Екатеринбург. Спустя 20 лет

… В зыбком том феврале лишь недавно исполнилось 20,
неужели? А был за плечами угрюмый Афган.
И приехал я к бабушке, чтоб отдохнуть и собраться
с одинокими мыслями, намечая свой жизненный план.

Я бродил бесприютно по улицам долгим советским,
в забегаловке каждой пропускал я стаканчик вина
и грядущее виделось мне в этом зимнем и солнечном блеске,
пусть не так получилось, но моя ли в том только вина?

Ну, а юные силы бурлили, томя, несмотря на невзгоды,
был я смел и отчаян и мнил я себя бунтарём;
как же быстро прошли, пролетели вы, лёгкие годы,
и не птицей удачи, увы, вороньём, в основном, вороньём…

Думал быть бунтарём – а им стал неожиданно Рыжий,
и тогда где-то здесь он в начальные классы ходил.
Он сверкнул и погиб, а ты, хитрый и медленный, выжил,
редко видишь ты музы свеченье уже впереди.

Я стою на снегу у кино знаменитого «Космос»,
но закрыто кино, как и космос, нечасты туда корабли.
Что ж, зато пробиваем беспамятства тёмного косность
и как ангел февральский белеющий Спас-на-крови.

Вот стою подвожу убегающей жизни итоги
и удастся ль ещё двадцать лет быстролётных прожить?
Что ж, над городом мамы и бабушки, на моей опустевшей дороге
будут белые хлопья февральские также кружить и кружить…

Двадцать лет пролетело. Конечно же, фраза банальна,
но точнее не скажешь в февральский прерывистый свист.
Вдоль пруда городского и наледь, и колокол дальний,
и огнями вечерними город забытый омыт.

Я ж хотел одного, чтобы слово цвело во мне чисто,
а не так, как, увы, получается часто сейчас,
забиваясь лукавым холопским словцом журналиста,
в ком не слышен болящий народный страдающий глас.

Я обрюзг, потолстел, и в уютном нагрудном кармане
куча «ксив», в том числе и билет вожделённый СП.
Но о том ли мечтал недобитым солдатом в Афгане,
о таком ли покое, о такой ли вот полу-судьбе?

И на то ли замах был в метельном и пьяном Свердловске,
где в бессоннице рваной писал о ночных проводах?
Но погибла страна, и мечтаний растаяли блёстки,
и грязца накопилась в ребристых февральских следах…

А тогда тебя мама ждала в Подмосковье,
её чудной любви ты не видел тогда, не ценил,
а сейчас без неё, без её необъятной любови
коротаешь, пусть с дочкой, женой, одинокие дни.

Завывайте, бушуйте, уральские ветры, над шпилем,
под которым таится уральская цепкая власть.
В этом городе гордом мы надеялись тоже, любили,
но грядущих всех бед не могли ни понять, ни заклясть.

Здравствуй, новая юность и новый расцвеченный город,
с возвращённым властительным именем каменных гор властелин!
Я иду по проспекту, поднимая потёртый свой ворот,
как и юности скудной, бесприютен, задумчив, один.

И уже уезжаю стремительным скорым «Уралом».
На окошке вагонном намёрзшая наледь пилой
взад-вперёд, взад-вперёд, глыбу жизни она разломала
на вчерашний огонь и сегодняшний сумерек злой.

2004