Жизнь моя, как осенний листочек Роман том 1 Всё

 Жизнь моя, как осенний листочек – автобиографический роман .


Жизнь моя, как осенний листочек
Роман том 1

Автобиографическое повествование о женской судьбе – непростой, но сложившейся в целом удачно; судьбе, в которой с лихвой хватило и счастья, и тревоги; и побед, и испытаний. Роман «Жизнь моя – как осенний листочек» без преувеличения можно назвать исповедью Настоящей Женщины – одновременно сильной и хрупкой, готовой на всё ради своих близких, ради того, чтобы сохранить мир и любовь в семье. А для молодых читательниц эта книга может стать даже своеобразным учебником жизни...
ISBN: 978-5-00073-020-1

ГЛАВА 1 – АЛМАЗ, БРИЛЛИАНТ ИЛЬ ПРОСТО КАМЕНЬ

Часть 1. Поезд Судьбы.
Одесса – мама, Ростов – папа

Предисловие

   Крепко лежат камни на родной земле. Хоть ветрами да дождя-
ми омываются, да не одни, согреваются лучиками любви ближних.
Разбросанным по свету каменьям тяжело – когда по капле падает
вода-ненастье на одно и то же самое место, она может и камень по-
вредить... По-английски «Stone» – это камень, а по-русски – стон
души моей, о которой я буду писать... По родне я «Каменцева» – от
слова «камень»... Горжусь своим родом, своими предками, храню и
собираю память о них... Любой камень жизнью обтёсывается. Хо-
рошо, если волной любви – то гладкой галькой будет, а нет – часто
булыжником падает на других... Не бросайте камни в других – время
собирать наступит...

     Ум, души наши – алмазы необработанные. Обычные кристаллы,
но ценятся очень высоко – за обладание ими нередко разворачива-
ются настоящие битвы между добром и злом... Как важно встре-
тить в жизни учителей, наставников – тех, кто посоветует, научит,
поддержит неокрепшую Душу. Тех, кто из простого алмаза сделает
бриллиант... Но сколько алмазов детских, взрослых блестят в паути-
не бриллиантами слёз... Им не хватило рук любящих, слов тёплых...
Не бросайте слова злые в других... Учитесь любить и учите других...
Жизнь «алмазам» дана – значит, счастья ждать... Берегите кристаллы
памяти, кристаллы познания...

Читайте мою исповедь. Учитесь сами и учите меня.

Жизнь моя – как осенний листочек,
Она пролетела, как времена года:
Мне было десять – не видела детства.
Мне лишь шестнадцать – весна мне щебечет,
Исполнилось тридцать – свободна в полёте,
Стало мне сорок – угас фитилёчек,
В пятьдесят – работала, как раб.
В шестьдесят – цепь внезапно сорвалась...

   Конечно, писать о себе трудно... Я постараюсь Вам описать свою
жизнь, которую я часто вспоминаю, как прошлое, прошедшее, зная,
что мне осталось слишком мало... Родилась я в российской малень-
кой деревушке, точнее, на хуторе Богураево Ростовской области, в
семье бывшего военнослужащего, офицера в запасе, русского, а если
точнее, донского казака Филиппа Константиновича Каменцева. Отец
меня ласкательно называл Нандя, Нандюха. Моя мать, Минна Фай-
веловна Видомская, еврейка по национальности, родом из Одессы.
И, как в народе говорят, Ростов – «ПАПА», Одесса – «МАМА». Вот
и вся моя семья, такая разная, как в религии, так и по национально-
сти. Тогда я думала, что такое было только в нашей семье...

    Они познакомились во время войны, когда немецкая армия уже
подходила к городу Одессе. Моя бабушка Роза была больна, пара-
лизована. Когда немецкая армия была совсем близка, бабушка мамы
настояла, чтобы та бежала, куда глаза глядят, подальше, всунув ей в
руки маленький чемоданчик с вещами. Так моя мама оказалась на
вокзале – девчонка в девятнадцать лет. Все бегут – и она за ними.
К эшелону не подойти, отправляли только жён военнослужащих и
детей. Она увидела на перроне регулировщика в военной форме и
решила подойти к нему. Когда подошла поближе, увидела высокого
черноволосого симпатичного молодого человека со свёрнутой газе-
той в руке, издалека ей показалось, что он регулировщик. Стесня-
ясь спросить, хотела отвернуться, но услышала: «Могу ли я помочь
Вам?» Когда она повернулась к нему, он некоторое время не мог
оторвать от неё глаз: перед ним стояла высокая, стройная, красивая,
хорошо одетая девушка с пышной грудью. Пояс из кремового шёл-
ка облегал её узкую талию, обтягивая бирюзовое шёлковое платье
с таким же воротничком и туфельками. В одной руке она держала
пальто, а в другой маленький чемоданчик, но особенно его внимание
привлекло это маленькое белоснежное интеллигентное лицо с обле-
гающими русыми кучерявыми волосами, модной шляпкой с пером
страуса. Лицо растерянное, в пыли, даже ресницы и губы делали её
очень привлекательной. Он всё ещё рассматривал красивые, боль-
шие карие глаза, греческий нос, губки бантиком, жемчужные зубы
и очень красивую улыбку. В общем, всё было в ней, чтобы понра-
виться 26-летнему молодому человеку. Он представился, пообещав
помочь выехать из Одессы, и предложил ей пообедать с ним в ресто-
ране на перроне, так как у него было свободных 5 часов. Девушка
согласилась, так как вторые сутки ничего не ела.

      Они сидели друг напротив друга; она постаралась тоже хоро-
шо рассмотреть черноволосого казака с серыми глазами, чёрными
большими пушистыми бровями, заострённым носиком, аккуратно
выбритого молодого военнослужащего. Они два часа беседовали,
рассказывали о себе. Из всего разговора мама поняла, что он на во-
инской службе с 1937 года, что окончил Краснодарское высшее во-
енное училище. Училище эвакуировали в город Барнаул. Он неожи-
данно предлагает ей поехать вместе с ним и помочь устроиться. Она,
конечно, сразу согласилась, очень ей приглянулся молодой человек.
По дороге они очень сблизились, а когда приехали в часть, отец ска-
зал, что она его жена, и их поселили вместе на окраине Барнаула.

     Так началась их совместная жизнь. Он преподавал в Барнауль-
ском танковом училище, а мама работала на маленькой фабрике
портнихой, шила нижнее бельё для военнослужащих. В 1942 году
они расписались и, по словам моей мамы, прожили хорошую жизнь
только там, всего три года. В феврале 1944 года родилась моя стар-
шая сестра Милочка, а немного позже моего отца призвали на фронт
по его бесконечным просьбам. Моей же маме предложили, по её со-
гласию, эвакуироваться в тёплые края, Ташкент или Тбилиси. Она
выбирает Грузию, Тбилиси. Её вместе с маленькой дочкой Милочкой
отец посадил на поезд. Поезд тронулся, увозя самых близких ему
человечков в эвакуацию. Сам же отец поспешил на другой поезд,
направляющийся на фронт. Мама добиралась до Грузии с большими
трудностями, пересадками около двух месяцев. Приехав в Тбилиси,
она обратилась в военкомат и была поселена на квартиру на улицу
Ниношвили. Одна, без мужа, без знакомых, без знания грузинско-
го языка, начала свою жизнь с маленьким ребёнком на руках. Про-
дуктовых карточек, конечно, ей не хватало, и чтобы прожить, она с
маленьким ребёнком на руках ходила на базар просить милостыню.
Кто даст морковь, кто даст картошку, кто даст что-нибудь из фруктов.
Так она и жила почти три года до 1947 года, так как отец служил в
Германии и после победы сразу не вернулся.

   Город Тбилиси в переводе означает «тёплый». Таким мама запом-
нила его. Она, конечно, хорошо отзывалась о грузинах и других на-
циональностях, проживавших в то время в Грузии, говорила, что они
хорошо относились к беженцам. После демобилизации моего отца
назначают начальником каменного карьера Белокалитвинского рай-
она в Ростовской области. Он приезжает в Тбилиси и забирает жену
с маленькой дочкой к себе на родину, в Ростовскую область.
Остановились они у Катерины, сестры отца, на хуторе Богура-
ево. По словам моей тёти Катерины я понимала, что мою мать там
невзлюбили. Уроженка Одессы, городская женщина, здесь ей надо
было топить дровами, углём, копаться в земле, держать скотину во
дворе. Мама считала, что она не создана для такой жизни, и у неё
постоянно были стычки со своей золовкой.

~*~

Все стихи - воспоминания, написанные и приложенные к главам, будут печататься в конце том 2.

Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень…
Часть 2. Уголки памяти

  В 1948 году, когда родилась я, Катерина, сестра отца, начала упра-
шивать своего брата, чтобы он на хуторе построил красивый дом,
так как он начальник, и вообще – оставался бы жить на хуторе. Об
этом услышала мама и заставила его поменять назначение на другой
город. И по его просьбе отца переводят начальником карьера в посе-
лок Дебальцево на Украину. Там были хорошие условия: двухэтаж-
ный дом, помощница по дому, лошади и полный двор скотины, кур,
уток и гусей, а также большие вишнёвые деревья в саду. Из вишен
мама даже делала вишнёвку. Но место это было как заколдованное:
постоянные бури и молнии, поэтому мама всё уговаривала отца воз-
вратиться опять в Грузию.
    Прожитые хорошие дни – в памяти, и она хотела возвратиться к
прекрасным людям в тёплом крае, к уже привычной жизни и пище,
где уже жила и ей нравилось. Во время одной из командировок в
Москву мой отец добивается назначения на должность заместите-
ля начальника каменного карьера в Грузию в район Марнеули, село
Кизилоджило, в тридцати километрах от Тбилиси. Там в 1951 году и
родился мой брат Владимир.
    В Марнеули мы прожили до 1952 года в те страшные сталинские
времена. Б;льшую часть населения составляли татары и азербайд-
жанцы. Мои родители были очевидцами того, как безвинных людей,
в основном татар и азербайджанцев, по приказу Сталина стали вы-
селять со своей земли, из своих домов. Они стали исчезать без вести.
Делалась зачистка Грузии от других наций. В доме у моих родителей
был подвал, там отец прятал много людей, не боясь за свою жизнь,
при этом приговаривал, что тоже видел несправедливость в отноше-
нии своей родни в Ростовской области. У его родителей было две-
надцать детей. В 1937 году почти всю родню выдворили из домов,
просто выкурили с их земли, назвав кулаками. Забрали всё, что было
– дом, продовольственную лавку, двух коров, трёх лошадей и одну
козу, выгнали из дома зимой, увезли в Сибирь, где по дороге они и
умерли. Остался брат отца, который погиб на фронте в 1943 году, и
сестра Катерина, которой удалось спрятаться у соседей...
   К лету 1952 года мой отец серьёзно заболевает малярией, потому
что место, где находился каменный карьер, было болотистым. Врачи
предложили ему переехать, так как местный климат ему не подошёл.
Моя же мать, как верующая еврейка, рожала и рожала ему де-
тей. Она была на девятом месяце беременности, когда вновь при-
шлось переезжать с тремя маленькими детками и с больным мужем
в Тбилиси. Устроились опять на квартиру на улице Ниношвили, где
жила она во время войны. В июле родился мой брат Александр. И
так с четырьмя маленькими детьми и больным мужем она оказалась
в ужасном положении. Деньги были на исходе, надо платить за квар-
тиру, покупать одежду и питаться, поэтому мама начала опять ходить
на базар за милостыней. Это было далеко, она ходила пешком, беря
с собой мою сестрёнку Людмилу и маленького Сашку. Меня и моего
среднего брата Вовку, так мы его называли, оставляла на уже по-
правляющегося отца.
      Было трудно, мама стала продавать всё, что имела, уже дело
дошло до обручального кольца, когда мой отец нашёл работу на
Мелькомбинате 6, который находился в районе Дидубе города Тби-
лиси. Его приняли на должность заместителя главного бухгалтера,
так он был знаком с этой работой. До войны он работал учётчи-
ком в бухгалтерии на каменном карьере хутора Богураево. Бывший
военный коммунист, всегда в костюме и с галстуком, аккуратный
и очень умный, его сразу заметили и через три месяца перевели
главным бухгалтером, так как надо было каждый месяц отвозить
баланс в Москву. К этому времени он совсем выздоровел, и через
месяц ему дали одну комнату в бараке в Ленинском районе по ули-
це Ватутина, 21.
     Я хорошо помню этот барак... Он был П-образной формы, сле-
ва – прачечные, которые потом также заселили. Чтобы попасть в
квартиру, надо подняться по лестницам, их было десять, я считала.
Под квартирой был сарай для хранения угля и дров. Всего в каждом
коридоре по четыре квартиры, наша была первой по правую сто-
рону, с большим окном прямо во двор. Квартира достаточно боль-
шая, как мне тогда казалось, по правую сторону возле двери была
русская печь, она использовалась для приготовления пищи, а так-
же для тепла зимой. Во дворе был один кран и общий туалет, если
можно назвать это туалетом, просто уборная мужская и женская – и
большие очереди. У нас, детей, вместо горшка было ведро, а когда я
немного подросла, первое, на что обратила внимание, – как отврати-
тельно было внутри уборной. Стены, обитые деревянными досками,
испачканы. Большая дыра, внизу кишeли большие глисты, зелёные
мухи и осы, которые больно жалили белоснежное детское тело. Это
было ужасно, поэтому я долго не могла ходить в уборную. Наша
семья как-то приспособилась, и мы, детки, бегали на ведро, которое
стояло в сарае. Мама не работала, смотрела за четырьмя маленьки-
ми детьми. Было большим счастьем иметь эту комнату, потому что
раньше все деньги уходили на плату за квартиру.
     С этого момента, может быть, вы не поверите, я помню себя и
постараюсь вам рассказать не со слов своих родителей, а с детского
восприятия мира глазами ребёнка. Сколько раз мне приходилось с
чайником в руках стоять в очереди за водой, иногда по часу на холоде
и в любую погоду! Комната с некрашеными деревянными полами, на
середине которой стоял квадратный стол, вокруг – кровати, так как
нас было много.
   Любовь отца к своей сестре, – наверноe, у нас это в крови, – за-
ставила позвать к себе на постоянное место жительство Екатерину,
его сестру, так как у неё, кроме нас, никого не осталось.
Молитва записана со слов моей бабушки Екатерины, рождённой
в Ростовской области. После своей смерти она разрешила пользо-
ваться ею своей дочке, тоже Катерине, моей тёте (сестре моего отца),
которая передала мне после своей смерти её молитвы.
И так она спасала всех, кто приезжал в деревню, помощи просил.
Когда же закончит – посмотрит на свечу, а там – как рисунок жизни.
Всё расскажет тебе.
~*~
Стихотворение посвящается
моей бабушке Катe...

«Живи в душе, моя родная,»
Лишь только ты даёшь мне право,
Тебя любимою назвать...
Ты мне родная, словно мать...

Хотя меня ты не рожала...
Одной любви твоей у края
Всегда я чувствовал тебя,
Твой взгляд ловил – любя.

Всегда потухшие глаза.
Какое горе перенесла –
Погибли все в войду, одна,
Теперь меня ты подняла...

Люблю я нежность твоих рук,
По вечерам их ласки вдруг,
За ночником полно работ,
И у тебя таких, как я, полон рот.

Вязала, штопала, несла ты на базар –
Прокормить ораву требовал труд,
Но ты ждала, что саженцы взрастут,
Рассыпались они, уехав в город...

И только я к тебе приду...
Прости, что поздно, забегу,
Мне нужно знать, чем ты живёшь...
Ты мать моя и этим дорожу...

Белая магия

Много раз мне столкнуться
с детства пришлось,
Ведь она, Белая магия, не плохая.
Заболеет ребенок – к ней все бегут,
Помоги мне, бабка родная.
И растопит свечечку на огне в сковородке она.
И усадит ребёнка к дверям
на стульчик она, так, чтоб спинка
Ребенка к двери и смотрела,
А сама позади над головкой его
Воду в чашке всё держит, шепча.
Что? Шептала Баба родная -
Она Бога просила спасти,
А потом разогретую свечку опускала в воду она,
А молитву, немного запомнив, так как часто слушала её,
Я сейчас Вам напиши:

Молитва cглаз
Господи, помоги рабе(рабу) Божьему----Имя поставьте
От мужского глаза
От женского глаза
От ребячьего глаза
От девичьего глаза
От белого глаза
От красного глаза
От колдунов
От колдуний
От еретиков
Помоги, Господи, рабе(рабу) Божьему----Имя поставьте
Чтоб у него не болело
Не горело
Не кололо по нынешний день
По нынешний час
По мой приговор
Во имя Отца и Сына и Святого Духа
Аминь, Аминь, Аминь


Выучите и Вы тоже молитву, помогите Вашим детям.

Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень…
Часть 3. Первая родня

    Их приезд в 1953 году запомнился хорошо. Стояла у окна, и вдруг
подъехала бортовая машина. В кузове я увидела своего отца, пода-
ющего тюки, мешки незнакомым мне людям, странно одетым. Высо-
кий человек в большой папахе, в чёрном кожухе до пола, с длинными
усами, с большими чёрными кудрями и с золотой цыганской серьгой
в левом ухе. Меня он очень удивил, потому что с серьгами в ушах я
мужчин ещё не видела. Потом я узнала, что звался он Гаврил, был
вторым мужем сестры отца, а первый погиб во время войны. Затем я
заметила тётю Катю, которую мы всегда любя называли «баба Катя»,
и я тоже. Волосы очень чёрного цвета, красиво заплетённые в косу,
обвивали её головку. Её маленькое лицо с мелкими чертами и с го-
лубыми глазами, немного в глубине, а также ямочки на двух щёчках
очень привлекали к ней. Она была одета просто, но я сразу заметила,
что не так, как все. На ней тоже был тулуп, накрытый большим бе-
лым пуховым платком, и валенки с натянутыми на них резиновыми
галошами. Она была похожа на моего отца, только маленького ро-
ста. Затем из кабины вылез мальчик очень высокого роста. Он был
даже выше моего отца, лет четырнадцати, точно не знаю, его звали
Иваном. Как оказалось потом, он мой племянник, сын погибшего на
фронте брата отца, которого взяла на воспитание наша баба Катя,
ведь своих детей у неё никогда не было.
        Машину выгрузили и всё перенесли в свободную комнату в на-
шем же коридоре, там и поселилась наша родня. Это первая родня,
которую я видела. Я их никогда раньше не видела и даже не знала,
что у нас есть родня. До их приезда мы жили только своей семьёй, и
мне просто не с чем было сравнивать. Я никогда до этого не видела
заботу о детях других людей, кроме своих родителей. Но с приездом
моей тёти, бабушки Кати, я начала отчётливо взвешивать две жен-
ские души – внутренней и внешней красоты. Моя мама была красива
по внешности. Но в бабушке Кате я заметила то, что не замечала
раньше вообще: чистоплотную женскую натуру, любящую готовить,
убирать, шить, печь, стряпать пироги и вареники. Я даже не знала,
что это такое, потому что моя мама не умела готовить. Мы кушали
только то, что она могла купить в магазине готовым. Большой кулёк,
сделанный из газеты, кусковой сахар и чай... Да, один чай утром,
днём и вечером. С приездом нашей доброй, хорошей, любимой ба-
бушки Кати всё изменилось. Она готовила на всю нашу большую
семью. Больше всего мне нравилось, когда она готовила пирожки
с квашеной капустой и окрошку. А какое было у нас соленье! Она
даже держала трёх поросят в подвале и кормила их отрубями, кото-
рые мой отец привозил большой машиной. Из трёх поросят к зиме
получались три большие свиньи, которые дядя Гаврил закалывал к
празднику 7 ноября. Одна – на базар, другая – нам, а третья – бабе
Кате. Так что я уже в детстве увидела, как готовят колбасу, холодец
и многое, что ещё невозможно описать городским людям, только на-
блюдающим за работой деревенского человека с утра до позднего ве-
чера. Её муж Гаврил очень быстро нашёл работу. Он был столяром.
Я видела, как он быстро обустроил бабушки Катину квартиру. Гар-
дероб, стулья, длинные лавки для вёдер с водой и даже коромысло
для Катерины, так он её называл, чтоб ей легче было ходить по воду.
       А как они пели! Можно было услышать старинные казачьи пес-
ни разными голосами. Бабушка Катя была очень общительная, и по-
этому за столом собирались люди из барака и пели, будто народный
хор. А я всегда с удивлением наблюдала за ними и слушала с наслаж-
дением разноголосье казачьего хора, часто не понимая слов, так как
казачий говор был чем-то средним между украинским и русским, а
мелодия меня обвораживала. Помню нашу первую маёвку: две борто-
вые машины, взрослые, дети, и дядю Гаврила с серьгой, которую он
надел уже ради забавы, с тулупом и губной помадой. А эти ландыши
под кустами с росой... Ах, какой запах! Я его чувствую до сих пор.
В то время с игрушками было трудно. И баба Катя сшила мне кра-
сивую куклу из лоскутков и платье тоже. Вообще, она давала нам то,
что не могла дать нам родная мать. C игрушками были проблемы в
то время, и она сшила красивую куклу, красивое платье для куклы. В
общем, настоящая кукла-матрёшка, сама же крючком связала круже-
ва. Мама наша не была рукодельницей. Наш племянник Иван ходил
в школу. Он почему-то называл тётю Катю «мама Катя», а по имени
звал её мужа Гаврила, который был очень трудолюбивым и в подвале
смастерил себе мастерскую, делал уже на продажу деревянные шка-
фы, этажерки. Так что они уже нормально устроились в Тбилиси.
Вскоре отец устраивает к себе на работу дядю Гаврила, и они тоже
получают отдельную комнату в бараке рядом с нами. Иван переходит
в вечернюю школу, устраивается также у папы водителем на грузо-
вую машину, которая стояла под нашими окнами и каждое утро всех
увозила на работу. Отец всегда сидел впереди, так как его называли
«начальник». В бараке жило много беженцев из России, эвакуиро-
ванных во время войны, и поэтому нам, детям, не было скучно, так
как все в основном говорили по-русски. Нам разрешалось только
играть во дворе, но с взрослыми мы часто ходили на канал, который
был недалеко от нас. Течение воды было очень сильным. Мои бра-
тья научились плавать очень быстро, но я никак не могла научиться,
видя, с какой скоростью бежит вода. Даже, помню, кто-то из моих
братьев бросил мои новые сандали, думая, что я брошусь за ними,
научусь плавать, но я так и не спустилась туда. Правда, спустилась
туда бабушка Катя, так и не найдя ничего, видно, унесло течением.
Недалеко от нашего барака было Тбилисское море, туда нас не во-
дили. У нас любителем-рыболовом был Иван. Он в основном уходил
с субботы на воскресенье на Тбилисское море. У нас в питании по-
явилась рыба – вяленая, солёная, жареная. Один раз я его упросила
и была взята на рыбалку. Не знаю, какая разница в годах была, но
я ему была по пояс. Он на своих плечах донёс меня через гору до
Тбилисского моря. Уже начало темнеть, когда мы подошли к морю.
Стало прохладно, и он надел на меня свой свитер. Я смотрела вдаль
и в первый раз заметила, как море в конце соединяется с небом. А
каким близким небо мне казалось тогда! Можно было притронуться
к звёздам. А сколько было звёзд на небе! Иван показывал: «Вот смо-
три, это – Медведица». Наверное, только с этого момента я стала за-
мечать небо, звёзды, окружающую природу, аромат листьев, цветов
и всё, что меня окружало. Уже во дворе на улице моими детскими
глазами я не смогла насладиться тем окружающим меня богатством
– в полном смысле этого слова – этого края, где мне представилось
расти. Я часто стала уже выбегать за пределы ворот барака, где, кро-
ме него, на улице все дома были частными, собственными. Красивые
виноградники, гранатовые кустарники, вишнёвые и персиковые де-
ревья. Это просто блаженство – стоять под ними весной, когда они
цветут, вдыхая аромат цветов. А какая красота красок этих цветов
– нужно просто видеть.
      С переходом на новую квартиру бабушки Кати и после неболь-
шой ссоры с моей мамой у нас всё стало по-прежнему: утром, днём,
вечером – чай. Я смотрела на всё это детскими глазами, но, наверно,
уже с умом взрослого. Смотрела на свою мать, которая никогда не
забывала причесаться, накраситься. А эта красная её помада и фе-
тровая шапочка с бантиками стали раздражать меня с детства. Я уже
стала обращать внимание, как одеваются вокруг нас, и заметила, что
в основном все в чёрном в Грузии в Тбилиси... В послевоенное время
здесь был обычай надевать чёрное на год после смерти родственника,
а почти в каждой семье погиб то брат, то сват, то муж, то сын. Жен-
щины в городе были в основном с накрывающей голову чёрной ша-
лью или же косынкой. А среди них мама вечно выделялась пёстрым
платьем с глубоким декольте, золотыми кольцами на всех пальцах,
ещё из старых запасов, привезённых отцом с фронта, и браслетами
по несколько штук на каждой руке. Я видела, как хотят что-то вкус-
ное мои братья. Хоть я была старше на год и два, но просто стала
чувствовать себя старше и возложила заботу о них на свои плечи, так
как мать не уделяла нам должного внимания. Конечно, у нас была се-
стра Людмила! «Люда» – так мы называли её. Она была на четыре с
половиной года старше, чем я, но училась в школе, и у неё были свои
подружки, а я всегда играла вблизи своих братьев. Старший Володя
– просто красавчик с чёрными волосами. Беленький, стройненький
и младший – Сашка с большой светловолосой головой, большими
глазами с длинными ресницами, и с ногами, кривыми, как колесо.
     Я игралась во дворе и вдруг вижу, как моя мать вытаскивает во
двор маленький столик. На стол положила большую рыбу и стала
её разделывать. Я стояла и наблюдала, так как это было впервые, но
запомнила на всю жизнь. Она назвала это блюдо «кефальтифишь»
и я постараюсь описать это, своими детскими глазами увиденное.
Мама очень ловко отделила кожу от рыбы и порезала её на неболь-
шие кусочки, аккуратно положила на тарелку. Потом очистила рыбу
от костей. Почистила лук, морковь и всё перекрутила через мясо-
рубку, подсолила, добавила чёрного перца, одно яйцо. Положила на
дно кастрюли тарелку. Начала заворачивать приготовленный фарш
в шкурку от рыбы в виде небольшого продолговатого кружочка, вы-
кладывая на тарелку. Так она проделывала со всем фаршем и, когда
закончила, налила немного воды в кастрюлю, положила туда два ли-
сточка лаврового листа, поставила на маленький огонь на керосинку.
    Настолько это было вкусно, что рецепт я помню до сих пор. Она
готовила целый день разное, и мы узнали, что справляем папин день
рождения. Ему исполнилось сорок лет! 1955 год. В нашей комнате
накрыли большой стол: белая простынь вместо скатерти и много за-
куски на столе. Нас закрыли в комнате бабушки Кати, где мы, как
всегда, натворили дел. Забравшись под кровать, открыли там все её
варенья в больших банках и ели прямо оттуда ложками, конечно,
думая и о том, что нам достанется... С соседней комнаты уже доно-
сились песни, эти прекрасные песни моих родичей, до сих пор я не
могу забыть, только недавно я их, правда, все услышала в каком-то
исполнении по радио, но поверите, это не то...
~*~


КазАКи вы мои КазАки ...

Раны рвАны да кровью пИсаны
Да кольчугОю в шею вьЕдены
Силы русские-то БОгатырские..то,
В пОле ранЕны...погОловно..то

Аж, крОвище- то, крОвище- то
Рекой краснОю- то, пепелИще-то
У казАков голОвы срублены...
ТолькО дым с песком,носимыЕ...

Да нЕсётся кОнь сама грива-то
Разкудрявая вся в крОвинушки
КазАка несёт в стремьЯ нОженька,
А рукою машЕт по полю -то

Ах,убиты вы злымИ нелЮдимымИ-то
Как останусь жинкой - вдОвою?
Подымайся КазАк ты живучАй же...
Обними меня и матЕрь твою...рОдную...

Серьга злАта да в ухе-то..блёскАми,
И, КазАк глазА на зОв открывает он...
Видно сАбля была острА-острА та...
Но спАсли его амУлет, жена вOплями...

Вспямь КазАк да обEрнулся то,
Нахелился то жинку прихватив
На кОня свОго чЁрно- рыжего
К груди то жЁнушку прижимав...

Ты рОдная не горюй уж так то
Аж не вЕлено - жизнь прОжить
Пред АлтарЁм обещал тебЕ то
ОдноЙ подушкой спАть,не тужить...

Очи чёрные,усы длинные то
Шапка Казачья нАбекрень...
Чуб колышЕтся,банька слышИтся...
РастОпила жинка,баньку-то...

НeхАй дева с краснЫм молОдцем
ОблЮбуются в любви- по чёрному то
В рЕчку вспрЫгнут охладятся там,
ДАльше будУт пожИвать ти- бEдовы то

Часть 4.«Первые звонки жизни»

~*~

Я КазАчка ещё тА!

 
Я Казачка ещё та,буряком натру я щёки
Сажей подведу глаза,смотрят пущай...
На меня, нынче сраму нет,- никакого,
Но боюсь лишь мужика, Казака Донского...

Ох и буйный у меня с шапкой набекрень
Защищал самого Царя,возвратился с плену...
Вихрем в поле конь бежит, пыль от топота копыт,
В сени вихрем залетит я ж помою ноги...

А отлюбит за сто баб,так и, знай ворчит..
Всю любовь свою,-готов мне лишь отдать
Любит жинку, За чёрни очи, брови чёрни...
Утром в поле он бежит,он и работяга,- рад!

На печи он не лежит, моя хата с краю там,
Прибегает на обед на столе галушек чан,
Сальце, цыбулю,чаю..Деревянною ложкою
получит дитятке по лбу,-если начнёт первым...

Песни, пляски и Казачий говор за окном...
Верна казачка,не позволит выйти,- совесть..
Казак Донской, во сне тот ещё та зрячим...
Своей саблею зарубить готов,неверность...


    Мама часто писала в Москву, жалуясь на наши квартирные усло-
вия. Она даже сфотографировала нас, чтобы послать фото. Запом-
нилась одна из фотографий: стояли мы босыми на полу, по росту.
Первой стояла моя сестра, она была очень высокая, и мы её в детстве
прозвали «Цаплей», мы же были ей по пояс. Мои братья уже дого-
няли меня по росту. А отправляла мама письмо, как я помню сейчас,
Мaленкову, который сжалился над нами и, так как отец – бывший во-
еннослужащий, – предоставили на Метрострое комнату в двухком-
натной коммунальной квартире на втором этаже. Уже с лучшими ус-
ловиями была кухня и туалет на два жильца. У нас был даже балкон.
Но вот настал день переезда. Была зима. К окну подъехала гру-
зовая машина, из неё вышел мой отец и тихим голосом сказал, что
будем грузить вещи. Я не помню, кто что грузил и сколько времени
нам понадобилось на погрузку, помню только керосиновую лампу
со стеклом, которую держала в руке, боясь поломать, так как мама,
давая её, сказала, что стекло трудно достаётся. Я сидела в машине
около шофёра, рядом сидела мама, держа на руках двоих моих ма-
леньких братьев. Дорога мне казалась слишком длинной. В кабине
было тесно, стёкла потели от нашего дыхания, а наверху в кузове от-
крытой бортовой машины сидела Людмила, папа, Гаврил и бабушка
Катя. Когда мы приехали, а это было в другом конце города, нам всем
очень понравилась комната 24 м2. Но сразу же Людмила расплака-
лась от боли в ногах – отморозила их. Бабушка Катя стала натирать
ноги чем-то, приговаривая. Я впервые услышала, как она бормочет
себе под нос, а вслух произносит: «Аминь, Аминь, Аминь». Моя
мама, увидев это, стала её ругать, обозвав колдуньей, и прогнала их
из дома. Мы все очень расстроились и даже плакали, хотели поехать
с ними обратно.
    Бабушка Катя не была гордой и всё равно часто приходила и уде-
ляла нам внимание, особенно после того, когда Ивана призвали в
армию моряком в город Севастополь. Всегда приходила с гостинцем
– пирожками, так как знала, что мы их любили. И припасы на борщ
принесёт. Приготовит, пообедает с нами, дождётся отца, а потом уез-
жает домой с большими пересадками, тратя на дорогу два часа.
На следующий год 1-го сентября мне надо было пойти в школу.
Я уже была такая самостоятельная, что пошла сама. Школа была но-
вая, большая, пятиэтажная и тоже, как и я, открывалась впервые в
этом году. Все выстроились в ряд – родители с детьми, только я одна.
Смотрю по сторонам – без цветов только я, а у всех большие букеты.
Стою с краю, одна, без родителей и без цветов, зато с большим бан-
том на голове и в очень красивой форме и белом фартуке, привезён-
ных моим отцом из Москвы, куда он часто выезжал с отчётами для
сдачи квартальных балансов. Вдруг ко мне подошёл высокий мужчи-
на, – как я потом узнала, он был завучем школы. Взял меня на руки
и подвёл к школьной двери. Около двери на стене был небольшой
замок, точно как у часов, когда те заводят, и сказал мне, чтобы я его
повернула. Покрутив немного, я услышала звонок – первый звонок
этой школы, первый мой звонок и звонок новой жизни. Номер шко-
лы я забыла, то ли 103... никак не вспомню.
    На пятом этаже этой школы был большой физкультурный зал, и
мои способности к физкультуре сразу были замечены. Я часто заби-
ралась наверх по канату, как обезьянка, хотя даже мальчикам не уда-
валось подняться и до половины. Меня записали в кружок спортив-
ной гимнастики. Я с удовольствием посещала занятия. Моя фигура
и гибкость, стремление к победе поражали всех. Я быстро достигла
успехов в спорте, но не в учёбе. Большая проблема у меня была с
чтением и русским языком. Хотя дома мы говорили на русском, но
во дворе с подружками по-грузински, мама говорила с большим ак-
центом, а в школе я часто слышала армянскую речь. От любимой ба-
бушки я слышала деревенскую казачью речь, схватывала всё на лету.
Многие мои подруги дома разговаривали только на родном языке и
в русском языке преуспевали, в отличие от меня. Зато математика
удавалась у меня лучше всех в классе, и поэтому со мной дружили
одни отличники, зная, что я им помогу. Но как только читать – у меня
сразу слёзы на глазах. Помощь в учёбе мне оказывал только отец,
особенно по математике – видно, и его любимый предмет. Ему очень
нравилось, что я всё хватаю прямо на ходу. Он красиво, аккурат-
но точил карандаши, оставляя большой грифель, и у меня их было
очень много. Отец часто уезжал в Москву, беря маму с собой. Тогда у
нас начинались праздники: они нас оставляли на бабушку Катю. Она
сразу принималась за домашнюю работу: солила нам капусту, вари-
ла, парила, гладила и даже водила меня в школу, приговаривая: «Как
это ты такая маленькая, а ходишь сама?» Но по приезде родителей –
опять скандал, упрёки, и бабушка Катя уходила со слезами на глазах
домой. Она никогда не упрекала за то, что за нами присматривает.
У неё не было своих детей, и она к нам и Ивану относилась как к
родным, а может быть, и лучше. Мама же, в свою очередь, ревновала
нас к ней, видя нашу любовь к Катерине. На Пасху всё равно мы все
собирались в бараке у бабушки Кати в нашу бывшую квартиру, куда
она перешла после нашего отъезда.
   Пасха для нас – это встреча со всеми друзьями, с кем росли в ба-
раке. Опять застолье, пение, веселье и много крашеных яиц, куличи.
Она часто брала нас в русскую церковь на Кирочной на ночь посвя-
тить всё, а на утро – окрошка. В общем, мы любили бывать у неё, а
она не знала, чем нас угостить. Конечно, мы уже стали выделяться
среди своих друзей хорошей одеждой, которую отец привозил по-
сле каждой командировки. Особенно помню красивое синее платье
с белыми горошками и с кружевным воротничком. А если Пасха со-
впадала с праздником первого мая, то мы оставались у неё на ночь. А
на второй день, взрослые называли его «маёвкой», все уезжали за го-
род. После праздников бабушка Катя покупала двух поросят, вскарм-
ливала их кормами, привезёнными отцом, и растила до праздников
ноябрьских – и так много лет подряд. Так что мясом, обсыпанным
солью, мы были зимой обеспечены, храня на балконе в старых оран-
жевых германских чемоданах, так как холодильника у нас не было.
Мой отец, видно, очень любил мать и прощал ей всё, что бы она
ни делала. Зная, что дома голодные дети, он никогда домой не при-
ходил с пустыми руками. Каждый вечер приносил большую палку
варёной колбасы и хлеба, а иногда жареную курицу, а летом – часто
большой арбуз. Он был очень спокойным и уравновешенным, лю-
бил играть с нами в шахматы и в шашки. Правда со мной он играл
редко, я только наблюдала, зато с моими братьями играл всегда, за-
ранее отдав или две туры, или ферзя. Но всё равно он всегда был
в выигрыше, несмотря даже на то, что наши годы увеличивались.
Отец, видно, уставал на работе. Он даже приносил работу домой. У
него всегда был с собой небольшой портфель. Папа мог несколько
часов вечера посвятить своей работе, тогда я пристраивалась рядом,
доставала трёхэтажную коробку с разноцветными карандашами и
большой альбом, привезённые им из Москвы, и часа два рисовала
то, что хотела, пока сон не одолевал меня.
    Но чаще во время отчётов он оставался на работе допоздна. Ку-
хонное окно выходило во двор, и мама всегда ждала его, смотря в
окно. Но вот однажды, в двенадцать часов ночи, я проснулась от кри-
ка. Кричал мой отец: «Мои виск;, мои виск;, моя голова!» А утром я
узнала, что его остановили в подъезде трое мужчин, избили, забрали
портфель с документами и все деньги, которые он имел. Мама, как
всегда ожидая его у окна, видела, как он входил в подъезд, а когда
услышала сильные крики внизу, выбежала и увидела на лестнице из-
битого отца. Побои по голове отразились на дальнейшем здоровье,
головные боли не давали ему покоя. Этот случай полностью изменил
нашу семью. Отец стал часто выпивать, приходить домой пьяным,
чего я не видела до этого, громко ругался.
      Наступила вторая осень, и, так как мой брат Володя был лишь
на один год младше меня, я повела его первый раз в первый класс,
зная, как это важно, когда тебя ведёт старший. Сама купила цветы,
и он стоял красивый, держа цветы в руке. А я стояла и гордилась за
него, что у него всё в порядке. Моя мама говорила, что он родился «в
рубашке» и что он будет счастливым. Так говорят, но это неправда:
никому не желаю участи моего брата, ту ужасную жизнь, которую он
прожил, как будто горе преследовало его. Он был очень красивым
мальчиком, похожим на нашего отца. Высокий, сложен хорошо, чёр-
ные волосы, карие глаза, белоснежное лицо с румянцем на щеках –
ученическая форма очень подошла ему. К первоклассникам подошла
учительница Валентина Васильевна, она была моей учительницей в
прошлом учебном году, а я должна была пойти в мой класс во вто-
рую смену. Она разрешила мне остаться на первом уроке моего брата
в классе за последней партой. Моя любимая учительница рассказы-
вала так хорошо, что мне не хотелось перебивать её и отпроситься
в туалет. И я тихонько пописала в трусы прямо на парту, а после
звонка, стыдясь, убежала домой. Придя в школу во вторую смену, я
смотрела в глаза моей учительнице. Было очень стыдно, и я думала,
что она мне скажет об этом прямо на уроке. Но Валентина Васи-
льевна промолчала тогда. Я подумала, что она не заметила, а сейчас
думаю – просто у неё был хороший такт по отношению к ученикам.
На втором уроке началась математика, и я совсем забыла об этом.
   Способная в спортивной гимнастике, я часто стояла на цыпоч-
ках, представляя себя балериной. Любила симфоническую музыку,
балет, особенно «Лебединое озеро», которое могла смотреть как в
оперном театре, так и по телевизору по несколько раз...

 Песня - Подари мне ключ от сердца

http://www.proza.ru/2011/01/29/1146

Подари мне ключ от сердца, будь моей женой.
Только в радости прожить хочу я, чтобы полон
детворы был дом. Застучит сердечко милой,
отказаться не смогла – и рожала, и рожала
каждый год богатыря, и в любви так прожила.

А наездник он был хороший, выгонял табун
он в степь, повстречался он там с девкой,
бешеной в любви, разлюбить жену успел.
Тихо плачет по ночам жинка, нет ночной любви,
всё уставший, говорит ей и целуется со стеной.

А казачка была гордая, не перечила мужику,
а сама пошла до соседской бабки, чтоб открыла
на беду, та всё смотрит на Катерину и со слезою
говорит: у твоего казака есть девка в поле,
и сено там им кровать, ты его, милая, приструни.

Он в дорогу на перегон коней собрался вдаль.
Она – следом на коня и потихоньку за ним верхом.
Ветер юбку раскрывает, упал с головы платок,
раскудрявил стройную женщину, на солнышке
видит: бабка правду скажет, выбирай кого хочешь.

Ус поправил, сел на коня, шапку набок, ускакал.
Только поняла, что домой возвращусь я к утру,
чтоб было в доме убрано всё и детей ты умой,
будем вместе мы жить и любить, то не дело –
дом родной на чужих менять!
             Возвращайся домой, дорогой...
01,29,2011
http://www.proza.ru/2011/01/29/1146

~*~
Сюжет И- это был такой обряд!?
Нина Филипповна Каменцева
Сюжет. И это был такой обряд!?
 

Я помню в пятьдесят шестом, маленькой тогда была,
Ужасный, большой, похоронный кортеж по моей улице проходил,
В то время я жила в Тбилиси на Метрострое,
Гробов наверно восемь, а может больше,
Мужчины высоко несли над головами,
А  в них находились только женщины,
Которые все были в белых свадебных платьях
И их пушистые юбки свисали из гробов.
Сам материал, видно, был капрон, одним из лёгких,
А ветер все поднимал, то шевелил их,
Их белый шёлк капроновый, блестя сверкал
Так сильно  на закате солнца.
Я, как интересующая всем дитя,
Должна  узнать ведь всё о всех.
Там в Грузии, где  я жила, сбои обряды были тогда,
Тбилиси! Город мой родной, где  выросла и я,
А в городе, прямо в сердце его, протекала Бурная река Кура,
Как будто рвала сердце пополам,
На равные куски в то время Столицу нашу,
Но что случилось?
Река  Кура разбушевалась?
Её понервничать заставил ветер?
Обильные дожди - переполнило устье, чашу,
И бурные струи ее горных вод бегут вниз.
Река Кура бурлит,
Выходит из берегов своих

И  затопляет всё, что встречает на пути своём.
Уже под воду ушёл и весь район, прекрасным был,
А  назывался он Пески.
Там много лавок было и домов, район напоминал нам
Стамбульский базар,
Работал средний класс там.
Плывут yже, как сплавы, все по быстротечной
и бурливой разбушевавшейся реке Куре,
Сметая всё на своём пути.
А там, на одном из берегов, прилегающего к Куре в Тбилиси,
На Майдане построены были большие серные бани.
Там серная вода из-под земли горячей лилась,
Так, как будто ее грели,
И  из бесплатных горячих источников серных вод у реки  Куры
Ещё при царе построены были бани,
Все они были в мазанке в византийском стиле.
Прямо на том  месте, где и нашли источник серных вод.
Настолько мягкая была вода, что жители Тбилиси
Привыкли, хотя бы раз в неделю, там купаться.
И после бани волосы и тело, были такие мягкие,
такое впечатление, как будто заново родился.
Жители Тбилиси гордились ими.
И если гость у вас с России, или ещё откуда-нибудь,
Они ведут, как на экскурсию, сначала в баню,
Похвастаться они хотят!
Но что случилось в этот раз?
Вода Куры поднялась высоко и затопила бани -
Погибли все,
Ведь  многие из женщин не умели плавать,
Другие - как голышом при всем честном народе, нет.
Там всё-таки Кавказ, и стыд на первом месте пока у нас.
Одежда где? Ящики закрыты, как всегда - большой переполох,
Одна малюсенькая дверь на выход,
Куда бежать?
И как?
Остались там и погибать.
Откуда и был тот свадебный наряд
в том похоронном кортеже.
~~~*~~~

Сюжет. И это был такой обряд.

Да, хочу немного рассказать
Вам Кавказский свадебный обряд.
Невесту тоже, даже мать жениха, выбирает прямо в бане,
Где, как не там, ты можешь присмотреть невестку голяком,
И всё увидишь без изъяна,
И выбрать себе в невестки самую лучшую для своего родного сына.
Там  и Хануму встретишь тоже,
Которая подскажет, где живёт? Откуда родом? И кто родители её?
За плату может дать и адресок
Также, всё по традиции Кавказской.
Ведут невесту все до свадьбы
В серную баню покупать,
И это был такой обряд.
~~~*~~~


И в этот день должна была быть большая свадьба,
На весь посёлок Метрострой,
Что там в Тбилиси был под горой,
И  перед свадьбой ранним утром повезли они невесту покупаться,
а с нею ее маленькую сестру,
И матерей с обеих то сторон, а там и крестных мам, с детьми, подростками ещё,
И прихватили и сестру жениха,
А сколько родственников любопытных,
Желающих просто посмотреть на новую невесту голышом.
Но вот беда, вода реки Куры именно в этот день разбушевалась,
Накрыла всех там,
И  вместо свадьбы  везли в гробницу их похоронить,
Несли мужчины в стороне, с трудом передвигая ноги
Не от той тяжёлой ноши, а от горя,
Обрывая крик свой, а только рёвом плача,
Несли на высоко поднятых руках тяжёлые гробы родных.
Там жёны, матеря, невестки, дети,
И та невеста молодая, которая, так не познала любви,
не насладилась прелестью первой ночи, не стала женой и матерью.
Несут их всех на закате солнца,
Уж тот похоронный кортеж  вдалеке…
Там женщин хоронят, как близнецов,
Одетых всех в одинаковые, белые свадебные платья.

Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень.
Часть 5.«Винегрет памяти детства»


На Метрострое наши двухэтажные дома, как близнецы, стояли
друг против друга. Однажды мы прождали отца всю ночь около
окна в кухне. Он не пришёл. Утром, а это было воскресенье, при-
шёл участковый и сказал, что отец задержан, находится в участковой
милиции на подъёме Бараташвили около серных бань. Причину он
сразу не сказал. Моя мать, услышав, взяла с собой всех четверых де-
тей, и мы добирались на автобусе. Войдя в милицию, мы все уселись
в приёмной, а мама много говорила с дежурным. Через некоторое
время открылась дверь, и вышел оттуда наш отец, небритый, устав-
ший. Рядом с милицией, прямо на Бараташвили, был маленький ре-
сторанчик, в который мы направились всей семьёй. Мне показалось
всё очень красивым. В ресторане не было людей, кроме официантов,
и все столики были пусты, так как было очень рано, тем более вос-
кресенье. Белые скатерти, тонкие стаканы. Подали закуску: фасоль
красную, солёный перец, на одной тарелке – много зелени: зелёный
лук, редиска, ещё много такого, чего я не пробовала раньше. А потом
подали варёную рыбу с уксусом и кинзой. Я была очень счастлива
тем, что наша семья вместе, и чувствовала себя счастливой. Дома я
узнала о том, что произошло с папой. Вы помните картину «С лёг-
ким паром»? Вот почти то же самое случилось и с отцом: возвращал-
ся он поздно вечером домой, хорошо выпившим, прошёл наш дом,
зашёл в соседний дом, находившийся сзади нашего, а так как все
дома были одинаковыми, то вошёл в похожий подъезд и начал сту-
чать в похожую дверь квартиры на втором этаже. Кричал, чтоб ему
открыли, сильно стучал в дверь. А там-то, как я потом узнала, во-
обще было женское общежитие. Женщины испугались, одна спусти-
лась на первый этаж через окно, перебросив связанные простыни,
и вызвала милицию. Его сразу же арестовали. Когда он протрезвел,
сказал адрес, то поняли, в чём дело. Правда, штраф – 45 рублей.
Лето пролетело быстро, а в сентябре я уже отправляю в первый
класс школы Сашку, моего младшего брата.
 Зимой выпало много снега. Говорили, что такого давно в Тбилиси
не было. Мы лепили из снега снежных баб. Одну даже затащили до-
мой, а она растаяла, и вода потекла из нашей квартиры по коридору. А
мы были просто дети и не знали, что творили. Детский ум не понять.
Я была очень счастлива: со мной учатся мои братья. Людмилу,
сестру свою, в детстве я не помню. Единственное, что я помню: она
постоянно была с книгой и учила в школе немецкий язык. У меня в
школе опять были неудачи в русском языке и грамматике, в чтении,
хотя я стала уже читать наши книги, которые мой отец любил пере-
читывать. Но во дворе я слышала разную речь: грузинскую, армян-
скую, а от бабушки Катерины древнюю деревенскую русскую речь.
Мои ушки, как локаторы, воспринимали всё подряд. Я часто не по-
нимала себя, на каком языке я разговариваю в данный момент. Отец
работал, русскую речь от него слышала редко, только по выходным,
так как он часто стал задерживаться на работе. Мама не работала,
но у неё вообще был одесский говор, как я потом стала понимать, не
похожий на русский. Она много слов употребляла от идиша и, ещё
немного картавя, говорила всегда быстро. Вот так у меня формиро-
валась русская речь, как винегрет из памяти детства. Да и педагоги
русского языка не всегда были русской национальности, но об этом я
подробно напишу позднее. Зато большие успехи в математике, рисо-
вании и в физкультуре, дружба с детьми и радость.
   Но, как на весах, перевес чаще в слабую сторону, и меня вызвали
в учительскую. Учительница говорит, что все дети уже принесли в
школу пионерский галстук, и что в апреле будут принимать всех в
пионеры, а меня нет, потому что я плохо учусь и плохо пишу диктан-
ты. Мне было очень обидно, потому что я уделяла русскому языку
много времени, а он мне просто не давался. Комок сдавил моё горло,
я заплакала и побежала домой. Я стала не любить свою учительницу,
она была с больной ногой, а может, без ноги на протезе, с палочкой.
Стук её шагов всегда напоминал мне что-то очень плохое. Уже даже
раздражали её волосы с шестимесячной завивкой, её карие глаза, не-
много похожие на мои. Дома я ничего не сказала, так как галстук мне
был уже куплен, я его каждый день проглаживала вместе с ворот-
ничком и формой. Я ходила в школу очень аккуратной. Никому и в
голову не приходило, что это всё делаю я сама – стираю и пришиваю
воротничок. Учительница всё это списывала на заслугу моей матери,
так как она одевалась со вкусом, я понимаю это сейчас, а в то время
я ненавидела, как она одевалась. Она всё себе привозила из Москвы,
когда вместе с отцом выезжала в его командировки. Утром надену
галстук и иду в школу, а по дороге снимаю его. Так продолжалось
до конца учебного года. Меня перевели в четвёртый класс, а летом
я узнала, что папе на работе дали изолированную однокомнатную
квартиру.
      Мы переехали на улицу Шаумяна в квартиру на втором этаже
с двумя большими окнами, смотрящими прямо на улицу. Квартира
большая, со всеми удобствами, даже была большая чугунная ванна,
длинный коридор, паркетные полы. По улице ходило много людей.
Наш дом был рядом с грузинской школой, а немного дальше – ки-
нотеатр «Исани». По улице ходили трамваи №7 и №8, под грохот их
колёс трудно было уснуть вначале, но всё равно мы были счастливы.
Летом отец нам достал путёвки в пионерский лагерь в Манглиси.
Я любила часто сидеть на подоконнике, и вот в один день вижу,
как подъехал небольшой автобус. Мы все вышли из дома, сели в ав-
тобус, не забыв повязать пионерский галстук вокруг своей шеи. Ав-
тобус вскоре стал крутить нас по узкой дороге, всё выше поднимаясь
в горы. Изредка пробегали навстречу такие же автобусы. Но меня
поразила природа утопающих в листве склонов гор, на что я ещё
смотрела детскими глазами. Меня, приехавшую в лагерь, в первый
раз оставили одну без братьев, определили в шестой отряд. Людмилу
во второй. Мои братья с первого же раза показали себя балованными,
озорными. Лазали по деревьям, особенно если на них были какие-
либо фрукты, как зверки, выпущенные из клеток. До этого они нигде
не отдыхали, не считая того, что бывали у бабушки Кати. Учительни-
ца была грузинка, она, видно, не могла терпеть их, а может, боялась,
чтобы дети не упали с деревьев. Я услышала, как она кричала на них.
У меня до сих пор режет ухо. Она оскорбляла моих братьев, кричала,
что русские – свиньи, затрагивая национальность. До этого момента
я думала, что все равны, это Советский Союз и все люди – братья.
Таким было моё детское размышление в те годы, и о какой нацио-
нальности может быть речь? Но, видно, я очень ошибалась. Не по-
нимая, как эта чужая женщина могла кричать на моих братьев, оби-
девшись, взяла их за руки и повела во второй отряд к нашей сестре.
Там были дети на пять лет старше, но никакие уговоры ни директора
лагеря, ни старшего преподавателя не заставили нас вернуться об-
ратно. Там мы и остались до конца смены. К нам там относились
хорошо, возможно, из-за недавней ссоры, я не понимала. Родители к
нам не приезжали, как к другим каждое воскресенье, и фруктов нам
не привозили тоже, поэтому мы собирали фрукты сами с деревьев.
Из столовой выносили хлеб и обменивали через забор на сливы с
местными жителями. Часто хлеб и сливы приносили вечером в пала-
ту и кушали хлеб с чесноком, луком.
  Администрация заметила, что вечером все пионеры выносят хлеб
из столовой. Один раз поздно вечером около 11-ти часов в нашей
палате зажгли свет, и старший пионервожатый спросил всех: «Кто
голодный и хочет кушать – одевайтесь, пойдёмте в столовую». Я
тихонечко пробралась к своим братьям, которые спали в соседней
комнате, подняла их, заставила тоже пойти в столовую. Про сестру
я почему-то не помню. Идём друг за другом. Темно. Туман. Ниче-
го не видно впереди, только фонарики пионервожатых и топот дет-
ских ног. Конечно, я была голодная, потому что вечером нам давали
большие, ничем не заправленные макароны. Дорога мне показалась
длинной, но когда я вошла в столовую, то очень удивилась: там был
полный зал голодных детей. Как всегда, я села за стол с братьями, и
нам стали разносить эти же макароны, не съеденные во время ужина.
Удивлённая, я даже не посмотрела в тарелку, зато старший пионер-
вожатый с большим кнутом ходил вокруг столов, ударяя им об пол,
заставлял есть. К нашему столу он не подходил близко, зная, как я
могу отреагировать. Потом мы как бы привыкли, адаптировались.
Меня всегда увлекал спорт. Было соревнование по бегу, и я заняла
первое место. Все меня стали сразу уважать, а дети хотели дружить,
предлагая мне фрукты, конфеты, печенья, привезённые им родными
по воскресным дням. Всё это я всегда делила на три равные части,
давая полакомиться и братьям. У меня появилась там подружка – ар-
мяночка, угощала меня бастурмой и сучух, всё это я попробовала
впервые.
     Лето заканчивалось, листья становились жёлтыми, красными, и
вот пришло последнее воскресенье, когда родители забирали своих
детей из лагерей. Мы четверо стояли у ворот, но за нами так никто
и не приехал. В лагере из детей почти никто не остался, мы каждую
минуту направляли наш взгляд на те железные лагерные ворота, где
должна была появиться наша мама. И во вторник я вижу, как из авто-
буса выходит моя мама. Всего лишь несколько часов – и мы в нашей
новой квартире.
~*~

Какое счастье! Вишневый сад,
И маму вспомнить ещё рад -
Сидит, как будто бы вчера...
С приподнятой головой она...

На скамеечке коричневой одна
Куда её глаза так смотрят - гордо,
Куда окинула так взор свой мама!?
А это платье кружевное?! Строго...

С ума сойти от тонкой белизны,
Той многочасовой ручной работы,
Которая только на ней в ажуре,
Более привлекательней делает её...

Прическа, правильная дуга бровей,
А  эти голубые глаза, наполненные
Испугом, в которых можно утонуть...
Красивый нос, слегка подкрашенные губы.

И жемчуг цвета глаз на шее в виде
Бус, a серьги подчеркивают нежность
Уже не молодого лица....мамы...
Ах, как прекрасна она и вишневый сад!


Глава 1.«Алмаз, бриллиант иль просто камень.
Часть 6.«Авлабари»

   
   Меня с братьями устраивают в десятую железнодорожную шко-
лу на следующей улице от нашего дома. Школа была маленькой, а
спортивный зал использовался в свободное время для грузинских
танцев. Людочку, сестру мою, устроили в школу №33, которая была
на Воронцово на улице Хетагурова, потому что Люда уже изучала
немецкий язык, а это была самая ближайшая школа с изучением не-
мецкого. А в нашей школе изучали английский язык.
   Первого сентября мы все утром пошли в школу. Очень стесняясь,
я шла без галстука. Моя учительница, Елизавета Сергеевна, позвала
меня и спросила, почему я без галстука. Мне было трудно сказать,
что меня не приняли. Я с трудом выдавила эти слова и заплакала.
Она успокоила меня и сказала, чтобы завтра я повязала галстук. Я
так обрадовалась, как будто она подарила мне жизнь. Я очень люби-
ла, как она объясняет. Особенно мне нравилось отвечать на только
что пройденный материал. Елизавета Сергеевна поражалась моей
великолепной памяти. Она очень помогала мне с чтением, оставляя
после уроков. Один раз она вошла радостная на урок и объявила, что
в классе две пятёрки по математике – у меня и у моего однокласс-
ника, сидевшего позади меня. В классе начался гул учеников. Все
кричали, что я списала у него, но она быстро успокоила их, сказав,
что я писала первый вариант, а он второй. Так этой отметкой я за-
воевала авторитет в классе и, вообще, как я поняла в конце, – уче-
ники дружат только с сильными. Одноклассники подходили ко мне,
особенно если это была трудная задача, до уроков, прося переписать
или же объяснить. Потом я подружилась с одноклассницей, которая
мне помогала по русскому языку, а я ей по математике. Из-за отсут-
ствия большого зала моя спортивная гимнастика оборвалась, но я
упросила моего отца, и он целый год платил за обучение грузинским
танцам, которые мне очень пригодились в жизни.
    Меня тянуло к спортивной гимнастике, и я попросила переве-
сти меня и моих братьев в другую школу – № 93. Она была немного
дальше, но зато там на первом этаже находился большой спортивный
гимнастический зал. В пятый класс я уже пошла в новую школу, и
мои братья, конечно, тоже. Успеваемости Саши можно было желать
лучшего, а Володя был у нас круглым отличником. Ему всегда уда-
вались все предметы, зато Сашку мы называли снабженцем: его хоть
сто раз пошли в магазин, он всегда пойдёт и принесет всё, что надо.
     Наглаженный воротничок, новая форма, красивые белые босо-
ножки; большой чёрный бант обвязывал мои светло-русые волосы.
Я посмотрела на себя в зеркало и заметила, что я как-то округлилась,
вытянулась, появилась грудь. Мне показалась, что стала красивее, и
поэтому сразу на меня обратили внимание уже новые одноклассни-
ки. Начали изучать новые предметы – историю и географию. Облада-
ющая необыкновенной памятью, я уже стала проявлять способность
к литературе, запоминала каждый куплет стихотворения за пять ми-
нут. Я даже один раз поспорила с моей одноклассницей, её звали
Лили. Она мне не поверила, но убедившись, стала со мной дружить
– наверно из-за этого – многие, многие годы, пока её семья не пере-
ехала в Ереван в Армению, так как они были армянами. Её родители
вовремя заметили нагнетание национального вопроса в Грузии. Она
была хорошо сложена: чёрные волосы, заплетённые в две косы, кра-
сивые белоснежные зубы, хорошая походка, высокие ровные ноги,
которые она всё время выставляла напоказ. Её лицо портил только
нос. Если бы не этот нос, то она была бы просто красавицей. Я знаю,
что, живя в Ереване, она даже делала пластическую операцию, но,
видно, неудачно. Нос изменился, а к лицу не подошёл.
   Занимаясь своим любимым спортом, я иногда забывала обо всём.
Я могла несколько часов проводить в спортивном зале. Моими люби-
мыми снарядами были кольца и брусья. Я летала, как птица, не боясь
упасть на пол, уже не говоря о вольных упражнениях на ковре. Моя
гибкость удивила мою учительницу по физкультуре. Она же была
тренером по спортивной гимнастике в школе и, оставив меня после
уроков, предложила перейти в большой спортивный зал. Это было
в Ваке, в самом красивом районе нашего города, достаточно далеко
от нашего дома. Надо было добираться туда с двумя пересадками.
Поблагодарив учительницу, я сказала, что моя мама не повезёт меня
туда, но она меня успокоила и объяснила, что сама будет возить не-
сколько раз. А потом покажет дорогу и научит, как добираться.
    Я стала заниматься в большом гимнастическом спортивном зале.
Хорошо помню: он находился на второй улице после ресторана Са-
картвело. Одновременно посещала занятия и в школе, очень быстро
добиваясь успехов. Через несколько месяцев мы увидели уже свои
результаты. На одном из соревнований я сдала на 1-ый юношеский
разряд. Само здание спортзала было круглым с большими окнами,
с очень высоким потолком, с зелёным ковролином. Там я занима-
лась четыре дня в неделю. Нас, детей уже из разных школ Тбилиси,
было там много. Там я подруг не имела, так как много времени уде-
ляла тренировкам, а после торопилась домой. Я запомнила только
одну грузинку, на которую все особенно обращали внимание. Она
была хороша собой: очень густые чёрные волосы, заплетённые в две
косы. Она покоряла своими упражнениями на всех снарядах, осо-
бенно ей удавались вольные упражнения на полу. Я, конечно, сади-
лась на шпагат, но так делать, как она, смертельный шпагат, не мог
никто. Она сдала на второй взрослый, и мы все мечтали тогда быть
похожими на неё в спорте. Девочка занималась давно, была хорошо
сложена. Мне хотелось познакомиться, и когда я сблизилась с ней,
хотела заговорить, но обнаружила, что она не понимает по-русски.
Я понимала по-грузински. Мы разговаривали на грузинском языке.
Я поняла, что мой грузинский недостаточен, чтобы свободно разго-
варивать друг с другом. А мне так хотелось с ней подружиться! Я в
школе не учила грузинский язык. Это был обязательный предмет, но
дети военнослужащих могли учить его по желанию. Так что в изуче-
нии грузинского у меня были проблемы, потому что дома тоже никто
не говорил по-грузински, и помочь было некому.
   Время бежало быстро – спорт, учёба, а также забота о братьях. Я
продолжала дружить с Лили. Она была из большой армянской семьи
и жила в большом двухэтажном доме. Её отец работал на заводе, а
вся семья имела дома цех по изготовлению шёлковых платочков и
косынок, пёстрых в цветочках. У неё было две сестры старше нас
намного, два брата младше нас, точно такие, как мои братья. Я нашла
много общего между нами: она так же заботилась о своих младших
братьях. После школы она помогала старшим сёстрам в цеху. Я тоже
иногда помогала им и слышала уже армянскую речь. Так как у меня
была хорошая память, я через несколько месяцев чисто понимала, о
чём они говорят, правда, ещё не разговаривала. Ткань – шёлк – они
резали на небольшие кусочки. У них были заготовленные рамки, они
натягивали ткань сначала с одной стороны, потом с другой. И так
все четыре стороны. У них были стеклянные инструменты, такая
трубочка в виде пробирки, как вилка с маленькими отверстиями на
концах. Туда заливалась краска, и, измерив точное расстояние, они
чертили линии. Получалось сразу пять линий, близко расположен-
ных друг к другу. Потом начинали раскрашивать уже получившиеся
квадраты. Края платков подшивались шёлковыми нитками. Я была
с детства очень любознательная, и всё новое меня интересовало. Но
конечный результат меня очень удивил, потому что мой отец имел
именно такой платок. Косынки я тоже вспомнила – покрывающие
головы азербайджанских женщин, торгующих на базаре зеленью и
овощами.
     Мама уже стала работать, и мои братья остались без присмо-
тра, так как я всё своё время распределяла между спортом, учёбой
и подругой. Они были предоставлены сами себе. Отец приходил
поздно и в основном пьяным. Он перешёл на новое место работы,
и его каждый раз угощали, а он не мог отказаться, был, наверное,
слабохарактерным. Людмила училась далеко от дома. После школы
заходила к подружкам, и мои братья оставались без присмотра. Я
также часто не бывала дома после школы: подруга, потом спорт по
субботам и воскресеньям. Семья подруги считала меня своим чле-
ном, часто в шутку приговаривая: «Как жаль, что наши мальчики
меньше тебя, а то ты была бы хорошей невесткой для нас».
   В шестом классе на уроке у меня заболел правый бок. Рядом с на-
шей школой была детская поликлиника, и меня отвели туда к врачу.
Он предположил, что у меня воспаление аппендикса, и дал направ-
ление на операцию в больницу Арамянца квартала Авлабари. На
второй день меня прооперировали. Видно, вся операция проходила
под местным наркозом: я смотрела вверх, надо мной висела большая
лампа, которая светила так сильно, что резала глаза. Я закрыла глаза,
так мне было удобнее. Весь разговор во время операции я слышала,
а особенно последние слова хирурга. Он говорил другому врачу, что
можно было и не оперировать, ведь особых проблем не было. Но эта
операция в дальнейшем плохо отразилась на моей спортивной ка-
рьере. Я отстала от сверстников на один год, а в спорте это большое
время, и я решила оставить спортивную гимнастику.
   Лёжа в больнице, я всё больше убеждалась в том, что за нами нет
необходимого ухода со стороны родителей, а случай в больнице ещё
больше убедил меня в этом. В палате, где я лежала после операции,
было шестеро детей, шесть кроватей, и около каждой кровати стоя-
ла тумбочка, холодильника не было. Было жарко, в то время конди-
ционеров не было. Все дети были прооперированы в тот же день,
что и я. На второй день врач подошёл ко мне и сказал, что можно
выпить сегодня хорошего куриного бульона, а на завтра – куриное
белое мясо с бульоном. Я очень обрадовалась, так как не ела уже три
дня и хотела сказать об этом маме, но она в этот день не пришла в
больницу. На следующий день я сказала ей, когда она пришла после
работы, что мне можно есть бульон. Она пообещала, что пойдёт на
базар, купит курицу и сварит для меня бульон, который я уже жда-
ла с нетерпением. На следующий день я уже ходила по большому
коридору больницы. И вдруг, это было к вечеру, вижу – идёт мама.
Сначала я не заметила, что она несёт. Когда она начала приближать-
ся, то, что она несла, меня привело в ужас. В руках у неё была чёрная
сетка с дырками, и оттуда выглядывала маленькая рябая чёрно-белая
курица. Её красные глаза смотрели прямо на меня, клюв и хохолок,
тоже красные, выглядывали из дырок авоськи. Мама объяснила, что
она только с базара, завтра не работает, и к 12-ти часам принесёт мне
бульон. Я просто не понимала, как её вообще пропустили в больницу
с живой курицей, да ещё в операционное отделение?!
Долгожданное завтра настало. Уже темнело, когда пришла мама,
неся в той же сетке трёхлитровую банку бульона. Про куриное белое
мясо я у неё ничего не спросила. Мама отдала мне бульон, успев ска-
зать, что его хватило бы на всю семью. Бульон был тёмно-серого цве-
та. Я, правда, с удовольствием выпила, сколько смогла, а остальное
поставила в тумбочку. Так как, я уже говорила, в больнице раньше
холодильников не было, то на следующий день бульон скис. Когда
я выливала его, то заметила там две куриные ножки, которые тоже
были непригодными к употреблению. На них торчали перья. Вчера,
из-за тёмного цвета бульона, я их не заметила. На седьмой день меня
выписали домой. За мной приехала мама. Приехав домой, я хотела
лечь в постель. Она не разрешила, сказав, что дома не лазарет.
Мне было стыдно за свою мать, и ко мне стала закрадываться
ненависть к ней – женщине, которая была некорректной, неумелой
хозяйкой, родившей четырёх детей и не хотевшей заниматься их вос-
питанием. Могло быть и пять, но один до меня скончался сразу. Мама
одевала только себя, её гардероб трескался от красивой одежды, кра-
сивых комбинаций и разноцветных чулок и туфель, изготовленных
на заказ, лифчиков. Она себе не забывала делать шестимесячные
завивки и маникюр, покупать новые украшения или парфюмерию,
особенно яркую помаду. Дети же ходили везде в школьных формах,
привезённых отцом, потому что из-за расточительства жены не было
возможности уже одевать детей.

