те
Такой занятной маяте, –
Вехотки, мыло – в один миг, –
Обрадовались: – Ну, залазь,
Бабьё гиляцкое, не бойсь,
Прошвабрим, милые, наскрозь,
Поотдираем вашу грязь.
И в новые рубахи всех
Одела, зеркальца дала
И гребешки, – улыбки, смех, –
И чаевать их повела.

Такая жизнь... Да только муж
В заботах весь, немало дней
Спорхнуло, словно воробей,
С косы Петровской; зимних стуж,
Ветров, туманов и ручьёв
После дождей — сочти-ка их,
На «Оливуцу» Чихачёв
Вернулся, как и прежде, лих.

Простились трогательно, и
Сюда, под их суровый кров,
Из шлюпки на косу сошли
Два мичмана: один Петров,
Второй Разградский, молодцом
Гляделись оба – и стройны,
С оттенком мужества лицом,
Безусы оба и юны.

Петров взглянул и было сник:
Куда попал, такая глушь!
И как ты взгляд ни поднатужь,
Косы однообразен лик.

Но Невельской ему вручил
Пост Николаевский – построй,
И словно в тютельку ключи
Были подобраны, герой
Вошёл в азарт и заложил
Казарму, флигель... Он урок
Давал строителям, чтоб в срок,
Как часики; и вот ожил,
Прихорошился главный пост –
Коровник, баня, огород,
Картошка и капуста – в рост
На свежей пахоте, и прёт
И лезет к радости людей;
И дело-то не мудрено,
А как возвысило оно:
Ты только, братец, порадей –
И зиму выдюжим; и рад
Был Невельской: ну и Петров!
Как подстегнул он мастеров, –
Хозяин, ну спасибо, брат.

Да и Разградский был горазд,
Пошёл он по Амуру вверх
До Хунгари, наставил вех
И точно выполнил приказ.

И видит Катя: всё идёт
У мужа ладно, но саднит
Душа его, хотя и вид,
И голос без минорных нот.

Ворочается по ночам,
То сунет под щеку кулак,
То не уляжется никак,
Неловко вроде бы плечам.

Она под боком, ей тепло.
– Чего не спишь? – Лежит, молчит.
Потом, словно опустит щит:
– Да ладно бы, куда ни шло,
На юг нельзя, ну а посты
Нужны немедленно, снуют
Повсюду паруса, а ты
Сиди и жди, пока забьют
Столбы на наших берегах
Те ж англичане, вон они,
Как шастают... А там вини,
Казни самих себя: ах, ах,
Не углядели,мол; и я
Всё это видеть не могу,
Не мирится душа моя,
И гложет мысль, что я в долгу
Перед Отечеством; сейчас
Бошняк в Де-Кастри, я велел
Поставить пост, чтоб он для глаз
Пришельца виден был, и дел
Главней не вижу; а весной
Дал предписание на юг
Идти на лодке, ходит слух,
Что там сокрыт в глуши лесной
Залив Хаджи; не виден вход
В него, в десятке дней пути
Он от Де-Кастри, и найти
Не просто, но Бошняк найдёт.

– Но это риск, мой дорогой.
– Известно, риск, иначе как?
Им только дай одной ногой
Ступить, а там они кулак
Тебе под нос, зубов оскал
Над костью – так у англичан,
Из горла рвут: давно алкал,
Моё, не тронь – и замолчал,
И сник ты, бедный, что ли, так?
Но нет, я бьюсь не для себя,
Всю жизнь Отечество любя,
Найдёт, найдёт залив Бошняк,
И будет пост! – Ты, милый, знай,
Запомни крепко: если бой
Тебе устроят — всё, снимай
Мундир, то знай же – я с тобой.

Пусть на обочину швырнут,
В матросы иль куда на дно,
Запомни: мы с тобой – одно,
Один нам приговор и суд.

Он не ответил, лишь прижал
Её к себе, она в плечо
Уткнулась пылко, горячо;
И, мелко-меленько дрожа,
Бродила и его рука
По голове, по волосам,
Перебирая их слегка
В шершавых пальцах, и кусал
Отросший ус: «одно, одно»...
– Ещё покоя не даёт
Мне Сахалин, твержу давно
Я Муравьёву, что черёд
Настал прибрать его к рукам,
Он – ключ к Амуру, но ответ
Один: исследуй, но пока
Посты – ни-ни: и нет примет
К ветрам попутным; и ему
Не сладко там: стучится в дверь
Правительства, а те в дыму
Ослепли словно: «Не теперь».
– Всё Муравьёв... Не очень-то
Им восхищайся и хвали.
Он руку целовал мне, и...
– Я знаю, и не раз, и что?
– Он хорошо воспитан, но
Душа замкнута. Это знай.
Не очень-то и доверяй...
– Да что ты? Мы же заодно,
В одну верёвочку свиты,
И выкини из головы
Такие мысли. – Ладно, вы
Свиты в верёвочку, но ты,
Большой ребёнок мой, о нём
Все уши прожужжал, давай
Пощекочу тебя, ай-ай,
Усы колючие. Встаём?

Глава 23

Дрожа натянутой струной,
Напружив дух, рванул в лиман
Амур, как будто на таран,
Пошёл сметающей стеной.

Проснулся, стало не до сна
Теперь ему, и горы льдин,
Словно завалами руин,
Ползут в лиман – шумит весна!

Чем дышит воздух? Но пока
Дойдёт из Петербурга весть, –
Дней ожидания не счесть, –
Гляди, как тянут облака
Оттуда, с запада; но вот
Достигли отблески огня
Амурских берегов и флот, –
Там что-то с турками возня, –
Пришёл в движенье. Невельской
Всё понял, размотав клубок
Житейской толкотни мирской,
Кому откуда вилы в бок
Грозят: где турки, ведай, там
И Англия, извечный враг
России, с нею по пятам,
Не отставая ни на шаг,
Пойдёт и Франция, а кто –
С Россией? Кто к плечу плечо
Пойдёт с карающим мечом
Бок о бок с нами? Да никто.

У Англии новейший флот,
И парусный, и винтовой,
В сраженье никакой иной
Не устоит, и он вот-вот
Пойдёт сюда, лишь объяви
Войну Россия; а у нас, –
Печальный взор печальных глаз, –
Старьё – не флот, и до нови
Дождёшься ль... Вот пришли они,
Депеши срочные, и в них, –
А ну попристальней взгляни, –
О чудо, драгоценный миг!

Ну наконец-то Муравьёв
Даёт добро на все посты,
Давай, а был заслон суров,
И вот теперь раскован ты.

И сверху решено: послать
Десант на Сахалин и там, –
Ликуй же, Невельской! – постам
Быть надлежит... О исполать
Отечеству! А тут как раз
Бошняк привёз благую весть:
Открыт залив и гавань есть!
Он чётко выполнил приказ.

