Арап Петра Великого. Сборка

Арап Петра Великого

1

Всегда была Петра забота,
Желать России всей добра,
Кипела чтоб в стране работа,
Россию вызволять пора.

Во всём унять её отсталость,
Учить для этого людей,
Преодолеть народа вялость –
Забота важная царей.

Он посылает за границу
Способных юношей учить,
Поймали б там они «жар-птицу»,
Вернулись бы в Россию жить.

Немало юношей способных,
Арап был – крестник Ибрагим,
Достойный с детства уз любовных,
Из них, из многих был одним.

Он послан был в Париж учиться
Военному в нём мастерству,
С надеждой снова возвратиться
На страх российскому врагу.

К ученью проявлял он рвенье,
Успехами всех удивлял,
По результатам же ученья
Он «капитаном пушек» стал.

Участник он войны Испанской,
В ней отличился он вдвойне,
Как результат той бойни адской,
Он тяжко ранен на войне.

В Париж вернулся на леченье
Уже он, как герой войны,
Он стойко перенёс мученья,
Ему дела и жизнь важны.

Делами занят постоянно;
Живя в России, далеко,
Царь письма слал лишь с целью явно,
В Россию приглашал его.

Но Ибрагим задался целью,
Углубить знания войны,
Любил Париж он, словно келью,
В Париж все были влюблены.

И не скучал он в жизни личной,
Была в Париже – неприличной.

В то время Франция блистала,
Король Людовик правил в ней,
При нём она примером стала
Для подражанья жизни всей.

Четырнадцатый он Людовик,
И много он сердец разбил,
Он женщин, словно в сети ловит,
Но очень многих он любил.

По миру катятся легенды
О божестве его двора,
Нажил он в мире дивиденды
Крылатой фразой, говоря:
-- Всё государство – это Я!

До самых оргий доходили,
Балы, концерты, пикники
Мелькали часто в эти дни,
Там люди «жизнь во всём ловили».

Париж купался в блеске славы,
Вино везде лилось рекой,
Ценились всюду мода, нравы,
Развратом был к тому ж больной.

1 - 2

Вращался в обществе блестящем
И наш красавчик Ибрагим,
Слыл Дон Жуаном настоящим,
И вовсе не был нелюдим.

И внешний вид, и ум природный
Там покоряли просто всех,
Мужчина был он столь дородный,
У женщин он имел успех.

Все дамы ждали Ганнибала,
На перехват ловили взгляд,
Любимцем слыл любого бала,
Любовью к даме Дэ. – объят.

А дама Дэ. была графиней
Уже не в первом цвете лет,
Но красоту не портил «иней»,
Дом полон общества весь цвет.

В знакомство ввёл любовник прежний,
Ему понравилось в ней всё,
И дом, и взгляд настолько нежный,
А, в общем, всё её бытьё.

Ей тоже – не был он угодник,
Сам – строен, молод и высок,
Ей нужен новый, как любовник,
К мужчине новому бросок.

К ней каждый день уже стремился
И видеть он её хотел,
А, в общем, он уже влюбился,
Как будто нет других и дел.

Страсть охватила их обоих,
Так влюблена была сама,
И сделать ничего с собою
Графиня просто не смогла.

Конечно, все уже узнали,
Переживала всё она,
Насмешки, сплетни нарастали,
Не опуститься б ей до дна.

В отчаянье жила графиня,
Уже беременна она,
Пропали и престиж, и имя,
Вот чем любовь поражена.

Об этом разгорелись споры:
В ребёнке победит чей цвет,
Гаданий зрели в этом горы
Пока он не увидит свет.

На ловкую решились хитрость
При ожидание родов,
Чтоб сохранить престиж и гордость,
Сошло с обоих сто потов.

На всякий неудобный случай,
За деньги женщину нашли,
Коль случай будет невезучий,
Ребёнка обменять могли.

Родился черненький ребёнок,
Чудесный славненький крепыш,
Но тут же заменён, с пелёнок,
Достался белый им малыш.

Так честь и имени, и дома,
Конечно, были спасены,
От сумасшедшего Содома,
Страданьями лишь пленены.

Любить друг друга продолжали,
Встречались часто, как могли,
Они друг друга обожали;
Нагрянули другие дни.

2 - 1

Однажды герцог Орлеанский,
Он регент был в те времена,
Вручил письмо; посланник царский
Почувствовал – его вина.

Письмо то было из России,
Послание его царя,
Где он напомнил о миссии,
В нём -- наставления Петра.

О том, что Ибрагима просит
Вернуться, очень много дел,
(Конечно, если б захотел,)
О том, что он его не бросит.

Царя доверие важнее,
Всё понял сразу Ибрагим,
Ему Россия же роднее,
И он по-прежнему любим.

Собрался Ибрагим в Россию,
От сердца оторвав любовь,
Но как же бросить-то графиню,
Они же с ней смешали кровь.

Не хватит сил сказать при встрече,
Так сильно он её любил;
Отец – не может быть и речи,
Чтоб он такое совершил.

Решил письмом с ней объясниться,
Не видеть чтоб свою любовь,
Так легче будет с ней проститься,
Его зовёт другая новь.

«Моя родная Леонора,
Любил, люблю одну тебя,
Всю жизнь ты для меня опора,
Я буду жить тебя любя.

Но жить так больше невозможно,
Что в жизни дать смогу тебе?
Жить вместе здесь довольно сложно,
Живём всё время мы в борьбе.

Не спрятаться от злых насмешек,
Мы вечно на виду у всех,
Жизнь наша, как пустой орешек,
Для общества – мы клад потех.

Когда наступят дни ненастья,
Возможно, к нам грядёт беда,
Ты устыдишься своей страсти,
Меня покинешь навсегда.

Твоё спокойствие дороже,
Все взоры света – лишь на нас,
Мне мука быть с тобою тоже,
Так всё нам ясно без прикрас.

С тобою не могу быть больше,
С самим собой держал я бой,
Мне здесь становится всё горше,
Жить возле женщины родной.