Наказы Матери

"Подожди, не уходи! -
Счастье не бывает вечным,"
Если хочешь изменить...
Ты меня сперва послушай!

Рано утром надо встать...
Сделать маленькую зарядку,
Не забудь убрать постель,
Позаботься и о тряпках....

Чтобы не разбросаны были...
Всё повесь вначале...
А потом чайник поставь...
Закипел...выпевай быстрее...

Не забудь проверить ранец...
Всё взяла из книг ты ...
Под подушку посмотри,
Может быть забыла книжки...

Ты готова, так иди...
Не забудь закрыть ты дверь...
Со школы ты придешь...
Зайдешь в садик за братом...

Так кружилась и росла...
Вымахали оба...
Я впервые в школу повела...
Я вместо мамы... одна...готовлю!

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 7. «Ароматы детства»


Отец уже чаще стал приходить домой выпившим. Денег в дом
давал всё меньше, так как просто-напросто пропивал их, а мами-
ной маленькой зарплаты на многое не хватало. Вдобавок ко всему
страсть тщательно следить за собой у неё не уходила, а с годами,
как я стала замечать, увеличивалась. Она хорошо одевалась. Только
сейчас я понимаю, что одевалась она со вкусом, ещё в ней были за-
ложены городские представления – города, откуда она была родом.
«Это Одесса, там нет другой национальности», – так она говорила,
часто вспоминая различные шутки-прибаутки с одесским юмористи-
ческим лексиконом. А меня в то время всё это раздражало, потому
что я её сравнивала с родителями одноклассников и своей бабушкой
(тётей) Катей, а также со скромными женщинами-домохозяйками.
Один раз нам раздали билеты в театр, и я очень хотела пойти, а
одежды красивой не было. Людмила была старше, и у неё была одна
шерстяная кофточка. Она мне её одолжила, а юбку мне пришлось
сшить самой – из портьер. Туфли у меня были только красного цве-
та. В большой комнате у нас висели болотного цвета портьеры, и из
верхней части я решила сшить юбку. Поднялась на стул, который по-
ставила на стол, заранее придвинув его к двери, и сорвала портьеру.
Сшила себе юбку, которую с удовольствием носила несколько лет.
Шить я не умела, а юбка получилась. У нас в семье шила только
Люда. Её мама устроила на курсы кройки и шитья. Она делала черте-
жи к платьям по лекалу, а я же просто наблюдала, как она это делает.
Один раз она мне сшила для моего урока труда ночную рубашку и
простой домашний фартук. Это было просто прекрасно! Я первый
раз пошла в театр. Представление, конечно, я не помню, потому что
думала, что мне влетит от мамы за испорченные портьеры. Так оно и
было: был крик, шум дома из-за портьер, но мой отец заступился за
меня, добавив, чтобы мама купила что-нибудь из одежды для меня.
Прошло некоторое время, и мама всё-таки купила мне тафтовый
шёлк, который я отвезла к бабушке Кате. Приезжаю, а там приехал
Иван из армии и привёз с собой жену. Правда, в бараке у него была
девушка, которая его ждала, а он остался служить сверхсрочно и там
женился. Я очень любила Ивана. Он сильно обрадовался, увидев
меня, познакомил со своей женой. А вскоре она родила, и у меня
появился первый племянник Андрюшка. Моя мама не дружила с ба-
бушкой Катей, и поэтому мы часто её не видели, но если нам что-
нибудь было надо, то знали: она обязательно сделает. Она выполняла
любую нашу просьбу, а когда мама с папой уезжали в командировки
в Москву, то она приходила смотреть за нами. После возвращения
из армии отец устроил Ивана работать водителем, а его жену взял к
себе на работу в бухгалтерию. Иван после армии долго не жил в Тби-
лиси. Его жена была из Симферополя, и они вместе с ней переехали
в Симферополь. В этот же самый год в Ростовскую область уезжает
проведать детей от первого брака Гаврил, муж бабушки Кати. Он был
ещё тот казак! Увидев, что его первая жена вышла замуж, зарубил её
топором, попал в тюрьму, где и умер... Бабушка Катя была добрая по
природе, она много раз побывала у него в тюрьме на свидании, по-
сылала ему посылки...
   Так она осталась одна. Долго дома не сидела – устроилась на ра-
боту в военную часть, которая стояла на горе недалеко от бараков.
Работала она швеёй. Мы стали больше приезжать к ней в гости, по-
тому что она стала жить одна. В детстве мы были шумными детьми,
и Гаврил не очень любил, когда мы приезжали, часто ругался поэто-
му и за то, что мы приходили и создавали неудобства. Но я любила
к ней приходить. Она была виртуозом на кухне – парила, жарила,
лепила вареники, заготавливала лапшу, вывешивая на канаты. Я
смотрела на неё и думала: «Откуда она это всё знает?!» Её солёная
капуста, баклажаны (синенькие), помидоры! Она могла копошиться
целый день – и никакой усталости. Мы стали часто у неё оставаться
на каникулах. За летние каникулы мы поправлялись, одевались, по-
тому что она обшивала нас, и ближе к сентябрю нас забирали домой.
     Также мы бывали в обязательном порядке в гостях каждый год
у бабушки Кати на Пасху. Иногда мы шли на ночь в церковь, где
нам святили паски, яйца и всё то, что она положила в корзиночку. А
утром для нас начинался праздник, потому что яиц варилось очень
много и было чем биться во дворе с детьми. Конечно же мы, дети,
бились друг с другом крашеными яйцами. Паски, пасхальные ку-
личи она пекла сама. Всё на столе было сделано её руками. Только
освящённые паску и яйца заставляла есть самим, приговаривая, что
нельзя переводить святое. Конечно, самое моё любимое блюдо до
сих пор осталось – окрошка. Она делала квас из серого или чёрно-
го хлеба, а потом из настоящего кваса делала окрошку. Конечно, я
и сейчас делаю окрошку, но у меня так, как у неё, не получается.
Это прекрасное русское холодное блюдо, и когда мы готовим – часто
вспоминаем её.
     А если Пасха ещё совпадала с майскими праздниками, то на вто-
рой день все собирались на маёвку. В полдень приезжала машина, и
все забирались наверх. Особенно я запомнила Гаврила до того, как
он уехал навсегда, с той же серьгой в ухе, красной помадой на губах,
большой родинкой на щеке, выведенной химическим карандашом, и
закрученными усами, юбкой и его тёплым кожухом из овечьей шку-
ры. Он был очень потешный мужчина, и мы смеялись и радовались.
   Машина мчалась с песнями за город. За городом около леса маши-
на остановилась. Расстелили большую клеёнку, разложили всё, что
было из еды. После обеда нам разрешили, далеко не отходя, собирать
цветы! Это были ландыши – белые маленькие цветочки с ароматным
запахом. Впервые я узнала об этих цветах, но полюбила их на всю
жизнь. Мне сегодня кажется – человек очень любит то, что впервые
увидел. Я не говорю, что мне не нравятся другие цветы, но именно
ландыши я люблю больше всех. Потом нас всех повезли в музей,
а когда мы выходили из музея, большой ливень испортил всё наше
настроение. Все стали сразу мокрыми, грязными, бежали к какой-то
беседке, так как машина была открытая и больше спрятаться было
негде. Но беседка нас не укрыла, сквозной дождь бил по лицу. К нам
подбежал Гаврил, прикрывая нас своим кожухом, довёл до машины
и посадил в кабину. Большой дождь как нагрянул, так и быстро про-
шёл, но настроение у всех уже было испорчено. Мы все вернулись
в барак. В руках я держала букетик прекрасных цветов, сильно при-
жимая их к груди. Приехали к бабушке, она нас переодела в свою
одежду и развесила сушить на верёвке во дворе барака нашу одежду.
Так как всё не успело высохнуть, мы остались ночевать у неё.
     А второе мая – опять застолье. Нам, детям, разрешили пойти в
кино. Во двора собралось много детей, и мы вместе с ними поехали
на 11-ом трамвае до кинотеатра Сакартвело. Картина была – «Ленин
в Октябре». Как сегодня помню эту картину, потому что видела её
несколько раз. Сидела с братьями в первом ряду, а Людмила в чет-
вёртом. Вдруг в середине картины я захотела в туалет. Боясь выйти
и потеряться, так как я в первый раз без родителей была в кинотеа-
тре, я пописала прямо на сидение, где сидела. Стулья тогда в театрах
были деревянные, квадратные, с углублением, и поэтому я сидела
прямо в луже. Это мне быстро надоело, пригнувшись к Сашке, так
я называла своего младшего брата, сказала, что мне не видно, и по-
просилась к нему на стул. Но, видно, ему было некомфортно сидеть
со мной, и он пересел на мой стул прямо в маленькую лужу. Выходя
из кинотеатра, я заметила большое мокрое пятно на его брюках. К
вечеру мы вернулись домой на такси, и вообще я видела, как иногда
отец нас балует, покупая много разнообразных сладостей. Он просто
очень любил нас.
    Спортивную гимнастику я оставила, и поэтому мы с подружкой
Лили записались на плавание в лягушатник, так называли малень-
кий бассейн, где вода была почти по колено. Но всё равно я долго не
могла научиться. Сначала я её поддерживала, а потом она меня, но
вот в один день она не пришла, и меня больше некому было страхо-
вать. В этот день свершилось чудо – я стала плавать. Конечно, для
спортивного плавания я уже опоздала, но для жизни мне это очень
пригодилось. Лили так и не ходила больше на плавание: у неё было
воспаление уха. Мне было скучно без неё, и поэтому мы записались
с ней на большой теннис.
  Теннисные корты в Тбилиси находились на Набережной, куда мы
легко добирались. Мы уже переходили в 7-ой класс, и у нас должны
были быть переводные летние экзамены. Так как с новым спортом у
нас ничего не получалось, а только усталость и трата времени, мы
его оставили под видом того, что нам нужно больше заниматься. Че-
тыре экзамена, которые назвала наша классная руководительница, –
математика устная и письменная, а также русский язык и литература.
Как вы уже знаете, я обладала великолепной памятью, и для меня
повторить все стихотворения было пустяком. Русский язык со мной
не ладил, особенно грамматика, и с педагогом у нас тоже проблема.
Часто пропускала уроки. Я уже не знала, что с собой поделать, часто
из-за этого плакала.
   В один из дней у нас должна была быть первым уроком литера-
тура. Прозвенел звонок, и в класс вошёл завуч с новой учительни-
цей, которая должна была замещать нашего заболевшего педагога по
русскому языку. Первый урок она провела на свободную тему и с
таким наслаждением и выразительностью прочла нам стихотворе-
ния Есенина, Твардовского, что у меня покатились слёзы по лицу.
Я никогда не слышала что-то подобное. Я и так любила стихи, а тут
их услышала из уст уже полюбившегося педагога. Я не обращала
внимания на незаурядную внешность учительницы: она была ма-
ленького роста, пухленькая, как колобок, голова без шеи, как будто
приросла к плечам вторым подбородком. Её тёмные, чёрного цвета
короткие кучерявые волосы огибали её крупную голову. Загорелое
лицо (видно, она сама не светлая), тёмная помада её больше порти-
ла, так как над верхней губой был виден чёрный пушок усов, густые
чёрные хаотичные брови, большие выпуклые карие глаза, продолго-
ватый её нос, который всё портил. До этого я читала книги, которые
были у нас дома. Это была небольшая библиотека, потому что мой
отец читал всё подряд: газеты, журналы, книги. Но с появлением
нового педагога я увлеклась литературой, записалась в библиотеку
на улице Шаумяна, напротив нашей школы, ближе к станции «300
Арагвинцев», и попросила первый том Есенина, а затем второй. Так
я перечитала, и даже кое-что запомнила, все стихотворения Есени-
на и Твардовского. Есенина я перечитывала несколько раз. Я стала
по-детски сама кое-что писать, но не очень получалось, и поэтому я
перестала вскоре писать.
   Подростковый возраст наших одноклассников заставлял девочек
обращать внимание на своих мальчиков, а их же наоборот – тянуло к
девочкам. Мне никто не нравился. Лили нравился Валера из нашего
класса. Он жил один со своей матерью, отца у него не было. Очень
скромно одевался. Был самым высоким мальчиком нашего класса,
с хорошими манерами, очень внимательный. Он всегда провожал
нас до дома после школы, мы шли втроём. Сначала они провожали
меня, потом он провожал Лили, а потом шёл сам домой, хотя его
дом был в противоположном направлении в военном городке. Потом
мы узнали, что его отец был военным и недавно погиб, а его мать
продолжала работать радистом в войсковой части и много внимания
уделяла сыну. Он очень хорошо учился, и за это школа подарила ему
фотоаппарат. Я до сих пор имею много наших фотографий, снятых
на уроках. Просто он любил фотографировать меня или же Лили.
Подходили летние каникулы и экзамены. Я хорошо сдала экзамены
и перешла в 8-ой класс.
    Летом нас отправили в пионерский лагерь «Поладаури». Отец
принёс путевки с работы. Конечно, Людмила не поехала, так как вы-
шла уже из этого возраста. У меня были уже длинные светло-русые
волосы и большая чёлка на лбу. Просто у меня был большой лоб, как
я тогда считала, – и старалась прикрывать его большой чёлкой. Всег-
да поправлять её – это было моей привычкой. Поладаури – это место
в горах, где-то около Болниси. Основное население той местности
были азербайджанцы и татары. Нам сразу же объявили: за предела
лагеря не выходить – это опасно.
     Наступил день отправления нас в лагерь. Подъехал к нашему
дому со стороны Шаумяна маленький автобус. До автобуса нас
провожала мама. Мы с братьями вошли в автобус. Там уже сидело
много детей, также направляющихся в пионерлагерь. Мы попроща-
лись с мамой, и наш автобус помчался далеко за город. Я своими,
ещё детскими, глазами смотрела на эту прекрасную грузинскую
природу. Всё сказочно цвело красотой. Вижу – проехали какой-то
посёлок. Мне сказали, что это был город Болниси. Через полчаса
автобус остановился около пионерского лагеря. Лагерь находился в
глубине орехового леса. Да, деревья грецкого ореха, также на тер-
ритории нашего лагеря было много деревьев кизила. Это наподобие
вишни, но плоды имеют продолговатую косточку и обладают ни с
чем не сравнимой кислинкой и ароматом. Из него варят варенье
или же прекрасный компот. Как-то раз я читала книгу «По долинам
Алазани», там описывался рецепт варенья из кизила, но я ещё не
знала, что это за прекрасный фрукт. Однако рецепт я запомнила и
даже употребляла его в жизни.
   В лагере нас определили по отрядам: меня в первый, а моих бра-
тьев во второй. Несмотря на то, что разница в годах у меня с бра-
тьями была небольшая, я, как квочка, старалась ухаживать за ними.
Часто стирала им сорочки, шорты и галстуки, так как мама положила
очень мало на смену. Продолжала ухаживать за ними, как привыкла с
детства, хотя они уже подросли и следили за мной, чтоб меня никто
не обидел из мальчишек. Владимир вырос в красивого черноволосо-
го парня, а Александра портил его курносый нос. В этом лагере было
очень весело и каждую субботу был концерт, который представляли
наши же пионеры. На первом же концерте я познакомилась с русской
девочкой из моего отряда. Её звали Наташей. Я её видела и раньше,
но до этого концерта не дружила. Но с Наташиного выступления, пе-
ния на концерте полюбила её. Когда она пела, её звонкий голос эхом
разносился сквозь шум деревьев и гор, нежно ласкаемых уже захо-
дящим солнцем. На следующий день она переписала мне эти песни.
    Это были песни «Хотят ли русские войны» и «ЕЕ ТЕ ДАРЕ», какая-
то испанская песня. Это единственные песни с детства, которые я
запомнила на всю жизнь до конца. Но вскоре я заметила, что недо-
статочно знать наизусть хорошую песню и иметь прекрасный слух
– надо иметь хороший голос, и потому я больше не пела. Хотя слух у
меня был, я учила, понимала музыку, любила её и хорошо танцевала.
На втором концерте я тоже выступила – прочла стихотворение
Есенина про собаку Качалова. Были тоже большие аплодисменты и
мне, а Наташа сказала, что я всех покорила своим стихотворением.
Всё было слышно так хорошо, что ей показалось, будто дети про-
сто боялись дышать, чтоб меня не сбить. Я ответила, что это не я, а
Есенин, и что это стихотворение я тоже впервые услышала от сво-
ей учительницы, и что у Есенина все стихи прекрасны, пожелала ей
прочесть другие. Мы дружили с ней всё лето. Она оказалась хоро-
шей подругой. К ней каждую неделю по воскресеньям приезжали в
гости родные, и она делилась со мной гостинцами, а я же делилась
со своими братьями. Но вот в одно воскресенье приехала к нам наша
мама. Так как нас оставляли на вторую смену, привезла нам много
новой одежды, гостинцев. Пирожки с картошкой и сухофруктами –
я увидела много знакомого и сразу же поняла, что здесь коснулась
рука бабушки Кати. Я тоже поделилась с Наташей и гордилась, что к
нам тоже приехали проведать.
    Я кушала, но мысли уносили меня куда-то далеко: я думала о
дальнейшей моей судьбе, думала, что моим детям не придётся так
долго ждать родителей, и что я им буду уделять большее внима-
ние, проведывать их в пионерском лагере, привозить много конфет
и фруктов. Слёзы катились из моих глаз, как рассыпанный жемчуг,
прямо по щекам, по платью на пол. Я с трудом сдерживала рыда-
ния, спазмы душили моё горло. Наташа обратила на меня внимание,
спросив, что со мной. В ответ от меня услышала что-то короткое, я
поперхнулась. Я никогда ни с кем не делилась о своей семье, о своих
родителях, просто избегала разговоров о них. Конечно, я считаю и
сейчас, у меня был хороший отец, но зачем он пил? Зачем в послед-
нее время, когда нам просто необходима была родительская забота,
нам её не давали? Нам не хватало, как хлеба, как воды голодному
жаждущему человеку, родительской заботы.
     После отъезда нашей мамы, через три недели, нас повезли об-
ратно в Тбилиси. Мы расстались с моей подружкой. Я её больше не
видела, зато песни, которые она пела, я запомнила на всю жизнь.
Иногда даже пою, и когда слышу где-нибудь, то мурашки по коже...

~*~
Враги сожгли родную хату...

