О начале всякого дела

    «Да руководит словами и мыслями нашими Бог – единственный Ум того, что мыслит, и того, что постигается мыслью; [единственное] Слово того, что высказывает, и того, о чём высказывается; Жизнь живущих и животворимых; Сущий и Становящийся Всем для всех ради сущих и становящихся, между тем как Сам в Себе Он, из [всего] того, что так или иначе существует и становится, абсолютно и никоим образом не есть ни сущий, ни становящийся, ибо по природе Своей Он вообще не соответствует какому-либо разряду сущего. И поэтому, вследствие сверхбытия Бога, Ему более подобает определение “Небытия”...»(1)
    Можно было бы вынести произнесённые эти слова, отступающие в небытие, в эпиграф, и не только этого эссе, но и вообще – жизни. Бог творит из ничего, и для нас, для всего творения Он – Начало и Совершенство, Альфа и Омега. И, вместе с тем, словно бы укрывающийся в Ничто...
    По Его слову, все человеческие силы и желания, всякий помысл, и слово, и дело – имеют основание и начало в сердце человека(2). И вместе с тем ещё там, чьё местоположение указать весьма затруднительно, словно бы это было сказочное «туда, не знаю куда»(3).
    Ведь сердце – лишь только устье, не источник, а это значит, что оно никогда не одиноко. Человек создан быть храмом и ясно, что неестественно ему быть иным, такова уж его природа(4), и это прекрасно. А потому и в отношении него, человека, который и ничто, и «малый мир»(5), можно сказать, что и в его начале «было Слово»(6). «В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков»(7). Что же стало потом, знает история(8).
    И теперь всё повторяется с каждым из сердец, и многократно, и вновь совершается происшедший некогда выбор или принесённое потом покаяние, и «от избытка сердца глаголют уста»(9), выявляя плод(10) жизни сердца.
    Единственный воздух и дыхание его жизни – любовь, все остальные состояния – неестественны и страдательны. «Оттого и говорил Ты притчами, Сыне Божий, и объяснял словами, и оживлял словами – ибо Ты знал тайну любви. А тайна любви есть тайна слова. Через все существа, словно через трубы тонкие и пламенные, полились слова, а через слова – Любовь Неба»(11).
    Под «словом» в этой цитате подразумеваются не только организованные так буквы или звуки, но всякое естественное движение, кроткое и простое хождение уготованными им путями существ сотворённых и носящих на себе отпечатление Творческого образа: «Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь...»(12)
    И эта любовь – есть истинное основание всякого помысла, и слова, и дела в человеке: «Чего не возлюбит человек, того не будет и вожделевать»(13). И это – поэтическое основание. Отчего такое основание можно называть поэтическим? Что вообще это означает?
    Поэтическое основание – это то дыхание дела, которое определяет его характер, возвышенный образ мысли. В этом и смысл имени «поэтическое»: «горняя мудрствуйте, а не земная»(14). «Творчество не является утехой одинокого художника. Оно – средство взволновать чувства как можно большего числа людей, дав им "избранный", возвышенный образ повседневных страданий и радостей»(15). Это основание – непостижимое и, увы, неудержимое, когда оно оставляет нас, предстояние, «чувство Бога»(16)...
    «Если я знаю, что кровоточивая жена, мытарь, кто бы то ни было другой смог, ухватившись за одежды Христа, получить силу, то совершенно непонятно, как можно к такому не стремиться. Но для этого поступка необходимо иметь силу, а значит, встать на путь принципиально иного подхода к принятию жизненных решений: отложить рациональную мотивацию поступков и прислушиваться к своему сердцу, глубинам совести»(17).
    Как прислушаться? Посредством внимания.
    «Спаситель говорит: “Я Альфа и Омега” – Единый, Единственный Бог. Бесов много, их легионы, и они рассеяны. А тогда, чтобы встретиться с Богом, надо войти в самое сокровенное место, чтобы встретиться там с Богом. Однако диавол рассеивает тебя до бесконечности во внешних делах, и у тебя уже не остается времени»(18). Но что такое «внешние дела»? Сказано: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию»(19). Получается, не так просто найти эти только «внешние» дела. Но вместе с этим любое дело может стать «внешним».
    Только созидание имеет основание поэтическое, делательное, – разрушение не имеет его, за исключением, разве, разрушения идолов и самой ветхости человека, однако и оно в конечном итоге имеет целью созидание. «Если бы я не разрушил всего, то не мог бы и созидать самого себя», сказал авва Алоний(20).