Я ухожу, прощай, родная,
Тебе принадлежу всегда,
Ещё, ещё раз, дорогая,
А нашим сыном, будь горда»!

2 - 2

Вот наш герой спешит в Россию,
Но оказалось, что за ним,
Преодолев свою гордыню,
Петром был встречен Ибрагим.

Семнадцать дней трясясь в повозке,
Он прибыл в Красное село,
Усталый вид, забыв о лоске,
Куда ж его-то занесло?

На время лошадей закладки,
Вошёл в ямскую, переждать,
Он видит, что в углу, на лавке
Мужчина тоже должен ждать.

Когда вошёл приезжий странник,
Он встал и громко произнёс:
«Ба! Ибрагим? Здорово, крестник»!
Был с восхищением вопрос.

Садись ко мне, поедем вместе,
Ко мне поедем, в Петербург,
Расскажешь мне последни(е) вести,
Ты будешь мне теперь, как друг.

На удивленье Ибрагима,
Куда ни кинул он свой взгляд,
Повсюду были возводимы:
Уже дома стояли в ряд;

Мосты, плотины и каналы,
Дворцы, проспекты и причалы;
Торговые все корабли –
Почти со всех концов земли.

Но вот уже пути конец,
Пред ними царский встал дворец,
Гостей с любовию встречала,
Царя Петра расцеловала;

Екатерина, а за ней,
Одна другой всё красивей,
Две феи юные стояли
И, как цветы, благоухали.

Ах, как они стройны, нежны
Его великие княжны;
Всем он представил Ибрагима,
Его ли не забыли имя?

Когда совсем ещё мальчонкой,
Забавного всем арапчонка,
Из сада яблоки таскал
И Лизе он их отдавал.

Так вот теперь он перед Вами,
Он будет нынче снова с нами,
Прошу любить, принять в наш круг,
Он будет верный всем нам друг.

Царь пригласил его к обеду,
Расспрашивал о новостях,
И по горячему, как следу,
О всех во Франции делах.

О регенте, дворе французском,
Об армии, какой там флот,
Войне Испанской в круге узком,
Как Франция всегда живёт.

Ответами он был доволен,
Благодарил он за рассказ,
Обеда после – Пётр покорен,
Идёт на отдых каждый раз.

2 - 3

Продолжил Ибрагим беседу,
Другой у женщин интерес,
Над ними «одержал победу»,
Рассказ имел другой развес.

Какие моды, что в престиже,
Парижский как живёт весь двор,
Рассказы просто о Париже,
Кто на кого бросает взор.

О всех балах и о концертах,
Об оргиях и пикниках,
О всех писателях, артистах,
Художниках и аферистах.

Внимали дамы с упоеньем,
Вся речь его – умна, скромна,
И лишь вопросы с нетерпеньем
Набегали, как волна.

Бежало время за беседой,
«Грозился» вечер наступить,
Сей день кончается «победой»,
Он начинает снова жить.

Обычно, как у приближённых,
Всегда к Петру на разговор,
Всех дел полно, но не решённых,
Тянуться начал его двор.

Вот гордый Меншиков явился,
На Ибрагима покосился;
И Долгорукий Яков – князь,
Царя он, даже не боясь.

Он мог с ним спорить до утра,
Крутой советник был Петра;
Товарищ бывший – Рагузинский,
Брюс – русским Фаустом прослывший.

Всех выслушал, приняв решенья,
Не оставляющих сомненья,
Всем восхищался Ибрагим,
Всем твёрдым разумом своим.

Дела решались в государстве,
В рождавшемся могучем царстве;
Он Ибрагима взял с собой
И тот с аспидною доской.

С Петром, закрылися в токарне,
Ему указы диктовал,
Велись чтоб разговоры в тайне,
По жизни делом наставлял.

Служить Петру решил он твёрдо,
На ночь оставшись, Ибрагим
Графиню, вспоминая гордо,
Всё больше восхищался им.

Почти с раскаяньем признался,
Разлуки после, в первый раз
Графиню мыслью не касался,
Не день весь и не каждый час.

Увидел новый образ жизни,
Её заполнить кучей дел,
Весь преданный служить отчизне,
Что в этом есть его удел.

Он с этой твёрдой новой мыслью
Лёг на походную кровать,
И в голове, «рисуя кистью»,
Графиню начал обнимать.

3 - 1

Уже с утра – на царской службе,
Он назначенье получил,
«Заложник» крепкой царской дружбы;
Французской армии служил.

Он – командир военной роты
Преображенского полка,
Его первейшая забота –
Все бомбардирские войска.

В полку сам царь был капитаном,
А Ибрагим был бомбардир,
Он в этом деле стал, как «паном»,
В войне прославил свой мундир.

Придворные хоть с неохотой,
Но отдавали ему дань,
Поскольку царь своей заботой
Ему подал тяжёлу(ю) длань.

Надменный Меншиков жал руку,
Его зауважал весь двор,
Ему развеяли всю скуку,
Вся знать нацелила свой взор.

Он на обеды приглашенья,
Был зван от графов и князей,
В них он набрался представленья
О жизни светских всех людей.

Текли все дни его в работе,
Пример он брал всегда с Петра,
Петра всегда была забота
Вникать в дела свои с утра.

То он в Сенате заседает,
На верфях виден часто он,
Адмиралтейство посещает,
Ему же флот, ох, как нужон!

Он ценит разную науку,
То изучает он труды
Учёных разных той поры,
Питая ум, а с ним и руку.

То он заглянет в мастерские,
Он сам любил и иногда
Работать просто у станка,
То – дела его мирские.

Ценил царя, его работу,
Всё это видел Ибрагим,
Он восхищался просто им,
До всего – Петра забота.

Во всё вникая повсеместно,
Считал обязанным себя
Трудиться, не жалея, честно
И помогать ему всегда.

О прежнем вспоминал, конечно,
Весёлый был всегда Париж,
Но не могло быть, длиться вечно,
Веселье не вошло в престиж.

Всего трудней забыть другое,
В Париже ведь «жена и сын»,
Ему навек совсем родное;
Париж по-прежнему любим.