Нина Галустян

~~~~***~~~~

"Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью".
слова песни этой слышу,
тело покрывается дрожью...

Услышала в лагере впервые -
девчонка пела лет восьми,
Эхом раздавалось с гор за ней
и передавалось в сердце мне...

Храните память той войны!
Солдаты под берёзами лежат
доселе, ещё не захоронены,
а чёрные вороны ещё кружат...

Правду всё нам говорят,
Защитил! Он матерей, детей,
что был силён тот солдат,
сберёг жену, подруг, друзей...

И та медаль, его награда,
назвать смогла нам имена -
в муках потерянных ребят,
в поисках, в слезах их Мать...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 8. «Дни рождения. Дни сравнения.»

   
   Первого сентября мы все трое (я и братья) пошли в школу в пер-
вую смену. Я зашла за своей подругой Лили. Она уже подготовила
большой букет белых роз, дала мне в руки, а для себя – красные.
Мы пришли в школу, как нам показалось, очень быстро, потому что
не могли наговориться. Рассказывали друг другу новости. Мы были
счастливы, что опять вместе. Учебный год в восьмом классе начался
хорошо. В нашем классе было много новых учеников. Если в про-
шлом году у нас было четыре седьмых класса, то сейчас осталось
только три. Нам сделали пересортировку, добавив детей из других
классов. Многие из нашего класса поступили в техникумы и ушли из
школы. К нам пришла новая ученица, и её тоже звали Наташей. Я по-
думала, что она такая же, как та, с которой я дружила в пионерлагере.
О, это было совсем не так!
    Наташа была хорошо сложена: стройная, с очень красивой поход-
кой, красивым личиком с очень привлекательной короткой стрижкой
русых волос, которые, словно накрахмаленные, стояли вверх. Мне
даже мальчики говорили, что она их немного опрыскивает сахарным
сиропом, хотя это могло быть и шуткой. Мы узнали, что она дочь
генерала и приехала к нам из Одессы, откуда моя мама родом. Меня
этот факт уже стал раздражать. Правда, при чём здесь все одесси-
ты?! Наташа одевалась очень красиво. Каждый день меняла туфель-
ки, колготки, носочки, разные физкультурные формы, плащи, кур-
точки, шубки, шапочки, беретки – всё то, что я никогда не видела
ни на одной девочке нашей школы. Я даже не могла её сравнить с
Ларисой Дорошенко, которая жила со мной на площадке в нашем
доме, училась со мной в четвёртом классе. Она тоже выделялась сво-
ей одеждой, но она была очень симпатичная, с большими длинными
волосами, всегда заплетёнными в две косички, гордая, заносчивая,
всегда исполнявшая домашнее задание на отлично, потому что ей
дома готовила и помогала мама, тётя Соня, которая не работала и
очень всегда удивлялась моим способностям по математике в школе.
Лариса одевалась хорошо, и я думала, что это предел. Увидев Ната-
шу, мне захотелось сравнить её с Ларисой, но я не смогла.
     Наташа была способной ученицей, прекрасно знающей литерату-
ру, и вообще она была очень развита во всех отношениях, вдобавок
очень красивая по внешности. Она сразу обратила внимание на себя
и почему-то присоединилась к нам. Мы стали уже ходить вчетвером
после школы домой. Сначала провожали меня, потом Лили, затем
они шли обратно, проходя мимо школы, до военного городка, где они
жили с Валерой в разных домах. В ноябре был у меня день рождения.
Мне исполнилось 14 лет. Я не смогла пригласить к себе однокласс-
ников, потому что мне никогда не справляли день рождения. Правда,
было один раз: немного смутно помню накрытый стол, мы за столом,
только свои, все блюда, если можно их так назвать, особенно котле-
ты, сильно пересолены... Как хорошо, что я никого не пригласила!
Потом мама объяснила, что мясо, которое они засаливали на зиму,
она заранее не отмочила, и поэтому соль, впитанная в мясо, вся не
вышла. На следующий день я получаю подарок от Валеры. Он мне
подаёт конверт, а там красивая открытка и срезанная еловая веточка.
Я, конечно, обрадовалась, что он помнил день моего рождения! Было
приятно, что кто-то обо мне вспомнил. Такой маленькой радости я
ещё не испытывала с детства...
    Через несколько дней нас, всех одноклассников, пригласила на
день рождения Наташа, даже классную руководительницу. Я, конеч-
но, хотела хорошо подготовиться. Готовилась из чего уже было. В
воскресенье поехала к бабушке Кате и повезла к ней однотонное ко-
ричневое с тёмно-бордовым оттенком одеяло, и попросила из него
сшить мне пальто и шарфик по моему чертежу. Она очень хорошо
выполнила, даже подкладку купила на свои деньги и материал на
платье тоже. Пальто получилось очень красивое, я его носила не-
сколько лет, подвязывая поясом, сделанным из этого же материала. У
меня не было подарка, и я выбрала хорошую книгу из нашей домаш-
ней маленькой библиотеки. Решила подарить ей книгу. Книга была
немного старенькая, потрёпанная, я даже помню название книги –
«Рассудите нас, люди» (автор – Андреев Александр Дмитриевич),
которую я раньше перечитала несколько раз. Зато я её обернула в
красивую обложку, красиво подписала и положила внутрь кусочек
веточки от ёлки...
   Все одноклассники и учительница собрались около школы в два
часа в воскресенье. Я была очень нарядная – это коричневое паль-
то, опоясанное тугим ремешком вокруг талии, очень мне подходило.
Когда все уже подошли, мы отправились к ней домой. Она жила не-
далеко – напротив школы, в военном городке. Подошли к её двери:
с первого звонка меня всё удивило, потому что звонок в дверь слы-
шался в виде песни, а у нас звонка и не было никогда, а надо было
тарабанить в дверь кулаками до тех пор, пока кто-нибудь откроет.
Вошли в большой, как большая комната, коридор, обставленный
вокруг книжными полками, как в библиотеке. Сбоку располагался
большой встроенный гардероб для верхней одежды. На потолке ви-
села хрустальная люстра. Рядом с гардеробом очень красивое зер-
кало прямо до потолка, дубовый с орнаментом пол, а посередине
красная ковровая дорожка с зелёными полосами по краю. Я это вам
описываю не случайно, ведь до этого я такое не видела. Дальше я
увидела у неё дома то, что не видела ни у кого в то время. В бараке
люди жили бедно, сводили концы с концами от зарплаты до зарпла-
ты. На Метрострое тоже, правда, немногим лучше. Круг общения у
меня был небольшой, друзей не так много. У Лили дома было очень
скромно, стояли даже железные кровати, но зато был очень хороший
двухэтажный дом с большим садом. Там росло много цветов и фрук-
товых деревьев. Особенно мне нравились инжировые и гранатовые
деревья. Была я, конечно, и у других одноклассников дома. Тоже
скромно, я даже считала, что мы жили нормально.
     Мой отец к этому времени стал работать в строительной органи-
зации в Октябрьском районе, сделал нам ремонт в квартире, хорошо
стал зарабатывать. Деньги в то время были большого размера. Пом-
ню, приносил большие свёртки, похожие на кирпич, завёрнутые в
газету, и клал их на гардероб. Гардероб был четырёхдверный с при-
чудливой текстурой «птичий глаз». У нас стояли две деревянные
кровати, всегда накрытые голубым китайским покрывалом, большой
квадратный стол, покрытый синей бархатной скатертью. На оке-
анской синеве бархата располагалась хрустальная ваза и большая,
очень тяжёлая круглая пепельница, похожая на большую глубокую
тарелку. В правом углу комнаты, недалеко от окна, был письменный
стол, а в левом маленький телевизор «Рекорд». Все дети нашего дво-
ра собирались у нас, чтобы смотреть картины и телевизионные про-
граммы, потому что у них пока не было телевизора. Телевизор стоял
на маленькой полке, а рядом был небольшой сервант. Его витрина
была обставлена белым, в серебряную полоску, немецким фарфоро-
вым сервизом. Рядом с сервантом стоял книжный шкаф со стары-
ми книгами и всеми сборниками произведений Ленина и Сталина,
а также там было много военных книг, вот и всё. Мама беспощадно
тратила деньги, принося домой старые вещи, говоря, что это антик.
Покупала в основном в комиссионном магазине за большие деньги.
Тогда я в этом ничего не понимала. «Зачем она тащит домой из ко-
миссионки картины, античные статуэтки и тому подобное?» – так я
думала в то время, не понимая её европейского вкуса, не зная куль-
туры, которую впитала мама (а она видела намного больше меня)...
    Но это всё было не то, что я увидела у Наташи. Когда мы разде-
лись, нас повели в большую комнату. Был накрыт большой длинный
квадратный стол, стоящий на очень большом персидском ковре, по-
крытый белой скатертью. Очень красивая сервировка – много сере-
бра и хрусталя. А посередине стола в большой хрустальной вазе сия-
ли красные розы, такие красивые, как будто вылитые из воска, одна в
одну, как близнецы. Над столом висела большая хрустальная люстра.
Я просто не смогла равнодушно рассмотреть её, не сосчитав свечи.
Их было тридцать шесть, а хрусталь – в виде лепестков дуба. Лю-
стра вся играла и переливалась. По обе стороны стола было два бра,
такие же. Всё так светилось! Мне в тот момент подумалось, что и
так много света, а они почему горят... А в душе начала понимать, что
это всё создаёт уют и праздничное настроение. Впервые я увидела
очень красивый резной сервант. Полочки его были уставлены очень
красивой посудой и статуэтками, стоящими наверху. Тогда я немного
начала понимать свою мать, которая из ничего тоже хотела создать
уют в нашей квартире. В углу справа стояло пианино чёрного цвета с
двумя бронзовыми подсвечниками, а сверху стояли какие-то часики.
     Нас встречала Наташа. Мы все ей протягивали наши подарки. Я
видела, как она небрежно откладывает всё, как будто её не интересу-
ет, что там есть. Когда мы сели за стол, вошла её мама. Её звали Фаи-
на. Позже я узнала, что у неё так, как у меня: отец – русский с Урала,
а мать – еврейка из Одессы, и что отец служил в Одессе, его перевели
в Грузию в Тбилиси, вот он и перевёз всю свою семью. У Наташи не
было ни братьев, ни сестры. Она была в семье одним ребенком, и
ей уделяли большое внимание. Конечно, я по-детски завидовала ей,
ведь мой отец тоже мог бы дойти до генерала. «Нет, не надо думать
об этом...» – успокаивала и утешала я саму себя. «Была бы у них
только одна моя сестра, а нас бы не было. У военнослужащих не бы-
вает много детей, а если б было так, как сейчас есть – четверо детей
и папа-генерал, было бы прекрасно...» – про себя думала я. Ведь я
была сильно привязана к своей сестре, а особенно к своим братьям.
     «Я бы ни за что ими не поменялась на хорошие условия жизни», –
думала про себя. Наташина мама поздравила дочку с днём рождения
и надела ей на ручку красивые маленькие часики. В нашем классе
не было в то время часов ни у кого. Конечно, она обрадовалась об-
новке и поцеловала мать в щёку. Я тут же хотела вспомнить: когда
же целовала свою мать в последний раз? Не вспомнила, я её никогда
не целовала. Относила это к тому, что я не любила целоваться или
же не было за что. После того, как я увидела Наташину мать, я стала
питать ненависть к своей родной матери, часто повторяя вслух обще-
известную фразу: «Не та мать, которая родила, а та, что вырастила».
«Да, вырастила правильно детей, заботясь ежесекундно о них...» – я
сидела за столом, а мои мысли уносились далеко в детство...
     Затем Наташина мама принесла одно большое блюдо с голубца-
ми, унося со стола грязную посуду от закусок, меняя нам тарелки. Я
заметила, что все дети кушают с большим аппетитом. Было очень ве-
село. Изобилие вкусной еды на столе не кончалось, постепенно всё
добавлялось. После двух часов застолья Наташа включила музыку,
поставив пластинку, и некоторые дети вышли танцевать. Танцевала
и Наташа. Я смотрела на неё, на то, как она танцевала. Это просто
прелесть, и вальс, и буги-вуги, и рок-н-ролл! Все танцы – в основ-
ном со своими друзьями, соседскими товарищами, живущими также
в военном городке. Видно было, что они неоднократно собирались
вместе танцевать, а сейчас демонстрировали нам свои достижения.
Мне настолько понравились эти танцы, что я предложила моим
подружкам после уроков собираться у нас и тоже учиться красиво
танцевать. За весь вечер я ни разу не танцевала, а честно сказать, хо-
телось, но боялась, что красиво без подготовки сразу не получится.
Пока мы веселились, а кое-кто танцевал, Наташина мама всё убра-
ла со стола, принесла фрукты, разные конфеты и печёное, накрыла
заново стол, поставив сбоку большой торт со свечой в центре. Мы
снова сели за стол. Свечу в торте зажгла Наташина мама, и Наташа с
улыбкой сказала: «Вот, опять год прошёл». Потом подошла ко мне и
попросила вместе разобрать подарки. Я встала и пошла за ней. Меня
она провела по длинному коридору прямо в спальню.
    Увидев по дороге туалет, я попросила подождать меня немного, а
сама вошла в большую ванную комнату. Стены были обложены бе-
лым кафелем, красиво, чисто, даже умывальник обложен кафелем.
Всё подобрано со вкусом, даже туалетная бумага для меня была но-
вой, так как в городе был большой дефицит. Правда, отец с бухгалте-
рии нам приносил что-то, но это была пародия на туалетную бумагу.
Наташа вышла и говорила с кем-то по телефону, который висел в
коридоре недалеко от двери. Её спальня оказалась совсем рядом. Хо-
рошо покрашенные белые двери были похожи друг на друга, но на
её двери висел маленький колокольчик, чтоб незваный гость звонил
прежде, чем войдёт к ней. Когда мы вошли, то я заметила, что ком-
ната достаточно маленькая. Кровать, накрытая ковровым покрыва-
лом, стояла на ковре, покрывающем почти всю комнату. На нём было
много свёртков, подарков. Над кроватью тоже висел ковёр, и ещё два
свёрнутых ковра были в углу около небольшого дивана, письменный
стол с большой настольной лампой, а над ним опять телефон. Не-
которые подарки были аккуратно сложены на тумбочке около кро-
вати. Она стала раскрывать один за другим подарки, и, видя, какие
хорошие подарки подарили одноклассники и её друзья, я уже зара-
нее постеснялась за свой подарок. Я была счастлива, когда вошла её
мама, сказав, что некрасиво оставлять своих товарищей одних, и мы
послушно прошли обратно в комнату, откуда доносился смех детей и
красивая музыка. Что она подумала, когда развернула мой подарок,
старую книгу, я не знаю, но её отношение ко мне не изменилось и на
следующий день, и дальше. После десерта пошли снова танцевать,
танцевал уже и Валера. Мы все удивились этому, но он продолжал
танцевать, не обращая ни на кого внимания. Я обратила внимание на
танцующих: они все были хорошо одеты, мне даже показалось, что
красивые. «Да, красивые соседи», – думала я. Правду говорят, что
одежда украшает человека.
   Через некоторое время наша учительница предложила нам разой-
тись по домам, но было так весело и, правду сказать, мне не хоте-
лось. Мы все послушно вышли в коридор. Вдруг я увидела малень-
кую японскую собачку коричневого цвета. Она хрипло залаяла на
всех. Подойдя ко мне, она стала принюхиваться, особенно нюхать
мои ноги. В это время у нас тоже была собака – немецкая овчарка
Джуля. Не знаю, кто её принес к нам, только знаю, что она была
по внешности. Выгуливать мы её не могли, так как она вырывалась,
а ухаживала за ней моя сестра Людмила. Она выводила её на улицу
во двор с ошейником, но Джуля тоже вырывалась, лаяла и кидалась
на прихожих, на соседей или же детей, проходивших мимо наших
дверей. Вообще, это последняя собака, которую я помню у моих ро-
дителей, потому что моя мама часто приносила собак или кошек до-
мой, а когда мы начинали привыкать к животному, она сразу же их
уносила или же увозила далеко, выбросив, чтобы они не нашли об-
ратной дороги домой. А на Метрострое кошку, которая расцарапала
её шляпку, выбросила прямо со второго этажа. Хорошо, что она не
разбилась. Помню, у нас одновременно жили и собака, и кошка, уже
на Шаумянa, мы усаживались в круг и бросали кошку на собаку. Она
была дворняга небольшого роста. Животные дрались, рычали друг
на друга, а мы стучали ложками по железным крышкам от кастрюль,
приговаривая: «Чидаоба». Это по-грузински означает «борьба». Что
стало с нашей последней собакой, я не знаю, как не знаю, что стало
с моей любимой кошкой Муркой. Она была ласковой, вечно мурлы-
кала, даже, как человек, ходила в туалет на унитаз. Была очень акку-
ратной и у нас задержалась долго.
       Попрощавшись с Наташей, я пошла к Лили домой. Мы с ней
долго разговаривали, обсуждали хорошо проведённое время на дне
рождения. Из разговора я поняла, что Лили приревновала Наташу к
Валере. Когда я вернулась домой, мои братья сказали мне, что наш
сарай, который находился под нашей квартирой в подъезде, забрали
какие-то соседи из другого подъезда с четвёртого этажа. Об этом им
сказала тётя Соня, Ларисина мама. Я побежала к тёте Соне, а когда
убедилась, что это правда, взяла братьев и спички. Зажигая спички,
мы начали спускаться вниз в подвал. Пройдя коридор, мы на ощупь
остановились около своего сарая, но там на двери был большой за-
мок. Мы вернулись домой, а когда родители пришли, начали объяс-
нять, что наш сарай заняли чужие люди. Мама сразу обрезала, что ей
он не нужен, она боится спускаться вниз, и вообще она никогда там
не хранила картошку, лук, соленья на зиму, как наши соседи. Храни-
ла только солёное мясо в жёлтом кожаном чемодане, привезённом
отцом ещё из Германии. Так как холодильника у нас не было, чемо-
дан стоял прямо около двери в коридоре. Это и были наши зимние
припасы на зиму, у всех на виду. Я просто не могла вынести такой
несправедливости и на следующий день после школы вместе с бра-
тьями поднялись в соседний подъезд и сказала захватчикам нашего
сарая, чтоб они освобождали наш сарай, и дала я им только два часа.
Через два часа мы опять спускаемся в сарай и видим нетронутый
большой замок. Я попросила своих братьев взломать замок и всё,
что там было, выставить посередине двора. Затем пошла наверх к
ним домой, сказала: «Заберите всё со двора, пока не растaскали».
Так они и сделали. А у меня уже была первая победа, победа над
несправедливостью, победа в борьбе за наш семейный дом. Мы под-
нялись наверх домой, родители были уже дома. Мама сказала, что
сарай ей не нужен, а папа добавил, что не ругаться же с соседями
из-за сарая. Я же думала совсем о другом: с какой лёгкостью они от-
дают то, что принадлежит им по праву. Не борются за свою жизнь,
за справедливость.
    На следующее утро я рано зашла за Лилей. Был дождь, и из-за
плохой походки её облило грязью по ногам почти до юбки сзади.
Нам пришлось до начала уроков пойти в туалет, а там несколько де-
вочек обсуждали Наташу, её поведение, выходки, говорили, что она
хотела показать, как живёт. Мы прошли мимо и не поддержали этот
разговор, потому что это хорошо, когда живут люди богато, хорошо,
когда люди живут красиво. Я сидела на уроках и думала совсем о
другом, вспоминая ссоры бабушки Кати с моей мамой, где она вы-
сказывала ей, что та еврейка, потому такая бесхозяйственная. Но
сейчас я увидела Наташину маму, тоже еврейку по национальности,
противоположность своей матери, аккуратную, одетую всегда небро-
ско. Светло-розовая помада гармонировала с её розовыми щеками,
всегда с улыбкой на губах... К тому же Наташина мама была хорошей
хозяйкой. Нет, они не правы, нельзя осуждать Наташу. Она имеет
всё, что можно иметь, она счастлива, она не видит вокруг нищету, не
понимает, как можно всего за три рубля прожить целый день, имея
шесть человек в семье. Это ужасно, когда каждый день мой отец,
уходя на работу, давал мне три рубля, зная бесхозяйственность мате-
ри. А что можно было купить в то время на три рубля?! Ничего осо-
бенного. Я шла в школу, а после школы делала покупки в магазине,
который находился недалеко от нашего дома. Вся покупка состояла
из двух буханок хлеба (по цене одной – тридцать копеек), одного
кoнфитюра и одной палки колбасы или же одного килограмма са-
хара. Вот и всё, потом приходили из школы братья, а у меня всё уже
куплено. Мы честно делили всё на шесть равных частей, зная, что и
сестра, и родители могут прийти голодными. Вечером, возвращаясь
с работы, папа тоже часто что-нибудь приносил, а летом обязательно
был арбуз. Он сам любил арбуз и ел его часто с хлебом. Я не хотела
завидовать Наташе, видно, каждому своё и у каждого своя судьба. Я
только думала о дальнейшей нашей судьбе, и что в жизни надо выби-
рать правильный путь женщины. Если она хочет стать матерью, она
должна забыть обо всём, в первую очередь только думать о детях...
~*~
Вальс Победы
сорок пятого
до сих пор
эхом отдается
сколько
полегло маленьких,
а сколько солдат
и гражданских
папа вернулся
с победой в наградах
он до конца воевал,
все возвратились,
а он остался,
Родину защищать!
От Японцев,
много лет прошло
и он возвратился....
В наградах
Герой!Мой папа!

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 9. «Памяти калейдоскоп. Родные лица.»

 

     После дня рождения Наташи все также захотели отметить свой
праздник. Мы с Лили уже хорошо танцевали все танцы, так что наши
тренировки не прошли напрасно. По моей просьбе мой отец купил
нам проигрыватель с радиолой, и мы по вечерам крутили пластинки
и учились танцевать. Потом отец купил телевизор «Рекорд», и наша
спокойная жизнь пропала: к нам стали приходить все соседские ре-
бятишки смотреть телевизор. Даже по воскресеньям, если мы ещё
спали, слышался стук в дверь нового телезрителя на новую воскрес-
ную программу. Как в кинотеатре, усаживались на пол дети нашего
подъезда, а иногда даже и со всего двора, но чаще всего были у нас
Валера Калугин, Вася, Лариса.
     Мы пересмотрели всё уже по нескольку раз, но нам ничего не
надоело. Особенно мне нравились грузинские фильмы, как «Баши-
Ачук» (грузинский исторический приключенческий фильм с эле-
ментами мелодрамы), и много ещё прекрасных русских фильмов,
например, «Свинарка и пастух», и многие другие. Мы всё смотрели
по нескольку раз. Я часто стала пропускать дни рождения своих од-
ноклассников, потому что, во-первых, с Наташей сравниваться было
уже трудно, а во-вторых, уже не осталось дома более приличных
книг, чтобы дарить. Один раз после дня рождения нашей однокласс-
ницы Лианы пришла ко мне Лили и сказала, что Лиана живёт не хуже
Наташи, и что её отец – меховщик, что у них была машина «Волга»
ГАЗ-21, так, кажется, много ковров и хрусталя. Я даже пожалела, что
не пошла, мне очень нравилось смотреть отремонтированные краси-
вые и богато убранные квартиры. Я этого даже и не скрывала.
После дня рождения Наташи отношение Валеры к нам измени-
лось, возможно, он полюбил её. Да, её было за что любить! Он стал
провожать домой только её, помогая нести школьный портфель, на-
битый учебниками. Они долго стояли около подъезда, разговаривая.
Валера был очень умным, интеллигентным мальчиком, наверно, и
она находила с ним много общего, и ей было интересно с ним об-
щаться. В то время я удивлялась: как можно так много разговаривать
и о чём?! Я ничего ещё не понимала в любви, хотя было четырнад-
цать, пошёл пятнадцатый год, но никто из класса не затронул моего
сердца. Ребята подъезда и двора, в других местах, знакомых и не-
знакомых (я ещё нигде не бывала, правда, ходила к бабушке Кате в
барак), никто ещё не тронул моего девичьего сердца. Один раз утром
вхожу в класс и вижу – на доске мелом написано: «Валера плюс На-
таша». Они ещё не пришли, а мне стало стыдно за одноклассников,
которые находились в классе, но не стёрли надпись. Я подошла к до-
ске, стёрла всё и села обратно за парту, как будто ничего и не было,
а через несколько минут вошли они в класс, как всегда вместе. Я так
растерялась, что забыла их поприветствовать.
    Наши одноклассники договорились встречать Новый год вместе.
Надо было собрать всего по три рубля, а я просто не представляла,
как попросить у отца такие деньги, ведь он оставлял такую сумму
на семью на целый день. Также я знала, что он потерял работу и в
новой компании получает гораздо меньше. Хотя в то же самое время
я не понимала, откуда у него есть деньги на выпивку. Уже каждый
день он приходил домой выпившим, потом через некоторое время
уходил опять, чтобы добавить ещё, потом опять уходил, и так не-
сколько раз подряд за вечер. Один раз я решила проследить за ним.
Было холодно, декабрь месяц, пьяный отец выходит из дома, а я за
ним. Он направился к дому Лётчиков и по правую сторону завернул
направо, вошёл в забегаловку. Я подошла поближе и увидела, как
ему наливают сто грамм водки и он заплатил один рубль, значит, он
делал за вечер несколько ходок и мог потратить аж десять рублей
на выпивку. Когда он вышел, я подошла и пристыдила его: «Хватит
пить. Пожалей себя и подумай о нас. Ведь за вечер ты пропиваешь
в три раза больше суммы, которую ты оставляешь нам на день на
питание». Отец был очень стеснительным, застенчивым человеком.
Он ответил, как маленький ребёнок, что больше не будет, и начал
жаловаться на то, что его судьба плохо сложилась, что он нас жалеет
и любит, иначе давно ушёл бы от своей жены, то есть от моей мамы.
«Ведь совсем пропадёте без меня...» Я нежно взяла его под руку, и
мы вместе пошли домой. В этот вечер он больше не выходил, не вы-
ходил ещё и целую неделю. Затем всё повторилось, и мои уговоры
были напрасными. Дал он мне, конечно, три рубля на встречу Нового
года с одноклассниками.
    Мы готовились встречать Новый год в доме у нашей однокласс-
ницы, которая жила немного дальше от моего дома. Видя, как шьёт
бабушка Катя, я пробовала сама. Швейная машина у нас была. Её
купили для Людмилы, когда она занималась в кружке кройки и ши-
тья в доме офицеров. Я стала шить себе красивые платья и выгляде-
ла красиво, но по росту и по внешности смотрелась младше своих
одноклассников. Во мне было ещё всё детское: небольшая грудь, не-
большой вес, ещё не округлилась, детская улыбка и детская одежда,
потому что шила мне или бабушка Катя, или же я сама. Лили не бу-
дет на новогодней встрече, она уезжает в Ереван и вообще сказала,
что скоро уедет жить в Ереван насовсем. Я в то время не могла по-
нять, зачем уезжать, ведь они здесь имеют дом, но у них недавно
умерла бабушка, а дедушка уже давно был лежачим больным. Она
мне объяснила, что этот дом дедушкин и бабушкин. Когда дедушка
тоже умрёт, они все поедут в Ереван учиться, а за ними туда переедут
родители, продав дом, и купят там квартиру. Дети все хорошо чита-
ли по-армянски. Я часто видела, как они читают армянские газеты
около постели больным бабушке и дедушке. Они с большим почте-
нием относились к пожилым. Но, говорят, с годами люди становятся
строже и вреднее. Так думала и Лили про стариков, потому что они
не пускали рвать цветы и фрукты в саду, ведь всё в основном прода-
валось. Помню, до переходных экзаменов седьмого класса в мае мы
с Лили затаились на земле около роз. В руках у неё были большие
ножницы. Когда её бабушка и дедушка заснули, она срезала розы для
меня и для себя. Она была очень добрая и, наверное, любила меня,
потому что часто давала мне цветы для школы.
     У них, в противоположность нашей семье, всегда дома варил-
ся обед. Может быть, даже картошка варёная, но приготовлена так
вкусно, с луком и подсолнечным маслом, чёрным перцем, что можно
пальчики облизать от удовольствия. Готовила всегда на очень боль-
шую семью её старшая сестра. Она была небольшого роста, сим-
патичная и с очень длинными волосами, чуть ли не до пола. Она
ежедневно распускала волосы, закручивала наверх, делая причёску
«птичье гнездо». Когда она готовила, я видела, как все остальные
дети копошатся, помогают ей, особенно её братья Самвел и Сако. Я
часто подражала ей у себя дома. Если они обедали, а я в то же время
была у них, то мне наливали первой. Кроме обеда всегда у них на
столе было много солёностей, которые заготавливала её мама: перцы
горькие и красная капуста со свеклой, а также на столе лежала тарел-
ка с молодым луком и зеленью, сыр. Да, сыр у них был всегда. Смо-
тря, как она готовит, я тоже иногда стала готовить дома такие блюда,
как «Аджапсандал» (в виде соуса с синенькими и многими другими
овощами) и зелёное лобио. Я до сих пор готовлю по её рецепту. До
того, как я познакомилась с Лили, я не знала, что такое гранаты или
инжир, их просто нам не покупали. Мне до сих пор нравятся эти
фрукты. Мы не один раз забирались в сад и воровали именно их. А
когда дедушка остался один, его уже ничего не стало интересовать,
мы, уже не боясь, забирались в сад, тут же усаживались под кустар-
никами, наслаждаясь кислинкой и ароматом гранат.
   В декабре от классного руководителя мы узнали, что Наташиного
отца переводят в Москву, и что она продолжит на следующий год
учёбу в Москве. Так как наша школа была рядом с военным город-
ком, то в ней в основном учились дети из военного городка, и по-
этому многие не проходили грузинский язык до восьмого класса, а
в восьмом классе изучение грузинского языка было обязательным.
Так как я и некоторые одноклассники раньше не изучали этот пред-
мет, то не знали букв, не умели писать и читать по-грузински. Наша
учительница нам стала преподавать отдельно, начиная с алфавита.
Так получилось, что в нашем классе учились в основном армяне и
русские, а грузины отдавали своих детей в грузинские школы. А ар-
мян было в большем количестве, потому что мы жили между метро
«300 Арагвинцев» и метро «Исани». Этот район назывался Авлаба-
ром по старинке, и население его в основном составляли армяне. Я
научилась быстро читать и писать, но у Лили дома я слышала часто
армянскую речь и, мне кажется, я немного стала понимать их, ког-
да они разговаривали. Ведь дети усваивают языки намного быстрее.
Иногда, когда школьники разговаривали по-армянски, я сразу улав-
ливала, что это армянский язык, а не грузинский, и понимала, что
грузинский язык полностью отличается от армянского, хотя раньше
я думала, что они одинаковые. Грузинскую речь я слышала только на
уроке грузинского языка, учительница которого, Паша Александров-
на, была у нас ещё и классным руководителем. Паша Александров-
на – прекрасной души человек. Она понимала, что ставить двойку
по грузинскому языку своим же ученикам нехорошо. И она просто
ставила тройки и переводила всех из класса в класс, но от этого зна-
ния у нас не прибавлялись. А как ещё сказали, что введут экзамен
по грузинскому языку, все мы очень перепугались, потому что мне
было очень трудно выговаривать слова, да и ещё с моим русским
акцентом.
   Один раз, возвращаясь домой, я издалека заметила, что напротив
нас идёт моя мама. Я всегда стеснялась её внешности, она одевалась
очень пёстро, ярко, можно просто сказать – вульгарно. Всегда крас-
ная помада и какая-то искусственная родинка на щеке, открытое де-
кольте над пышной грудью выглядели ужасно, бусы, серьги до плеч,
а на голове то странная шапочка с пером, то странно обвязанная ко-
сынка. В наше время я бы не заострила на этом внимание, но в то
время в Грузии женщины ходили много лет в трауре, а она на фоне
траурного цвета ходила, как новогодняя ёлка, украшенная хаотично
большими разноцветными шарами. Я очень испугалась, но ближе к
перекрёстку решила попросить товарищей перейти дорогу на дру-
гую сторону, там прямо у перекрёстка вела дорога к Лили домой.
Она жила на улице Долабаури немного вправо от улицы Шаумяна,
все дома по этой улице были собственными, маленькими. Мы все
попрощались, и я пошла домой одна, а дома уже ждали мои братья.
Постепенно моя миссия ходить покупать продукты окончилась. Это
делал с удовольствием мой младший брат Саша, и мы все его про-
звали снабженцем. Он никогда не ленился выбежать за хлебом или
ещё за чем-то. Мы даже иногда ходили с ним на базар в Навтлуги.
Моя старшая сестра сразу не смогла поступить в институт.
  Очень терпеливо продолжая готовиться, она пошла на работу куда-
то в Аэропорт в пекарню и приносила нам свежие слоёные булочки
с кишмишем, а также с толчёными орехами сверху. Они были такие
вкусные и ароматные, что с чаем нам уже ничего и не надо было.
Сестра выросла в красивую девушку. Мой взгляд часто останавли-
вался на её внешности, и я постараюсь описать её такой, какой я её
запомнила в то время. Высокая, стройная, с маленькой грудью, с
тонкой талией и очень высокими красивыми ногами. Её очень гу-
стые тёмно-каштановые волосы ложились вокруг её белоснежно-
го лица, большие красивые чёрные ресницы в виде веера доходи-
ли прямо до бровей, глаза были светло-коричневого цвета, прямо,
можно сказать, светились, как две пуговки из янтаря, брови чёрные
в виде изогнутых двух месяцев, очень красивый маленький носик,
всегда красные, немного большие губки, и даже сквозь улыбку мож-
но было рассмотреть её белоснежные маленькие зубки, отделённые
друг от друга на одинаковом расстоянии. Они очень гармонировали
с её лицом. Длинная шея и прекрасная походка придавали ей какое-
то высокое, непонятное нашему взору, величество и великолепие.
Она выросла просто в красавицу. Её не смогли не заметить и на
работе в Аэропорту, скоро перевели работать стюардессой – после
того, как она сдала там экзамен трёхмесячного обучения. Она стала
хорошо зарабатывать и немного баловать нас.
   Один раз она мне рассказала, что была в Москве в гостях у мами-
ных родственников, по её отцовскому родству, по фамилии Кейлис,
у тёти Елены, которая была противоположность нашей мамы. Люд-
мила рассказывала, что за обедом был красивo сервирован стол, а
также обед готовился персонально каждому из членов семьи, и даже
сестру Люду спросили, что бы она хотела к обеду. Для моей сестры
это было ново, и она не хотела утруждать тётю Лену. Попросила то,
что она готовит для себя. Такое отношение к семье меня в то время
удивляло. «Неужели так бывает?!» – в то время думала я.
     В тот год моя сестра хочет попробовать поступить в Универси-
тет в Тбилиси. У неё ничего не получается. Опять ей мешает ино-
странный язык: она в школе проходила немецкий язык, а сдавать при
поступлении приходилось английский. Но её упорный труд не про-
шёл зря, и она наконец поступает в Пушкинский институт на педаго-
гический факультет начальных классов и русского языка. Я помню,
сколько труда ей понадобилось в изучении английского языка. Она
наняла педагога и с самого начала стала изучать всё. Ей не приходи-
лось далеко ходить, педагог английского языка, оказывается, жила в
нашем доме на четвёртом этаже, и она часто нанимала её как репети-
тора, учась даже в институте.
    Мой брат Владимир продолжал учиться отлично, а с Алексан-
дром была проблема по русскому языку и литературе. Не помню,
чтобы нам когда-либо родители сказали: «Садитесь и занимайтесь,
делайте уроки». Мы понимали, что, придя из школы, должны были
сделать домашнее задание, надо было почистить и прогладить фор-
му назавтра, почистить туфельки. Наши учителя и одноклассники
не могли даже подумать или же представить себе, что это мы де-
лали сами, потому что по аккуратности мы не отличались от своих
одноклассников. А так как в школу дети все, как близнецы, ходили в
стандартных формах, то и мы одевались так, как все, и ничем не вы-
делялись в школьной среде. В театр, то есть в драматический театр,
мы не ходили, если не считать то, что я была только один раз, потому
что билеты были дорогими, так объяснила нам мама, а одежда новая
для театра – ещё дороже. Так что мы в основном сидели дома около
нашего телевизора «Рекорд», который купил наш отец в комиссион-
ном магазине. Вот уже несколько лет подряд приходили к нам дети
со двора смотреть повторяющиеся передачи по несколько раз под-
ряд. Мы стали чаще слышать грузинскую речь по телевизору, и я
была рада, что понимаю. Стали смотреть грузинские фильмы. Такие,
как «Баши-Ачук» и «Георгий Саакадзе», пересматривали, наверно,
уже десятый раз. Я думаю, что просто в то время не было большого
репертуара фильмов на грузинском телевидении.
   Не выезжая никогда за пределы Грузии, а в основном за пределы
Тбилиси, в котором я выросла, я очень любила этот край за тёплый
климат. Снеговое покрытие считалось редкостью. А если и выпадал
снег, то только несколько дней в году. Ночью снег, а на утро выхо-
дило солнце со своими жгучими лучами и топило снег, как масло
на горячей сковороде. Тогда я стала замечать, что от земли в виде
тумана поднимается пар. Я очень любила это время года, но по-
особенному я любила осень и весну, может, за их проливные дожди.
Увидев дождь, я могла выбежать на улицу во двор, расставив руки
ладошками вверх, наклонив голову назад так, чтобы моё лицо было
обращено к небу, призывая о большом количестве дождя. Не помню
я дождя в Тбилиси неделями. Утром проливной дождь, а днём сол-
нышко, а к вечеру всё сухо, как будто ничего и не было. А это ранняя
весна... Кто видел, как красиво цветут яблони, абрикосы, вишня?!
   Это просто прелесть! Весь мой любимый город Тбилиси утопает в
разноцветных цветах. Это просто разноцветная радуга на деревьях.
И эта прелесть начинается с середины марта. А пахучие мимозы,
продающиеся к международному женскому дню 8 марта! Да, эта
прелесть в Грузии в Тбилиси, и правильно считают, что Тбилиси от-
носится к одному из самых зелёных городов. А кто ел когда-нибудь
фрукты, выращенные на грузинской земле, или посещал колхозные
рынки, называемые базарами, где от разнообразия и приятных за-
пахов просто невозможно устоять... Ходя по базару с Александром,
я удивлялась разнообразию фруктов и овощей. Мы хотели всё пере-
пробовать: инжир светло-зелёного цвета, величиной в кулак моей
детской ручки, разнообразие слив, груш, яблок, персиков, абрико-
сов, а сколько сортов винограда... а эти большие дыни и арбузы...
Конечно, мой отец приносил арбузы каждый вечер после забегалов-
ки, но здесь на базаре мы встречали в продаже и то, что мы даже не
пробовали раньше.
   Мой отец потерял работу главного бухгалтера на Мелькомбинате.
Мы не знали почему, но слышали разговоры взрослых, что сняли за
халатность. В то время я не понимала, что это такое. Он был очень
опытным работником и вскоре нашёл новую работу на Закавказской
железной дороге в строительной организации. Увидев его аккурат-
ность по внешности и по работе, его сразу стали уважать. Он сдавал
баланс в управление дороги в финансовый отдел. Я любила своего
отца – худенького, стройного, подтянутого человека, всегда в белой
сорочке (костюм и сорочки он сдавал в химчистку), всегда в галсту-
ке, летом и зимой, в тёмном костюме синего цвета из дорогой тка-
ни. Он ежедневно наглаживал себе брюки, намочив заранее старый
хлопчатобумажный носовой платочек, вычистив сначала их малень-
кой мокрой щёточкой. Стирал сорочки тоже иногда сам, когда денег
не было на прачечную. Он обслуживал себя полностью, видно, это
была ещё военная закалка. Из-за этого и много ещё чего другого он
часто ругался с мамой, и мы всегда были свидетелями всех оскорбле-
ний, как с одной, так и с другой стороны. Не имея с чем сравнивать,
я раньше думала, что такие ссоры существуют в каждой семье, хотя
у Лили Асатурян я такого не видела, думала, что они просто при мне
не ссорятся. Её отец вовсе спиртное не пил, приходил домой очень
поздно, как говорили, тяжело работал. Её семья сильно отличалась
своим трудолюбием, и, может быть, потому у них не хватало време-
ни на ругань, по-детски тогда так я объясняла сама себе.
   К этому времени наша квартира совсем износилась и требовала
хорошего капитального ремонта. Под нами на первом этаже нахо-
дился банк, и его работники неоднократно прибегали к нам после
каждого затопления водой из унитаза. У нас не было денег на ре-
монт, ведь ремонт стоил огромных денег. Мы поддерживали всё в
квартире, как могли. Бабушка Катя к Пасхе всегда сама белила разве-
дённой известью свою комнату и сарай, обновляла даже окно. У нас
всё выглядело очень страшно. Паркет местами вообще отклеился, в
тех местах виден был только чёрный гудрон. С окон и подоконников
облезла краска, шелушилась вся, как нарезанная капуста, падая на
подоконник. Как приправа, добавлялись разбитые стёкла окон, при-
крытые фанерой, предохраняющей нас от холода и ветров. Фанера
на окнах делала квартиру даже в ясную погоду тёмной. Поломан-
ный кран в ванной комнате, закрученный старым маминым чулком.
Вместо давно разбитой раковины стоял обыкновенный таз для варки
варенья, который не всегда успевали выливать в унитаз, так как он
уже был полон набранной грязной воды и достаточно тяжёл. Так что
успевал тот, кто умывался первым или же вторым, а что же с унита-
зом? Вечно забитый нечистотами и протекал после каждого слива
так, что в туалете всегда стояла вода. Поломанный сливной бачок,
даже цепь сливная сорвана. Грязные стены кухни и пожелтевший по-
толок ещё от той старой печи, что у нас была, когда мы только въеха-
ли в эту квартиру. Печь уже давно убрали, установили газ, а сделать
ремонт в квартире было просто невозможно. Даже туалет у нас был
вместо раковины... Так мы жили очень долго, до тех пор, пока папа
не стал работать в строительной организации. Но, несмотря на всё,
мы любили отца и с любовью относились к нему, хотя по нему было
видно, что он даже гвоздя не мог забить... Он нас возил на субботу
и воскресенье к бабушке Кате. Она ещё больше стала уделять нам
внимание, когда Иван был в армии.
   Я всегда почему-то вспоминаю тот день, когда Ивана забирали в
армию. Бабушка Катя очень готовилась, и я уже могла кое в чём ей
помочь. Она решила сделать ему проводы и всё готовила, как обычно
на праздник. Накрыла большой стол во всю комнату с любимыми пи-
рожками с разными начинками, особенно с сухофруктами, которые
просто таяли во рту, холодец, рыба, мясо, много ещё чего... Украше-
ние стола – гармошка и русские песни, танцы. Я смотрела и радова-
лась, потому что мне нравились русские танцы, весёлые, озорные, а
особенно продолжительное застолье со звонкими казачьими голоса-
ми: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня».
Точных слов не помню, только помню до сих пор голоса бабушки
Кати, моего отца, Гаврила, а также много русских, а может быть, и
казаков, живущих в то время в бараке, собирающихся всегда вместе
за столом не только выпить, а излить душу свою в песнях о родине, о
крае, откуда они были родом, в сердцах запомнивших родные места,
места, где прошло их детство, где они были подростками, где была
их Родина.
     Я часто даже сейчас думаю: а что такое родина? Это тот Совет-
ский Союз, который тогда объединял? Нет, это именно то место, где
ты родился, где прошло твоё детство, где каждая мелочь стоит у тебя
перед глазами как воспоминание, и ты любишь её, потому что она
просто есть!
   Пение продолжалось достаточно долго в виде концерта, одна пес-
ня лучше другой. Я помню, не раз они заставляли меня прочитать
стихотворения. Я стояла маленькая впереди, а позади меня стояла
моя сестра Людмила, протянув руки вперёд меня и показывая всё
руками. «Басня Крылова... – начинала я. – Вороне где-то Бог послал
кусочек сыра...» Застолье скоро оборвалось. «Уже пора...» – кто-то
сказал. Все вышли во двор с музыкой и танцами. Помню, Иван по-
садил меня на плечи, и до конца барачного двора прямо до ворот
я сидела на его широких плечах и наблюдала за всеми. Начали со-
бираться и другие призывники, и уже пошли в пляс знакомые мне
грузинские танцы. Танцевали уже прямо на улице Ватутина, пошли
известные всем кавказские танцы «Шалахо», было очень весело. Но
для бабушки Кати не было веселья, я видела, как она украдкой вы-
тирает слёзы маленьким платочком. В то время я не могла понять,
как тяжело расставаться на три года со своим любимым человеком,
которого вырастила, воспитала, которому отдала всю любовь. Меня
Иван опустил на тротуар, и я постаралась запомнить его таким, ка-
кой он был в то время.
    Он был в чёрной кепке с козырьком. Кучерявые чёрные волосы
выбивались, из-под козырька виднелись чёрные, как два ястреба,
пушистые брови, тёмно-коричневые глаза, курносый нос (он его не
портил), прямой подбородок и две ямочки на щеках, точно как у ба-
бушки Кати. Очень высокий, широкоплечий молодой казак, покорив-
ший многих девочек этого барака. У него уже была невеста, бабушка
Катя говорила, что она живёт в первом пролёте барака, и что когда
он приедет, то женится на ней. Её звали Алёной. Она тоже присут-
ствовала на проводах моего двоюродного брата. Она была красивой
девушкой с очень красивой улыбкой, училась в одиннадцатом клас-
се. Он подошёл к ней, взял её за руки, и так они пошли впереди всех
провожающих до выхода на центральную улицу из барака, где уже
стояла грузовая машина, куда забирались только призывники и их
родители. Я заметила, с какой лёгкостью забрался туда Иван, а также
бабушка Катя, вытирая свои маленькие глазки белым шёлковым пла-
точком, Гаврил и даже мой отец. Машина завелась и стала отъезжать,
а во дворе музыка и танцы гремели до самого вечера. Только мы лег-
ли спать, как вошёл мой отец, затем Гаврил и бабушка Катя, говоря:
«Проводили, и слава Богу! Говорят, будет служить в Симферополе».

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 10. «Первые весточки»


На следующий день ранним утром мама нас отвезла домой, а
отец сразу с проводов пошёл на работу. Так как я опаздывала в шко-
лу, я не зашла за Лили. Придя в школу, я столкнулась с Валерой и
сразу же заметила, что он был не в настроении. Заметив Лили, я по-
дошла к ней. Отношения с Валерой в дружбе у нас постепенно раз-
валивались. Он замкнулся в себе. Когда Наташа уехала в Москву, нам
сказали, что он тоже уехал учиться в Москву. Мы так больше его и не
видели, хотя мы вместе несколько лет дружили – я, он и Лили, кото-
рая даже сейчас испытывала что-то необъяснимое к нему, но никогда
вслух, даже мне, не говорила. Потом дошли до нас слухи, что Валера
поступил в Суворовское училище в Москве. А о дружбе с Наташей,
и как сложилась в дальнейшем его судьба, неизвестно.
    Школьный день пробежал очень быстро, и после учёбы я напра-
вилась, как всегда, к Лили домой. У неё был дома отец. Он всегда
был рад, когда я приходила, и спросил, не хочу ли я летом в свобод-
ное время подработать у них в цеху – делать платочки. Конечно, я
согласилась. Тем более, что я уже строила большие планы на эти
небольшие в то время копейки. Новый наряд, купленный за мои за-
работанные деньги, – платье и туфельки – мне очень подошёл. Тем
более, всё-таки природа давала о себе знать: я стала постепенно
округляться в женских чертах, грудь стала расти, появились первые
волосы... там, где появляются в юношеском возрасте. Так я несколь-
ко раз уже примеряла мой наряд и смотрела на себя, молодого под-
ростка, который уже твёрдо стоит на ногах.
     Вспоминала прошлогоднюю встречу Нового года, который я
встречала у Лили дома: всё торжественно, все сидели за столом, на-
крытым белой скатертью, бокалы с шампанским, новые новогодние
блюда, о которых я только слышала, красивая посуда за столом, все
красиво одеты. Как по телевизору в картинах, тогда подумала я, пото-
му что всего этого не видела у себя дома, не было той тёплой семей-
ной обстановки, которая бы возвышала. Я старалась уловить каждое
движение, каждый тост, сказанный её отцом за столом. Такого я не
видела за казачьим застольем. Да, я слышала прекрасное пение, а это
для меня совсем другое. Я старалась понять и расшифровать каждое
слово потом в отдельности, думая о том, как красиво он их произно-
сит. Новогодняя закуска многообразна в грузинском застолье и очень
вкусная, но у них были добавлены своеобразные блюда, сделанные
для Нового года. Мне очень понравилось одно блюдо: в капустный
лист, как в голубцах, завёрнута начинка – разное зерно, жареный лук
и кишмиш... Не знаю точно, но, видно, изюм. Я, видно, их переела, и
у меня была даже отрыжка. Мне постелили вместе с Лили, а я долго
не смогла заснуть, думая о нашей семье. Неужели мы чем-то про-
винились, что не имели таких тёплых отношений у себя дома, мы
никогда не справляли Новый год и другие праздники дома. Утром
Лили проводила меня прямо к подъезду, а так не хотелось мне рас-
ставаться с ней, зная, что у нас не будет ничего особенного за столом.
Стесняясь, я даже ей не предложила зайти к нам домой...
Как обычно дома, единственное, что меня порадовало – ёлочные
билеты во Дворец спорта и в разные дворцы в большом количестве.
Наверное, папа принёс с работы. Я уже строила планы со своей под-
ружкой обойти всё. Я была счастлива, что она у меня есть, и мне
ничего не надо было.
    После зимних каникул снова школа, опять учёба, которая у нас
забирала очень много времени, чтобы нормально перейти в 9 класс.
В марте подошла ко мне Паша Александровна и сказала, чтобы я
не готовилась к принятию меня в комсомол из-за национальности
моей мамы. Я тогда вспомнила, что, может, из-за этого и не приняли
меня в пионеры? Значит, там был другой мотив, а я несколько лет
ненавидела мою учительницу начальных классов. Но сейчас я про-
сто отнеслась к этому вопросу, потому что, во-первых, очень любила
своего педагога, она была очень душевный человек, а во-вторых, у
нас не все хотели вступать в комсомол в то время, а многие даже не
носили значок. Но меня кольнули, будто морозом по коже, так как
затронули национальный вопрос. Я ещё очень далека была от поли-
тики в те года, как бы летала ещё в детских рассуждениях, которые
в те минуты остановили меня у пропасти. Я понимала, что я просто
не тот человек, я просто другая, я должна быть сильной. Я должна
показать, кто я такая, и стала всеми силами налегать на учёбу, много
читать о политике и национальном вопросе.
   Английский язык мне не удавался, с произношением я просто не
могла справиться самостоятельно. Я впервые попросила свою маму,
чтобы она наняла мне педагога по английскому языку. А может, я
свою учительницу сразу невзлюбила, так как она очень была похожа
на учительницу начальных классов, такая же шестимесячная завив-
ка, и хромала вечно, опираясь на палочку, пристукивала, как будто
бы назло. Но она беспощадно ставила всем подряд двойки, даже от-
личникам, портила им аттестат.
    Только думала о том, чем я отличаюсь от тех учеников, которых
не приняли в комсомол? Ничем, многие учились плохо, потому и не
приняли их. Но у меня это была первая, а может, вторая ласточка на-
ционального вопроса, который стал уже с молодости разрывать моё
сердце.
   Время бежало быстро. Я перешла в 9 класс. Лили уехала в Ереван
к сестре на летние каникулы, так как та поехала поступать туда в ме-
дицинский институт. Я практически осталась одна. И нас втроём от-
правляют в пионерский лагерь «Поладаури». Автобус уже выехал за
город. Эта прекрасная природа меня завлекала. Я смотрела на небо,
деревья, склоны гор и всё время думала: «Всё-таки как красиво всё
вокруг! И хочется в душе иметь такую красоту, которую ты только
окидываешь своим взором». Так и хочется высунуть руки и притро-
нуться к бархатным елям и кустарникам или же веткам, которые из-
за близкого прикосновения с автобусом бьют по стеклу, и ты маши-
нально отворачиваешь голову, думаешь – сейчас попадёт и по твоему
лицу. Конечно, я уже вышла из возраста, чтобы ехать в пионерский
лагерь, но я очень любила своих братьев, а они у нас были озорны-
ми, я, просто заботясь о них, поехала тоже. Меня, как уже большую,
определили в первый отряд, а братьев во второй.
     Всё знакомо, много прошлогодних детей. Мне скоро почти пят-
надцать, но никто не задел моё девичье сердце. Много я слышала
уже про любовь и детское ещё дыхание влюблённости. Меня же всё
это раздражало. Я всё думала: неужели я некрасива и на меня никто
не обращает внимания? Хотя когда я смотрела на себя, то была про-
сто красавица, похожая на Золушку с картины, которую так часто
видела по телевизору. В последнее время я очень вытянулась. Если в
прошлом году по физкультуре по росту на линейке была последней,
то в этом году стала второй. Занятия в спорте обтесали мою фигуру:
стройность, упругость, вытянутая шея. Прекрасные густые светло-
русые, волнистые длинные волосы с чёлкой на большом лбу, чёр-
ные брови и чёрные длинные ресницы прикрывали всегда не очень
широко раскрытые миндалевидные глаза светло-коричневого цвета,
с попаданием луча светившиеся янтарём. Губки маленькие, вечно
улыбающиеся, несмотря на то, что и незачем, показывая превосход-
ную белизну красивых белых зубов. Кожу можно сравнить с парным
молоком, нежная розовинка на щеках, тонкая талия и бёдра уже ста-
ли прорисовываться в грушеобразную форму, а грудь за последние
полгода выросла до второго размера в виде колокольчиков, неодно-
кратно привлекая внимание даже женщин в наших серных банях.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 11. «Кавказский обряд»

 

     В то время я почему-то стеснялась своего лба. Мне казался он
большим, потому, наверное, я обрезала чёлку, то и дело поправляла её,
чтобы она полностью прикрывала лоб. Жизнь в пионерлагере прохо-
дила как обычно. Я постоянно была около своих братьев и, как орлица,
вечно хотела их прикрыть своими крыльями. Через неделю провели
соревнования по спортивной атлетике. Первым был бег – длинные
дистанции. Конечно, я справилась лучше всех, потому что мои спор-
тивные данные не подвели, и я заняла первое место. Ко мне подошёл
пионервожатый, похвалил и сказал, что думал, что я буду поправлять
чёлку. Не знаю, пошутил он или нет, но после этого я полностью пере-
стала её поправлять на людях. Но мне не понравилось, как он на меня
смотрел: не так, как на ребёнка. Через несколько минут я вообще за-
была о нём. Я просто была ребёнком, а он житель Болниси и, как мне
говорили, студент второго курса педагогического института города
Баку. Он был азербайджанцем, но чисто говорил по-русски.
      Так как ко мне уже относились по-взрослому, мне же в ноябре
должно было исполниться пятнадцать лет, я часто помогала в пионер-
лагере, была активистка, и меня часто назначали помощницей пи-
онервожатых. Помню все походы, но почему-то запомнилась одна
экскурсия в горы к речке. Несколько отрядов на автобусах повезли
к маленькой небыстрой речке. По дороге я всё любовалась богатой
грузинской природой. Когда подъехали и остановились у поляны, я
сразу глазами стала искать своих братьев. Я не была им матерью, но
такая привязанность бывает только материнская, я каждую минуту
наблюдала за тем, что они делают, как бы контролируя их.
     Ко мне подошёл старший преподаватель. Он предложил удочку,
вернее не удочку, а леску с крючком. Я привязала её к ветке и стала
ловить рыбок. Это зрелище запомнила я на всю жизнь. Леску с чер-
вячком опускала ближе к камню и ждала. Как только из-под камня
выплывет рыбка к удочке, я её поднимала наверх. Так я поймала во-
семнадцать маленьких рыбок, сереньких, а на голове узор в виде ко-
роны. Я была счастлива, что у меня получается, но постоянно заме-
чала взгляд постороннего человека на себе. Это был пионервожатый
со второго отряда. Я не понимала, зачем он так смотрит, относила к
тому, что, возможно, он боится, чтобы я не поскользнулась с камня и
не упала в достаточно быструю речку. Он, наверно, был старше меня
на три года, а в то время я считала: как много – три года! – потому что
сестра была старше на четыре и у нас были разные с ней интересы.
     Я всегда хотела учиться, не по годам, вечно завидовала детям,
которые постарше. Если, к примеру, я была в первом классе – всег-
да хотелось мне учиться в третьем, а когда я училась в восьмом –
хотелось в десятом. У меня было какое-то необъяснимое желание
вырасти поскорее, как будто за мной кто-то гнался. После похода я
постоянно уже замечала пронзительный взгляд на себе. Пионерво-
жатый сразу заметил, что ко мне не приезжала мать или родители
навестить, и часто передавал вкусные фрукты через моих подру-
жек в большом количестве на всех, говоря, что у них в Болниси
большой дом и там много фруктовых деревьев. Но мне он совсем
не нравился. Он был высокого роста, как мой племянник Иван,
смуглый, с большим носом, с глазами навыкате, и вообще – его я
воспринимала как пионервожатого и только. Я ещё была мала, ещё
девчонка, у меня ещё мысли плавали в детских рассуждениях. И
если вместе с девочками я кушала его фрукты, то списывала на то,
что он был просто пионервожатый, заботящийся о нас, так как я
была сестрой братьев из его отряда.
   В один из воскресных дней он подошёл ко мне и попросил меня
отнести кувшин воды, показывая деревянный столик, за которым
сидели несколько мужчин и одна женщина. Конечно, я согласилась
и отнесла. Только меня очень удивили за столом разные вопросы,
знакомства. Сразу женщина представилась, сказав, что она препо-
даватель русского языка в Болниси, и много чего-то начала рассказы-
вать. Я не могла быстро уйти, выслушивала не интересующий меня
разговор, а на следующий день узнала, что это его родня, его мама.
Про себя подумала: зачем именно меня он послал? Он же мог с во-
дой послать и моих братьев, или же сам мог отнести. Видно, я его
родителям понравилась, и, уже не скрывая, он шутил при всех, что
я его невеста. Конечно, меня раздражало всё, и когда девочки что-то
спрашивали, я отнекивалась, думая о том, как мог он меня называть
невестой, когда он мне не нравился. Я вспоминала тогда, как многие
мальчики нашего класса так же смотрели на меня, даже сосед Васька
с первого этажа или Валерка с пятого, но никто никогда мне ничего
не говорил. Может, стеснялись, а может, я себя вела так отталкива-
юще, что они только смотрели, а тут какой-то, даже не симпатичный
мне, уже называет невестой. Его внешность, особенно орлиный нос,
меня полностью раздражала. Не хотела я думать о нём, и не такого я
представляла себе жениха, ведь мой отец был красивый мужчина и
родня вся красивая. Я представляла, что у меня должен обязательно
быть красивый жених. Так, наверное, представляет каждая девуш-
ка, во всяком случае, мечтает. Многие девочки любили находиться в
обществе мальчишек, я же совсем наоборот. Может, я их стеснялась,
потому что выросла со своими братьями-ровесниками. Мне просто
ещё никто не нравился, чтобы думать о дружбе с мальчиками.
     Через неделю в воскресенье на линейке нас поздравили с окон-
чанием пребывания в пионерлагере и объявили, что в два часа подъ-
едут два автобуса и повезут в Тбилиси. Я была очень рада, потому
что он уже ходил по пятам и не давал мне даже поговорить с кем-то
из ребят нашего отряда. Я чувствовала уже ненависть к нему, по-
бежала в палату, чтобы собраться. Я была вместе с братом Влади-
миром. Он часто помогал мне упаковывать чемоданы. По дороге нас
останавливает пионервожатый, отправляя брата по какому-то делу,
а сам, идя со мной рядом, объясняется в любви. Конечно, мне было
приятно слышать такие слова, ведь я ещё никого не любила, никто
не объяснялся мне в любви. Но то, что он сказал, меня очень насто-
рожило. Он сказал, что он пионервожатый и на территории лагеря
он не посмел меня обидеть. Но если я не соглашусь дружить с ним,
он меня просто по дороге домой в Тбилиси, когда будет проезжать
через Болниси, украдёт, остановив автобус. Я знала, что они могут
так сделать, ведь меня мама часто предупреждала, чтобы я одна или
даже с подругой не ездила на фуникулёре или в Ботанический сад,
Черепашье озеро, и я точно это предписание выполняла. Но здесь я
испугалась. Неужели он меня снимет с автобуса, когда к нему у меня
даже не было привязанности? Я испугалась, посмотрев в его глаза,
которые были наполнены слезами. Ему, видно, было тяжело, что я
уезжаю. Я тогда не понимала, что такое любовь. В душе мне было
смешно: как у такого взрослого человека слёзы на глазах?! Так вме-
сте мы дошли до наших палат, он вошёл в мужскую, а я в женскую.
   Собралась я очень быстро, и что было собирать? Внизу уже стоя-
ли мои братья с двумя чемоданами и с большим целлофановым меш-
ком собранного кизила (фрукт наподобие вишни с продолговатой
косточкой). Я обрадовалась, подумав: на варенье или же на компот
собрали мои братья. Я присоединилась к ним. Постепенно нас ста-
новилось больше, и мы стали похожи на людей на вокзале – каждый
с чемоданом или со своей авоськой. Автобус подкатил к нам. Вышел
толстенький водитель лет сорока, но уже с сединой в волосах, назвал
мою фамилию. Когда я отозвалась, то он достал с сидения цветы и
коробку конфет, дал мне, сказав: «Тебе передал твой отец». Я не пом-
ню, чтобы отец мне цветы когда-нибудь дарил, но конфеты мы бы-
стро все расхватали, а цветы я забрала в автобус. Меня ещё больше
страх охватил за дальнейшую мою судьбу. Страх быть похищенной


Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 12. «О, как красив цветок, что есть во мне!»


   Автобус тронулся. Я немного успокоилась, но всё время смотрела
в окно: нет ли за автобусом хвоста. Когда совсем успокоилась, на-
чала опять охватывать глазами замечательную природу моего края,
любимой Грузии. Не могу равнодушно, с безразличием смотреть на
природу. Мне надо видеть всё. Так, за наблюдениями, сморил меня
сон, и я заснула. Рядом со мной также спал Сашка, мой брат. Как
вдруг резкий рывок остановил наш автобус. Я посмотрела в окно –
первый автобус уже вдалеке. Я увидела нашего пионервожатого, ко-
торый с двумя большими корзинами фруктов входил в наш автобус.
Впереди сидел мой брат Владимир. Вожатый поставил корзины на
пол, сказав, что его мама передала, и быстро вышел из автобуса. Вы
бы видели меня, как я испугалась, потому что через несколько минут
я увидела табличку «Болниси», но автобус быстро нёс нас дальше и
дальше. Я, уже полностью успокоившись, снова заснула.
    Автобус подкатил уже к дому. Мама нас ждала, что-то вкуснень-
кое уже приготовила, но я в памяти держу только то, что из приве-
зённого кизила она сварила кисель – очень вкусный, – и мы, наверно,
были ещё всё-таки детьми: начали стреляться косточками. Всё было
облито киселём, несмотря на то, что только выкупались в ванной.
Пришлось снова купаться.
    Я так мечтала скорее увидеть свою подружку – оделась – и уже во
дворе. Какая красота! Всё в асфальте, нет той грязи, что бывает после
каждого дождя. С такими детскими думами я и не заметила, как подо-
шла до калитки Лили, но она была заперта. Они никогда не закрыва-
ли её, когда были дома. Я с неохотой возвратилась домой. До начала
школы оставалось восемь дней, я просто не знала, куда себя деть.
В воскресенье ко мне пришла девочка с пионерлагеря, очень не-
ожиданная гостья для меня, потому что в этом потоке я ни с кем
особенно не дружила, может, я была взрослее их всех, а может, не
нашла, с кем дружить. А она вообще была со второго отряда. Я по-
думала: может, из-за моего брата? Она настойчиво просила меня
пойти в кино, но я была однолюбка и не хотела с кем-то другим идти
в кино, ведь у меня есть подруга, которая скоро приедет, и мы по-
смотрим ту картину, что она хвалит. Я всё отнекивалась, чтобы она
мне не предлагала. Уходя, она попросила её проводить до остановки.
Мне было стыдно отказаться, я переоделась, и мы вышли. Наш дом,
где я жила, был пятиэтажный на центральной улице Шаумяна. Сама
улица – широкая посередине, трамвайные линии. Мы идём по левой
стороне улицы, как вдруг я заметила на другой стороне нашего пио-
нервожатого. Я сказала ей: «Так вот почему был твой визит ко мне».
Я удивилась, ведь никому не давала свой адрес, даже, не попрощав-
шись, быстро побежала домой. Его я долго не видела и думала, что
он полностью забыл меня и оставил в покое. Я успокоилась.
    Наступил долгожданный день первое сентября. Как мне хотелось
скорее увидеть всех, особенно мою подругу Лили, по которой я ску-
чала больше всех. Я так спешила её увидеть, что застала ещё в кро-
вати. Она быстро встала, оделась, и мы уже по улице направились в
школу. Мы шли медленно. Я ей рассказала о случившемся в пионер-
лагере, о пионервожатом, о том, как мне было скучно в пионерлаге-
ре, наверно, всему своё время. По дороге она тоже много рассказы-
вала о Ереване, и как ей там нравится, и что она обязательно тоже,
как сестра, поедет жить и учиться туда, и что себя там чувствуешь
человеком, там нет национального вопроса, тем более – они армяне с
армянской фамилией и прекрасно говорящие на родном языке. А мне
так хотелось тоже увидеть Армению, Россию, ведь я дальше Грузии
никуда не выезжала, вернее – дальше Тбилиси, а летом по пионер-
ским лагерям, где видела прекрасную природу, леса, рощи, Чёрное
море, но мне хотелось большего узнать, увидеть.
      Мы не заметили, как подошли к школе. Наших одноклассников
ещё не было. Школа была пуста. Обычно во дворе было много уче-
ников, там большой двор, и мы перед уроками делали зарядку. Но
нам не нужна была зарядка, так как наши дома были достаточно да-
леки от школы, и пройтись утром – та же самая зарядка. Но я любила
делать её в школе, потому что была по натуре спортивная девочка,
но, самое главное, на линейке и зарядке ты видишься не только со
своими школьниками, ты видишь всю школу первой смены. А там и
старшие классы. Как я завидовала тем, кто уже кончал школу! Сбо-
ку около забора были лавочки, и у нас уже была своя любимая. Мы
направились к ней. Подруга рассказывала с такой внимательностью
про Армению и желание поскорее уехать, я же думала о себе: а где
же моя Родина, которая меня примет как родную, учитывая отца –
русского, а мать – еврейку. Я даже никогда не думала двигаться с ме-
ста, хотя видела с возрастом, как национальный вопрос постепенно
всплывает по отношению ко мне – у педагогов или даже однокласс-
ников. Если на меня не обращали внимание мальчики, то, наверно
потому, что национальность не подходила. Многих девочек из наше-
го класса я видела в кино с парнями, тем более кинотеатр «Исани»
был недалеко от дома и школы. Я много думала на эту тему, и мне
так хотелось, чтоб хотя бы кто-то не полюбил, а просто посмотрел
на меня, как на девушку.
       Любовь к Грузии у меня зарождалась с детства. Мне не нрави-
лось говорить плохо о ней, и почему-то плохо думала о них, но Лили
я понимала, может, потому, что она была моя подруга. Мы так раз-
говорились, что даже не заметили, как двор наполнился школьника-
ми и даже начались физкультурные упражнения. Мы быстро стали в
строй, но почему на меня так смотрят, особенно уставившиеся маль-
чишки, я не понимала. Стала одёргивать свою форму и белый фар-
тук. Когда зарядка закончилась, я попросила Лили пойти со мной в
туалет. Там было большое зеркало. Я хотела посмотреть на себя, что
у меня не так. Чтоб сказать – косметика разлилась, – так я её даже
не употребляла, потому что у меня были чёрные брови и ресницы и
даже губы всегда красные. Меня даже один раз на уроке спросили:
«Ты губы накрасила?» Потом тысячу раз извинялись.
    Как будто впервые увидела себя. Там стояла вполне сформировав-
шаяся девушка, очень хорошо сложенная и от недавней физкультуры
пылали яркой красной краской щёки. Я не понимала, что это я. Толь-
ко слышались знакомые фразы учителя по физкультуре в микрофон
– «налево», «направо», «голову наклоните вперёд» – и виделись при-
стальные взгляды мальчишек. Мы вошли в класс. Я обратила внима-
ние, что Валеры уже не было. Он уехал за Наташей в Москву. Осталь-
ные были все. Я опять стала замечать на себе глаза одноклассников,
конечно, я за лето больше вытянулась, округлилась грудь, стала боль-
шей по сравнению с прошлым годом. При очень узкой талии – высо-
кий рост и маленький вес. Я чувствовала себя уже барышней, появи-
лась попочка и даже ляжки, которых я никогда не имела из-за спорта.
Даже Лили и та не выдержала, сказав мне комплименты, что я за лето
