Спартак

Стих звон мечей, в истории померкнув,
И время стерло память и следы,
Великих воинов, великих полководцев,
Лишь запись в свитках, помнит некоторых, их.

Я об одном из них, хочу промолвить слово,
Коснувшись тех времен, когда был Древний Рим,
Он заслужил к себе особого внимания,
Но в свете лет, о нем не часто говорим.

Он был во Фракии рожден у гор Родопских,
И с детских лет от гор, он - храбрость почерпнул,
Но жребий злой судьбы, над многими витает,
Так и не минул жребий тот, его судьбу.

Вся жизнь и весь уклад, его спокойной жизни,
Разрушен был, когда того он ждать не мог,
Орлы сияя славой легионов римских,
В один из дней, поработили весь чертог.

Попавши в рабство, был отправлен на галеры,
С галер со временем, был переправлен в Рим,
А там судьба, решив его увековечить,
На гладиаторские кинула бои.

Рим покорен был, его смелостью, отвагой,
Был покорен не ординарностью ума.
Снискал фракиец на аренах цирков славу,
Рим ликовал, узнавши имя Спартака.

В один из дней толпа, безумствуя от боя,
В непревзойденной храбрости его,
Свободу выпросила, криками - ликуя,
И получив ее, он возвратился в дом.

Но омрачилось торжество его свободы,
Дом был разбит, пустые окна были в нем.
Никто не вышел, ни жена его, ни дети,
Даже сестра не вышла встретить, чтоб - его.

Негодованием в груди вскипало сердце,
Пульс учащенно у висков стучал.
Душа его, желала только мести,
И он стал мстить, но в рабство вновь попал.

И путь лишений долгих, снова повторился,
И Рим, свои ворота, вновь ему открыл,
Чтобы Спартак, попавши в лудус Батиата,
Толпу ликующую вновь у ног сложил.

Уже с утра амфитеатр толпой заполнен,
Сражались воины, идущие на смерть.
И выставлял диктатор Сулла, большой палец,
Решая чью-то жизнь - жить или умереть.

Спартак опять добился права быть свободным,
Он вновь, себя, отвагой доблести покрыл,,
Толпа кричала, требуя свободы,
И Сулла, Спартаку - свободу подарил.

Но в тот момент, когда решение принималось,
Перед трибуною стоял Спартак и ждал,
И неожиданно, как часто происходит,
Он взгляд Валерии Мессалы повстречал.

Любовь, меж их глазами, молнией промчалась,
И поразил сердца, их, Купидон - стрелой,
Он думал, что к любви, его остыло сердце,
Однако ожило все, с образом ее.

Но вот беда, еще одно влюбилось сердце,
За мужество и храбрость Спартака,
Гречанка, Эвтибида, вольная рабыня,
Чуть опоздала с чувством и любовь пуста.

Она не знала, что взаимности не будет,
Что к ее чувствам, места нет, у Спартака.
И в тот момент, когда в любви, ему призналась,
Идущим холодом, была поражена.

Была она, уязвлена своей гордыней,
И поклялась душой, своею - отомстить.
В коварстве, женщин, превзойти никто не может,
И Эвтибида стала, мести - план плести.

Она была гетерой и владея телом,
Встречалась часто с важными людьми,
С Овидием встречалась, с Катилиной,
Дарила Цицерону, ночь любви.

И даже сам Марк Красс, ей, уделял внимание,
Она имела допуск в дом, его.
В них чувствуя надежную поддержку,
Вынашивало сердце, месть - ее.

А, что Спартак? Готовил план восстания,
В лудусах опираясь на друзей,
Готовил его, тщательно скрывая,
От посторонних глаз и сыщиков ушей.

В тавернах, их, происходили встречи,
И было все готово, чтоб начать,
Восстание, которого все ждали,,
Но не была, к нему, еще готова знать.

Патриций Катилина из Сената,
Был вхож в их круг и много о них знал,
Он властным был и жаждал этой власти,
Но, как оратор в многом уступал,

Другим сенаторам и оставался часто,
Он без поддержки, но о ней мечтал,
И потому переносилась дата,
Чтобы начал восстание Спартак.