Раз пренебрёг её любовью,
За то, что бросил он семью,
И оторвал себя он с кровью,
Судьба – забытым быть ему.

Причин любить его тем боле,
Конечно же, не может быть,
Она «умыла» душу болью,
Могла другого полюбить.

В нём страстно закипела ревность,
Бурлила африканска(я) кровь,
Душевную проклял он бедность,
Навек потеряна любовь.

3 - 2

Однажды, сидя в кабинете,
В плену всех деловых бумаг,
(А это было на рассвете,)
Услышал он вдруг странный шаг.

К нему бежал и на французском
Лопочет кто-то языке,
Как будто он забыл свой русский,
Живя всё время вдалеке.

Он с живостью оборотился,
Младой Корса;ков перед ним,
Конечно, он и удивился,
С ним дружен был наш Ибрагим.

Оставлен друг его в Париже,
Где проводили с ним досуг,
Там были в обществе в престиже,
Знал лучший друг его недуг.

-- Сейчас я только из Парижа,
Вот прибыл я в сей ранний час,
Тебя я с радостью вновь вижу,
В тебе огонь ли не погас?

От всех, с кем были мы знакомы,
Тебе передают поклоны,
Жалеют, нет тебя средь них,
Что так внезапно бросил их.

Графиня звать тебя велела,
С отъезда дня – вся не своя,
Увёз с собой частицу тела,
Её по-прежнему любя.

Но, всё же, вот письмо графини…
Мгновенно выхватил из рук;
-- Наверно, ты живёшь в пучине
Невероятных здешних скук.

А есть ли здесь увеселенья?
Работа – жизни – никакой,
Иль водку пьют «до протрезвленья»;
А кто же здешний твой портной?

А есть ли опера в столице?..
Ну, извини, я тороплюсь,
Царя мне нужно видеть «в блице»,
Так жди меня и я вернусь.

Ему уже не до работы,
Поспешно вскрыл её письмо,
Вновь всплыли прошлые заботы,
Рвануло душу вновь оно.

Его графиня упрекала,
Как мог он разорвать любовь,
Она его почти ругала,
Она же с ним смешала кровь.

Ему желала в то же время
Приобрести и счастья вновь,
Хотя я для тебя, как бремя,
Найдёшь в России ты любовь.

Слова перевернули душу
И, ревность воспылав огнём,
Взвалив на сердце эту ношу,
Картину вызвала умом.

Что новый у неё любовник,
Графиня полюбила вновь,
А он, как просто беспризорник,
Из сердца выброшен вдруг вон.

Но вот в письме, как заключенье,
Графиня вновь ему нужна:
«Любовь моя, как подтвержденье,
Моя любовь к тебе – верна.

Забыть тебя мне – невозможно,
У нас же сын уже растёт,
Так приезжай, как только можно,
Любовь к тебе ещё цветёт».

Покоя нет и быть не может,
Читалось много раз письмо,
Его вина всё время гложет,
Всё всколыхнуло в нём оно.

Он целовал посланья строки,
По телу пробегали токи
Любви взаимных нежных чувств…
А он теперь остался пуст.

Желанье видеть Корсакова
Ему вновь захотелось вдруг,
Чтоб расспросить у друга снова
И тем утешить свой досуг.

Собрался он в Адмиралтейство,
Надеясь встретить друга в нём,
Чтоб оказал ему содействие,
Подробней рассказал о всём.

Но вновь примчался Корсаков,
Свалился словно он с лесов,
Он, Ибрагиму восторгаясь,
На мачту корабля взбираясь;

Докладывал на высоте,
Депеши он доставил все;
Он сделать реверанс пытался,
Но на ветру чуть не сорвался.

-- На нём холстяная фуфайка,
Не скажешь никогда, что – царь,
Он, как какой-то попрошайка,
Всея России – государь.

Докладом царь весьма доволен,
Меня хвалил и даже боле(е),
На ассамблею пригласил,
Чтоб я пришёл – предупредил.

Но я тебя прошу, как друга,
Чтоб не был я там лишь один,
Друзей здесь нет такого круга,
Мой не велик ещё и чин.

Рассказ продолжил о Париже,
Все новости изрёк он в раз,
Он знал, как друга, даже ближе,
Он правду выложил тот час.

Он знал, любовь прошла их мимо,
Того, что было не вернёшь,
Не стал жалеть он Ибрагима,
Любовь уже не сбережёшь.

-- Графиня очень сожалела
Внезапном бегстве от неё,
Но пережить уже сумела,
Ты не познал всю суть её.

Любовник появился новый,
Не в моде долгая печаль,
Житейский мир такой суровый,
Себя же прежде очень жаль.

Печаль противна всей природе,
Жить полной жизнью все должны,
Мужской и женской, в этом роде
Все удовольствия важны.

И ни отчаянье, ни ревность,
Уныние его души,
Пленило, ставши вдруг, как «бедность»,
Отныне он живёт в «глуши».

Предвидел это он заране(е),
Мужская редкая слеза,
Души лечила его раны,
Смочила умные глаза.

3 - 3

Всё легче стало и на сердце,
Мгновенно он собрался в путь,
От духоты открылись дверцы,
Чтоб к Корсакову заглянуть.

Но Корсаков был не готовым
Предстать пред обществом сим новым,
Стал одеваться он поспешно,
Ведь опоздать всем было грешно.

Его одели так красиво,
Блестящий розовый кафтан,
Теперь смотрелся он, как диво,
Его подчёркивая сан.

Штаны бархатны(е) голубые
И с каблуками башмаки,
Те каблуки у них цветные,
Они видны, как маяки.

Перчатки, непременно шпага,
Ему напудрили парик,
Видна была б его отвага,
Достойный внешний общий лик.

Закутавшись в медвежьи шубы,
Чтоб уберечься от простуды,
Конечно, в Зимний же дворец,
Они прибы;ли, наконец.

-- Кто же красавица в столице,
Кто танцовщик, какие лица,
Кто здесь немыслимо богат,
Кто настоящий здесь солдат?