    Когда Священное Писание хочет сказать о Боге: Творец, то употребляет слово kti/sths(2`), а когда хочет наименовать творцом человека, говорит: poihth/s(22), причём в этом случае такое называние человека предполагает вначале слышание им слова Божия, и после его исполнение, то есть не самостоятельное созидание, а участие в творчестве Божием. То есть, поэт – это тот, кто слышит слово Божие и исполняет, воплощает его.
    «...Человеку не дана способность творить. Это неудачная попытка подражать Богу. Незнание и неприятие этой невозможности творить – источник многих заблуждений. Нам необходимо подражание творческому акту, и есть два возможных вида подражания: один – реальный, другой – мнимый: хранить или разрушать. В хранении нет и следа “Я”. Он есть в уничтожении. “Я” оставляет свой отпечаток в мире, разрушая его»(23).
    То есть не дана возможность творить самому по себе, из себя. Реальное подражание – хранение... «Темже убо блажени слaшащии слово Божие и хранящии е»(24).
    Но без участия в творчестве Божием невозможно быть вполне человеком. «Кто хочет быть христианином, тот должен быть художником», – сказал знавший это по опыту(25). «Только поэт и является подлинно человеком...»(26) – вот ещё одно слово; произнёсший его Фридрих Шиллер связывал упомянутое явление с тем, что природа (которую и объемлет поэзия) – синтетична.
    Вот как совершается это постижение и участие: «...Всякое доказательство в конечном счёте восходит к первоначалам, которые не доказываются, а усматриваются умом; всякое открытие, действительно показывающее какую-то новую сторону бытия, рождается в интуитивном озарении, и лишь потом следует его дискурсивная проверка и подтверждение»(27).
    «Для выполнения своей посреднической миссии (между Богом и творением) человеку необходимо придти к должной зрелости сознания, заключающейся, прежде всего, в умении различать сотворённое от нетварного и, вследствие этого, в надлежащем почитании Бога»(28). Потому что ошибка именно в этом, по словам блаженного Августина, стала началом человеческого падения. Что же есть эта зрелость ума, как не навык к «распознаванию духов»?(29)
    А это значит ещё и то, что художник (или поэт) – это тот, кто знает нужду во вдохновении, опирается на него, без этого он – лишь ремесленник, хотя ремесло и есть необходимое орудие, но художество начинается там, где вдохновение превосходит привычность, обыденность и осязаемую ограниченность ремесла. И это уже есть дело веры, а не ведения. Итак – вдохновение есть причастие человека превосходящему земное, чинам ангельским. Однако бывает вдохновение, наполненность тёмная, демоническая...

    И выразить главнейшее, вот это основание, хотя оно и одушевляет всё произведение, наиболее трудно: «Последнее, что находишь, трудясь над каким-нибудь сочинением, – это что поместить в его начало»(30).
    Сказано ли всем этим что-то новое? Ничего. Но, как кажется, стоит иногда повторять это, как кто-либо, оказавшийся в пустыне или на необитаемом острове, упражняется в человеческой речи, беседуя сам с собою или что-то пиша, чтобы не отвыкнуть от неё и не забыть даже самое своё имя.
    Потому, быть может, на протяжении этих заметок приходится возвращаться к тем или иным темам несколько раз, как бы следуя обращению солнца. Но бывает ведь, что при рассмотрении какого-либо предмета или явления требуется отступить от него на некоторое время и затем возвратиться, когда, узнав нечто новое, получаем возможность понять рассматриваемое вначале уже лучшим образом.
    И ещё одно характерно этим рассуждениям – их так сказать не-центральность или необязательность (но всё же не станем называть это случайностью), как впрочем необязательной и случайной кажется та или иная человеческая судьба.

    «Основание» по самому значению слова – это не только то, что полагается в фундамент, но и оправдание дела, его характер, основная черта, то есть, уже и цель. А поэтическое основание? Да. Таков его характер, который предполагает выше означенную причастность к делу Божию.
    Если в деле нет поэтического основания, оно принадлежит земле и тлену, и разрушится . Поэтическое основание – не взыграние чувств и пение голоса (хотя влюблённым и свойственно петь(31)). Поэтическое основание – радостопечалие, восхождение от земли, умный свет, присущий человеку от сотворения его и причастный Свету Вечному. Оно одушевляет и искания, и постижения поэта, и слово его тогда таково... Но каждая из ступеней этого пути имеет свою интонацию, свой особенный характер и строй, восторгающий их от земли и хаоса.