очень изменилась: из безобразного гусёнка стала красивым лебедем.
Я не обиделась на неё, понимала, что она шутит, но сама уже стала
обращать на себя внимание. Если раньше завязывала сзади большой
бант, чёрный или белый, сейчас только распускала волосы. Мне ча-
сто говорили, что я похожа на Марину Влади, но я не знала, кто она,
пока не посмотрела кинокартину «Колдунья». На меня уже стали об-
ращать внимание и старшеклассники. Один раз, услышав сравнение
Лили про гадкого утёнка (не понимаю, почему меня так называли) и
лебедя, я радовалась тем минутам счастья, что я красива сейчас.
    Возвратившись домой, я вошла в ванную. Там висело единствен-
ное большое зеркало в доме. Я хотела рассмотреть себя получше,
почему такое удивление вызвала в школе у одноклассников. Стала
раздеваться и обнаружила, что покрылась маленькими волосиками
под мышками и даже там, где ещё не было у меня раньше. Конечно,
заметила все красивые черты, а особенно грудь, которая меня преоб-
разила, и можно было сказать, что я уже девушка. При росте 1,69 см
я имела вес 48 килограммов, но всё было на своих местах. Можно
было и влюбиться в такую девушку...
    Время бежало очень быстро, прошло уже два месяца учебы, и нас
стали готовить к праздничному параду на 7 ноября. Мы собрались
уже на стадионе, я замечала посторонние взгляды ребят на себя. Мне
все были безразличны. Я смотрела на них свысока, думала только о
том, чтобы скорее закончить школу и пойти на работу, помочь ма-
териально семье и братьям. Я никогда ни с кем не делилась, может,
Лили понимала, но я лично никогда не говорила о недостатках своей
семьи, считая, что это личное и должно остаться нетронутым. От
меня стал не отходить и наш сосед Васька, который раньше сам хо-
дил в школу и обратно, а сейчас, как прилип. Куда мы – туда и он, всё
ходил по нашим пятам. Иногда даже надоедал, ведь мы хотели про-
сто поговорить с Лилей по душам. К нам примкнула новая девочка
Света, её перевели из другого класса. Наш домашний поход уже со-
стоял из четырёх человек. Постепенно мы стали понимать друг дру-
га. Васька был комичный, и мы часто смеялись над его разговором. У
него мать была русская, а отец – грузин, жил он давно в нашем подъ-
езде, даже дружил с моими братьями, но в последнее время перестал
к нам заходить, только по дороге я могла с ним увидеться. Он был
маленького роста, белобрысый, не очень симпатичный, и вообще я
не обращала ни на кого внимание.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 13. «Первые бусинки ожерелья Жизни»


    Света, армянка по национальности, недавно перешла в нашу
школу и, оказавшись в нашем классе, стала набиваться в друзья к
Лили. Но мы так любили быть с Лили вместе, что иногда Светла-
на просто доставала своим хождением за нами по пятам. Мы ниче-
го не могли сделать. Она была новенькой в нашем классе, так и не
смогла найти себе подругу. По внешности она была обыкновенная,
ничем не смогла б привлечь, если бы только не её голос – она пре-
красно пела русские, армянские и индийские песни. Ей они больше
всех удавались. Она сидела около окна в первый день, когда пришла
в наш класс. Я запомнила её лицо, у меня хорошая зрительная па-
мять на лица. Светло-коричневые, очень кучерявые волосы, светлое
лицо, покрытое множеством родинок, длинноватый прямой нос без
горбинки с большими ноздрями, светло-коричневые глаза, густые
красивые ресницы и хаотично растущие брови, которые портили ей
лицо. Я даже в ту минуту подумала: если они такие большие, почему
она их не выдёргивает? Красивые губы, очень белые зубы и улыб-
ка создавали привлекательность. Она была небольшого роста, уже
сформировавшаяся, с большой грудью и округлённая в боках.
Она вторгалась в нашу дружбу, а мы не желали уже никого. Нам
с Лили было хорошо и не хотелось, чтоб кто-нибудь мешал. Света
часто рассказывала своё семейное положение, что у неё отец нерод-
ной, что есть ещё двое братьев от другого брака, и что ей трудно с
ними. Я не понимала её, потому что очень любила своих братьев.
Они у меня были как близкие друзья, с которыми я иногда могла
бы и поделиться. Меня стали раздражать её разговоры, но в то же
самое время было жалко её как девочку, которая не знает своего род-
ного отца. Я испытывала большую привязанность к своему родному
отцу, которого очень любила несмотря на то, что в последнее время
его ничего уже не интересовало, только выпить и буянить дома. Он
с войны пришёл уже контуженный, и ещё вдобавок его избили на
Метрострое, когда там жили. Всё это сказалось. Он становился уже
неуправляемым, но я никогда ни перед кем не хаяла своего отца или
же родителей. Я старалась за замком держать наше семейное поло-
жение. Меня удивляло то, так хорошо была Света одета, ведь я знала,
что мама её не работает. Видно, она несправедлива к родителям: что
особенного – помыла лишний раз посуду девочка почти пятнадцати
лет, а ведь я всё почти сама уже делала. Я обслуживала себя, бра-
тьев, ходила с ними на базар, готовила и никогда не наговаривала
посторонним про семью, в которой я живу. Наш очаг для всех был за-
крытая тема. Она плохо училась, часто приходила с невыполненным
домашним заданием. У них был собственный дом на Долабаурской
улице, и всегда у неё было оправдание, что помогала матери. Мне
стало её жаль. Я решила как-то ей помочь, но она, наверное, много
пропустила. Мне пришлось приходить пораньше в школу, а она про-
сто стала у меня списывать домашнее задание. Потом её мама попро-
сила меня помочь Свете по математике. Вот так незаметно она уже
полностью вторглась в нашу дружбу.
   В один день Лили подошла и сказала, что её день рождения будут
справлять в воскресенье, что из класса она пригласила меня. Но я
не выдержала так долго ждать и, как всегда, пришла на час раньше.
Стол был уже накрыт. На столе в середине был большой белый торт
со свечами. Почему-то я механически сосчитала: там было шестнад-
цать свечей. Так значит, ей шестнадцать, а я была младше и не зна-
ла. Лили была хорошо одета. Раньше я не замечала её нарядов. Она,
как и я, всегда ходила в форме. Я даже помню, что когда ходили мы
на плавание или на большой теннис, всегда она была в школьной
форме. Я знала, что у них в семье большое внимание уделяют пита-
нию, а одежде нет, но я ошиблась. Когда я ей сказала, что у неё пре-
красное платье, она открыла свой гардероб. Там было полно вещей,
и все красивые. Лили впервые мне сказала: «Я не надевала только
из-за тебя. Я думала, что тебе нравится ходить в форме». Конечно,
я любила свою форму, которую в нескольких размерах привёз отец
из Москвы, из командировок. Но сейчас они были все малы, и я до-
нашивала формы своей сестры. Форма была красиво проглажена, с
красивыми воротничками, и мне было очень комфортно в ней. Лили
рассказала, что её сестра Сусана привезла всё из Еревана. Там много
приезжих армян завозили товар из заграницы. Конечно, мне очень
понравилось всё, и я попросила, чтоб она примерила.
     Я смотрела на торт и думала, что мне тоже недавно исполнилось
пятнадцать, а никто даже не вспомнил о моём дне рождения. Мать
уже работала на двух местах. Одна работа была – старший контролёр
Метрополитена. Она уже не приходила и ночами, потому что там ме-
тро закрывалось в час. У них была комната, где можно было поспать
до пяти часов. Затем снова приступали на работу до девяти часов
утра, а утром она бежала в ресторан, там помогала на кухне. Я ино-
гда думала, откуда у неё желание работать так много? Но сейчас по-
нимаю, что с двух работ она получала копейки, и нам еле хватало на
жизнь. Отец уже полностью, мне тогда так казалось, пропивал при-
личную на то время зарплату, работая главным бухгалтером в той же
строительной компании НГЧ-4, где все прорабы рады бы угостить
за его одну подпись и получить какой-нибудь дефицитный товар со
склада.
     Зашли братья Лили. Они тоже были очень нарядными в светлых
костюмах и белых сорочках. Они как будто бы на глазах выросли в
красивых парней. Нас позвали к столу, за которым уже сидели все
нарядными. Дедушки не было за столом, он себя плохо чувствовал.
Я сразу обратила внимание на сервировку стола. Конечно, было по-
проще, чем у Наташи, даже мы имели белый фарфоровый сервиз,
который лет пять назад купила мама. У них было простенько, но зато
так всё вкусно! Опять пошли шутки, и Сусана, старшая сестра, ска-
зала: «Если бы мои братья были хотя б твои ровесники, мы были бы
счастливы иметь такую невестку». Она, конечно, шутила. За время
нашей дружбы даже взгляда не было на них как на мальчиков. Я их
считала братьями, как и своих, опекала всегда в школе. И с их сто-
роны только трудолюбие, вот что я всегда замечала. Они убирали во
дворе, а осенью убирали упавшие листья деревьев, снег зимой. Их
отец был занят, и они полностью его заменяли дома. Я не могла их
сравнить с моими братьями. Они были домашними, ухаживали за
дедушкой, могли часами сидеть возле его кровати и читать газеты на
армянском языке, а мои братья были сорванцами. Они вечно лезли не
туда, куда надо, уже самостоятельно начали выезжать на Тбилисское
море, на Черепашье озеро поплавать. Знали уже Тбилиси, как свою
ладонь, объехали все достопримечательности города, собирались в
подъезде, играли в карты и, мне кажется, уже курили, ведь тащили
сигареты у отца и даже бычки из пепельницы. Я часто боялась за
них, за то, как они себя ведут, ведь мне уже не подчинялись, отец
больной, а мама работала в две смены, то и дело говоря, что им веч-
но нужны деньги. Видно, они играли на деньги. В то время – кто их
поймёт: в дом друзей никогда они не приводили, даже те, кто раньше
приходил смотреть телевизор, и то перестали ходить к нам, тоже ку-
пили. Прожив достаточно много в этом доме, я только несколько раз
заходила к Ларисе, своей подруге по четвёртому классу.
     Я уже возвращаюсь одна домой. День рождения долго не уходил
из моей головы. Меня угнетала мысль: почему у одних должно быть
нормальное детство, а у других нет. Слёзы обиды катились, падали,
как хрустальные бусы, на пол. Я не заметила даже, как подошла к
подъезду и забежала наверх на второй этаж. Мама была дома. Она
закатила мне скандал, почему я так поздно возвратилась, испортив
мне настроение. Мне было обидно, и так со слезами я легла спать. В
нашей комнате всё без изменения. Я спала со своей старшей сестрой.
Когда мы были маленькими, то ещё ничего, терпимо, но сейчас она
мне ногами то и дело доходила до моей подушки. Я ещё долго не
могла заснуть. Поборовшись с собой – уснула, во сне видела продол-
жение сна, где я опять на дне рождения у своей прекрасной любимой
подруги... Приятные сновидения сменились чувством тревоги. О Го-
споди, лишь бы не опоздать в школу! Так я заснула крепко, что чуть
не опоздала в школу.
     Приближался Новый год. В прошлом году наши одноклассники
хорошо справили его вместе и меня стали уговаривать также, чтоб
я согласилась с ними праздновать. Конечно, должна была спросить
разрешения у мамы, потому что отец никогда не был против. Я долго
выбирала момент, когда же можно, как лучше ей сказать, что не буду
ночью дома. Она даже ругала меня за то, что я иногда задерживалась
у Лили дома, зная, что мы никуда не ходим. Зная, что Лили не будет
на Новый год в Тбилиси, я очень уговаривала свою мать разрешить
мне встречать праздник не дома. Я знала, что у нас будет встречать
Новый год моя сестра со своими одноклассниками. Они были по-
старше, и что мне с ними делать, так думала я...
    Всю организацию праздника я взяла на себя, тем более – не один
раз ходила на базар за продуктами. В то время собирали по 3 ру-
бля, но это было достаточно, спиртное не пилось, достаточно одной
бутылки шампанского на весь класс. Домой я задержалась из-за
предновогодних хлопот, а когда пришла, то увидела, что за столом
большой комнаты сидели моя сестра и четыре парня, её бывшие
одноклассники. На столе лежала развернутая книга о вкусной и здо-
ровой пище. Они что-то выбирали на закуски к Новому году. Войти
туда я постеснялась и по длинному коридору прошла на кухню, но
моему любопытству не было предела. Я тихонько на цыпочках по-
дошла к шкафу с книгами, он стоял в коридоре напротив открытой
двери в зал, так мы называли нашу единственную комнату, и, смо-
тря в стекло шкафа, стала рассматривать гостей. Я не могла оторвать
глаза. Они так интересно обсуждали, не то что с нашими однокласс-
никами. Все были высокие, широкоплечие и красивые. Моя сестра
вдруг назвала имя «Ашот» и стала обсуждать с ним то, что он дол-
жен был сделать. Он что-то записывал, а я сквозь стекло старалась
уловить все черты Ашота. В отличие от своих товарищей, он был в
шерстяном красивом модном свитере. Смотря на него, я почувство-
вала, как у меня замерло дыхание. Боялась, как бы они не обнаружи-
ли, что я подсматриваю. Сквозь стекло и зеркало изнутри я стала его
рассматривать.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 14. «Новый год»

 
"Скорей,- мы говорим,- скорей!"
И звонко в тишине холодной
захлопнулись поочередно
двенадцать маленьких дверей...
И удалившихся не жаль нам:
да позабудутся они!
Прошли те медленные дни
в однообразии печальном.
А те, другие, что вошли
в полуоткрывшиеся двери,
те не печали, не потери,
а только радость принесли.
Но светлые дары до срока
они, туманные, таят,
столпились и во мгле стоят,
нам улыбаясь издалека...

© Владимир Набоков, «Новый год»


    Я уставила в зеркало свои глаза и не могла оторвать. Смотрела
на него и не понимала: почему моё сердце так сжимается? Конечно,
все товарищи моей сестры были красивы, но почему он так меня
взволновал? Он был высокого роста, широкоплечий, очень чёрные
глаза, будто уголь, волосы жгучие, чернее ночи (тёмных волос такого
цвета я и не видела раньше), брови широкие, чёрные, срощенные на
переносице, лицо продолговатое и, мне показались, скуластое. Не-
много широкий подбородок, красивый мужской нос, большие губы
и, что особенно меня привлекло, его ровные отбеленные зубы, кра-
сивая улыбка. А в целом, если посмотреть, он мне напомнил японца
или же индейца, которых часто видела в кинокартинах. Я так долго
смотрела на него, что мне почему-то показалось, что они уходят, а я
просто приросла к стене, не могла сдвинуться с места. Моим жела-
нием было, чтоб моя сестра познакомила с ними, хотя я знала, что
она никогда не знакомила меня со своими одноклассниками. Она
думала, что я ещё ребёнок, так как всё-таки четыре года в детстве
– большая разница и разные интересы во всём. Через несколько ми-
нут все вышли в коридор. Сестра увидела меня, познакомила с ними.
Они же протянули мне руки, как взрослой. До этого никогда я не
здоровалась за руку, может, мала ещё была. Он подаёт мне руку. Я
почувствовала тепло его руки, которое пронзило меня уже до конца.
Моя дрожь выдала меня, он улыбнулся, что-то сказал, но я не слы-
шала его слов. Его тепло обжигало меня до сердца. Мне показалось,
что я влюбилась. Да, я влюбилась. Я уже не стеснялась этого слова и
даже не заметила, как они вышли из квартиры. Да, влюбилась я, до
этого ничего такого не испытывала. Меня охватило желание поско-
рее увидеться с ним. Я сравнивала своих одноклассников и никого
не смогла сравнить с ним, или моё сердце уже было заполнено им. Я
не понимала, как так можно сразу полюбить с одного раза – с одного
взгляда, с улыбки, теплоты прикосновения.
      Последние дни декабря стали для меня тянуться медленно. Я
хотела, чтобы скорее наступил Новый год, и увидеть его хотя бы
мельком. Конечно, я всё рассказала своей подруги Лили. Она была
удивлена, зная моё отношение ко всем мальчикам, которых я не под-
пускала на пушечный выстрел к себе. А тут увидела один раз – влю-
билась? А как мне уже не хотелось Новый год встречать с школьны-
ми друзьями, и как сказать им? – ведь во всём я была организатор.
Что делать, я уже не понимала. У меня раздваивалось, как посту-
пить: увидеть, возможность ощутить его хотя бы раз или же не пойти
на вечер к одноклассникам. Я очень не хотела их тоже обижать. 31
декабря – день очень волнующий. Каждый ждёт новых перемен. На
Новый год я оделась красиво. Моя сестра стала немного подбрасы-
вать одежду, привезённую из Москвы. То, что я надела, очень по-
дошло мне. В пять часов за мной зашёл наш сосед Васька, который
мне предложил с ним пойти вместе. Мне было безразлично. Лили не
было, и я согласилась. В последнее время я замечала, как он на меня
смотрит, и не только он, в компании школьного вечера было много
парней, взор которых я давно замечала на себе. Но они все мне были
безразличны, тем более – моё сердце уже было заполнено им, кото-
рого я видела только один раз и больше не увижу... Меня разрывало
на части, неужели бывает такая любовь, думала я. Никак не могла с
собою справиться, как только я вспоминала его – у меня сразу горе-
ли щёки, как будто их обдали кипятком, нервно шевелилась нижняя
губа, только прикусив её, я могла остановиться.
    Васька сразу заметил моё настроение, но когда спросил, я отве-
тила грубо. Он очень удивился, потому что никогда не замечал мо-
его грубого отношения ни к нему, ни к одноклассникам. Подумал,
что, может, что-то дома произошло, ведь только недавно я была в
хорошем настроении. Так, больше ни о чём не говоря, мы ехали в
трамвае. Я не смотрела на него, только машинально за ним вышла из
трамвая. Подошли мы к собственному дому нашей одноклассницы,
я посмотрела на стол. Конечно, разница: у моей сестры был хоро-
ший вкус, она окончила курсы кройки и шитья при доме офицеров,
модельер, а также уже была стюардессой, вылетала в разные города,
была в ресторанах. Там она видела, как накрываются столы, у неё
был больше развит кругозор, чем у нас, ещё только вылупленных из
скорлупы цыплят. Я поздоровалась со всеми. Почему-то показалось
прохладно. И правда, комната не отапливалась. Я, в квартире давно
живя, не знала, что надо ещё топить печки, но многие, проживающие
в собственных домах, по-прежнему имели печки. Чтобы поместить
большой стол, они вынесли печку, подумав, что всё равно все будут
танцевать и разогреются, но у меня был озноб – то ли от того, что там
было холодно, то ли от того, что мне хотелось обратно домой.
Уже в шесть часов вечера мы за столом. Пошли застольные то-
сты. Про грузинское застолье можно хоть книгу написать, я даже не
могла представить, что мои одноклассники, наши мальчишки, так
могут красиво говорить. Я постепенно отключаюсь и думаю только
о нём – и вдруг чувствую, как меня толкает Света. Она сидела по
правую сторону от меня. Света сказала – мол, тосты за тебя пош-
ли, а ты никакая. Я извинилась, сказала, что озябла, и мне принесли
шаль, набросили на меня. Через несколько минут начались танцы.
   Я заметила расстроенные лица многих парней, когда им отказывала
танцевать. Они не хотели просто верить, что я отказываю, потому
что знали, как я прекрасно танцую. В то время рок-н-ролл, твист,
буги-вуги – самые распространённые танцы, не говоря о вальсе и
танго, а особенно грузинские танцы. Школа танцев дала мне мно-
го в подвижности и понимании такта. Но мне было холодно, то ли
от холода, то ли от одноклассников, то ли мне так хотелось домой,
увидеть снова его. А ведь совсем недавно мне было весело в их ком-
пании. Ко мне подошла Света, удивлённая тем, что я не танцую. Я
рассказала ей подробно о нём. Она мне предложила пойти обратно,
даже захотела пойти со мной, так как знала, что я боюсь темноты
и никогда поздно не выходила из дома. Я извинилась перед одно-
классниками. Попрощавшись, мы ушли, и даже кто-то из мальчиков
проводил нас до остановки и, пока мы не сели в автобус, стоял возле
нас без куртки, мёрз.
    Дверь открыла моя сестра. Она очень обрадовалась, что я при-
шла, и потащила сразу в комнату знакомить со всеми её бывшими
одноклассниками. Затем мы прошли в ванную комнату привести
себя в порядок и вскоре без стеснения стали равноправными гостями
за столом. Нас посадили в начале стола. Есть я не хотела и не могла
оторвать от своей тарелки глаза, держа машинально в руках нож и
вилку. За столом сидело очень много друзей и подруг сестры. Я хоте-
ла поднять глаза поскорей, отыскать его, но не могла, наверное, пол-
часа даже посмотреть на присутствующих, словно пелена закрывала
мне лицо, что-то необъяснимое. Я думала, что он тоже смотрит на
меня. Мне просто было трудно поднять глаза, мне было стыдно, мне
казалось, что все знают, замечают моё волнение, и щёки стали опять
гореть от желания встретиться хотя бы глазами, на лбу появились
капельки пота, как от акробатического упражнения. Вдруг я слышу
на ухо: Света просит показать мне его, а я ещё сама не знаю, где он
сидит. Я нервно подняла глаза, посмотрев на неё, и увидела его на-
против нас с другого конца стола.
   Он был в чёрном костюме, в белоснежной рубашке и голубом гал-
стуке. Ему очень шла белая сорочка, больше, чем тот свитер, в кото-
ром я увидела его впервые. Только сейчас мне он показался смуглым,
а может, на белом фоне сорочки так выделялся цвет кожи. Я тихонько
наклонилась к Свете, сказав, что он в голубом галстуке. Все ребята
были в галстуках, а наших одноклассников я никогда не видела с гал-
стуками. Мне очень понравилось, как они все были торжественно
одеты, потому что я видела своего отца, а он галстук носил даже
дома, и мне понравилось, как были одеты девочки – с большим вку-
сом. Но парни отличались взрослостью, интеллигентностью и силь-
но отличались от моих ровесников. Когда я уходила, то не очень мог-
ла рассмотреть стол, а сейчас, подняв глаза, я стала больше и больше
удивляться способности сестры красиво накрывать на стол. Навер-
но, призвание. Неужели она тоже думает о нашей бесхозяйственной
матери, думала я. Мама в новогоднюю ночь работала в ночную сме-
ну и была выгодным работником, её ставили на все праздники, и она
была безотказна. На столе был красивый магазинный торт, но она
даже успела испечь свой коронный торт «Жозефина». Меня удивило
изобилие стола, особенно солёности – перец, джонджоли, солёный
чеснок. Мы не имели возможность всё подобное покупать, но это не
говорит о том, что я не пробовала. Конечно, я ела эти блюда у Лили,
и они мне очень нравились. Те огурцы солёные, которые часто при-
носил мой отец, были большие и невкусные. А сейчас изобилие их
так мне ударило по носу, что я протянула руку, чтобы положить себе
на тарелку, как вдруг заметила, что с другого бока сидит Миша, тоже
одноклассник сестры, который помог мне.
Не успела я даже откусить, как услышала пение. Это был он.
    Ашот пел армянскую песню, в то время очень популярную, «моя
красивая, моя красивая». Я слова понимала, тем более, что уже дав-
но дружила с Лили, у которой в доме только и разговаривали на ар-
мянском языке. Я затаила дыхание: неужели он меня заметил и поёт
только мне? А какой красивый у него голос! Сразу вспомнила свою
подругу из пионерлагеря, которая хорошо пела. Конечно, я слыша-
ла наши песни донских казаков, которые пели мой отец и бабушка
(тётя) Катя, а также слышала пение своей мамы, которая, играя на
пианино, пела много военных и послевоенных песен, но здесь со-
всем другое. Я чувствую, как будто в песне объяснение в любви мне,
так сразу становится не по себе. А затем – ещё одна песня, как жалко,
что не запомнила название, но слова немного помню. «Помнишь, ве-
чером, когда для тебя дарил цветы»... Слова меня полностью срази-
ли, ведь мне никогда никто не дарил ещё цветов, а тут в присутствии
всех такой сюрприз в песне. Я, краснея, вышла из комнаты.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 15. «Трепет и тревога первой любви»


    Я прошла на кухню. Там было всё заставлено кроватями и мебе-
лью. Сейчас я поняла, почему, когда мы вошли, наша комната пока-
залась мне большой. Я немного успокоилась и прошла по коридору
на своё место. Когда он закончил петь, то стал произносить тост за
хозяйку дома, мою сестру, которая так красиво всё оформила и при-
готовила. Я даже удивлялась: откуда у неё было такое стремление
всё сделать красиво и вкусно? Но, слушая его, в ту минуту другим
чувством думала о нём, о том, как он красиво произнёс тост, наверно,
лучше всех из друзей. Музыку долго не включали. Чувствовалось,
что гости – постарше. Тосты говорились один за другим, как и по-
лагалось на грузинском застолье. На меня никто не обращал внима-
ния, и я тихо стала пробовать всё, что приготовила моя сестра. Мне
всё показалось таким вкусным! Подумала: вот готовила б иногда для
нас, тоже было бы хорошо, – но у неё не было времени. Она работала
и упорно готовилась к экзаменам в институт, вечно была с книгой в
руках. Её упорство в учёбе иногда меня поражало. Сколько же вре-
мени она тратит на учёбу?! Правда, она часто пекла дома, и я была
счастлива в этот день. Сестра доставала кулинарную книгу, а меня
брала в помощницы, надо же было потом всё убрать. Мы считались
уже большими и сами могли себя обслуживать.
    Папа и братья Новый год справляли у бабушки Кати, и нам никто
не мог помешать, тосты продолжались. Голос Ашота ещё звенел в
моих ушах. В те минуты я думала, что хорошо поющие люди обла-
дают даром от природы и надо любить их уже только за прекрасный
голос. Это люди с большой буквы и должны только разрабатывать
свой голос, чтобы петь, петь, чтобы своим голосом заставлять лю-
бить себя, просто любить себя. Так и получилось: после его пения я
не смогла оторвать от него глаза, я его любила и не стеснялась этого
слова. А кто же не знает, что такое первая юношеская любовь? Лю-
бовь в этом возрасте часто слепа и делает глупости.
      Включили музыку. Все вышли танцевать быстрый танец рок-н-
ролл. Такие все взрослые, на три или четыре года старше меня, так
красиво танцуют, а я никаких подробностей о них не знала. Возникло
желание потанцевать, показать себя, как я красиво танцую, но Лили
не было, а Света ещё не могла танцевать такие танцы. Мы продолжа-
ли сидеть за столом и наблюдать, как красиво танцуют взрослые. О
Господи, как я хотела узнать подробности о нём, о его родителях, где
он живёт, хотя раньше я слышала, что они все живут на Bоронцове.
«Чугурети» – так назывался тот район, потому что из-за немецкого
языка сестра попала в 33 школу, которая находилась в том районе.
Наверно, все они давно окончили школу, так думала я. Конечно, где
район находился, я приблизительно знала, потому что ездила туда
на большой теннис, он размещался как раз по другую сторону боль-
шой реки Куры. Это красивый, старинный, со множеством старых
собственных дворов и домов, квартал города. Это где-то середина
нашего прекрасного города Тбилиси. Немножко выше там находи-
лась площадь Ленина, но я ещё не была в этом районе. Тогда я стала
перебирать: а где же я вообще была? Мало где. Хотя наша мать и
была бесхозяйственной женщиной, но она очень строго относилась
к нам, особенно к девочкам, и мы не раз от неё получали взбучку. Я
очень много чего не видела.
    Так я думала про себя, как вдруг ко мне подошёл одноклассник
сестры, позже я узнала, что его звали Миша, и пригласил меня на
танец. Мне не хотелось с ним танцевать, совсем не хотелось ни с
кем танцевать. Я ждала, что, может, Ашот пригласит меня на танец.
Уже звенела спокойная музыка. А как мне хотелось с Ашотом по-
танцевать! Конечно, я отказала Мише. Я посмотрела на танцующих
девочек: все были в туфельках на каблучках, что уже им придава-
ло стройность. Особенно я наблюдала за ним, как он танцует. Мне
показалось, что очень хорошо. Я стала обращать внимание на все
детали: заметила новые чёрные туфли, даже подумала, что большо-
го размера, сравнивая с размером обуви своего отца, белоснежные
носочки выглядывали из-под чёрных брюк. Он танцевал прекрасно.
Мне показалось, что он готовился к Новому году. Он почти не садил-
ся, всё время танцевал разные танцы. Мне почему-то казалось, что
танцует он лучше всех, может, потому, что он мне нравится. А он не
приглашает... Ах, как хотелось мне с ним потанцевать! О Господи,
хоть бы он меня пригласил, так я просила у Бога. Танец за танцем
он менял партнёрш, они прямо летали в его объятиях. Остановили
музыку. Всех пригласили за стол. Конечно, я была расстроена, что ни
разу не потанцевала. Свету приглашал постоянно Миша. Видя, что я
ему отказала, больше не решался приглашать.
      Все уже за столом. Тосты продолжаются. Я видела, что это со-
всем не наши мальчишки. Они пили вино, и достаточно много, за
каждым тостом, до конца. Многие пели в этот вечер, но только его
голос весь вечер звенел у меня в ушах. Может, потому, что он уже
любим мною. Очередной тост за братьев и сестёр, конечно же, за
меня, и мне пришлось подняться. Я стеснялась. Сердце стало биться
так сильно, что я невольно взялась левой рукой за скамейку. Я слы-
шала каждого с удивлением. Как они красиво говорят тосты! Я, ко-
нечно, слышала, что грузинское застолье прекрасно разнообразием
тостов. Но здесь я оказалась впервые, когда наяву слышала, как они
говорят, и мне тоже. Ашот тоже высказал пожелание тостом, а потом
запел. Мне казались такими красивыми слова в ту минуту! Я думала,
что он только сейчас мне её сочинил. Я не знала, что это старинная
песня, просто не слышала раньше ни от кого. Слов песни подробно
я не помню, но кое-что вспомнила: «Помнишь, вечером, когда нас
свела с тобой судьба». И так красиво он её исполнил, что у меня
чуть слёзы не появились на глазах. А конец песни меня просто убил:
«Милая, без тебя я не смогу прожить и дня». Меня просто влекло к
нему после таких слов. Я перестала чувствовать, что я дышу, мне ка-
залось, что он тоже меня любит, и эта песня – признание в любви, но
не может выдать себя из-за своей застенчивости, или считает меня
ребёнком, или же стесняется моей сестры, которую, как я уже поня-
ла, все уважали. Опять музыка, опять тосты, песни. Мне так понра-
вилось, как они проводят время... Я, конечно, скучала, не танцевала,
но мне нравилось на них смотреть.
      Когда мы сели за стол, конечно, был тост за друзей, и так как
Света была моей подругой, то выпили за её здоровье. Вновь тосты
и песни, а в ответ ты тоже должна спеть или же ответить стихом. Я,
конечно, выбрала стих, потому что знала много запомнившихся сти-
хотворений Есенина и Твардовского. Я прочла стихотворение Есени-
на, а Света спела. Я знала, что она хорошо поёт, а тут, в приподнятом
настроении, она спела даже две песни – одну индийскую, а вторую
армянскую – про гвоздики, на армянском языке. Я знала эту песню
наизусть, мы часто пели её у Лили дома, и мне очень нравилось, как
её пела Сусана, сестра Лили. Но здесь я услышала прекрасный голос
Светы и восхитительное исполнение. Эта песня была очень популяр-
ная, и её знали все. Многие подпели, дополнили, и получилось зву-
чание в виде хора. Застолье перешло снова в танцы. Я увидела, как
он подходит к нам и приглашает Свету на танец. Конечно, она была
намного крупнее и выглядела старше. У неё была большая грудь, и
это очень делало её взрослой. Я стояла и завидовала, как Света тан-
цует с ним. Он что-то говорит ей на ухо, потому что музыка мешала
разговаривать, а у меня тряслись колени. Неужели он что-то расспра-
шивает обо мне?
     Он постоянно приглашал только её. Светлана танцевала весь ве-
чер с Ашотом, а я завидовала. В ней не было привлекательности, она
была средняя, обыкновенная, неужели ему понравилось её пение, её
голос, а может, он специально не приглашал меня, чтобы заставить
себя ревновать... У Светы нос был большим, и сильно кучерявые во-
лосы хаотично торчали вверх. Я стояла и думала о подруге Лили.
Если бы она была здесь, я могла бы с ней поделиться, ведь я не дели-
лась никогда со своей мамой и даже с сестрой. Ей вечно было не до
меня. Учёба и работа у сестры забирали время полностью. Конечно,
я делилась со своими братьями, но не в таком вопросе. Они стали
уже большие и шкодливые. После каждого танца я думала: может,
он наконец пригласит и меня? Но этого не произошло. Уже почти
рассветало. Все стали расходиться. Света тоже попрощалась, и Ашот
вызвался её проводить. Они оделись, я только заметила, какое у него
красивое пальто и шарф. Они, хлопнув дверью, вышли, а я минут
пять думала о них, о себе и о плохом финале вечера Нового года, на
который столько имела надежд.
       Все разошлись. Несколько оставшихся парней помогли нам по-
ставить обратно кровати и разобрать стол. Среди них был Миша. Он
так хотел завязать разговор, но, увидев моё плохое настроение, боль-
ше не старался. На уборку мы потратили ещё часа два, надо было
же всё перемыть. Я не оставила свою сестру одну, пока всё не почи-
стили. Дома наших братьев не было, и мы растянулись каждая на от-
дельной кровати. Я подумала: как хорошо спать отдельно, никто тебе
не тычет в лицо ногами, как вы уже знаете, мы спали с сестрой всег-
да валетом. Так, c грустью, я встретила первое число Нового года.
Проспала я до двенадцати часов дня после тяжёлой ночи, потому что
впервые не спала ночью, ведь мама меня поздно не отпускала никог-
да, даже на школьные сборы. B последнее время даже и не знаю, как
меня отпустили до одиннадцати часов на Новый год. Может, потому,
что уже чувствовали – я большая, самостоятельная, себе на уме и
никогда не допущу ошибку, о которой буду жалеть всю жизнь. Они
просто мне доверяли.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 16. «Вечернее кино»



   Я лежала, долго не могла подняться, меня тревожили думы о вче-
рашнем новогоднем вечере и про то, что он всё-таки пошёл её про-
вожать. А может, он просто ради приличия пошёл проводить, а там
постоянно расспрашивал обо мне? Я уже нервничала. В то время те-
лефон был не в каждом доме, а мне так хотелось узнать все подроб-
ности! Меня одолевал страх: а вдруг он влюбился в неё, ведь любовь
зла... Я постоянно отбрасывала эти мысли. Подруга Лили ещё была
в Ереване на каникулах, и мне не с кем было поделиться. Нехотя я
поднялась с постели. У меня была привычка – утром подойти к окну.
Оно выходило на улицу Шаумяна, а сейчас её называют проспектом,
там было пустынно, но даже те, кто и проходил, так доброжелатель-
но здоровались друг с другом, передавая сладкую конфетку в краси-
вом фантике. Мне нравился такой обычай – чтобы сладко встретить
Новый год. Наблюдая за прохожими, я немного отвлеклась.
    Звонят в дверь. В дверях стоит Света. Она была в таком при-
поднятом настроении, красиво одета, даже немного подвела глаза
и намазала ресницы тушью. Я никогда не замечала, чтобы она упо-
требляла косметику. Правда, из нашего класса все красились, уже
после школы или в выходные, но мы – нет. И меня очень удивил
Светин макияж, но я скорей хотела узнать у неё, о чём они говори-
ли. Она разделась, и мы вошли в комнату. Моя сестра копошилась
на кухне, и нам никто не мешал. Света долго не касалась этой темы,
потом, как ошпаренная, выдавила – мол, прости, он мне назначил
на восемнадцатое января встречу, свидание, и он мне тоже очень
понравился... Меня этими словами как будто облили кипятком. Она
знала, что я его полюбила. Конечно, выбор делает мужчина, тем
более на Кавказе, но почему она, зная, что я люблю, согласилась
на свидание?! Света заметила, что мне неприятно всё это слышать,
сказала, что куда-то спешит, и вышла в коридор. А я только слы-
шала, как хлопнула дверь, и долго, как застывшая, сидела на кро-
вати, потому что стулья были перевёрнуты на стол, моя сестра до
этого мыла пол. Я почувствовала, что не выдержу сейчас и начну
плакать. Мне было пятнадцать лет. Я никогда никого не любила, а
сейчас, когда чувствую, что люблю, прямо из-под носа его уводит
одноклассница, подруга, которую сама же пригласила, чтобы по-
знакомить с ним. Я не знала, куда себя девать. Я точно знала – уже
разрушена неначавшаяся любовь, – и слёзы градом сами стали ка-
титься из глаз моих.
    Возвратился отец с братьями. Мама с работы пришла. Все сели,
уже своей семьёй, за стол. Такое всё было вкусное, а мне ничего не
хотелось. Сидела за столом, чтобы поддержать разговор. Дни, как на-
зло, проходили медленно. Сестра продолжала встречаться со своими
одноклассниками. Вечером четвёртого января она сказала, что идёт
в кино в кинотеатр «Тбилиси», который находился на площади Ле-
нина, на восемь часов вечера, и я с ними. Они купили билет для меня
тоже. Конечно, я очень обрадовалась, правда, на вечерние сеансы я
раньше не ходила, последний раз мы с Лили могли бы пойти на два
часа, чтобы до темноты быть дома. Именно на этот час была хоро-
шая картина, или же они работали днём. Но меня ничего подробно
не интересовало, а только то, скажет ли она, моя сестра, кто будет
среди одноклассников? И когда она назвала его имя, я согласилась.
Хотелось хотя бы ещё один раз посмотреть на него. А может, я оши-
баюсь и это не любовь, а просто девичье влечение. Заранее я стала
готовиться к этому дню, даже перемерила все платья сестры и туфли.
Она была немного выше меня, а обувь на один размер больше. Ког-
да я надела каблучки и её платье, я полностью изменилась. Правду
говорят, что человека украшает одежда, тем более, что её одежда вся
была завезённой из разных городов, где она побывала, когда вылета-
ла по работе стюардессой.
     Мы сами подъехали к кинотеатру за полчаса до картины. Одно-
классники сестры стояли у входа, ждали только нас, потому что все
остальные уже пришли. Среди них я сразу заметила Ашота и Мишу,
который несколько раз меня хотел пригласить на танцы, но я отка-
зывала. Я рассмотрела его получше: красивый парень, широкопле-
чий, высокий и, мне сейчас показалось, даже красивее Ашота. У него
были такие красивые большие глаза и длинные ресницы, что любая
девушка могла бы позавидовать, чёрные волнистые волосы, краси-
вый нос. Я всегда обращаю внимание на нос, потому что у моей под-
руги Лили нос был большим, и она много страдала из-за этого. И во-
обще, живя в Грузии, часто встречаешь людей с большими носами, а
маленький – это редкость, как и голубые глаза. Миша очень красиво
и разнообразно одевался. Я его видела в третий раз, но заметила, что
он одевался лучше всех.
   Было холодно, я достаточно озябла, пока дошли до кинотеатра, и
чувствовала, что руки–ноги уже заледенели. Хотя Тбилиси – тёплый
город, но в тот день была морозная погода, а мальчики всё стояли и
курили у входа, беседовали и не хотели ещё заходить в кинотеатр.
Миша так смотрел на меня, словно хотел глазами раздеть. Я чув-
ствовала, как он смотрит на меня снизу вверх. Стала стесняться, по-
думала: неужели он заметил, что я надела обувь сестры? Почему он
так смотрит на ноги? В то время было модно очень коротко, носи-
лось всё выше колена, и нельзя было не заметить моих стройных
ног. Наконец прозвенел звонок. Мы вошли в кинотеатр, в который
я попала впервые. Почему Миша сидел с другого бока от меня, я
так и не поняла. Он сидел и за столом рядом, и сейчас рядом. Я не
понимала, и какая картина сейчас идёт. Меня раздражало: зачем он
рядом?! У меня прокралась такая мысль: может, он меня полюбил и
сказал друзьям, и Ашот как друг отступил? После такой мысли меня
ещё больше стал привлекать Ашот. Ведь, значит, он поступил благо-
родно, значит, он всё-таки меня любил, когда пел песню для меня. И
смотрел он на меня всю картину. Мысли надежды меня не покидали.
Зажёгся свет. Все встали. Оказалось, что картина была двухсерий-
ной, а я не знала даже, о чём. Все стали обсуждать её, я не вмеши-
валась в их разговоры, продолжала молчать, потому что мысли меня
тревожили. Думала: неужели он меня любит и уступил своему другу,
даже не смог побороться за себя, за свою любовь. Так, не обронив ни
слова, мы дошли до автобусной остановки.
    Простояли на автобусной остановке полчаса, а автобус нужный
так и не приехал. Несколько мальчиков не оставили нас одних позд-
но вечером, стояли с нами и ещё долго обсуждали картину. Среди
них были Миша и Ашот. Мне было непонятно, почему он не уходит,
почему? Ведь он живёт где-то рядом и мог бы уже быть дома. Ещё
полчаса, опять нет автобуса. Миша предлагает пойти пешком, гово-
ря, что будет теплее и быстрее, ведь если б не стояли, уже были бы
дома. Моя сестра согласилась, и мы пошли через Мухранский мост,
потом по подъёму Бараташвили. Настолько был холодный день, что
по наклону подъёма Бараташвили были сосульки в полметра. А ле-
том там течёт лечебная вода, и многие наполняют сосуды. Говорили
про воду – хороша для глаз. Я совсем окоченела от холода, зажала
свои зубы, чтобы не стучать ими. Я думала: «О Господи, как ещё
далеко нам идти!» Но красота подъёма Бараташвили меня очаровы-
вала. Неужели я на всё смотрю уже другими глазами? Я чувствую
сильный шум движения реки Куры, который почему-то раньше не
замечала. Мне было очень холодно, и это заметил Ашот. Он подошёл
ко мне, снял с себя тёплый шерстяной шарф и укутал мне голову. Он
стоял так близко ко мне, было приятно. Он взял мою руку в свою.
Почувствовал – ледяная. И засунул себе под руку, как бы под мышку,
сказав, что так мне будет теплее дойти. У него было мохеровое паль-
то и шарф. Видно, его одежда меня согрела, а может, грела мысль,
что иду рядом с ним, вместе. Проезжали автобусы и трамваи, но мы
уже не останавливались. Мне так хорошо было рядом... Я думала
о его руках, какими они были тёплыми. Вспоминала, как он нежно
покрыл мою голову, чтобы не растрепать волосы. Он так дышал на
меня паром, лаская моё лицо, что мне становилось иногда не по себе,
меня колотило от холода и любви. Да, я всё больше убеждалась, что
я его хочу видеть каждый час и каждый день.
    Мне было приятно, что он один из первых увидел мою дрожь от
холода, а может, дрожь от первой моей девичьей любви. Я не стес-
нялась, а уже чувствовала, что люблю только его. Не знаю, что он
мог заметить в ту минуту, когда мы стояли рядом вместе на подъёме
Бараташвили, но он стал каждый день навещать мою сестру у нас
дома, а когда приглашал её в кино, то обязательно предлагал мне
пойти с ними, как бы показывая, что у него лишние билеты. Всегда
потом проводит и долго не уходит, а один раз мы пошли в кино, а там
встретился Миша. И когда мы подошли к двери, он попрощался, но
не дал даже войти в квартиру Мише. Я не понимала его. Он так на
меня смотрел! – и в то же время у него было назначено свидание со
Светой на восемнадцатое. Я не понимала, как себя вести, за несколь-
ко встреч. Он ни разу не спросил о Свете. Были школьные каникулы.
Лили ещё не приехала из Еревана, и он всегда мог застать меня дома.
Он даже спрашивал у сестры: неужели твоя сестра не выходит из
дома? Но я была очень домашняя и преданная, и если нет моей под-
руги, значит, я жду её.
    После новогоднего вечера к нам часто заходили друзья сестры. Я
уже не стеснялась, их уже знали даже мои братья и родители. Они
были взрослыми, и мне с ними было очень интересно. Они так хо-
рошо проводили время, но так как многим им исполнилось по во-
семнадцать лет, многих забирали в армию. Ребята все вместе орга-
низовывали проводы и вечно шутили по этому поводу. Я к ним стала
привыкать и немного стала уже сидеть около них. Они обсуждали
жизнь, и мне всё было интересно, о чём разговаривают, никогда не
вмешивалась.
    Из разговора я узнала, что Ашот, хоть и на три года старше меня,
учится в вечерней школе 32 на Воронцова, а оставался из-за своей
шаловливости. По нему не было видно, что шаловливый, но я только
слышала, что работает он на заводе им. Орджоникидзе револьверщи-
ком и ему нравится там работать. Меня тогда удивляло, как: молодой
парень – и нравится работать? Потому что уже многие только и си-
дели на шее родителей и не работали, как я слышала о Мише, у кото-
рого был отчим, который хорошо зарабатывал за границей и хорошо
обеспечивал свою семью. С каждым днём отдельными фразами я
стала узнавать о нём всё больше и больше. Я уже знала, что его се-
мья живет в Чугурети, на переулке Гамцемлидзе, 25, в старом доме,
и даже не в собственном, а на квартире, и что у него есть отец, мать,
ещё два брата и сестра. Почему мне так интересно, с кем он живёт,
почему мне всё о нём надо знать? Может, моё сердце уже полностью
им околдовано, заполнено любовью?..

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 17. «Обречённая на многонациональность»


     Дома всё у нас по-старому. Отец часто приходил пьяным. Мать
продолжала работать в две смены, чтобы содержать уже больших
детей. Правда, сестра Людмила могла полностью себя обеспечить,
но она почти всю зарплату тратила на репетиторов по русскому и
английскому языку и иногда приносила нам что-нибудь вкусненькое.
Если мне было пятнадцать лет, то моим братьям четырнадцать и три-
надцать. Вовка хорошо учился в школе, а Сашке не мешало бы получ-
ше. Постоянно уже стали вызывать маму в школу из-за его проказ.
Дома они целый день играли с отцом в шахматы. Меня не подпуска-
ли даже близко, говорили, что я плохо играю, хотя я играла хорошо.
    Видно, не хотели быть побеждёнными, а когда они были одни, то
играли сами в секу на деньги (сека – карточная игра, известная в
СССР), в дурака редко. А меня уже ничего не интересовало, хотелось
поскорее увидеть его, и я машинально подходила к окну. Я ожидала
свою подругу, которая должна приехать после каникул из Еревана. Я
должна была кому-нибудь рассказать про свою любовь, которую так
испытываю и чувствую безответной. В то же самое время почему-то
он приходит к нам каждый вечер после работы. Я не понимала, по-
чему он меня тоже приглашает с ними в кино, но мне так хотелось
сидеть в кинотеатре рядом с ним, а не получалось – всегда он сидел
далеко от меня. И только один раз он, передавая мороженое эскимо
на палочке, случайно прикоснулся к моей руке. Меня словно током
пронзило насквозь, и всю картину я чувствовала его тёплую руку.
Невольно из разговоров я узнала, что Ашот живёт в очень ма-
ленькой квартире старого дома, что его отец сапожник, шьёт краси-
вые туфли (в то время был большой дефицит), а мама не работает и
никогда не работала, она была домохозяйкой и смотрела за своими
детьми, их было на то время четверо. Одна сестра – Донара – уже
была замужем. Три брата – один Ваник, но почему-то его называли
Вано, может быть, потому что он окончил грузинскую школу и у него
было много друзей-грузин, и младший брат, он по возрасту на год
младше меня. Дети уже большие, но, как я понимала, её не пускал на
работу отец, который днём работал завскладом, а вечером принимал-
ся за шитьё обуви на заказ. Его старший брат Ваник только пришёл
из армии. Вот такие подробности только я уловила из разговоров.
Семья армянской национальности, поддерживающая все законы и
религию. Так как Ваник был старшим братом, я тоже это уловила, по
их обычаю старший должен жениться первым, и я немного успокаи-
вала этим себя. Я всё-таки, видя, как Ашот ко мне относится, питала
иллюзию: а может, он тот, который сразу не показывает, что любит. Я
удивлялась, зачем он такие подробности описывает о своей сестре и
о своих братьях, затрагивая самые тонкости. Меня интересовало всё,
но только не его семейные квартирные условия. Я в то время просто
не хотела понимать, а только хотела его видеть, мне было интересно,
как взрослые ребята шутят и общаются между собой. А его слова,
произнесённые про женитьбу и очерёдность братьев меня удивили.
Он постоянно стал употреблять в разговоре слово «женитьба». Меня
это очень настораживало, и я по ночам не могла заснуть, пока всё не
проанализирую.
   Он приходил уже сам без стеснения почти каждый вечер. Сестра
не всегда была дома, и в один вечер он разговаривал только со мной.
О чём мы разговаривали, не помню, помню, что на следующий день
он принёс нам снова билеты в кино. Но Люда как раз срочно улете-
ла в Москву на два дня, и он попросил меня пойти с ним. Я была,
конечно, согласна, потому что ещё с мальчиком не ходила самостоя-
тельно в кино. А во-вторых, мне он нравился, и так хотелось кричать
об этом. Я всё-таки сдержала свои чувства перед ним. Конечно, я
согласилась и пошла переодеваться. Сестры дома не было, и я вы-
брала самый красивый её наряд и туфли. Когда я переоделась, заме-
тила, как он на меня смотрит, он просто пожирает меня глазами. Мне
стало не по себе, и я быстро сказала: «Пойдём, а то опоздаем». Мы
вышли в коридор, потом на улицу, он остановил такси. Мне стало не-
ловко, потому что я видела, как смотрят на меня соседи, проходящие
одноклассники. Не знаю, что они думали в это время про меня, но
я выглядела красиво. Уже стали обращать на меня внимание даже
незнакомые.
   Доехали мы до кинотеатра «Накадули», конечно, и там я впервые.
Он выходит, открывает дверь машины. Сам он имел привычку всегда
сидеть впереди, чтобы не сводить с меня глаз, а я же стеснялась и
часто смотрела в окно. Я вышла, опираясь на его руку, которую он
мне подал, и мы вошли в кинотеатр. Там в холле он увидел кого-то и
подвёл меня к ним. Там стоял его брат Bано с девушкой, грузинкой
по национальности, которая мне показалась намного старше него. У
меня были очень ясные глаза, и я постоянно замечала все недостатки
сразу. Поэтому я увидела, что у неё из-под подола юбки выглядывает
розовая комбинация. Его брат посмотрел на мои глаза, потом на неё,
сказал ей по-грузински, чтоб она прошла в туалет и поправила. Когда
она ушла, я стала рассматривать его брата, я почему-то его не стесня-
лась: он был намного выше Ашота, высокий лоб, красивые большие
чёрные глаза, широкие брови, волнистые и не очень чёрные волосы,
можно даже сказать – тёмно-коричневые, белоснежные ровные зубы,
мужественный подбородок, широкоплечий. Я смотрела на него и ду-
мала: «О Господи, какие красивые парни – он и Ашот!» Мне так в ту
минуту хотелось посмотреть на их родителей, особенно на маму. Его
девушка по имени Джульетта возвратилась, потом почему-то братья
отделились. О чём они говорили, я не знала.
    Прозвенел третий звонок, и Ашот подошёл, взял меня под ручку и
повёл в зал. Я чувствовала его горячую руку. Если бы это был не он,
так думала я в то время, то отбросила бы руку, но мне была приятна
наша близость друг к другу. По красной ковровой дорожке спусти-
лись на свои места. Много зрителей, как на параде, и он рядом. Чтобы
меня не придавили, настолько близко стоял от меня, что я чувствова-
ла его неравномерное дыхание, которое в виде пара покрывало мою
оголённую шею. Bано и его подружки мы больше не встретили, тем
более – мы сидели на разных местах. Выход был ещё хуже, как будто
все спешили домой. А мне не хотелось так скоро домой, потому что
я ощущала его горящие губы на моих ушах, когда он под каким-то
предлогом хотел мне что-то сказать. Он наклонялся, чтобы не мешать
посторонним, а сам, говоря мне на ухо, то и дело прикасался своими
губами. Я не понимала его, почему он прямо не говорит ничего. Что
заставляет его молчать? Я чувствовала уже, что тоже ему не безраз-
лична, но он был нем как рыба, и меня мучил этот вопрос.
   Картина закончилась, мы направлялись к выходу. Давка, как всег-
да, и он, раскинув сзади руки, как коршун крылья, меня оберегал,
чтоб меня даже ветром не сдуло. Было жарко в кинотеатре, поскорее
хотелось выйти на улицу погулять, пройтись с ним, правда, погода
холодная, не до гулянья нам было. Я видела, как он постоянно раз-
дражённо подымает руку, чтобы остановить такси, но они пролета-
ли мимо. Он курил одну сигарету за другой. Я не понимала, почему
у него так изменилось настроение. Потом он посмотрел на меня.
Вспомнив, что мне холодно, взял одну мою руку в свою и понёс в
свой карман, где не выпускал её, пока мы не встретили такси. Он так
нежно держал руку, что мне почему-то казалось, что он её гладит.
Я не сопротивлялась – он мне нравился. Я думала: «Ничего здесь
такого. Он просто старается меня отогреть». Он заметил, что я без
перчаток и у меня нет карманов, но его рука была настолько горяча,
как через проводник, тепло прошло через мою руку, тело, подошло к
моему лицу, которое стало гореть. Как я поняла, около нас останови-
лось такси. Он открыл дверцу, я села сзади, а он, как всегда, впереди.
Ашот назвал адрес моего дома, постоянно смотрел, уже ни разу не
отводя глаз от меня. Подъехали к подъезду. Он такси не отпустил,
сам меня проводил на второй этаж до дверей, за ручку попрощался
и сбежал по лестнице, а я позвонила в дверь. Дома были мои братья.
Они привыкли, что я была всегда дома. Увидев сестру так красиво
одетой, забросали обувью меня. Я еле успела забежать в туалетную.
Оттуда я объяснила, что с Ашотом была в кино, что он принёс два
билета – для меня и Люды, – а ей надо было срочно улететь, тем
более – она сказала, что из её класса самым порядочным был он и
никогда не позволит обидеть её сестру. Ашота братья знали и не-
много успокоились.
   Я была ещё под впечатлением картины. Я очень любила карти-
ны с хорошим финалом, была рада, что именно на эту картину он
меня повёл. Долго не могла заснуть, чувствуя его прикосновения к
своей руке, это чувство тепла, передавшееся в меня. Сон одолел, и
я уснула. Утром нас разбудил стук в дверь. Там стояла моя сестра,
навьюченная разными подарками. Моих братьев уже не было, и
я спокойно могла ей рассказать о том, что была в кино с Ашотом.
Она посмотрела на меня, зная, что никогда я ещё не ходила в кино с
мальчиками. Мне стало неловко. Она повернула мою голову к себе
и сказала: «Ашот – хороший парень, он тебя никогда не обидит, тем
более зная, что ты моя сестра, но будь всё-таки осторожна и большие
планы не делай, ведь здесь Кавказ и свои обычаи, здесь в основном
каждый женится на своей национальности. Ты ещё маленькая, не по-
нимаешь, а когда вырастешь – поймёшь». Но я думала только о том,
что я люблю его. О какой национальности я в то время могла думать,
когда сердце разрывалось от любви?! И какая национальность у нас?
Отец – русский, а мать – еврейка. Если подробно, она тоже смесь,
ведь её отец – немецкий еврей по фамилии Кейлис, а мать – польская
еврейка по фамилии Видомская, а сколько там у её бабушки намеша-
но польского, французского... Мама в детстве все подробности рас-
сказывала нам. Я не знала, к какой национальности себя определить,
ведь по паспорту я была русская, хотя казачий говор отца и бабушки
Kати серьёзно вмешался в мой лексикон.лексикон.

  ~*~

Кто я такая? Пишу стихи и прозу.
Я знаю, что пo матери еврейкою была.
А может быть, в наследство от потомков
Себе я дар такой приобрела.
Мой дед по маме – Кейлис Фавел,
А бабушкa – Роза Видомская была,
И даже помню бабушкину маму.
Ой, забываю, как она ее звала?
Держу я фото их в альбоме,
Не видя в жизни никогда,
чтоб не забыть откуда родом.
Прабабушка, как же зовут тебя?
Я только помню всё из детства –
Суровые из маминых уст слова:
– Немецкими солдатами в сарае
была закрыта, потом застрелена она.
Ведь в городе Одесса тогда была война.
Нет, я помню вот еще,...
Что улица Госпитальною называлась.
Какой был номер – не пойму,
Записки все стерлись, помялись.
Я вижу цифру снова – три.
А вот, немного стертых слов,
Филатова? Нет, это не фамилия наша,
А глазная клиника такая рядом с домом.
Разъехались – кто, где, куда?
Одни в Израиль и Канаду,
Другие в США, как я сама,
Прочтя мой адрес предков, прошу
Ответит нам – кто вспомнит наших.
И поможет разобраться, составив древо
Предков мне.
Вы спросите, а как твою мать величать?
По паспорту Минною была,
А в жизни Инна представлялась.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 18. «Желанное первое танго»


     Обычно Ашот заходил к нам на чай, но в этот раз не зашёл, не
отпустил даже такси. Мне его настроение не понравилось. Что мог
сказать ему брат? Не знаю, плохое или хорошее... Я долго думала,
не хотела ложиться, смотрела в окно, так как все легли и потушили
свет. Даже не знаю, сколько я так просидела, после пошла к своей
кровати, на которой, уже вытянувшись, спала моя сестра, и я сбоку
прилегла, чтобы её не потревожить. Долго крутилась во сне, думала
о нём. Проснулась раньше всех, потом встала моя сестра, сказала:
«Быстро купайся, потом я. Ты же знаешь, я долго купаюсь». Сама
подошла к гардеробу перебрать одежду и мне добавила: «Сегодня
все наши одноклассники справляют старый Новый год, пригласили
и тебя». Конечно, я очень обрадовалась, ведь знала, что он тоже там
будет. Я уже успела соскучиться. Думала: а как у нас сложится даль-
нейшая судьба?..
    Дни летели быстро – через день уже начнётся новая четверть в
школе, а у меня забита голова не тем, чем надо, я просто влюблена.
Побрела я в ванную комнату, напротив зеркало большое. Начала раз-
деваться, смотрясь в него. Настолько я была красива: гладкая кра-
сивая белоснежная кожа, тело обворожительно, не тронутая никем
грудь, достаточно уже большая, с бледно-коричневыми сосками и
окружностями вокруг, узкая талия, высокая шея и отпущенные до
груди волосы поднимали настроение. Немного прорезавшиеся воло-
сы под мышками и там... создавали в целом вид невинной девушки,
которая мечтает о своём счастье. Я простояла ещё несколько минут
так, как вдруг услышала стук в дверь. Меня уже подгоняли – ванная
комната у нас была одна на всех. Я быстро окунулась в воду и через
десять минут вышла.
    День прошёл как обычно, а я всё искала, что бы надеть. На стуле
перевешенным висело что-то интересное, но я не тронула, подумав,
что это сестра купила для себя. Когда она вышла из ванной комнаты,
то сказала, что наряд она привезла для меня. Радости моей не было
предела! Я быстро начала примерять. Просто не могла на себя на-
смотреться. Неужели так красиво может преобразить одежда?! Я уже
не снимала её, потому что через полчаса за нами должны были при-
ехать. Приехал только Ашот. Он поднялся к нам, сказав, что такси
ждёт внизу. Мы поспешили. Я уже надела туфли на высоком каблуке,
которые почти что всегда стала уже носить, ведь они очень мне шли.
Мы сели в такси. Он опять сидит впереди, не сводя с меня глаз. Что я
могла прочесть в его глазах? Ничего не понимала, то и дело краснея,
опускала ресницы, которые были очень длинными у меня, и я их ещё
не красила, как многие девушки нашего класса. Не только ресницы, а
всё ещё было естественным, не тронутым косметикой, не испорчены
черты собственной красоты.
        Я заметила, что машина поднималась на Воронцов по Чугуре-
там, остановилась на переулке Гамцемлидзе. Я знала, помнила, что
он живёт на этой улице, и сразу подумала, что, наверно, у них дома
встречают старый Новый год, а он мне не сказал.
    Такси остановилось, номер дома был другой, мы вошли в боль-
шой двор и по лестнице стали подниматься. Лестница была с тон-
ким слоем льда, видно, после оттепели, и мне было очень скользко.
Он взял меня за руку, поддерживая меня и сестру, но так он нежно
держал её, что я не могла не посмотреть на него. Наши глаза встре-
тились. В них я заметила столько радости, что подумала: о чём ему
радоваться? Может, он просто сам по себе жизнерадостный... Но
дивная радость светилась в его глазах. Мы поднялись на последнюю
ступеньку, было высоко. Как я потом поняла, в доме у каждого сосе-
да были большие потолки. Вошли в дом. Конечно, там было скром-
но, не такое я видела у Наташи. Был камин, и в углу стоял рояль
красного цвета. Стол большой – красиво накрыт, и за столом сидели
все одноклассники сестры. Меня посадили вместе с Мишей с правой
стороны, а Ашот сел с левой стороны. Людмила села напротив меня,
около своей подружки.
   Я себя неловко чувствовала: почему меня постоянно сажают око-
ло Миши? – тем более, что я не хочу сидеть рядом... Но ничего не
сделаешь, ты у чужих, и ты не заказываешь музыку. Конечно, мне
было приятно, как они старались за мной ухаживать, даже не спра-
шивая, надо ли мне класть на тарелку новые блюда, о которых я ещё
не знала. Надо было пользоваться ножом и вилкой, а я ещё была не-
уклюжей и затруднялась, как надо вести себя за столом, ведь я не
была раньше в таких больших компаниях. Мама нам часто препода-
вала этикет за столом, но на практике?.. Невозможно. И я случайно
поранила себе ножом палец левой руки. Ашот сразу заметил. Он взял
мою руку, поднял её к своим губам и начал сосать и облизывать па-
лец, вытирая капельки крови. Меня бросило в жар от любви. И так
меня сдавливали чувства, но здесь его действия в присутствии всех
одноклассников и даже родителей, у которых мы собрались, были
неуместны... Он долго держал мою руку в своей, пока не останови-
лась кровь, и я чувствовала его. Ашот своим теплом обжигал меня
изнутри. Я просто уже не владела собой, попросилась выйти в туа-
лет. Он меня проводил и, пока я не вышла, стоял у двери, как будто
бы здесь кто-то мог меня обидеть.
   Когда я вышла, была музыка, и он меня повёл прямо в середину
танцующих. Я чувствовала его сильную руку, обхватившую мою та-
лию настолько сильно, что моё тело вплотную опиралось на его. Был
спокойный танец. Конечно, он танцевал красиво, постоянно нагиба-
ясь сказать что-то на ухо, намочив уже все волосы паром, не знаю,
паром любви или просто влечения к нетронутой ягодке, которая ему
казалась такой вкусной. Он меня просто не выпускал в этот вечер.
Несколько раз подходил Миша, но Ашот отвечал ему, что она обе-
щала со мной танцевать. Он ходил за мной по пятам, даже в туалет.
Если мне надо было пройти просто поправиться, он стоял и ждал
меня. Неужели, думала я, Ашот влюблён, а как же Света, которой он
назначил свидание на восемнадцатое?.. Я уже ничего не понимала,
но мне было хорошо с ним, и я старалась уже не думать. Что будет,
то и будет. Я наслаждалась танцем, о котором мечтала ещё первого
января, и наверно, услышал Бог, что мне так хочется с ним танце-
вать. Но вот и танец танго. Я хорошо танцевала, обучение движе-
ниям грузинских танцев не прошло напрасно. Когда все заметили,
как мы танцуем, то попросили повторить танец. Мы были одни на
площадке: бросок, удержав в руке, прогиб, и быстрым движением он
ловил меня, несколько прильнув к телу. Мы показали класс в танце,
и все нам аплодировали.
   Я прошла в туалет, он за мной. Я горела от страсти – щёки были
румяными. Слышу за дверью голос в повышенном тоне – Ашот раз-
говаривал с Мишей. Так как я понимала уже армянский, то поняла,
что разговор касается меня. Миша Ашоту правду сказал о том, что,
мол, ему нравится сестра Людмилы и пусть Ашот как друг отступит.
Но сердце не обманешь, если уже ворвалась в тебя любовь, ты не
можешь справиться и делаешь так, как тебе подсказывает сердце. Я
слышала, что Ашот сказал: «Мне она тоже нравится. Только она мо-
жет решить, с кем будет дружить». Миша ответил: «Так ведь ты не
допускаешь даже никого близко к ней, дал бы хоть один раз потанце-
вать». Моё сердце наполнилось радостью. Конечно, я не хотела тан-
цевать с Мишей, но слова, которые я услышала, о том, что всё-таки
я Ашоту тоже нравлюсь, заставили меня улыбаться. Если несколько
дней я была грустная, то сейчас, выйдя как бы с новой улыбкой на
губах, показала свои ровные красивые перламутровые зубы. Такое
изменение в лице сразу обратило на меня внимание сестры, которая
даже сказала мне: «Что ты лыбишься?» Но сердце моё улыбалось, а
душа порхала. Я просто уже не могла остановить свою радость.
Ашот довёл меня до скамейки, может, было так у них принято, я
не понимала такого внимания. Я никогда не имела такого со стороны
своих одноклассников. В то же время – а где они могли бы показать
мне своё внимание? – ведь с первого совместного Нового года, что
мы отмечали, я и то убежала, как ошпаренная, на встречу с новой
судьбой, о которой мечтала уже несколько дней... Несколько раз ко
мне подходил Миша и, заметив, что я отказывала ему, больше не по-
дошёл, продолжал ухаживать только за столом. Я продолжала тан-
цевать только с Ашотом, и так мы подошли друг другу в танцах, как
будто вместе тренировались каждый день где-нибудь в танцевальном
клубе. Не осталось ни одного танца. Тогда очень были в моде бы-
стрые европейские танцы.
   Уже рассветало. Так быстро прошла ночь! Я не успела насладить-
ся его прикосновением в танцах. Я чувствовала на себе движения
его ладоней и тепло, которое перебрасывалось на меня источником
передаваемой энергии. Я просто бредила уже им и думала, как закон-
чится наш вечер, что может он мне сказать, скажет ли сегодня что-
нибудь? Но он молчал, никакого даже намёка. Он танцевал и отводил
меня на место или же оставлял в кругу танцующих, держа за руку на
продолжение следующего танца. Я не забирала своей руки, мне было
приятно, как он её держит. Вечер подходил к концу. Мы поблаго-
дарили хозяйку, которая постоянно крутилась возле стола, она была
матерью одноклассника, у которого справляли дома старый Новый
год. И уже по лестнице, по подъёму булыжных камней (там не было
асфальта) спускались на Bоронцов на остановку такси. С нами был
Миша и Ашот. Кто же из них нас довезёт до дому, думала я. Подошли
на площадь, такси было свободное. Я услышала, как Миша сказал,
что хочет тоже нас проводить, он говорил на армянском языке. Ашот
открыл впереди дверь и предложил садиться ему, а у меня сердце
замерло: неужели он с нами не поедет? Он пропустил сестру Люд-
милу первой, задерживая меня рукой, потом меня, сам сел рядом со
мной. Я чувствовала вплотную его тело, так как в такси было тесно
и, тем более, мы были все в пальто. Так мы доехали до дома. Ребя-
та не поднялись, попрощались внизу, потому что было уже совсем
светло, а во-вторых Ашот не очень хотел, чтоб Миша вошёл в наш
дом, никогда больше. Он меня любил и уже не скрывал ни перед кем,
показывая это.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 19. «Фиалки первой любви»


      Под большим впечатлением я всё-таки легла отоспаться. Не спа-
ла, крутилась в кровати, выслушивая по нескольку раз слова сестры,
которой тоже не спалось, ведь ей надо было завтра утром лететь в Мо-
скву, а мне идти в школу. Как я же посмотрю на Свету, которая меня
подвела? Но и её я не могла винить, может, она тоже его полюбила,
как и я. Целый день мы провалялись в постели. К вечеру я встала,
чтобы подготовить себе форму, по привычке её готовила заранее. Всё
было готово. Вечер ничего нового не принёс. Я не знала, что сказать
и как себя вести по отношению к Свете. Легла спать рано. Меня уби-
вала только мысль о том, что у него свидание с ней восемнадцатого.
Утром, как обычно, я вышла рано, чтобы зайти за Лили, которая, на-
верно, с нетерпеньем меня ждала. Погода была прекрасная. Лёгкий
ветерок раздувал мои волосы. Прошла я во двор, смотрю – в арке
стоит Ашот. Я удивилась – не ожидала его встретить так рано. Он
меня остановил и просовывает в руки конверт. На конверте я сразу
заметила – «Свете». Что он мог писать ей, я не понимала в эти мину-
ты, но мне так хотелось знать. Узнав, что я должна зайти за Лили, он
решил меня проводить. По дороге объяснил, что была ошибка в том,
что назначил Свете свидание, что я ему сразу понравилась, но он по-
думал, что я совсем ребёнок, и, когда Миша сказал о том, что я ему
нравлюсь, он просто решил отступить, как полагалось у друзей, но
сердце не выдержало, и все планы спутались. Я сияла от счастья. Он
же нервничал, рассказывая мне все подробности, о которых я даже
не знала. Даже рассказал, что его брат тоже отругал его: если человек
любит – должен бороться за своё счастье. Мы уже подходили к дому
Лили. Он попрощался, сказав, что в письме говорится о том, что он
не придёт на свидание и вообще никогда не придёт к ней... Он ушёл,