Какой же танец нынче в моде?
Ещё вопросы в этом роде
Лились на друга по пути,
Но вот настал конец пути.

Дворец огнями блещет Зимний,
Пред ним забит уже весь луг,
Он ночью – сказочный и дивный,
Был полон луг господских слуг.

Пажи и кучера в ливреях,
Гусары, в шубах гайдуки
И с блеском скороходы в перьях,
А то – и просто мужики.

Они уже и в главной зале,
Весь цвет в ней царского двора,
Их взору в ней уже предстали
Любимцы все царя Петра.

Помощники и офицеры,
Посланники и мастера,
Все те, кто не теряет веру,
В царя их мудрого, Петра.

Особый мир так это – дамы,
Средь них наш Пётр – их кумир,
Они все разные, как «гаммы»,
Они для бала – эликсир.

Здесь барыни и пожилые,
Как два разнящихся крыла,
Девицы ратью – молодые,
Которым замуж уж пора.

Узка их талья, пышны груди,
Все в золоте и серебре,
Чтоб видно было всё всем людям,
Алмазов блеск к их красоте.

Те барыни, кто пожилые,
В отличье от текущих мод,
Они защитницами слыли
Всех старых мод, как крепкий дзот.

Но украшенья – загляденье,
Не уступали молодым,
У стен расставлены сиденья,
Где отводилось место им.

Казалось, больше с удивленьем,
Чем с удовольствием они,
Игрища – все нововведенья
Пришли смотреть со стороны.

Косясь с досадой на голландцев,
Их женщин, дочерей и жён,
Как нежеланных иностранцев,
Как будто здесь их личный дом.

Они все в юбках канифасных
И в красных кофточках своих,
Чулки вязали не напрасно,
Сберечь им время – дел других.

3 - 4

Блистали красотой царица
И дочери – княжны – девицы;
Сам царь был в комнате другой,
Он в шашки занят был игрой.

Противник – шкипер был английский,
Моряк отличный он балтийский;
Собрались все здесь мастера,
Они – помощники Петра.

Сказать, та зала будет, верно,
Скорей, похожа на таверну;
Вся заграница в них полна,
В них кутежей – всегда волна.

Столы стояли в ней рядами,
Сидели люди за столами,
На них – мешочки с табаком,
Питьё – бочоночки с вином,

Бокалов звон, в дыму табачном
Балдели люди в «месте злачном»,
И пиво там лилось рекой,
Там Пётр-царь им был, как свой.

Вот важный маршал ассамблеи,
Он в этой зале всех главнее,
Начало танцев объявил,
Дождаться – не было и сил.

В огромной зале, на просторе
Взыграла музыка уж вскоре,
Так настоящий грянул бал,
Француз такого не видал.

Рядами, друг супротив друга
Стояли кавалер – подруга;
Всё время дамы приседали чуть,
Красиво, а не как-нибудь.

Ответом им – поклоны друга,
Для Корсакова – просто скука,
То приседанья, то поклон,
По сторонам опять наклон.

Играла музыка плачевно,
И усыпляла всех безмерно,
Но тут наш маршал, наконец,
Дал церемониям конец.

Объявлен танец – менуэт,
Наш Корсаков, словно в ответ,
Хотел блеснуть своей отвагой,
Но – оказался бедалагой.

Он подлетел к девице сходу,
Не зная в этом деле «броду»,
На танец пригласил Наташу,
Так звали героиню нашу.

Но Натали с недоуменьем,
Сама, однако же, с волненьем,
Не знала, что ему сказать,
Иль промолчать, иль отказать.

С ней рядом восседал мужчина,
Ему положено по чину,
Так это был её отец,
Боярин знатный, но вдовец.

Рассержен был боярин Ржевский:
Поступок Корсакова – дерзкий;
Но подоспел к ним маршал наш:
-- Сей танец же совсем не Ваш!

Отвёл его в средину залы
И громко, чтобы все узнали:
-- Ты провинился, «государь»!
Во-первых, дорогой сударь;

Не отда;л ты три реверанса,
Они положены пред танцем,
Не смел партнёра выбирать,
Тебе положено и знать!

Решают в менуэтах дамы,
Партнёра выбирают сами;
Наказан должен быть сполна:
Большого Кубка пить Орла.

В минуту окружён гостями,
Узнал и Пётр кто перед нами,
Вступил в забавный этот круг,
Сказал: «Попался ты, мой друг!

Закон царит на ассамблеях,
Порядок рушить кто посмеет,
Тот должен Кубок пить Большой,
Закон у нас в ходу такой».

Был Корсаков «закон-послушный»,
Он зелье принял всё «на грудь»,
Не дав себе передохнуть;
Ему внезапно стало душно.

Не упустил Пётр и момента
Подать ему, как «комплемента»,
На деле же – крутой разнос,
Он и одеждой «смуту» внёс:

-- Богато одеваться слишком,
То – мотовство, оно – излишне,
Вот я богаче же тебя,
Но в руках держу себя.

Сей эпизод на ассамблее
Весь вечер сделал веселее,
Он стал на ней, словно «герой»,
На самом деле – сам не свой.

Пытался выйти он из круга,
Не уберёгся он недуга,
Не удержался на ногах,
Упал он в кресло, -- что в рядах.

Веселье это – с новой силой,
Ведь каждый со своей был милой;
Все танцевали «до упаду»,
Все были балу очень рады.

А Натали, не растерявшись,
Но с позволения отца,
Нисколько смуте не поддавшись,
Без ожидания конца;

Потупив голубые глазки,
Подала руку для сей пляски,
Принял почтение арап,
Найдя для новой жизни «трап».

Почтенье оказав подруге,
Он также помнил и о друге,
Отвёл Наташу он к отцу,
Себе приблизил бал к концу.

Затем с дружком они совместно
Покинули веселье спешно,
Увёз арап его домой,
Ведь нужен был ему покой.

4 - 1

Гаврила Ржевский для Наташи
Отец ей – все знакомы наши,
Его боярский древний род,
Не старым был его и год.

Владел имением огромным,
Богатым слыл, но жил он скромно,
Уже давно он был вдовец,
Не собирался под венец.

