Прерванный полет

 Красавец конь, чистокровный гнедой жеребец стоял у прекрасных елей. Грива его, словно сливалась со цветом зари и, конечно же, со цветом осени, которая уже коснулась своей рыжей бахромой дальних берез.

  Человек дышал лесом. Вечер таял, и солнце, скупое сентябрьское солнце, облизав
последними лучами закатные берега соснового озера, зарылось в колыбель чистых
вод, слегка покрытых грустной листвой, и исчезло в камышовых сумерках. Над лесом
воссияла вечерняя венера, пахло сыромятью осеннего лесного вечера, и на душе от всей глубины этой картины, этих чувств - было мягко и тепло.

 Его ждал полет, обратный полет вдаль и поздний звонок - ее звонок, ее голос, голос
любви...

 Да. Пора было возвращаться. В воздухе веяло скорой ночью - еще одной одинокой,
бесконечно бессмысленной ночью, но в сердце, окутанном всей этой прелестью и
чувством того, что ждет, было светло и безмятежно.

 Человек, легко, запрыгнул на коня и дал ему волю по лугу в сторону озера,
серебрившегося от неба, в сторону далеких домов, уже зажегших ночные огни.

 Чувствовалась вся мощь животного, летящего вдаль и несущего его прочь - от всего. Время, словно впиталось в ветер, обдававший их. Мира не существовало. Они были одни во вселенной, а где-то впереди, за далью стояла она и улыбалась с легкой грустью.

 Он полузакрыл глаза и отчетливо видел все это. Неслышно было даже топота.

 Летящий вдаль, странник и музыка ветра.

 Казалось, конь, не задевая травы, несся над землей. Это был полет души, это были
крылья, и человек чувствовал в себе - небо...

 Всё оборвалось в один миг - в какую-то тысячную долю мига... Как выстрел...

 Но за это мгновение он успел поймать промельк мысли о том, что конь, все-таки,
споткнулся о травинку, о стебелек, ведь он не касался земли - человек был в этом
уверен, и не знал, что там резко начиналась низина, ведущая к сосновому озеру.

 Еще ему запомнилось, как они вместе ударились о высохшую и затвердевшую под
стадами землю и ...

 Мрак... Никакого чувства, никакого сознания жизни.

 Возможно, это была бы лучшая смерть. Смерть после такого полета прочь - от всего.

 Да. Прерванный стебельком, полет перед прыжком в небытие.

 Сколько оно продлилось он не знал, но они потом долго брели по нескончаемо
пустынному бездорожью в сторону домов, казалось - куда-то за даль. У озера ему
привиделись черные лебеди, плывущие к соснам, дальше он услышал протяжную  песню
одинокого волка.

 Хотелось вспомнить глаза прекрасной любви, но не получалось. Виделось лишь безлюдное время, опадавших на водную гладь, листьев и звучала музыка. Казалось, так звучит сама смерть. Огни домов переливались в такт этой печальной мелодии небытия.

 Но он шел, шел, словно зная, что там - есть еще для него кров в этой, непонятой им, жизни. Он был в дороге - он никогда не мог без нее. Сколько он их прошел - не ведал даже сам.

 Он шел, держа под уздцы коня. И мира для них так же не существовало. А может, и не было вовсе - никогда.

 Плечо сильно болело и в груди ныло, беспрестанно. Он еще не знал, что это были
переломы. В голове был шум - ему было это знакомо, очень знакомо - но этого он еще тоже не понимал.

 Берег сменился редколесьем. Он брел между огней, не осознавая, что это - дома. Боль усиливалась, силы покидали... Хотелось одного - одного хотя бы взгляда, единственного взгляда на свете, хотелось до слез, но их уже не было. Глаза были пустые и дикие, губы уже не дрожали, как обычно, от желаний быть с любимой - они были мертвы. Он не замечал, засохшей на лице, крови. Шел. Но его - не было.

 Он стал уже непросто призраком, а воплотился в бродящего полтергейста, несущего мрак и разрушения - но кому?..
 
 Его не интересовало ничего, кроме глаз и рук одного лишь сердца. Ему всегда был чужд этот наэлектризованный мнимый метаболизм душ, якобы, олицетворяющий свет, такой далекий от них. Не нужно было ему: ни поэзий, ни мелодий строк, ни крыл, ни слов любви - с такой болью вырывавшихся из него.