а я задержалась ещё у калитки, держа в руках для Светы приговор,
а для себя счастье, о котором так мечтала. Вдруг Лили сама открыла
калитку: «Заходи, что ты стесняешься». Мы поцеловались. Она была
одета, но у нас ещё было около часа свободного времени, и Лили
предложила пройти на первый этаж. Там была большая, как кухня,
комната, где они постоянно находились, разговаривали, обсуждали.
Она просто заметила моё растерянное лицо. Меня не надо было дол-
го уговаривать, я сама хотела уже ей всё рассказать. Выпалили всё
за пятнадцать минут. Она была очень удивлена, что Света тогда так
поступила. «Ой да тихоня! Не могла себе и представить...» – сказала
Лили. Я так торжественно рассказывала о нём, что Лили сказала:
«Пойдём в школу, а то опоздаем. И я бы хотела тоже его увидеть».
Она знала, что такое любовь. Не очень нам показывала, но я видела,
как она сохла по Валере. Но я сказала, что тоже хочу его видеть, ведь
я только один раз была с ним в кино, и то случайно, когда Люды дома
не было. Я порхала, как бабочка. В таком настроении мы дошли до
школы. У входа стояла Света. Она нас уже ждала. Обычно, когда мы
долго не видимся – мы целуемся, но я к ней не подошла, а Лили про-
тянула ей конверт. Конечно, мы видели, как она расстроилась. Лили
прибавила ещё к огню керосина, сказав пару слов: «Как ты могла?»
Но так она громко сказала, что все уроки звенели у меня в ушах эти
сказанные слова.
     Вечером он не зашёл. Не зашёл и на следующий день. Я очень
нервничала о не состоявшемся ещё серьёзном разговоре. В пятницу
стук в дверь. Так наши не стучали. Смотрю – он сам, без друзей.
Он вошёл, поздоровался с братьями. У меня остался страх, ведь со-
всем недавно они меня забросали туфлями. Братья очень ревниво от-
неслись к нему. Они любили меня, я для них была как мать, и они
ревностно думали о том, что кто-то ещё внедряется в нашу дружбу
и любовь. Я предложила чай, вышла на кухню. Не знаю, о чём он с
ними говорил, но на предложение Ашота пройтись со мной, а потом
пойти в кино они ничего не сказали. Неужели они поняли, что я его
люблю, и перестали с этим бороться? Я поставила большую чашку
чая на стол, сама отошла одеваться, хотя была почти готова, только
переодела платье. И через несколько минут мы уже идём по середи-
не нашего двора. Там было много наших одноклассников, соседских
мальчуганов. Он берёт мою руку и суёт себе под мышку, говоря, что
я замерзла, то ли он заметил мою дрожь и стыд перед мальчиками, с
которыми я выросла, то ли хотел этим показать, что он у меня есть.
Он снова повёз меня на такси на Воронцов, свой излюбленный рай-
он. Как я потом поняла, каждый парень гуляет в своем районе, пото-
му что в случае чего всегда есть знакомые ребята, которые придут на
помощь. Здесь всё-таки Кавказ. Но я стала замечать: когда я проходи-
ла одна где-нибудь, то парни всегда оборачивались, смотрели, могли
сказать какие-нибудь комплименты, а с ним никогда ничего такого не
видела. Значит, думала я, здесь такой неписаный закон – не обижать,
если с парнем, чтобы не было драк и поножовщины.
     Кавказская погода была всегда тёплой, ночью снег, а днём могло
растаять. А в эту зиму было, как назло, очень холодно. Ашот остано-
вился около кинотеатра «Колхида». Купив билеты, мы вошли в зал.
Там никого уже не было, видно, зашли на сеанс, а у нас были билеты
на следующий. У него была возможность что-либо сказать о чув-
ствах, но он, как будто бы набрал воды в рот, ничего на эту тему не
говорил. Все темы были посторонними, но я замечала в них какое-то
нравоучение. Он мне объяснял, что я уже его девушка. Что эти слова
значили, я не понимала. Я только знала слова «любит», «не любит» и
всё, но что такое быть «только его девушкой»? Для меня была новой
эта фраза. Я хотела понять, но он сразу переключился, что-то расска-
зывая дальше, оставив меня немного осмыслить то, о чём он сказал.
Но мне было так хорошо рядом с ним! На время я перестала вообще
думать о сказанном. Мне просто хотелось быть вместе, и я даже не
заметила, как собралось много людей в зале, и прозвенел звонок. Мы
пошли в зал. Конечно, прекрасная картина – трогательная, про лю-
бовь. Меня она расстроила. Несколько раз лились непроизвольно из
глаз слёзы, потому что уже тебя беспокоит не только твоя судьба, а и
то, что окружает тебя, и часто те действия ты переносишь на себя. В
кино он тоже сидел спокойно. Видно было, что картина подействова-
ла на него или же он не понимал меня, почему я не отвечала на вопро-
сы, которые он мне задавал. А я и не знала, как ответить, ведь у меня
до него не было парня. И как считать себя сейчас, когда он говорит
мне: «Ты будешь только моей»? Как расшифровать, я не понимала
в то время. Закончился сеанс картины. Он меня повёз на такси до-
мой, проводил до дверей и ушёл, сказав, что завтра воскресенье и он
зайдёт пораньше, к четырём часам. Дома уже все были в сборе, но
не спали – все ждали меня, как говорится, после первого свидания.
Видно, по моему лицу и по сказанным словам они ничего не поняли,
как и я тоже... Утром я побежала поделиться со своей подругой Лили,
которая, прослушав мой разговор о вчерашней встрече, сказала: «Он
тебя не знает и думает, что ты можешь ещё с кем-то дружить». Она
мне сказала так убедительно, что я поверила.
   Воскресное свидание прояснило всё. Он просто признался в люб-
ви и сказал, что если любит, то на всю жизнь, и просит меня, чтобы я
серьёзно отнеслась к этому вопросу. Но у меня ещё детский ветерок
в голове – я просто люблю без всяких обязательств. Я рада, что он
рядом, а мне ничего больше не надо. Встречи становились частыми.
Он работал, учился, но если у него оставался хотя бы один час сво-
бодного времени, он обязательно приезжал ко мне. Он относился ко
мне, как к ребёнку: держал за ручку, когда мы гуляли, никогда даже
не наклонился, чтобы поцеловать в щёчку. Неописуемая любовь под-
ростков, желание быть и находиться только вместе, не отдаваясь фи-
зически. Так продолжалось достаточно долго.
    Наступил праздник 8 марта. Я его, конечно, ждала. Меня ждала
большая радость. Он принёс мне любимые цветы – фиалки. Доста-
вая, чтобы не замерзли, вынул из-под пазухи и красивую коробочку.
Сам развернул. Там был кувшин-ночник, а в кувшине – тюльпаны с
лампочками. Мне очень понравились его подарки. Когда Ашот уви-
дел моё восхищение, он просто, по-дружески, чмокнул меня в щёчку.
Я не знаю, что он почувствовал в ту минуту, но его поцелуй долго
горел на моей щеке, как закреплённая печать любви. Мы вышли из
дома. Снова он меня повёз на такси на Воронцов. Почему он не поль-
зовался транспортом, я не понимала. Неужели ему не жалко денег, и
немалых, которые он платит за такси? – но я молчала. Хотя мне было
приятно, что он так красиво ухаживает за мной. Но сегодня он как-
то особенно смотрит на меня, держа в руке мою руку, постоянно её
гладя. Погода была хорошая. Мы прошлись к парку. Там уже расцве-
тали деревья. Такая красота! Как я люблю Тбилиси, когда всё в цвету,
радует глаз! Всё такое красивое! Видно, моё настроение перешло к
нему. Мы сели на скамеечку в парке. Там было очень мало народа, то
ли ещё не очень жарко, то ли уже побежали на хорошую картину (ря-
дом был кинотеатр), а мы смотрели её вчера. Он положил руку мне
на плечо, сказал, что так будет теплее. Прошмыгнуло мимо нас ухо-
дящее на закат солнце, осветило его лицо. Он просил поцеловать его
за подарок в честь праздника 8 марта, который так любят все жен-
щины. Конечно, мне хотелось его поцеловать. Моим желанием было
прильнуть к нему, но я стеснялась, ведь из мужчин я целовала только
своего отца, и то на праздники, да мне вечно не нравилась колкость
щетины. А тут хочется... Сдерживая себя, я что-то пробормотала в
ответ. Он понял, что я просто ещё не готова. Успели мы на послед-
ний сеанс в «Накадули». Билеты достались на последнем ряду, не
знаю, специально или нет. Он держал меня всю картину, руку по-
ложив на плечи, слегка обнимая. Так было приятно... Я чувствовала
его дрожь и дыхание. Мы с ним были как одно целое – влюблённые
два подростка, которые ещё не знали о дальнейшей судьбе. Просто,
как дети, любили и всегда хотели находиться вместе.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 20. «Сурб Саркис, или сон в руку»


      Вышли из кинотеатра. Нам повезло – проезжало такси. Он под-
нял руку, и такси остановилось. Ашот открыл дверцу, и я вошла, он
попросил подвинуться. Я никогда не видела, чтобы он сидел рядом
со мной. Он всегда сидел напротив и смотрел на меня. Я послушно
подвинулась. Такси тронулось. Он опять осторожно положил мне
руку на плечи, обнимая так ласково, что мне очень хотелось его по-
целовать. Не помню, как я себя сдержала. Такси остановилось. Ашот
попросился на чай. Дома были почти все, кроме сестры, которая
была в командировке, и мамы, которая работала. Все мои домашние
спали. Мы тихонечко прошли на кухню. Я подошла к газовой плите,
чтобы зажечь её, и чувствую его сзади себя. Он стал меня обнимать
и выпросил тот поцелуй, который ему полагался в этот праздник. Я
его по-детски поцеловала в щеку, но она не была покрыта щетиной,
и поцелуй показался таким приятным... Он положил мою головку на
своё плечо и так ласкал, как маленького котёнка, приговаривая, что
я создана только для него и он меня никому не отдаст. Мне были,
конечно, приятны его слова, а особенно так было приятно находить-
ся рядом с любящим и любимым. Я чувствую его тело, тепло. Ото-
рваться невозможно. Желание толкает на большее, но он сдержан-
ный, понимает, что я ещё ребёнок, и твёрдо знает, как должен себя
вести. Он ещё раз поцеловал меня в лоб, сказав, что не хочет чаю.
Вышел из нашей кухни. Тихо подошёл к двери, только воздушным
тихим поцелуем оставляя прощание.
       Конечно, мне не спалось – я чувствовала на себе его сильные
руки, он продолжал меня ласкать и обнимать. Я чувствовала его тело
вблизи себя, тепло и мягкость его губ, которые так ласково целовали
меня в лобик. Тут я вспомнила поговорку, что целуют в лоб покойни-
ка или родных. Так кто я ему? Наверно, родная. А как же родная, ког-
да я ему не кровная? С такой мыслью я заснула. Утром – школа. Как
обычно, проходили дни. Мы продолжали встречаться, но он меня не
трогал, даже как девушку не целовал. Его поцелуи были детскими
– в щёчку или же в лобик, когда он уходил. Конечно, мы в обнимку
сидели в кинотеатрах, но только там. Он за шесть месяцев показал
мне всё, что я не видела в Тбилиси, а я не видела, можно сказать,
раньше ничего. Летний субботний день. Он пришёл поздновато. Мы
никуда не пошли, решили просто посидеть дома. Он меня попросил,
чтобы на завтра я была готова к двенадцати часам, и что мы поедем
на фуникулёр. Конечно, я стала отнекиваться, потому что меня мама
не один раз предупреждала, что там опасно девушкам, но Ашот меня
убедил, что он со мной, и я согласилась. Вечер был обыкновенным.
Ашот всегда задерживался допоздна, и когда все ложились спать, он
просил чай, но это просто был предлог. Он лишний раз хотел по-
держать меня в своих объятиях, так было и в эту субботу. Он опять
прошёл за мной на кухню. Мы могли долго стоять в обнимку без
желания чего-то большего.
    Утром он заехал точно к 12 часам. Была хорошая погода. Я была
одета красиво. Он даже смутился, когда увидел. Мы быстро выбежа-
ли из подъезда. Там уже стояло такси и ждало нас. И мы сели, уже
как обычно, он всегда стал садиться рядом. Я постоянно ощущала
его тело вблизи себя. А он, даже если жарко (в такси не было конди-
ционера), всегда клал ласково руку мне на плечо. Я чувствовала его.
Если бы мне завязали глаза, то, наверное, по запаху уже нашла бы
его. Такси завернуло на площадь Ленина, потом на Руставели и оста-
новилось около какого-то подъёма горы. Я никогда там не была. Мне
так всё было интересно! Вышли. Держа меня за ручку, он повёл к
большим дверям. Там была большая комната с кассами и лестницей
наверх. Поднялись и сели в открытую электричку, которая на канатах
тянется наверх на гору. По дороге можешь наблюдать, как на ладо-
ни, весь город Тбилиси, его достопримечательности, которые Ашот
постепенно мне показывал. Листья деревьев ветками просто прика-
сались к нам. Настолько близко мы соприкасались с природой. Ели,
пихты, всё так радовало меня. Почему я так отношусь с любовью к
природе, я сама в то время ещё не понимала. Он крепко держит, чтоб
не сдуло ветром мои маленькие килограммы. На площадке мы выш-
ли уже наверху горы. Так красиво!
     Ашот меня часто водил в парк Сталина катать на всех цепях, ма-
шинах, смотреть в кривые зеркала, но здесь было совсем другое. Мы
по несколько раз крутились уже на чёртовом колесе, которое было
такое большое, что сверху город был, как на ладони. Много раз ката-
лись на цепях, и он меня так высоко подбрасывал, что мне хотелось
всё больше и больше летать, как в облаках, притрагиваясь своими
ногами к веткам вблизи растущих деревьев. И я хохотала тогда, как
ребёнок, мой звон детский так ему понравился, что он решил ещё
раз покатать меня на цепях. Простояли очередь повторно, сели, как
обычно, он после меня, держа за стул, и начал бросать меня вверх.
Сзади его постоянно кто-то поддерживал – маленький мальчик. И я
не поняла, наверно, Ашот его отругал, но тот продолжал нам мешать.
Мы спустились. Он был расстроен, прошли вперёд по направлению
к вагонеткам канатной дороги.
      Уже немного темнело, когда нас обступило, наверно, двадцать
парней. Один их них подошёл к Ашоту, начал на него ругаться и ска-
зал, мол, почему ты отругал его мать, он мой брат. В то время на Кав-
казе не принято было выражаться в адрес постороннего, тем более
если касалось матери, могли и поранить друг друга. Я заметила, что
среди обступивших был и тот пионервожатый из лагеря «Поладау-
ри». Я очень стала переживать, ведь Ашот был один, а их так много.
Когда пионервожатый понял, что я его заметила, подошёл к Ашоту
и попросил поговорить с ним. Ашот меня попросил отойти на два
шага вперёд. Я пошла по узкой асфальтной тропинке, которая вела
уже к канатке. Оставалось очень мало до неё, но я немного слышала
разговор и поняла, что Ашот меня назвал своей невестой. Я от Ашо-
та таких слов ещё не слышала, потому что мы просто дружили. Но
я уже знала кавказский обычай, что если ты с женой или с невестой
– никто не имел права обидеть, потому что у всех тоже есть мать или
же сестра. Они пожали руки, и я видела, как тот ушёл, а сам Ашот
купил билеты на канатку, и мы уже смотрели вниз на город. Он стоял
вплотную ко мне, как бы оберегая, держа меня, но я почувствовала
сильные руки коршуна, который получил свою добычу и не захочет
с ней попрощаться навсегда. Меня он довёз до дома, проводил до-
мой, не отпустив такси, уехал. Я столько раз себя ругала за то, что
не послушалась мамы и поехала на фуникулёр! О чём они говорили,
почему он так быстро ушёл, не остался у нас? Меня тревожило его
поведение.
     Два дня Ашот не показывался, сказав, что занят, а в субботу он
сказал мне, что поведёт к себе домой познакомить с родными, отцом,
матерью и братьями. Я была очень удивлена, что он так быстро хочет
показать меня своим родителям, ничего не сказала. А он всю неделю
приходил ко мне немного задумчивый. Наступила суббота. Он, как
обычно, подъехал ко мне вовремя на такси, и мы уже едем по знако-
мым мне улицам Чугурети. Останавливается такси около номера 25.
Мы вышли.
    Я была на каблучках. Трудно было идти по булыжникам, мои ка-
блучки то и дело заходили вовнутрь, но когда открылась дверь ка-
литки во двор, то я вспомнила сон, который мне снился на Сурб Сар-
кис (день благословения молодых). Мама Лили сделала нам солёные
лепёшки, и надо было их съесть, чтобы ночью увидеть суженого
во сне. И я видела точно этот двор: полно воды во дворе, плавают
большие солёные огурцы, а я метлой, как у дворника, выметаю их
со двора и слышу имя «Ашот», он мне подарил часики золотые с
цепочкой...
     Я прошла дальше. Ашот открыл на правой стороне дверь в ма-
ленькую комнату, где всё было новое, но достаточно тесно, даже, на-
верно, негде было засунуть спичку. По правую сторону стояли вплот-
ную две деревянные кровати, где спали три брата, немного места,
чтобы пройти, стоял вплотную сервант, к нему примыкал гардероб,
упираясь во вторую стенку, и стол посередине. Если все сидят, то
пройти невозможно. Правда, я видела ещё там маленькую комнатку,
где, видно, спали родители. Кухни не было. В сарае стояла керосинка,
там его мать готовила только летом. Туалет во дворе мне напомнил
туалет, как у нас в бараках, когда мы жили в детском возрасте. Меня
ничего не интересовало. Я его уже любила и не обращала внимания
на мелочи жизни, которые оказываются потом самыми главными.
Меня приняли очень хорошо. Мать, видно было, – хорошая хо-
зяйка, не работала. На обед были летние голубцы без мяса, а потом
уже арбуз. Все сидели. Мне был по душе такой приём, я просто не
ожидала. Отец дал нож Ашоту и говорил: «Режь ты, так как уже же-
них». Я посмотрела на него и заметила, что он не шутит. Он меня
вправду представил родным как будущую невесту, а в дальнейшем
жену. Он взял нож. Нож соскользнул, чуть-чуть не зацепил мне шею.
И это был мой первый день пребывания у них. Конечно, он меня
часто водил туда. Ашот хотел, чтобы я привыкла к армянскому быту,
языку, к хозяйственности своей мамы, зная и видя, конечно, как у
нас. Спустились мы обратно на Воронцовa. Там он предложил пойти
в кинотеатр «Колхидa». Я согласилась. Мне самой не хотелось воз-
вращаться домой так рано. Он держал меня в объятиях, как будто бы
меня кто-то мог от него забрать. Домой мы возвратились поздно. Уже
все спали. Мы тихонько прошли на кухню. Он меня стал обнимать,
потом целовать. В то время я даже не знала, что можно так целовать-
ся, и настолько было всё приятно, что мне совсем не хотелось, чтоб
он уходил. Но нужно было прощаться. Он сказал, что завтра зайдёт
пораньше, но я чувствовала, что он тоже не мог оторваться и уйти.


~*~
Тбилисский фуникулёр? Парк развлечений, веселья, зеркала и карусели.
Цепи, музыка, ресторан и кафеюшечки, собранные все в одно  целое.
Впечатление в начале? С горы верхушку оторвали, убрали и построили.
Расположили  красивейший парк для взрослых, детей и молодёжи там!!!
~*~

Телебашня светящаяся ночью вдалеке -
На парижскую башню похожа она.
Может потому Тбилиси и называли
Этот город иногда - Парижем номер два.

Встроенный  ресторан стеклянный там.
С него наблюдать, как на ладошке видно,
Красоту города в огнях сверху, иногда на
Телебашню  похожа, но маленькая...

Как будто с этой  горы голову срубили
И всё поместили - развлечения разные.
Гуляли там, особенно по выходным дням,
Хорошая погода – благодать, круглый год...

Опять я не о том? Рассказать мне хотелось
О другом!?... Приехал "ОН" за мной,
пригласил поехать отдохнуть в парк туда...
Отказалась со страхом я, отвечала:


- Мама не велела.
Потом и меня же молодую
любопытство одолело.
Знаете же девушек сердца?

Все познать, узнать хотят
скорее обо всём быстрее, так и я.
Согласие дала, и он прибегает
обрадованный  на следующий день,

Забирает на фуникулёр меня.
Воскресенье!
Радостный ко мне приходит он.
На такси - до канатной под горой.

Но передумали?
И сели в вагончик узкоколейки
мы  вдвоём - маленький такой,
Он был без окон и без дверей ...

Потихоньку
мы наверх в гору поднимались.
Видели б эту природу по пути!
Такой природы  просто нет...
 
Только можно в сказках описать.
Ветки ели все хлестали по лицу...
и вдыхала пахучий запах еловый.
Он обвораживал меня...

Руку он на плечо мне положил,
удерживая якобы меня, мы там!!!
Вагончик въехал прямо в здание.
Солнце светило, освещая мне лицо.

Свежий воздух,  издалека пахнет
шашлыками...ароматом ресторана.
Вышли на площадку развлечений -
машины, карусели, цепи, зеркала...

Сверху с неба с чёртового колеса
наблюдать красоту и увидеть глазами
необыкновенную природу, город,
Рядом сидит парень, кого ты любила

Больше всех, но он ещё не твой.
Только лёгкое прикосновение,
притяжение ощущаешь ты,
крепко держит - боится отпустить...

Примкнула  к его сильному телу,
способному только своими руками
Мужскими раздавить тебя хрупкую,
Молодую, нежную, ещё ребёнка...

Но он ведёт себя достаточно скромно.
Мне по душе! Приятны прикосновения
и даже запах, несущийся от него -
Чем-то родным, желанным обхватывал.


С чёртового колеса я наблюдаю.
Там внизу в низине - город любимый
Тбилиси, утопающий  в цветах, сады,
Улицы, почему не видела ...раньше?

Во мне что-то поменялось
Или Любовь глаза открыла
ребёнку на окружающее меня,
Даже дома, крыши и река Кура...

И конечно все высотные дома
Для меня другую ценность
приобрели, открывали тогда...
Думая об этом, я ходила рядом...

Перешли к балкончику в другое место,
Наблюдали часа два, я оторваться
не могла от такой то красоты природы,
а потом по  парку побрели дальше.

Обошли мы уже всё, покатались вдоволь,
счастлива я, как дитя, на цепях катались
Впервые, захотелось ещё раз,
Он подбрасывал вверх меня...

Я летела, ощущая весь экстрим,
а я смеялась, радовалась я
от восторга,  от полёта
и просто от любви... к нему...

Вдруг замедлился полёт,
его держит кто-то  там за
его скамейку, висячую на цепях...
Он не может дотянуться уже и  до меня,

Нервничает,  а сзади держат его.
Обернулся, видит мальчик  лет
пятнадцати держит за стул его,
привязанный к цепям, ухватился  он...

- Оставь меня - закричал он на него .
- Видишь ты, что с девушкою я.
Тот внимания не обращал - только
по воздуху уже его вверх бросал...

Так мы наслаждения не получили
в этот раз от катания такого.
Не летела я вверх к  деревьям,
не дотрагивалась ногами я до них.

Остановились, мы уже  на земле,
Берёт меня за руку  и ведет домой,
спуститься по канатке по дорожке
... уже вниз с горы, почти темно..

Вдруг откуда не возьмись

Окружили - парней двадцать,
кто постарше, кто помладше,
все гурьбой перекрыли дорогу...

Не дают пройти нам по дорожке,
что-то говорят ему,
всё ругают по-грузински:
- Почему мой парня заругал???

Когда катался.
Мальца на цепях поняла и я,
Поняли и мы, что подстроено всё было -
очень страшно стало мне...

Вспоминаю мамины слова - Кавказ!?
Чтобы на фуникулёр не поднималась...
Он же меня вперед пропускает,
с кем постарше говорит ... с ним

И чего-то объясняет руками
всё ему тот с повышенном тоном -
Ожидается война парней.
Как справится со всеми, думала об этом я?

Говорит ему,
и так ходили и бранились минут пятнадцать.
Сердце замкнуло моё в страхе,
а дыханье тихое слышно было мне...

Издалека не слышу я о чём говорят.
Отошёл мой от него, взяв под ручку, он меня
быстрым ходом, мы  вдвоём
у  канадки, а там полно милиции...

Немного успокоившись, мой
мне всё и рассказал.
Старший, что с ним говорил
с этой компании был влюблен в меня...

Оказалось, что давно
И живёт он по соседству на одной улице со мной.
Виду никогда не показывал,
хоть ходил и в городе за мной ...

По пятам ...Я его не замечала днём,
а он после школы глазами  провожал меня домой.
И всегда он был в мечте познакомиться со мной.
Он любил, а сознаваться не хотел..

И выискивал причину познакомиться со мной,
случая  искал удобного для себя.
По парку Муштаид бродил он по субботам днём...
На фуникулёре появлялся в выходной,

Всё ища меня в толпе друзей,
Зная, что не хожу одна домой.
Думал,  что когда-нибудь приду на фуникулёр,

Объясниться  в любви захотел,
Познакомиться со мной,
Потому что нет девушки такой,
чтоб хотя бы один раз не была бы там ...

В тех красивых местах парка...города...
И хотел он по-Кавказски захватить меня,
И женою своей сделать навсегда.
За три дня дума - сделка сорвалась...

Встретившись, поговорив с ним тогда,
Отпустил он - просто так любил он,
не хотел меня унизить при всех, любя ...
Но я только поняла  из этого, наверно,

Что могу гордиться им я - моим всегда.
Не испугался он - за меня готов был драться...
Охраняя и держась за любовь,
Поняла, что как за каменной спиной...

Проживу с ним  я всю жизнь,
будет любить до конца меня,
Дорожить, охранять он всегда,
И в обиду не даст никогда.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 21. «Я уже его»



      Утром я встала очень рано. Мне хотелось с кем-нибудь поделить-
ся. С мамой я не советовалась, поэтому поехала к бабушке Кате. Хоте-
лось спросить её, как мне поступать, ведь я любила Ашота. К шести
утра я была уже на остановке, потому что должна была возвратиться,
пока он не пришёл, тем более – он мне обещал зайти рано. Двойная
пересадка. В трамвае почти никого не было. Я думала. Мысли вновь
меня переносили к случившемуся на фуникулёре. Я подумала, что
он правда любит меня, что не испугался многих парней, а защитил
меня. Потом Ашот рассказал мне, что тот пионервожатый каждый
день поднимался с ребятами на фуникулёр, предполагая, что такая
красивая девушка, как я, хотя бы один раз посетит самое прекрасное
место развлечений города Тбилиси. Я удивилась: неужели весь год
он меня выслеживал? Пионервожатый сказал Ашоту: «Если ты не-
серьёзно относишься к ней, то оставь. Мне она нравится». Меня эти
слова немного испугали, потому что от Ашота я до сих пор не слы-
шала о серьёзном намерении, и ему ещё учиться один год в вечерней
школе, так как два года валял дурака. В таких думах чуть не проехала
нужную мне остановку.
      Утро. Такой прекрасный день. Фруктовые деревья по обе сторо-
ны улицы как бы наполняли её радостью, ведь там, где мы сейчас
жили – шумная улица центральная, поэтому, пока я подошла к во-
ротам барака, много детских воспоминаний нахлынуло, ведь до ше-
сти лет мы жили тоже здесь. Во дворе много знакомых, как в старой
деревне, все друг друга знают, здороваются, если даже и не знают. Я
с лёгкостью поднялась по ступенькам и открыла дверь, зная, что она
была не заперта. Бабушка Катя никогда не закрывала свою дверь. Го-
ворила: а что у меня можно взять? Она ещё жила теми деревенскими
русскими понятиями, что в хату никто чужой не войдёт.
     Войдя к ней, я немного была удивлена её ранним гостям. В ком-
нате были мужчина, женщина и ребёнок лет шести. Бабушка Катя
растапливала свечку на керогазе в сковороде, усадив ребёнка на та-
буретку около двери. Она взяла мисочку воды и долго что-то шеп-
тала. Как я потом узнала – это молитвы, заговоры. Потом вылила
туда горячую свечу и долго продолжала ещё шептать, затем положи-
ла свечу в тряпочку, заранее хорошо рассмотрев. Что она там могла
видеть, не знаю, но она сказала, что ребёнок сглажен, и надо ещё два
раза повторить. Я видела впервые, и мне всё было интересно. Прав-
да, мама говорила, что баба Катя колдовала, когда та хотела с наше-
го брата Владимира также свечкой снять сглаз, но мама не пустила,
даже выгнала её из дома. Поэтому я, наверное, не видела такое у нас,
а может, она и делала, когда мы были маленькие, только ничего не
говорила. Оказывается, можно заговаривать также и воду. А сколько
раз она давала нам в детстве воды выпить, даже добавляла сироп от
варенья. Она взяла воду, оставшуюся в мисочке, куда выливала свечу,
умыла ребёнка, произнеся такие слова, которые я расслышала: «Куда
вода, туда беда пускай уйдёт». Потом, вылив воду в ведро, понесла
далеко и вылила в туалетную. Гости сразу же попрощались и ушли.
  В целом мы были очень дружны между собой. Любое – хорошее
или плохое – на нас всех сильно действовало. Так как все думы в
данный момент у меня были сосредоточены на братьях, то я ни о чём
не могла думать в те минуты.
     По коридору влево была кухня. Она была достаточна большой
– четырнадцать квадратных метров, но надо было завернуть на кух-
ню, пройти большой коридор и маленький, минуя ванную комнату. Я
несла тарелки, как вдруг слышу, что из ванной комнаты меня Ашот
зовёт. Ванная наша была без туалета, и я удивилась, почему он там,
ведь туалет был у нас отдельно. Я вошла. Он прикрыл дверь. Он всё
больше и больше стал мне объяснять, что он боится за меня, и про-
сил, чтобы я даже к Лили не ходила без него. Он так сказал, а я по-
думала: как я смогу быть без Лили, с которой я так долго дружила? Я
просто не смогу без неё жить. В те минуты такие мысли пронеслись
у меня. Ашот был немного выпивши. Они пили в основном вино –
взрослые уже парни. Я видела, что и девочки не прочь выпить пару
стаканчиков хорошего грузинского вина. Он постоянно намекает,
что с очень серьёзными намерениями о нашей дальнейшей судьбе,
его и моей, а сам же тихо притянул к себе. Стал так нежно обнимать
и целовать. Я подумала, что он пьяный, потому позволяет немного
лишнего. Он стал потихонечку расстёгивать мою блузочку, которая
была на нескольких пуговичках, обнажая шею, поцелуями заставляя
его любить. Я понимала, что я ещё ребенок, и большее, чем поцелуи,
он себе не позволит. Я утопала в его страстных поцелуях, которые
перешли уже и на мою грудь, которую никто до него ещё не трогал,
не прикасался даже. Сколько мы стояли так – не помню. Услышав,
что кто-то пришёл, сказал: «Наверное, братья». Тихо и нежно застег-
нул мне блузочку. Я вышла, а он ещё минут пятнадцать оставался
там, видно, сам остывал от таких страстных поцелуев. Я обрадова-
лась, что братья пришли. Они, когда приходили, вечно просили чай,
так что Ашот с нами ещё выпил чай и выбежал на улицу. Не знаю,
в каком он был настроении, только знала, что я уже его. Больше не
имею права без его разрешения выйти даже из дома. Хорошо, что
было лето и Лили в Ереване.
   На столе я заметила свёрток. Там было много разного из продуктово-
го магазина, видно, они принесли. Как я поняла потом, бабушка Катя
обладала белой магией и избавляла людей от разной порчи. Никогда
за это не брала денег, а только то, что принесут или подарят.
Мы с ней позавтракали, и за завтраком я рассказала о нём. Бабуш-
ка Катя немного испугалась за меня, я была на четыре года младше
сестры, которая не имела ещё серьёзных отношений ни с кем. Люда
мечтала поступить в институт и готовилась упорно. В это лето она
строила большие планы для себя. Бабушка Катя попросила, чтобы
я привезла Ашота познакомить с ней, так как он меня уже познако-
мил со своей роднёй. Я попрощалась. Она положила мне что-то из
гостинца, чтобы я отвезла домой. Она была очень щедрой и никогда
к нам с пустыми руками не приходила, а также, если мы заходили
к ней, иногда могла нас одеть полностью и так отпустить домой. И
даже до дома чуть ли не проводит, хотя ей надо было потратить два
часа на дорогу, но со временем она никогда не считалась, если это
касалось нас. Я пообещала, что в следующее воскресенье приедем.
Мне просто хотелось узнать её мнение.
   Обратная дорога мне показалась длиннее, или я чувствовала, что
опаздываю. Наверно, он меня ждёт, а я незаметно так ушла, не хо-
тела будить братьев. Открыла дверь. Так и есть – дым от сигарет в
доме (он курил тогда «Курортные»). Несколько скомканных сигарет
лежало в пепельнице, он сидел за столом и играл в карты с братьями.
Он посмотрел на меня, ничего не сказав, а Сашка налетел с вопроса-
ми, где я была. Он уже и к Лили сбегал, думал, что я там. Я спокойно
рассказала, что была у бабушки Кати, потому что давно не ходила
туда и соскучилась. Через окно Сашку позвали ребята, и они все вме-
сте выбежали на улицу. Ашот меня посадил за стол и, не повышая
голоса, стал объяснять, что он должен всё знать, каждый мой шаг. Я
видела и чувствовала, что его тоже задело происшествие в парке на
фуникулёре, и он нервничает из-за меня. Он говорил так искренно,
что мне стало его немного жаль. Я же раньше гуляла свободно с под-
ружками, но не успела я так подумать, как он сказал: «Ты себя не
видишь. Ты просто не знаешь себе цены. Я очень боюсь за тебя, ведь
у тебя естественная красота. А вдруг кто-то причинит тебе боль». Он
увидел, что я в растерянности. Подошёл ко мне, поцеловал в лобик,
сказав, чтобы не обижалась. После этого сказал: «Говори мне, куда
ты хочешь поехать. Я всегда тебя провожу и, если даже работаю, у
меня есть братья, которые тебя будут охранять и возить туда, куда ты
захочешь».
      Я слышала, как открылась дверь. Вошла Людмила, которая была
в очень хорошем настроении, сказав, что её зачислили в Педагоги-
ческий институт на факультет начальных классов. Мы так обрадо-
вались за неё, ведь Люда очень много времени уделяла своей учёбе.
И вечером у нас собрались самые близкие её друзья. Миши не было,
то ли его не пригласили, то ли сам не пришёл, потому что знал, что
я уже дружу с Ашотом. За столом закусок много не было, зато они
хорошо провели время. Чувствовалось, что они большие ребята и
планы у них совсем другие. Они так говорили красиво тосты... Когда
они произносили тост за сестру, которая была сегодня на высоте, то
сказали ей о второй половинке, которой у неё не хватает. Люда всегда
отрубала эту тему, говоря, что выйдет замуж только за дипломата. Не
знаю, она шутила или правда ставила жизнь свою сразу на большие
колёса, зная, как мы тяжело жили. Праздник удался. Все стали расхо-
диться. Ашот задержался. Он, видно, чувствовал, что полностью не
договорил со мной. Он стал помогать выносить бутылки на кухню.
Братьев ещё не было, они в последнее время приходили поздно.
Уже сами добирались до Тбилисского моря, Черепашьего озера. Они
очень дружили между собой. Разница в один год стёрлась сразу, и
они были как два друга. Я очень волновалась, когда они опаздывали,
тем более – они хвастались, что плавали наперегонки по Тбилисско-
му морю. Они оба были очень высокими, даже выше Ашота на пол-
головы. Вовка рос красавцем. Черноволосый, с широкими бровями,
срощенными на переносице, – донской казак, как отец. Карим боль-
шим глазам и чёрным длинным ресничкам любая девчонка могла бы
позавидовать. Красотой он был очень похож на мою сестру. У нас
была противоположная красота – она очень была похожа на меня, но
с чёрными волосами. Окраской волос они пошли в нашего отца, дон-
ского казака, мы же с Сашкой очень были бы похожи друг на друга,
если бы не его курносый нос. Как-то непонятно, потому что мой нос
был в отца – остренький, а у мамы вообще был красивый греческий

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 22. «Бутон нежно-розовой страсти»



   Он ушёл. Я долго ещё не ложилась спать. Сидела в кухне и ощу-
щала теплоту его ласки. Что было не так? Может, он заметил мою
страсть к нему или же был пьян, а может, он просто проверял меня
– насколько ближе он мог ко мне подойти. Мысли путались у меня в
голове, то поднимали, то спускали вниз так, что я, наверное, постес-
няюсь посмотреть ему завтра в глаза. Я взяла книгу, тем более что
было много задано прочесть по литературе, но ни одной строчки не
прочла, так мне боязно, но в то же время так приятны его поцелуи.
У меня горела грудь, к которой он недавно прикасался. Я пошла в
ванную посмотреть. На ней был заметен след поцелуя, отражённый
маленькой розовой полоской в виде маленьких губ, которые он мне
оставил, чтобы вспоминать его всю ночь. Я побрела в постель. Се-
стры не было дома, и я развалилась, но не смогла уснуть. Мне было
стыдно. Ночью во сне я боролась с ним, он меня продолжал цело-
вать. Меня окутало возбуждение – как будто бы всё происходило на-
яву. Всю ночь я крутилась, потом утром, а когда проснулась, никого
уже не было дома. Решила ещё поспать, потому что не выспалась, но
тут услышала стук в дверь. Звонок у нас, как всегда, не работал, и я
подумала, что вернулись братья.
      А это был Ашот. Я очень удивилась его утреннему визиту. Сто-
яла, опешив, в ночной рубашке перед ним. Мои волосы, вьющиеся
от природы, были завитушками подняты наверх и не расчёсаны. Он
посмотрел на меня растерянно и только добавил, что должен пойти
на работу в вечернюю смену и решил утром ещё раз увидеть меня.
Он посчитал, что вчера со мной не поговорил и не слышал моего от-
вета. Как ни в чём не бывало, он попросил меня одеться, хотя через
тоненькую рубашку и отражения солнца он полностью мог видеть
обнажённую фигуру. Рубашка на мне была розового цвета, капро-
новая с маленькими цветочками на груди. Её привезла для себя се-
стра, когда работала, но, заметив, что мне нравится рубашка, она
подарила её мне. Рубашка была до пола и блестела, как подвенечное
платье. Заметив его сдержанность (он даже на метр близко ко мне
не подошёл), я побрела в ванную комнату, закрыла дверь, быстро
выкупалась, оделась и минут через пятнадцать уже была около него.
Предложила ему чай. Он отказался, сказав, что завтракал. Усадил
меня на кровать, так как у нас не было дивана. Сел рядом. Он обнял
меня, притянул поближе к себе и стал оправдываться, извиняться
передо мной за вчерашнее... Говорил, что произошла ошибка, что у
него серьёзные намерения, поэтому он не допустит больше ничего
подобного. Он так извинялся, что мне стало его жалко. Ашот, видно,
думал, что я обиделась на него из-за того, что он тронул и цело-
вал мою грудь. Я любила его, а когда любишь, ты просто хочешь
полностью отдаться этому человеку. Я смотрела на него, ничего не
говоря, а он меня осыпал поцелуями, как ребёнка. Потом поцелуи
стали страстными, он ласкал ими мою шею, оголённые руки и ноги.
Он меня возбуждал настолько, что у меня были ответные страстные
поцелуи, о которых он мне только потом сказал. Не знаю, сколько
времени мы так просидели в обнимку, целуясь, но ему надо было
уходить на работу. Он с трудом оторвался от меня и выбежал из на-
шей квартиры.
       Я не знала, что мне делать. Так и не выспавшись, возбуждён-
ная поцелуями, легла спать в одежде. Я лежала и не могла заснуть.
Вспомнила, что мы должны пойти к бабушке Кате в гости в воскре-
сенье. Должна ли ей рассказать о своей любви, что люблю его и хочу
быть с ним? Мысли путались в голове. Я вспомнила тех людей, кото-
рые были у бабушки в прошлый раз. Конечно же, я замечала раньше,
чем она занимается, но была мала, чтобы понять суть происходя-
щего. А сейчас я была рада за неё, что она приносит пользу людям,
и как на глазах меняются люди, которые к ней приходят. Катерина
стала как будто бы ими жить, ведь у неё самой была очень трудная
судьба: первый муж погиб на фронте во время войны, своих детей у
них не было, а когда погиб старший брат на фронте и его жена, то
они разделили детей и баба Катя взяла на воспитание Ивана, племян-
ника, а сестру Ивана, её тоже звали Катериной, взяла на воспитание
тётка со стороны матери, которая до сих пор живёт в Ростовской об-
ласти на хуторе, где я и родилась и откуда весь наш род. Второй муж
её, Гаврил, был хорошим, но, как я поняла, он имел там тоже семью
и четверых детей. Однажды, когда он поехал навестить своих детей,
застал жену с любовником и зарубил его шашкой. За это был по-
сажен в тюрьму, где сидел очень долго, а баба Катя долго ездила к
нему, возила передачи. Там он, видно, не выдержал тяжёлой работы
на шахтах и умер. Так она осталась одна и всю свою любовь пере-
несла на нас, четверых детей.
     Время шло, мы становились уже большими, и все были со свои-
ми понятиями. Бабушка часто мне говорила – мол, за вас, девочек, я
не переживаю, я только боюсь за мальчиков, так как они везде бродят
и их могут обидеть. Но братья мои были крепкими, и скорее они
могли бы обидеть кого-нибудь. Она мне часто рассказывала о нашей
Родине, о законах казачьей общины, о нашей родной бабушке, ма-
тери отца, которая была левшой и её тоже звали Катериной, что она
была расстреляна немцами во время войны. Но самое главное – она
постепенно стала рассказывать мне о белой магии, которой она за-
нималась. Бабушка Катя рассказывала, как всё село, хутор, станица,
даже из города приезжали к ней. Она многим помогала молитвами,
это переходит по наследству, и только младшая в семье сможет об-
ладать белой магией. Она должна обязательно иметь светлые глаза.
Со стороны отца у всех были голубовато-серые глаза. Карие глаза
моей матери передались нам. Мы были все кареглазыми. Мои глаза
медового цвета янтаря переливались. Однажды бабушка сказала, что
когда умрёт, то сила её магии перейдёт ко мне. «Учи молитвы», – ска-
зала она и дала мне большую тетрадь, где не её почерком были за-
писаны молитвы. Писать она не умела и даже подписывалась, когда
работала, тремя крестами. Позднее я её всё же научила читать и пи-
сать. Мне было смешно, когда она выводила свою фамилию по пер-
вому мужу «Балахнина», хотя несколько раз говорила мне, что у нас
есть на хуторе родня по фамилии Пономарёвы, одна из них работает
там в карьере кассиром. Зачем она мне такие подробности говорила,
не знаю, но всё врезалось в мою память. Мои мысли скакали, опять
перешли к Ашоту: я не понимала его, то он целует страстно, то сдер-
живает себя. Что он хотел этим сказать, не знаю. На следующий день
я всё-таки решила поехать к бабушке Кате. Мне хотелось рассказать
ей правду, посоветоваться, как мне поступать, пока он был на работе.
Бабушка Катя, увидев меня, сказала, что ждала. А я в слезах бро-
силась к ней на плечо. Она была маленького роста, а я была почти на
голову выше. Бабушка заварила чай с ромашкой, которую собирала
сама, усадила меня на высокую железную кровать, где я не раз си-
дела в детстве, проваливаясь вечно на взбитой перине. Она начала
первой, сказав, что знает причину моего беспокойства, и, успокоив,
сказала: «Не печалься. Он тебя любит и будет твой». Меня так об-
радовали её слова, что я расцеловала бабушку Катю. Затем я уснула,
укрывшись её белым оренбургским пуховым платком, которым она
прикрыла мои ноги. Проснувшись, я быстро выбежала на трамвай-
ную остановку.
     Уже темнело. Через час я добралась до дома. Подойдя к двери,
я тихонько постучала. Дома опять никого не было. Открыла дверь,
вошла, сразу переоделась, такая привычка осталась у меня на всю
жизнь, уселась на большой подоконник и стала смотреть на улицу.
Сердце моё успокоилось. Я знала, что бабушка Катя говорит правду,
тем более, что я должна его показать ей на следующее воскресенье.
Оставалось несколько дней, а Ашот продолжал работать по вечерам.
Утром, как майское солнце, приходил ко мне, а я, зная, что он при-
ходит рано, соответственно уже и вставала пораньше и была готова
к встрече с ним. Больше он меня не заставал в рубашке. Да и не хо-
тел – он меня охранял, как хрустальную нежную вазу, боясь, чтобы
стекло не треснуло, одаряя всё больше пылкими поцелуями. От воз-
буждения у меня часто болела голова, не знаю, а он часто закрывался
в туалетной, чтобы освежиться, потому что я стала замечать, как и он
сгорает от страсти. Его нежные поцелуи были всегда в пределах до-
зволенного. Он никогда больше не трогал мою грудь. Но и несмотря
на это, я так раздражалась, что желания иногда могли перейти черту
дозволенного. Мысли проносились в моей голове, и я сдерживала
себя, покрываясь как бы гусиной кожей. Это меня пугало, но стоило
мне успокоиться, как всё становилось на свои места... Только когда
Ашот возвращался снова, поцелуи и ласки моего оголённого тела,
даже колен и рук, возбуждали во мне страсть, от которой я не могла
уже избавиться. Я его любила!
      «Как хорошо, что он у меня есть!» – часто думала я. Ашот при-
ходил каждый день. Он хотел видеть меня чаще. Было видно, что ему
тоже нравятся мои поцелуи. Он целовал меня нежно, страстно. Мне
хватало воспоминаний на целый день. По субботам он не работал и
меня пригласил к себе домой. Я провела одна весь вечер пятницы и
с нетерпением ждала субботы, готовилась. Я стала перебирать гар-
дероб моей сестры в поисках красивого платья, она мне разрешала,
но тут заметила платье мамы и решила его примерить. Мама была
моего роста, но в груди и талии шире, но его можно было подвязать
красивым поясом. Звонок в дверь. Я стою в розовом шифоновом пла-
тье с бархатными листочками...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 23. «Он твоя судьба»


     Я очень удивилась, когда увидела Ашота, но он сразу сказал, что
по пятницам уходит пораньше с работы. Но было уже поздно – около
десяти часов вечера. Мы даже в кино опоздали на последние сеансы
и остались дома. Я не знала, как поступить – так и осталась в мами-
ном платье. Он смотрел на меня и не знал, что сказать. А когда я ска-
зала, что хочу его одеть завтра, он на меня как-то странно посмотрел.
Что означал его взгляд, я не понимала, но через пять минут он ска-
зал: «Оденься попроще, потому что оттуда мы пойдём в парк в Ваке.
Ты, наверно, не была ещё там». Я кивнула и пошла переодеться. Вы-
пили на кухне чай. Дома никого не было. Людмила часто вылетала в
командировки. У неё оставалось только лето, чтобы подзаработать,
потому что с сентября она уже начинала учиться в институте. Братья,
как всегда, задерживались допоздна. Мама работала в ночную смену,
а отец часто по пятницам уезжал к сестре и мог даже там остаться
на ночь. Так было уютно нам – мы сидели напротив друг друга. Он
так смотрел на меня, как будто бы хотел съесть своим взглядом, по-
стоянно вставая из-за стола, курил сигареты. В то время он курил
«Курортные», и я видела, как он нервничает и кусает постоянно кон-
чик сигареты, тушит, потом опять начинает. Я не понимала: а что же
ему мешает, что он хочет сказать? Наконец он, видно, успокоился и
сказал, даже просил, чтобы я перешла к нему в вечернюю школу. Он
боится за меня и хочет меня видеть постоянно каждый день. А я на-
столько любила его, что, даже не подумав, согласилась, потому что
мне и самой хотелось постоянно быть вместе с ним каждый день.
Первая любовь захватывала нас. Мы не хотели даже на некоторое
время разлучаться. Когда он услышал, что я согласна, то подошёл ко
мне и поцеловал в щёчку, пока по-детски, но страсть охватила нас
обоих, и мы час, наверное, не могли оторваться друг от друга. Он
лишнего себе не позволял, но я чувствовала, насколько приятно мне
было находиться с ним рядом. Братья задерживались, а он не хотел
уходить. Мы перешли в комнату и, уже сидя на кровати, целовались,
пока не пришли мои братья. Он ушёл, попрощавшись. Утром он при-
шёл пораньше. Такое лицо было у него, как будто не спал ночью. И
я, уже одетая, выбежала на улицу. Я не стеснялась никого из нашего
двора, и ребята только смотрели со стороны. Что они думали про
меня в то время, когда Ашот демонстративно или держал меня за
руки, или же засовывал мою руку себе под ручку, я не знаю. Знаю
только, что я его любила, и их мнение мне было безразлично. Мы
долго прождали такси. Приехал пустой трамвай, и мы быстро по-
бежали и сели в него. Номер 7: он поворачивал на Колхозной пло-
щади, а дальше нам немного надо было пройти пешком. Когда мы
сели, Ашот заметил, что на нас все обращают внимание, то ли я была
слишком белая по сравнению с ним, то ли они любовались двумя
подростками, которые светились от счастья. Но я также поняла: это
будет последняя наша поездка на трамвае. Я поняла – он ревнует. Он
не хочет, чтобы кто-то даже смотрел на меня. Немного смущал тот
факт, что он переводит меня в вечернюю школу. Как мы будем ехать
домой, ведь школа 32 у него в районе, а мне надо будет добираться
на восьмом трамвае оттуда одной?
      Мы спустились. Он взял меня под ручку. По наклонной горе по
булыжным неасфальтированным улицам всё дальше и выше подхо-
дили к его дому. Нас уже ждали. Он мне не сказал, что из Батуми
приехала сестра его отца, которая очень захотела меня увидеть. Мне
показалось это каким-то совпадением, ведь завтра, в воскресенье, я
должна показать Ашота своей бабушке Кате. На самом деле она мне
не бабушка, а родная сестра моего отца, просто мы её называли ба-
бушкой Катей, потому что у нас не было родной бабушки, а она с
удовольствием нам её заменяла. Вот и Aшот тоже должен был позна-
комить меня со своей тётей, отцовой сестрой. Её звали Горкур. Это,
конечно, не имя, в переводе с армянского так и будет – сестра отца.
Но все её называли именно так. Её знало всё Батуми, и там тоже весь
город так её и называл. Мы вошли. Уже все сидели за столом, там
двинуться даже не было места, но все встали, пропустили к ней. Она
меня поцеловала в лобик, я даже заметила, как Ашот в первый раз.
Значит, такой поцелуй – это у них семейное знакомство.
    Все ко мне хорошо относились, и я, уже не стесняясь, могла рас-
смотреть его мать. Симпатичная белолицая женщина, ростом почти
с Ашота, чёрные краски волос, бровей, ресниц. Длинные волосы, но
красиво впереди закрученные с двух сторон, а позади закрученные
и собранные приколками, и красная помада, красиво намазанная,
без косметики – всё натуральное. А главное, она была хорошей хо-
зяйкой. Отец Ашота был небольшого роста. Он даже мне показался
ниже неё ростом, с широкими губами и торчавшим впереди одним
золотым зубом. Он, наверное, был возраста моего отца, а она – моей
матери. После обеда я немного помогла убрать со стола, и мы быстро
попрощались и вышли погулять.
      Мы сели в троллейбус и поехали уже в район Ваке посмотреть
прекрасный парк, где также было много развлечений и каруселей,
цепей. Я так любила всё экстремальное и ничего не боялась, может,
потому, что у меня был второй взрослый разряд по спортивной гим-
настике, или же я знала, что рядом человек, парень, которого я лю-
блю, который никогда не даст меня в обиду. Этот день был незабы-
ваемым. Мы катались на всех машинах по несколько раз, посидели
на лавочке, съели по две порции эскимо на палочке и даже потом
он меня повёз на проспект Руставели. Мы спустились в подвальчик.
Там были три-четыре лестницы вниз, продавали «Воды Лагидзе» и
хачапури. Достаточно уставшие, мы на такси приехали домой. Дома
все были в сборе. Ашот немного растерялся и быстро ушёл, сказав,
что завтра зайдет опять в 12 часов. Когда он ушёл, я долго думала о
его тёте, которая была такая маленькая, как его отец, о том, как она
много целовала меня за такой короткий вечер. Мне хотелось, чтобы и
моя бабушка Катя поцеловала бы Ашота хотя бы один раз.
     Прошёл обычный вечер. Я сразу же легла спать и так крепко за-
снула, что когда проснулась, дома уже никого не было. Я пошла в
ванну искупаться. Мне захотелось попариться. Налила полную ван-
ну. Хотелось ещё раз освежиться и отдохнуть после вчерашнего
большого похода в парк. От горячей воды и от пара меня уже раз-
морило, и я вышла, надела халат. Начала одеваться и услышала, как
прозвенел дверной звонок, который сам Ашот уже недавно нам уста-
новил в дверь. Я открыла. Там стоял Ашот. Он подошёл ко мне, по-
целовал и прошёл в комнату. Подождал минут десять, и мы вместе
вышли из дома. Он постоянно демонстративно держал меня за руку,
показывая всем соседям и мальчикам нашего двора, что я – его и ни-
кто не имеет права меня обидеть или что-нибудь сказать. Мы прош-
ли к такси, потому что я заметила, что он не очень хочет, да ещё со
мной, ехать на трамвае. Мы сели на такси. Впервые я увидела, как он
заплатил за такси новенькой, сиреневого цвета, купюрой – двадцать
пять рублей. Мне стало его жалко – это был весь его однодневный
заработок, а если в переводе на нас, то мой отец приносил продукты
на такую сумму или же оставлял столько же на пропитание семьи
на целый день. Мы подъехали на такси прямо во двор к подъезду
бабушки Кати. Поднялись. Бабушка Катя нас уже ждала.
     Я очень любила к ней ходить. В доме полностью царила экзотика
русской кухни – пирожки, пельмени, блинчики и пр., вареники (дары
украинской кухни). Она столько наготовила, что, когда мы уходили,
завернула нам гостинец. Ашот был удивлён таким приёмом, потому
что в моём доме было не так. Моя мама готовила мало и была не
очень хозяйственной женщиной. После Нового года мы ещё ни разу
специально для него стол не накрывали. Вечером был только чай и
часто, кроме конфитюра, больше ничего, а он никогда и не спрашивал
больше ничего. Ашот вёл себя очень скромно, но тут он даже сказал,
что его мама тоже не очень дружит с мукой и такого обеда она тоже
не сможет сделать. Я была счастлива, что ему всё понравилось, ведь
я уже могла готовить, переняв опыт у бабушки Кати. Правда, дома
особо не готовила, но я подумала, что надо бы хоть один раз сделать
для него такой же обед, раз ему понравилось. Мы у неё задержались
допоздна. Он пошёл в туалет, ведь в бараке туалет был во дворе.
Я спросила бабушку Катю про него. Она, покачав головой, ска-
зала: «Он твоя судьба. Только пойми – будешь долго с ним жить, но
всю жизнь будешь маяться». Я очень обрадовалась тому, что он будет
надолго мой, а вторая фраза, что я буду с ним маяться, у меня сразу
вылетела из головы. Я его любила и за любовь была согласна на всё.
Он быстро вернулся. Обратно мы добирались на трамваях, потому
что невозможно было поймать такси. Он сидел рядом и всю дорогу
не сводил с меня глаз.
      Мы подъехали к нашей остановке. Уже было двенадцать часов
ночи. Я тихонько открыла дверь, и мы на цыпочках прошли на кух-
ню. После дома Ашота наша кухня мне показалась такой большой!..
Мы прошли к столу. Он сел на стул и нежно потянул к себе. Сначала
я стояла возле него, потом он меня посадил, как маленькую, к себе на
колени. Он стал мне рассказывать, что я очень понравилась его семье
и тёте, а особенно его отцу. Отец попросил Ашота не обижать меня
никогда, назвал ангелом, который даётся в жизни один раз. Он сказал
сыну: «Ты должен всё сделать, чтобы между вами никогда не завязы-
вались плохие разговоры и ссоры». Также он не очень хотел, чтобы
я переходила в вечернюю школу к Ашоту, но когда тот его убедил, то
понял, что так будет правильнее, так я буду на виду.
     Ашот решил с сентября месяца перейти только на дневную рабо-
ту, а вечерами учиться вместе со мной, тем более, что ему оставался
один последний год учёбы. Он мне всё по полочкам разъяснил. Я
же не представляла вечернюю школу, – как будет мне трудно. Ради
любви я старалась не обижать его и уступала во всём. Он увидел, что
я соглашаюсь, стал нежно целовать меня, но наши поцелуи всегда
заканчивались страстными. Через несколько минут он уже бежал до-
мой, оставляя меня возбуждённой. Я долго не могла прийти в себя.
Потом, немного остыв, тихонько отодвинула ногу своей сестры и
легла на краешке кровати. Заснула. Не знаю, что мне ночью снилось,
но утром сестра сказала, что я швырялась руками и чуть ли не била
её ночью. Я, конечно, ничего не помнила.
      У меня было много событий на этой неделе. Я должна была по-
делиться ещё с кем-то, конечно, с сестрой. А там уже и братья, и отец
с матерью – все знали, что Ашот мой жених. Они даже не говорили,
что он мой товарищ, так он с первого раза себя показал. Все прини-
мали его уже как члена семьи. Он мог приходить, когда ему хотелось,
а я должна была быть обязательно дома. Я просто не имела права
выйти без его разрешения даже к подружке, но меня пока не очень
стесняло такое положение. Он был у меня почти каждый день. Я его
любила. Он мне показал за полгода всё то, что я не видела за все
пятнадцать лет, столько мне было на то время.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 24. «Яблоко от яблони недалеко падает, но далеко катится»

   
   Наши свидания становились частыми, иногда он ко мне приходил
по нескольку раз на день. Как он выкраивал время, не знаю, может,
он меня проверял – дома я или нет? Я его не понимала. Он стал часто
меня приглашать к себе домой. Я уже там считалась невестой, без
кольца, потому что я ещё ребёнок. Слышала, как отец часто говорил
Ашоту: «Смотри, не обижай девочку. Она – как ангел». Я уже хоро-
шо понимала по-армянски и даже узнавала диалект, говор языка той
местности, откуда люди приехали. Как я уже знала, его отец из Тур-
ции, Ардагана. Они были беженцами, во время резни армян бежали
через горы. Те армяне, которые остались живыми, хорошо помнят ту
кровавую резню, а многие остались, замёрзнув в горах. Отца Ашо-
та на своих руках перенесла его сестра, которая была постарше. Он
очень считался с её мнением. Она была у них как мать. Я была на
десятом небе от счастья, когда она сказала, что лучше меня не пред-
ставляет жену для своего племянника. Они обосновались в Грузии
около Батуми, а потом перебрались в Тбилиси. Отец Ашота, хорошо
зарабатывая, мог и хотел купить себе дом, но не успел из-за реформы
1947 года. Деньги оказались ненужной бумагой. Когда ему говорили,
чтобы покупал товар, он не поверил, и так они ничего не купили и
деньги не вложили. Немного потратив, купил в отступные на жизнь
дом, где сейчас и живут. Правда, они состояли на квартирном учёте, а
кто не состоял? А кому давали? Так они, уже большой семьёй, жили
в комнате четырнадцати квадратных метров, а вторую комнату я во-
обще не считаю, так как она была совсем маленькой. Общий двор и
общий туалет во дворе много раз меня ещё раздражали...
     Наши свидания с Ашотом были очень частыми – мы почти не
могли друг без друга и встречались каждый день, а иногда по два
раза. Он мне показал весь город за такой короткий срок, что я за пят-
надцать лет даже не видела. Мы часто просто так могли бродить по
паркам. Я ему читала заданную школьную литературу, как «Война
и мир», и часами могла пересказывать, потому что у него просто не
оставалось на чтение времени, ведь все свободные минуты он хотел
посвятить только мне. Дома мы его практически не угощали ничем,
кроме чая. Я никогда не могла чем-нибудь его удивить, в отличие от
его родни, где каждый мой визит был застольем, прекрасным обедом
и множеством фруктов на столе.
    Но один раз моя мама была дома и пригласила его на уху, которую
сварила. Вы же знаете, какая была рыба в то время. Конечно, хек
– пресный, невкусный и замороженный. Но мама, наверное, хотела
удивить своим блюдом, хотя я уже видела еду и получше. Конечно,
зная её, я не хотела, чтобы Ашот согласился пройти на кухню. Но он
прошёл, то ли он хотел посмотреть, что она сварила, то ли постес-
нялся отказаться. На столе уже была разлита в тарелки уха. Он сел,
куда она попросила, и начал ковырять уху вилкой, потому что мама
не подала ложки. Я вспомнила басню про журавля в гостях у лисы,
так как уха была почти в плоских тарелках. В тарелку Ашота, как го-
стю, она бросила пучок петрушки, положила варёный лук и морковь,
приговаривая, что там есть витамины. Он вилкой несколько раз до-
ставал из ухи чешую от рыбы. Зная мать, конечно, я не хотела, чтобы
всё это он видел. Я просто приросла к скамейке от стыда. Не смогла
даже встать и самой подать ложку. После обеда он ушёл. Я знала, что
он должен был уйти, но всё-таки нервничала, а вдруг он может и не
вернуться? Ведь есть такая пословица, что яблоко от яблони далеко
не катится. Но моя сестра сразу меня успокоила, сказав, что он меня
любит, а всё остальное перемелется, пускай лучше сейчас узнает, ка-
кая у нас семья.
     Он скоро вернулся, как будто ни в чём не бывало, мы даже успе-
ли пойти в кинотеатр «Исани» на последний сеанс в нашем районе.
Правда, первый раз с ним туда пошли. Я ходила только днём со своей
подружкой Лили. В кинотеатре стулья были деревянные, а спинки
у них решёточные. Я заметила сквозь решётки, что кто-то пальцем
тычет мне в спину. Конечно, я испугалась драки, всё-таки это Ав-
лабар. Я немного подвинулась вперёд, а через полчаса сказала, что
у меня болит голова. Когда мы уже вышли из кинотеатра, который
был в десяти минут ходьбы от нашего дома, я успокоилась, увидев,
что за нами никто не идёт. Я старалась оградить Ашота от всяких
драк и разборок, потому что слышала от его отца, что многие ребята
уже сидели, то за бандитизм, то за хулиганство, то ещё за что-то, о
чём я ничего и не знала. Вечером он у нас засиделся долго, и ему не
хотелось уходить. Он всегда ждал, пока все заснут, чтобы иметь воз-
можность меня поцеловать. Он никогда ни в подъезде, ни на улице
меня не целовал, а только у нас дома или же у себя, когда не было
никого или рядом никто не стоял. В городе, наоборот, он вёл себя
достаточно сдержанно.
     На следующий обычный день он пришёл очень рано, наверное,
не заходя с работы домой. В руках были красивые красные розы.
Конечно, я удивлена была, но он достал завёрнутые в тряпочку два
обручальных латунных кольца, которые сам выточил на заводе. Это
был самый счастливый день для меня. Меня не привлекало золото,
потому что моя мама носила на каждом пальце по несколько штук из
многочисленных украшений, что привёз отец ещё из Германии для
неё. Нет, я была восхищена, как он мне надел колечко, расцеловав
каждый пальчик руки! Каждая девушка любит, но когда тебя как бы
обручают и закрепляют твой союз кольцами – ты ждёшь всегда и
надеешься на дальнейшую любовь, которая со временем не угаснет,
а возрастёт. Цветы я поставила в вазу, переоделась, и мы вышли из
дома. Он часто меня водил по паркам. Я любила наблюдать за приро-
дой, которая меня влюбляла в себя, потому что я сама была влюблена
и ощущала мир таким, каким я чувствовала его в эти минуты. Лето
подходило к концу. Падающая с деревьев листва меня радовала, как
ребёнка.
     Когда отец узнал, что я перехожу в вечернюю школу, то устроил
меня к себе работать. В то время он был главным бухгалтером чет-
вёртой дистанции гражданских сооружений Закавказской железной
дороги. Мне дали место учётчицы по складу. Склад находился вда-
леке от двухэтажного здания организации, и мне часто надо было
бегать в бухгалтерию или в технический отдел с вопросами. Бухгал-
терия была одной большой длинной комнатой. Там было, наверное,
около двадцати столов. Стол отца стоял в конце комнаты, и место по-
зади него до стены было свободным, чтобы каждый посетитель мог
подойти с любым вопросом к нему. Я очень удивлялась его сдержан-
ности на работе. Всегда в парадной форме – костюм и галстук, один
мужчина на всю бухгалтерию. Но я стала прислушиваться, как он от-
вечает на вопросы своих девочек. Как точно он мог определить, где
находится то, что они ищут. Он называл ордер и даже точную дату
и часто сумму. Я удивлялась его памяти, хотя в то же самое время
сама обладала великолепной памятью на цифры, могла два вариан-
та контрольной выполнить за один час, делая вариант по соседству,
чтобы его распространили в классе. Особенно мне удавались задачи,
на которые многие уже были просто не способны, геометрические и
тригонометрические.
      Дома отца я знала совсем другим, уже редко приходящим в трез-
вом виде, а на работе он держался хорошо, и его все уважали. Я даже
подумала: как мало мы знаем своих родителей и замечаем только от-
рицательные стороны, а то, что он прошёл войну и возвратился, вся
грудь в медалях, не помнилось и не виделось, потому что всё было
спрятано в старом жёлтом портфеле в его военной полевой сумке. Я
стала менять своё мнение по отношению к родителям, а особенно к
отцу. Мне он казался таким жалким... Он часто мне рассказывал, что
несчастлив с моей мамой и ради детей продолжает с ней жить, жалея
нас. А мы, как грибы после дождя, вырастали всё больше и больше.
Людмиле было уже было почти двадцать лет, правда, у неё не было
парня, но она так активно занялась работой комсомольской органи-
зации в институте, что её назначили заместителем. Она пропадала
целый день – то в библиотеке, то в институте. У неё не было времени
на нас, на наших братьев, которым нужен был именно сейчас глаз да
глаз, тем более – семья в очень шатком положении.
      Из технического отдела уходит сотрудник, и меня переводят в
технический отдел нормировщиком. Конечно, я очень быстро справ-
лялась с работой, и они удивлялись тому, что всё было всегда во-
время. Заведующая техническим отделом – Земфира. Она, взрослая
женщина, очень с пониманием отнеслась ко мне и всегда приносила
обед, чтобы накормить меня на перерыве. Она была мегрелка. То,
что она приносила, я, конечно, ещё даже не пробовала. Мама го-
товила рыбные блюда, она всё-таки из Одессы. От бабушки Кати я
полностью впитала русскую кухню, а особенно работу с мукой, она
даже учила меня делать свою лапшу. У Ашота дома я училась всем
армянским блюдам. Но за то, что дала мне Земфира, я должна всю
жизнь благодарить отца – за такое знакомство. Она мне дала знания
по приготовлению прекрасных грузинских блюд – таких, как сациви,
и многих других, о которых даже не каждая взрослая хозяйка знает
до тонкости. Земфира мне всё рассказывала.
    В техотделе я долго не работала, потому что девочка, работающая
в бухгалтерии за материальным столом, ушла в декрет. Меня переве-
ли временно (пока найдут кого-нибудь) бухгалтером материального
стола. Я очень быстро освоилась, но работа оказалась кропотливой
и сложной. Надо было целый день сидеть за столом, не имея сво-
бодной минутки. Меня назначили на эту должность, так как я знала
уже квалификацию материалов, ведь уже достаточно проработала в
складе учётчицей.
        Приближался сентябрь, новая школа, новые одноклассники.
Меня всё смутило. Вошла в класс – все взрослые. Мне даже кто-то
уступил место за первой партой. Все чесали языки про меня, но на
перемене всё стало на свои места. Ашот зашёл в класс, как к себе
домой, поздоровался со многими за руку и сел около меня. Сразу
все поняли, откуда ветер дует. Он входил, когда хотел, в наш класс,
почему-то с ним считалась вся школа. Не помню, почему я пропу-
стила один день в школе, но в этот день за школой была драка. Ашо-
ту проломили голову, наложили три шва, и он пролежал в больнице
Арамянца неделю. Я ходила туда его навестить. Причину драки он
мне не говорил, но моя одноклассница сказала, что из-за меня. Так
мы с ним продолжали, уже урывками, встречаться в школе, в сво-
бодные дни – и в субботу, и в воскресенье. Ничего не изменилось
в наших отношениях, а наоборот, всё укрепилось. Он постоянно
из школы меня довозил до дома, а сам ехал обратно, тратя лишний
час, но Ашот не мог позволить, чтобы я одна ехала ночью домой.
Он меня опекал в школе. Часто встречал после работы, когда у него
было свободное время.
     Мы надевали те его кольца, которые он сделал для нас, и были
счастливы, что любим друг друга. В тот момент нам ничего больше
и не надо было, наверное, мы ещё были дети, или же он просто по-
нимал, что мне ещё надо подрасти. Не знаю, но иногда мне казалось,
что он чересчур за мной наблюдает, хотя по нему не видно было, что
он ревнует, ведь у меня даже не было времени пойти к своей подруге.
Она после первой четверти тоже перешла в нашу школу. Мы с ней
могли встречаться на перемене. Ашот не очень любил Лили, так как
знал, что она ревностно относится к нему – он забрал у неё самую
лучшую подругу. А когда он узнал, что Лили сказала, что я достойна
лучшей партии, то стал просто игнорировать её. И мы тихо стали от-
даляться, хотя я по-прежнему очень любила её.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 25. «Страсть играла с нами в прятки»

 
Ступаю девственной в Любовь,
которую никогда не ощущала.
Глупа, чиста, наивна, как слеза
и хочешь захватить, что не имела -

отдаться впервые страсти,
которую не испытывала никогда,
нежных слов, которых не слышала,
о поцелуях лишь  мечтала!

Забыться в объятии любви,
которая появилась так внезапно,
как день наполненной жизни,
совсем недавно незнакомого...

Близкого, будто жизнь ты знала.
Он явился, отдаёшься в ночь любви,
влюблённая в порыве страсти
забывшись, понимая, что он первый у тебя...

http://www.proza.ru/2011/01/02/153
~*~


    В нашей школе среди одноклассников также произошло немало
перемен. Многие тоже ушли из школы – кто в техникум, кто в вечер-
нюю школу. Даже Лили, моя подружка, и та перешла в вечернюю
школу. Я была там как хребет. Мы все дружили, держались вместе.
Я много всем помогала по математике, но с моим уходом некоторые