Обычай жизни вёл старинный,
Любил охоту соколину(ю),
Большую дворню содержал,
Подворьем всех он удивлял.

Чурался он немецких правил,
Был коренной он русский барин,
Дочь воспитал по старине,
Не приглашал людей извне.

Лишь только мамушки, подружки,
Да сенны девушки, нянюшки,
Так жизнь в имении текла,
Она по старости жила.

Не знала грамоты, став взрослой,
Чтоб стариною не стать косной,
Умела златом вышивать,
Желала страстно танцевать.

Отец противился желанью,
Но велико и настоянье;
Учить же танцам на манер
Был нанят пленный офицер.

Он, кстати, жил у них же в доме,
От скуки «мучился» в истоме,
Сам был уже не молодой,
С одной простреленной ногой,

Но дело знал швед пленный твёрдо,
Наташа «прыгала» упорно,
Красивы в менуэтах па,
Ей танцы нравились всегда.

На ассамблеях была лучшей
И в танцах – с лёгкостью летучей;
К тому ещё так хороша,
Да просто русская краса.

Накрыт уж стол в старинной зале,
Съезжаться гости уже стали;
Один из праздничных был дней,
Хозяин ожидал гостей.

Указ царя был строгим в деле,
Чтоб всей семьёй для этой цели,
На праздник – с жёнами, детьми,
Не только – мужики одни.

Зря не держать в плену домашнем,
Поскольку – это день вчерашний,
А вывозить всех женщин в свет,
Они же – нашей жизни цвет.

Дочь на серебряном подносе
Всем златы чарочки разносит,
И каждый чарку пьёт свою
И вспоминает, в старину,

Что после выпитой той чарки
Всем поцелуй дарился жаркий;
Теперь обычай тот забыт,
Годами нынешними скрыт.

Расселись за столом все гости,
Уже провозгласили тосты,
И всё обильное питьё
Всем согревало их нутро.

Притом, обильная закуска,
Всегда, как водится у русских:
И мясо, рыба, пироги,
Всем развязали языки.

Весь разговор зашёл о нравах,
Теперь уж не найти и правых
В том поколенье молодом,
Что все гурьбой шли за Петром.

О модах тема, об одежде,
Её с такой большой надеждой
Все защищали старики
Всем новым модам вопреки.

Но женщинам пришлись по праву
Одежда, танцы и все нравы;
За то любили все Петра,
В свет показаться им пора.

Ходили все на ассамблеи
И танцевали, часто млели,
А вдруг красавец офицер
На танец пригласить посмел.

Конечно, случай в ассамблее,
Подать старался всё смешнее,
Наш Ржевский рассказал гостям:
Конфуз случился с ними там:

-- Он поступил сверх неприлично,
И честь мою задел он лично;
Он за поступок свой такой
Приехал каяться домой.

Сорвался он как будто спьяну,
Похож на «прытку» обезьяну:
Уж больно ловок этот франт,
Имел он щёгольский талант.

-- В веселье, праздности, купаясь,
Из заграницы возвращаясь,
Не дорога им рода честь, --
Отца поддерживает тесть:

-- В уме у них одни гулянья,
С чужими жёнами свиданья;
Из всех, кто заграницей был,
Арап мне только угодил.

-- Ты прав мой тесть, -- сказал хозяин:
-- Хоть русский я боярин-барин,
О нём я хорошо скажу,
Такими очень дорожу.

Арап – он человек степенный,
Но чувствует себя, как пленный,
Прижиться должен он в стране,
Достойным мужем быть жене.

4 – 2

Пора гостей нам перечислить:
На первом месте – его тесть,
В князья его придётся «мыслить»,
Отдать, как старшему, и честь.

Боярин, семь(де)сят лет от роду,
Он – Лыков с именем Борис,
Не любит новую он моду,
Он стариною весь прокис.

Все прочие пришельцы-гости,
Согласно рода старшинству,
За стол «вместили свои кости»,
Людей природы существу:

Мужчины, женщины расселись
По разным сторонам стола,
В конце стола ещё имелись
Хозяйской челяди места:

Для карлицы тридцатилетней,
Для барской барыни; и швед,
Хотя и пленный многолетний,
Но место занял, как сосед.

Минуты первые обеда –
Вниманье к яствам на столе,
Молчанье всех, лишь как победа
Их аппетита на волне.

Слова промолвил Ржевский первым:
-- Екимовну позвать сюда!
В хозяйском голосе столь нервном
Звучало просто, как беда.

И тут же преданные слуги
Бегом неслись по сторонам,
Как вдруг, преодолев недуги,
Вошла на радость всем гостям.

Хотя и женщина с годами,
На ней столь мощный макияж,
Усыпанная вся цветами,
Она, как шут, вошла вся в раж.

Её приветствовал князь Лыков:
-- Так поживаешь каково?
--Да пляшучи, шита; не лыком,
Жду женишков я кой-ково!

Да где ж была ты, наша дура? --
Хозяин «ласково» спросил;
-- Наряды, кум, их процедура…
Старалась из последних сил:

  Для дорогих гостей,
  Для божия праздника,
  По царскому наказу,
  По боярскому приказу,
  На смех всему миру,
  По немецкому маниру.

При сих словах поднялся хохот;
И стала за хозяйский стул,
Не слышен был сей дуры ропот,
Там место – за её титу;л:

Играть шута в хозяйском доме,
Всегда всех развлекать гостей,
Не бы;ло большей роли, кроме,
Чем делать жизнь всех веселей.

Послышался вновь женский голос,
Татьяна – старшая сестра,
Чтоб ни один с сестрицы волос
Не пал, её берёг всегда.

-- Наряды, нынешняя мода
Доподлинно нам всем на смех,
Конфуз для русского народа,
Они – лишь только для потех.

Коль Вы и бороды обрили,
На Вас – кургузый сей кафтан,
Так что б про нас-то говорили,
Нам, право, жаль и сарафан.

Смотреть на нынешних красавиц –
И жалость, да и просто грех,
Тебя гнетёт уже не зависть,
А в плен берёт тебя лишь смех.

