Решётки лифтов, ледяной бетон...

Решётки лифтов, ледяной бетон. Я вновь в бегах, и вновь в меня стреляют. Есть свет и тьма – таков мирской закон, есть тьма и свет. И кто-то третий с краю.
За годы вышло многое понять – меня учили в воровских кварталах. Я помню первый ноющий синяк, и как вороны к падали слетались, туманы подворотен, кости хруст, горячей крови сладковатый привкус, холодный май, несущий боль и грусть – неисправим теперь мой волчий прикус.
Мне вспоминается огонь в груди, где среди шрамов есть один особый. Тебе твердят, что вор я и бандит, мол, бес дурной меня по пьяни создал. Дитя дворов и свалок – не любви, мне мама колыбельную не пела, я чаще слышал в спину: сгинь, умри.
Гораздо чаще, чем того хотелось.
Меня мотало в северных портах, штормило, прожигало, рвало душу, а я был рад к тем берегам пристать, где тихий дом на твёрдой-твёрдой суше, не слышать визга сорванной струны, не верить в байки о «хорошем» деле.
Мой бег от правды не простит вины, живого места нет в дырявом теле.
Ты знаешь, солнц, я так тебя люблю!
И только это здесь меня спасает. Я буду с боем падать в чёрный люк, а ты встречать меня, со сна босая. Взъерошишь шерсть и скажешь: «Всё пройдёт. Нас утопить с тобой совсем не просто».
И будешь пахнуть, словно дикий мёд.
И буду я не брошенным подростком.