ученики не осилили трудной на то время программы. А меня беспо-
коили мои братья, которые захотели оставить обычную школу. Вовка
пошёл учиться в вечернюю школу около тридцать первого завода.
Там же он устроился учеником в металлообрабатывающий цех. А
Сашку папа пристроил в железнодорожное профтехучилище, пото-
му что видел, что у него не было уже хороших оценок. Людмила про-
должала учиться и устроилась уже референтом, так что за её судьбу
я практически не переживала. Она всегда добивалась того, чего хо-
тела. Меня только тревожили братья, которые всегда так поздно воз-
вращались домой. Я их очень любила. Думаю, подростки так всегда
любят, если они ровесники и есть общие интересы, когда можно по-
шутить между собой и ничего не сможет обидеть.
      Ашот продолжал ухаживать за мной. Постоянно приходил в
свободное время. Всегда наши встречи были в пределах нормы. Он
никогда не позволял себе лишнего, но его страстные поцелуи ино-
гда доводили до желания познать большее. Наверное, это влечение
каждого подростка, который до сегодняшнего дня не имел секса
и только слышал, ведь в то время даже по телевизору показывали
только поцелуи, и то редко. А настоящую жизнь девочка не знает.
Везде так было, во многих семьях, я не знаю, но на Кавказе было
именно так. Неопытная в этом отношении девушка отдаётся в пер-
вую брачную ночь, которая у неё впервые. И он иногда остаётся у неё
единственным мужчиной на всю жизнь. Она дышит им и не знает
других мужчин, не понимает ничего, только радость с тем, за кого
выходит замуж. Но это всё хорошо, когда любишь, а вот Ашот рас-
сказал, что его сестру Донару вообще увидели в бане сваты и посла-
ли обручить зятя с его братом и невесткой. И отец отдал замуж свою
девочку шестнадцати лет за сорокалетнего мужчину только за то, что
он пришёл сватать не как обычно в костюме, а по-простому в сапогах
солдатских. Он сказал, что такой муж будет её всю жизнь содержать,
сразу видно, что трудяга. Так что во многих семьях девочка и не зна-
ет, за кого родители отдают её замуж. Конечно, не в нашем случае
– мы мечтали скорей объединиться, но нам мешал его брат Вано,
который был старшим, а по их закону он первый должен был же-
ниться. Ашот, уважая традицию и брата, ждал, пока тот найдёт себе
жену или хотя бы невесту. Я замечала, что наши встречи и страстные
поцелуи Ашота сильно возбуждали. Он часто меня забирал к себе
домой, почти один раз в неделю. Ко мне уже все привыкли.
    Один раз нам сказал Вано, что он познакомился с девушкой, ко-
торая работает на кожзаводе ученицей. Она ему понравилась. Мы
очень обрадовались, тем более – он сказал, что я её ровесница. И
мы ждали то воскресенье, когда он хотел её пригласить. Я даже по-
могала его матери накрывать на стол, подготовить посуду и бокалы.
Днём, в два часа, он её приводит. Девочка молодая, но уже доста-
точно сформированная, красивая. Густые чёрные волосы, широкие
брови и чёрные глаза очень подходили к её достаточно белому лицу.
Она имела грушевидную форму тела, и её бока красиво выделялись
из-под завязанного ремня. Встреча прошла хорошо. Я видела, как
ей надели золотое колечко на палец. Значит, заранее было всё до-
говорено с её родителями, и уже назначили свадьбу, которая не была
очень большой. И он привёз её домой. Тесно – комнатка маленькая.
Родители отдали своё ложе, а это маленькая комнатка – молодым.
Нам уже никто не мешал. Мы только должны были решить сами,
когда захотим объединить наши судьбы, тем более что наша любовь
не уменьшалась, а с каждым днём увеличивалась.
   Меня давно считали там невесткой. Правда, я была на три месяца
старше по возрасту, но по положению жена старшего брата всегда
считается на Кавказе старшей. Поэтому по обычаю я должна была
придерживаться её мнения. Но она была моей ровесницей, и мы бы-
стро с ней подружились. Она продолжала работать, окончив толь-
ко восемь классов, а я работала и училась. Конечно, успеваемость в
вечерней школе у меня намного была выше, чем в дневной, потому
что программа была легче. Заранее предупреждали о контрольных и
говорили, на какую тему.
   На работе меня постоянно переводили с одного стола на другой,
когда кто-то уезжал в отпуск, а я тем временем набиралась знаний
по бухгалтерии. К вечеру мой отец иногда стал уже возвращаться на
работу пьяным, поэтому он не успевал. Он делал проводки в авизов-
ках, а я заносила, помогая, в журналы. Так я девочкой (мне почти
шестнадцать лет) за короткий срок изучила бухгалтерию и считаю,
что это моё призвание. Меня уже посадили за постоянный стол ра-
боты по начислениям износа на оборудование и амортизационным
отчислениям. А это одна из основных статей баланса. Когда отец
сдавал баланс, а в то время начальником планового отдела был Ки-
латов и заместителем Модебадзе, и они не понимали что-то в фор-
мах, а отец не мог им ответить, то они часто звонили мне. Часто
шутя говорили, чтобы я вместе с отцом приходила сдавать баланс,
форму 2 (это одна из трудных форм баланса). Так и было. Когда отец
ходил с балансом, то меня брал с собой. Они всегда шутили надо
мной, говоря, что пришёл их маленький, юный бухгалтер. Они пре-
подавали в Тбилиси в железнодорожном техникуме бухгалтерские
предметы и попросили, чтобы я, окончив вечернюю школу, обяза-
тельно поступала туда, говоря, что из меня будет настоящий глав-
ный бухгалтер. На работе меня любили, никогда я не отказывала,
если надо было помочь. И меня часто стали вызывать в ревизорную
группу на помощь, когда была проверка на станцию «Тбилиси-Пас-
сажирская». Не имея от меня отказа, всё больше и больше нагружа-
ли меня работой, а меня изначально полностью ориентировали на
бухгалтерию.
      По воскресным дням мы встречались за обедом дома у Ашота,
уже с новой невесткой. Вместе с ними часто начали выходить гулять
в кинотеатры, парки, ходили на фуникулёр. Это было незабываемое
время нашей большой любви, когда мы оба стремились друг к другу.
Нас его родители посылали на все дни рождения. Помню, послали
домой к Аруту, дяде по матери Ашота, ему тогда исполнилось 50 лет.
Тогда я считала, что это так много! Ведь мы, дети, считаем, что даже
если человек на пятнадцать или двадцать лет старше, то это уже мно-
го. Только с возрастом можем понять, что ошибались. Конечно, они
были соседями бабушки Кати, правда, жили в двухкомнатной квар-
тире чехословацкого проекта, большой на то время. Был длинный
стол. Сервировка стола – красиво украшенная дорогой фарфоровой
посудой. Было очень весело – играли на пианино и все пели. По-
чему сейчас люди не поют? Я всегда об этом думаю, а все слушают
песни известных певцов. А как раньше с песнями хорошо проводили
время! Шутки и разные прибaутки. Дядя оказался очень комичным
мужчиной и проявил ко мне симпатию, а мне его семья понравилась.
На то время у него было двое детей, домашний разговор в основном
на грузинском, видно, матери было легче общаться на грузинском. В
то время меня это не удивляло, ведь все, кто жил в Грузии, знали и
понимали грузинский язык. Тосты были длинными и утомили. Я уже
не знала, куда себя девать, так мне хотелось спать, но хозяйка дома
была очень гостеприимная. Она увидела, что я не могу уже сидеть,
и постелила на раскладушке. Я же немного задремала под звуки раз-
говора их детей, Карена и Айды, которые тоже ещё не спали.
Я проснулась от поцелуя. Открываю глаза – стоит Ашот и ждёт,
пока я проснусь. Он сказал, что мы уходим. Уже было начало чет-
вёртого ночи. Мы вышли на улицу. Моросил небольшой дождь. Нам
сразу повезло – остановили такси. Брат его Вано сидел впереди и
сказал адрес: «На Чугурети». Я подумала, что меня дальше пове-
зут, но Ванo сказал: «Выходите, немного поспим, а завтра сделаем
хороший завтрак». Вообще он очень любил вкусно покушать. Мы
вышли из такси. Вошли в дом. Его родители уже заняли место в
отдельной комнате. Как говорится, кто успел, тот два съел. И не-
вестка постелила нам на двух деревянных кроватях спать. На одной
кровати они, мы на другой. Все легли. Я должна была лечь рядом с
человеком, которого любила, но никогда не притрагивалась ещё к
его телу.
    Темно. Я села и вижу – достаточно много места для меня сбоку,
чтобы его не коснуться. Я легла и чувствую рядом его тело, такое
горячее. Он подвинул меня к себе и стал целовать. Я ощущала его
тело, вплотную прилегающее ко мне, возбуждённое, но не требую-
щее ничего взамен, – то ли Ашот стеснялся своего брата и невестки,
которые лежали рядом, то ли он всё-таки ждал уже назначенного дня
свадьбы. Его поцелуи меня доводили до страсти, о которой мечта-
ет каждая девушка. Хотелось ощутить в себе то, о чём мечтаешь. И
так приятно находиться рядом почти полуоголённой, чувствуя, что
согласна отдаться прямо сейчас, но сдерживаешь свой пыл только
из-за того, что рядом будут свидетели такой тонкой сцены. Остав-
шиеся часы ночи Ашот почти не спал, но я тихо заснула глубоким
сном. Когда мы проснулись, Ванo уже возвратился с базара. Он при-
нёс домой много провизии. Его жена Елизавета уже хлопотала на
кухне. Она была очень аккуратной, схватывала всё хорошее быстро,
поэтому легко справлялась со своей задачей – накрыть на стол. Он
же был очень щедрым. С базара, да и всегда, приносил самые отбор-
ные фрукты, овощи, мясо. Мы все любили, когда именно Вано ходил
на базар. После завтрака я в первый раз с опозданием приехала на
работу. Отец был очень удивлён, что я не пришла домой ночевать.
Эта ночь у меня не выходила из головы. Я постоянно чувствовала
его прикосновение и тело. Кожа моя постепенно переходила в гуси-
ную. Отец даже спросил, не заболела ли я. Я отвечала, что нет, но
сама чувствовала, как меня тянет к Ашоту. Как я хочу его, а он меня,
но у нас ещё два месяца до свадьбы. Как мы сможем выдержать, не
знаю. Страсть ловила нас. Она играла с нами в прятки. Мы прята-
лись от страсти, но прикасания и поцелуи не могли уже успокоить
молодые юношеские души.

 Я начал разбираться в розах...
Как женщины, внешне вы похожи,
Одно сходство - лишь в шипах,
Но если посмотреть получше,

По цвету кожи, по эластичности,...
Ну  все, как матери, вы хороши,
Отдам я предпочтение, одной розе!
Бархатисто-белой, девственности её...

Белое, кружевное платье на ней
В любви бутон её надобно сорвать,
Поранишь, правда, руку ты шипом,
В страсти, потечёт кровь ручьём...

О, Господи!Какое наслаждение!
Ты получил в чистоте любви,
Израненную любить продолжаешь,
Впрыснешь водой, пусть цветёт...

Она, как женщина, красива долго...
Стоит высоко на стебельке своём,
И, каждый день её ты, поливаешь,
Не высохла б, в твоих мужских руках!

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 26. «Обручение. Первая ночь любви»


  Жизнь – как колесо: где остановится, где проколется, а где даль-
ше покатится.

    На работу чаще всего я ехала с пересадками на трамваях. Один
раз выхожу с трамвая на остановке, оказывается, мой отец в первом
вагоне трамвая сидел, но он не заметил меня. Он повернул по ули-
це направо, но пошёл не на работу, а в другую сторону, и я за ним.
Пройдя две улицы вверх, он вошёл во двор какого-то дома, и я за
ним. Он прямо на ходу исчез. Я начала его искать по двору, кричать,
звать его, и вдруг из окна выглянула пожилая женщина, спросила по-
грузински, что мне надо. Но я искала отца, а она не могла ответить,
где он, или же не хотела. А через пять минут показался мой отец. Я
почувствовала запах алкоголя, несло самогоном (там, в Грузии, он
назывался «чача»). Я начала кричать на женщину, что она не имеет
права продавать в доме спиртное, и если я ещё увижу, что она про-
даёт этому мужчине, то заявлю в милицию. Папа меня успокоил тем,
что больше не будет никогда пить. Но я понимала, что это только
начало, потому что он никогда не пил с утра и всегда бодрый ходил
на работу. Мы вместе дошли до работы, и он много, как всегда, рас-
сказывал о своей жизни, особенно про войну. Днём он несколько раз
выходил, и я понимала, зачем. Он просто не мог себя остановить.
Мне было стыдно уже за него, как он мог так опуститься. Умный,
весёлый и хороший отец четверых детей дошёл до точки убеждения,
где считал, что выпить – это предел его настроения и жизни. Он так
много не мог выдержать, у него тряслись руки, и он не мог даже
подписываться на чеках, чтобы принести из банка денег на оплату
заработной платы рабочим и служащим, и мне приходилось делать
всё это за него и подписываться, так как я подписывалась, как и он,
и делала его работу по бухгалтерии, чтобы не заваливать сдачу еже-
месячного баланса.
      На меня навалилось сразу много всего: работа, учёба и ещё до-
машние проблемы. Дома отец стал уже буянить всю ночь, не давал
спать. И в одну ночь он получил кровоизлияние на правую сторону, и
его парализовало. Он остался дома, беспомощный и больной, без ра-
боты, на маленькую пенсию по инвалидности. И здесь я хочу выска-
зать благодарность своей матери, которая за ним смотрела, ухажива-
ла, купала. Она его всё-таки любила, но жизнь иногда отворачивает
людей в противоположное направление, когда не можешь справить-
ся. Мои братья совсем разгулялись, отец болел, мама работала почти
в две смены, а сестра училась и часто вылетала в командировки. А я
была настолько занята, что порой выбивалась из сил. Хорошо, что у
меня была спортивная закалка. Отец стал уже тихо передвигаться по
квартире, и это нас успокоило немного. Уже по ночам было тихо, он
не кричал. Я его очень любила. Он был хорошим отцом, но слабость
к спиртному – не знаю, у всех или только у него? Потому что я не
видела отца Ашота когда-нибудь пьяным или же пьющим одного за
столом во время обеда. Ашот иногда был пьяный, может, не пьяный,
а выпивший, особенно после зарплаты. Рабочие собирались, скиды-
вались на бутылку и пили, но в пределах нормы. Мне нравилось, ког-
да он был немного пьяным, он много шутил и всегда был в хорошем
настроении. И, конечно, много целовал меня, не стесняясь никого.
     Он продолжал сильно меня любить, понимая, какое плохое по-
ложение у меня дома, хотел поскорее забрать меня к себе, но, как
говорится, всему своё время. Мы постепенно подружились с невест-
кой и его братом Вано и, как молодые пары, совместно всегда гуляли.
Один раз наше гулянье было до поздней ночи, и Вано предложил
ещё зайти выпить чай, но было поздно, я отказалась. Они уговорили
меня. Мы вошли тихонько и сели пить чай, затем я думала, что Ашот
меня повезёт домой, но он попросил остаться, видно, ему тоже по-
нравилось, что я спала, как котёнок, прошлый раз около него. Нас
разместили опять рядом, но я так была вымотана за день работой,
что моментально заснула, только ощущала прикосновение тела и ла-
ску его рук. Утром я уже от него побежала на работу. Но это не окон-
чилось одним разом, он уже упорно оставлял меня у себя. Правда,
мы спали, как брат и сестра, если не считать его ласки и страстные
поцелуи, которыми он обсыпал почти все моё тело.
    Назначенный день обручения прошёл у нас дома. Я хлопотала по
дому, чтобы лучше всё выглядело, ведь, кроме него, никого у нас не
было дома из его родни, и я стеснялась, но они не обратили особен-
ного внимания, а только сказали, что у нас хорошая квартира. Может,
оно и так, потому что потолки были четырёхметровые, а многие ещё
жили в подвалах и на квартирах, как и родители Ашота. Я была в
красивом белом капроновом платье в розовый горошек и прикрепи-
ла такую же кручёную розу из этого материала выше груди с левой
стороны. Застолье прошло хорошо, я впервые увидела его сестру До-
нару, которая принесла мне хороший подарок. Как я поняла, они меня
забирают сразу после обручения к ним домой, говоря, что они уже от-
вечают за дальнейшую мою жизнь, правда, я об этом не знала, но мне
было интересно жить там, несмотря на тесные условия жилья. Тем
более, что он почти всегда был возле меня и часто встречал с работы,
когда у него было время. Мы так привыкли друг к другу, как будто
бы я была создана для него. Все ложились спать, а мы любили побол-
тать. Маленький брат, его звали Рудик, он был на год меньше меня,
вечно смеялся над нами, говорил – опять начали шушукаться. А мне
хотелось всё высказать, что было за целый день, и ему тоже, другого
времени у нас не было, когда мы вместе, все часы были расписаны.
Бабушка Катя стала часто приезжать проведывать своего брата.
  Она была хорошая сестра, и эта любовь к брату, наверное, вселяла
в нас любовь к своим братьям, которых я обожала, любила с ними
играть в шахматы, правда, в карты так они меня и не научили, или я
не хотела учиться, не знаю, в чём было дело. Может, я не была азарт-
ной. Заместителем главного бухгалтера была Нора, и её назначили
временно главным бухгалтером. Она видела, как я помогала отцу,
когда он болел, и назначила меня на должность старшего бухгалте-
ра, чтобы помочь мне увеличить мою зарплату. Конечно, многим не
понравилось, все хотели эту должность, но она всех успокоила, что
это временно, пока мой отец вылечится. Меня отец никогда бы не на-
значил на такую должность – он был слишком правильным. К Ашоту
мне легче было ехать домой только одним автобусом. Молодые годы
в любви, что ещё надо для человека... Никогда не обращала внимания
на очень тесные условия жизни, потому что когда ты любишь, то и рай
в шалаше, так что я постепенно привыкла находиться у них и ложить-
ся спать с ним, ни на что не претендуя, честно ожидая дня свадьбы.
     Как обычно в хорошо проведённое воскресенье, возвращаемся
домой, маму Ашота застаём в слезах: у неё скончалась родная мать,
которая жила в Ахалцихе. Конечно, мы тоже расстроились, но очень
расстроился Ашот, он даже вышел в другую комнату и разговаривал
с отцом. Я не понимала тогда, что смерть родственника поведёт к
трауру на год, и нельзя будет играть свадьбу, которую мы так уже
ждали. Он там долго разговаривал, потом вышел, стал нервно ку-
рить. А на другой день мы повезли на вокзал провожать родителей.
Конечно, он мне всё рассказал – что свадьбы не будет, и я должна без
свадьбы согласиться стать его женой. Я так его любила, что меня уже
ничего не останавливало. И когда они были в Ахалцихе, его братья
и невестка специально не пришли домой, чтобы он мог подойти ко
мне, не стесняясь кого-либо.
       Каждая девушка ждёт первой свадебной ночи, но без свадьбы,
как бы то ни было, не по себе. Свет был потушен, я подошла к крова-
ти и что-то холодное почувствовала на простыне. Я потрогала рукой
и увидела разбросанные лепестки белых роз, и когда это он успел
положить?! Я даже не видела, когда он их успел купить, но так как
они были в воде, немного были холодноваты. Я легла, и, как обычно,
он меня разжигал поцелуями, страсти постепенно увеличивались, и
он тихо стал снимать с меня трусики. Я знала, что это должно про-
изойти, страх только в эти минуты охватил меня, я старалась поднять
их обратно, но он так меня целовал, что я сдалась. Боль, кровь, всё
смешалось в страстных поцелуях, он овладел мной, и не один раз за
ночь. Конечно, первый половой акт для девочки очень болезненный,
но настолько был приятен, что боль уходила на последний план. Мы
занимались любовью почти всю ночь. Он оказался очень страстным
мужчиной, который знал, как зажечь страсть ещё неопытной в этом
отношении девушке, и ночью так всё было прекрасно, что утром
не хотелось вставать. Мы пролежали почти до 12 часов дня. Домой
пришли братья и невестка с большим букетом цветов, и я поднялась
с постели. Мне было стыдно смотреть на простынь, которая вся была
забрызгана кровью.
    В этот день я не пошла на работу. Ашот спустился на Bоронцов,
чтобы позвонить и сказать, что я беру отпуск на одну неделю, ска-
зав, что я плохо себя чувствую. Меня же в этот день все опекали, а
мне было стыдно перед его братьями. Я уже его жена без загса, без
свадьбы, но у меня даже не было сомнения: он меня не обманет, –
настолько мы понимали уже друг друга, что мы просто любили и
хотели быть вместе всегда. Во вторник вечером мы пошли проведать
моих родных, купив торт. Папа еле дошёл до стола, ковыляя со своей
палочкой. В кухне было навалено невымытой посуды, и в квартире
достаточно грязно. Конечно, раньше я поддерживала порядок, а сей-
час я здесь не живу и редко прихожу, только когда у Ашота найдётся
время, чтоб меня повезти. Я быстренько всё перемыла, убрала, но
братьев не было дома, а я так соскучилась по ним и так хотела ви-
деть... Мы подождали немного и вышли, попрощавшись с отцом, в
подъезде встретились с возвращавшимися братьями, посидели ещё
немного с ними. Мне всегда было интересно с ними разговаривать, и
мой старший брат Владимир спел красивую песню, играя на гитаре.
    Музыкальность у нас от мамы. Она с закрытыми глазами всегда
играла прекрасные песни, старинные, военных времён, на пианино
и имела красивый голос, великолепную память, могла часами рас-
сказывать нам произведения в стихотворной форме наизусть, не за-
глянув в свою жёлтую тетрадь, где она записывала всё. Только её не
было дома, а так в основном всех я увидела. Люда была в команди-
ровке. И я попросила Ашота, чтобы он меня проводил на станцию
метро «Исани», там мама работала старшим контролёром. И мы
вышли из квартиры. Прошлись по улице Шаумяна, я держала его
под ручку и не стеснялась никого – я была его женой. Мы прошлись
до метро. Он остался покурить у входа. Я увидела маму в форме ме-
трополитена, строгую женщину, не такую, как я видела обычно. Она
была почётный работник, трудолюбивый на работе. Я подошла к ней
и рассказала, что умерла у Ашота бабушка, и свадьбы не будет, и что
я уже жена его. Она меня поцеловала, не помню, когда она меня так
целовала, но мне было приятно благословение своей родной матери.
Долго я там не задержалась, ей надо было работать. Попрощавшись,
я вышла из метро, и мы опять пошли в другую сторону, пока Ашот
не нашёл такси, в которое я села с облегчением от мысли, что пови-
далась с моими родными, которых я очень любила.



Hаготы дурманящая власть

Потанцуй со мной, потанцуй -
Всё забудется, перемелется.
Не забуду я первый поцелуй,
Первое в любви объяснение...

Льётся дождь - оркестр играй!!
В любви  промокли до нитки -
За талию придвигая меня...
Hаготы дурманящая власть...

Быстрым по полу движением,
Пополняя полную страсть...
Ко мне на лету прижимаясь,
Бросает он, снова крутясь.

Не кончайся музыка - не надо.
Мне хорошо с ним было всегда.
Для меня он такая награда!
Не ломай жизнь -  помоги разобраться...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 27. «Благословение»



   Осталась только бабушка Катя, которая ничего не знала. Она не
имела своих детей и потому очень была привязана к нам. Она ча-
сто приходила, зная, что мама работает. Приготовит обед, посидит с
нами до темноты, а потом уходит. Она никогда не ждала брата, моего
отца, потому что они были настолько близки, что он сам часто ходил
к ней. Я попросила Ашота, чтобы он разрешил мне поехать завтра
к ней, тем более, что он днём работал. Он согласился. Утром, после
того, как он ушёл, я тоже поехала к бабушке Кате. Двойная пере-
садка, час в дороге, но я любила к ней ездить. Последний трамвай
– одиннадцатый номер, и я уже на повороте, где должна выходить.
Улица знакомая, мы в детстве там жили в её квартире. После того,
как у Катерины умер муж, она больше замуж не выходила и полно-
стью свои дни отдавала мне и моим братьям. Людмиле тоже, но она
была постарше.
     Вошла к ней – она сразу поняла: что-то случилось, а я прямо у
дверей начала всё рассказывать. Бабушка Катя усадила меня за свой
квадратный стол и начала спрашивать всё подробно. Она мне толь-
ко сказала: «То, что ты вышла замуж, – это хорошо. На Кавказе хо-
рошо, когда девочка рано выходит замуж. Больше не буду я за тебя
беспокоиться, пускай он теперь беспокоится». Затем добавила: «Он
армянин, у них свои неписаные законы, ты должна будешь придер-
живаться этих законов». Я слушала её и вспоминала, что Ашот мне
то же самое говорил совершенно недавно, перед обручением, и даже
несколько раз повторил. Она долго со мной беседовала, а сама заме-
сила тесто на вареники. Я ей помогла лепить, и через полчаса мы уже
сидели за столом и спокойно разговаривали на другие темы. Бабушка
Катя попросила записать несколько молитв, которые она говорила
наизусть. Я, конечно, удивлялась, как она, неграмотная женщина,
которая не умеет писать, знает столько всего наизусть. Она посмо-
трела на меня и сказала: «Всё это у меня от родной моей бабушки
и передаётся по женской линии со светлыми глазами. Младшие не
учат старших». Эти слова она повторила несколько раз, потом ещё
раз посмотрела на меня и сказала: «После моей смерти всё перейдёт
тебе». И эти молитвы она положила в сундук, сказав, что здесь я
найду всё. Конечно, в то время не понимала я, о чём она говорит,
или же не хотела вникать, потому что я уже любила, была жена того,
кого именно любила, и скорей спешила домой, потому что он скоро
должен возвратиться с работы, а я уже скучала. Раньше я любила у
неё спать, она всегда отдавала мне свою кровать из нескольких пе-
рин и пуховых подушек, обложив меня, я себя считала царевной на
горошине, всегда вспоминая эту сказку. Она передала вареники для
Ашота и ещё что-то завернула в свёрток. Мне просто надо было с
ней поделиться. Я попрощалась, но она всё равно меня проводила
на трамвайную остановку, по дороге она сказала, что скоро приедет
ко мне посмотреть, как я устроилась. Пока я не уехала, она не ушла
домой.
      Дорога была длинной, и я долго не могла понять, что передаст
мне бабушка Катя, но, вспомнив Ашота, я перестала думать о ней,
и меня снова охватило желание скорее его увидеть. Я поднималась
пешком на Чугурети, как пушинка, не замечая даже подъёма. Когда я
пришла домой, не было ни Ашота, ни Вано. Невестка Лиза, которая
носила такое красивое имя – Елизавета, приготовила обед «чанах»,
который я кушала впервые, из баранины с баклажанами (синеньки-
ми), болгарским перцем, картошкой. Мне показалось так вкусно,
потому что я себя поймала на том, что баранину кушаю впервые.
Видно, кто-то из родителей моих не любил баранину, и её никогда не
покупали. Я почувствовала, что Лиза хорошо готовит, видно, девоч-
ке не раз приходилось готовить на всю её большую семью. Конечно,
где-то в душе я её пожалела, что она так же не имела детства, как и
я. Наши мужья пришли с работы, и мы имели замечательный обед.
Всегда он проходил в веселье и в радости, с шутками, которые мне
очень нравились. Теснота в доме заметна особенно, когда ты только
выходишь замуж и хочешь насладиться первыми днями замужества.
Родителей ещё не было, они должны были приехать в субботу, и по-
этому теснота ещё не была так заметна.
     Его брат Вано был очень интеллигентным, он закончил грузин-
скую школу, и его друзья все были из очень образованного круга. Он
часто вечерами брал свою жену под предлогом погулять, как я только
потом поняла, он давал нам свободное время для секса без свидете-
лей. Но молодым море по колено, и, только поняв их, мы поступали
так же: уходили на время в кино. Конечно, я сразу почувствовала
много неудобств, которых я лишилась, ванны нет, и туалетная во дво-
ре, но об этом я тогда не думала, лишь бы всегда находиться рядом.
Мы любили друг друга по-детски, наверно, ещё могли бы полночи
разговаривать, переливая из пустого в порожнее, и иногда его млад-
ший брат говорил нам, правда, не грубо: «Опять начали болтать». Он
на один год был младше меня, но очень спокойный, давал тоже нам
наслаждаться ночью, часто уходил по вечерам к друзьям.
      Утром, не успели мы проснуться, к нам пришла бабушка Катя,
сказав, что ночью совсем не спала и хотела посмотреть, где я буду
жить. Она всегда приходила со своей авоськой: печёные пироги, ва-
реники, разные ватрушки, полные две сумки. Наши мужчины ушли
на работу, а мы спокойно стали завтракать. Стол к чаю отличался у
армян. У нас обязательно колбаска, яички, а здесь обязательно сыр и
масло, сыр бараний назывался «гуда», он из овечьего молока и очень
вкусный, и я постепенно стала менять свои вкусовые пристрастия.
После завтрака Лиза спустилась на Хетагурова в магазин, оставив
нас поговорить. Бабушка Катя впервые высказала мне, что я поспе-
шила выйти замуж, и что мне будет здесь очень трудно, а если ещё
появится ребёнок, что буду делать? Сказала: «Будет трудно – при-
дёте жить ко мне». Конечно, даже её комната в бараке была намного
лучше, и она имела подвал, который использовала, как кухню, высо-
ко от земли, и надо было подняться по лестнице, а здесь прямо дом
стоял на земле. Но я ей объяснила, что люблю его и согласна даже на
шалаш. Она рассмеялась, сказав, что время покажет. Она целый день
была у нас. Вечером, когда пришли наши мужчины, она пообедала
с нами. Мы проводили её до остановки. По дороге я её держала под
ручку. Она просила, чтобы я только школу не бросала. Я пообещала
ей, что не собиралась бросать, и наоборот, у меня зарождалась тяга
к учёбе. Хотя это и была вечерняя школа, но успеваемость моя была
хорошей, и мне было всё интересно, особенно математика и история,
может, потому, что историк сразу понравился. Я с детства любила
историю, а особенно исторические романы, рассказы. Я очень лю-
била и грузинских авторов, таких как Г. Абашидзе, который меня по-
корил рассказами о Чингисхане.
     Мы долго бродили потом с Ашотом по парку, потом он предло-
жил, как и на Bоронцове, пойти в кино. Отказа никогда не было, я
просто любила смотреть хорошие картины, даже повторно. Картина
была на грузинском языке, но для нас не было преграды. Он пре-
красно говорил по-грузински, а я с акцентом, как и все русские, ко-
торые выросли и дома у себя говорили по-русски, а на других языках
с акцентом. Но зато понимаешь всё, и это приятно. Было почти 12
часов ночи, прекрасное время года, весна, и мы тихонько, не спеша,
держась за ручки, поднимались на Чугурети, но вдруг хлынул боль-
шой дождь, и мы промокли под дождём до ниточки, пока добежали
до дома. И тут в первый раз я заметила неудобства, с которыми стол-
кнулась. Я хотела выкупаться, но не было ванны, даже горячей воды.
Он сразу заметил моё колебание и сказал, что пойдёт на кухню, по-
ставит чайник с водой, потому что я ещё не научилась зажигать ке-
рогаз, который стоял на кухне. Так я сидела мокрая на скамейке, пока
вскипала вода. Он помог мне, мы вошли на кухню, которая, наверно,
была полтора на полтора метра, внизу он поставил таз, и я там раз-
делась, встала в таз, а он меня поливал тёплой разведённой водой.
И кто может испытать такое? Только женившийся. Такое плескание
тела я запомнила на всю жизнь, и мне не нужна была ванна, лишь бы
наша любовь в порыве со страстью продолжалась всегда. Нам там не
было даже тесно, водопад поцелуев покрывал моё тело, возбуждал,
но наша возбуждённость не закончилась, и мы не спали всю ночь.
Он был настолько возбуждён, что решил продолжать водные про-
цедуры каждый день и, когда в доме все спали, мне говорил: «Давай
покупаемся».
    Дни пролетели быстро. В субботу Вано пошёл на базар, зная, что
родители приезжают. Наверно, к одиннадцати часам остановилось
такси, и из него вышли его родители. Они много чего привезли из
Ахалцихе, а когда меня увидели – поцеловали и попросили меня и
Ашота пройти в маленькую комнату на ковёр (так мы называли мо-
мент, когда отец с нами хотел разговаривать). Мы сели на маленьком
диванчике, мать стояла, а он сел на маленькую табуретку у малень-
кого столика. Потом отец встал, поцеловал нас снова, затем начал
читать лекцию, мол, наша семья такая, что если молодой парень же-
нится, то на всю жизнь, и, что бы ни случилось, я должна терпеть, и
тогда вы обретёте покой и любовь, сохраняя семью, и вырастите до-
стойных детей. Доставая маленькую иконку, благословил нас. Так-
же он сказал, что в загс не примут даже заявления, только в ноябре,
когда мне исполнится семнадцать лет. Я понимала, потому что Лизу
тоже не зарегистрировали, и мне не нужно было столько нотаций, но
я спокойно всё выслушала, и вообще в их семье отец имел большое
слово, с которым все считались, и я тоже.

~*~

 
Молитва cглаз

Господи помоги рабе божьему----Имя поставьте
От мужского глаза
От женского глаза
От ребячьего глаза
От девичьего глаза
От белого глаза
От красного глаза
От колдунов
От колдуний
От еретиков
Помоги Господь рабе божьему----Имя поставьте
Чтоб у него не болело
Не горело
Не колола  по нынешний день
По нынешний час
По мой приговор
Во имя отца и сына, и святого духа
Аминь,Аминь,Аминь

Молитва записана со слов моей бабушки Екатерины рождённая в Ростовской области ...после своей смерти разрешила пользоваться её дочке, тоже Катерины,моей тёти сестры моего отца...которая передала мне после своей смерти её молитвы.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 28. «Первая осень любви»


   Смерть бабушки Ашота, матери его мамы, конечно, немного была
не вовремя, потому что я вышла замуж без свадьбы. Правда, у моих
родителей мы отметили это событие, но очень скромно. Там впервые
я познакомилась с сестрой Ашота, которая была замужем и имела
двоих детей. Она была полностью предана своей семье и почти не
приходила к родителям домой. Нас она вместе с другой молодой па-
рой пригласила к себе домой. Подарков таких на свадьбе, чтобы мне
запомнились, не было. Но большой кулёк конфет «Раковые шейки»
от его сестры помню. Я эти конфеты всегда любила. Может, она зна-
ла, что это мои любимые сладости. Не думала я, что сестра Ашота
знает такие подробности обо мне. Ей часто рассказывала про нас их
мама, а сейчас – моя свекровь Шура. Конечно, это её имя второе, а
по паспорту она была Шогагат. Её родители тоже были беженцами
из Турции, осели в Батуми и где-то пересекались в родстве с Ашоти-
ным отцом, которого звали Арменак...
   Для меня был незабываемый день – мне надели два кольца: одно
обручальное, а второе с камушком. Конечно, не бриллиантовый ка-
мушек, но я ничего и не хотела, потому что видела у своей матери на
всех пальцах дорогие украшения, ставшие мне нежеланными. Для
меня главным было то, что меня сразу полюбили и считали уже сво-
им ребёнком. А самое главное – я любила Ашота. За столом Ашот
матери передал свёрток – там была простыня от первой брачной
ночи. Конечно, мне было стыдно, но она не развернула её, как это
делается на Кавказе, а корректно положила в сумку, только поцело-
вала меня и сказала родителям спасибо за то, что вырастили такую
хорошую девочку, что на сегодняшний момент редкость.
     В большой любви продолжалась жизнь наша. Он работал. Я
работала. Зарплату приносили в общий котёл и сдавали свекрови.
Было лето прекрасного города Тбилиси. Мы наслаждались всеми до-
стопримечательностями. Муж с братом часто вывозили нас, своих
жён, в Цхнета и Мцхета. Это недалеко за городом. Такая там была
изумительная природа, так полюбилась мне, что я бредила ею, кра-
сотой неповторимой, обращая внимание на самые маленькие детали,
которые долго оставались в памяти. Один раз мы были все вместе на
фуникулёре и катались на вертолётах. Когда мы спустились, сразу
заметили, что Лиза побледнела. Её стало рвать. Конечно, мы дога-
дались, что она беременна, а когда после неё меня вырвало, то мы
подумали, что я насмотрелась на Лизу, что это произошло самопро-
извольно. Но ошиблись – я тоже была беременна. Конечно, мы об-
радовались. Во-первых – Ашот хотел иметь дитя любви. А может,
будет двойня, пронеслось у меня в голове, и его никогда не заберут
от меня в армию. Дальше – обычная проверка у врача. Точные под-
тверждения – мы обе, Лиза и я, ждём ребёнка. Все были рады.
Свекровь как-то заболела по-женски. Она также с нами пошла к
врачу гинекологу, которая ей поставила диагноз – грыжа. Хотя све-
кровь говорила несколько раз, что у неё такое чувство, будто в живо-
те играет ребёнок. Но врач сказала ей – не тот возраст – и посмеяла
над ней. На то время ей было сорок восемь лет. Цикл менструальный
был у неё давно нарушен, и она не обращала никакого внимания. Ей
был уже назначен день операции. Мы все вместе едем в больницу, но
там профессора определяют, что свекровь тоже беременна сроком в
шесть с половиной месяцев. Когда приехали домой то, конечно, для
нас был большим удивлением факт, что свекровь будет рожать почти
с нами. И она родила в конце августа мальчика. Назвали его Эди-
ком. Он для нас был как игрушка, на которой мы прошли большую
практику. Он был светленьким мальчиком, но глаза у него немного
косили. Он так привык к нам, наверное, не разбирал бы, кто же его
настоящая мать, если б только она не кормила его грудным молоком
постоянно до двух лет. А малыш держал грудь, и из-за глаз никогда
не было понятно, на кого же он смотрит.
    Квартирные условия стали хуже – надо было место для люльки
ребёнка, но этого свободного места у нас не было, поэтому люльку
повесили в маленькой комнате между двумя стенками над кушет-
кой. Туда, к ребёнку ближе, перешли спать родители. А старший брат
мужа с женой перешли к нам по соседству на деревянную кровать, а
между нами лежал его младший брат, который был всего на несколь-
ко месяцев младше нас. Как вы уже поняли, вот в таких условиях
оказались мы, две молодые женщины и будущие мамы.
    Но любовь делает невозможное – она слепа, – и мы просто не
замечали ничего. Я лежала у стенки, а рядом спал Ашот. Мои руки
постоянно были обкусаны ночью. Я очень чесала их. В одну ночь мы
поменялись местами, потому что он не верил, что может быть такое,
чтобы кусали только по ночам. В эту ночь был переполох – он закри-
чал. Включили свет – на руке у него было полно больших муравьёв
с маленькими крыльями. Видно, они-то меня и кусали по ночам, а я
так крепко ночью спала, что не замечала и не чувствовала. Его дом
стоял прямо на земле, мне кажется, без фундамента, а рядом рос-
ло дерево. Вот, видно, оттуда и прилетали муравьи, найдя проход в
стене. Конечно, потом всё заштукатурили, посыпали дустом. Больше
ночные гости не приходили к нам. Ночью, иногда, Ашот приставал
с сексом, но мне так было стыдно перед его братьями, которые ле-
жали рядом... Тут я впервые почувствовала неудобства квартиры или
дома, не знаю, как можно его назвать, но было очень тесно. Наши
походы в кино продолжались, так как мы уступали вечер другой мо-
лодой паре, а сами часто запирались на кухне, наслаждаясь преле-
стями секса. Это было неповторимое время. Всегда запретная или
скрываемая любовь – сильнее. Он обдавал горячими поцелуями мою
белоснежную фигуру с очень красивой грудью, – я неоднократно по-
лучала комплименты от женщин в бане, куда ходили все женщины.
Бани – серные с натуральной горячей водой. Он никак не мог насла-
диться мной или же знал, что мы должны скоро расстаться. Ашот,
всегда пылкий в любви, заставлял меня наслаждаться. Нам теснота
никогда не мешала. Мы искали свободное время и место заняться
любовью, даже часто уезжали к нам домой, зная, что там никого нет.
Мы наслаждались оба от сближения.
     Настало время перевезти моё приданое – особенно много не
было, но нам было достаточно. Правда, сервант в доме не поместил-
ся – его отправили в комнату сестры Донары, которая жила в двух-
этажном большом доме на Элия. Она нас, молодых невесток, при-
гласила в свой дом и сделала подарки. Лизе – золотые часы, а мне
– даже не помню, видно, подарок был незначительным. Но в один
день вечером Ашот закрыл мне глаза и на мою руку надел красивые
золотые часики на чёрном ремешке. Я очень удивилась, потому что в
их семье без спроса родителей не тратили деньги на щедрые подарки
(в то время он потратил всю получку на часы). Потом я поняла – его
отец сказал купить, он не хотел нас различать как невесток.
Ашоту надо было думать об институте, иначе его должны были
забрать в армию. Правда, вышел второй приказ, что в армию не сле-
дует брать тех, у кого двое детей, но мы пока не спешили – на всё
была воля Божья. Он решил поехать в Казань вместе с друзьями сда-
вать в автодорожный институт. Я не протестовала – знала, что он по-
ступит, потому что у него были хорошие знания по математике. Ско-
ро нам предстояло время расставания. Он уезжает на двадцать дней
и возвращается, так как провалился по физике, получив неудовлет-
ворительную оценку. Его друзья тоже завалили, но успели пересдать
на фармацевтический. А он уехал, даже не попробовав, – сказал, что
скучал очень. В Тбилиси сдавать было уже поздно – остались только
вечерние и заочные факультеты, которые от армии не освобождали,
там кафедры военной подготовки не было.
    Его приезд означал приговор – каждую минуту могла прийти по-
вестка в армию. Конечно, он меня любил, но, как я поняла потом,
он меня хотел оставить дома у своих родных на тот случай, если не
поступит в институт. Повестка долго не заставила себя ждать – его
призывали в октябре, мы даже не успевали зарегистрироваться. Но
я с детства была очень самостоятельная, сама пошла в военкомат 26
Бакинских Комиссаров и попросилась на приём, где объяснила моё
положение. Видно, там меня пожалели, написали в загс письмо, и
нас зарегистрировали даже на один день раньше моего дня рожде-
ния, который был двадцатого ноября. И повестка повторная пришла
на двадцать восьмое ноября. В ней чётко было сказано – явиться с
вещевым мешком. А я знала, что он уедет на целые три года.
        Уже сентябрь. Обычная жизнь – работа, дом, последний год
учёбы в вечерней школе. Ашот постоянно ухаживает за мной –
встречает ночью, никогда не ленясь, вечером в любую погоду, даже
в дождь, потому что в Тбилиси осенью бывают часто проливные
дожди. Он всегда приносил мне зонтик и даже на короткое рас-
стояние всегда вызывал такси. А потом провожал меня. Мне было
с ним очень комфортно. Он не скрывал свою любовь ко мне – ино-
гда в школе он стоял весь вечер около класса. В нашу школу пере-
шла Лили, моя подруга. Ашот и Лили не очень уживались. Она мне
часто в школу начала приносить гранат, зная, что я беременная и
очень люблю этот фрукт. Я относила их домой и ела с невесткой.
У нас была с ней большая дружба. Она тоже мне оставляла что-
нибудь вкусненькое, потому что её муж работал на кожзаводе, мно-
го зарабатывал и всегда её баловал, даже чёрной икрой. Она икру
пока не любила, я же любила очень, потому что иногда мой отец
приносил её вёдрами. Раньше Закавказская дорога объединяла Ба-
кинскую, а там икры было навалом. Видно, отцу приносили её как
взятку главному бухгалтеру НГЧ-4, но он никогда не говорил, что
это взятка, а просто – подарок от друзей. Он нас обеспечивал хоро-
шо, пока не запил. Я часто вспоминала крупные свёртки с больши-
ми деньгами, которые лежали, как бумаги, завёрнутые в газету, на
гардеробе с узором птичьего глаза. Так что со всеми деликатесами
я, ещё живя у себя дома, познакомилась, и даже с прекрасной ры-
бой осетриной. Правда, Ашот один раз принёс рыбу храмулю – я её
не знала. Оказывается, она рыба грузинская, с Куры, и продавалась
на базаре уже варёной в чешуе. Это было что-то бесподобное – с
ткемали, а также солёными перцами, которые всегда были у нас на
столе во время обеда!
    Ашот постоянно был уже вечерами в школе. Конечно, все видели,
что я его жена. У меня уже немного выпирал животик, но он почему-
то боялся и всем демонстративно показывал, что я только его. Мы
прекрасно проводили время. Часто даже тёмной ночью не хотелось
домой – мы наслаждались последними днями, давая другой молодой
паре поспать и заняться сексом без свидетелей. А сами, прежде чем
зайти в дом, заходили на кухню, там мы нашли как бы ложе в наших
любовных страстях.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 29. «Чудесные совпадения и мальчики семьи»

 Лишь только солнечному лучу понятно,
Что прикасаясь каждый день к траве
Он девственную росу там выпивает,
Слегка ужалив её, утром в сладком сне...
http://www.stihi.ru/2013/02/08/1575


    Мы понимали, что до разлуки оставалось мало, поэтому каждый
наш день проводили вместе, не теряя ни минуты. Оставалось очень
мало – несколько дней. Я продолжала работать и учиться в послед-
нем классе. Он же ждал меня каждый день на переменах. В нашей
школе училась моя подруга Лили, которая знала, что я беременна, и
приносила в школу со своего сада гранат, зная, как я люблю их. Од-
нажды вечером в школе она сказала, что у моих родителей дома был
пожар, и я на следующий день поехала с Ашотом к ним. Оказалось
правдой. Сашка курил и, видно, бросил зажжённую сигарету, а сам
вышел. Когда пришёл Вовка, то вызвал пожарных, но спасти ничего
не удалось, даже хрусталь – и тот расплавился, потрескался. У моих
родителей ничего не осталось. Так начались у них неприятности.
Отец почти потерял работу, часто болел, а мама продолжала работать
на двух работах. Приходила поздно вечером, братья были предостав-
лены сами себе – делали, что хотели, а сестра продолжала учиться в
университете в Тбилиси. По вечерам – комсомольские поручения и
драматический кружок, поэтому у неё тоже не хватало времени на
братьев. В то время им было пятнадцать и четырнадцать лет – самые
трудные годы для подростков, особенно для мальчиков. Они постоян-
но пропадали по вечерам. Отец не мог уже ничего с ними поделать.
28 ноября 1965 году Ашоту пришла повестка явиться с вещевым
мешком. Нас расписали, когда мне только исполнилось 17 лет, вме-
шался военкомат, так как я уже ждала ребёнка. Мне должны были
выплачивать пособие в размере 150 рублей, а если сравнить – это
была четвёртая часть моей маленькой зарплаты на то время. Когда
заболел отец, мне дали постоянную работу материального стола в
бухгалтерии по начислениям износа на оборудование. Я хорошо
справлялась с работой и часто, уже с новым главным бухгалтером
Норой Григорьевной, сдавала квартальный баланс, где форма 2 так-
же заполнялась мной, даже после отца. Меня очень уважали в управ-
лении Закавказской железной дороги, и я решила поступать в техни-
кум, так как видела, что наши любовные приключения и замужество
полностью меня отодвинули от учёбы.
     На работе я слышала только грузинскую речь, а дома – армян-
скую, так как мама Ашота вообще не говорила по-русски, и мне с
ней приходилось разговаривать только на армянском. Невестка Лиза
училась в армянской школе, и ей было легче разговаривать со мной
на армянском, а иногда она даже забывала, что со мной общается
на родном ей языке. Со школы имея подругу армянку, я понимала
полностью армянский язык, а в доме мужа через несколько месяцев
стала чисто говорить. Они говорили на армянском, а я же учила их
русскому языку.
    День проводов. Вечером собрались все за столом – поднимают
бокалы и пьют за наше здоровье, а у меня слёзы на глазах. В те вре-
мена служили в армии три года. Я знала, что завтра в 12 часов его
должны увезти с товарной станции Навтлуги, а сбор назначен на 10
часов утра. Оставалась одна ночь – и разлука с моим мужем и лю-
бимым мне человеком, от которого я жду ребёнка, не зная, мальчика
или девочку. Лиза тоже беременна, а в доме уже есть маленький ре-
бёнок – Эдик, которого по ошибке врача родила моя свекровь. Мать
Ашота осталась с ребёнком дома, а мы все поехали провожать Ашота
на призывной пункт. Расставание было очень тяжёлым, полно людей
на станции и много призывников. Ашот скрылся за дверью, куда нас
не пропустили, а мы стоим, и слёзы непроизвольно катятся из глаз,
не только у меня, я даже заметила, как плачет его дядя Арут, который
был сильным по природе. Он, глядя на меня, понимал, что разлу-
ка такая тяжёлая, жалел меня, потому что я оставалась в чужой для
меня семье, где прожила всего несколько месяцев с мужем, а сейчас
нам судьбой предписано расставание. В половине второго подошёл
товарный вагон к станции – мы поняли, что за ними, новобранцами.
Дверь открылась, и вышли молодые ребята, побритые наголо, среди
них был и Ашот. Мне показалась его голова некрасивой, со шрамом,
но он быстро подбежал ко мне, никого не стесняясь, стал целовать
и последние полчаса держал в своих объятиях. Затем он подошёл к
отцу и брату Вано и сказал: «Берегите её! Я специально привёл к вам
домой, чтобы вы её и моего сына сохранили для меня. Я люблю их
больше жизни!» Была команда «по вагонам», а нас невозможно было
оторвать друг от друга. Ашот с большим трудом вырвался и вскочил
на подножку вагона. Через несколько минут закрылась большая же-
лезная дверь, и мы его больше не видели, окон в вагоне не было. По-
езд тронулся. Я так близко стояла к вагону, что его брат меня прямо
подхватил, чтобы я не упала. Все возвратились домой.
    Дома они стали разговаривать по-армянски, конечно, я их пони-
мала, они разговаривали на своём родном языке, а мне надо было
срочно овладеть им. Я продолжала работать и учиться. Ашот служил
и писал мне письма. Письма были почти каждый день, писал он мно-
го и объяснялся мне в любви словами, которых я не слышала даже,
когда он был рядом. Наступал Новый 1966 год. Ашот всем присыла-
ет поздравительные открытки. А наша переписка не прекращалась.
В школе начались каникулы, и было больше времени быть дома, по-
тому что я уже была в декрете и не работала. Животик совсем уже
округлился, пальто не сходилось, и на декретные деньги пришлось
покупать новое пальто. Лизе тоже купили пальто, так как её живот
был намного больше моего.
     В ночь на Рождество, седьмого января, у неё начались схватки.
Под утро она родила сына – Валеру. Ребёнок был здоровенький,
пятьдесят два сантиметра, и весил три с половиной килограмма. Мы
заранее всё приготовили, и на девятый день её выписали из родиль-
ного дома Красного креста. Когда малыша привезли домой, я не мог-
ла насмотреться на него: маленький, как куколка, красивый, чёрные
длинные волосы, большие глаза и длинные реснички, в общем, впол-
не сформированный человечек, похожий на отца и мать.
    Вечером мы пообедали, выпили чай. Когда я легла спать, почув-
ствовала, что внизу живота у меня болит. Я уже поняла, что мне тоже
рожать в ночь. Разбудила свекровь, а она даже не поверила, думала,
что я шучу. Разбудила старшего брата Ванo, и он меня на такси от-
вёз в тот же родильный дом Красного креста. В такси я нашла ручку
четырёхцветную, в то время это было дефицитом, отдала её Ванo,
чтобы сохранил, а сама, отдав ему пальто, зашла в приёмную комна-
ту, где мне сказали, что до утра я должна родить. Вано ушёл, а меня
повели на второй этаж родильного отделения в предродовую палату.
Боли увеличивались. В палате было шесть рожениц. Все стонали,
кричали, ругали своих мужей на своём языке, и мне сразу была по-
нятна их национальность. Сначала я только стонала, но к утру боли
увеличились, и я уже не обходилась без крика. Утром в пять часов
меня уложили на стол роженицы, большая лампа над головой ста-
ла освещать жаром моё лицо, и через пятнадцать минут я услышала
крик ребёнка. «Мальчик!» – я успокоилась. Конечно, я хотела маль-
чика, потому что у свекрови пять месяцев назад родился мальчик, и
у его брата Вано тоже мальчик. Его назвали в честь футболиста Вале-
рой. Мне тоже хотелось мальчика. Я уже выбрала ему имя – Роберт,
потому что мне нравилось имя известного певца Робертинo Лоретти.
Так я его с первого дня называла Робертом.
    Утром через окно меня все поздравляли. В палату к роженицам
заходить не разрешалось. Я была очень счастлива в эти минуты. Че-
рез день ко мне в палату вошла бабушка Катя. Откуда она узнала? Я
не знаю. В послеродовой палате я узнала, что лежу на кровати, где
лежала Лиза. Какое совпадение! Она родила на Рождество, а я – на
Крещение. Рождение наших детей и день рождения Лизы, а она ро-
дилась 31 января, означали, что будем праздновать весь январь.
У моего сыночка была обвита пуповина три раза, и его ко мне
принесли только на третий день. Малыш очень быстро схватил
грудь, как будто её всегда держал. У меня было хорошее молоко –
малыш быстро наедался и постоянно спал. Рассмотрев его, я замети-
ла, что он очень похож на своего отца: чёрные волосы, чёрные глаза,
ресницы и брови, нежное белое лицо и маленькие губки бантиком,
значит не всё в отца, подумала я. Но вскоре пришли забрать ребёнка
в детское отделение.
     Письма продолжали приходить регулярно. Я знала, как он прово-
дит каждый день, а он – мой. Несколько раз мы посылали посылку,
а когда я родила, послали поздравительную телеграмму. Так пробе-
жали девять дней, и меня выписали из больницы. Когда я пришла
домой, только сейчас я как будто бы очнулась от спячки: посмотрела,
в каких условиях должен расти мой ребёнок, какие были условия
для нас – стирка пелёнок во дворе, так как тогда ещё не было ни под-
стилок, ни памперсов. Воду для стирки подогревали на керосинке в
чайнике, полоскали в холодной воде. Условия жутко тесные, но ког-
да ты получаешь письмо от солдата, который служит и тебя любит,
ты уже забываешь всё и даже не жалуешься на судьбу, зная, что всё
временно и наступят хорошие времена. Как-то его отец сказал, что
они стоят на очереди на получение жилплощади. Я пересмотрела
документ и решила действовать. Начала писать в военкомат, в ис-
полком. Приходила комиссия и только разводила руками. Приходили
ответные письма, что не могут удовлетворить нашу просьбу. Каж-
дый день, закутав сыночка в одеяло, выносила гулять, а у меня даже
коляски в то время не было!
    Во время одного из гуляний я встретила соседку Олю, которая
была из другого дома и тоже гуляла со своей дочкой. Наши детки
были почти ровесниками. Она была русская, замужем за грузином, и
мне наконец-то было с кем общаться по-русски на улице. Мы с ней
договаривалась гулять в одно и то же время. Во время одной из про-
гулок она мне сказала, что у них в доме освободилось двухкомнатная
квартира, и даже пошутила, что хорошо было бы стать соседями. Я
же не пропустила этот момент – начала писать и осыпать письмами,
куда только могла. И нам всё-таки предоставили эти комнаты в 41 м2
на две семьи, Вано и Ашота. Комнаты были разные – 26 м2 и 15 м2.
Мне досталась маленькая, но я была очень рада. Общий большой де-
ревянный балкон с улицы Гамцемлидзе, первый этаж, а со стороны
Кувшинной – второй. Общий двор, внизу кран, а на втором этаже –
туалет. В доме был и третий этаж, так что хотя бы в туалет не надо
выходить под снегом или дождём. Высокие потолки в четыре метра
и два больших окна у меня на Гамцемлидзе, а у Лизы в коридор.
Сделали ремонт хороший. Купили каждой паре по две деревянные
кровати. От его сестры привезли моё приданое. Ничего особенного,
но там был сервант, и он украсил мою комнату. Разложила на ви-
трине что-то из стекла, а вовнутрь сложила свою скромную одежду.
Купили стол и четыре стула.
     Так у меня началась самостоятельная жизнь с ребёнком. Акаде-
мический отпуск в школе я не брала. Моя свекровь, которая обещала
Ашоту помочь мне, честно выполняла поручение. За мной смотрели,
помогали, а когда я ходила в школу, она приносила мне Робика на
перемену покормить, когда он плакал. Через несколько месяцев я за-
канчиваю школу. Этот год я пропустила, а на следующий год решила
поступать в железнодорожный техникум по специальности «Бухгал-
терский учёт», так как видела большие перспективы на работе. Когда
я окончила школу, меня послали в Батуми отдыхать к сестре отца
Ашота, которую я уже знала. Поезд останавливается в Батуми в сере-
дине города. Для меня как-то было непривычно – там не было здания
вокзала. Меня встречала его родня со стороны отца. Нас отвезли к
его тёте, которая не могла нарадоваться, что мы приехали, так как
она была одинока, как и моя тётя Катя. Она уделяла мне и ребёнку
большое внимание. Дохик вообще не говорила по-русски, и мне приходилось с ней общаться только на армянском языке.

С чем можно сравнить,любовь матери ?Думала - нет таких слов у меня.Просто любовь безвозмездная.Подселившаяся в сердце - При рождении дитя.С малых лет заботы о нем...cловно солнышко вошёл он в твой дом:
Воздух!  - которым ты дышишь,
Вода! -слеза на ресничках
Еда! - не нужна - поцелуем ребёнка сыта!
Значит,  дитя для меня необходима! ... для жизни матери,как
солнце, воздух, еда  и  вода!

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 30. «Соскучилась»


    Мне очень нравилось в Батуми, но если на побережье Чёрного
моря я была маленькой, то сейчас, в семнадцать лет, хотя подросток,
но уже жена и мать, смотрела на всё другими глазами. По возмож-
ности мне родня Ашота показывала достопримечательности города,
набережную и даже прокатили на корабле «Шота Руставели», где
меня одолела морская болезнь. Брызги моря доходили до нас, когда
я была с ними на палубе. Везде я была со своим сыночком Робертом,
никогда не разлучалась с ним. Он был такой маленький и красивый,
что моя любовь постепенно переходила к ребёнку. Привязанность
с каждым днём росла. От Ашота письма приходили регулярно, уже
туда – в Батуми. У его тёти в Батуми была маленькая комнатка. Она
сама приносила продукты и не разрешала, чтобы я делала работу по
дому. Она говорила: «Ты за ребёнком только хорошо смотри, и мне
больше ничего не надо!» Я выводила малыша во двор, и он вместе со
мной наслаждался прекрасной батумской погодой.
     Лето пробежало очень быстро, и меня стали одолевать долгие
осенние дожди. Однажды нас пригласили извещением на телефон-
ный разговор из Тбилиси. Там были его отец и Вано. Они проси-
ли меня приехать обратно. Если честно, я обрадовалась. Я давно
не видела своих родных и соскучилась. Особенно своих братьев, с
ними я была очень близка и вспоминала последнюю встречу, когда
они пригласили меня с ребёнком к себе домой. Сашка дал Роберту
игрушку, грибочек, а он хаотично бил себя по носу и от боли даже
плакал. Билет в Тбилиси куплен на поезд – меня провожают, одарив
костюмчиками малыша. В мой багаж они положили разные банки
с вареньем белого инжира и много разного съестного. Когда меня
встретили – встреча была очень тёплой. Я приехала домой. Bано сде-
лал мне сюрприз. Он подарил мне модные коши на пробках (туфли
без задников на высоком каблуке). Вано заказал две пары: одну его
жене, другую для меня. Я была ему очень благодарна, потому что
обувь я всегда носила на низком каблуке. В родительском доме я по-
зволяла себе носить обувь сестры, а сейчас коши на высоком каблуке
делали меня очень высокой и стройной. Я заметила, что Лиза не-
много поправилась, округлилась и похорошела. У мамы Ашота была
сестра Шушик. Видно, я им нравилась, и её муж решил меня отвезти
к Ашоту с ребёнком в первый раз. Он служил недалеко, около Гроз-
ного, в Урус-Мартане.
       День был уже назначен. Я вместе с ребёнком уже сидим в ав-
тобусе, который нас везёт по Кавказскому перевалу, по которому я
ехала впервые. Красота природы Грузии меня радовала как-то по-
особенному. Я наблюдала, и мне всё казалось таким красивым, то ли
оттого, что расстояние между любимыми уменьшалось, то ли просто
я любила природу... Подъехали к снежному перевалу. Я смотрела,
как наш автобус проезжает по узкой толще снега всё дальше и даль-
ше. Затем равнина, много маленьких домов и яркое солнце. А снег
лежит, наверно, метровый. И мы пошли уже на спуск. Проехали по
Чечне, где природа была великолепна! Автобус остановился в городе
Грозном. А там дядя Овен договорился, и нас подбросили до воен-
ной части. Дядя Овен был инвалидом войны, на одной ноге, и по-
этому он сел в кабинку. Я отдала ему ребёнка, а сама забралась на
бортовую машину наверх. Всю дорогу я слышала, как плачет мой
ребёнок. Робик был ко мне очень привязан и признавал только меня,
тем более мы в Батуми всегда были вместе.
     Машина остановилась около части. К нам подошёл часовой. Че-
рез десять минут около нас стоял Ашот. На нём были только брюки,
в которых он работал в поле – косил траву. Ашот не знал, что мы
приедем, и был в растерянности. К нам вышел капитан, когда он нас
увидел – сообщил Ашоту. Дядя Овен попрощался и уехал на этой
же машине обратно в город. Сказав Ашоту: «Я её привёз. Посадишь
в Грозном на автобус – мы встретим их в Тбилиси». Ещё через не-
сколько минут Ашот был, уже в солдатской форме, около меня. Ему
дали всего три дня на увольнение, так как он плохо служил. Солдат-
ская машина довезла нас до центра Урус-Мартана. Гостиницы там
не было, и мы вошли в первый попавшийся чеченский двор попро-
ситься на квартиру. Дом был большой, двухэтажный. Женщина нас
не понимала и повела на второй этаж, где сидел мужчина в папахе,
а в руках у него были бусы, которые он по одной бусине перебирал.
Он спросил по-русски: в чём дело? А когда узнал, что я приехала
из Тбилиси навестить мужа, служившего в армии, показал комнату
на втором этаже, где была большая кровать и стол со стульями. Ко-
нечно, мы обрадовались, что нам не отказали, и удалось сразу най-
ти квартиру. Однако мы нашли не только квартиру, а незабываемое
гостеприимство не говорящих по-русски людей. Там были две жен-
щины, мне почему-то показалось, что обе – его жёны. Одна из них
накрыла белоснежное белье и принесла деревянную самодельную
кроватку для ребёнка. Другая принесла что-нибудь нам покушать в
виде лепёшек, такие вкусные, прекрасно приготовленные, и поста-
вила на стол железный кувшин с водой, а второй – на пол.
   Уже темнело, и нас просто тянуло друг к другу, но ребёнок ещё
не спал. Малыш нервничал, не хотел даже на минутку посидеть на
коленях у отца. Ашот тоже занервничал, что ребёнок его не узна-
ёт, понимая, что это временное явление. Наконец, видно, уставший
за день ребёнок заснул. Ашот подошёл ко мне. За время разлуки я
снова стала стеснительной. Я понимала, что он мой муж, но в то же
время мне хотелось узнать, как он здесь, вдали от нас. Им же овла-
девала страсть солдата, давно не имевшего половых отношений. Он
погасил свет и начал осторожно, целуя, раздевать меня. Меня тоже
охватила страсть. Мы не спали почти всю ночь, а утром ему надо
было возвращаться в часть, за ним даже присылали машину. Ашот
прощался. Я видела через окно, как он быстро поднимался на борто-
вую машину наверх, помахав рукой.
    После бурной ночи мне очень хотелось поспать, но ребёнок про-
снулся, и надо было его кормить. Я вышла в стеклянный коридор, а
там одна из женщин мне уже указала на стол, где стояло молоко. Та-
кое гостеприимство меня шокировало. Потом я узнала, что и вправ-
ду они были жёнами хозяина. Старшая не имела детей, и он привёл
вторую, думая, что от неё у него будет ребёнок, а у неё тоже не было.
И так остались они втроём жить в доме. День прошёл обычно. Я не
могла с ними общаться, так как не понимала их языка. Хозяин же
занимался хозяйством в саду, где было много деревьев, и я видела,
как он постоянно там копошится. Хозяин дома на работу не ходил.
За эти три дня я видела, что он только один раз вышел за пределы
своих ворот. Однако ему постоянно приносили продукты: баранье
мясо, сыр, молоко и много другого. Я ни о чём не спрашивала, и им,
видно, нравилось, что я была не любопытна.
   Как я поняла, Ашота будут отпускать только на вечер и ночь из-за
его плохого поведения, и только из-за меня, видно, капитан пожалел
его. Но нам было достаточно насладиться ночью и опять сблизиться,
как будто бы и не было тех месяцев разлуки. Мы любили друг друга,
и наш сынок постепенно начал к нему привыкать. Дни пробежали так
быстро и так страстно, что мы не заметили даже, что нам пора рас-
ставаться. Ашот попросил увольнение и машину, и мы попрощались
с хозяевами нашего дома. Когда мы предложили деньги за квартиру,
они отказались, сказав, что в следующий раз уже не надо искать ком-
нату, чтобы сразу приходили к ним. Водитель машины был удивлён.
На прощание хозяин вынес большую корзину яблок и передал мне,
чтобы я отвезла их домой. Я его поблагодарила, и мы попрощались.
Машина остановилась в Грозном на автобусной станции, где Ашот
купил мне билет, и я села в автобус. Слёзы катились из моих глаз, я
заметила их и у Ашота. Дверь закрылась, я сидела по правую сторону
у окна. Он стоял до тех пор, пока не тронулся автобус. И мы поехали...
В Тбилиси на автобусной станции меня встречали его братья,
Вано и Рудик. Рудик был младше меня на год, и он так любил играть-
ся с детьми, что чуть не выхватил у меня ребёнка. Роберт тоже был
привязан к нему. Он часто с ним играл. Без труда он мог посадить
троих маленьких детей к себе на колени и играться сразу с тремя.
Мы сели в такси, и оно нас везло по городу. Такое тёплое чувство
меня охватило! Я любила Тбилиси, его улицы утопали в разноцвет-
ной осенней листве... Красота неописуемая! Вечерело, а по крышам
скользило оранжевое солнце, больно режущее глаза. Такси остано-
вилось около нашего дома. Я вошла. Конечно, после их дома моя
квартирка показалась маленькой, но я была довольна, что в свои сем-
надцать лет имею свой уголок. Пускай маленькая комнатка, но моя.
      Вечером ко мне приехал Сашка, и мы поехали с ним навестить
моего отца, который был дома и не работал. Стены дома моих роди-
телей были обуглены от пожара, паркет тоже. Стояли новые кровати,
видно, они их купили. Робик спал, он заснул в такси, и я его положи-
ла на кровать. По дороге мы купили торт, помню – белый, положили
на стол, и я заметила, как отец, опираясь на палочку, еле дошёл до
стола. Как я потом поняла, летом его парализовало, но сейчас ему
стало лучше. Они очень были рады, что я была у них в гостях. При-
вязанность вдалеке от них только увеличивала мою любовь к бра-
тьям. Мама была на работе, её я не увидела. Она работала в метро на
станции «300 Арагвинцев» старшим контролёром. Сашка с ребёнком
нас повёл через метро, я встретилась с мамой. Людмилу я тоже не
увидела в этот день. Сашка довёл меня до дома и вернулся обратно.
Вечером я ещё успела побывать у родителей Ашота, где мне свё-
кор предложил выйти на работу. Мне давали декретный отпуск до
исполнения года ребёнку, а Робику шёл только девятый месяц. Он
сказал: «Трём женщинам дома сидеть нехорошо, двое смогут за тво-
им тоже посмотреть, а ты иди работать, тем более, что у тебя работа
не трудная». Обед прошёл нормально, как всегда, и я задумалась:
может, правда пора работать... На следующее утро я отвела Робика
к свекрови, а сама пошла на работу, где сказала, что завтра выхожу
работать. Конечно, все обрадовались.
    Так началась моя трудовая деятельность. Мне опять доверили ма-
териальный стол – основные средства, – и если раньше я вела только
износ и амортизационные отчисления, то сейчас полностью – и по-
ступления, и списания. У меня даже оставалось там свободное вре-
мя подготавливаться в институт. Я точно решила поступать летом в
техникум. Моя свекровь за Робиком смотрела только месяц, а потом
попросили, чтобы я его устроила в детские ясли. По времени меня
устраивали только ясли около моей работы, куда я могла добраться
на трамвае за пять минут. Я беспокоилась за то, чтобы он один не
оставался и не плакал. В яслях не было русской группы, и мой маль-
чик попал в грузинскую группу. Он стал нервным – видно, оттого,
что ничего не понимал. Дорога домой была тяжёлая. Я должна была
его на руках нести до самого Воронцова и сесть на восемнадцатый
автобус, который уже с Колхозной площади ехал переполненным.
Однажды во время такой давки я потеряла сапожок сына и в тот день
твёрдо решила поменять ему садик.
     Я обратилась в русский детский садик около завода имени Ор-
джоникидзе, где мне сказали, что у них нет мест. Однако я не оста-
навливалась ни перед чем и через военкомат добилась и устроила