Воло;ски взбиты, что тот войлок,
На них – французская мука,
Животик перетянут ловко,
Что сильно давит на бока.

Садятся боком в колымагу,
Под платьем  -- обручи у них,
Ни стать, ни сесть, ни даже шагу,
Прости ты, господи, -- ни чих.

4 - 3

Беседу бывший воевода
(В Рязани был его удел,
Нажить три тыщи душ сумел,
Жену – моложе его года)

Не мог её не поддержать:
-- Жена как хочешь одевайся,
Кутафьей хоть, ни дать, ни взять,
За модой «бегать» не пытайся;

Не каждый месяц новы платья
Позволяла б себе шить,
А прежни, новы, предать проклятью
И больше оны не носить.

Бывало внучке, как придано,
Дарился бабкин сарафан,
Робронды ныне, как ни странно,
У барыни украсит стан.

Глядишь, а завтра на холопке…
Лишь разорение одно,
Найти бы средство в виде «пробки»,
Закрыть бы моды заодно.

При сих словах наш воевода
Со вздохом глянул на жену,
Казалось, за столом «погода»
Не держит всю её «в плену».

Ни порицанья новой моде,
Ни похвалы той старине,
Испортить не могли те «роды»
И новому, что есть в стране.

Все жёны прочие молчали,
Они – за новое в стране,
Чтоб их за скромность почитали,
Хотят остаться в стороне.

-- Кто виноват, не мы ли сами? –
Хозяин снова подал глас:
-- Что нет согласья между нами,
А старине уж пробил час.

-- А что нам делать, воля свыше!
Всё молодое – за новьё,
Страна всем новым уже дышит,
А старина – уже гнильё.

Иной бы рад жену запрятать,
Схлопочешь гнев государя,
К тому ж, сама начнёт и плакать,
Сей бал ей пропустить нельзя.

Уж эти мне все ассамблеи!
Супруг – за плётку, ей – наряд;
Теперь мужья в семье – плебеи,
А то – получишь и «наряд».

Его жена, как на иголках,
Так и свербел её язык,
Не вытерпев, с улыбкой колкой,
Наверно, чтобы муж привык:

-- Дурного что в сих ассамблеях
Находишь ты и чем вредны?
Весь Запад в их уже затеях,
А мы – по-прежнему, глупы.

-- В них дурно то, -- разгорячено
Держал ответ для всех супруг,
Всё боле, слишком раздражённо,
Похоже, что хватил недуг:

С тех пор как завелись самблеи,
Не сладят с жёнами мужья,
В супругах возраженья тлели,
Но знали мужнино -- «нельзя».

Апостольское выраженье:
«Да убоится нас жена»,
В домах всех терпит пораженье:
Жена теперь всегда права.

Ей до хозяйства нет и дела,
Обновы только в головах,
Все думы: как бы я сумела,
Чтоб офицер да вертопрах;

Ему могла бы приглянуться,
С ним веселиться, танцевать…
Да и прилично ль находиться
Нам русским барам, так сказать;

Всем вместе с немцем в одной зале,
Они же есть рабочий люд;
Табачный дым все в этом бале,
Как отраву, все жуют.

Да слыхано ли это дело,
Плясать до ночи с молодым
И ощущать его всё тело,
Добро б с родным, а не с чужим.

-- Словечко дать – волк недалечко, --
Хозяин, хмурясь, поддержал:
-- Всё как-то вдруг – нечеловечно,
Всё новое вводить начал.

Мне ассамблеи не по праву,
На пьяного нарвёшься вдруг,
Напоят самого по нраву,
Заставят на смех встать в тот круг.

И дочь пускать туда опасно,
Её ведь могут оскорбить;
Пример, сын Корсакова, гласно
Мне оскорбленье смел дарить.

Наделал шуму он с Наташей,
Я испытал так просто стыд,
Ему награда – зелье в чаше
И он тем зельем был побит.

Гляжу, чрез день ко мне он катит,
Во двор мне прямо, ко крыльцу,
Не хочет силы свои тратить,
Как подобает молодцу.

Не мог пешком дойти до дома,
Остановившись у ворот;
Влетел! Расшаркался! В хоромы…
Клянётся, что не знал он «брод».

А ну-ка, дура, постарайся,
Изобрази-ка нам его,
Ему ведь что, хоть как ни кайся,
С него не «слезит» ничего.

Екимовна схватила крышку,
Как шляпу сунула под мышку,
Кривляться, шаркать начала;,
Как только это всё смогла:

По сторонам даёт поклоны,
При этом молвила слова:
«Мусье…Мамзель…Пардон… Мы склонны…»
И общий хохот всех сполна.

-- Ни дать, ни взять – Корса;ков самый, --
Промолвил Лыков, старый князь:
-- К тому же, он ещё упрямый
И хорошо упал он в «грязь».

А что греха таить? Не первый
И не последний модный хлыщ
Из заграницы, словно верный,
В Россию воротился, «прыщ».

Чему же учатся там дети?
Болтать на ихнем языке,
Попасть в негожие их сети,
И жизнь прожить там налегке.

Не почитать как надо старших,
И жён чужих не упускать,
Совсем забыть порядки наши,
И по России не скучать.

Из всех воспитанных в чужбине
Арап наш царский – человек,
Он -- не чета той образине,
Петра прославить может век.

-- Конечно, человек степенный,
Он ветрогону не чета;
Ба, кто-то снова неизвестный
К нам въехал, может быть беда.

4 - 4

Случа;й побил все ожиданья,
Не кто-то притащился зря,
Знать веские все основанья,
То сани самого царя.

Хозяин бросился навстречу,
Вошёл поспешно в залу царь,
Не ожидал никто той встречи,
Какая честь – сам государь.

Царь весел был, узрев Наташу,
К себе её он подозвал
И прехорошенькой назвал,
Поцеловал Наташу нашу.

В головку, просто по-отцовски;
К столу всех вновь он пригласил,
И попросил он рюмку водки,
А Ржевский чарку сам налил.

