Красный смех, или история одной войны инсценировка

Действующие лица

Писатель

Брат Писателя

Жена Писателя

Сестра Писателя

Мать Писателя

Ребёнок Писателя

Доктор

Санитар

Студент

Медсестра

Конвойный

Пленник

Солдат

Оратор

Изменник

Знакомая Брата Писателя

Брат Знакомой Брата Писателя

Отец Знакомой Брата Писателя

Человек из толпы

Ребёнок

Красный Смех

Первое действие

Сцена первая

Темноту пронизывает свет красной рампы. Бредут, не разбирая дороги. Десятки, может, сотни солдат. Нельзя определить ни их цели, ни времени. На них форма разных войн и разных народов. Спотыкаясь, падая, выкрикивая что-то, забывая о павших товарищах, вперёд и только вперёд. Из их неровной массы выделяется один. В старом потрёпанном бушлате, профессорских очках, рваных, грязных, в крови сапогах. Весь боль и страдание. Начинает смеяться. Потом кричит. Разбрасывает листы бумаги.

Писатель: Он красный, красный, красный… (подбирает листы бумаги, падает, ползёт к краю сцены) красный…

Собрав бумагу, раскладывает её перед собой, начинает что-то писать, то ли чернилами, то ли кровью. Поднимает глаза.

Писатель: Почему не спит мой сын? (Закрывает глаза, ложится, резко вскакивает) Я расскажу вам самую прекрасную историю. Историю о цветах и песнях, да, о цветах и песнях.

Вокруг него начинают собираться люди, садятся, готовые превратиться в слух. Писатель разбирает бумаги. Один из солдат выделяется из толпы. Садится рядом с писателем. Улыбается.

Писатель: Чего тебе?

Солдат молчит, встаёт, пытается собрать своё тело, он весь сплошная рана.

Писатель: Ты что? Ты лучше сядь!

Солдат молчит и улыбается. Писатель встаёт, пытается усадить солдата. Солдат начинает смеяться. Болезненным, неприкаянным смехом. Таким смехом смеются уже умершие. Писатель отступает. Падает.

Писатель (кричит): Уходи! Уходи!

Вдруг звук выстрела. Вместо солдата остаётся только его улыбка, залитая кровью.

Писатель (на коленях, закрывая голову руками): Я же говорил, говорил: он красный, красный…

Звук выстрелов нарастает, увеличивается. Солдаты, опомнившись, вскакивают, берутся за ружья, начинают отстреливать невидимых противников. Суматоха. Кто-то падает, кричит. Кто-то пытается найти укрытие. Кто-то, расставив руки, смеётся, кто-то молится.

Затемнение

Сцена вторая

Привал. Несмотря на кажущееся спокойствие ночи, раздаётся грохот орудий, то нарастая, то вновь отступая. Кто спит, кто закуривает папироску, кто бесцельно, как лунатик, бродит. Группа солдат, среди них и писатель, говорят о чём-то. Писатель сначала слушает, потом пытается ввязаться в разговор, что-то записывает.

1-ый солдат: Осталось только три орудия, остальные подбиты.

2-ой солдат: Сражение идёт уже дня три?

3-ий солдат: И все эти дни мы не ели!

2-ой солдат: Три или больше?

1-ый солдат: Не знаю, может и больше, я уже сбился со счёту, но, кажется, именно столько я не спал.

3-ий солдат: Мёртвым хорошо, они могут себе это позволить – сон.

2-ой солдат: А по-моему, это всё один бесконечный сон, или день. И он тянется уже далеко не три дня. Он тянется вечность. Хотя, кажется, ещё недавно светило солнце.

1-ый солдат: Эй, писатель, что ты там пишешь?

Писатель: Я вспоминаю клочок голубых обоев и запылённый графин на моём столике. А в соседней комнате – мои жена и сын. Вы не знаете, почему не спит мой сын?

Взрыв разрядил сухой воздух. Недалеко от говорящих разорвалась граната. И кто-то громко, громче самого взрыва, крикнул.

1-ый солдат: Кажется, кто-то убит.

3-ий солдат: Мёртвым хорошо, они видят сны.

Писатель: Я никогда не думал, что так хорошо знаю свою комнату – эти голубые обои в завитках и цветах, каминная решётка, маленький столик, лампа с зелёным колпаком и трубы… А за стеной комната моего сына. Вы не знаете, почему он не спит?

Вдруг пошёл дождь. Он был настолько неожидан, что все, побросав свои дела, бросились искать укрытие. Кто-то забрался под лафет, кто-то попытался соорудить то ли зонт, то ли плащ. 1-ый солдат зачем-то начал раздевать убитого. И сразу на всём пространстве наступила необыкновенная тишина, слышно было только, как дождь барабанит по орудиям и камням. Но тишину разорвал первый выстрел. 1-ый солдат покачнулся и упал. 3-ий солдат наклонился над ним.

3-ий солдат: Тебе хорошо, ты будешь видеть сны, слышишь, гнида, сны, а я обречён, я навсегда останусь в этом аду, а ты будешь спать и видеть сны – настоящие, добрые цветные сны! (он кричит и запинывает мёртвого, пока не раздаётся второй выстрел. 3-ий солдат падает, смеётся) Я обречён, обречён!

2-ой солдат подбегает к орудию начинает отстреливать всё ещё невидимых врагов. Писатель подбегает к третьему солдату. Тот уже не смеётся, только улыбается. Спокойно и уверенно.

3-ий солдат: Говорят, что в нашей и в неприятельской армии появилось много душевнобольных, вроде открыто четыре психиатрических покоя. Они тоже обречены. (замолкает, улыбается)

Писатель: Доктора их всех вылечат и отправят домой, к жёнам и детям.

3-ий солдат сквозь улыбку начинает плакать.

Писатель: Почему вы плачете?

3-ий солдат продолжает молча плакать и улыбаться.

Писатель: Вас тоже отправят домой, вот увидите, обязательно отправят. Не бойтесь. Вы снова увидите детей. Кстати, вы не знаете, почему не спит мой сын?

Раздаётся третий выстрел. 3-ий солдат падает замертво

Писатель: Ну я же говорил, что отправят, а вы боялись..