моего мальчика в садик. Для меня было важно добиться справедли-
вости, так как в первый раз они мне отказали, а мне приходилось
везти ребёнка так далеко и с такими трудностями. Но ходить в садик
всё равно было трудно – по подъёму было много лестниц, а зимой
лестницы все примерзали, и малыша надо было нести на руках, так
как он ещё не ходил. Но я была рада, потому что ему было там инте-
ресно. Он многое понимал, говорил ясно и даже приносил малень-
кие куплеты стихов. Но дальше мне предстояла тяжёлая ноша...
 ~*~
Рассвет, а нас машина уносит на Кавказские горы....
А на пастбищных полях заметишь ты и наших героев,
Кавказских собак, загоняющие стада овец, среди...
Пастухов пеших и сидящих на коне в овечьей бурке...

Тяжёл труд, они пешком полжизни проходят по полю...
То вверх идут к сочной траве, то вниз, спасаясь от мороза...
Там сами доят они, и козье молоко среди овец заметишь...
А самое вкусное – мясо барана, шашлык Люля-кебаб и плов.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 31. «Жизнь продолжалась - не остановишь»


   Жизнь продолжалась, и её уже не остановишь. Каждое утро я под-
нималась по крутой лестнице – перед работой отводила сынишку в
детский садик. Но даже в Грузии и в Тбилиси бывает снег. Сама я,
как ребёнок семнадцати лет, – худенькая от постоянного недоедания,
было всего 48 килограммов. Держала ребёнка, закутанного в одеяло,
на руках и чувствую – не могу идти... Хорошо, сосед помог поднести
ребёнка до садика. Когда я шла за ним, столько у меня пронеслось пе-
ред глазами... Думала, что я должна подняться не в гору, а по жизни,
чтобы не думать о куске хлеба, который мне оставляли – не хватало
даже накормить ребёнка, хотя я полностью отдавала в дом всё до ко-
пейки. Мне же давали каждый день 15 копеек на трамвай – надо было
найти ещё копейку, чтобы купить себе 100 грамм подушечек конфет,
пить с ними чай. Тогда я уже работала в НХПК машинисткой. Мне
надо было продолжать учёбу. Я готовилась, но не решилась поступать
в институт. Летом послала документы на заочное отделение железно-
дорожного техникума, который был на Плеханова, сдала экзамены, и
меня зачислили... Это было для меня радостью! По обычаю, конечно,
заранее спросила разрешения на поступление у отца Ашота – он ре-
шал все проблемы дома. И когда пришли документы, что меня зачис-
лили, он стал даже помогать. Может, если бы у них не было своего
маленького ребёнка, помогали бы больше, но их помощь заключалась
лишь в том, что по субботам они смотрели за моим ребёнком.
Родители мои не помогали – не могли, ведь из работающих оста-
лась только мать, а отца парализовало после того, как Сашку посади-
ли, а Вовку освободили из-за неимения улик, но уже в шизофрени-
ческом состоянии, так как его там били и требовали сознаться в том,
чего он не совершал. А может, и надругались над ним, ведь ему было
лишь шестнадцать... Мама бегала то в больницу психиатрическую,
то в тюрьму, вернее – в колонию, куда забрали младшего сына, а тут
ещё больной муж. Как будто бы сглазили её: работа, вторая работа,
квартира после пожара – вот всё, что осталось...
     Понимая, что мне ниоткуда не будет помощи, решила во что бы
то ни стало добиваться сама – сидела ночами за книгой. И результат
сразу же был налицо – все экзамены были сданы на отлично! Дома
слышала только армянскую речь, на работе в основном – грузин-
скую, а мне так хотелось поговорить с кем-нибудь на родном рус-
ском языке... Выходила как-то погулять по улице с ребёнком, и там я
познакомилась с женщиной, которая тоже была с ребёнком в коляске.
И мы с ней по каменистой улице долго ходили и разговаривали...
В одном из разговоров она сказала мне, что у них в доме двухком-
натная квартира освобождается. Я знала, что родители Ашота стояли
в очереди на квартиру, и рассказала дома об этом. Меня, конечно,
не хотели слушать. «Кто даст нам?» – так они говорили, но всё же
пошли в Райисполком. Там, конечно, очерёдность не так сыграла
роль, как взятка, ведь взятки брали даже с тех, кому и полагалось, но
выделили для двух братьев эту двухкомнатную квартиру достаточно
большой площади. Двадцать шесть квадратных метров досталось
старшему брату, а пятнадцать – нам, но и это было хорошо, потому
что мы жили несколько лет на жилплощади в четырнадцать квадрат-
ных метров, где общая туалетная на весь двор и в снег, и в холод.
Правда, здесь тоже туалет общий и балкон, но только нашего этажа,
и не надо было выстраиваться в очередь... Они сделали ремонт и ку-
пили две деревянные кровати. Я перевезла сервант от своей золовки,
единственное, что я могла купить, живя у себя дома, но он был мне и
гардеробом. Я с лёгкостью оборудовала своё маленькое гнёздышко и
стала ждать возвращения своего мужа, солдата, который должен был
приехать через год...
     Конечно, я сразу же отделилась и в питании тоже, но той мелочи,
что я получала, 60 рублей зарплаты и 15 рублей пособия на ребён-
ка от военкомата, едва хватало мне на скудную жизнь. А надо было
платить за детский сад и коммунальные услуги, не говоря уже о том,
что надо купить что-нибудь из одежды. У нас по улицам в то время
на ишаках носили мацони (грузинская простокваша) и молоко. Так
как я не успевала спуститься в магазин, то покупала пол-литра мо-
лока и одну баночку мацони на неделю. Из молока варила по утрам
кашку сыну, а из мацони – суп. Он назывался «абур» – это из риса и
мацони, жареный лук и кинза. Но когда я жила уже самостоятельно,
ко мне стали приходить однокурсники, которые сразу увидели моё
положение и приносили что-нибудь покушать... Я понимала, что это
делалось специально, но они всё время говорили, что им привезли
из деревни. Особенно одна из них была – Галина, она училась со
мной на одном курсе. Ей плохо давались предметы, тем более, что
она закончила армянскую школу, и я ей делала курсовые проекты
и объясняла. Я очень быстро схватывала всё то, что нам преподава-
ли, была активна на лекциях, и меня стали замечать лекторы нашего
факультета. Они были начальниками и заместителями планирования
и экономики всей железной дороги. А может, сказалось то, что мой
отец в последнее время работал главным бухгалтером, не знаю, но я
полностью овладела этими предметами. Ко мне уже стали обращать-
ся бухгалтера – наши студенты с Хашурской дороги, Абхазской и Ад-
жарской, – принося мне в корзинах фрукты и разное, что необходимо
было для простого выживания. Я же оказалась добрее – всегда дели-
лась со всеми. С ребёнком на руках по воскресным дням навещала
больного отца, которого я очень любила. Я также навещала одного
брата в психиатрической больнице, а другого, Сашку, не могла. Он
был далеко за городом в колонии для несовершеннолетних детей.
Как только я входила в дом, сразу вспоминала тот жестокий день
моей семьи. По рассказам отца: вечером пришли из милиции и забра-
ли Вовку. А утром из школы, когда мне моя подружка сказала, я по-
бежала к ним домой. И через час Вовку привезли домой родители. Как
мне тогда стало известно, в то время на улице Шаумяна была газетная
будка, и там были сигареты... Общая стоимость кражи составляла 90
рублей – это моя месячная зарплата. Просто в те годы – это месячная
норма прожиточного минимума. В этой краже участвовал один из бра-
тьев. Так как отпустили Вовку, Сашка сам пошёл в милицию, потому
что знал, что Вовка ни при чём. Сашкина вина была лишь в том, что
он уже работал и учился в железнодорожном профтехучилище, и ре-
бята со двора попросили его принести инструменты, которыми и был
взломан киоск, а на инструментах были его отпечатки пальцев. Груп-
повая кража – их было много, почти восемнадцать человек, но все в
основном грузинской и армянской национальности. За них было кому
постоять. А мой брат был самым младшим и самым высоким из всех,
и судья постоянно показывала на него... Дали полтора года, но можно
было выйти за несколько месяцев. Если работали, то день за три счи-
тали... Конечно, мы знали, что он отсидит и выйдет на свободу, но мы
не могли ему рассказать, что отца на этой почве парализовало, а брата
так били по голове, что он потерял память.
      В то зловещее утро он меня уже не узнавал, и я, когда-то в чём-
либо упрекавшая свою мать по отношению к своим детям, только
поняла настоящее её материнство. Она не забросила в трудную ми-
нуту детей и своего мужа, а до конца старалась помочь им: посещала
Сашу все его разрешённые дни свиданий и у Вовочки часами про-
водила время на скамейке в парке в психиатрической больнице, ро-
няя слёзы горя, которое внезапно накрыло её. Работала в две смены,
ухаживала за больным мужем, не забывала о двух сыновьях. Один
– больной, а другой – не знала даже, когда он выйдет на свободу, ведь
в тюрьму только один раз попади...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 32. «Дыхание неизбежности»



    Я понимала, что для моих братьев разлука со мной была тяжела.
Они очень скучали, и я тоже. Я рада была каждому случаю, но наши
встречи становились реже и реже... Вспомнилось, что в сентябре они
тоже ушли из школы. Вовка пошёл работать учеником на 31 завод са-
молётостроения, перешёл учиться в вечернюю школу. Учился он на
отлично. Из нас он лучше всех схватывал, играл на гитаре. При каж-
дой встрече я старалась расспросить, как у них на работе, как учёба...
К нам они практически не приходили, зная мои тяжёлые квартирные
условия, пока я жила со свекровью... Людмила, моя сестра, была по-
старше. Она уже через час знала, что Володя не участник кражи. Но
зачем его держали в милицейском участке и били до утра? Милиция
находилась очень близко от нашего дома, и когда утром я его увиде-
ла, поняла, что потеряла своего брата навсегда. Его красивые глаза
были непонятны, избитое лицо, разодранные губы. Побои были на
голове и теле, и нас он просто не помнил. Он кричал незнакомые мне
фразы, а слёзы лились из его глаз.
     Через некоторое время мы сидели уже в такси. Они меня довезли
до дома, а сами должны были отвезти брата в психбольницу. Она
была в центре города на набережной реки Куры. И это меня немного
успокаивало – что смогу его иногда видеть, так как близко от моего
дома. Думалось, что всё это только на время, но затянулось на мно-
гие годы... Сашка не знал, что его брат так сильно пострадал. Даже
то, что после решения суда отца парализовало, тоже ему не говорили.
На наш дом обрушилось тройное горе: Вовка в сумасшедшем доме,
Саша в колонии, отец прикован к постели – и надолго. Я с маленьким
ребёнком на руках, и муж в армии, как можно перенести столько мо-
лодой ещё женщине, которой не было и восемнадцати лет...
    С этого момента надо отдать должное нашей матери, которая всю
свою жизнь думала только о себе. Её просто подменили. Авоська:
пачка сигарет «Прима», кефир и булка. Всё то, что она могла при-
нести брату каждый день... Помню его пальцы, жёлтые от никотина,
и хаотичные глаза – они никогда не смотрели на меня, когда я его
посещала, как будто он стеснялся меня... Он смотрел куда-то неопре-
делённо, а я чувствовала его, ведь я многие годы заменяла им мать.
Братья были подростками за мной – на год младше один, второй на
два. Мы были почти ровесниками, но так сильно привязанные своей
дружбой и любовью. Мама еженедельно по воскресным дням по-
сещала колонию и ставила галку в календаре, когда его отпустят на
свободу. Уже работала старшим контролёром на станции Ленина ме-
трополитена и совсем забыла, что она женщина: стала одеваться в
стандартную одежду метрополитена, которую выдавали бесплатно
или же за 50% стоимости. Забыла об одежде в гардеробе, украше-
ниях и обуви. «Откуда в беззащитной женщине появилось столько
энергии?» – думала я, глядя на неё. Меня, конечно, она забыла. Я
понимала, сколько забот обрушилось на неё в один день, и мне не
нужно было внимание. Я старалась сама выбраться из той ситуации,
в которой оказалась, – маленький ребёнок на руках, работа, учёба
и подсчитанные дни, когда наконец возвратится мой муж из армии.
        Моего присутствия на суде у младшего брата Александра не
было, потому что суд длился несколько часов, а у меня был малень-
кий ребёнок, но по рассказам сестры я понимала, что всю вину в
основном свалили на него, моего брата, а всех отпустили. Его же
осудили на несколько месяцев и сказали, что он должен выйти через
пять месяцев, если будет хорошо себя вести. Но когда он попал в
колонию, туда тоже попал ещё один мальчик, с кем он был под след-
ствием, не проходивший по их делу. И тот испугался, что его под
следствием насиловали законники, и об этом Сашка расскажет всем,
и будут издеваться там и над ним тоже, он пожаловался своим ро-
дителям. Те же, в свою очередь, возбудили второе дело и включили
моего брата в то число насильников, и ему дали статью «мужелож-
ство» – шесть лет от звонка до звонка отсидеть уже в тюрьме стро-
гого режима после окончания дней по возрасту в детской колонии...
Это горе полностью убило моего отца. Если раньше он разговаривал
и немного ходил, то сейчас просто лепетал, как будто во рту была у
него горячая картошка... Конечно, я рассказывала дома свекрови, но
чем они могли помочь нам...
      Они перестали помогать материально и мне. Может, подумали,
что я получаю достаточно, но так как не хватало денег на фрукты,
мясо, даже на масло, то ребёнок получил истощение организма.
Нас положили с ним в больницу. Моего грудного молока, конечно,
не хватало, так как сама была часто голодна... Брат мужа, Вано,
хорошо зарабатывал, но с рождения своего сына стал приходить
домой поздно. Иногда ночью не возвращался домой и, как я поняла
из криков в соседней комнате, стал изменять жене. Я её жалела.
Она была моя ровесница, а он старше на десять лет, но такой был
гуляка... Правда, дом он содержал полностью, и его сынишка Ва-
лера всегда был красиво одет, я же всегда сама шила одежду для
своего сыночка.
     У меня была швейная машинка – досталась мне от сестры Люд-
милы. Ей купили, когда она училась на курсах кройки и шитья в доме
офицеров, а я же была самоучка... Всё хватала от бабушки Кати и от
сестры. У бабушки Кати скончался муж, и она пошла работать в во-
енную часть в швейную мастерскую. Когда привозили новобранцев
и оставалась там у них одежда, которую они не хотели отправлять
домой, то с их разрешения она приносила мне... Сколько раз я рас-
парывала и переделывала на детское, помимо работы, учёбы... Я
любила, когда она иногда приходила ко мне – наделает вареников,
и мы вспоминали, какие всё-таки были у нас счастливые дни, когда
семья была вся вместе. Катерина брала к себе и своего брата, мое-
го отца. Помню, выпаривала красное вино и давала ему. Не знаю,
помогало ли ему, но её забота – теплота сестры к брату – хорошо
влияла на него. Он стал немного поправляться. Уже стал ходить,
опираясь на палочку. Разговорная речь у него не улучшалась, зато
петь он мог, ведь говорят, что за пение отвечает другая сторона3
мозга, и они пели – так мною давно любимые казачьи песни. По-
чему я так любила их, не знаю, может, все любят своих родителей,
сестёр и братьев, но я чувствовала в любви привязанность или же
горе, которое нас сплотило. Я стала очень сентиментальной – чуть
что, так слёзы в глазах...
    К весне родители Ашота обещали меня опять послать проведать
мужа, но уже с его братом Рудиком. И я всё время ждала эту встре-
чу, потому что ребёнок уже вырос, и мне хотелось уже показать
сына, как он ходит, ведь ему в январе исполнился годик. Он был
очень смышлёный и красивый. Его чёрные глазки, как маслинки,
блестели при первом луче света, отражали детскую нежность в
улыбке...

От судьбы и от тюрьмы не зарекайся

Последнее дыхание, последний вздох.
Уже давно судом вынесен приговор.
И я стою у стенки, как прокажённый, –
Пальните же скорей, стоявшие у горок...

Эти считаные минуты – вся жизнь, на ней
С детства воспоминания, о Господи, опять
Мерещится мне мама, а кто ещё родней?
И любовь первая, хотел бы сейчас обнять!

Как будто бы других и не было теплей...
Разборки, пьянки, карты, насильно взять
В подворотне с пацанами, стал сильней,
Карманником шмыгал по трамваям лет пять.

Поймали за рукав, сидел несколько дней.
А как я плавал, лучше не вспоминать!
Четыре часа не выходить, плавать во тьме...
Потом по-крупному – банки пошёл грабить...

Опустошал, что плохо лежало, был себе на уме,
Сколотил банду, и там постоянно – Клава...
Всегда стояла на атанде... она нравилась мне,
Ночью с ней шуры-муры продолжались долго...

Однажды нас словили, как кротов во сне,
Надели наручники на всех, и вижу – толка
Не будет, не получить за групповой «толпе».
Я взял их вину и отдувался за всех сурово...

Одна тюрьма, вторая и жизнь шальную себе,
А там наркотики, пьянства, новые «знакомства».
За столько лет выпало и козырной картой мне,
Всё было там, как на воле, если б незнакомца

К нам не подсадили подставного – сосед по койке.
А он стал доносить на нас, устроил я ему «солнце»
По-чёрному, и нож в крови увяз, нашли в помойке.
Не слово обо мне, пальчики установили – подонка.

Последний суд, приговор. Расстрел – решение...
Поп же молился за мать родную, не вынесет она.
Не знаю, зачем я нужен, лишь огорчение от меня,
Беда, пальба, последний вздох, прости, родная МАМА.

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»
Часть 33. «Дни, как солнца лучи: одни греют, другие сжигают»



Ты рождена нести в наш мир тепло,
Ты светлое будущее человечества,
Ты мать, жена моя, любовь моя... моя!
Которую я нашёл, я встретил, любимая!

Гори огнём солнца над семьёй...
Освещай путь свой лучами света...
Какая ты есть, будь всегда со мной...
А я для тебя создам уют у себя в сердце...
 http://www.stihi.ru/2011/11/09/6463


    Правда, вспоминаю нашу первую встречу, когда дядя Ашота от-
вёз меня на три дня в Урус-Мартан к мужу, солдату, которого я не
видела шесть месяцев. Приходили воспоминания тех дней близости
и любви отца-солдата ко мне, но я не чувствовала его любви к сыну,
маленькому комочку, которому было несколько месяцев... Может, он
был совсем маленьким, и отец боялся с ним играть, но я помню, как
он ожидал этого ребёнка... А брат Ашота с малышом играл, как с ку-
клой, и поэтому мне ещё раз хотелось показать моё сокровище мужу,
чтобы открылись его отцовские чувства. Наконец долгожданный
день настал – меня с сыном и младшим братом Ашота провожает
Вано на автобусную станцию. Через Грузинский перевал по Воен-
но-Грузинской дороге мы должны были доехать до города Грозного.
Уезжая счастливой, я уже считала минуты, когда встречусь с ним,
но взгляд мой постоянно направлялся за окно автобуса, который
поднимал нас, пока по горам Грузии, потом по Чечено-Ингушетии.
Красота неописуемых гор утопала в зелени, низовье – в виноградни-
ках. Снежные шапки на вершинах. По дороге встречались табуны,
перегонявшие пастухами отары овец. Я впервые увидела кавказских
овчарок, таких мощных и красивых собак.
    Квартира, где остановиться, у нас была, потому что первый раз,
когда я была там, нас приютила одна чеченская гостеприимная се-
мья, и мы точно знали, куда надо ехать. Доехали до автобусной стан-
ции в городе Грозном, а там пересели на бортовую машину, которая
нас везла уже к части. Когда на посту мы сказали, к кому приеха-
ли, дежурный быстро позвал Ашота. Но мы не знали, что он себя
плохо ведёт, и его не отпустят даже на день в увольнительную... Он
нам сказал, чтобы мы ехали до знакомой квартиры, сам же приедет
позже. Мы долго ждали, но его всё не было. Потом он прибежал,
я накрыла на стол, ведь много чего передали из дому. Он сидел с
правой стороны, и я заметила – что-то он нервничает. Вдруг слышим
за окном – остановилась машина. Выглянула из окна, а там военный
патруль с оружием и капитан. Он очень расстроился. Спустились мы
вниз, капитан начал говорить с ним. Мне не было слышно, но только
понимала, что неспроста они приехали, наверное, что-то случилось.
Я с ребёнком на руках подошла, поздоровалась с капитаном. Он ма-
шинально стал меня расспрашивать о простых житейских делах, я
же со своей наивностью ещё спрашивала об отпуске мужа домой.
Видно, тот понял, что я ничего не знаю, сказал, что сегодня сборы, а
завтра он будет к нам приезжать. Спросил также: «На сколько дней
приехали?» «На семь дней», – ответила я. Не понимая в военной
службе ничего, видела, как под конвоем Ашота посадили в машину.
Наступил следующий день. Я уже стала нервничать, но в три часа
услышала гул останавливающейся машины и увидела его. За обедом
он рассказал, что, когда отрапортовал о приезде жены, брата, ребёнка
капитану, то тот сказал, что не отпустит его из-за плохого поведения
вообще ни на один день. Ашот выругал его и выскочил из части, на
попутке доехал до дома. Но как они нашли нас? Наверное, это их
секрет... Ашоту всё-таки разрешили бывать у нас, но только после
трёх часов, а в шесть часов утра он должен быть уже в части. Ему не
только разрешили, но и дали машину, потому добраться из части к
нам практически было невозможно. Чтобы доехать, попутные долго
приходилось ждать, а Ашот ещё был радистом – один на часть.
В доме, где мы остановились, жила чеченская семья – настолько
гостеприимная! Второй раз я у них, и они ни разу не брали плату за
квартиру, наоборот, всячески помогали мне смотреть за ребёнком.
Не знаю, на каком языке мы с ними общались, наверное, на словах
доброты и понимания, потому что в их доме никто не говорил по-
русски, а мы не знали чеченского. Правда, у многих русских непра-
вильное понятие, особенно у тех, кто из дальней глубинки: всегда
обо всех говорили «грузины», если видели людей в основном черно-
волосых, смуглых, кавказской национальности. Но я-то знаю, что
армянский язык полностью отличается от грузинского, а также и
чеченский. Как же мне забыть их язык, когда на столе в большой
комнате стоял кувшин молока для кашки моего сыночка. Как мне
забыть их язык, когда они принесли маленькую ванночку, и купали
мы вместе малыша, как одна семья... А сыр, картошка, фрукты... Я не
могла бы поверить, что можно так относиться к чужим людям, если
бы своими глазами не увидела.
    Наши дни счастья подходили к концу. Рудику, брату Ашота, хозя-
ева дали место в другой комнате на раскладушке. Практически нам
никто не мешал, но почему-то холодное отношение к себе я замечала
от Ашота, и не было в нём той ласки, которую я ожидала и к ребёнку.
Может, он не привык – ребёнок капризничал, он скорее шёл к его
брату, чем к отцу. И это ясно, ведь ребёнок уже привык к Рудику,
а с папой знаком всего шесть дней. Здесь же мне стало известно,
что Ашот в части поломал ногу, играя в футбол, и лежал в воинской
санчасти почти два месяца. Кости неправильно срослись – ломали
повторно. Ему делали заново операцию. В санчасти его окружали
молодые девушки, и он даже с одной «гулял». И это всё открыто он
мне стал рассказывать. Потом вспомнилось, что, когда он уезжал по-
сле окончания школы в Казань поступать в автодорожный институт,
и там было много увлечений вместе с его товарищами. Мне стало
обидно, не потому что я заметила, что он мне изменил, обидно то,
что я его очень любила и не хотела терять...
     На следующий день у нас Рудик заболел свинкой – большая тем-
пература. Вызвали врача из санчасти. Ребёнка я уже к нему не под-
пускала, и Ашота освободили до полного выздоровления брата, а это
всё вместе – тринадцать дней. Рудик поправлялся. Ему кололи анти-
биотики, сорокоградусная температура начала спадать. Хозяева дома
принимали активное участие в выздоровлении. Ашот постепенно
менялся. Он стал привыкать к сыну, а сын к нему. Ашот завидовал
любви сына ко мне, так как до того я уделяла внимание только ему,
а сейчас надо было разделить с ним... Но кровные узы взяли вверх,
и он уже не мог наиграться с ним – сам один гулял по вечерам. Было
уже прохладно, так как уже мы вплотную подходили к сентябрю.
Мне надо было возвращаться продолжить учёбу и на работу. Pудику
тоже, он, кажется, заканчивал школу... Не знаю, что так поменяло
отношение капитана в военчасти, но он даже дал машину, и Ашот
нас проводил до самой автобусной части в Грозный, посадил нас в
автобус и обратно уехал на этой же машине в часть. Потом он мне на-
писал, что капитан очень пожалел меня, маленькую юную мамочку...
Дорога длинная – почти целый день в автобусе. Передо мной
каждый день, как на ладони, практически была любовь и какая-то
недоговорённость между нами. Может, солдатская жизнь сделала
его грубее, а может, мне всё всегда казалось в сиреневом цвете, и я
больше хотела той ласки, которую он не очень открыто показывал,
то ли из-за стеснённых обстоятельств, в которых он оказался, то ли
боялся последствий после нашего отъезда, наказания со стороны на-
чальства. Но, как потом он мне писал, особенных наказаний он не
получил, так как он был один радист на часть...
      Тёплая встреча в Тбилиси, долгие расспросы, но особенно рас-
сказывать было нечего. Через несколько дней – сентябрь, и я вошла
опять в колею своей трудовой деятельности. Так как я была в декрет-
ном отпуске до года, то в бухгалтерии моё место было уже занято, а
временная работа машинисткой в НXПK меня раздражала, но в то
же самое время снабдила меня дровами на зиму. Там делали паркет,
и обрезки разрешили выписать мне на зиму, ведь я топила зимой пе-
чью железной, но я хотела опять вернуться к своей специальности,
к своим сотрудникам, с кем долго проработала ещё во время отца. И
наконец я получаю звонок, уже от нового главного бухгалтера НГЧ-
4, с приглашением на работу. С удовольствием согласилась, ведь там
я начинала, и меня уже посадили за материальный стол. Там я, пере-
прыгивая с одного стола на другой, закрепляла знания по бухгалте-
рии. В техникуме познакомилась с двумя девочками, но одна из них
была замужем, как потом я поняла, за одноклассником моего мужа,
и я всегда с ними ехала обратно до Воронцова. Они были моими
соседями по району, и мы стали общаться, даже в не студенческой
жизни...
    В воскресенье я отправилась проведать брата, который находился
в психиатрической больнице на набережной. По нескольким лест-
ницам поднялась на крылечко, чтобы его вызвать, как вдруг увидела
– на скамеечке сидели моя мама и Вова. Она его кормила обычной
едой – простоквашей с булкой. Я подошла, развернула свой свёрток.
Он посмотрел на меня, как будто бы узнал. Слёзы выступили у него
на глазах, потом стал жадно кушать то, что я принесла, стараясь на
меня не смотреть. По тому, как он ел, кроша всё, и через каждую
минуту делал затяжку папироской «Прима», можно было понять, что
улучшения нет. Он то и дело о скамейку тушил папироску, сильно
вдавливая, делая чёрное пятно, затем опять брал новую. Мама ему
зажигала, и через несколько минут он проделывал то же самое, он,
видно, нервничал, увидев меня. Была хорошая погода. Мама провела
его к фонтанчику, достала хозяйственное мыло и прямо там помыла
ему голову, вытерев маленьким полотенцем, потому что, видно, был
парикмахер и налысо постриг ему голову, а она чесалась. Он посто-
янно, то и дело чесал её. Когда он снимал рубашку, я заметила много
ожоговых кругов на его теле, на левой руке. Неужели он тушил на
себе папиросы? А может, он так успокаивал себя, находясь в ужасном
состоянии... Мама его отвела, и он оказался опять за железной клет-
кой, где в палате таких, как он, было двадцать человек. Домой мама
брала Вову пару раз, но было невозможно смотреть за ним – нужен
был постоянный уход, а она работала, чтобы содержать семью. У неё
был ещё Саша и больной парализованный муж, мой отец, уже лежа-
чий больной. Так как её работа была в ночное время, ведь она рабо-
тала в метро, то днём могла всегда навестить его. И эта боль осталась
с нами до конца его жизни – страдание душевнобольного, когда ни
за что был потерян мир жизни и любви молодого парня, которому и
семнадцати лет не было. «По чьей вине он пострадал?» – часто я за-
давала себе такой вопрос. Милиция нас бережёт – всегда у меня был
в душе такой лозунг, но только не сейчас, ведь они изуродовали юную
детскую душу, и некому было защитить его в то время...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 34. «Женское счастье»

Женское счастье - с чем можно его сравнить?
С весною? Лишь только молодой твой возраст,
Когда душа поёт от счастья и любви!
С летом? Когда в душе пылает и горит всё от любви!
С осенью? Когда ты, зрелая, собираешь все плоды!
С зимою? Когда тебе и холодно - затопишь печь, тепло!
http://www.stihi.ru/2010/10/06/5916

 

   Если раньше дни проходили быстро, после того, как я редко стала
видеться с братьями, мои дни казались очень длинными, несмотря
на большие заботы, которые взвалились на мои плечи, ещё юной, но
уже женщины, матери с ребёнком. Опять я сыночка определяю в дет-
ский сад, сама же перешла в НГЧ-4 работать бухгалтером. Тяжёлое
материальное положение никогда меня не тревожило, но я должна
была раз в неделю навестить своего брата. Надо было потратиться на
папиросы и ещё на что-нибудь из еды – хорошо, что мне немного до-
бавили в зарплате. В техникуме заочно я продолжала учиться по суб-
ботам, и хорошо мне помогали, хотя бы в субботу я могла оставлять
сыночка у родных Ашота. Хотя мать его имела также ребёнка, но
не помню, чтобы она отказала мне хоть раз посмотреть за Робиком.
Учёба мне удавалась, все лекторы были с Управления Закавказской
железной дороги. Почти всех преподавателей я знала.
    Нас, меня с ребёнком, ещё раз на свидание к мужу в армию на не-
сколько дней отвезла его сестра. По возвращении я поняла, что только
учёба меня выведет из такой ситуации, в которую я попала – не было
войны, но голод постоянно присутствовал у меня дома. Моя подружка
с техникума Галина иногда приносила яблоко или же ветку виногра-
да для ребёнка, потому что на фрукты никогда не хватало денег. Год
двигался медленно и трудно... Солдаты проходили воинскую службу
три года, но именно в 1968 году издали приказ о переходе армейской
службы на двухлетний срок. У Ашота отец очень болел, находился в
больнице. Я неоднократно посылала в часть медицинские бумаги о
его болезни, но Ашота не отпускали, так как он плохо себя вёл.
    Но день его приезда я запомнила на всю жизнь... Было лето, и
детский садик отправляли на лето в Манглиси. Я не знала, как по-
ступить – отвезти его или же... другого варианта не было, и мы с
Галиной уже вышили на всех ползунках Робика имя и фамилию. И
на следующий день я сама повезла ребёнка в Манглиси, красивое
место для отдыха в Грузии, с одной знакомой мамашей из садика.
Со слезами мы расстались. Его крик я слышала до автобусной оста-
новки – мы никогда так надолго не расставались. Моё сердце разры-
валось всю дорогу. Я плакала, но решила в следующее воскресенье
его навестить, хотя воспитатели садика говорили – мол, приезжайте
через две недели, чтобы дети привыкли. Всю ночь я не могла спать,
а на следующий день пошла на работу. Возвращаюсь с работы, а Чу-
гурети такой район – все знали друг друга, одна женщина подошла
ко мне и сказала, что мой муж приехал из армии. Я побежала к его
родным, они ещё жили на старом месте, отца выписали из больни-
цы, и я увидела своего мужа, солдата. Конечно, возмужал, изменился
как-то – щёки впали и ещё больше показали его мускулистое лицо.
Очень тёплых объятий не было, может, он стеснялся родителей, мо-
жет, переживал за отца, но всё-таки рассказал, что последнее письмо
из больницы о болезни отца помогло, потому что его хотели отпу-
стить 31 декабря, но начальник, видно, пожалел. И он уже дома 28
июня 1968 год. Лето.
   Я тоже расстроилась, что сынок в садике в Манглиси. Отправила
вчера, а сегодня приехал отец, который отслужил два года восемь
месяцев. В то время сыну нашему исполнилось два года шесть ме-
сяцев, и он практически не помнил отца, только по карточкам. Я уже
думала, какой будет у них первая встреча. Когда раньше я его возила
в армию, он был маленьким, а сейчас он понимал всё. И на следую-
щей неделе мы вместе отправились к сыну. В течение недели купили
одежду солдату, много игрушек ребёнку, правда, не помню уже, отку-
да взялись деньги, может, брат дал, может, отец его. Дорога длинная
по горам, но такая красивая! Длинные ели упирались в небо. Подъ-
ехали к детскому садику, вывели Робика – он сразу ко мне, так он
обрадовался, а на отца не обращает никакого внимания, держится
двумя руками за мою шею, не отпуская, не кушая ничего, только пла-
ча. Ашот не выдержал, сказал, что мы сейчас уезжаем. Мне стало
обидно, что не смогла насладиться своим сыном, ведь у меня нико-
го не было, только большая привязанность к ребёнку и эта большая
любовь. Этого краткосрочного свидания мне не хватало. Он же, по-
казывая на тучи, говорил, что сейчас пойдёт дождь. Но что такое
летний дождь, думала я, пускай намокнем, но мы насладимся сыном,
и можно было бы под зонтиком переждать у детского сада. Но он
как-то грубо сказал, что мы уходим. Я собрала фрукты, нарезанный
ещё арбуз и передала всё в детский сад нянечке, а сами направились
к автобусной остановке. По дороге лил дождь. Я видела, как он то и
дело чистит свои новые брюки. Меня это раздражало, я думала: не-
ужели из-за них он так спешил к остановке? Я была полностью об-
лита дождём, как из ведра водой, он тоже, и мы так вошли в автобус,
который через несколько минут уже ехал по скользкой дороге вниз к
нашему городу Тбилиси. Всю дорогу я молчала, его перемена меня
настораживала, я не понимала, почему он так изменился. Когда мы
подъехали к Тбилиси, там дождя не было.
     Он остановил такси, и мы через несколько минут были дома. Ку-
пались в корыте, которое было для стирки белья, поочерёдно – смы-
вали наши разногласия... Ночь показалась нам, как всегда, в любве-
обилии. Я поняла, что он не забыл, не разлюбил меня, а просто стал
грубее после прохождения воинской службы. Ашот долго дома не
сидел – устроился работать на завод. И уже через неделю поехал сам
и привёз нашего сына Робика из детского сада, хотя оставался ещё
целый месяц до сентября. Он старался его полюбить и влюбить в
себя, но ребёнок сразу не поддавался, хотя Ашот много времени уде-
лял ему. Он выводил его в парк, долго гулял с ним, покупал игрушки,
но тот, видя меня, бросался ко мне на руки, как будто бы думая, что
мы хотим отдать, отвезти его в летний садик за город. Но время берёт
своё, и он постепенно стал привыкать...
     Мы стали немного обустраивать нашу комнату. Ашот зарабаты-
вал хорошо, и нам даже хватало и отложить. Мы уже покупаем спаль-
ню югославскую с одной кроватью и гардероб, который так был не-
обходим. Когда я жила одна, я как-то обходилась, а у него сорочки,
брюки. Надо было всё повесить. Трюмо тоже было, кроме тумбочек,
для них у нас не хватало места, потому что мы решили ещё купить
диван, чтобы там спал Роберт, ведь он пока спал на стульях, поверну-
тых к кровати и накрытых маленьким матрасом, который я пошила
для него. Но он рос, и надо было ещё немного собрать денег, чтобы
купить сыну кровать или диван. Мы уже вплотную подошли к сентя-
брю, и я Робика уже определила в садик. Каждое утро Ашот сам уже
поднимал его по ступенькам вверх. По субботам я стала оставлять на
него Робика, он же противился тому, что я училась. Помню, как-то он
пожаловался своему отцу: «Почему разрешили ей учиться?!» Тот же
позвал меня и в моём присутствии поругал его, сказав: «Она учится
для вас, не для себя, и я верю в неё, она добьётся своего». Учёба в
техникуме мне удавалась, все предметы на отлично.
   Зимой я поняла, что снова беременна, и была рада этому, потому
что Робику нужна была сестра. У Bано уже появился второй ребё-
нок, и я видела, как мой сынок ласково так ухаживает за ней. Не
знаю, Ашот хотел ребёнка или нет, но у него появилось и другое
женщина, как и он у меня. Но мне не нужно было другого – я его
любила, – а он ещё хотел посмотреть по сторонам. Я не мужчина, не
понимаю мужскую психологию. Я ревновала, когда он мне один раз
сказал: «В военном городке танцы. Хочу пойти вместе с товарищем
на танцы». Мне было обидно за себя, молодую мамашу. Я отчётливо
понимала, что не имею права оставлять ребёнка и, тем более, я бере-
менна вторым. На этой почве у нас появились стычки в семье. Мы не
ругались, но отворачивались друг от друга, могли неделями не смо-
треть друг на друга. Я понимала, что он созрел, чтобы погулять, но
я же честно ждала его, любила, и для меня это было как наказание,
когда он вечером собирался куда-нибудь уйти с товарищами.
Один раз я ему сказала: «Я тоже хочу гулять, ведь я ждала тебя,
и нам вместе можно сейчас и погулять». Я была беременна, но жи-
вотик еле выпирал из-под кофточки. Он сказал, чтобы я собиралась.
Мы вышли с ним. Он повёл меня по булыжной улице, которая не
имела даже тротуара. Я была на каблуках, он меня не поддерживал
под ручку, как обычно. Долго крутились мы по Чугурети, пока не
спустились к подъёму Бараташвили, там он увидел трамвай и за-
прыгнул на первую ступеньку на ходу, но водитель трамвая, видно,
это заметил и остановил. Я зашла, но на него уже не обратила внима-
ние – вышла на следующей остановке, она была нашей остановкой,
и стала подниматься вверх по подъёму к нашему дому. Кто видел
или жил в Тбилиси, знает, что дороги асфальтированные были толь-
ко центральные, а в гору выкладывались камнями, и сколько раз я с
ребёнком ходила по этой дороге, несла его на руках, но мне не каза-
лась она такой тяжёлой, как в этот раз. Я еле дошла до дома, ночью –
резкая боль, и у меня случился самопроизвольно выкидыш. Я обли-
валась кровью, вызвали скорую помощь, и меня забрали в больницу.
Там мне сказали, что был мальчик...
    Он ко мне стал меняться, но я точно уже поставила себе план – я
должна быть сильной, чтобы меня никто не мог обидеть. Через не-
сколько дней я дома... Приехал после заработков его брат Вано, он
работал на Украине. Муж его сестры там имел завод по переработке
асфальта, и он набирал бригаду с Тбилиси, чтобы меньше платить
им – больше забирать себе, и это очень устраивало их, потому что
даже то, что он привозил, ему хватало, чтобы содержать в полном
достатке свою семью. О нашей прогулке по камням узнал отец Ашо-
та, и Вано как старший брат отругал его. Это подействовало на Ашо-
та, или же он переживал, что у нас был потерян неродившийся ребё-
нок. Он успокоился, и мы зажили снова счастливо. Друзья перестали
к нам ходить и дёргать его. Как-то я была у них, отец с ним говорил
на армянском, но я чисто понимала, потому что, когда он уехал в ар-
мию, они все как будто бы забыли русский, говорили со мной только
на армянском. Но то, что я услышала, мне было достаточно понятно.
Его отец ещё раз предупредил Ашота, чтобы тот не обижал меня. И
эти слова его отца я запомнила на всю жизнь: «Таких девочек, как
она, даже в армянской семье ты не найдёшь. Или забыл ты, как твои
товарищи все сели, давно в тюрьмах? И только благодаря ей ты мо-
жешь свободно сейчас жить». Через два месяца я опять заберемене-
ла. И не могу описать, как он обхаживал меня... Работа, дом, учёба на
последнем курсе техникума, и ещё этот живот рос, как на дрожжах...
Но Ашот часто болел – у него были гланды. Я твёрдо ему сказала:
«Не поедешь ты с братом на заработки, пока не сделаем операцию».
И мы уже готовились к операции...

"Разочарование болью приходит сразу"

Разочарование болью приходит сразу,
Когда заметишь, что ты уже на высоте,
А позади толкают в пропасть, в яму
Хотелось бы сесть ему на твоего коня...
И ты, как можешь, только отбиваешься,
Машешь руками, крыльями вспорхнув...
Летишь к ясному солнцу, где нет обид...
Ласка облаков поднебесья, просыпаешься...

Глава 1. «Алмаз, бриллиант иль просто камень»

Часть 35. «Как трудно, когда тебя не понимают»

Как трудно, когда тебя не понимают.
Как трудно, когда косятся исподлобья,
Как трудно тебе переплыть реку, когда
На спине большая поклажа и коробит...
http://stihi.ru/2012/05/14/1989



      Когда ты любишь – многое прощаешь. Наша жизнь постепенно
стала налаживаться. В один из дней, разрешённых для свидания в
детской колонии, я вместе с Ашотом поехала навестить своего бра-
та... Меня словно располосовали в тот день, когда я увидела высоко-
го, как каланчу, и очень худого Сашку. Они, как солдаты, прошли
колонной и что-то пели. Среди всех он выделялся почти на голову,
и можно было сразу его заметить. Мне иногда казалось, что это не
кончится никогда – звуки той песни меня преследовали каждый
день... Встреча была радостной, но недолгой. Мне не хватило вре-
мени полностью расспросить его о чём-либо. Мы только плакали, и
я понимала, что его скоро должны перевести в другое место, и будет
мало возможных встреч, свиданий с ним...
    К Владимиру я могла ходить хотя бы в неделю раз, и то, что я там
видела, за железной решёткой, мало меня радовало. В одной комнате
почти десять человек, так говорил он, когда покушает и накурится.
А может, больше – нас никогда не пускали в палату. Мама иногда
его брала домой, но заканчивалось всё битьём посуды, мебели. При
этом вся квартира в чёрных обугленных кругах затушенной папи-
росы, особенно на подоконниках, и всегда заканчивалось вызовом
скорой помощи... Это тот ребёнок, который рождён в рубашечке и
подающий большие надежды – учился на отлично, с прекрасной
внешностью, черноволосый, настоящий казак, с прекрасным го-
лосом. Этот ребёнок должен был находиться годами на лечении
после его избиения в милиции. Бабушка Катя его часто навещала
и один раз по разрешению родителей взяла его в Ростовскую об-
ласть на хутор, где я родилась, где весь наш оставшийся род. Она
там его лечила заговорами, пока ему совсем плохо не стало – он там
хотел разнести всё... Его держали несколько мужчин, но не смогли
справиться с ним. Вызвана была скорая помощь, и отвезли Володю
в психдиспансер под Ростовом... Он там пробыл один месяц. Его
навещала только бабушка Катерина. Вова скучал по маме и посто-
янно её спрашивал, и бабушка Катя сообщила маме. Та же поехала,
привезла его обратно в Тбилиси. Он несколько недель побыл дома,
немного поправился, но невозможно было жить в одной комнате с
больным. Хотя мама прятала от него все ножи, он находил и стоял
ночью над кроватью отца или же матери... В один день все стулья
выбросил через окно – была вызвана милиция и скорая помощь, и
его снова определили в психдиспансер на набережной около кино-
театра «Наладули».
     Как я любила этот театр! – а сейчас ненавидела, может, оттого,
что он находился рядом с психдиспансером, а может, меня стало раз-
дражать то, что своё самое прекрасное юношеское время я должна
была делить с больницей, с колонией, больным отцом и уже возвра-
тившимся мужем, совсем другим, грубым. Он даже мне запретил об-
щаться со своими подругами по техникуму, и я встречалась с ними
только в техникуме, по субботам. Меня успокаивало только то, что
я имею сына – красивого, умненького, и скоро буду иметь ещё ре-
бёнка. Я мать и, вспоминая наше детство, всё должна сделать ради
любви к своим детям – быть настоящей матерью...
      Работа, учёба – всё продолжалось своим чередом. Нам срочно
надо было купить диван-кровать, чтобы Роберта уже переложить на
своё место, потому что он ещё спал на скамейках. Лиза, жена брата,
зашла ко мне и сказала, что хочет тоже купить диван. Так как у меня
был день, свободный от работы, по средам (заочникам давали с опла-
той 50%), мы договорились на следующую среду о покупке. С нами
поехал отец (свёкор). Я его уважала, правда, не было от него особой
помощи, когда Ашот был в армии, но своими мудрыми мыслями он
всегда меня поддерживал. А может, у них тоже не хватало средств
– жена (свекровь) никогда не работала... Удивительно, мне казалось
тогда, его сестра тоже не работала, а сейчас Лиза, правда у неё двое
детей, как родила первого, тоже перестала работать. Может, в их се-
мье такой порядок – я не вникала, и мне никогда не говорил Ашот,
что не надо работать.
      Итак, долгожданная среда настала. Пришёл отец Ашота, и мы
втроём поехали в мастерскую по изготовлению мебели... Там можно
было заказать диван-кровати. Мы выбрали, но я с собой захватила
сантиметр, ведь у меня была очень маленькая комнатка, – длина ди-
вана точно не поместится... Я сказала продавцу об этом, но был от-
вет, что всё равно повезём, один повезём и второй, если не подойдёт
– увезём и переделаем, то есть укоротим. Уже к вечеру подъехала
машина. Выгрузили два дивана. Один поместился у Лизы, второй
нет, и его стали выносить через центральную дверь нашего дома.
В это время пришёл Вано, брат мужа. Когда ему объяснили, в чём
дело, он в присутствии рабочих на грузинском языке сказал, что я
русская и ничего не понимаю. «Вносите в её комнату диван...» Меня
это возмутило. Я понимала, что не должна перечить старшим, но не
вынесла такого оскорбления... И на чистом армянском языке сказала
ему: «Если я не понимаю, тогда ты заплати...» Конечно, он испугался
– диван был дорогой по тем временам, а может, у него не было боль-
ше денег, ведь Вано сам по себе был очень гордым... Ашота ещё не
было дома, не пришёл с работы.
      Между двумя комнатами была высокая дверь – я её закрыла на-
всегда... Конечно, я могла бы его простить, когда привезли мне такой
же диван, только на полметра меньше, через неделю, но я ещё пошла
и купила ковёр красивый и повесила на дверь, и приставила туда ди-
ван. На нём ночью, вытянув ножки, уже спал мой дорогой сынуля...
Не скажу, что долго я не разговаривала с Вано. Он такой же, как я,
– выскажется, а потом забудет, и даже вместе уже пошли и купили
такой же ковёр для них со склада, из-под полы, и они тоже пове-
сили его на дверь со своей стороны, приставив туда свой диван...
    Отношения стали налаживаться. Когда об этом услышал Ашот, мне,
правда, ничего не сказал, видя действительность – диван там не по-
местился бы, у нас так всё вплотную было друг к другу... Он работал
токарем и не думал уже учиться. Та единственная попытка, которая
была у него, поступить в автодорожный увенчалась только потерей
времени. Как я потом поняла – три подростка поехали в Казань и
просто там хорошо время провели, когда завалили экзамены. Те двое
отдали документы в фармацевтический техникум и, кажется, посту-
пили. Мой же вернулся домой и два года восемь месяцев прослужил
в армии. Конечно, не скажу, что он был плохо подготовлен, просто
не повезло, а может, не повезло, что рано женился, думала я, ведь
его товарищи многие неженатые и попытали своё счастье в учебе.
Ашоту же надо было уже заботиться о сыне и жене, тем более, что
скоро должен был появиться ещё... Конечно, не скоро – я ожидала в
начале августа...
        В мае сделали Ашоту операцию, потому что миндалины часто
воспалялись. У него после операции, которую делали в железнодо-
рожной больнице в хирургическом отделении, была высокая темпе-
ратура, и я вместе с ним пробыла там четыре дня, как котёнок, согнув-
шаяся на табуретке со своими контрольными работами из техникума,
так как была студенткой-заочницей, но мне удавалось всё на отлично.
Наконец спала температура, нас выписали домой, и через несколько
дней он собирает чемодан и уезжает на заработки. Как я уже говорила,
муж сестры и его брат имели заводы по переработке и изготовлению
асфальта на Украине в Первомайском районе. Он уехал. Расставание
не было болезненным, так как знала – ненадолго. Но почему-то мне
стало спокойно, то ли я жила, как на пороховой бочке, то ли думала,
что если он сейчас не уедет, то не выдержу и скажу всё, что думаю о
нём... Расставание с прохладцей – можно было так назвать...
      Я подтянулась в работе, в техникуме, как будто бы с моих плеч
упал камень. Ко мне стали приходить подруги. Я не дружила со мно-
гими, но у меня были две – одна была женой его товарища, который
уже работал инженером, закончив политехнический в Тбилиси. Её
звали Лили, какое совпадение с именем моей первой подруги, и тоже
армянка, а мать её была русской. И вторая подружка – армянка Гаяне,
о которой я уже писала, что она была приёмной девочкой. Её роди-
тели жили в деревне и отдали свою дочь на воспитание своей се-
стре, которая была замужем за ревизором Управления Закавказской
железной дороги, потому он посоветовал ей поступить в техникум
железнодорожный... Лили в то время работала в финансовом отделе
Управления дороги машинисткой. Поэтому обе подруги были далеки
от контрольных, которые надо было делать, и я им всячески помога-
ла, вплоть до того, что делала их варианты.
      Время пробежало быстро – госэкзамен, все экзамены на отлич-
но. Получаю диплом, даже успеваю попасть на банкет выпускного
вечера, а животик хорошо уже виден... Когда тост пили за меня, на-
чальник финансовой службы Килатов А. сказал: «Мы думали, что
Вы на экзамене лопнете, а Вы на вечер ещё пришли». Незабываемое
время... Много улыбок и радости. Наконец у меня освободилась суб-
бота – буду больше уделять внимания своим детям... Приобретаю
билеты на поезд в купейный вагон, ведь у нас, железнодорожников,
он был бесплатный. Посылаю Ашоту телеграмму, сообщая, что вы-
езжаю, дату и вагон... Через два дня получаю обратную телеграмму,
уже от него: «Не смей выезжать – квартир нет»...

~*~
Улетают косяком на юг птицы -
Словно самолет обрисовали вдалеке,
А мне грустно стало на странице -
Я хочу немного описать и о себе...

Белый лист, как жизнь моя в детстве.
Только я, к шести годам, увидела точки...
Это возмущение и национальные вопросы,
О которых мало понимала я в те годы....

Время шло. Постепенно, вырастаю,
Но в душе уже накопилось, и много...
Были точками на белой той бумаге -
Стали веснушками некрасивыми весною...

Как в том царстве, некрасивому гусёнку
Приходилось прятаться в берлоге, -
Странными птицами заклёвана была...
Но жестокость к стойкости вела...

Всё прошла, вспорхнула ввысь,
Превратилась в красивую я лебедь...
И, впорхнув, во второй раз ввысь
Улетела, улетела! Вместе со стаей я к своим!...

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 1. «Блажен, кто верует в любовь»


     Блажен, кто верует в любовь. Во всём увидеть торжество – безум-
ства чувств, но ты держись его. Любовь, как малое зерно, рассыпал –
взойдёт оно. Разбил на малые куски – останется лишь только вспоми-
нать... и нечего будет взять, когда он любит не тебя – её, а ты, в любви
сгорая, плачешь – может, он вернётся вновь? Обретёшь спокойствие
своё, но не такой ценой. Какой он был – простишь, а вернёшь – он
властен, груб, наверно, и в другую он влюблён. Но как же наговор,
что ты прожить всю жизнь должна с ним?! Откуда знать могла, что
начертила мне судьбу тогда, когда однажды я увидела его...
      Телеграмма «Не смей выезжать – квартир нет. Ашот» меня раз-
волновала – я почти уже была готова к отъезду. Смотрю в окно, а
из глаз слёзы. Подъехало такси. Я заметила – из такси выходит моя
сестра. Как будто лебедь или красивая лань – высокая, прекрасно
одетая, она уже на то время работала стюардессой, училась в пе-
дагогическом институте в Тбилиси, пока брала начальные классы.
Институт и работа очень отразились на её внешности – она хорошо
одевалась. В то время в Тбилиси ничего невозможно было достать,
но она вылетала в Москву, в Ленинград и одевала себя с иголочки.
Правда, домашние хлопоты, марафет в своей квартире – это её не
интересовало. Она всегда говорила, что должна выйти замуж за ди-
пломата. Я не верила ей, но судьба сама благословляла ей путь. Она
вошла ко мне, и мы долго не могли наговориться. Меня она посеща-
ла редко, почему-то была уверена, что у меня всё хорошо, но Сашу
и Володю она посещала чаще, все свои свободные минуты. Никогда
она мне не передавала свою старую одежду, даже в детстве, а просто
могла мне что-нибудь купить, тем более, могла привезти для моего
сыночка... Она поделилась со мной своим самым большим секретом
– что она влюблена. Она была очень начитанной девочкой. В нашей
библиотеке дома были в основном труды Ленина и Сталина, – это
собирал мой отец. Он был коммунистом и часто – секретарём или за-
местителем парторганизации, где работал. Были книги художествен-
ные, но этого было мало, и она постоянно пропадала в библиотеке,
а когда поступила в Пушкинский, то постоянно сидела в библиотеке
при университете. Там и знакомится с однокурсником Владимиром
Михайловичем. Он был с ней ровесником, но учился на один год
старше, на историческом факультете. Он не сводил с неё глаз. Потом
добавились случайные встречи на комсомольских собраниях, и по-
степенно они в университете сблизились, но он долго её не пригла-
шал на свидание. Наконец он пригласил её, как раз сегодня. Сестра
решила поделиться со мной и попросила, чтобы я разрешила ей взять
ребёнка, моего сына, с собой, и с ним хотела пойти на свидание. Я
не знаю, почему она это сделала, но я согласилась, ведь он ей пле-
мянник.
      Я же, в свою очередь, рассказала о телеграмме. Она прочла и
молвила: «Конечно, квартир нет, но где он – есть там, обязательно,
начальство и тебя с ребёнком обязательно устроит, так что поезжай.
Ведь за границей, когда женщина рожает, то во время родов разре-
шают смотреть даже отцам, ведь они тоже должны прочувствовать
на себе рождение и боль. А ты рожаешь в августе. Хватит того, что
он не присутствовал в те минуты, когда ты родила первого, а сейчас
так же будет со вторым. Я советую тебе поехать, – сказала она, –
тем более, перемена климата и парное молоко, свежие фрукты. И во-
обще тебе надо поменять обстановку. Открыть глаза. Что ты видела
здесь?! Ты ни разу не была в России. Какая там красота! Ты и твои
дети не были на Украине, так же, как и мы. Так что поезжай – будешь
иметь малое представление о мире. Поезжай». Мы долго говорили с
ней. Она пробыла до шести часов вечера, взяла Робика, и вдвоём на-
правились на её первое свидание...
     Я же продолжала анализировать наш разговор и решила – точно
надо ехать. Моя сестра была права – отец должен присутствовать и
участвовать в рождении и воспитании ребёнка. Может, она на себе
прочувствовала, как меня любил отец, а к ней не относился так же,
как ко мне... Я долго не знала, что делать. Зашла по соседству к Лизе,
жене Вано, показала и рассказала, что получила телеграмму. Она же,
как послушная жена, советует обратное, чтобы я не выезжала, ведь
он, её муж Вано, работает третий год, и она ещё ни разу не выез-
жала. Она была красива, но вела образ жизни устаревшего режима,
где жена в подчинении мужа и без его согласия не имеет права даже
отклониться на сантиметр... Я же себе выстроила баррикаду, где я
могла всё-таки решать кое-какие вопросы, которые касались моих
детей и себя. Я любила своего мужа, но полностью сделать из себя
рабыню не разрешала.
      Опять такси. Смотрю в окно – оттуда выходит Людмила, Робик
и незнакомый человек. Вошли в дом. Людмила познакомила – Вла-
димир Михайлович, а можно просто Володя. Я пригласила в свою
маленькую квартирку и накрыла стол к чаю. Посидели, поговорили,
мне он понравился. Я заметила, как он красиво разговаривает по-
русски, хотя по фамилии грузин. Попрощались они со мной и вышли
на улицу. Я же смотрела им вслед – очень красивая пара. Он и она
подходили друг другу, но как же её слова, когда Людмила говорила,
что выйдет за дипломата?! Ведь он сразу сказал, что бедный студент,
подрабатывает сторожем ночью в какой-то организации, и жилищ-
ные условия хуже, чем даже у меня... Пусть будут счастливы! Тем бо-
лее – он её хотел познакомить со своими родителями в воскресенье,
а я в этот день должна была уже уезжать в Харьков.
     Утром я взяла Робика и отправилась опять на почту. Посылаю
снова телеграмму, что я всё же выезжаю. Сообщила день выезда,
дату и время прибытия поезда в Харьков, и что сама найду квар-
тиру. Телефона у нас не было, а был у соседей с другого двора, и
Вано иногда туда звонил, разговаривал со своей женой, когда посы-
лал очередные деньги. А в этот вечер позвали туда меня. На проводе
был Ашот, плохо было его слышно, или же я не хотела его уже по-
нимать. Я хотела уже выехать к нему. Точно уже решила, что мне не
стоит оставаться в Тбилиси под пеклом солнечного летнего города.
Я хотела вывезти ребёнка – второй раз я была в декрете, техникум
окончила, мне и карты в руки – отдохнуть. К тому же я, как и сестра,
подумала – пускай он тоже сыграет роль отца при родах и первых
днях появления ребёнка. Тем более, что он этого ничего не видел
при рождении сына. И только стал к нему привыкать – опять расста-
вание. Он уехал в мае, а сейчас уже июль. Я сказала, что ничего не
слышно. Сказала, что я выезжаю, назвав дату и повесив трубку. Не
было больше звонков.
   Я собираюсь на Украину в Харьков. Пошила себе два платья для
беременных женщин, ведь тогда трудно было что-то подобрать для
женщин в таком положении. На одном, оно было бутылочного цве-
та, вышила из шерстяных ниток красную розу. Беременность меня
не портила, наоборот – я немного округлилась, ни одного признака
беременности на лице, ни пятен, ни веснушек, ни отёчности. Если
смотреть сзади, вообще не догадаешься, что беременная, а впереди
выпирал небольшой животик, но красиво скрытый под новым наря-
дом. Наступило воскресенье, и я уже в вагоне. Попрощалась с мамой
и сестрой, и поезд тронулся. У нас два места в четырёхместном купе
– одно наверху, второе внизу, но попутчики мне уступили нижнее
место. Мы разговорились. Конечно, они были удивлены, что у меня
уже второй ребёнок будет. Оказались хорошими людьми – вместе
всю дорогу мы кушали, и даже в Армавире они принесли в купе мно-
го фруктов и солёных огурцов, которых мне хотелось...
     Я смотрела в окно увозящего нас из Грузии поезда, любовалась
той природой, которую не видела раньше: раскинутые поля пшени-
цы, кукурузы, перечислять не буду, но для меня всё было новым. Нас
родители не вывозили за пределы Грузии, хотя моя мама несколько
раз была в Одессе у родных, отец выезжал сам в Москву с отчётами
и на родину, а мы довольствовались только тем, что видели в Гру-
зии или в местных в санаториях. А это неописуемая природа горного
края. Я даже один раз была в Леселидзе в Абхазии. Меня туда повез-
ла мама в санаторий, но это всё не то. Обширность полей пшеницы,
колоски которой колыхались и озарялись солнцем, я видела впервые.
Я не могла оторвать глаз от окна – настолько природа меня тянула...
Поезд скоро должен был прибыть на станцию Харьков. Мне помогли
вынести вперёд чемоданы и авоськи, ведь я уже везла всё на рожде-
ние второго ребёнка.
    Ночное прибытие – где-то час ночи. Робик хотел спать, но когда
ему я сказала, что будет встречать отец, он немного как бы посвежел.
Поезд остановился. Я спускаюсь с ребёнком. Мне помогли спустить
все наши вещи. Смотрю – вдалеке бежит Ашот. О Господи, какой
он чёрный! То ли я отвыкла от него, то ли он загорел. И так своей
белизной не отличался, а тут совсем чёрный, чёрный... Встреча была
тёплой. Он взял Робика на руки и несколько раз подбрасывал вверх –
тот заливался смехом. Носильщики нас довезли до вокзала. Харьков-
ский вокзал отличался своей красотой от Тбилисского, и я всё время
смотрела по сторонам и оглядывалась, замечая разницу не только
со стороны вокзала, а и публики. Она отличалась от тбилисской – у
многих женщин пожилого возраста косыночки на голове, как у ба-
бушки Кати, все были светлыми людьми. Если в Тбилиси один про-
цент светловолосых, а здесь – наоборот, и Ашот очень выделялся
на фоне остальных. Он меня усадил на скамейку на вокзале, а сам
побежал покупать на электричку билет до станции Первомайск. Воз-
вратившись, сказал, что билеты только на утро. Вещи сдали в камеру
хранения, меня с ребёнком устраивает в комнату матери и ребёнка,
сам же спал на скамейках при вокзале до утра, а утром пришёл за
нами. И мы уже на электричке.
    Она отправлялась в шесть часов утра, а нам надо было ещё пойти
и взять вещи из камеры хранения, но всё успели. Электричка так
же, как и поезд, ехала быстро, останавливаясь на каждой станции.
Я впервые еду на электричке, мне так было всё интересно... И вдруг
объявлено – следующая станция Первомайск. Наша станция, а оста-
новки очень короткие – мы продвинули все свои вещи к выходу и,
хорошо нам помогли, всё успели опустить на перрон станции Перво-
майской. Как я потом поняла – это был небольшой районный город.
    Даже было несколько магазинов. Но наш путь не закончился – он
нанял машину, и мы поехали на автобусную станцию. Уже в автобусе
мы доехали до сада совхоза «Koмправда». Выходим – там маленький
навес на станции. Ашот стал голосовать машинам, которые повора-
чивали направо. Одна остановилась – меня с ребёнком он посадил в
кузов, сам же сел сверху за борт, куда и забросал наши чемоданы и
авоськи. Два километра вниз к совхозу, и в самом начале Ашот оста-
новил машину у флигеля. Если сравнивать, то флигель был похож
на гараж, даже немного меньше. Открыл Aшот – там не было замка,
а деревянная задвижка. Повернул – дверь открылась: кровать, ма-
ленький столик, газовая печь с баллоном, который стоял на веранде,
если так можно было назвать крылечко, и ещё одна раскладушка по
правую сторону впритык. Нас он оставляет и говорит: «Обустраи-
вайся, – а сам побежал на работу, – ты найдёшь здесь всё». И правда,
на столе было что покушать. Через полчаса к нам занесла молоко в
трёхлитровой банке соседка. Вот и началось у меня первое знаком-
ство с Украиной и украинской речью.

~*~
Продолжение романа   http://www.proza.ru/2012/10/23/74
Начало главы №2           http://www.proza.ru/2012/10/20/1990
Начало романа              http:// www.proza.ru/2011/03/16/208

 
"Когда ты любишь..."

Когда ты любишь,то по-другому воспринимаешь окружающее.
Ты больше не сердишься по мелочам, не раздражает то,что раздражало вчера...
Ты полностью поглощён ожиданием любимой...
Единственное желание  - сократить время расставания между вами...
Когда ты любишь,ты не владеешь собой...
Краски твоего лица  говорят о любви...
Особенно глаза блестят и в них ты можешь всё прочесть...
Любовные мотивы, радость оттого, что у тебя есть любовь...
Когда ты любишь...

Когда ты любишь, ты готов вспорхнуть в небеса...
Поселиться во вселенной, на необитаемом острове...
Тебе никого не надо, только бы она была рядом...
И целый день глядеть в её глаза и любоваться её телом...
Когда ты любишь...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 2. «Украинский колорит»


Мне роптать на судьбу негоже,
прожила я всю жизнь похоже...
не тужила, не плакала в подушки,
а сейчас счастьем встревожена.

И полоской чёрной обложена,
может нечистая сила поработала -
оторвали от нас душу ясную
и погода в доме стала ненастною.

Одна не приходит беда, хвост тройной,
видно, стою на краю пропасти,
ещё труднее стало, но Бог помог -
выкарабкались, конец глупости...

Наступит снова жизнь счастливой,
и у детей прольётся свет удачи
Во благо всех маленьких детей,
которые хотят прожить  в Любви.
http://stihi.ru/2011/04/22/6789


      Первый мой выезд за пределы Грузии состоялся в двадцать лет,
но я с детским изумлением наблюдала, охватывала всё своими очень
любопытными глазами. Мне хотелось исчерпать всё то, к чему ещё
не прикасался мой взгляд. Я взяла Робика за ручку и прошлась по
центру совхоза: на окраине двухэтажные дома – видно, без водопро-
вода и туалета, потому что я заметила колонки с водой у каждого
дома и двухместные уборные во дворе. Дальше пошли одноэтажные
домики с крашеными заборами, вокруг вилось много разнообразных
цветов, дома были выкрашены в белое (побелены), но главное – ког-
да я шла, все со мной здоровались, как будто они меня знали. Такое
впервые я заметила именно там. Почти везде летние кухни – стоит
русская печь прямо во дворе, и там старушки уже делали варенья,
компоты закрывали, а мытые банки трёхлитровые блестели – сох-
ли, перекинутые на забор. Прошлась дальше – заметила, как будто
центр. Магазин – один на весь совхоз.
    Зашла, поздоровалась – все почти в один голос поздоровались со
мной. Одна подошла ко мне и спросила: «Откуда? Чья?» Я ответила.
На меня посмотрела продавщица и сказала: «Женщина с ребёнком,
проходите. Вы вне очереди». Тем более, наверно, заметила, что я бе-
ременна. Я подошла – купила хлеб и сахар. Заметила, что магазин
не только продуктовый – там были и промтовары. Как вдруг Робик
крикнул: «Мама, купи кофточку для Марины!» Так он впервые на-
звал мою дочь... Мы не знали, кто будет – мальчик или девочка, но
я купила кофточку, на которую показал Робик. Расплатившись, мы
пошли дальше и с другого конца подошли к нашему дому. На столе
лежала записка – видно, Ашот приходил на обед. Там было сказано,
что он придёт поздно. Днём мы легли с Робиком отдохнуть, может,
это перемена климата, а может, устали, прошли очень много. Я лю-
била спать днём, может быть, меня беременность заставляла присло-
нить голову к подушке... Когда мы проснулись, было пять часов, и я
заметила, как солнце уходит тоже на покой. Я вынесла табуретку, а
Робик рядом что-то уже строил. Он любил с детства копаться в зем-
ле, тем более на песке, который там же был около флигеля.
    Как я уже говорила, наш флигель был последним, и не один – там
ещё был флигель соседки Катерины, так она назвалась. Когда оста-
новилась грузовая машина – она и ещё несколько совхозниц соско-
чили вниз. У каждой – косынка отборных яблок. Они несли домой,
кто на компот, кто на сушку, и каждая остановилась около меня и
насыпала мне, сидящей, на подол платья самые отборные яблоки. Я
никогда не разбиралась в сортах яблок. Может, покупали в Тбилиси
антоновку, бродские, царские, но здесь было совсем другое. Я стала
различать яблоки и знать все их сорта, и даже когда они плодоно-
сят – какие раньше, какие позже. Я очень быстро нашла с местными
общий язык, и мне не трудно было говорить на украинском, потому
что бабушка Катя была донской казачкой и её говор был схож с укра-
инским. Екатерина была хорошая соседка. Она жила в доме, а фли-
гель оставила для консервации. Мы с ней долго разговаривали. Уже
начало темнеть. Она ушла, и я зашла в дом. Роберта накормила. Он
ложился спать в девять, и уже скоро девять, а Ашота нет.
      Наконец дверь открылась, и он вошёл вместе с братом Вано.
Робик бросился к ним, у Вано даже слёзы выступили из глаз и он
сказал: «Позвоню Лизе – пускай возьмёт детей и выезжает сюда».
Я накрыла на стол – что имела. Они захватили себе и пол-литра –
так прошла у нас первая встреча. Bано постоянно держал Робика на
руках. Он был исключительный отец – очень любил своих детей, и
встреча с племянником ещё больше проявила желание увидеть своих
также. Вано ушёл. Я убрала со стола. Ашот сразу же лёг спать, ска-
зав, что работал тяжело и каждый день они встают в два часа ночи
и начинают работать... Не думала, что так тяжело зарабатывают на
асфальте, но на следующий день я решила пойти и посмотреть ас-
фальтный завод, где они работали. Конечно, Ашот соскучился, и
видно было по нему. Но когда он во время ужина сказал, что не хотел
встречать, и что Вано заставил его встретить меня, – этими словами
он сильно поранил. Думала, что если бы он не встретил, то даже не
испугалась такого – я уже состоявшаяся, самостоятельная личность
и не пропала бы... Но боль притаилась у меня глубоко в сердце. Хоте-
ла высказаться ему ночью, но его ласка настолько была высока, что,
как маленький котёнок, я только мурлыкала под нос.
     Зазвонил будильник в два часа. Он вскочил и через пять минут