В Де-Кастри он поставил пост, –
Гиляк не будет боязлив, –
Потом пошёл искать залив,
И гавань встала в полный рост;
Словно раскрытая ладонь,
А пальцы – бухты, и она
От всех ветров защищена,
Им как бы говорит «не тронь»
Щитом стоящая тайга.
И Императорской назвал
Её Бошняк, девятый вал
И тот не тронет берега
И не качнёт её волны –
Такая гавань! Но на юг,
Подальше от морозов, вьюг,
Пойдем, Бошняк, и там видны
Иные бухты, но пока
Посты... Петрова он послал, –
Набита у того рука,
Умеет строить и удал, –
На Кизи, будет Мариинск –
Два домика; он словно знал:
«Добро» получит, и на риск
Идти не надо, и финал
Желанным станет... Между тем
Пришёл с припасами «Байкал»,
Его прибытия он ждал,
Как друга, поделиться с кем
Заботой мог, а тот: «Давай,
Мой дорогой, всходи на борт».
С собой Орлова он берёт,
Казаков, провиант и – тай
Вдали, Петровское; знаком
Ещё по кругосветке курс,
Здесь шёл когда-то Лаперуз,
Теперь с попутным ветерком
В залив Анива входит он
С обзором места для постов;
Вот огибает мыс Крильон,
На север – так, среди кустов
Селенье, по соседству с ним
И будет пост, подход хорош,
И приглянулось им двоим:
–Вот тут, Дмитрий Иваныч, что ж…

Сельцо с названием Энто.
И вот с казаками Орлов,
Как и всегда, без лишних слов
На берег сходит, место то
Приметным станет... А «Байкал»
Идёт туда, где был Бошняк
В гиляцкой лодке, где искал
Залив Хаджи, – такой моряк
Отчаянный, да что – герой.
И вот, желанная, она,
Та гавань, с моря не видна,
Попробуй-ка её открой.
В ней бухта Константина – тут
Стоять посту, и в нём Бошняк
Останется, а что и как –
Ему известно; и маршрут –
В Де-Кастри, Невельской пешком
Пойдёт до Кизи, а «Байкал»,
Глотнув попутного бокал,
Тот – в Петропавловск прямиком.

Доволен Невельской, теперь
Он поведёт на Сахалин, –
Правительство открыло дверь, –
Десант с Камчатки; схлынул сплин,
А то в душе, словно нарост,
Теперь заботу свалит с плеч,
Готов костьми за дело лечь,
В Аниве Муравьёвский пост
Поставит... Транспорт «Николай»
Пришёл в Петровское. Буссе,
Майор, предстал во всей красе,
Десант доставил, принимай.

Посланец Муравьева, он
Исполнил миссию, назад, –
Но не в пустыню же, не в ад, –
В Иркутск нацелился; не в тон
Заговорил с ним Невельской:
Стоять вам во главе поста,
Идти на Сахалин со мной,
Зачтётся вам дорожка та.

И – всё, и это был приказ.
В Аниве высажен отряд,
И Невельской в душе был рад,
Перезимуют, им припас
С избытком выдан как-никак.
Ну что ж, теперь через пролив,
Там, в Императорской, Бошняк
Зимует, он-то не ленив,
Он – не Буссе, он не шаркун
Паркетный, как лихой майор,
Годами юн он, но матёр,
Так подобает моряку.

Пост Константиновский. Тайга
Пустынна на полтыщи вёрст,
Морозы и снега, снега...
И хлебушек насущный чёрств
В пустыне голой, но посты
Стоят, а по Амуру вверх,
Где Уссури, места пусты,
И там покуда мало вех
Намечено; от Уссури
Аборигены по горам
Выходят к морю – там-то, там
И надо, что ни говори,
Столбить... И всё-таки не мал
Проделан путь, и Константин,
Великий князь, высокий чин, –
Он генерал и адмирал, –
Встал у руля; и русский флот
В его руках, но где-то дым
Витает облаком седым
И тянет порохом: вот-вот
Сверкнёт грозой, ну а пока
Стоят от недругов посты,
И вожжи крепко держишь ты,
Надёжна и тверда рука.

Глава 24

Как славно ветерок свежит,
Сияет даль, и парус туг,
И радостно вельбот бежит
Вверх по Амуру; ловит слух
И шелест волн, и чаек писк,
И небо, кажется, звучит,
Переливаясь в каплях брызг
От вёсел; искрами лучи
Сверкают в гривах бурунов,
И небо синюю эмаль
Струит; ни славы, ни чинов
Ему не надо, и не жаль
Ему людей с их колготой,
С их муками и с их борьбой,
Что где-то смерть и где-то бой,
Да пусть они вознёй пустой
Там упиваются, их век –
Что миг, побыл чуть-чуть, и нет,
Покрасовался и поблек,
Ушёл, и затерялся след,

А на вельботе – Невельской
С Разградским, радоваться б, но
Налит до краешков тоской
Взгляд капитана, и вино
Веселья не горит в крови,
Молчит, а праздник-то какой!
Мгновенья радости лови,
Ведь караван Амур-рекой
Идёт к лиману – первый сплав
После Хабарова; боёв
Тут нет, но воинский состав
Ведёт Амуром Муравьёв.

Война стоит у берегов
Камчатки, дышит ей в лицо.
Но туча, – вестница снегов, –
Не стужей дышит, а свинцом
Нацеленно она глядит,
И для родной земли заслон,
Как воину надёжный щит,
Камчатке будет батальон.

Россия шлёт его, к тому ж
Твоя же, Невельской, мечта:
Через завалы мук и стуж
Не дни, не месяцы – лета
Минули; наконец-то, вот,
Ведь ты на карту ставил жизнь,
Через терзанья, кровь и пот
Души пронёс её; скажи,
Перед собой себя восславь,
Была дорожка та крута,
И вот она, твоя мечта,
Гляди, она не сон, а явь.

А было-то – ступить не смей,
Мол, там насторожён капкан,
Но вот по милости твоей
Не только шлюпка – караван
Идёт на целых полверсты
По всей реке; очнись же, ну,
Такую чудную страну
Вновь подарил России ты.
Чего же голос твой замолк,
Душа охвачена тоской,
Неужто схлынул жизни ток?
Слезой тяжёлою мужской
Облегчи душу, но душа
Не в силах горе превозмочь,
Чуть теплится, едва дыша,
Ведь дома, там, в постельке дочь, —
Всё видится ему, – больна,
И на него глядит, глядит,
Глазёнки ясные, но вид –
Словно прощается она,
И словно: виновата ль я,
Что ухожу от вас? Не плачь,
Отец. О доченька моя,
Не я, не я ли твой палач!