    О подобном и сказано: «Слова, подчинённые строгой дисциплине, как бы оторваны от жалкого существования, которое они влачат в повседневной речи. Словно подъёмная машина, гекзаметр поддерживает слова в воображаемом воздухе, не давая им коснуться земли. Это символично. Именно этого и хотел рапсод – оторвать нас от обыденной жизни. Фразы его ритуальны, речь – торжественна, как  во время богослужения, грамматика – архаична. Из настоящего он берёт только самое возвышенное, например сравнения, касающиеся неизменных явлений природы – жизни моря, ветра, зверей, птиц, – таким образом время от времени вбрасывая крохотную частицу настоящего в замкнутую архаическую среду, служащую для того, чтобы прошлое целиком завладело нами именно как прошлое и заставило отступить современность»(32).
    Но какова бы ни была ступень, и каков бы ни был характер и интонация, поэтический голос в них всегда един, как родственны и едины в объединяющем их целом цвета радуги. И он, как и плод его, всегда таков: от него, как «от настоящей молитвы, остаётся в душе тихое, тайное, бессловесное молитвование, подобное немеркнущему, спокойному, но властному свету. Оно непрестанно излучается из глубины сердца...»(33) Только, пожалуй, лучше сказать: «непобедимому», а не «властному»...
    Вот как чувствовал великий делатель это погружение в «основание»: «Когда движения души погружаются во услаждение премудростью словес Писания при помощи той силы, которая из них вбирает в себя понимание, она оставляет позади себя всё плотское и забывает вселенную и всё, что в ней. И тогда человек изгоняет из души все воспоминания, которые создают овеществляющие мир образы. И сколь часто он воздерживается даже от обычных помыслов, посещающих человеческое естество, по причине той новизны, которая показывается в ней (человеческой природе) из моря тайн Писания»(34).
    Но голос поэзии, возводящий от земли, является часто прикровенно, в притчах и образах, и застигает всегда неожиданно, всегда превосходя нас и наше понимание: «Нужно поместить в главу об Основаниях то, что в главе об иносказательности касается причины иносказаний. Почему предсказано первое пришествие Иисуса Христа? Почему оно предсказано в столь тёмных выражениях?»(35)
    И голос этот, будучи единым, каждому является особенным, словно «белый камень»(36): «Несомненно, для каждого из нас существует особенное, неповторимое чувство, и если ты не ухватил его, не отделил вовремя, чтобы потом жить с ним, так чтобы оно наполняло зримые действия, – плохо твоё дело»(37).
    И вот что бывает, что слышит окаменевающее сердце, если не сумеет понять «времени посещения»(38):
    «Нестраждущих не просвещаю,
    Непотрясённых не учу.
    Не повторяю тем,
    Кто не способен отыскать по одному углу
    Три остальные»(39).
    Но всё же никогда не бывает поздно. Разве что некоторые главы приходится переписывать. Ведь опыт, как сказано, «сын ошибок трудных»(40).
    И ещё: голос этот может настичь, посещая нас из отдалённых мест. Вся тварь ищет его, и многие, ожидавшие его пришествия, сказали о нём нечто правильное.
    Отчего для рассмотрения сокровенной жизни христианской может иметь значение и что-то находящееся, кажется, не в непосредственной близости к христианскому пути? Произнёс некогда преподобный Исаак: «Сказанное из опыта слово необходимо принимай, хотя изрекший оное и некнижный человек, потому что царские сокровища больше всех на земле, но не пренебрегают тем, чтобы принять в добавок себе овол, взятый у нищего; и из малых потоков наводняются реки и делаются великими в течении своём»(41). Некнижный в данном случае – живущий по опыту сердца и естественного созерцания(42).
    Таковы, например, «песни Японии, страны Ямато, которые прорастают из семян сердец людских, обращаясь в бесчисленные листья слов... Каждое живое существо слагает свои песни. Не что иное, как поэзия, без усилия приводит в движение Небо и Землю... Песни эти родились с появлением Неба и Земли. Первой была песня сочетающихся брачными узами бога и богини под висящим мостом небесным...»(43) Не об Адаме ли и Еве здесь говорится? Когда сказал Адам: «вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей..."(44)
    «...Ведь и долгий путь в дальние края начинается с первого шага, чтобы завершиться спустя месяцы и годы; ведь и высокая гора начинается с первых пылинок и крупиц праха, ложащихся в её основание, чтобы когда-нибудь главой достигнуть туч небесных, – так было и с поэзией»(45).

