13. Рабига

Кладовые памяти.
Они мне так и представляются узкими деревянными дверцами,
вросшими в глухой дувал, закрывающий двор
от железной дороги, с которой нет-нет да и подавал сигнал
ту-тууу! проходящий маслозаводской состав.

Что хранилось в этих кладовочках? Мне казалось,
что обитатели двора открывали тайком эти узкие
деревянные дверца с амбарными замками.

В бабушкину кладовку я бегала за халвой. Прилетев из своей
монгольской ссылки, между делом обронила, что халвы там
годами не видела. После этого признания поместить в холодильник
всю запасенную бабушкой халву не представлялось возможным.
И огромная десятикилограммовая цилиндрическая упаковка
наполнила кладовую притягательным подсолнечным ароматом.

Пожалуй, только столетняя Рабига держала свою кладовую нараспашку.
Там у нее хозяйничали куры. И петух. Курей Рабига по вечерам
загоняла в кладовку сама, а за петухом носилась по всему двору
Гулька. Я в это время с визгом забиралась на штакетник. Ленка,
пожав плечами, уходила мыть посуду. А Ночная красавица
за Зелеными воротцами торопилась открыть пошире свои желтые
глаза и полюбоваться происходящим.
Рабига же почти ничего не видела. Лицо обороняли
толстые линзы. При такой её дальнозоркости,
курицам, дабы быть увиденными, приходилось убегать
на другой конец двора. Рабига хлопала
вытянутыми вперед ладонями и вслепую ловила их.
Настоящие куриные жмурки.

Два огромных глаза за окружностями очков, крючок носа и трапеция
платья - вот что такое была бабка Рабига. Нет... еще это был
темный палец, всегда неожиданно появляющийся над ее забором
и подзывающий меня. Я на дрожащих коленках подходила, забывая
от страха, что всякий раз ей нужно от меня только одно -
вдеть нитку в иголку.
Иглы ее все были такими цыганскими, что начинять их такой же
суровой пряжей можно было почти не глядя. Рабига подсовывала
мне одну катушку за другой, не обрывая свои ариадновы нити.

Шила она в основном чехлы для подушек из лоскутков
с геометрическим восточным орнаментом. Видимо, без подушек
не могли обходиться ее столетние косточки.

Рабига жила через стенку с моей "Ласточкой", на которой я
бренчала день и ночь, искренне уверенная
в рабигишкиной глухоте. Потом уже, спустя годы, Гулька мне
рассказывала, что Рабига ходила и бурчала себе под нос -
"Пусть играет, пусть..."

Квартиру Рабиги украшали портреты лошадей. Гулькин старший
брат был жокеем, он то и дело рисовал своих сивок-бурок.
А однажды сшил мне брюки. Весь в свою бабушку Ягу. 
Нитки в иголки, правда, я ему не вдевала.

За рабигишкиными окнами, выходившими на арык, росла алыча,
кислющая такая, аж Москву видать. Собирать ее удобнее всего
было бы с нашего сада, но бабушка Маша долго держала там
овчарку Пальму. Страшнее зверя не было во всей Ферганской долине.
Вот и приходилось Гульке пробираться вдоль по Набережной арыка
в свой сад за этой самой алычой.

Ленкина приарычная плантация была по ходу следующей.
Ах, как же гордо она выплывала с Набережной на Бульвар
с урожаем роскошных белых персиков!

А у моего дедули Феди над арыком росла вишня.


продолжение  14. Арык:
http://stihi.ru/2017/09/19/2536