Да, это я загнал семью
В пустыню, где танцует смерть
В цинготном брошенном краю,
Да самому бы умереть:
Танцуй, но на моих костях,
Постылая, меня бери,
А перед дочерью замри,
Не тронь, да пусть бы он зачах,
Твой мерзкий облик; и жена
Больна, её потухших щёк
Цинга коснулась, и ещё
Малютка Ольга с ней – черна
Завеса дня, и даль темна...
И где-то караван идёт,
А возглавляет – пароход!
И баржи, и за плотом плот –
Флотилия... Но нет, молчит
Душа, и тоньше волоска
Улыбка счастья, и тоска
Медведем налегла, рычит
В душе, как разъярённый зверь.
Всё навалилось к одному:
Зимовка жуткая, потерь
Не избежал Бошняк, к нему,
В пост Константиновский, пришёл
Измотанный вконец «Иртыш» —
Измятый и пустой мешок,
Не поживится даже мышь, —
Таким казался; а идти
До Петропавловска — во льдах
Застрянет, и свернул с пути,
Пришёл в Аниву, там же — в пах
Словно ему: — Давай назад,
Там, в Императорской, Бошняк,
Он обеспечен как-никак,
Кати к нему, а мой десант
Принять не может, — встретил так
Его Буссе; ушёл «Иртыш»,
И для майора — гладь и тишь,
А разделил беду Бошняк
По-братски, и потом копал,
Копал могилы... Так-то вот,
Зима, цинга и пуст живот,
А провианта – кто бы дал.
И, глядя в даль, перебирал
Все эти мысли Невельской,
И чувств нахлынувших накал,
И взгляд, изломанный тоской, —
Таким на встречу он спешил;
Но где же, где же караван,
И отчего на зов души
Не откликается, он зван
И ожидаем он, как гость,
Такой желанный, дорогой,
Неужто что-то там стряслось?
Ступил хотя б одной ногой
Там, вдалеке, ведь генерал
Предельно обозначил срок,
До двадцать пятого. Он ждал,
Но двадцать пятый май истёк,
А сплава нет, пошёл июнь,
Хоть разорвись, чего ж они?
Весна и драгоценны дни,
Как жаркая они латунь,
Сияют, так не упусти...
Но вот байдарка и сигнал,
Нарочный еле их догнал,
Он с кучей новостей в горсти.

Война. Не с Турцией одной
И с Англией, примкнула к ним
И Франция, теперь стеной –
Против России. Устоим?

Теперь, – и он об этом знал, –
Они появятся и тут...
С эскадрой вице-адмирал
Путятин прибыл... Ещё ждут
В Де-Кастри транспорты, в них груз...
— Встречайте, мичман, караван,
Если успею, то вернусь. —
И в путь обратный капитан
Ушел. Так вот она, война,
И ясно, враг придет сюда.
Как туча тяжела, темна,
Нависла над страной беда.

Глава 25

Вниз по Амуру он ушёл,
Перемолол махину дел,
И с горем согнутой душой,
Весь запаленный, он успел
Под Мариинском встретить все ж
Правителя Сибири; и
Простёр объятия свои
Навстречу Муравьёв, и дрожь
Сведённых крепко за спиной
Чуть жёстких генеральских рук
Почуял, словно сердца стук, –
Его расслышал Невельской.

О чём напоминали им
Объятья? Или вечер тот,
В гостинице, – уж пятый год
Пошёл тому, – и им двоим
Тогда вот этот самый миг
Всё рисовался; у окна
Они мечтою без вина
Были пьяны, и цель у них
Была одна – вернуть Амур…
И как бы ни был капитан
В душе печален и понур,
Словно душа его в капкан
Попала, но не мог сейчас
Не прослезиться; и слеза
Была счастливой, и из глаз
Текла легко, и паруса
Словно звучали за спиной,
Как торжествующий хорал,
Фальшивой ноты – ни одной,
Всё – искренность, и генерал
Расслабился в душе; но дел –
Невпроворот: суровый тон
Войны витал, и батальон, –
Он забайкальский, закалён, –
От Кизи просеку рубя,
Двенадцать вёрст через тайгу, –
Таких даёт Сибирь ребят,
Согни попробуй-ка в дугу, –
Пришёл в Де-Кастри, к морю; там –
В распоряженье моряков
На транспорты и – по местам,
И триста пятьдесят штыков
Ушли в Камчатку. Не вздохнуть:
Путятин Муравьёва ждал
Там, в Императорской, и путь
Туда продолжил генерал.

Ну а теперь домой, домой,
Немало пролетело дней
В горячке дел – скорей,скорей
В Петровское, там берег твой;
Там Катеньки – жена и дочь,
И обе ждут, они больны,
Скорей, хоть чем-нибудь помочь,
И море, кажется, вины
Пред ними у него… Опять
Де-Кастри, просека – по ней,
И Мариинск, и шлюпку гнать
До Николаевска, быстрей!

И вот Петров, и весть черна:
— Геннадий Иваныч, плохо там...
— Что плохо? Доченька, жена?
Что плохо? – Сообщили нам:
Дочурку, – уж три дня тому, –
Похоронили, – и в глазах
Пошли круги, дыханье враз
Перехватило, боже… ах!

О господи, за что же ты
Так наказал меня, скажи,
Или не так на свете жил,
Или насмарку все труды
Мои пошли; или легко
Давалась жизнь и не круты
Дорожки были, и, влеком
Страстями низкими, версты
Неправедной сумел достичь;
Иль за Отчизну не радел,
Иль за неё в горячке дел
Нестоек был, или под бич
Боялся лечь ради неё,
Не мучился, не рисковал,
Или нацеливал чутьё
К спасенью шкуры, когда вал
Беды катился?.. Но один,
Один ты бремя своё нёс,
К мечте, словно голодный пёс
К похлёбке, рвался; до седин
Всё так и жил бы, не ценя,
И в грош не ставя жизнь свою…
А тут иное, тут семья,
Какого ж дьявола семью
С собою затащил сюда,
Где не ступала и нога,
Где цепи сопок и вода,
Где ветры и снега, снега!..
...Когда вошёл, жена – на грудь,
Как перышко, и обняла,
Прижалась; губы её чуть
Подрагивали, и была,
Ну словно трепетный листок,
Приклеилась – и не отнять,
Как девочка,– жена и мать,
Опять кормящая; в платок
Спелёнутая в зыбке вновь
Малютка Оленька, она
Спала, а Катенька, жена,
Его в уста, и в лоб, и в бровь,
В усы и в бороду взахлёб
Всё целовала, и к груди,
Словно моля «не уходи»,
Всё прижималась; её лоб, –
Он тот же, благороден, чист, –
Морщинкой мечен, небо глаз
И взгляд так трепетно-лучист
Сквозь слёзы, тот же, не угас.

О Катенька, любовь моя,
Прости меня, я виноват.
Из дебрей муки её взгляд
Сиял, влюблённостью струя.

Глава 26

Отзолотилась и легла
Под ноги жухлая листва,
И небо затянула мгла,
Снежком пахнуло, но жива,
Спокойно дышит и светло
Глядит сибирская тайга;
Вот лягут пышные снега
И отдохнёт, и им тепло,
Травинкам всяким, корешкам,
Под снежной шубой, а ещё
Медведям и бурундукам
В глуши оснеженных трущоб.

Но то тайга, а тут дома,
Иркутск печным дымком струит,
И сибиряк одет и сыт,
И не страшна ему зима.

И муравьёвский белый дом
Натоплен, и хозяин в нём
С рассвета, – не до зимних дрём, —
Сидит за письменным столом,
Запряжен в лямки, и Сибирь
Натужно тащит за собой;
А с виду-то не богатырь,
Но показал камчатский бой,
Какой он, Муравьёв. Десант
Англо-французский был отбит,
Завойко им устроил ад,
Штыком и ядрами, как гнид,
Давил; и пулю себе в лоб
Пустил английский адмирал,
Матёрый Прайс, и враг бежал,
Как провинившийся холоп.

А мог и быть исход иной,
Когда б не сплав, а кто провёл?
Да он, конечно, Муравьёв,
Как не гордиться тут собой?