За стол уселись гости чинно,
А Пётр так просто и невинно
Щей попросил налить ему,
Как в дополнение к тому.

Обеденное было время,
Решил он, не теряя время,
Там отобедать, где он есть,
Что для хозяина ведь – честь.

Прибор обеденный, на случай,
Всегда возил его с собой;
И это было даже лучше,
Прибор имел он только свой.

Оправлена слоновой костью,
Та ложка – дереву родня,
А вилка – черенки, как гроздью,
Зелёным камнем вся цвела.

Он ел и вёл при том беседу
С тем самым пленным нашим шведом,
Учитель танцев в доме был,
И о походе (1701) не забыл.

Теперь же стол весь для обеда
Стал тих от говора и нем,
Веселья не было и следа,
Оно не нужным стало всем.

Поев, он молвил басовито
Обычным голосом своим:
-- Обед хорош, тебе спасибо,
Приехал вовсе не затем.
Но знать пока не нужно всем!

С тобою надобно бы мне
Всё обсудить наедине;
Пошли в гостиную вдвоём,
Оставив в небытье весь дом.

5 – 1

Недолго длилась вся беседа,
К гостям вновь возвратился царь;
Накормлен сытным он обедом,
Добыл «победу» государь.

Наклоном важным он, прощаясь,
Ответ гостей -- тройной поклон,
Петром все гости восхищались,
В переднюю протопал он.

Подал тулуп ему там красный,
Сам Ржевский проводил Петра
К саням у самого двора,
И в настроении прекрасном;

Вернулся в дом, но озабочен
Сим предложением царя,
(И видно было это очень),
Он – своего государя.

Он срочно за;перся и с тестем,
И со своей сестрою вместе,
Обычно в спальне, где всегда,
Привычно отдыхал когда.

Родные ждали с нетерпеньем,
Что скажет им глава семьи,
А он тянул, скрывая мненье
И все сомнения свои.

Когда уж кончилось терпенье,
Поведал им без возраженья,
Зачем приехал царь в их дом,
Его желании крутом.

-- Приехал сватать он Наташу,
Её -- надежду рода, нашу,
Он царску(ю) милость обещал,
Наш знатный род он поддержал.

Быть предложил её любимым
Его арапу, Ибрагиму;
Арап тот занял важный пост,
Возможен дальше даже рост.

Арап-то не простого роду,
Султана сын арап от роду,
Ребёнком был ещё пленён
И в рабство продан за кордон.

А наш посланник в Цареграде
Купил его и, как в награду –
Подарком русскому царю
Послал его государю.

Учиться послан за границу;
Царю он, -- как «приёмный сын»…
Придётся нам и огорчиться,
Над нами царь наш – господин.

За ним брат старший приезжал,
Он выкуп знатный предлагал…
И ответил я согласьем
На Петрово своевластье.

Наташа, чувствуя всем сердцем,
Что разговор с закрытой дверцей,
Возможно, будет лишь о ней,
Конечно, интересен ей.

Подслушав разговор сей тайный
И поняв смысл настолько явный,
Без чувств упала, головой
Сундук чуть не «расшибла» свой.
Где приданое лежало
И доли женской ожидало.

5 – 2

Раздался звук чуть глуховатый,
Как будто был он чуть «помятый»;
Она лежала на полу
И кровь текла с неё по лбу.
Сейчас же деву – на кровать,
Велели доктора позвать.

Наташа вся была в бреду,
К тому же – в сильном и жару,
Твердила что-то об арапе,
Своей судьбе, своём и папе.

Не узнавала всех, кто в доме,
Стонала жалобно, но кроме;
Раздался крик Наташин вдруг:
-- Валериан, мой милый друг,
Моя вся жизнь, спаси меня,
Погибну здесь я без тебя!

Всё понял тут её отец,
Заставил дочь он под венец,
Её идти совсем не с милым,
С другим и вовсе не любимым.
В ту пору участь дочерей
Была в России всех скверней.

-- Валериан – стрелецкий сын,
Мальчонкой был пригрет он им,
Его отец во время бунта,
Мне жизнь он спас от дикой хунты.

У нас прошло всё воспитанье,
Уж года два прошло с тех пор,
Как в полк записано призванье,
Беда свалилась «с наших гор».

Когда же с ним она прощалась,
Что та вдова вся разрыдалась,
С тех пор не слышал я о нём,
И не сыскать и днём с огнём.

Забыла, думал я, Наташа
И жизнь спокойна стала наша;
Ан, видно, нет! Всё решено!
С царём всё оговорено:
Женой арапа будет дочь,
Ничем ни в силах я помочь!

Был удивлён и Ибрагим
Нежданным сватовством таким;
Однажды Пётр ему заметил:
-- Что грустен он и лик не светел?
 
Скучаешь ли, что за кручина,
А, может быть, есть и причина:
По ком то мучает тебя,
Уже давно лишает сна.

Мечтаешь, может быть, о той,
С кем танцевал на ассамблее,
Так не грусти, мой дорогой,
С ней познакомлю я скорее,

Женю тебя, арап ты мой,
Подумай, будет что с тобой,
Когда меня так вдруг не станет,
Кто за тебя в защиту станет?

Тебе на ноги надо встать,
Опору в обществе создать,
Вступить в союз с боярством русским,
В российском царстве очень жутким.

-- Конечно, мне мила Наташа,
Умна, красива, слов уж нет,
Моя наружность и мой цвет,
Напрасны хлопоты тут Ваши,
Помилуй, -- слышал Пётр в ответ.

-- Твоя наружность, что за вздор!
Какой тут может быть позор?
На свадьбе сам я буду сватом,
Ты породнишься с русским братом!

Задумался наш африканец,
Чужой в России – человек,
Ведь все считают – иностранец
И пусть один влачит свой век.

Любовь ведь разная бывает,
Бывает, сразу возникает,
И люди счастливы все в ней,
К концу своих прожитых дней.

Бывает – всё наоборот,
Супруг даёт ей разворот;
Когда же отдают насильно –
Со временем полюбят сильно…

Так рассуждал наш Ибрагим,
Своими думами гоним;
Прав государь в своём решенье,
Он мудр для всех в повиновенье.