    Всякая песнь имеет свою душу, словно бы то самое основание.
    «Благодать Божия имеет удивительное свойство: независимо от того, великий ли святой подвизается, чтобы встретить Бога, или обычный человек, каждый получает знание и опыт благодати, вкушает её, переживая Божественное присутствие. Независимо от того, много благодати в человеке или мало, у него не появляется чувства, будто в душе его вакуум. Человек, который живёт с Богом, чувствует полноту, абсолютную полноту»(46).
    Однако это только вначале. Постигши же вкус блага и потому приобретши способность узнать его, лишаемся его, да взыщем вновь...
    «...Чего тогда стоит вся наша жалкая поэзия, коль скоро она не воодушевляет нас и не делает нас восприимчивыми ко всему, что создано – и в целом, и в частностях? Видит Бог, я мог бы снова начать с самого начала и, отбросив все мои работы, словно стоптанные детские башмаки, создать нечто лучшее»(47).
    И это – тоже начало нового и вместе совершение и начало прежнего дела – «не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперёд...»(48)
    Она, так понимаемая поэзия, в самом деле и жизнь, и дыхание нашей радости, хотя и только слабое отражение Произнесшего её, лишь условно именуемое дыханием, но ведь и Неименуемый и Неизменный претерпел быть и обрезанным и наименованным, ещё и прежде приняв ради нас разные именования...
    «...Словом “поэзия” обозначаю не частное искусство, состоящее в сочинении стихов, а нечто одновременно более широкое и более первичное: то сообщение между внутренним бытием вещей и внутренним бытием человеческого Я, которое являет собой своего рода провидение (что сознавала античность; римский vates был одновременно поэтом и прорицателем). В этом смысле поэзия есть сокровенная жизнь всякого искусства и всех искусств; это другое название того, что Платон называл mousikh\»(49).
   То тонкое и ускользающее, то сокровенное и радостотворное, что знает и ищет всякое сердце, пусть не всегда осознавая это ясно, это он, «глас хлада тонка»(50), утешительный, уединяющий к сокровенном в нас небу(51) голос. И эта тонкость, уединённость к сердцу и внимательность к сокровенному не делает человека чуждым внешней деятельности: известно, что безмолвники, исихасты и в Византии, и в России, оказали огромное и благотворное влияние на жизнь всего общества. Познав себя, они познали всех: «...Поэзия не расслабляет. Слабость не в душевной глубине, а в поверхностном лоске, не в тонкости, а в изворотливости. Мы слабы, когда слабеет в нас поэзия жизни. Когда люди хватаются за колья, это уже не люди, это колья. Давайте же доверять нашей подлинной силе»(52).

    Подлинное поэтическое основание лежало в возделывании райской земли(53), оно же лежит в том, что именуется «cultura mentis», возделывании ума, сердца, того, что в нас словесно. «Бог, будучи всем во всём(54), но безмерно превосходя всё и являясь Наиединственнейшим, будет зрим мысленным оком чистых. Это произойдет тогда, когда ум, сосредотачиваясь на созерцании логосов сущих, дойдёт до Самого Бога как Причины, Начала и Конца возникновения и изменения всего, а также как непротяжённого Основания протяжённости всех [тварей]»(55).
    «Человеческое пребытие... в основе своей “поэтическое”. Но мы теперь понимаем поэзию как учреждающее именование богов и сущности вещей. “Проживать поэтически” значит пребывать в присутствии богов и быть затронутым близостью сути вещей. Пребытие в основе своей – “поэтическое”; это означает, что оно как учреждённое (основанное) – не заслуга, а дар. Поэзия – это не просто какой-то орнамент или аккомпанемент бытия... Это несущая основа истории...»(56)
    Да, это так. Тогда под богами правильно было бы разуметь явления неотмирные, бесплотные... как благие, так и тёмные.
    Что ж, «у рассказа не бывает конца. Разве что какое-нибудь подходящее место, где рассказчик может умолкнуть»(57). Потому что то, о чём мы всегда повествуем, чего ищет на самом деле всякий рассказ, не только не имеет конца, – оно не имеет начала. А иначе оно не ценно.