И есть за что. Подумать, кто ж
Из губернаторов вот так
Сработал бы? Да их, зевак,
Их, обленившихся вельмож,
Попробуй раскачай, а он
Свернул махину; и в душе
Осознавал, что он силён,
И сладостно его ушей
Касалась слава; и был горд
Собой и понимал: не зря
Сибирский чтит его народ,
А главное, в глазах царя –
На пьедестале; и теперь, –
Сказал себе он, – затяни
Потуже пояс – ночи, дни
Трудись, и попадётся зверь
Опять в капкан; готовь к весне
Такой же сплав, и корабли
С припасами в Авачу шли,
Крепи Камчатку, и во сне
Не забывай о ней; но тут
В душе поморщился: к нему, –
Нет не давал он никому
Такой свободы, – всё идут
Послания – ну, Невельской,
Неугомонен и сейчас,
Когда врагу не в бровь, а в глаз
Всадили пулю, – ну, какой!

Камчатку бросить – всё твердит,
А порт – в Амур, и корабли
Сюда, а не на край земли,
Где будет в щепки он разбит,
И топором пойдёт ко дну
Камчатский флот; реванша жди,
Засел у Англии в груди
Её позор, она весну,
Чтоб отомстить, как Бога, ждёт;
Она, владычица морей,
Эскадру вчетверо сильней
К Аваче двинет, только лёд
Уйдёт от берега... Ну нет,
И мы не лыком шиты. Как!
С Камчатки, заметая след,
Трусливым псом бежать от драк?

Не спятил ли? Он, генерал,
Терпеть не мог, чтоб поперёк
Хотя бы слово кто изрёк,
Взрывался весь, и это знал
Любой чиновник; лишь один
Мог правду-матку между глаз
Всадить, – и было так не раз, –
И ни чинов, и ни седин,
Не признавая, – Невельской.

И Муравьёв терпел, пока
Тот, неподатливый такой,
Но правая его рука
В амурском деле был; и всё
Ему не так, всё не по нём,
Но, как вулкан, кипит огнём,
А был бы он – ни то, ни сё,
Пролива не было б и всей
Амурской эпопеи – знал,
И понимал: таких гусей
Пасти не просто. Генерал
Был опытен и знал людей,
И Невельской не тот орех,
И государственник – ей-ей!
Провидец, но не видит вех
Для обходных путей, а в лоб,
Без дипломатии и вслух
Сплеча он рубит; ну а чтоб
Поостеречься, – и на дух
Ему не надо, а пойти
С его умом-то мог, умей
Быть дипломатом: их-то, змей
В чинах, на избранном пути
Немало ползает… Но вот
С дороги Миша, свеж, а мчал, –
Уже полковник, а всё ал
Щекой, – из Петербурга: –Шлёт
Его высочество поклон
Вам, генерал. Мне поручил,
Чтобы скакал я и в ночи, –
Пакет вручить вам, чем-то он
Обеспокоен, право, мне
Так показалось. – Ладно, ты
Иди поспи до темноты,
Потом займёмся. – На стене
Портрет, и Муравьёв спиной
Почуял взгляд государя:
Его величество не зря,
Плеснул в него голубизной
Знакомых глаз; но этот всплеск
Высокомерен был и строг,
И чист, и холоден, как блеск
Эмали голубой; не мог
Он, Муравьёв, не ощутить
И жёсткости во взгляде том,
Как будто щёлкнули кнутом,
И доверительности нить
Порвалась; да, силён, могуч
Был самодержец и суров,
И это помнил Муравьёв
И, взяв пакет, взломал сургуч.

Великий князь писал, и он,
Читая, чувствовал: виски
Стучат, и кровь, как эскадрон,
Летит в мозги, словно тиски
Сжимают шею, щёки, грудь,
И лоб в испарине, до пят
Он весь в тисках, он весь объят
Волнением, и не дыхнуть;
О кто бы распахнул окно,
И ветра б вольного втянуть,
Чтоб с жадностью впивала грудь,
Но нет, захлопнуто оно.

Ах, Невельской, ну Невельской!
Читал и пальцы в кулаки
Сжимались намертво, строки –
Заплыла – не видать... Такой –
Наотмашь! – оплеухи – нет,
Не ожидал. Он словно вмиг, –
А ведь обласкан был и лих, –
Лишился злата эполет,
И вот теперь над головой
Ломают шпагу... – кончен бал,
И мелких букв пчелиный рой
В глазах рассыпался, пропал.
Ах, Невельской, ну Невельской!..
Великий князь писал: мол, вы, –
А дел-то – выше головы, –
Вы энергической рукой
Камчатский порт, словно скрижаль,
Хранить хотите, сможем ли
Мы защитить его вдали
От наших берегов? Едва ль.

В Аваче мы не сохраним
Флотилию, а посему
Все наши мысли к одному
Склоняются: Амуром, им
Мы защитимся; он – заслон,
Он недоступен для врага,
Не ступит там его нога,
И не Авача – только он,
Амур – защита наша. Порт
Камчатский снять, а корабли
Не слать туда, наоборот,
Они оттуда чтоб пришли
В Aмур. И не угодно ли
Подумать вам на этот счёт,
Его величество сочли
Одобрить сию мысль, в расчёт
Приняв все доводы... Сцепил
До боли зубы Муравьёв,
И вновь с портрета взгляд царёв
Спиной почуял, и немил
Стал белый свет ему, таких
Пощёчин он не получал:
Перчаткою царя сплеча –
Хлёст по щекам, – о жуткий миг,
Будь проклят ты! – Бессилья стон
Его дыхание взломал,
Наружу лившись без препон.
Ну Невельской! И генерал
Сидел, повергнутый, держа
Письмо, и пальцы била дрожь,
Он словно грянул ни за грош,
Как от бандитского ножа,
С вершины звёздной под откос;
Нет, это не великий князь
Столкнул его с поклажей в грязь,
И вот стоит он, гол и бос,
А Невельской: его слова
В строках злосчастного письма,
Или же сходные весьма,
И мысли те, как дважды два.

Но Невельской кристально чист, –
И Муравьёв об этом знал, –
Сама святая лучизна,
Бесхитростный идеалист.

На подлость и намёка нет,
Но в переписке он давно
С великим князем, мудрено
Печалей, радостей и бед
Своих не выплеснуть; и он,
Его высочество, ценил
Ещё с мальчишеских времён,
Когда во флоте юнгой был,
Умнейшего из моряков.
Конечно, в письмах не скрывал
И мыслей капитан, таков
Он был всегда... И вот обвал,
Обвал стратегии, и он,
Её вершитель, Муравьёв,
В её развалах погребён,
И за спиною взгляд царёв
Взирает холодно. Да, он, —
Как отмести такой позор? —
Пред государем посрамлён.
А, как по маслу, до сих пор
Всё шло, и царь был заодно,
Сплав проведён, и вся Сибирь, —
Расправил плечи богатырь, —
Воспряла духом; и окно
Туда, в Восточный океан,
Распахнуто и — на тебе,
Сейчас, подобно голытьбе,
Перед царём он; капитан
Возвысился в глазах царя,
И горд своею правотой,
Блаженствует... Постой, постой,
Ты так о Невельском? Ну зря,
О том не ведает... и взгляд
Его невинен пред тобой,
А ты выплёскиваешь яд
Звериной ярости тупой
К его отваге и уму,
К его безмерной прямоте,
И безрассудства его те
Не по канону твоему,
Идёт — как дышит; а вот ты
С оглядкой: где-то тянет гарь,
И только бы твоей узды
Он не коснулся, государь,
Ни строгим словом, ни — дай бог —
Суровым окриком — сатрап
Ты у него; и бросить трап,
Как Невельской, ты бы не смог,
Где захотел... Да, это так.
Но он как призрак, как укор
Моим деяниям, и взор
Невинный тот — словно кулак
Мне к носу, словно в горле кость,
Я даже вижу по ночам
Его во сне; выходит, нам
В одной телеге — так сошлось —
Нет места, но слезать не мне...
Убрать — да, да, убрать, убрать!
Двоим и на одном коне —
Всё, баста! — больше не скакать.