Затемнение

Сцена третья

Поле. Беспорядочно разбросана колючая проволока. Идут трое. Путаются. Один падает. Пытается выпутаться. Двое оставшихся волокут его. Тоже путаются. Первый уже мёртв. Волокут мёртвого. Падают. На авансцене двое. Писатель и полумёртвый солдат. Разговаривают.

Писатель: Расскажи, что там случилось.

Солдат: В живых остался один. Он отпихивал двух мёртвых. Пытался выпутаться из проволоки. А те двое переваливались друг через друга и через него. Вдруг все стали неподвижны.

Писатель: Что это было за сражение?

Солдат: За жизнь. Около этой загородки погибло около двух тысяч человек. Они рубили проволоку, а в это время их осыпало непрерывным потоком картечи.
Писатель: А почему они не убежали?

Солдат: Бежать было некуда. Хотя многие и хотели. Они, как пьяные, бежали прямо на проволоку и повисали на ней, пока их не останавливала пуля.

Писатель: Ты сказал, как пьяные?

Солдат: Некоторые страшно ругались, другие хохотали, когда проволока схватывала их за руку или за ногу, и тут же умирали. А потом кто-то затянул песню. И мы все подхватили её и закружились в безумном хороводе, и каждый смеялся, как будто был счастлив. А потом я упал. Доктора сказали – пуля. В грудь. На вылет. И я продолжил смеяться.

Писатель: Красный смех.

Солдат: Да, и хохотали, я уже говорил тебе, и плясали, по крайней мере, движения наши были похожи на пляску. А хорошо бы получить орден.

Писатель (самому себе): Дня через три тебя свалят в яму с мёртвыми, а ты лежишь тут и так мечтательно говоришь об ордене… (солдату) А матери послал телеграмму?

Солдат не ответил. Он только сжал руку Писателя и простонал что-то. Писатель поднялся, собравшись уходить. И вдруг пугливо и настойчиво Солдат прошептал.

Солдат: Что же это такое, а? Что же это?

Писатель: Что?

Солдат: Да вообще... все это. Ведь она ждет меня? Не могу же я. Отечество -

разве ей втолкуешь, что такое отечество?

Писатель: Красный смех.

Солдат: Ах! Ты все шутишь, а я серьезно. Необходимо объяснить, а разве ей объяснишь? Если бы ты знал, что она пишет! Что она пишет! И ты не знаешь, у нее слова - седые. А ты... (Он с любопытством посмотрел на голову писателя, ткнул пальцем, засмеялся) А ты полысел. Ты заметил?

Писатель: Тут нет зеркал.

Солдат: Тут много седых и лысых. Послушай, дай мне зеркало. Дай! Я чувствую,

как из головы идут белые волосы. Дай зеркало!

Писатель: Ты бредишь. Я пойду.

На заднем плане кто-то вынес самовар. Вокруг него собрались несколько. Писатель присоединился к ним. Сидят, пьют чай.

1-ый: Где мы?

Кто-то вскочил, кто-то хрустнул пальцами, кто-то начал бродить вокруг стола, кто-то засмеялся.

2-ой (смеющийся): На войне.

3-ий: Чего он хохочет? Послушайте, перестаньте.

2-ой перестал смеяться.

1-ый: А где же Ботик?

4-ый: Он сейчас был здесь. Ботик, где вы?

2-ой: Ботик, не прячьтесь! Мы слышим, как пахнет вашими сапогами.

3-ий: Перестаньте, как вам не стыдно. Ботик убит сегодня утром на разведке.

4-ый: Но он только сейчас был здесь.

3-ий: Вам показалось.

Тишина. Спустя несколько мгновений.

1-ый: Интересно, как сейчас дома?

3-ий: Дома? Какой дом, разве где-нибудь есть дома? Не перебивайте меня, иначе я начну стрелять. Дома я каждый день принимал ванну - понимаете, ванны с водой с водой по самые края. А теперь я не каждый день умываюсь, и на голове у меня струпья, какая-то парша, и все тело чешется, и по телу

ползают, ползают... Я с ума схожу от грязи, а вы говорите – «дом»! Я как скот, я презираю себя, я не узнаю себя, и смерть вовсе не так страшна. Вы мне мозг разрываете вашими шрапнелями, мозг! Куда бы ни стреляли, мне все попадает в мозг, - вы говорите «дом». Какой дом? Улица, окна, люди, а я не пошел бы теперь на улицу - мне стыдно. Вы принесли самовар, а мне на него стыдно было смотреть. На самовар.

4-ый (собираясь уходить): Это чёрт знает что! Я пойду домой.

3-ий: Вы не понимаете, что такое дом.

2-ой: Домой! Слушайте, он хочет домой!

Все начинают смеяться. Дикий крик останавливает их. Смотрят друг на друга. Начинает звучать потрескивающая граммофонная музыка, сначала тихо, потом всё громче. Замирают, прислушиваются.

Затемнение

Сцена четвёртая

Раскладушка. Писатель спит. К нему вбегает Доктор. Трясёт Писателя за плечо. Пытается разбудить. Писатель вскакивает. Мечется. Замечает доктора. Ложится обратно. Хочет уснуть.

Доктор: Я вас испугал. Простите. И я знаю, что вы хотите спать…

Писатель: Пять суток…

Доктор (продолжая трясти): Но мне очень нужно. Мне всё кажется, что там остались ещё раненые.

Писатель: Какие ещё раненые? Вы же весь день их возили. Оставьте меня в покое. Я пять суток не спал.

Доктор (поднимая Писателя, пытаясь его одеть): Не сердитесь. Я достал паровоз и семь вагонов, но нужны люди. Все спят. Не могу разбудить. Я понимаю… Я всё понимаю… Я сам боюсь уснуть. Не помню, когда я в

последний раз спал. Кажется, у меня начинаются галлюцинации. Ну, вставайте, вставайте же.

На заднем плане появляются пятеро. Санитары и Студент. Тянут вагон. Двое спереди. Остальные толкают сзади. Доктор и Писатель присоединяются. Вагон останавливается. Садятся. Раздаётся звук идущего поезда. Едут. Кто-то пытается спать, кто-то стонет, кто-то задумался. Холодно.