Женюсь на Ржевской молодой,
Что путь откроет мне другой,
Пристану к русскому дворянству,
К великорусскому гражданству.
Судьба моя в руках моих
И задевает нас двоих.

Не стану требовать любви
От будущей своей жены,
Её достаточна мне верность,
А дружбе, мне поможет нежность.

Хотел арап заняться делом,
Но «знойный ветер» тяжких дум,
Уже владел его всем телом,
Его главу окутал шум.

Пошёл по невской набережной,
Услышал вдруг он глас Петра,
Их встреча стала неизбежной,
Грядёт ведь новая пора.

-- Всё кончено, -- и, взяв под руку,:
-- Сосватал я уже тебя,
Кончай играть ты свою муку
И не волнуйся почём зря.

Езжай-ка завтра лучше к тестю,
Потешь его боярску(ю) спесь,
Хвалебную веди с ним песню,
Не урони его ты честь.

Не заезжай в его поместье,
Оставь ты сани у ворот,
Пройди пешком до дома, к лести,
Совсем другой ждёт поворот.

Напомни о его заслугах,
О рода знатности его,
И покажи, что ты весь в муках
От танца с нею, от того.

Он продолжал, тряся дубинку:
-- Веди к Данилычу, плуту,
Проведать мне его бы спинку,
Проказливому, как коту.

Петру отвесив благодарность,
Довёл до княжеских палат,
Тому, видать, на эту странность
Уже давно не привыкать.

6 – 1

Уж пролетели две недели,
Наташа всё ещё в постели,
Сознание вернулось к ней,
Но плохо ещё было ей.

В гостях в мундире и при шпаге,
Ведь шпага – признак же отваги,
Сидел Арап наш Ибрагим
И Ржевский вёл беседу с ним.

И Корсаков был тоже тут,
Хозяин звал, как франт и плут;
Ценил он дружбу с Ибрагимом,
Совет давал в необходимом.

Вошла в гостиную сестра
И брата срочно позвала,
Приятную сказать чтоб новость,
Что в дом наш рвётся и весёлость.

-- Уже пришла в себя Наташа,
Опасность миновала нас,
Не зря жила надежда наша,
Ей лучше стало вот сейчас.
Дела идут все на поправку,
Покой ей нужен, пить лишь травку.
 
Вдвоём, оставшися, друзья
Томились там почти что зря:
Уж ездит он как две недели,
Поездки те не надоели;

Свою невесту чтоб увидеть,
Но так, её чтоб не обидеть,
Предстать и самому пред ней,
До свадьбы мало тоже дней.

Не выдержал тут Корсаков,
На друга броситься готов:
-- Твоим я удивлён терпеньем,
Моё же в этом деле мненье,

Ты брось-ка эту всю возню,
Покинь боярскую семью,
В твою женитьбу я не верю,
Напрасно веришь ты в затею.

Мне очень странно, что невеста
Не проявляет интереса,
Уж сколько ездишь ты сюда,
Она же – всё больна, больна…
Всё это – просто отговорки,
Тебя, чтоб кинуть на задворки.

-- Я за совет благодарю,
Но действий я не изменю, --
Ответил Ибрагим прохладно:
-- Мне как бы ни было досадно,
А знаешь, не твоя печаль,
Чужих детей тебе качать!

Зашёл в гостиную отец:
-- Ну, слава богу, наконец,
Уж отступает эта хворь,
Сейчас мой друг, ты мне позволь
Сопроводить тебя к Наташе,
Убрать чтоб все сомненья Ваши.

С усильем голову подняв,
Арапа царского узнав,
Головка пала на подушку,
Слаба была ещё девчушка;
Тот час же ужас охватил,
Кто ей судьбою так грозил.

Уже закончились смотрины,
Не стало хуже чтоб больной,
Зачем пред ним, как на витрине,
Её показывать такой?

Чтоб после успокоить душу,
Велела карлицу позвать,
Ей доверяла всё-то знать,
Её приятно было слушать.

Наташа:
-- Арапу сватают меня,
Так разве можно ль, не любя?
Спасти и некому совсем;
-- Он покорил домашних всем, --
Ответ был карлицы такой:
-- Не мог он быть совсем другой,
Успел заворожить он всех,
А благородства он какого!
И тётушка сказала: «Грех
Нам жениха желать другого;
Конечно, жаль, что чёрный он,
Зато богат, знате;н, умён».

Карлица:
-- Уж если свадьба поневоле,
Жить будешь по своей ты воле,
Не запирают жён сейчас,
Не то, что раньше было – нас.

-- Валериана жаль – мой друг, --
О милом молвила Наташа:
-- Хорош бы был он мне супруг;
Так исковеркать судьбы наши!

Карлица:
-- Вот так-то, вы в своей беде
Не думали о сироте,
Во сне не бредила бы им,
Был батюшка совсем другим.
-- Не знала, -- молвила Наташа, --
-- Ему известна тайна наша.

-- Беда-то в том, -- её ответ:
-- Тебе опять же мой совет:
Родительской «корись» ты воле,
Такая, видно, наша доля!

Отца коль будешь умолять
Тебе арапа не вязать,
Подумает, что в том причина,
Валериан – твоя кручина.

Та мысль её, что тайна сердца,
Её отцу давно известна,
Наташу сильно огорчил
И план давно уж в мыслях жил.

Ей умереть до этой свадьбы,
Исчезнуть ей из жизни как бы…
Но жребий приняла она,
Петра эпоха ведь была.

7

Направо в доме, от сеней
Коморка есть с одним окном,
Где жил учитель танцев в ней,
Весь в одиночестве своём.

Швед часто в ней играл на флейте
Все марши юности своей,
Слух услаждал на инструменте,
Ему чтоб было веселей.

Внезапно кельи на пороге
И с дальней только что дороги,
Явился статный молодец,
В мундире рослый красавец.

Тот, ране названный стрелец;
Мечта вся героини нашей,
Её все звали мы – Наташей!

2008, октябрь