Он резко встал и заходил
По кабинету от окна
К стене, и быстро – сбить бы пыл
И успокоиться, – длинна
Дорога через топи, но
Для Муравьёва нет преград,
Ему подвластен даже ад,
И толку-то – глядеть в окно,
К столу – и стал писать приказ
Завойко; беглые текут
В запале строки, властный глас
В них так и свищет, словно кнут:
Порт ликвидировать, суда,
Имущество и гарнизон,
Лишь чуть откроется вода –
В Де-Кастри, – ставится на кон
Судьба Отечества, – а там
Ввести в Амур все корабли,
Не заслонить Камчатку нам...
И адъютанту: – Ты вели
Закладывать, наутро – в путь,
Гони, да так, чтоб ветер дул
В ушах, ты слышишь, есаул?
Три месяца тебе, дыхнуть
Тут некогда. Возьмёшь пакет.
И помни: у тебя ключи
К спасенью порта, так скачи,
Мартынов, заслони от бед
Россию-матушку... – Польщён
Доверием был адъютант,
И каблуками щёлкнул он,
Глаза светились – горд и рад.

А генерал объят тоской,
И тяжело он сел за стол
Тянуть поклажу, словно вол...
Ну что ж, простимся, Невельской.

Глава 27

Завойко выполнил приказ,
И хоть забили бухту льды,
Но их не побоялся глаз,
И был пропилен до воды
Проход во льдах, и по нему
В туманном мареве тайком,
Словно на цыпочках, гуськом
Ушла эскадра; и уму
Непостижимо было, где,
Куда девался русский флот,
Где он, и на какой воде
Его искать? А был вот-вот
Перед глазами. Собралось,
Авачу плотно обложив, –
И шли они не на авось,–
Десятки вымпелов; он жив,
Он в мышеловке, русский флот.
А тут... не верится очам,
Где он? Англо-французов шок
Хватил, в мешке он был, в мешке,
И вот… как будто по башке
Кто двинул, – он пустой, мешок!

И, словно бы задрав порты,
В погоню кинулись. Куда?
Конечно, в русские порты –
В Аян, в Америку... – вода
Следов не держит, – и на юг,
В Де-Кастри... Невельской не знал
О переносе порта, тал,
Набух в Амуре лёд, но шуг
Пока не шло у берегов,
А солнышко цвело теплей.
Весна! И улыбались ей,
И нет милей её шагов
Тут, на Амуре; наконец,
Вздохнул Амур всей грудью, и
Словно взорвались соловьи
В укромных уголках сердец.

На что уж нивх, что закалён,
Морозами, ветрами гнут,
И тот расслабился, уют
Ноздрёй словно почуял он.
Вздохнул, загрохотал Амур,
На льдины льдинами полез,
И двинул хаосом скульптур
В лиман, нагромоздив чудес
По берегам... А Невельской
В запале весь: идёт война,
С весной сюда придёт она,
А потому-то день-деньской
В заботах по уши; и шлёт
На валку леса он людей
Для обустройства батарей;
Вот-вот отгромоздится лёд,
И надо, чтоб на берегах
Стояли пушки на мысах,
На левом берегу –Чныррах,
На правом Мео – сунься, враг,
Тогда в Амур… Лавина льда
Слабеет на глазах, и вот
Разводы – вольная вода.
Под паром катер – пароход,
И курс на Мариинский пост,
И Невельской на нём, и ход
Тихохонький: у льдины хвост
Из мелких льдин... Но ледоход
Слабеет, Маи на пути,
Селенье нивхское, – зовут, –
Руками машут, – подойти,
Нарочный с донесеньем тут.

В нём сообщает Чихачёв:
Камчатский порт перенесён
Сюда, в Амур, – словно лучом
Сияли строки, – прибыл он
В Де-Кастри с транспортами – три
Их с ним: «Двина», «Иртыш»,«Байкал»;
Эскадра вышла до зари
На цыпочках, чтоб не искал,
Хватившись, враг, и что идут
Фрегат «Аврора» и корвет
С имуществом за ними вслед,
Вот-вот Завойко будет тут,
Ждём ваших распоряжений. Ба!
Вот это новость! Да и как
Иначе-то, была б труба
В Аваче им, а тут в кулак
Все силы соберём, и враг
Не сунется – гони, гони
На Кизи, дороги не дни –
Часы… И вот за шагом шаг
Он в грязной жиже и грязи
В Де-Кастри через перевал
Спешит – умри, но отрази
Врага геройски, адмирал.

Да, адмирал: произведён,
И вот она, эскадра, тут,
В Де-Кастри, командиры ждут
Дальнейших действий; и на кон
Поставлен флот, противник был,
И след эскадры он засёк,
И знает, где она – открыл,
Он рядом, враг, на волосок
От них; на флагманский корвет
Собрались спешно: есть ли вход
В лиман, не преградил ли лёд?
Разведка послана, но нет
Её. И всё-таки идти,
Идти немедля – так сказал
Им Невельской – глаза в глаза,
Иначе – гибель, и пути
Иного нет; и корабли
Послушно двинулись, и льды
Не помешали, и вошли
Они в лиман, и нет беды.

Была эскадра спасена.
Противник голову ломал:
Куда ушла? И где она?
Ведь был же промежуток мал
Во времени, и на хвосте
Висели у неё, а след
Пропал; по картам хода нет
В лиман, иль карты,что ль, не те?

Тогда – на юг, искать…А май
Всё больше силы набирал,
И с новым сплавом генерал
Пришёл; а ну-ка, принимай,
Восток России! Мариинск
Встречал крестьян для русских сёл,
Ну наконец-то, путь неблизк,
И вот он, первый новосёл.

А Муравьёв в горячке дел,
Лишь только на берег ступил,
Послал курьера, тот глядел
На Невельского – блеск и пыл
В глазах у мичмана*: вот он.
Отца любимец и герой,
Такой доступный и простой;
И будто бы чудесный сон,
Он, мичман Литке, видит, но
Если б знал он, что вручил,
Откозыряв, – не те ключи,
Какие ждут, да не дано
Курьерам знать; и Невельской,
Взяв предписание, прочёл –
И словно двинули плечом,
В базарной толчее людской.

Неспешно трубку он набил
И усмехнулся, и сидел,
Дымил и думал, где предел
У зависти, а он-то был
Ему так предан... Но хорош,
Ты ж насмотрелся на веку:
Бывает, всаживают нож
По рукоять на всём скаку
Сподвижнику; считай, и ты
Тут подвернулся, в общем, так,
Всё, как надраенный пятак,
Прояснено: идут, круты,
Тут пертурбации, аврал;
Теперь начальником не он –
Завойко, контр-адмирал,
Посажен на амурский трон.