Писатель (просыпаясь): Что это?

Доктор: Ведь мы же едем, вы забыли? Мы едем.

Писатель: Чёрт вас знает, что такое! Не могли вы взять другого?

Доктор: Тише, тише… Пожалуйста, тише…

Санитар: Сейчас все спят. Можно дать залп из всех орудий, никто не проснётся. Даже если всех перестрелять. Сейчас проходил мимо часового. Он меня даже не окликнул. Спит. Интересно, и как он только не упадёт?

Студент (зажигая спичку): Доктор-то тоже уснул. Разбудите его, пока совсем не разоспался. Потом не добудишься. По себе знаю.

Будят Доктора. Тот вздрагивает, садится.

Студент (Писателю): Хорошо бы сейчас водочки или коньячку…

Писатель: Коньячку (достаёт флягу, пьют по глотку).

Студент: Вот и сон прошёл.

Доктор (сидя по-турецки, покачиваясь, как будто медитируя): Мне холодно.

Писатель: Много раненых?

Студент: Скорее сумасшедших. Больше, чем раненых.

Писатель: Настоящих?

Студент: А то, каких же?

Пауза

Писатель: Перестаньте.

Студент: Доктор, тот вон тоже сумасшедший. Посмотрите на него.

Доктор (виновато улыбаясь и покачиваясь): Мне холодно.

Писатель (переходя на крик): Ну вас всех к чёрту! Зачем вы меня позвали?

Никто не ответил. Студент отвернулся. Уставился на что-то.

Писатель (Студенту): Сколько вам лет?

Студент не ответил. Спустя несколько мгновений, не оборачиваясь.

Студент: Когда я подумаю, что где-то есть дома, улицы, университет…

Доктор (покачиваясь): Мне холодно.

Резкий толчок оборвал его. Поезд остановился. Санитар выскочил из вагона, чтобы посмотреть, в чём дело. На путях он обнаружил нечто с торчащими в разные стороны ногами.

Писатель: Раненый?

Санитар (отбрасывая тело): Убитый. Голова оторвана. Зажгу фонарь (зажигая), а то ещё задавим.

Студент: Послушайте!

Писатель: Что это?

Студент: И как мы раньше не замечали?

Санитар: Стон. Нечеловеческий стон. Как будто стонут и земля, и небо.

Писатель: Откуда он идёт?

Санитар рукой показывает направление.

Студент: Что же это? Ведь этого же нельзя слышать!

Доктор: Дальше пойдём пешком.

Санитар: Двигаемся.

Все выходят из вагона. Идут.

Доктор: Всё чаще попадаются трупы.

Писатель: Но раненых нет.

Доктор: Пока нет.

Санитар и Студент считают трупы, пока не сбиваются со счёта.

Студент: Первый, второй…

Санитар: Тридцать третий, сорок пятый…

Постепенно приближаются к источнику звука. Перед ними раненый. Весь в крови. На лице радость от того, что видит людей, и страх от того, что это может ему только казаться. Подбирают его. Идут дальше. По дороге им попадается ещё один. Идёт сам, обхватив рукой плечо.

Доктор: Ты бы сел!

Раненый, не обращая внимания, идёт дальше. Всё больше раненых попадается по дороге. Кто-то идёт сам, кто-то лежит, кто-то стонет. И стон этот сливается в один всеобъемлющий Стон земли. Над одним из раненых наклоняется Доктор. Тот хватает его за рукав. Пытается ударить.

Раненый: Я те в морду дам! Я те в морду дам! Сволочи!

Доктор (вырываясь, захлёбываясь, крича): Я тебя под суд отдам, негодяй! В карцер! Ты мне мешаешь работать! Негодяй! Животное!

Студент и Писатель растаскивают их.

Раненый (продолжая кричать): Я те в морду дам!

Доктора оттаскивают к вагону. Он прислоняется к стенке. Закуривает. Студент подходит к Писателю.

Студент: Многие раненые-то спят.

Писатель: Вы забываете, что они десять дней дрались, как львы.

Студент: Многие раненые-то спят.

Немного погодя. В лицо Писателю, тряся кулаками.

Студент: Вы знаете, вы знаете?

Писатель: Что?

Студент (не обращая внимания): Вы знаете? Вы знаете? (достаёт пистолет, стреляет в голову)

Писатель сначала отодвигается, потом осматривает рану.

Писатель (Доктору): А студент – то застрелился. Кажется, ещё жив.

Доктор: А, черт его!.. Ведь у нас нет места. Вон тот сейчас тоже застрелится. И даю вам честное слово, я тоже! Да! И прошу вас – извольте идти пешком. Мест нету. Можете жаловаться, если угодно.

Писатель отходит от Доктора. Направляется к тому, кто должен застрелиться. К Санитару. Тот стоит, опершись рукой о стенку вагона. Плачет.

Писатель (приобнимая Санитара): Перестаньте.

Тот не отвечает.

Писатель: Ну?

Санитар отшатывается от вагона и, сгорбившись по-стариковски, идёт куда-то во тьму.

Писатель: Стойте!

Санитар не отвечает. Писатель идёт за ним. Он идёт, пока не теряет его из виду. Останавливается и так и остаётся стоять, вглядываясь во тьму.

Затемнение

Сцена пятая

Лазарет. Разваливающиеся койки завалены ранеными. Между ними снуют сёстры. На одной из коек лежит Писатель. Рукой останавливает одну из сестёр.

Писатель: Послушайте, чем закончился бой?

Сестра: Было много убитых и раненых.

Писатель: Но кто победил?

Сестра: Никто.

Писатель: Но что же тогда произошло? Что?

Сестра: Вероятно, вы подумали, что сражаетесь с неприятелем, но это были свои.

Писатель: И точно. Издалека показалось, что это наша форма. И мы обрадовались. Так обрадовались. Мы побежали к ним, а они начали стрелять. И всё переменилось. И форма стала вражеской. Но мы так радовались, что это свои. Мы забыли стрелять в ответ. А потом… Что произошло потом? Ничего не помню.

Сестра: Успокойтесь, милый. Всё хорошо. Всё уже позади. Скоро вы окажетесь дома.

Писатель: Дома? Не понимаю. А сколько продолжалось сражение?