Однако шило утаить в мешке - не просто,
И, как не прячь его, но видно из мешка,
Вот и настал однажды, такой вечер,
Когда сам Юлий Гай, пришел до Спартака.

Он, разговор свой, начал прямо и открыто,
О том, что много знает, он, о них.
Раскрыл свой план, души честолюбивой,
Надеясь, что Спартак, пойдет за ним.

У Спартака, конечно вспыхнуло желание,
Ведь в руки ситуация плыла,
Чтобы использовать к восстанью предложение,
От самого, от Гая Юлия.

Но, он отверг такое предложение,
Не мог он, сердцем и душой принять,
Сражаться стоя в легионах Рима,
И статус Рима в гегемоне укреплять.

И понял, он, что больше медлить невозможно,
Что для восстания момент, уже настал,
Все гладиаторы давно готовы к бою,
Чтоб за свободу жизнь свою отдать.

С такими мыслями шел к дому, он - Валерии,
Спартак желал, ей, обо всем сказать.
Не мог оставить, он, любимую в неведении,
Не мог с Валерией, так подло поступать.

Ведь встречи, их, ночами были столь горячими,
С тех пор, как временно оставил Сулла, Рим.
Он перебрался жить на виллу, в Капую,
И потому, их встречи стали так близки.

С тех пор, как он отверг гречанку Эвтибиду,
За Спартаком следила пристально она,
Как не старался он, скрывать любовь от мира,
Раскрыта тайная любовь, его - была.

Ей доложили, с кем Спартак проводит время,
И вот, уже, отправлен в Капую гонец,
Чтобы диктатор знал, кем был Спартак обласкан,
Кому Валерия дарила ласки, все.

И от известия пришел диктатор в ярость,
Негодовала, его властная душа,
Но вдруг обмяк в бассейне, он - среди весталок,
И сердце замерло в нем, злость разорвала.

А в это время, Спартак в лудус возвратился,
Созвал своих друзей, проверенных в боях,
И подал знак, им, начинать восстание,
Что завтра, будет поздно - начинать.

Настал тот миг, ворота школы распахнулись,
Погибла стража Батиата и он сам,
И гладиаторы, покинув стены Рима,
Ушли из города, чтобы создать кулак.

Они сошлись, их было, еще мало,
Преторианцы, кинулись им в след,
Чтобы поймать и наказать жестоко,
Но спас Везувий, их - приняв на свой хребет.

Он дал возможность, им, дождаться темной ночи,
Чтоб развести на нем свои костры,
И незаметно в темноте спустившись,
Погоню вокруг пальца обвести.

Все получилось без кровопролития,
А дальше к ним отряды стали примыкать,
Рабов, которые желали вольной жизни,
А если нет, жизнь свою дорого продать.

И началось, их, на ходу учение,
Искусству боя и владения мечом,
Спартак создал когорты, легионы,
И дисциплина в них решала все.

Уже их, несколько десятков тысяч,
Глабр пораженье потерпел и был разбит.
Триумф был начат, войско продвигалось,
По городам, но обходило Рим.

Для Рима было у них мало сил и мощи,
Был неприступен Рим, Спартак об этом знал,
Но в своих мыслях думал очень часто,
И помыслы на Рим, он - обращал.

Забеспокоился Сенат республиканцев,
Отчаянным успехам Спартака,
Все чаще в Риме, школы восставали,
И примыкали к гладиаторам в войска.

Но вот однажды средь рабынь бежавших,
Признал Спартак в одной из них сестру,
И был несказанно обрадован, той встречей,
Марица также была рада Спартаку.

Три было выиграно больших сражения,
И были выиграны они, его умом.
Спартак не только храбрым был и смелым,
Он был стратег и тактик - все в одном.

В один из дней, его шатер вдруг распахнулся,
Увидел он, ему знакомые - глаза.
В доспехах греческих, пред Спартаком стояла,
Гречанка Эвтибида, в ком любовь жива.

Уговорила Спартака, ее оставить,
Чтоб быть гонцом в войска депеши доставлять,
И он, к ней сжалился, и в лагере оставил,
Ее коварства, он не мог подозревать.