И экспедиции чины, –
Она распущена, прошла, –
Завойко все подчинены,
Ну а ему – сдавать дела.

Морских и сухопутных сил
Командующий – генерал, –
Так он себя провозгласил, –
А Невельской, контр-адмирал,
При нём начальник штаба, ну
А он, командующий, где?
А штаб? В какой он борозде?
Всё ясно, но тянись в струну,
Ты тут никто, ты не у дел,
Одна дорога – в Петербург,
Давай кати от зимних пург...
Но, чёрт возьми, я ж не успел
Доделать то, о чём мечтал,
Амур – полдела, а звезда
Зовёт: ты крепок и удал,
И твоя воля – как металл.

Южнее гавани, там рай,
Там будут главные порты,
И наш он, уссурийский край,
О нём ещё мальчишкой ты
Мечтал, да и теперь труда
Вложил по горло, так добей, –
Сияла трепетно звезда,
И он — словно в обнимку с ней.

И с упоением её
Он слушал, как ребёнок, рад,
И мыслей острое копьё
Летело в цель не наугад —
К служению стране родной,
России-матушке; и что ж,
На всём скаку коварный нож
Всадил ему никто иной,
А Муравьёв. «Мой капитан, –
И ёкнуло: она, она.
Небесный взгляд, улыбка, стан,
Родного голоса струна
Звучит; и музыки бальзам
Так сладко утишает боль,
То ль облака дыханье, то ль
Прикосновенье к небесам...–
Мой капитан, – да, это я,
И ты давно влюблён в меня. –
Тебя ужалила змея
Предательства, и сшиб с коня
Сподвижник твой; но не тужи,
Твоё копьё пронзило цель,
Ты сделал дело, и тебе ль
Скорбеть и ослаблять гужи?
И я, звезда твоей мечты,
Горжусь тобой, о если б знал,
Как светел и прекрасен ты,
Избранник мой, мой идеал!

Пригубь бокал моей любви,
Он полон ею до краёв,
Я ухожу совсем, живи,
Любимый мой, а Муравьёв...
Ему аукнется»... И он
Лицо ладонями закрыл,
И словно бы вошёл в затон
Его корабль и, белокрыл,
Стоял, покачиваясь чуть,
Погасли волны за кормой,
И буря улеглась... но грудь
Вздымалась. – Милый, что с тобой?
Что пишут? Не молчи же, ну... –
И словно сбросив забытьё,
Порывисто обнял жену:
– О ты, сокровище моё!

Глава 28

Над головой – июль. «Иртыш»
Отчаливает, и они
Стоят на палубе, и крыш
Знакомых домиков – взгляни,
Словно российский городок
Разлёгся посреди тайги,
Ну а когда-то одинок
Стоял домишко – стереги
Российский берег... Что ж, прощай,
Ты, николаевский причал,
Иных улыбкою встречай,
Как нас до сей поры встречал.

Прощай... И вот «Иртыш» идёт.
Где первым Казакевич шёл, –
Открыл он северный проход
В Амур, – и было хорошо
На палубе «Байкала» всем...
И вот у борта «Иртыша»
Они, – и так щемит душа! –
Вдвоём с женой и насовсем
Уходят... – милая земля:
Снега и море, и тайга,
И жили, хлеб и соль деля,
По-братски; эти берега
Родными стали... Невельской,
Обняв за талию жену,
Стоял, охваченный тоской:
Подобно тягостному сну,
Ему казалось, что стена
Счастливой жизни в один миг
Обрушилась; и вся она
Лежит в развалинах, и стих
Порыв души, он так тащил
Его через завалы лет,
И за спиной тянулся след
Деяний славных; поищи
Себе забот теперь, сладки
Казались издали они,
Всплывая в памяти, и дни, –
А их-то целые мотки, –
Невозвратимы те; потух
Накал души, а он им жил,
Всё разлетелось в прах и пух,
И словно вынут из души
Её хребет, и как теперь?
Корабль жизни сел на мель,
И где она, былая цель?
Какой костюм ты ни примерь –
Не то, не то... На всём ходу
Он грубо смят, опустошён,
Иль это только тяжкий сон
Свалился на его беду?

Но прижимается жена,
Он чувствует её тепло,
Задумчиво глядит она
На волны грустно и светло.

Ей тяжко оттого, что муж
Словно раздавлен, приземлён,
И как ты мысли ни натужь,
Но скорбь души не в силах он
Унять. Но пусть, перегорит, –
Она решила, – время – врач,
Пока же, ты хоть плачь не плачь,
Но тягостных свинцовых плит
С души не сдвинуть; и она
Готова жертвовать собой,
Но только б человек родной
Был прежним, осушив до дна
Страданий чашу... А ещё
Ей всё не верилось, что вот, –
И побежал румянец щёк, –
Судьба по жизни их ведёт
К ступенькам новым – впереди
Рассветом брезжит Петербург...
К людским страданиям он глух,
Холодный город, и в груди –
Тук-тук, тук-тук... Но там, но там...
В квартире пол не ледяной,
И промерзающей стеной
Не будет иней по утрам
Мерцать в углу под потолком,
Дыша морозом; и ступай –
Захочешь – прямо босиком,
А хлеба надо – покупай,
И молока... Как все, живи,
И детки в сытости, в тепле...
И неужели на земле
Такое есть? И в той нови
Пожить бы им, поднять детей,
Достойных имени отца,
И так бок о бок до конца,
С любовью до последних дней...

Вдали Петровское, и взор
Не отвести, о боже мой! –
Туда, туда, к себе домой,
И ангелов небесный хор
Словно разлился в вышние,
И звуки арф, и шелест крыл,
И это вовсе не во сне,
А будто заново открыл
Страницу книги, в коей жизнь
Бурлила счастьем и неслась,
Как птица-тройка: ну, держись,
И ею надышаться всласть
Хотелось снова; Невельской
Подался к борту и слегка
Прижал к себе её, рука
Его подрагивала, скрой
Попробуй боль и стон души,
Личину не накинуть, нет,
Не превозмочь, не заглушить,
Не скрыть и не запутать след.

И Катерина поняла,
И у неё-то мысли все,
Как у него, на той косе,
Где галька, и прибой, и мгла,
Кедровый стланик и ветра,
И стены ходят ходуном
В буран, – о боже, рухнет дом! —
И дотянуть бы до утра.

Там в окруженье кедрача, –
Такой родимый уголок, –
Есть каменистый бугорок,
На нём потухшая свеча –
Могилка дочери... Зима...
И нет ни капли молока,
О господи, сойти с ума,
Но вот не доится пока
Корова, и холодный кров,
Нет молока... голодный год;
И всё ж рачительный Петров
Цедил по капельке, и вот –
Бутылочка, и присылал
С тунгусом на олене к ним
Из Николаевска сухим,
И сквозь тайгу, путём; не мал
И через горы был тот путь
Тропой таёжной... Так-то вот.
И рану сердца не заткнуть,
А доченька к себе зовёт:
«Ну разве виновата я,
Что ухожу от вас, отец,
Прости и мамочка»... Сердец
Биенье, душу обуя,
Подкатывает к горлу, и
Сглотнуть бы да невмочь, невмочь;
Она, рождённая в любви,
Кровиночка его, их дочь,
Не отпускает их, зовёт,
Глазёнки мамины и взгляд –
Два неба на тебя глядят
И светят солнышком, и льнёт
Тот свет к душе... Скажи, Господь,
За что ты так? Неужто ты
За воплощение мечты
Дочурку, кровь мою и плоть,
Забрал к себе? За что ты так?
Ведь я не за себя радел
В запале и толкучке дел,
А за Отечество; как рак,
Не пятился и напрямик
Шёл за мечтой, словно парил,
И вот теперь в расцвете сил
Тащусь со сломанным крылом
Без доченьки... Прощай, прощай,
Ты – моё счастье и беда,
Амур, благословенный край.
Удастся ль свидеться когда?..