Сестра: Целый час.

Писатель: Час? Мы час сражались со своими, думая, что это неприятель?

Сестра ничего не ответила. Собралась уходить.

Писатель: Постойте, милая. Ещё минутку. Расскажите, что же произошло со мной. Почему я ничего не помню?

Сестра (отвернувшись): Вам гранатой оторвало ноги. А теперь, простите, мне надо идти.

Уходит.

К койке Писателя подходит Доктор. Садится. Гладит простыню в том месте, где должны быть ноги.

Доктор: Ваше счастье, вы едете домой. Тут что-то неладно. Я сам бы уехал, если б можно было. (наклонившись к Писателю) Скоро уже настанет такой момент, что никто отсюда не уедет. Ни я, никто.

Улыбается. Писатель всматривается в его замученное, испещрённое морщинами лицо.

Писатель: Красный смех.

Доктор: Да. Красный смех.

Пару минут смотрит на Писателя.

Доктор: Вы скоро уедете, и вам я скажу. Вы видели когда-нибудь драку в сумасшедшем доме? Нет? А я видел. И они дрались, как здоровые. Понимаете, как здоровые!

Писатель (испуганно): И что?

Доктор: Ничего. Как здоровые.

Писатель: Красный смех?

Доктор: Их разлили водой. Помните, как в тот дождь?

Писатель: Доктор, вы сошли с ума.

Доктор: Во всяком случае, не больше, чем вы. Во всяком случае, не больше.

Смотрит внимательно на Писателя. Вновь гладит место, где должны быть его ноги.

Доктор: А это вы понимаете?

Многозначительно обводит лазарет рукой, указывая на раненых.

Доктор: А это вы можете объяснить?

Писатель: Раненые… Раненые.

Доктор: Раненые… Раненые. Без ног, без рук, с прорванными животами, размолотой грудью, вырванными глазами. Вы это понимаете? Очень рад. Значит, вы поймете и это?..

Вскакивает с койки. Встаёт на руки. Начинает танцевать. Больничный халат закрывает ему лицо.

Доктор (возвращаясь в нормальное положение): Это вы понимаете?

Писатель (испуганно): Перестаньте! А то я сейчас закричу.

Доктор (садясь на кровать): И никто этого не понимает.

Писатель: Вчера опять стреляли.

Доктор: И вчера стреляли. И позавчера. И неделю назад. И сейчас стреляют.

Писатель: Я хочу домой! Доктор, милый, я хочу домой. Я не могу здесь оставаться. Я перестаю верить, что есть дом, где так хорошо.

Доктор: Вчера взорвался вагон Красного Креста. Подорвался на мине. В нём были раненые. Так вот они тоже хотели домой.

Писатель: Но как же так. Ведь дом так близко. Раньше я любил кататься на велосипеде. Гулять по парку с женой. Бегать по утрам. А вот на этой, на правой ноге я качал сына, и он смеялся. А теперь… Теперь у меня нет ног. Будьте вы прокляты! Зачем я поеду! Мне только тридцать лет... Будьте вы прокляты!

Доктор: Слушайте, вчера я видел: к нам пришел сумасшедший солдат. Неприятельский солдат. Он был раздет почти догола, избит, исцарапан и голоден, как животное; он весь зарос волосами и был похож на дикаря. Он размахивал руками, кривлялся, пел и кричал и лез драться. Его накормили и выгнали назад - в поле. Куда же их девать? Чем они питаются? Вероятно, ничем, а быть может, трупами, вместе со зверями, вместе с этими толстыми, одичалыми собаками. В них стреляют иногда по ошибке, иногда нарочно.

Писатель (закрывая уши): Я хочу домой!

Доктор (постепенно переходя на крик): Сейчас я только еще схожу с ума и оттого сижу и разговариваю с вами, а когда разум окончательно покинет меня, я выйду в поле и кликну клич, я соберу вокруг себя этих храбрецов и объявлю войну всему миру. Веселой толпой, с музыкой и песнями, мы войдем в города и села, и где мы пройдем, там все будет красно, там все будет кружиться и плясать, как огонь. Те, кто не умер, присоединятся к нам, и наша храбрая армия будет расти, как лавина, и очистит весь этот мир. Кто сказал, что нельзя убивать, жечь и грабить?..

Постепенно к нему начинают обращаться все раненые. Палата наполняется стоном. Доктор, не обращая внимания, продолжает. Только его крик постепенно переходит в смех.

Доктор: Кто сказал, что нельзя убивать, жечь и грабить? Мы будем убивать, и грабить, и жечь. Веселая, беспечная ватага храбрецов - мы разрушим все: их здания, их университеты и музеи; веселые ребята, полные огненного смеха, мы попляшем на развалинах. Отечеством нашим я объявлю сумасшедший дом; врагами нашими и сумасшедшими - всех тех, кто еще не сошел с ума; и когда, великий, непобедимый, радостный, я воцарюсь над миром, единым его владыкою и господином, - какой веселый смех огласит вселенную!

Писатель: Красный смех! Спасите, я опять слышу красный смех!

Доктор (не обращая внимания): Друзья! У нас будет красная луна и красное солнце, и у зверей будет красная веселая шерсть, и мы сдерем кожу с тех, кто слишком бел... Вы не пробовали пить кровь? Она немного липкая, она немного теплая, но она красная, и у нее такой веселый красный смех!

Писатель: Я хочу домой!

Затемнение.

Сцена шестая

Квартира. Две комнаты. Одна – кабинет, пока пустует. Другая – гостиная. Стол, стулья. На столе самовар. За столом двое. Писатель и его брат. Разговаривают. Женщины – жена Писателя, его мать и сестра – хлопочут

вокруг. Вокруг царит видимый мир и покой. Вот только все зеркала закрыты чёрными полотнищами.