Познавши вскоре Эномая в окружении,
И изучив в германце своевольный нрав,
Через него гречанка начала коварство,
Свой хитрый замысел, измены - продвигать.

И взбунтовался Эномай, покинув лагерь,
Увел двенадцать тысяч воинов своих,
Но был в ловушку вскоре загнан, Марком Крассом,
И хладнокровно до последнего разбит.

А Эвтибида, притворившись мертвой,
Лежала так, пока был не окончен бой.
Затем мечом себе, поранив ногу,
Пробила руку чьей-то павшею стрелой.

И на коня вскочив, вновь к Спартаку примкнула,
Все рассказав, как Эномай погиб,
И сожалел Спартак, над участью погибших,
Но нет возможности, их смерть предотвратить.

И снова битва, предстояла - легионов,
Взяло коварство Эвтибиды, снова верх.
Пал в битве Крикс, с ним пало сорок тысяч,
Благодаря предательству, Красс одержал успех.

Да, переменчива Фортуна, очень часто,
И изменила, она, в этом Спартаку.
Он понял, кто виновен был, в его провалах,
Но было поздно в чем-то изменить судьбу.

И приказал Спартак, пред ним построить войско,
Чтоб извинившись, полномочия сложить,
Но, как отца, его, все воины любили,
Присягу дали, ему, верностью служить.

Переполняли от волненья, его - слезы,
Спартак поклялся до конца идти вперед.
Как вдруг парламентеров трубы прозвучали,
Марк Красс при встрече с ним, переговоров ждет.

Спартак отправился на встречу с Марком Крассом,
Тот предложил ему, оружие сложить.
И от Сената гарантировал свободу,
Лишь одну ему, но про других забыть.

А остальные все, должны вернуться в рабство,
В противном случае, все будут казнены,
Но было, это Спартаку противно слушать,
И произнес в ответ: "Дай время до зари."

"С зарей вечернею пришлю тебе, ответ свой,
Принять один за всех, решенье - не могу,
Что скажут воины мои, тем и отвечу,
А по сему, жди на заре, ты весть мою!"

Вернувшись в лагерь свой и вновь построив войско,
О встрече с Крассом, громогласно доложил,
Но гробовая тишина была над полем,
И произнес он, громко: "Мы идем на Рим!"

"Мы лучше славою покроем свое имя,
Чем запятнаем, мы, бесчестием, себя,
И смертью испугать, нас - Риму, невозможно,
На смерть идущим, к ней, знакомая тропа!"

И громогласный рев, над полем прокатился,
"Идем на Рим! Да здравствует, Спартак!"
Мечи стучали о щиты и было видно,
Что гладиаторам не страшно умирать.

Спартак писал всю ночь, письмо своей любимой,
И изложил в письме подробно, свою суть:
"Я не могу покрыть позором свое имя,
Как и любовь твою, в бесчестье обернуть!"

Отправил, он, письмо к Валерии с сестрою,
А сам готовился, чтоб с честью принять бой.
И час настал, сомкнулись легионы,
Звенела  сталь и кровь лилась рекой.

Горячей битва была с самого начала,
Сложили многие, уж, головы в бою.
Спартак был словно Бог, на этом поле брани,
Он смерть искал, но смерть не находил в строю.

Искал, он, Марка Красса, яростью томимый,
Но обманул, его, Он и не принял бой.
Уж, куча тел лежала от меча погибших,
Спартак был неприступен, был еще живой.

Но силы таяли, Спартак был весь изранен,
Страшились римляне, его - пуще огня,
И с расстоянья наконец они достали,
Пробили грудь, ему - огромных два копья.

Спартак упал и губы тихо прошептали,
Слова предсмертные никто не разобрал,
А позже тело было вывезено тайно,
И прах сожженный, в урне место отыскал.

Горел камин, дрова потрескивали жаром,
В слезах письмо, уже прочитано не раз.
Сидели двое - Валерия Мессала,
И дочь, Постумия, как память Спартака.


Послесловие: эту поэму я написал, опираясь на роман Рафаэлло Джованьоли.
Где попытался, как можно точнее и ближе придерживаться, главного содержания романа.