Глава 29

Амур простился с Невельским,
Ушёл первопроходец, нет
Его, но, осветлённый им,
Остался негасимый след.

Амур и весь его бассейн,
И Приуссурье, Сахалин
Отряхнуты от паутин
Неведенья, и нивх Позвейн –
Как припечатал: «в писке той»
Записано; и дикий край
Для европейца, – русских знай! —
Словно червонец золотой,
Преподнесён, как результат,
Как плод великого труда;
И позарез теперь – да, да! –
Нужны граница и трактат
Обозначения её.
Почти два века Русь ждала,
Души её колокола
О том звучали. Муравьёв,
Да, только он, никто иной,
Поставит точку. Цель одна, –
И ею жизнь озарена, –
Чтоб шёл Амур живой стеной
Между соседями. Царём
Уполномочен он вести
Переговоры. А о нём, –
Он всю Сибирь держал в горсти, —
Китайцы знали; палец в рот, –
Откусит сразу, – не клади,
Он сплавы по реке ведёт
И всё торопится, в груди –
Отвага, знали; запереть, –
Всё гонит по реке войска, –
Он устье рвётся, чтобы впредь
Не дать британцам и носка
Ноги просунуть; а у них –
В Шанхае, в Нанкине – сидит
Тот англичанин, нагл и лих,
И тоже с войском, сибарит.

Всё так, теперь он, Муравьёв,
Предупредил через Ургу –
О том, – а ликом был суров, –
Что он на левом берегу
Амура и на Уссури, –
Очередной готовит сплав, –
Посты везде расставит, и
Отборный воинский состав
Пойдёт в низовье. И когда
В Усть-Зею прибыл он – табань,
К нему уже спешил амбань
Айгунский: «Погоди, туда,
На низ, идти, в Айгуне ждёт, –
От богдыхана он, – И Шань,
Делить границу будем, стань,
Не торопись, покуда лёд
Уйдёт подале...» Он кивал,
Амбань, приветливо, гостил
На пароходе, генерал
Был с ним радушен, щедр и мил
На сплавах... Муравьёв склонил
Согласно голову; и вот
Со свитой он в Айгун идёт,
И цель близка, и полон сил,
И весь решимостью объят,
И словно бы уже вкушал
Восторг победы он, и взгляд
Светился ею и дышал.

Уверен он, сомненья – прочь,
Он не отступит, он добьёт,
И вековой растопит лёд,
Как и задумывал, точь-в-точь.

…И вот свершилось, и сели
Посты, станицы ставь, порты ...
Трактат подписан! Славен ты,
Ты украшение земли,
Как и Хабаров, преподнёс
России-матушке – бери,
Я щедр, и англичанам нос
Утёр: британец, не дури,
Прочь от России! Да, схватил
Звезду мечты своей за хвост,
Трудом и потом в полный рост
Вошёл в историю, удил
Кусал немало... Май сиял,
Текли но небу облака,
И славная Амур-река
Переливалась вся, гулял
По ней залётный ветерок,
Играя с лёгкою волной,
А день-то, гляньте-ка, какой!
И бисер муравьёвских строк,
Остановясь, бежал опять...
Походный стол и генерал, –
Народ ликует – не унять,–
Поздравил всех, теперь писал
В своей каюте; тут и там
Веселье било через край:
Мы – забайкальцы, – наших знай! –
Амур, Амур вернулся к нам!

Ну и денёк – горяч, горяч,
И души чувствами кипят,
И радость, господи, – хоть плач,
И сам он с головы до пят
Пронизан ею; но кому
Он пишет, поздравленье шлёт,
Мол, вековой растоплен лёд,
Не Невельскому ли? Ему!

Прошло два года, как ушёл
С Амура Невельской, пора б
Забыть про выдуманный штаб,
Про то, как с раненой душой
Ушёл моряк. А рану кто
Коварную ему нанёс?
Пихнул плечом – и под откос
С дороги, позабыл про то?
Как отряхнуться? Иль душа, –
А подлость-то совершена
Продуманно, – свербит она?
Не стоят медного гроша
Твои писульки. А дела?
Ведь наглухо задвинул ты,
Как ящик своего стола,
Кого? Он дал тебе мечты –
Иди, верши... – хорош, хорош! –
В сиянье славы, на виду,
Ты весь цветёшь в её саду,
Один, а он туда невхож.

Сознайся честно, ты в душе
Завидовал ему, ведь он,
Почти не целясь, бил в мишень
Без промаха; любой заслон
Событий мог он упредить,
Ни перед кем не гнул спины
И сладкой не пускал слюны,
Не проявлял в угоду прыть,
Будь перед ним хоть государь;
Он – личность, да, а не холоп,
Он резал правду-матку в лоб,
И жизнь бесстрашно на алтарь
Отечества он клал; кого,
Как отслужившей книги том
(И, как окажется потом,
На сотню лет), – в архив? Его!

А твоя совесть? Или вех
Она не видит впереди,
Или не ёкает в груди
Ретивое? Но грех-то, грех,
Он изживается одним –
Страданьем; корчись и кусай
До крови губы, через край
Пусть оно хлещет, – только им,
Страданием: но ты, увы,
Спокоен был в душе и губ
До крови не кусал, не выл
В изнеможенье, не был туп
От боли взгляд: таких ходов
Немало было, такова
Природа власти, не медов
К ней путь, порою голова
На части рвётся... А душа?..
Так размышляя, он писал,
Рука водила чуть дрожа,
И хитроумная лиса –
Перо – вынюхивала след
Похвальных адресату слов:
Пусть будет сладостным привет
Ему с Амура... Пусть весло
Ему напомнит лёгкий всплеск
Амурских волн… И генерал
Был благодушен: славы блеск
Уже сиял над ним, витал
(И сквозь столетья – не померк –
Летит...). Царь Александр Второй
Осыпал милостями, рой
Наград взлетел, как фейерверк.

Отставка принята, бери
Под сильное крыло Кавказ,
И, как орёл, над ним пари,
А хочешь – Польшу... Но отказ:
Не то... Ну что же, отдыхай.
С женой-француженкой в Париж
Он укатил, но нет, шалишь,
Не то для русского, не рай.

Ведь он Отечеству служить
С рожденья призван, что ж теперь?
Оборвана живая нить
С Отчизной милой? Но не верь,
Ещё послужит ей, как встарь…
Послал прошение и ждёт,
Но отчего-то государь
Молчит, а времечко идёт.