Брат: Сам посуди: ведь нельзя же безнаказанно десятки и сотни лет учить жалости, уму, логике – давать сознание. Главное – сознание! Можно стать безжалостным, потерять чувствительность, привыкнуть к виду крови и слез, и страданий, но как можно отказаться от истины? По моему мнению, нельзя. С детства меня учили не мучить животных, быть жалостливым. Но проходит время, и я начинаю привыкать ко всем этим смертям, страданиям, крови, но к самому факту войны я не могу привыкнуть, мой ум отказывается понять и объяснить то, что в основе своей безумно. Миллион людей, собравшись в одно место и стараясь придать правильность своим действиям, убивают друг друга, и всем одинаково больно, и все одинаково несчастны - что же это такое, ведь это сумасшествие?

Писатель (весело): Красный смех!

Брат: Я скажу тебе правду: я очень боюсь сойти с ума. Я не могу понять, что это такое происходит. Я не могу понять, и это ужасно. Если бы кто-нибудь мог объяснить мне, но никто не может! Ты был на войне, ты видел - объясни мне!

Писатель (шутливо): Убирайся к чёрту!

Брат: Вот и ты тоже. Никто не в силах мне помочь. Это ужасно. И я перестаю понимать, что можно, чего нельзя, что разумно, а что безумно. Если сейчас я возьму тебя за горло, сперва тихонько, как будто ласкаясь, а потом покрепче, и удушу - что это будет?!

Писатель: Ты говоришь вздор. Никто этого не делает.

Брат: Когда ты был еще там, бывали ночи, в которые я не спал, не мог заснуть, и тогда ко мне приходили странные мысли: взять топор и пойти убить всех: маму, сестру, нашу собаку. Конечно, это были только мысли, и я никогда такого не сделаю.

Писатель (улыбнувшись): Надеюсь.

Брат: Вот тоже я боюсь ножей, всего острого, блестящего: мне кажется, что если я возьму в руки нож, то непременно кого-нибудь зарежу. Ведь, правда, почему не зарезать, если нож острый?

Писатель: Основание достаточное. Какой ты, брат, чудак!

Брат: Потрогай мою голову, она горячая. В ней огонь. А иногда становится холодной, и все в ней замерзает, коченеет, превращается в лед. Я должен сойти с ума, не смейся, брат: я должен сойти с ума...
Писатель весело смеётся.

Брат: Что с тобой?

Писатель: Так. Весело, что я дома. Отвези-ка меня в кабинет и скажи моей жене, чтобы пришла ко мне.

Отвозит Писателя в кабинет. Говорит Жене, чтобы та пришла.

Писатель (Брату): Налей-ка мне водички вот отсюда.

Указывает на графин.

Брат: Ты же сейчас пил чай.

Писатель: Ничего, ничего, налей. (Жене) А ты возьми сынишку и посиди немного в той комнате.

Уходят. Пока они там, Писатель маленькими глотками, наслаждаясь, пьёт воду.

Писатель: Так, хорошо. Теперь идите сюда. Но почему он так поздно не ложится спать?

Жена: Он рад, что ты вернулся. Милый, пойди к отцу.

Мальчик начинает плакать, прячется у матери в ногах.

Писатель: Почему он плачет? Почему вы все так бледны, и молчите, и ходите за мною, как тени?

Брат (Смеясь): Мы не молчим.

Сестра: Мы все время разговариваем.

Мать (выходя из комнаты): Я похлопочу об ужине.

Писатель: Да, вы молчите. С самого утра я не слышу от вас слова, я только один болтаю, смеюсь, радуюсь. Разве вы не рады мне? И почему вы все избегаете смотреть на меня, разве я так изменился? Я и зеркал не вижу. Почему они все закрыты? Разве в доме труп? Дайте сюда зеркало.

Жена: Сейчас я принесу.

Она вышла и не вернулась. Маленькое зеркальце принесла Сестра. Писатель взял его и посмотрел на себя. Остальные столпились вокруг него, будто в ожидании, что он упадёт в обморок, но тот радостно вскрикнул.

Писатель: Что же тут необыкновенного?

Все громче смеясь, сестра поспешно вышла.

Брат: Да. Ты мало изменился. Полысел немного.

Писатель: Поблагодари и за то, что голова осталась. Но куда они все убегают: то одна, то другая? Повози-ка меня еще по комнатам. Какое удобное кресло, совершенно бесшумное! Сколько заплатили? А я уж не пожалею денег: куплю себе такие ноги, лучше... (замечая на стене велосипед) Велосипед!

Писатель (угрюмо): В нашем полку только четыре офицера осталось в живых. Я очень счастлив... А его возьми себе, завтра возьми.

Брат: Хорошо, я возьму. Да, ты счастлив. У нас полгорода в трауре. А ноги это, право...

Писатель: Конечно. Я не почтальон.

Брат (после паузы): А отчего у тебя трясется голова?

Писатель: Пустяки. Это пройдет, доктор сказал!

Брат: И руки тоже?

Писатель: Да, да. И руки. Все пройдет. Вези, пожалуйста, в кабинет, мне надоело стоять.

Брат отвозит его в кабинет. Там Жена Писателя убирает стол.

Писатель (Жене): А теперь посади-ка меня за стол!

Жена (за его спиной): Сейчас, милый.

Писатель: Поскорее!

Жена: Сейчас, милый.

Писатель: Да что же ты?

Жена: Сейчас, милый.

Писатель пытается повернуть голову, чтобы увидеть её. Вдруг она начинает кричать. Так кричать, как кричат только на войне.

Жена: Что же это!

Бросается к Писателю, обнимает, прячет голову у отрезанных ног. Целует их. Плачет.

Жена: Какой ты был! Ведь тебе только тридцать лет. Молодой, красивый был. Что же это! Как жестоки люди. Зачем это? Кому это нужно было? Ты, мой кроткий, мой жалкий, мой милый, милый...

На крик прибегают мать и сестра. Плачут. Валяются у его ног. Хрипят. Бьются головой о колёса. И только Брат стоит в стороне.

Брат: Я тут с вами с ума сойду. С ума сойду!

Затемнение

Конец первого действия

Второе действие

Сцена первая

Кабинет Писателя. Он сидит за столом. Пишет. Безумно, откладывая один за другим листы бумаги. С другой стороны стола сидит его брат, положив голову на стол. Кажется, спит.

Писатель: Я расскажу миру самую лучшую историю. Может, меня не признают сразу. Ведь я не Толстой и не Достоевский. Но потом все узнают… поймут… Я расскажу миру о цветах и песнях.