 Он проклял всё это - и сейчас всё это прокляло его. Он превращался в боль, и казалось, что она сама тоже становится - им. Он лепил ее из себя, а что еще может изваять скульптор небытия...

 Где-то в глубине, которую привыкли называть душой, он еще чувствовал что-то, далеко  напоминающее совесть, и это что-то поедало его, и он знал - доест, проглотит, а что будет дальше, было уже не важно.

 Он выел, допил себя до дна, испещря время любимых угольками проклятой души. Кого
он согрел, кому дал свет - пустоте...

 Дойдя до ворот и немного постояв, его уставшее от боли тело, упало на траву. А люди подумали: пьяный...

 Но люди есть люди...

 Он закрыл глаза - без доли облегчения и провалился глубоко за даль, в память, все еще жившую в нем, вопреки всем полетам прочь - от всего.

 И вот он - голос... Он не видел ничего, только слышал.

 Как он звучал в нем, в нем - которого нет.

 Как он целовал этот голос, как лелеял его. Разве возможно объяснить миру край этих целований... Разве в силах его умирающая душа рассказать свою любовь смерти, если она не смогла дать это жизни - ни стихом, ни поступком, ни шагом, ни полетом...

 И снова провал во мрак, и опять белые палаты, дороги, дороги, дороги...

 И осень...

 Осень. Забери его с собой - он заслужил твою прелесть сердцем и слишком устал от
нескончаемых дорог. Дай ему кров, ибо лишь ты могла его ему дать. Дай ему дом последний.

 Уйми его мятежность и укрой смирением. Возможно, он верил - лишь тебе... даже находясь в нигде, далеко ото всех и себя.

 И все же, наверно, тот прерванный полет был бы достойной смертью для странника, тот полет, в котором он уже не чувствовал себя им, а хотел стать домашним и греться у очага на руках своей любви. И что опять спасло его, что заставило подняться в который раз и идти, и чувствовать боль?... Ради чего ему еще и еще претворятся живым?

  Не ради ли того, кто превратился в рутинную суть, надев подходящую, удобную маску, и отправился за чередой дат и событий в мерное - быть, в коем виноват был он, человек с душой, что не смогла принять себя в уюте иллюзий и вер людских.

 Кто он? - исчадие времени духа, что познал высшее, скребя крылами по дну, и принял любовь сердцем поэта. Проклятье и благодать - жизни и смерти...
 
 Важно ли это теперь... Уже нет.

 А важно лишь то, что любовь жива в нем - умирающим от нее.

 Так тихо.

 Так никого кругом. Везде никого. Он остался один и стал болью, стал печалью этой
страны, этого мира, стал тем - кого нет...

 Стал - собой.
         

 Сотканная его сердцем, поэзия - лишь жалкие обноски осени, которая скоро, неизбежно,отправиться в путь, укрыв ими мертвые цветы его души.

 Белые нимфы зимы не найдут его сердца, и не смогут обдать своей пушистостью его строки.

 Лишь, прерванный нежным лепестком, полет будет звучать музыкой ветра на берегу застывшего озера, и расстояние истин покроет землю бесцветной пургой и уляжется мертвым временем под забором, где он когда-то упал, обессилев от боли, целовать - голос любимой.
 
 И он никогда не прильнет к времени - быть, не коснется его...

 Как крылья не касаются земли.
 Как стихи - душ.
 


        Как по душе до дрожи постигать
        Огня над сном пера непостижимость
        И согревать мелодию стиха
        Тобой, как нежно - это принимать
        За одержимость,
        Но в той любви, что никому не снилась,
          
        Как вечность, отразилась пустота
        В неотразимом омуте зеркальном
        Души в душе... Как, мертвенно, чиста
        Свеча в окне печальном.

        На берегу последнего листа
        Лежит туман, река покрыта льдами,
        Непрошенной слезы немой кристалл
        Звенит в тобой наполненную память,
        И смерть огня, так жизненно, пуста
        Нами.

        Как капля тишины на грустный лист,
        Запомнилась любовь, как капля крови
        В бокале строк, звучала грусть земли,
        И голос въелся в черный обелиск
        Безмолвья...


        = 2017 =