Проходит год, другой... Друзьям
Он пишет, мол, государю
Вы намекните, что горю
Желанием служить – и там,
Где скажет, где необходим...
Но Александр Второй молчит.
А годы тянутся, как дым,
Ну а душа – она кричит.

И двадцать лет минуло... Что ж,
Аукнулось. Но, боже, нет
Страшнее участи и бед,
Чем на чужбине ни за грош
В могилу лечь; не дай-то бог,
Там не звучат колокола
Для сердца русского... Он лёг.
А Родина звала, звала...

Глава 30

Мои поклоны

Эпилог

Прекрасен город на Амуре,
Словно над волнами летит,
Как чайка в утренней лазури,
И тихо-тихо шелестит
Волна у берега, когда
Над нею тянет ветерок,
И золотая борода
Восхода тронута чуток
Багрянцем... Милый город мой,
Где б ни был я, но рвусь к тебе,
В твою лазурь – домой, домой,
И благодарен я судьбе,
Что очутился тут; и вот
Иду по улицам твоим,
И дышит полднем небосвод,
И с ним дыханием одним
Полны мы. На пути вокзал,
И он, Хабаров, и к нему, –
Кусочек жизни с ним связал, –
Я подхожу, его суму
Тащил; теперь в поэме он
Моей – «Амурский атаман»,
Он по Сибири, как буран,
Прогрохотал, ему поклон
Послал я свой через века…
И вот он, памятник: утёс
И Ерофей на нём, рука, –
Он дело знал, каменотёс, –
Конечно, мастера видна:
Словно живёт он, Ерофей,
Таланта чуткая струна, —
Могуч был атаман – ей-ей! –
В творце звучала, каждый штрих,
Словно ищейка свежий след,
Она улавливала вмиг...
Ушёл, его уж с нами нет,
Ваятель Мильчин, и ему
Поклон я шлю, по ремеслу
Собрат он мой, и ту ж суму
Тащил, к галерному веслу
Мечты прикован; грёб и грёб,
Всё торопился он, и был
В зените, в трепете светил
То небожитель, то холоп.

Поклон вам, Мильчин... Боже мой,
Как хорошо идти вот так
Бульваром! Льётся неба лак
Сиянием над головой, –
Идти, глядеть по сторонам
И на дома, и на траву,
И на деревья – я живу,
Я вижу лица тут и там.
Идут прохожие: одни
Оживлены, спешат, бегут,
В их лицах теплота, уют;
Другие пасмурны, они
Не в духе словно, – свет и тень:
Кто рад, кому не до утех,
То озабоченность, то смех,
То радость, то печаль… О день!
Такой стеклянный чистый ты
В средине мая, и я рад;
Он весь, как яблоневый сад
В цвету и – капли – мы слиты
И с ним, и со страной родной,
Ей тяжко, но встаёт с колен,
Оковы ельцинских измен
Под либеральный ор и вой
Она срывает; Геркулес
Очнулся, и я ею горд,
А толпы либеральных орд, –
Я вижу, — дрогнули; с небес
Словно знамение сошло,
И распрямляет плечи Русь,
Её историей горжусь
Тысячелетней, ложь и зло
Не прилипают к ней; орут
Хулители страны родной,
Как плохо им, как мерзко тут...
Линяй в Америку, не ной,
Или в Европу, без ума
Ты от неё — кати, не ной,
Вольготно там, в Европе той,
Дают похлёбку задарма,
Валяй... – Ты мне, паршивец, сбил
Всё настроение, – иду,
И так бульвар Амурский мил!
Как с девушкой, свиданья жду
С Амуром. Вот и он, утёс,
Навис над волнами, и я, –
Как будто вихрь меня занёс, –
Стою, дыханье затая,
У монумента – Муравьёв.
Сложил он руки на груди,
Глядит, а что там впереди.
Без выстрелов и без боёв
Взят им Амур – силён, силён!
Стоит, как русский богатырь,
И перед ним Амура ширь –
Как благодарность; мой поклон
Примите, граф. Словно мужик,
С напрягом русским целину
Пахали вы, и до межи,
Поцеловав её волну,
Дошли, и слава, слава вам!..
Вон, будто лебедь, теплоход
Издалека привет вам шлёт,
И чайка, чиркнув по волнам
Крылом, взлетает в синеву...
Из репродуктора для вас
Звучит «Сентиментальный вальс»,
Словно Чайковский наяву
Шлёт вам привет... А только мне
Не терпится туда – они,
Ну точно голубки в окне,
К себе так манят; ночи, дни
Я с ними проводил, без них, –
Такие нет, не предают, –
Без них, желанных и родных,
В душе гнездится неуют.

Быстрее, к ним недалеко,
По набережной, – вот они,
И так спускаются легко
По сходням на косу, взгляни;
Неподалёку стадион,
И где-то тут фонтанчик был,
Теперь курган его сменил,
Как постамент, вознёсся он.

На нём «Байкал», и паруса
Взнеслись. И вот они идут.
Куда? Лишь волны плещут тут,
И каменистая коса.

Идут и впереди она,
Открыты плечи, шея, чуть,
Намёком, выявлена грудь,
И нитка жемчуга видна
На гордой шее – как на бал,
Идёт в пустыню, и из глаз
Струится блеск, вот-вот сейчас
Потоком хлынет – так сиял
Восторгом взгляд; в голубизне
Его я сладостно затих,
И плыл, словно в чудесном сне,
Боясь проснуться и на миг.

И с нею флотский офицер
В парадном блеске эполет,
И вдохновенная в лице
Отвага светится, и нет,
Казалось, пары, чтоб слиты
Так были в образе одном;
Вот Невельские – и вином
Взыграла кровь, словно бы ты
Взлетел над миром... Боже мой,
Вот это памятник! Звучал
Он словно музыкой самой,
И был он, как родной причал
Для корабля... Где мой да Винчи,
Он где-то есть, где-то живёт,
Придёт – я знаю – новый Мильчин
И стих мой в бронзу закуёт.


29. 04. 2016 —
27. 03. 2017

Примечания

*Меншиков Александр Сергеевич (1787—1869) — светлей-
ший князь, адмирал, начальник Главного морского штаба.
*Нессельроде Карл Васильевич (1780—1862) — граф, кан-
цлер, министр иностранных дел.
*Российско-американская компания, учреждённая в 1799
году для колонизации побережья Америки. Её главной целью
была добыча пушнины на северных островах Тихого океана и
на Аляске.
*Врангель Фердинанд Петрович (1796—1870) — исследователь
берегов Северного Ледовитого океана между устьями Индигирки и
Колымы. С 1840 по 1849 год был председателем Главного правления
Российско-американской компании.
*Перовский Лев Алексеевич (1792—1856) — министр вну-
тренних дел.
*Русская духовная миссия в Китае, её постоянное предста-
вительство.
*Чернышёв Александр Иванович (1785—1857) — светлейший
князь, генерал от инфантерии, военный министр.
*...понюхать даст — в 1826 году Чернышёв был членом След-
ственной комиссии по делу декабристов.
*Отец мичмана, Фёдор Петрович Литке (1797—1882), — ге-
нерал-адъютант, адмирал, исследователь Арктики, воспитатель
великого князя Константина. Десять лет служил Г.И. Невельской
под началом адмирала, который ценил его, как образцового офице-
ра, и видел в нём будущего учёного.