Брат, проснувшись, поднимает голову. В ужасе отшатывается.

Писатель: Успокойся. Ты спишь. Это всё просто сон.

Брат: Ты… Ты мёртв. Ты умер неделю назад…

Писатель: Спи, мой дорогой брат, а я буду рассказывать тебе о цветах и песнях. Посмотри в окно - там больше нет войны, там распускаются почки и поют птицы. Весна.

Брат: Это всё неправда! Неправда!

Писатель: Ты можешь мне не верить, просто спи.

Брат: Я схожу с ума. Моё сердце онемело, умерло. Иногда рассудок берёт верх, и мне хочется выбежать на улицу и громко крикнуть, чтобы сейчас же прекратили эту ужасную войну. Но что? Что это изменит?

Писатель: Война кончилась, брат.

Брат: Нет, не кончилась. Передают, что сражение идёт уже неделю. После трёх суток без сна человек становится больным, а они не спят уже неделю. Они все сумасшедшие. Когда заканчиваются патроны, они берут в руки камни, а если нет и камней, они начинают грызться, как собаки. И все они ждут, что их перебьют. И их всех, всех до одного, перебьют. Они все сумасшедшие.

Писатель: Ты ведь знаешь, отчего так много сумасшедших? Люди забыли о цветах и песнях. Поэтому они и сходят с ума. Но стоит им рассмеяться…

Брат: О смехе… Я расскажу тебе о красном смехе. Говорят, что стали появляться призрачные отряды. Они стреляют в живых, а живые сражаются с ними, пока не сходят с ума и не начинают убивать друг друга. Брат, ты знаешь, кто их убил? Кто их убил?

Писатель: Весна. Чтобы началась новая жизнь, снег должен растаять.

Брат: Новая жизнь? Так вот почему, когда в ночи раздаётся одинокий выстрел, все вскакивают и начинают стрелять во тьму, пока не перебьют друг друга! Вот отчего так много сумасшедших! Ведь раньше не было так много сумасшедших. Ведь дрались же люди всегда и никогда, никогда не было такого! Когда же кончится эта кровавая бойня?

Писатель: Здесь в городе весна. Здесь нет войны. Нет сумасшедших. Здесь всё хорошо.

Брат: Знаешь, и здесь, в городе, на улицах стали появляться чёрные, наглухо закрытые кареты. Сегодня я насчитал их шесть. И поезда… Поезда каждый день привозят вагоны с сумасшедшими. Они приходят один за другим. Привозят полуголых, голодных изменников, как они их называют. Говорят, что их надо вешать.

Писатель: Одно из последствий войны. Но за окном весна. А значит, что всё окончено и это кончится.

Брат: Ты говоришь, кончилось? Это не может вот просто так, взять и кончиться! Чтобы что-то изменилось, нам всем надо, как тому доктору, сжечь их дома, с их сокровищами, с их женами и детьми, отравить воду, которую они пьют; поднять всех мертвых из гробов и бросить трупы в их жилища, на их постели. Пусть спят с ними, как с женами, с любовницами!

Писатель: Нет. Им надо рассказать о цветах и песнях.

Брат: О, если б я был дьявол! Весь ужас, которым дышит ад, я переселил бы на их землю; я стал бы владыкою их снов, и, когда, с улыбкой засыпая, они крестили бы своих детей, я встал бы перед ними, черный...

Писатель: Успокойся, брат. Спи.

Брат: Я должен сойти с ума. Как можно скорее! Должен…

В ужасе выскакивает из квартиры.

Затемнение

Сцена вторая

Город. Картины калейдоскопом сменяют друг друга. Между ними мечется, как сумасшедший, Брат Писателя.

Картина первая

Вокзал. Пришли вагоны. На вокзальной площади много солдат. Одеты в форму разных народов и разных времён. Выводят из вагонов сумасшедших, пленных, изменников. Скидывают свою форму. Под ней простые граждане – дети, старики, женщины, мужчины. Слышатся крики.

1-ый: Их нужно вешать без суда!

2-ой: Без жалости!

3-ий: Довольно их жалеть!

4-ый: Изменников нужно вешать!

Брат Писателя вмешивается в толпу. Пленных ведут. Он подходит к одному из них, к тому, что держится слегка в стороне. В его глазах ненависть и ужас.

Брат (одному из конвойных): Кто этот с глазами?

Конвойный: Офицер. Сумасшедший. Их много таких.

Брат: Как его зовут?

Конвойный: Молчит, не называется. И свои не знают. Говорят только, что когда его брали, он не сопротивлялся, а так – приблудный какой-то. Его уже раз вынули из петли… Да что там!..

Конвой с пленными скрывается в толпе. Брат Писателя остаётся стоять на месте. Его толкают в бок. Оборачивается. Ведут кого-то. И солдаты и пленные идут одинаково, бессмысленно, не понимая что происходит.

Солдат: А ну посторонись! Изменников ведём!

Брат: Куда вы их ведёте?

Солдат: Отойди.

Отпихивает Брата Писателя. Один из пленных, воспользовавшись суматохой, отбегает от конвоя на пару метров, садится на корточки, будто прячется.

Солдат: Животное!

Подходит к пленному, бьёт его прикладом по голове. Из толпы слышится смех, крики.

Затемнение

Картина вторая

Площадь. Посреди площади какие-то нагромождения. На них оратор. Вокруг Толпа. Ревут. Вокруг лозунги «Долой войну!».

Оратор: Вы молодые, вы, жизнь которых еще впереди, сохраните себя и будущие поколения от этого ужаса, от этого безумия! Нет сил выносить: кровь заливает глаза! Небо валится на головы, земля расступается под ногами. Добрые люди... Пусть я сумасшедший, но я говорю правду. У меня отец и брат гниют там, как падаль. Разведите костры, накопайте ям н

уничтожьте, похороните оружие! Разрушьте казармы и снимите с людей эту блестящую одежду безумия, сорвите ее! Нет сил выносить... Люди умирают...

Кто-то из толпы стаскивает его вниз. Бьёт. Начинается свалка. Брат Писателя пытается убежать. Кто-то останавливает его за рукав.

Человек из толпы: Ты откуда?

Брат: Оттуда.