    ...Мне безразлично, откуда начать, ибо снова туда же
    Я вернусь...(58)

(1) Прп. Максим Исповедник, Мистагогия. Введение.
(2) «Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его» (Лк. 6, 45), «...из сердца исходят злые помыслы...» (Мф. 15, 19), далее перечисляются и деяния. Также и благо: «...сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа...» (1 Петр 3, 4).
(3) Ин. 3, 8: ...и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит...
(4) Высказывания на эту тему суммирует, например, Свт. Игнатий Брянчанинов в «Слове о человеке».
(5) Свт. Григорий Богослов, Слово на Богоявление или на Рождество Спасителя.
(6) Ин. 1, 1.
(7) Ин. 1, 4.
(8) См. Книгу Бытия и далее.
(9) Лк. 6, 45.
(10) Мф. 7, 17: ...всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые.
(11) Свт. Николай Сербский, Моления на озере.
(12) Пс. 18, 2.
(13) Прп. Исаак Сирин, т.1, Слово 55.
(14) Кол. 3, 2.
(15) А. Камю, Шведские речи.
(16) Словосочетание, встречающееся у Оригена (Против Цельса, 749), откуда его заимствует Свт. Григорий Нисский.
(17) Архим. Емилиан Симонопетрский, Христос во мне.
(18) Архим. Петроний Тэнасе, Беседа с Виржлиу Георге.
(19) 1 Кор. 10, 31.
(20) Алфавитный патерик, Алоний 2.
(21) Напр. 2 Цар. 22, 32; 2 Мак. 7, 23.
(22) Иак. 1, 23, 25; Иак. 4, 11.
(23) С. Вейль, Тяжесть и благодать.
(24) Лк. 11, 28.
(25) Слова архим. Софрония (Сахарова), приводит архим. Захария (Захару), Христос как путь нашей жизни, Введение.
(26) Ф. Шиллер, Письмо Гёте 40.
(27) Жак Маритен, Творческая интуиция в искусстве и поэзии, гл. 3.
(28) Мысль Вольфхарта Панненберга в статье Лаврентьева А.В., «Единство и различие творческого акта и эсхатологической завершенности творения».
(29) 1 Ин. 4, 1; 1 Кор. 12, 10.
(30) Блез Паскаль, Мысли. Раздел четвёртый, Таинство Иисуса, 976.
(31) Прот. Андрей Ткачёв, 50-й псалом, статья на сайте Pravoslavie.ru.
(32) Х. Ортега-и-Гассет, Размышления о Дон Кихоте, 5.
(33) И.А. Ильин, Поющее сердце. Книга тихих созерцаний, гл. 17 О молитве.
(34) Прп. Исаак Сирин, Слово о пути уединения, 18; пер. с сирийского А.В. Муравьёва.
(35) Блез Паскаль, Мысли, Раздел первый, XVIII, 223.
(36) Апок. 2, 17.
(37) Элитис Одисеас, Чуять наилучшее, IX.
(38) Лк. 19, 44.
(39) Конфуций, Изречения, 7.8.
(40) А.С. Пушкин, ...
(41) Прп. Исаак Сирин, т. 1, Слово 30.
(42) Рим. 1, 19: «19 Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им».
(43) Ки-но Цураюки, Предисловие к сборнику Кокинвакасю.
(44) Быт. 2, 23.
(45) Ки-но Цураюки, Предисловие к сборнику Кокинвакасю.
(46) Митрополит Лимассольский Афанасий, Голод по Богу.
(47) И.В. Гёте, Переписка с Ф. Шиллером 434.
(48) Флп. 3, 13.
(49) Ж. Маритен, Творческая интуиция в искусстве и поэзии, гл. 1.
(50) 3 Царств. 19, 12.
(51) Мф. 6, 21; Лк. 17, 21.
(52) Х.Р. Хименес, цитата в статье Н. Малиновской в книге Поэты-лауреаты Нобелевской премии.
(53) Быт. 2, 15: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его».
(54) 1 Кор. 15, 28.
(55) Прп. Максим Исповедник, Мистагогия, I.
(56) М. Хайдеггер, Гёльдерлин и сущность поэзии.
(57) Дж.Д. Сэлинджер, Грустный мотив.
(58) Парменид, О природе, фр. 5.