Человек из толпы: А куда ты бежишь?

Брат: Домой.

Человек из толпы: А… Домой!

Валит Брата Писателя на землю. Пытается придушить. Тот вырывается. Убегает.

Затемнение

Картина третья

Вечер. Городская площадь. Народу почти нет. Брат Писателя встречает свою старую знакомую. С ней её брат и отец.

Брат: Как ты изменился! Тебя не узнать! Ты давно вернулся?

Брат знакомой не отвечает.

Знакомая: Может, месяц назад. Но тише, не трогай его.

Отец отводит его в сторону. Брат Писателя и его знакомая остаются одни.

Знакомая: Мама его тоже не узнала. Он так изменился.

Брат: Он совсем поседел.
Знакомая: Он всё время молчит и что-то слушает. От этой его отчуждённости становится страшно.

Брат: Он рассказывал, что с ним там случилось?

Знакомая: Их полк пошёл в атаку. Люди так громко закричали «Ура!», что заглушили звуки выстрелов. А потом всё оборвалось. И наступила гробовая тишина. От этой тишины он и сошёл с ума. Теперь, если рядом с ним шумят или разговаривают, он спокоен, а если нет… Хуже всего по ночам. Отец, правда, придумал, что с этим делать. Он повесил в его комнате часы и они бьют, не переставая, каждую минуту.

Брат: Не теряйте надежды. Ему ведь всего двадцать семь лет. Он обязательно поправится.

Подходит к Брату Знакомой и целует его руку.

Знакомая: Я знаю, почему вы поцеловали его руку. За то, что он сумасшедший, да?

Брат: За то, что он сумасшедший, да.

Знакомая: А мне, а мне… Позволите поцеловать вашу руку?

Брат Писателя встаёт перед ней на колени.

Брат: Благословите меня.

Знакомая (отстранившись): Я не верю.

Брат: И я также.

Знакомая (касаясь его головы): Ты знаешь, я еду туда.

Брат: Поезжай, но ты не выдержишь.

Знакомая: Не знаю. Но им нужно. Как тебе, как брату. Они не виноваты. Ты будешь помнить меня?

Брат: Да. А ты?

Знакомая: Я буду помнить. Прощай.

Брат: Прощай навсегда.

Затемнение

Картина четвёртая

Ночь. Двор. Во дворе играют в войну дети. Кто-то плачет, кто-то смеётся. Лает собака. Брат Писателя какое-то время наблюдает за игрой детей. Потом неожиданно отшатывается. Пытается убежать. Один из детей отделяется от товарищей, идёт к нему. Брат Писателя отступает.

Ребёнок: Я хочу к тебе.

Брат: Нет, нет! Ты меня убьёшь!

Ребёнок: Я хочу к тебе!

Брат Писателя отступает к двери. Прячется внутрь подъезда. Добегает до своей квартиры. Садится в угол. Закрывает голову руками. Из темноты слышится голос ребёнка.

Ребёнок: Я хочу к тебе! Хочу к тебе!

Брат: Нет! Нет! Нет!

Затемнение

Сцена третья

Кабинет Писателя. Писатель сидит за столом. Его брат в углу, на полу, закрыв голову руками. Дрожит.

Писатель: Что с тобой?

Брат: Нет! Нет! Нет!

Писатель: Успокойся, это был просто сон.

Брат: Но дети, как же дети?

Писатель: Просто сон. Всё хорошо.

Брат: Да?

Писатель: Да. Кстати, там пришло письмо от мужа нашей сестры. Прочитай мне его. Что он пишет?

Брат подползает к столу. Нехотя берёт конверт. Распечатывает его. Читает про себя. Белеет.

Писатель: Что с тобой?

Брат: Это письмо для тебя. Но ты умер, а он жив.

Писатель: Он тоже умер. Посмотри в газете.

Брат: Письмо мёртвого мёртвому.

Писатель: Уж лучше, чем мёртвого живому. Помнишь, ту вдову… Её сын ещё служил со мной. Он был разорван снарядом, а его мать ещё в течение месяца после того, как об этом узнала, каждый день получала письма от него, а когда прошло три дня без писем, она взяла револьвер сына и выстрелила себе в грудь. Помнишь?

Брат: Жуткая история.

Писатель: Зато правдивая. Так что он пишет? Надеюсь, стихи. Помнишь, какие красивые, романтичные стихи он писал?

Брат: Он рассказывает, как они вырезали отряд спящих.

Писатель: Ну–ка, зачитай мне.

Брат читает.

Брат: «Они все спали у тлеющих костров, спали спокойно, как дома на своих постелях. Мы резали их больше часу, и только некоторые успели проснуться, прежде чем принять удар. Визжали и, конечно, просили пощады. Грызлись. Один откусил у меня палец на левой руке, которой я неосторожно придержал его за голову. Он отгрыз мне палец, а я начисто отвернул ему голову; как ты думаешь, мы квиты? Как они все не проснулись! Слышно было, как хрустят кости и рубится мясо. Потом мы раздели их догола и поделили их ризы между собой». Господи, как же так можно? Почему он с такой лёгкостью пишет об этом?!

Писатель: Над ним уже давно кричит вороньё. Оно уже давно кричит над всеми нами.

Брат: Как так можно? Как можно? Я не могу так больше!

Писатель: Успокойся, ты видишь это во сне. Это тебе показалось, а ты крепко спишь в темных комнатах, где нет никого, а я сижу в моем кабинете и пишу. Никто из вас не понял, о чем я пишу, и вы осмеяли меня, как безумца, но теперь я скажу тебе правду. Я пишу о красном смехе. Ты видишь его?

Красная тень мелькнула в воздухе. Брат Писателя забился в угол и начал усиленно кивать головой.

Писатель: Это красный смех. Когда земля сходит с ума, она начинает так смеяться. Ты ведь знаешь, земля сошла с ума. На ней нет ни цветов, ни песен, она стала круглая, гладкая и красная, как голова, с которой содрали кожу. Ты видишь ее?

Брат: Да, вижу. Она смеётся.

Писатель: Посмотри, что у неё с мозгом. Он красный, как кровавая каша, и запутался.

Брат: Она кричит.

Писатель: Ей больно. У неё нет ни цветов, ни песен. Теперь, давай я лягу на тебя.

Брат: Мне тяжело! Мне страшно!

Писатель: Мы, мёртвые, всегда ложимся на живых. Тепло тебе?

Брат: Тепло.

Писатель: Тебе хорошо?

Брат: Я умираю.

Писатель: Проснись и крикни. Проснись и крикни. Я ухожу...

Затемнение

Сцена четвёртая

Квартира Писателя. Кабинет и гостиная. В кабинете сидит Писатель. Безумно пишет. В гостиной за столом мать, сестра, жена и брат Писателя. Мать качает внука. Жена собирает сумки. Разговаривают.

Жена: Я понимаю, что нехорошо оставлять его вот так. Но я не могу. У меня ребёнок. Я должна думать о нём.

Брат: Может, вы всё-таки останетесь. Оставайтесь.

Жена: Нельзя же жить вот в таком вот безумии. Я могу ещё перенести то, что он совсем не обращает на нас внимания. А только пишет, пишет и пишет. Эту свою великую книгу о цветах и песнях. Но я совсем не могу смотреть на него. Я слишком люблю его. Не могу перенести того, в кого он превратился.

Сестра: Он полностью поседел. Прохудился. Стал похож на живой труп.

Жена: Он не ест и не пьёт. И не спит.

Мать: Только один раз уснул, когда мы дали ему эту дозу наркотиков (начинает плакать).

Сестра: Начал свою работу молодым, а закончил стариком.

Мать: За два месяца, за два месяца!

Брат: Зато он наконец-то счастлив. Посмотрите на его лицо. Я никогда не видел более вдохновенного лица – лица пророка или поэта.

Сестра: Но ты же видишь, что он пишет не пишущей ручкой. За всё это время он не написал ни страницы. Ни строчки.

Жена: Он только откладывает готовые листы в стопку и принимается писать новые.

Брат: Как вы не поймёте? Это делает его счастливым! Как-то я попытался вложить в его руку карандаш, но на бумаге остались только изломанные линии, а сам он стал безумно кричать и дёргаться.

Жена: Я не могу так больше, понимаешь, не могу.

Брат: Понимаю. Я присмотрю за ним. Поезжайте. И ни о чём не волнуйтесь. Воспитай моего племянника. Хорошо?

Сестра: Может, ты всё-таки поедешь с нами?

Брат: Я не могу покинуть ни брата, ни этот дом. Ну да ладно, вам давно уже пора выходить.

Жена: Сейчас.

Мать: Мне нужно попрощаться.

Заходит в кабинет к сыну. Целует его в голову. Обнимает. Плачет.

Мать: Прости меня, мой дорогой. Прости.

Уходит.

Брат: Ну вот и всё. Так все, садимся на дорожку.

Все садятся

Брат: А теперь всем пора.

Берёт сумки. Выносит. Женщины уходят. Последней выходит мать. Плачет. Крестится. Возвращается Брат. Садится за стол. Закрывает голову руками. Плачет. В это время в соседней комнате умирает Писатель.

Затемнение

Сцена пятая

Ночь. Квартира Писателя. Посреди кабинета сидит его брат. Со всех сторон на него из темноты ползут чьи-то тени.

Брат: Кто здесь?

Тишина

Брат: Брат, брат, это ты?

Тишина

Брат: Брат, это от тебя такая тишина?

Писатель: Нет, не от меня. Посмотри в окно.

Брат Писателя подходит к окну. Смотрит.

Брат: Из земли лезут трупы! (отшатываясь) Так вот оно что!

Писатель: Позови мою жену. Она ещё не видела.

В комнату заходит жена. Смотрят на трупы.

Писатель: Их становится больше.

Неожиданно у окна появляются все, кто здесь жил.

Сестра: Это кажется.

Писатель: Нет, правда. Ты посмотри.

Брат: Смотрите, им не хватает места!

Мать: Один уже здесь.

Жена: Они и в детской. Я видела.

Сестра: Нужно уйти.

Брат: Да ведь нет прохода! Смотрите!

Трупы уже заполонили всю квартиру.

Сестра: Они нас задушат! Спасёмтесь в окно!

Писатель: Туда нельзя! Туда нельзя. Посмотрите, что там… Там сам Красный смех!

Затемнение

Сцена последняя

Квартира Писателя. На диване в гостиной спит Брат Писателя. В кабинете работает Писатель. Брат Писателя неожиданно, как от кошмара, вскакивает. Бежит в кабинет к брату. Видит его, немного успокаивается.

Брат: Мне приснилась война и трупы. Они лезли прямо из земли. И ты умер. Но раз ты сидишь тут, значит, это был просто сон. Глупый кошмар!

Писатель: Да, это был просто сон.

Брат: Значит, всё это ложь и никакой войны нет? Нет ни убитых, ни трупов, ни этого ужаса, ни этого безумия? Ничего этого нет? И никогда не было? Не было этих молчаливых жутких комнат. И ты жив. И все пьют чай. Я слышу, как звенит посуда…

Писатель: Это был просто сон, успокойся.

Брат: Ты же слышишь, как звенит посуда? Ведь, правда?

Писатель: Да, слышу.

Брат Писателя успокаивается. Садится. Уже более тихим голосом.

Брат: А может, это всё-таки правда? И это не посуда звенит, а кричит вороньё. Это безумный доктор вырезает больных, это едут вагоны с сумасшедшими, это наш зять убивает спящих и снимает с них одежду. Это город, погрязший в безумии. Нет, это всё земля. Земля, ставшая Красным Смехом…

Писатель: Я говорю тебе, что это всё ложь, тебе это просто приснилось, понимаешь, приснилось. Кстати, я закончил свою книгу о цветах и песнях, хочешь посмотреть?

Протягивает брату рукопись. Тот берёт листы. Кладёт их на стол.

Брат: Брат, подойди ко мне и обними меня!

Писатель: Извини, я не могу.

Брат: Но почему?

Писатель (выезжая на каталке): Потому что у меня нет ног.

Брат Писателя отшатывается от него. Рукой задевает рукопись, та падает. По комнате разлетаются пустые листы белой бумаги.

Затемнение

Конец.