его уже не было дома, если можно было так назвать. Но я всегда из
ничего создаю уют. Так и здесь – повесила занавесочки, ночничок,
скатёрку. На столик – ваза, полная отборных яблок. Я продолжила
спать до утра, а утром снова – банка парного молока и соседка, ба-
буля, которая обо всех всё знает... Она мне рассказала, где асфальт-
ный завод. Сказала, что далеко – тебе, мол, беременной будет трудно
дойти, возьми с собой водицы в бутылку. Я так и сделала – после
завтрака решила посмотреть, где же работает Ашот. Надо было под-
няться вверх по центральной трассе, пройти немного и заметить, от-
куда идёт дым и запах гудрона. Уже на трассе вижу – дым за дере-
вьями, на пригорке большая труба, и из неё дым столбом... И я туда
же вместе с Робиком.
    Асфальтный кустарный небольшой заводик – труба, горка с ас-
фальтом, а внизу стоит машина, открывают люк, и из него горячий
асфальт попадает в кузов машины. Когда я подошла, ко мне прибе-
жал Ашот, удивлённый, как я могла найти. Я посмотрела на его лицо.
Да, подумала я, деньги не даются даром... Весь в саже – чёрная со-
рочка, брюки, таких грязных я ещё не видела. Потом подошёл Вано.
Потом все люди из бригады, которые были на асфальтном заводе...
Ашот сказал, что трое ещё в дороге, куда везут асфальт, и это не-
далеко. Я последним рейсом до обеда тоже поехала туда на этой же
машине и видела, что машина высыпала на три кучки, и как со ско-
ростью двое рабочих разбрасывали вручную асфальт, а третий в ру-
ках держал деревянную палку (как для мытья полов, только длиннее
и прямее). Был он внизу и, как будто ножом мажет масло на хлеб,
так проворно растягивал, равномерно ровняя на дороге. Когда они
заканчивали – на всё это наезжал каток с уже намазанными маслом
большими металлическими колёсами. Мне было всё интересно. Я
была очень рада, что пришла сюда.
     Подъехала легковая машина. Вышел зять, муж сестры Ашота
в белой сорочке – зачёсанная по-детски причёска, чистые брюки,
туфли. Он тоже улыбнулся и погладил по головке Робика, и ска-
зал, если я хочу, он может меня подбросить до флигеля. Конечно,
я захотела, ведь туда я еле дошла. Робик постоянно забегал вперёд
и просился на руки. Он меня довёз и сказал, что Донару, сестру
Ашота, тоже позовёт – пускай дети увидят деревенскую жизнь и
Украину. Я была удивлена, ведь до того, как я приехала, он третий
год выезжает сюда, а Вано второй год, и ни разу они не звали свою
семью сюда, но что-то в них, видно, поменялось, когда увидели
меня, что всё-таки можно устроиться всем вместе и здесь. Я вы-
шла из машины, пригласила во флигель. Он отказался, сказав, что
в следующий раз. На перерыв Ашот домой не приходил. В совхозе
была столовая для наёмных рабочих, не проживающих там, и бес-
платно кормили два раза в день. И Володя дал мне записку, чтобы я
тоже пользовалась столовой, чтобы напрасно не варила, тем более
– там всё из свежих продуктов сделано. Я была благодарна, потому
что надо было в район ехать за мясом или за курицей, но я скоро
уже и здесь нашла, где можно было доставать... Пошла я как-то за
обедом в столовую позже всех со своим котелком. И везде Робик
со мной. Там я познакомилась с шеф-поваром и через несколько
дней смотрю: вместе с моим котелком – кусок мяса или рыбы, или
сальца. Не знала я, что это нелегально, но она так ко мне хорошо
относилась... Я думала, что это всё входит в порцию. Так что на
вечер я уже сама придумывала, что сделать из мяса, и Ашот стал
заходить вместе с Вано.
    Вот назавтра встречаем своих. Он выпросил в совхозе машину и
встретил Лизу вместе с Валерой и Виоллой, совсем маленькой доч-
кой. Он даже подготовил им квартиру на втором этаже у учительни-
цы. Когда они приехали, стало весело мне, потому что Ашот посто-
янно работал, и днями я общалась только с жителями совхоза. Ванo
раздобыл большую ляжку к приезду семьи, и они к воскресенью ре-
шили даже сделать шашлыки, прямо там, внизу, у себя дома, где они
устроились. Учительница пригласила своих коллег, почему-то все
были женщины, хорошо выглядевшие и красиво одетые, не то, в чём
я встречала, ходя и гуляя по совхозу... Накрыт хороший стол – пир го-
рой и миллион завистливых глаз на наших мужчин, которые я встре-
тила впервые. Танцы уже вплотную... И голос одной: «Цыгана мне
не хватает...» Она танцевала под музыку и песню «Очи чёрные...» И
тут к ней выбегает Ашот...

~*~
Очаровали... да, очаровали твои глаза!
Как угольки, меня околдовали,
С закрытыми глазами замуж я пошла,
Жалею, хотя их по-прежнему люблю...

Но любить глаза – ведь мало,
Любить надо душу, ты ж её не имеешь,
А может и была, но ты растерял, кажись,
Твоими каждодневными оправданиями.

Достал меня – ищи другие оправдания,
Пока я жена, не нравится – уходи,
И больше не говори, что у тебя дела.
Не хочешь уходить? Веди себя достойно!

Так подобает семьянину, мужу и отцу,
Дети-то забыли родного отца, лицо...
Останешься – живи по правилам,
Нечего собутыльников в дом водить!

Ведь девочки у нас, поди, большие уж
И нечего им на них глазеть...
Пройдёт время – дочки вырастут,
Помянут добрым словом отца.

Ведь сегодня праздник - День Отца!
И поздравляем с этим днём тебя!
Хотя и не каждый может гордиться
Сказав, что настоящий он отец....

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 3. «Марина»


    У неё на плечах белая шаль с бахромой, то и дело она, натягивая
её, оголяла свои плечи и грудь и, как верёвкой, накидывала на Ашо-
та. Он очутился в прямой зависимости от неё – уже чуть ли не прим-
кнули тела в объятиях... Танцевали хорошо, все смотрели, хлопали,
я его в эту минуту не ревновала – подумаешь, танец, – точно зная,
что я превзошла её по всем показателям... Я была его жена, и у нас
есть ребёнок, красива, и не раз даже в совхозном селе на меня об-
ращали внимание молодые ребята. Я была беременна, но это очень
меня облагораживало. Длинный стол – водки больше, чем закуски.
Я стала замечать, что наши ребята, я имею в виду Вано и Ашота,
быстро опьянели. Танцы продолжались. Она настырно брала его и
уводила... Я же сидела, хотя знала, что танцую лучше, но не сме-
ла в моём положении даже выйти потанцевать. Начинало темнеть...
Приглашённые учителя стали расходиться, а когда поднялась она,
Оксана, так её он называл, Ашот вдруг встал и сказал мне, что ему
надо забрать свою одежду из общежития. Они вышли из квартиры. Я
стала помогать Лизе убирать со стола, а она спросила, почему он не
перенёс всю свою одежду сразу же. Я честно не знала, что ответить,
но сказала, подумав, что мы не сможем всё разместить во флигеле...
Ашот потерялся на два часа. Конечно, здесь каждая заревнует, но он
пришёл совсем отрезвевший, и мы ещё выпили чаю у Вано и побре-
ли к началу посёлка, к нашему маленькому флигелю, уже для меня
ставшему моим маленьким домом. Робик уставал долго идти, он за-
ходил вперёд и просился на руки. Ашот посадил его на плечи, и мы
не спеша подходили уже домой. Ребёнка я уложила спать.
    Ашот остался сидеть на крылечке. Я вышла, стали разговаривать,
и у меня просто выскочило из головы сегодняшнее «флиртовое» его
поведение с молоденькой учительницей. Он мне рассказал, что учи-
теля живут – те, кто не замужем, – в общежитии, и у каждой своя там
комната, а когда выходит замуж, то совхоз выделяет уже им квартиру.
Он также сказал, что они в компаниях такие весёлые, ты, мол, не
обращай внимания, но по себе они все морально устойчивые, не к
каждой можно подойти, – но я не верила ни одному его слову, просто
не хотелось мне портить ему и себе настроение. И я не ошибалась
– после этого вечера он стал приходить гораздо позже и даже один
раз, придя домой, переоделся и сказал, что в клуб привезли кино, а
там ещё будут танцы, и он останется и придёт поздно. Я мать, как я
могла бы позволить себе пойти вместе с ним, тем более, что ребё-
нок ложился рано, но я была жена, и ревность овладевала мной, и
тогда я сыночка днём стала укладывать поздно, а вечером сказала:
ребёнок не заснёт рано, и я пойду сегодня с тобой. Может, никто не
поверит – никакой косметики, всё натуральное. Волосы волнистые с
большой чёлкой, надела своё платье, которое скрывает живот, туфли
на каблучках... Мы вышли из флигеля. Вот мы уже у клуба. Он во-
шёл, и там для него было уже оставленное место. Он посадил меня
с ребёнком. Я обернулась на соседку и увидела учительницу Оксану
– значит, она оставляла ему место в клубе. Она немного смутилась,
даже покраснела. Я же спокойно села на место Ашота, сказав ей,
чтобы в следующий раз оставляла два места, и что теперь я буду
ходить с ним каждый день. Немного поговорили. Свет потушили.
Кино привезённое было индийское с переводом, но настолько трога-
тельное, что у меня слёзы из глаз не переставали капать... Пару раз я
оглянулась и не заметила Ашота, наверно, где-то нашёл себе место.
Танцы под музыку, доносившуюся из магнитофона. Его постоянно
поправляли из-за порванной ленты, но Ашот от нас не отходил, и
очень быстро мы пошли домой, сказав, что завтра рано вставать...
Посёлок немного ожил – привезли студентов из Харькова на ра-
боту по уборке урожая яблок, и везде можно было встретить уже
студентов из института. Как-то я прохожу около магазина, и один
студент подходит ко мне и говорит – мол, вы честная женщина, а
ваш муж вам изменяет, – удар по щеке от незнакомца. Я еле дошла до
дому, и ещё Роберт забегал и плакал, просился на руки. Хоть и объ-
яснила ему, что не могу – видишь, какой животик большой и будет
болеть... И так, ревя, он и я дошли до своего флигеля... На обед Ашот
не пришёл. Уже темно – его нет, было, наверно, начало десятого. Рев-
ность давила меня спазмами. Он вошёл, немного был навеселе, ска-
зал, что приезжал Балабек, муж сестры, и сказал, что его семья тоже
здесь, только в районном центре, он её устроил... Я же вся горю, не
знаю, как выдержало моё юное сердце, но сказала всё, что думаю о
нём, и что мне сказали о нём сегодня... Он меня успокоил. Сказал: «С
сегодняшнего дня ни ты, ни я не пойдём в клуб. Видно, нас кто-то
хотел поссорить».
     Так и было. Он, словно шёлковый, больше стал нам уделять
внимания, хотя его руки от работы грубели... Он работал, полно-
стью приносил полученные деньги и даже повёз нас в воскресенье
к своей сестре в районный центр, и мы прошлись по промтоварным
магазинам, где было достаточно что-либо выбрать, так как там не
очень покупали импортную одежду, и она была дороговата для села.
Возвратившись домой, я почувствовала боль внизу живота. Так как
роды были не первые, то подумала, что сегодня, а может, утром пора
в больницу. Ашот лёг, а я никак не могла заснуть, боль не прекра-
щалась, слышу, как к нашему флигелю подъехал автобус. Я начала
будить Ашота, он же не вставал – говорит, подожди до утра. Какое
утро? Я уже не могла терпеть эту боль. Он вышел, а там сосед из
другого флигеля, хозяин и бабушка. Она подошла ко мне, я ей рас-
сказала. Она говорит: «Девка, тебе рожать пора. Не бойся, я присмо-
трю за сыном».
    Уже мы едем по трассе. Боль увеличивается. Я уже и кричу. Авто-
бус остановился около больницы в селе Алексеевка Первомайского
района, меня вывели, а там и врача не было, только акушерка. Она
посмотрела и сказала, что до утра рожу. Ашот побрёл где-нибудь
устроиться на ночь. А у меня оставалась ночь, предродовая, и с
большим желанием скорей родить ребёнка... Конечно, я готовилась
к дочке, и всё покупалось в розовом цвете, потому что Роберт хотел
сестрёнку, ведь у Вано и его сына была уже маленькая сестрёнка, и
он тоже мечтал о ней... Часы быстро тикали в коридоре, где уже бро-
дила я – не хотела заходить в палату предродовую, там были ещё две
роженицы, и они так кричали, что мне тоже голосить. Было трудно,
боль увеличивалась. Меня к утру повели уже на акушерский стол.
Крик, шум, «Она рожает»... Акушерка принимает роды рядом у дру-
гого стола. Подбежала – пять минут, и рeбёнок закричал. «Девоч-
ка у вас», – показала мне ребёнка, копия Ашота, с уже длинными
чёрными волосами. Также сказали, что обвитие пуповины три раза
и ребёнка принесут на третий день. Как вы думаете, что хочет бе-
ременная женщина, когда родит? Конечно, кушать – у меня такой
был зверский аппетит. Хочу кушать, и всё... Больница маленькая –
одноэтажная сельская, и я слышу, как Ашот меня уже спрашивает
утром. Я встала и уже у дверей. Меня увидела акушерка: «Что же вы,
женщины, такие, только кричали, а сейчас уже стоите перед мужи-
ком!» Он меня спросил, что же я хочу... Я хотела копчёную колбасу, а
это было просто невозможно достать в селе. Смотрю, он через час с
букетом цветов и коробкой конфет для акушерки, а мне вручил палку
колбасы чесночной Московской и трёхлитровую банку молока. Он
побежал на работу, ему ещё надо было пристроить Робика у Лизы
дома. Я же осталась там и ждала мою дочь три дня – с таким нетер-
пением рассмотреть все её черты.
    Меня как будто подменили – я стала такой спокойной, не думала
больше о тех днях, которые огорчали меня. Я просто его любила и
детей тоже. На третий день привезли мне мою дочь. Двух мнений
не может быть – конечно, Марина, так и записали её... Да, Марина!
Крохотный комочек, который взял все красивые черты моего лица и
отца: брови чёрные, как ниточка, полумесяцем, коричневые глазки,
носик маленький (я точно знала – мой), и даже, как у меня, на лбу с
правой стороны (как корова лизала, так говорят) было у неё такое же
и даже делилось пополам. Так что поработал Бог, создавая куклу в
её лице! Я мать, а роженицы все очень щепетильные в это время, и
ещё два дня мне надо ждать, чтобы меня выписали домой. Там выпи-
сывали на седьмой день... Наконец этот день настал. Много цветов,
конфет, и, наконец, вынесли мою дочь. Я уже была одета. От Алексе-
евки не было очень далеко до совхоза, но Ашот был уже на машине
– он выписал с совхоза и даже приехал с нашим сыночком Робиком!
Встреча была тёплая. Сын то и дело спрашивал: «Ну, покажите мне
сестру...» Мы уже у флигеля. Здесь началась у меня жизнь – в забо-
тах о новорождённой...


Красиво о Любви,
до дрожи пронесло
и жизнь прошла,
сладостью в разлуке,
вонзаясь в грудь,
отдавалась в  любви.
И я любила,
и забывала.
все невзгоды
рядом, которые были,
да были, а как иначе...

Укутанная в любовь -
прощаешь
обиды нанесённые тебе.
Ты смотришь
по другому на всё -
просто Любишь.
И дышится легче,
и тепло в душе...
ты награждаешь
полностью его Любовью!

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 4. «Возвращение»


Ах, мама, мама, какая мудрость?!
Учила жизни, объясняла девчонке,
а я забыла её советы, где в жизни
соли достаточно для вкуса...

Мне жизнь казалась всегда Раем,
Где всё дано тебе - ты только бери,
но переменчивая погода в доме
не раз заставила становиться на дыбы.

Я лошадью была спесивой в доме
и на себе тащила всю семью,
не обращала я внимание на его прихоти
и поведение, я так сберегла семью....
 http://stihi.ru/2011/03/18/920



   Конечно, я была очень благодарна Лизе – она не только ухаживала
за моим старшеньким, а убрала всё во флигеле, даже постирала моё
замоченное бельё в корыте... А это всё было сделать трудно, потому
что у неё двое детей и мой ещё, надо было натаскать воды с колонки,
чтобы всё пополоскать. Она была прекрасная хозяйка! Я всегда за-
видовала её терпению гладить – всё наглажено без единой складки.
Её бельё отличалось белизной. Она делала так: кипятила, добавляя
ереванскую жидкость. Не работая, она фантазировала дома, и всегда
у неё было чисто и блестело всё, как перед комиссией, но я-то знала,
что она это делает каждый день... Я же работала, училась – чаще у
меня была книга в руках, чем половая тряпка, но всё равно я поддер-
живала чистоту, – но не до такой степени, как она... Настолько меня
обрадовали подарки новорождённой и мне, даже от Ашота, который
не очень любил что-нибудь покупать.
    Моё возвращение из больницы полностью его исправило. Он
каждую свободную минутку стал прибегать домой. Стал очень ла-
сковый к детям и даже Pобика постоянно выводил куда-нибудь погу-
лять, чтобы спокойно спала наша малютка. Украина – это не Грузия,
и в конце августа стало холодать. Флигель был холодным – там не
было печки. Там была газовая плита. Я включала, а сверху стави-
ла кирпич – накаляясь, он давал тепло, но этого было недостаточно.
Один раз днём закончился газ, так как он был в баллоне и привозной.
Я же не могла поменять, и моя соседка, пришедшая на перерыв, по-
меняла этот баллон на другой, свой. Мы с ней дружили. Она со мной
разговаривала на украинском языке, и я её уже понимала. Вечером
пришёл Ашот. Я рассказала ему, что газ закончился и два часа не
отапливался флигель. Он меня успокоил, сказав, что рабочий сезон
обычно до ноября месяца, но у них закончился гудрон. Это означало,
что его могло хватить до десятого или пятнадцатого сентября, и мы
уезжаем. Я так обрадовалась – сразу вспомнила свою семью, боль-
ного отца, братьев и сестру. Как у неё дела? Она меня с ним познако-
мила, но выйдет ли замуж за студента? Ведь она всегда говорила, что
выйдет замуж за профессора или же...
    День учителя – и мы снова собрались у Вано дома. Там была и
Оксана, но я не обращала на неё даже внимания... После рождения
второго ребёнка у меня пропала ревность, или же я заметила боль-
шую перемену Ашота к своим детям и особенно ко мне. Как всегда,
танцы, и я уже смогла показать свой класс, ведь обучение грузин-
ским танцам в детстве сделало меня пластичной для всех танцев, а
главное, у меня был великолепный слух – это от моей мамы... Когда
я росла, у нас не было пианино, но моя мама великолепно играла на
пианино для нас у соседей, даже с закрытыми глазами. Она подго-
тавливалась, обязательно переоденет платье, и брала всю свою дет-
вору к соседке. Мы рассаживались на полу. Она садилась на край
скамейки, заранее открыв крышки верхнюю и нижнюю – любила,
когда громко... и эта громкая музыка доносилась до нас.
   Вечерело. Мы, распрощавшись, пошли домой. Ашот нёс Робика
на руках. Я же везла коляску с нашей красавицей Мариночкой. На
улице не было холодно, и мы не спеша дошли, даже успели выпить
вечером чаю... Дни проходили очень быстро. В воскресенье наши
мужья уехали в Харьков за билетами. Возвратились поздно, но уже
мы знали, что семнадцатого сентября уезжаем в Грузию, в Тбилиси
– к себе на родину, где выросли...
   Назначенный день настал рано. Утром подъехала грузовая маши-
на, и мы стали выносить наши чемоданы. Помимо чемоданов нам
выделили с совхоза по два ящика яблок Снежный Кальвиль, а так-
же банки перетёртой чёрной смородины, большой баллон майского
мёда, даже мясо, свеженину... Так, что вся машина была загружена.
Меня с ребёнком посадили вперёд, и рядом даже поместилась Ли-
зина девочка. Её звали Виолла. Она была одногодичная. Обычно
всегда держалась за мамину юбку, но видя, что Мариночку посади-
ли в кабину, тоже захотела быть рядом... Мы ехали уже в Харьков.
Дорога длинная – часа три, наверно. Машина остановилась около
вокзала. Когда всё выгрузили, я только теперь заметила, как много у
нас тюков, мешков, ящиков. Наняли носильщиков, и они нас повезли
уже через переходы на наш путь и приблизительно остановили око-
ло нашего вагона. Мы были там на перроне, похожие на цыганский
табор... Все укутанные – было холодновато. Наш состав подали... И
точно: мы уже у нашего вагона. Только вперёд пропустили с детьми.
Наше купе. Тепло, и пахло крепким чаем.
    Полтора дня в пути прошло быстро. Одно купе наше, другое их.
Необыкновенный характер дочери – не плакала. Проснётся – откро-
ет глаза. Накормлю – опять заснёт. Полтора дня до Тбилиси проле-
тели мгновенно. Радость, что скоро будем дома... Робик опечалился,
что его велосипед не положил Вано на машину, потому что и так
было много вещей. Я ему обещала купить новый. Уже мы проезжаем
по территории Грузии, и через несколько часов поезд остановился в
городе Тбилиси на железнодорожном вокзале. Два такси не хватило
на все наши ящики и мешки – взяли три такси, и через полчаса мы
были уже дома. Какая красота! Когда ты долго не бываешь дома – тут
ты всё воспринимаешь по-другому. Ашот на следующий день пошёл
устраиваться на завод им. Орджоникидзе опять токарем. Я же пошла
домой к родителям – проведать своего отца.
   Когда я постучалась, отец мне открыл. Он был с палочкой, но уже
передвигался в квартире... Я ему показала свою малютку. Побыла
там немного, оставила гостинцы, что привезла с Украины. Поехала
домой, оставив своих детей на Лизу. Я побежала навестить своего
брата Владимира, но когда он меня увидел, как будто бы забыл – вна-
чале не узнал, потом долго плакал, курил одну за другой «Приму»,
которую я принесла, покушал и сам сказал: «Я пошёл»... Его здоро-
вье ухудшалось с каждым днём. Сколько раз я ещё посещала его –
замечала только ухудшение... Со всеми встретились – обрадовались,
что мы возвратились... В хлебном я встретилась со своей подругой
по техникуму Лили, и она мне сказала, что меня ищет замначальника
планово-финансового отдела Модебадзе. Я сказала, что завтра зайду
в Управление дороги... Я была в декретном отпуске, и мне было очень
интересно, почему он меня искал.
     Вечером мы всей семьёй поехали к бабушке Кате со своими го-
стинцами. Она, как всегда, нас накормила варениками и разным со-
леньем и сказала, что она ушла на пенсию. Я ей объяснила, что меня
начальство искало. Она обещала прямо с утра прийти к нам домой.
Она была безотказная. Утром Ашот уже на работе. Пришла бабуш-
ка Катя. И я, накормив Мариночку, побежала по Чугурети вниз до
Хетагурова на трамвай номер 8, который шёл до вокзала. Через две
остановки раньше было Управление Закавказской Железной дороги.
Поднимаюсь на второй этаж. Зашла в большую комнату, там было
много бухгалтеров, а Лили ещё работала там машинисткой. Она по-
дошла ко мне и сказала, что зайдёт и скажет обо мне. И сразу же он
меня позвал в свой кабинет. Модебадзе был не только замначальника
финансового отдела, он же был и наш лектор в техникуме по пла-
нированию. Он всегда поражался моим способностям и даже тому,
как я с главными бухгалтерами составляла форму 2-2 по амортиза-
ционным расходам и основным средствам, но в его кабинете я была
впервые.
    Большая комната – его стол и от него ещё длинный, человек на
десять... Я стояла у двери, поздоровалась. Он предложил сесть. Его
речь началась с того, что он помнил, что я была беременна на госэк-
заменах, даже спросил – девочка или мальчик, а затем он сказал, что
во второй поликлинике на улице Пекина нужен старший бухгалтер
на правах главного, и он рекомендует на эту должность меня. Мне
всего двадцать лет. Какой солдат не мечтает быть генералом! Так и я
мечтала в то время быть главный бухгалтер, как мой отец. Я спроси-
ла: есть ли у меня день подумать? Он сказал: «Есть, потому что мы
уже как неделю ждём именно тебя». Я поблагодарила и выскочила из
кабинета... Поехала домой. Накормила свою дочь и спросила бабуш-
ку Катю, будет ли она смотреть за моей дочерью, совсем крохотной,
потому что я получила назначение на работу. Она согласилась. Вече-
ром я рассказала Ашоту. Он обрадовался, потому что ему было бы
трудно одному справиться с текущими расходами.
    Утром, одевшись красиво, я поехала опять к Модебадзе, и он в
присутствии меня позвонил Кохреидзе, главному врачу второй по-
ликлиники, и предложил мою кандидатуру на эту должность. И меня
послал к нему познакомиться. Также он позвонил во врачебно-сани-
тарную службу в плановый отдел и послал туда рекомендацию на
меня. На троллейбусе я доехала до Дворца спорта и немного про-
шлась по улице. В конце уже я заметила надпись: «Поликлиника 2
ЗКВ ж.д.». Я никогда не гуляла по ул. Пекина и просто любовалась
красивым чистым районом, широкой улицей. Я вошла – спросила
по фамилии Кохреидзе и прошла по длинному коридору врачебных
кабинетов. Оказалась у его двери. Небольшой кабинет, стол пристав-
ной. Он уже, наверно, догадывался, кто я. Встал, за руку поздорова-
лись. Я села. Он объяснил суть работы и что это бюджетная органи-
зация. Я с такой никогда не сталкивалась, но он показал мне смету на
этот год и баланс. Я подумала, что справлюсь... Написала заявление
на приём на работу, и он сказал, что это не всё – надо будет вме-
сте завтра поехать на утверждение в Управление дороги. На третьем
этаже была врачебно-санитарная служба. Там встречаемся завтра
в одиннадцать часов. Я попрощалась и вышла из его кабинета. Он,
видно, набрал телефон Модебадзе и говорит по-грузински: «Кого ты
мне послал?! Она же ребёнок...»

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 5. «Хочешь жить - умей вертеться»

 
Женщина, как песня о Весне,
Расцвела мгновенно, ароматна!
Память долго оставляет на лице…
Женщина, как песня о Весне,
Течением жизни всей – понятна.
Долго страсть, томимая - в себе…
Женщина, как песня о Весне,
Расцвела мгновенно, ароматна!
http://www.stihi.ru/2012/01/14/9033


    На следующий день я уже спешила в Управление железных дорог
на третий этаж. Я никогда раньше дальше второго не поднималась,
ведь на втором этаже располагалась финансовая служба Закавказ-
ской железной дороги... Повернула уже на третьем этаже – заме-
тила с левой стороны табличку «Плановый финансовый отдел вра-
чебно-санитарной службы». Значит, я нашла, подумала про себя...
Прошлась по коридору и встретилась там с главным врачом второй
поликлиники Кохреидзе, который вместе со мной вошёл в комнату
секретаря и попросил доложить о нашем визите. Мы входим в боль-
шую комнату начальника врачебно-санитарной службы Закавказ-
ской дороги Чхеидзе – он предложил нам сесть. На его столе стояло,
наверно, десять телефонов (столько телефонов вместе я не видела).
Он поднял одну телефонную трубку и попросил, чтобы все работни-
ки планового отдела зашли к нему. Меня представили, сказали, что
я рекомендована самим Модебадзе, и, так как я работала в НГЧ-4
железнодорожной организации, уже на столе лежал приказ о пере-
воде меня на должность старшего бухгалтера на правах главного. На
завтра была договорённость о приёме передаче дел. Я краснела – все
были достаточно взрослыми, а я двадцатилетняя, ещё девчонка по
годам, но уже мать двоих детей. После небольшого совещания Кох-
реидзе ушёл, а меня попросили пройти в плановый отдел. Там в ос-
новном были женщины, и им очень захотелось хоть немного узнать
из моей биографии. Потом одна из них повела меня в отдел кадров.
И так за несколько часов я узнала весь костяк службы...
Приехав домой, я всё рассказала бабушке Кате, и она меня тоже
подбодрила и ещё раз обещала смотреть за Мариночкой до садика.
Робик был в детском садике. Я выбежала за ним, по дороге купив
хлеб. Бабушка Катя уже приготовила обед. Когда Ашот пришёл,
мы, как обычно, сели все вместе обедать. Утром проводила ребёнка
в детский садик и поехала уже на работу – принимать документа-
цию. Пришёл главный бухгалтер стоматологической центральной
поликлиники. Он здесь подрабатывал по совместительству, так как
вторую неделю не было бухгалтера. Составлен акт приёма-переда-
чи. Он, распрощавшись, ушёл. Ко мне в кабинет вошла сестра-хо-
зяйка Маргарита Михайловна. Она была, наверно, возраста моей
мамы и плохо говорила на русском языке. Я ей сказала: «Говорите
по-грузински». Так мы общались долго с ней на её родном языке...
Замечательный интеллигентный человек, из очень хорошей семьи,
никогда раньше не работавшая. У неё муж был писатель, но когда
он скончался, ей не хотелось оставаться дома одной, и здесь, среди
коллектива врачей и медсестёр, она нашла себе приют.
На моём столе стояло два телефона – один напрямую с главным
врачом Кохреидзе. И вдруг звонок, я беру трубку – он просит, чтобы
я зашла к нему.
– Я слушаю Вас, Отар Георгиевич.
Он посмотрел на меня и сказал:
– У Вас ненормированный рабочий день, и Вы можете бежать до-
мой, когда Вам надо, но работа должна быть сделана.
Я поняла, что он не будет спрашивать, отсидела ли я все восемь
часов здесь, как во всех организациях, и меня это особенно обрадо-
вало.
    Перевод меня в эту поликлинику повлёк за собой главное – боль-
шой подъём по работе на ступень и даже выше, но не хочу рассказы-
вать сейчас, только скажу, что на следующей неделе было собрание
месткома. Рассматривались там мои квартирные условия, и перевод,
и очерёдность по годам, и я сразу оказалась первой в очереди на
квартиру... Хотя откуда я перешла – была шестьдесят пятой. Здесь
работали врачи – интеллигентная публика, давно устроенная в жи-
лищных условиях, но те, которые стояли в списках, медсёстры, они
недавно были приняты на работу... Мне повезло. Конечно, я пони-
мала, что даже первой придётся ждать, потому что лет пять вообще
никому здесь не давали квартиру... Здесь же была и детская поликли-
ника, она по бухгалтерии к нам не относилась, но на учёт я постави-
ла своих детей сюда.
       Постепенно обосновалась. Мне было очень приятно здесь ра-
ботать – среди врачей, начитанной, интеллигентной, в основном
грузинской публики. Там, где я работала, была строительная орга-
низация – крик, шум, иногда плохое словцо, но здесь разговор на
полтона. Я попала в рай... Но вскоре я заметила, что они разделе-
ны на кучки. Врачи дружили и беседовали с врачами, медсёстры с
медсёстрами, а в основном ко мне с разными вопросами обращались
хозяйка и статистик. Но у меня и не было много времени для бесед –
бежала домой, ведь я ещё кормила грудью свою Мариночку. Правда,
бабушка Катя её уже стала прикармливать сцеженным молоком. Она
по-прежнему была спокойная. Покушает и заснёт. Губки такие крас-
ные, бантиком, можно часами смотреть и любоваться ею.
      Приближался Новый год, первый мой баланс. Если там сдавали
баланс ежемесячно, то здесь поквартально, это ещё один факт, кото-
рый меня обрадовал. Новый год обсыпал немного снегом. Зима не
холодная в этом году... Получила приказ сдачи баланса на 15 янва-
ря. Всё сделано, заполнены все формы. Бюджетный баланс для меня
новое... Смета на год, даётся финансирование, и надо до конца всё
потратить, ничего не должно быть в банке на счету. У меня же было
56 рублей... Когда я сдавала баланс, то принимавшая Елена мне ска-
зала, что могли бы получить эти деньги и на канцелярские расходы
потратить, но я думала, что здесь так же всё переходит, и немно-
го обожглась... Но это был первый баланс, а дальше всё пошло как
по маслу. Помню ещё, один раз, – была такая статья – «отчисления
на социальное страхование», то есть ты имеешь право выплатить
по этой статье больничные листы и пенсию сотрудникам, и к концу
квартала мне должны были около 800 рублей зачислить из фонда со-
циального страхования, но не успели. Из-за этого меня замначальни-
ка планового отдела повела к Чхеидезе, показала ему всё. Он, даже
с повышенным голосом, говорил, что мы не можем раздавать даже
на время бюджетные деньги на социальные. Конечно, меня это за-
дело. Я заранее уже приблизительно планировала, чтобы не допу-
стить в следующий раз такое, но я заметила и причину – увидела,
как все приезжающие сдавали баланс. Они привозили взятку, может,
не деньгами, а продуктами – вино, отборное мясо и фрукты... А я
ничего не принесла. Надо было учиться жизни – ты мне, и я тебе. И я
очень быстро подхватила эту идею – «хочешь жить, умей вертеться».
И всё установилось по их правилам...
     Время безостановочно диктовало новые правила жизни... И каж-
дый раз Кохреидзе определённую сумму выделял на подарки во
время сдачи отчётов и балансов... Дома всё шло своим чередом. Ба-
бушка Катя издалека приезжала, как на работу, ко мне, готовила, смо-
трела за Мариночкой. Девочка стала тяжеловата, как пышечка, и уже
что-то лепетала... Ашот работал и полностью отдавал мне зарплату.
     У нас было затишье и в семейном отношении, но скоро весна, и я
понимала, что он уедет на заработки, как перелётная птица. И мне
становилось не по себе... Но дети меня полностью погрузили в своё
очарование, и я согласилась – он вместе с братом уезжает в конце
апреля 1970 года опять в этот же совхоз Комправда на Украину... Я
же понимала, что пока не сдам баланс, к нему не приеду. И это будет
в июле месяце, но другого выхода у нас не было, тогда думала я так.
То, что он заработал за лето, он не заработал даже за все время на за-
воде, пока работал здесь... и я понимала, что до первой его зарплаты
тоже далеко, и что я с двумя детьми остаюсь одна на свою зарплату.
Но мне помогла опять бабушка Катя – она полностью на это время
перешла ко мне. Смотрела днём за моими детьми и занималась хо-
зяйством, была очень экономной. Наверно, люди прошедшие войну
и голод, все такие. Готовила, стряпала вареники, пирожки, даже за-
сушивала на бумаге свою вермишель, варила супы, и даже с галуш-
ками... И это всё я впитывала, как пылесос, мне не надо было запи-
сывать. Я многому научилась от неё, пока она жила со мной.
     Мой отец был парализован, но уже ходил. Я его тоже на время
перевезла к себе. За несколько месяцев работы меня очень полюбили
все сотрудники, и в один день Кохреидзе выслал на скорой помо-
щи ко мне домой бригаду врачей, вплоть до невропaтолога, которые
на дому у меня провели консилиум и решили, чем мне лечить отца.
Назначили лекарства, которые мне давала бесплатно старшая мед-
сестра. Отцу стало немного лучше, и он попросил меня перевезти
его домой. Там для него от мамы ежедневные новости о сыновьях,
которые такие ещё маленькие, но уже побывавшие в тяжёлом поло-
жении, вкусили все трудности жизни, и конца этому не было видно...
Скоро сдача полугодового баланса, и я знаю, что надо купить би-
лет... Кохреидзе, он всех знал, и в этот раз достал билеты в Харьков
на всю нашу семью и семью Лизы. И мы, две семьи, две молодые
мамы, каждая с двумя детьми, отправились на поезде. Поезд тро-
нулся. Меня провожала бабушка Катя. Лизу – её брат. И мы уже в
купе. Как я люблю ехать поездом! Достали всё, что было покушать
– горячий чай в подстаканниках под стук колёс... Дорога длинная,
но так как мы ехали вдвоём, была весёлой, и было на кого оставить
детей, когда мы ходили даже по нужде в туалет, не боясь, что могут
похитить ребёнка... Опять ночью в три часа поезд останавливается
в Харькове. Нас встречают. Первое, что сообщают – квартира есть.
Встречали они уже с небольшим автобусом, все разместились. Ко-
нечно, наши мужья были загорелыми, но Ашот сильнее всех. Он
сидел с Робиком, постоянно о чём-то разговаривал, я же на руках
держала Мариночку, которая ещё спала, и ей было безразлично. Но
вскоре заметила, что наши все детки заснули... И так мы доехали до
самого совхоза. Там ничего не изменилось. Лиза опять на квартире
у учительницы, а меня подвезли к одному дому, не двухэтажному.
     Вышла нам навстречу бабушка Олеся, одноглазая. Она потеряла
на работе глаз, и, как мне потом рассказали, ей дали шикарную квар-
тиру из трёх комнат на первом этаже и даже впереди с оградой в виде
садика. Там всегда у неё росли цветы. Потом вышел её сын Васёк,
так он представился, лет семнадцати, но он показал палатку в пали-
саднике и сказал, что там его кровать и домой он не заходит вообще,
если только покушать иногда. Он тоже питался в столовой для рабо-
чих бесплатно. Нам показали комнату – это для меня было находкой,
потому что во флигеле жить было трудно. Бабушка Олеся оказалась
великолепной женщиной, и она очень помогала мне с детьми...

Басня
Две невестки - Заяц и Кошка
~*~
Однажды как-то две невестки,
Заяц и Кошка,
Решив проверить, чем занимаются,
Что делают их короли - поехали на Волю,
Самовольно,
И выехать уже и собрались,
В то время трудный и далекий путь.
Билеты без труда они достали
На нужный им воскресный день,
Но телеграммы королям не давали -
Отрицательный ответ
боялись получить.
Отправились в путь,
прихватив и детей,
А сколько узлов барахла
Там -  не сосчитать.
Доехали? Кто-то помог им и сойти с поезда.
Стоят
На перроне не знают
куда и идти,
Лишь только адрес на Воле в записной,
Подходят  к таксистy, зайцу,
обещал довезти.
Пока мы доехали и до Воли -
за полночь
Перевалило на часах
наших
в то время.
Подъехали к указанному дому на Воле,
А  там и никто не ложился спать
наверно,
И свет яркий горит из окна.
Стучимся - конечно открыли
нам дверь,
Запомнить пришлось эти лица
На оставшуюся жизнь.
Глаза ведь от ярости этой
Полезли на лоб - а мы все молодые,
Тогда нам - трын трава.
На утро жилье отыскали,
Остались до осени на Воле??
Так нам говорить
и было нельзя,
На воле жили, ведь они,
А  мы с ней - в неволе.
Такой я ощущала,
там живя,
А наши короли,
даже не чувствуя,
Что рядом семья,
Устроили там королевскую жизнь,
Себя только любя.
А суть здесь такова - любите вы всегда себя!
Не растворяетесь в мужиках, себя любите.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 6. «Когда он счастлив в семье лишь!»

«От нежности твоей»

От нежности твоей
в любви тону, тону
Какую ложь поймаю?
Я... в твоём плену...

Ты понимаешь всё,
И рыба на ловца...
Как трудно мне из тебя
вытянуть словца...

Трудно тебя ждать,
труднее потерять...
Любить - сознавать...
Ты тот, кого нельзя терять...
 http://www.proza.ru/2012/05/04/1507


     Украинская жизнь отличалась от тбилисской. Много застолья по
разным поводам – проводы, день рождения и т.п. Режут кабана – от-
мечают, и мы всегда с ними, потому что наших мужчин уже приняли
за своих, и везде они были ведущими в застолье... Вано красиво пел,
и Ашот подпевал. Уже выучили много украинских песен. Местная
речь была для нас доступна, а мне особенно, потому что в нашем
доме отец и бабушка Катя разговаривали на своём родном казацком
языке, а он очень был похож на украинский. И я, как пылесос, всасы-
вала в себя эту прекрасную мягкую речь, все их прибаутки, анекдоты
и даже матюки...
      На квартире, где мы устроились, бабушка Олеся (иногда соседи
называли её Полина) была настолько порядочной и доброй, что, когда
увидела, как Ашот хотел сам уйти вечером в кино, сказала: «Пускай
и Нина идёт – я посмотрю деток...» На неё я свободно могла оставить
детей. Она так хорошо укачивала детишек под старинные украин-
ские песни, что мне было далеко до неё... Вначале я стеснялась, а
потом согласилась. Появилось много знакомых, и я быстро влилась в
их коллектив... Хотя здесь был совхоз, но каждый имел дома корову
в маленьком хлеву, поросят, кур, уток, и даже на пенсии было чем
заняться нашей хозяйке... Я наблюдала, как она принесённые опав-
шие яблоки бросала в корыто, и корова перед сном с удовольствием
доедала всё... Её сын Васёк был пастухом в совхозном стаде, а один
раз в месяц она вместе с ним отправлялась выгуливать на поля стадо
коров работников совхоза. Рано утром звенел колокольчик пастуха,
созывая коров, и по улице шли коровы, как будто бы зная, куда идти
– на зов колокольчика... Тяжёлый сельский труд – может, потому они
радовали себя маленькими праздниками, которые имели.
    Наши дети и малыши Вано были почти ровесниками и как толь-
ко просыпались, сразу Робик просился к ним, хотел встретиться со
своим двоюродным братом Валеркой... Начали съезжаться отряды
студентов из Харькова. В клубах было полно людей, уже новых. Ко
мне зашла Лиза, сказала, что приехала дочь её хозяйки, тоже сюда
на практику, в совхоз, и будет жить у них дома... У них была ещё
маленькая комната. На вечер нас пригласили отметить этот приезд.
Опять стол, гулянка, песни, танцы под аккордеон – красивый вечер...
Я выглядела прекрасно, но почему-то моё сердце стало меня трево-
жить – то ли я заметила, как эта дочь смотрела на Ашота... Я быстро
отгоняла эти дурные мысли от себя, ведь я была с ней как небо и
земля. Разные по внешности: моё лицо было прозрачное, белоснеж-
ное, с розовым оттенком на щеках, она же была конопатая с больши-
ми угрями, вросшими глубоко... У меня были прекрасные длинные
волосы, шелковистые, волнистые среднерусые, а она была рыжая,
и видно было, что накручивала себя паровыми бигуди... Естествен-
ные мои чёрные брови, ресницы, длинные, как раскрытые веера,
доходили до бровей, когда я открывала мои янтарные глаза. Её же
глаза зелёные, как у кошки.... Нет, в ней ничего такого нет, чтобы
могла она превзойти меня... Но она стреляла так глазками своими,
что даже, наверно, Ашоту стало стыдно, и он вышел покурить. Она
же за ним... Я посмотрела в окно. Со второго этажа видно было, как
они оба курят и беседуют. Они поднялись и целый вечер выходили
вместе покурить вниз.
    Дни бежали, а в воскресенье бригадиром наших мужей был зять
Володя. Он пригласил начальство и всю бригаду на ставок. Мясо на
шашлыки и выпивку – всё они привезли. Я оставила Мариночку на
бабушку Олесю, а сама взяла только Робика. Я сидела опять с деть-
ми в кузове, а все наверху. Вано пригласил Марусю, дочь хозяйки,
тоже... В грузовой машине есть окошечко и всё видно, что проис-
ходит в кузове машины. Я заметила, что Ашот с ней стоят, держатся
за борт, и как он её обнимает за талию, чуть ли не целуясь в при-
сутствии всей бригады... Вано и Лиза были в другой машине. Я же
сидела впереди, как на иголках. В эту минуту я хотела их разорвать,
а слёзы сами капали из моих глаз... Всё же, думаю, неужели он так
мог обменять нас на неё... Чужой плод всегда вкуснее... Но моё со-
мнение быстро улетучилось, когда мы подъехали. Он даже помог
мне спуститься с машины, подавая руки, взял Робика на плечи, и мы
прошлись поближе к ставку... Красивый ставок – достаточно боль-
шой, над ним наклонённые ветви ивы, как продолжение – очертания
в воде... На одном дереве на канате была привязанная покрышка, и
я заметила, как отдыхающие, держась за покрышку, размахивались
и бросались в ставок. Конечно, я с собой не принесла купальник,
как я могла в присутствии всех родственников-мужчин раздеться...
Конечно, нет. Я соблюдала традиции Кавказа и честь семьи... Но
она очень быстро сбросила с себя сарафан. Её купальник мог быть и
скромнее, подумала я в тот момент, как в эту же минуту к ней нырнул
Ашот... Они ни на кого не обращали внимания, как два лебедя, пла-
вали, обтираясь друг о друга. Моя ревность переполнила все чаши.
Я подошла к Лизе, та сказала, что тоже не взяла купальник. Я подо-
шла к берегу, крикнула Ашота. Он же меня не замечал или не хотел
замечать... На мне тоже был ситцевый сарафанчик, подумаешь, и я
уже не думала – шагнула впервые в ставок. Но он оказался далеко не
морем – не было берега, и я по илистой поверхности уже оказалась
внизу. Я плавала хорошо, но смутилась такой скорости... Как вдруг
ко мне стали подплывать два хлопца из другой компании, крича друг
другу: «Смотрите! К нам плывёт русалка...» Ашот оставляет Мару-
сю и плывёт ко мне, те же огрызаются – у тебя же есть с кем позаба-
виться... Они уже стали ругаться друг с другом. Я вижу, как бросился
в воду его брат Вано и несколько человек с их бригады. Вывел Ашот
меня... Но этого было мало – завязалась там ещё драка... Праздник
был испорчен, но мы переехали на другое место, другой ставок, но
настроение было у всех подорвано, особенно у меня... Кто-то оби-
делся, что начальству не угодили, а кто-то, что день не удался... Я
же уже точно знала, что между ними что-то есть и надо решить, как
быть дальше.
    Вечером я с ним не разговаривала, хотя по натуре я быстро про-
щала все обиды, даже порой не помнила, за что обиделась, но тут все
признаки измены было налицо. И что же мне делать?! Он обедает и
ужинает в столовой, приходит домой, как гость. Я попросила, чтобы
он купил билет на ближайшее число на поезд – я хотела уехать. Он
уехал в воскресенье в Харьков и купил билет на 30 августа. Что же
я буду здесь делать до этого дня?.. Я просто уже стала игнорировать
его... Он продолжал ходить в клуб и на танцы, а у меня ещё месяц
до отъезда... Приехали в клуб артисты из города – будет хороший
концерт. Васёк сказал мне: «Ашот тебе оставил место». Конечно, я
привезла для себя красивые платья, но этот чемодан я даже не откры-
вала. Но раз здесь концерт, то решила пойти... Надела платье розовое
в серебряных блёстках – самый пик моды в то время – и каблучки.
Пошла на концерт. А у входа меня остановил парень. «Это кто ты
такая будешь?» – не пропускает меня. Там же Васёк стоял. «Оставь,
Витька, это Ашота жена». И я прошла к месту в ряду, оставленное
для меня. Ашоту ничего не сказала, но ему быстро доложили, что
Витька Котелевец, который приехал из армии недавно, влюбился в
армянскую жену и женится на ней, несмотря на то, что у неё двое
детей... Так мне передали тоже... Я же, как говорится, клин выби-
вают клином, начала ходить на все турниры по футболу. Там в на-
падающих был Витька Котелевец. Ашот стал уже меня ревновать...
Сам перестал ходить в клуб. Конечно, так как он был дома, я уже не
ходила...
    Подошёл наш день расставания. Лиза осталась до конца сезона
работы. Я же уехала. Меня провожал Ашот. «Всё бывает в жизни –
не делай скоропостижных решений», – попрощавшись, он поцеловал
детей. Я же отвернулась... Хотя я знаю, что всё бывает, но мне стало
обидно за себя. По возвращении домой я быстро поехала на работу,
потом в управление Закавказской дороги. Там я всегда встречалась
со своими подружками по техникуму. Лили мне рассказала, что её
перевели бухгалтером, а на её месте машинисткой сейчас работает
Эмма, с которой она познакомилась на вступительных экзаменах в
институте... Она рассказала, что Ростовский филиал РИИЖТа от-
крыл УКП РИИЖта в Тбилиси при железнодорожном техникуме, и
что когда летом меня не было, она сдала экзамены и поступила, и что
достаточно двухгодичного стажа работы на железной дороге, можно
поступить, сдавая даже на тройки. Конечно, я огорчилась. Успокоила
себя тем, что не всё потеряно, ведь стаж у меня есть, и на следующий
год я обязательно буду поступать в Ростовский институт железнодо-
рожного транспорта... Я слышала, что он давно существует как фи-
лиал в Ереване, но у нас в Тбилиси не было. Когда-то мне отец тоже
говорил, что пошлёт в Москву в железнодорожный учиться, но моё
замужество ему перебило все карты...
    Работа, дом, дети и учебники в руках – я прекрасно знала мате-
матику, но с физикой не дружила, и поэтому во что бы то ни стало
я должна выучить хотя бы необходимое для сдачи экзамена... Моя
вторая подруга не поступила, недостаточно было знаний, так что мне
нельзя терять ни дня, ни одной свободной минуты. Я перечитывала
даже то, что знала. Конечно, я твёрдо решила поступать на следую-
щий год и даже пошла к отцу Ашота опять спрашивать разрешения,
так как знала, что Ашот меня не пустит учиться... Он дал добро и
сказал, что всячески поможет: «Если ты изъявила желание учиться,
мы не будем против...» Работа, дом, дети, детский садик – каждый
день одно и то же, только добавился большой ежедневный труд си-
деть за учебниками. Мне казалось – давно всё это было, ведь после
окончания школы я ещё закончила техникум... Но, как говорят, труд
всё перетрёт, и я сразу, через месяц почувствовала, что делаю успе-
хи. По алгебре в то время я занималась по сборнику задач Антонова,
и у меня всё пошло как по маслу... Уже начало ноября. Наши пере-
лётные птицы, так я называла тех, кто выезжал на заработки, скоро
возвратятся. И я жду Ашота... Сухость телефонного разговора его
раздражала – он привык, что я любила и прощала всё, но я была заня-
та сейчас настолько серьёзно... Я знала, что только моё поступление
в институт пробьёт дорогу, по которой я смогу шагать, как мне будет
угодно, не оглядываясь назад...
   
Когда он счастлив в семье лишь! То понимает эту жизнь.
Его лицо и настроение заставит тебя в радости порхать.
Красивая любовь с детских лет иногда тянется всю жизнь,
И тот её не поймёт, кто разменивал, как перчатки любовь...
Красиво жить не запретишь, но красивую любовь заметишь...
И счастьем, и в радость полна жизнь, когда на свете дети есть.
Счастливый человек живёт и метит высоко, блистая ввысь...
Дыханием своим вознаграждает, опекает и будет оберегать,
Когда он счастлив в семье лишь!

Он хочет слышать её голос каждый день,
И любоваться ею, как будто видит в первый раз, и ему не лень
Любить, и не стесняться при людях  любовь выражать,
Заботиться, любить её ...с полуслова понимать,
Щедрыми, по возможности, подарками и цветами одарять,
Когда он счастлив в семье лишь!

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 7. «Слово отца – она будет учиться!»

    Конечно, и в нашей семье большие перемены. Людмила, моя се-
стра, вышла замуж. Хотя она мечтала выйти за референта или адво-
ката, но судьба распорядилась так – она вышла замуж за однокурс-
ника Владимира, который по своему уму и способностям подавал
большие надежды. Он учился на историческом факультете, был с
красивой грузинской фамилией – все карты в руки, хотя мать у него
тоже была еврейкой, но кто смотрит в метрическую? В паспорте
ведь грузин, и так он продвигался вверх. Но самое главное, что Люда
была беременной, и они уже жили отдельно на квартире. Им было
трудновато, он работал сторожем в ночное время, а днём учился в
институте, был там секретарём комсомольской организации, и его
карьера уже была почти предначертана самим Богом. Моя мама ча-
сто с авоськой поднималась по крутому подъёму к ней, чтобы при-
нести ей что-нибудь из фруктов или лакомство.
     Однажды мама рассказала, что в сумасшедшем доме, где нахо-
дится брат Вова, она видела мою подругу школьную Свету, я решила
её навестить. Пешком спускаюсь я по Чугурети, прошла Воронцов,
вышла на набережную, как будто ноги были деревянными, с трудом
я ими передвигала. Что могло случиться с ней? – я не понимала! Я
дошла до женского отделения. Никакой разницы между мужским и
женским. Её позвали, она меня сразу же узнала, но я с трудом: во-
первых, давно её не видела, а во-вторых, от бывшей Светки ничего
не осталось. Зубы выбиты, она была похожа на старуху. Света спро-
сила сигареты. Я машинально ответила, что не курю, но вспомнив,
что несу для брата, протянула ей «Приму» и спички. Она схватила и
одну за другой стала рвать, комкать, курить. И выпалила за несколь-
ко минут всё, что с ней случилось. Неудачный брак. Дети – двое,
которых воспитывает её мать. Побои и драки в семье. Столько она
говорила, что мне не пришлось даже вставить слова. Она говорила,
спрашивала и тут же сама отвечала. Я в растерянности быстро по-
прощалась с ней, тем более, что меня ждала моя мама у брата. Я
долго не могла понять, почему так бывает с людьми вполне здоровы-
ми. Конечно, побои, особенно по голове, могли бы задеть нерв, как
получилось и с моим братом...
     Я подошла к мужскому отделению, мама уже сидела с Вовкой
на лавочке. Я присоединилась к ним. Володя посмотрел на меня и
продолжал кушать. Мама приносила ему почти каждый день одно
и то же – хлеб с колбасой и кефир. И пока он не закончил, он даже
на меня не посмотрел. Конечно, у меня были вареники и компот, но
он увидел «Приму» и быстро достал её, нервно открывая, и стал ку-
рить. Я посмотрела на его руки. Они все были обуглены, метки от
потушенных сигарет, видно, так заставляли тушить сигареты, если
он закуривал в палате. Он так же, как Света, курил, комкал. Ох, Го-
споди, зачем так наказал его, красивого черноволосого моего брата,
думала я. Мама прямо под фонтанчиком помыла его голову и повя-
зала своей косынкой, чтобы высохли волосы, которые были у него
достаточно длинными. Потом повела в вестибюль, если можно было
так это назвать. Там сидел парикмахер и за несколько рублей стриг
волосы и брил больных. Больно смотреть на такое. Возвращаясь об-
ратно, я всю дорогу думала о нём и о своей семье. Почему так неза-
служенно пострадали мои братья, которых я очень любила?
    У меня была работа, дети, и часто я его не навещала. Это дела-
ла наша мама. Семь дней в неделю она была у него. Она в то вре-
мя работала уже старшим контролёром Метрополитена, то с ночи
утром забежит, то вечером перед работой. Я была ей благодарна. Она
никогда мне не помогала, а Людмиле, как первому ребёнку, с ней
прошли её молодые годы в эвакуации, Вовочке – он больной, и к
Сашке, младшему, постоянно ездила, куда бы только его ни посыла-
ли... У меня, она думала, всё нормально. Я никогда ей не жаловалась
на свою жизнь. Она знала, что я уже работаю в должности старшего
бухгалтера на правах главного во второй железнодорожной поликли-
нике, что закончила техникум, а сейчас скоро буду сдавать экзамены
в институт. И я смотрела на неё и не хотела прибавлять ей забот, тем
более, что у неё ещё дома болен отец, который был парализован, но
ходил, опираясь на палочку. Трудный день с самого утра у меня –
столько стресса.
    Но я сама по себе в жизни устойчивая, должна вынести все пре-
грады, которые, как сеть, выставлены передо мной. Смотря в окно,
увидела: подъезжает такси, из него выходят Ашот и Вано, его брат.
Полный багажник разного украинского добра: семечки, поросята,
куры, сало, мёд, подсолнечное масло и ещё много всего, не пере-
числишь... Встреча была тёплой, потому что уже успели соскучить-
ся, и я не обращала особенного внимания на его флирты. Для меня
главным было спокойствие в доме и дети, и, как он всегда говорил,
последняя посадка всегда будет дома. Я верила этому... Меня, конеч-
но, обижали его слова, но я сама по себе не злопамятная и быстро
отходчивая. Было воскресенье. Дети бросились к нему на шею, и
сразу как будто солнце осветило нашу маленькую уютную комнату
16 м2. Его появление дома уменьшило мне забот. Он с удовольствием
брался вести детей в детский сад, приносить продукты с базара. Зи-
мой он часто работал на заводе, чтобы был дополнительный доход в
семью. Его ни в чём я не могу упрекнуть – любит меня и детей и всё
делает. Хотя часто не получалось для нас, чтобы жилось нормально.
     После каждого приезда мы покупали крупную обновку в дом, а в
этот год даже две – телевизор и холодильник, но, как всегда, вечно
не хватает, потому что чем больше зарабатываешь, тем больше ты
тратишь... Внизу, на первом этаже, построили кухню, подвели газ,
но приходилось его использовать только для варки там белья, потому
что под Новый год загубила полную кастрюлю голубцов из зелёных
виноградных листьев. Забыла или большой включила газ – всё под-
горело... Плохая примета, и что же будет в этом 1971 году? Но начало
года ничего плохого не предвещало, и я уже забыла об этом...
       Дни тянулись, как обычно, но с наступлением весны видно
было, как настроение у Ашота меняется... Скоро наши «перелётные
птицы» улетят на заработки... Так и получилось – в начале апреля
к нам заехал его зять Володя и сказал, чтобы они взяли билет на
Харьков на 15 апреля. Я была рада и в то же время не рада, ведь
когда он дома, не давал мне заниматься, только по ночам, а я во-
обще по натуре сойка, люблю по утрам. Освобождал меня, завязан-
ные мои руки – у меня снова появилась уйма времени. Уже я точно
решила для себя, что в это лето к нему не поеду. Он часто звонил.
Я же не говорила дату, на которую взяла билет. Я пошла опять к его
отцу и спросила разрешения на сдачу экзамена в институт. Объяс-
нила, что три года буду учиться здесь, в Тбилиси. Это Ростовский
филиал, открылся в прошлом году, и мне очень хочется там учиться.
По моей специальности был факультет бухгалтерский учёт, но мне
захотелось получить специальность инженера-экономиста на же-
лезнодорожном транспорте. Он одобряет. Я подаю заявление, всю
необходимую документацию и свой диплом техникума по специаль-
ности «Бухгалтерский учёт». И через несколько дней я получаю день
и месяц экзаменов – это был июль. Здесь точно решился мой ответ
Ашоту – я не смогу приехать в этом году. Может, я и хотела, но тяга
к учёбе меня пересилила...
    Настал долгожданный день. Я уже около нашего техникума, где
знала каждую кафедру... У входа встретилась с моей подругой Лили,
с которой вместе училась в железнодорожном техникуме. Она уже
сдавала сессию первого курса. А у меня математика, первый экзамен
письменный – я сдала. Второй экзамен, математика устная – пре-
красно! Третий – физика. Конечно, плавала, но трояк поставили, а
русский язык... Кто не знает, как сдавали русский письменный в Гру-
зии?! Тема на доске, шпаргалка в руке... Так я сдала все экзамены и
получила через несколько дней официальное письмо, что зачислена
в Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта
на заочное отделение. Понесла полученный документ о зачислении,
прочла его отцу Ашота. Он сказал: «Не знал, что ты поступишь, ког-
да согласие давал. Все деньги платят, чтобы поступить в институт, а
ты сама поступила, значит, дадим тебе возможность учиться. Будем
помогать смотреть детей». Учёба у нас была в Тбилисском технику-
ме. Преподаватели приезжали или из Ростова, или из Еревана, там
уже давно был такой филиал около вокзала. Высшая математика,
черчение, начертательная, всё смешалось у меня...
    Дети, дом, учёба, всё-таки больше по ночам, не хватало времени.
Но когда приехал Ашот, стало труднее. Он не разрешал, чтобы по
субботам я уходила в институт, и мне пришлось пожаловаться его
отцу. Он вызывает его «на ковёр». Так мы говорили, когда он хотел
поругать или же похвалить. Армянская семья – дети очень прислу-
шиваются к мнению отца. И Ашот соглашается меня отпускать по
субботам на лекции, а книгу днём не разрешал мне держать, чтобы
дети были присмотренные и всё в порядке дома. Так я и делала,
когда все уснут, после того, как искупаем детей, стирки, которую
я делала внизу, на первом этаже. Кипятила бельё, а полоскала на
морозе под единственным краном с холодной ледяной водой. И с тя-
жёлым мокрым бельём поднималась по крутой лестнице на второй
этаж. Развесив всё на верёвки, заходила домой переодеться, потому
что с меня текла вода. От холода руки и ноги становились красными
– отходили и иголками кололи. Уже все в доме спят. Тишина. Налив
покрепче чай, я садилась за книги, которые получила в библиотеке
института.
    Мне было трудно. Точные науки, математика мне давались сразу,
а остальное – мне приходилось по несколько дней останавливаться
на одной и той же теме... А ещё этот английский язык, я не знала,
как я его вообще сдам, ведь у меня были нелады с ним ещё со шко-
лы. Я просто думала, как можно так быстро прочитать и перевести
сто слов, как это делали наши однокурсники?! Я по-прежнему стала
встречаться по субботам со своей подругой Лили. Она меня познако-
мила с её новой подругой Эммой. Я честно завидовала им, что они
были уже студентами второго курса, и им не нужно было те пред-
меты изучать, которые я невзлюбила. Но сессия зимняя подошла, и
я сдала всё, подумав, что не так страшен волк, как его описывают,
надо только вовремя всё пройти, и ты будешь тогда «на коне». При-
ближалась весна. Нашим «перелётным птицам» уже не сидится, и у
меня появляется возможность закончить мой первый курс спокойно,
без нервотрёпки, без крика.


Не знаю, грех карался всегда у нас!? Потому жила спокойно я...
Не знаю же, в чём был грех, и в конце жизни стрела.
Не знаю, почему она достигла нас,
Не знаю, виноваты в чём-то мы в сейчас...
Не знаю, но хочу я разобраться, кто кинул камень в нас...
Не знаю, после чего свет у нас погас...
Не знаю, трудно жить в темноте, не имея глаз?
Не знаю, как мне добраться, взлететь вверх, но я не Пегас...
Не знаю, грех карался всегда у нас?

Не знаю, сколько дней, ночей и лет нести поклажу всех...
Не знаю, а зачем и знать, не лучше просто жить, мечтать...
Не знаю я тебя, не вижу сквозь стекла, но у тебя душа есть.
Не знаю, как мне дальше жить и не спеша творить...
Не знаю я, а песнь свою не забываю… о том, что знаю? Спеть!
Не знаю, грех карался всегда у нас?

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 8. «Тревожное счастье»


Утро в деревне, звенит колокольчик -
Это пастух на пастбище созывает коров.
Что нам не спится, воздух здесь чистый?
Кудахтанье во дворе кур, крик петухов...

В руки беру полотенце ручной я работы,
Крестиком бабушка вышивала давно,
И по тропинке пробегу к реке через огороды,
Перелезая забор, ныряю в неё с головой...
http://www.proza.ru/2011/01/20/1312



     Правда, у меня была задержка. Не знаю, что и делать? Мне все-
го 21 год. Третьего ребёнка рожать – у меня не было даже другого
мнения, ведь рядом с нашей двухкомнатной квартирой со стороны
балкона, рядом с квартирой его брата, освобождалась комната, и
если они её получат, то надо разделить наши две заранее на два от-
дельных ордера и всё это сделать через Исполком, ведь если в об-
щую площадь добавят и её, то меня снимут с учёта на получение
жилплощади на работе, где я стояла уже в списке третья... Я решила
написать заявление на раздел двухкомнатной квартиры, так как были
два отдельных входа. Нас разделили. На заседание исполкома вы-
звали меня и Лизу, которая тоже была согласна разделиться, лишь
бы ей досталась квартира рядом в 26 м2, очень большая. И конечно,
мне пришлось ей сказать, что я беременна и буду рожать, чтобы дали
трёхкомнатную квартиру, когда моя очередь подойдёт. Сессию сдала,
перешла на второй курс, отпуск. И куда деваться, только подумала,
как звонок к соседям. Там Ашот, говорит, соскучился, и просит, что-
бы взяла билеты и приехала на Украину.
    Билеты я достала опять на поезд – через неделю выезжаю, а до
этого мне надо хотя бы повидать своих. Людмила была уже замужем
за Владимиром Михайловичем, и даже в марте родила дочку, назва-
ли её Наночка. Они жили очень в затруднительном положении, и её
муж продолжал подрабатывать сторожем. Хотя днём уже работал на
престижной работе и был там секретарём комсомольской организа-
ции. Видно было, как он поднимается в гору и никогда не брезгует
любой работой, которая кормит его семью. Людмила не работала.
Она смотрела за Наночкой, которая была, как маленькая кукла, очень
красивая. Встречи у нас были редкими, но тёплыми, потому что я
тоже работала, училась, дети, но, несмотря на нехватку времени, я
всё-таки любила посещать её с детьми или просто так. Посетила я
и своего брата, и родителей, в это время отец был дома. Когда ему
становилось немного лучше, мама обязательно его брала домой. Он
очень обрадовался, когда увидел меня с детьми, ведь в больницу я
никогда их не приводила. Он заметил у меня животик, даже спросил:
«Опять рожать?» Папа лежал, но тихо поднялся, опираясь на палоч-
ку, тоже присоединился к нашему разговору. Они рады были нашему
приходу. Я же думала: как мало мы уделяем внимания своим родите-
лям! Всё нехватка времени, раннее замужество, учёба, дети... Мама
работала в метро, и хорошо, что на «300 Арагвинцев» – это близко
было от нашего дома. И я пошла с ней тоже попрощаться и сказать,
что уезжаю в отпуск.
    Любила путешествовать в поезде – это подстаканники, чай, обя-
зательно варёные яйца, пирожки, а самое главное, рядышком дети,
и никто тебе не мешает. У меня было целое купе. Нас было трое, а
четвёртого так к нам и не подселили. Я рассказывала детям сказки, а
сама любовалась красивой природой за окном. Наверно, поезд ука-
чивал, потому мои дети спали несколько раз в день, но я им не меша-
ла, ведь знала, что по расписанию в час ночи подъезжаем в Харьков.
Ашот нас встречает. Багажа было много, и поэтому нам помогли его
вынести. Я насчитала семнадцать вещей, горшки, корытце и много
разных детских вещей, ведь ещё заготовлено было и на третьего ре-
бёнка. Я снова собиралась рожать на Украине. Встреча была тёплой
и радостной. Я чувствовала, что его совсем не ревную. Я мать двоих
детей и будет у меня третий, работаю на хорошей должности и сту-
дентка второго курса, не говоря о внешности, меня в Тбилиси все
называли Мадонной, я не верила их словам, но в то же самое время
постоянно посматривала в зеркало на себя...
     Дорога знакомая. Вот мы проехали Чугуев, где два года назад
были на экскурсии. Там дальше – Первомайск, а далее уже наш зна-
комый сад совхоза Комправда, где мы жили у бабушки, туда и подъ-
ехала машина. Сына её уже забрали в армию, и вся квартира была в
нашем распоряжении. Мне было там удобно. Она не работала, по-
могала мне, и вообще я к ней привыкла, даже не помню, как её зовут,
так и называла я тоже «бабушкой». Много знакомых, много засто-
лья. Я так привыкла к украинскому говору, что часто ловила себя
на том, что говорю свободно на украинском. Работы у Ашота было
мало – постоянно нехватка в бригаде материалов, особенно битума,
а без него какой асфальт. Встречалась с его братом Вано. Он меня
спросил: не стыдно тебе иметь троих детей в двадцать три? – а я ска-
зала, что не стыдно, ведь я не украла, а имею своих. Не стала я ему
подробно объяснять, для чего мне это надо было. Он же подумал,
что я хотела, видно, завладеть той комнатой, которая освобождалась
рядом с ним. Но когда Лиза приехала со своими детьми, то оказалась
– она тоже забеременела и хотела родить. Она была моя ровесница.
    Август, где-то десятое число. У меня схватки, а может, мне по-
казалось, но всё равно меня отвезли в Первомайск в акушерское от-
деление, и хотя сказали, что не время, сразу не отпустили, но Ашот
постоянно приезжал ко мне. Мы часто поднимали тему, сколько
он будет работать с лопаткой в руках? Ведь его зять – бригадир, не
имел даже образования, а руководил двумя бригадами, зарабатывал
большие деньги, физически не работая. Здесь в Первомайске Ашот
знакомится с директором сахарного завода с п.Орелька Лозовского
района, который предлагает ему покрыть сахарный завод асфальтом,
а асфальт сам будет выписывать с большого асфальтного завода. Я
не родила – видно, рано было, – возвращаюсь домой к детям, а че-
рез неделю меня опять в родильный дом в Первомайск повезли. Там
родила девочку. Имени у меня не было, и поэтому без метрики мы
её забрали домой, а через несколько дней я уже летела на самолёте
в Тбилиси, потому что Ашот стал бригадиром. Новая должность его
отвлекала. Он справлялся со своими обязанностями и в конце сезона
приехал с большими деньгами. На тот момент мы могли купить 01
Жигули серого цвета.
     Когда я вышла с третьим ребёнком из больницы, Ашот не смог
поймать легковую машину и привёз машину из совхоза, полную на-
груженным углём, и мне сказали: вас ожидают большие перемены –
третий ребёнок принесёт счастье в дом. Так оно и вышло. Как только
приехал Ашот, у нас сразу начались перемены. Хотя я была в декрет-
ном отпуске, приехал ко мне главный врач Кохреидзе Отар Георгие-
вич и попросил, чтобы я хотя бы раз в неделю приходила на работу,
а всё остальное время делала работу на дому. Ко мне на этот день
приходила бабушка Катя. Я же выбрала пятницу, чтобы она осталась
и на субботу, чтобы мне продолжить учёбу.
     Опять я попала в колею – работа, учёба, дети, и уже трое. Как
хорошо, когда тебя окружают любящие тебя люди. Второй курс был
труднее, то ли потому, что у меня маленький ребёнок, то ли из-за не-
хватки времени учиться. Уже октябрь 1972 года, и хотя я родила дочь
третью 24 августа, она до сих пор оставалась безымянной. Каждый
день имя было разным, то захотелось её назвать армянским именем
Арменуи, в честь своего свёкра Арменака, который всячески мне по-
могал, потом в честь его матери Шогагат, тоже армянское имя, но
она не захотела, так как говорит, что при жизни не называют оди-
наково. И вот однажды я постирала её пелёнки, распашонки, стою
и развешиваю бельё на большом балконе, куда выходила моя дверь,
его брата и соседей, как поднялась с первого этажа соседка Лариса.
Разговорились, и она спросила: как же сегодня звать твою безымян-
ку? Я рассказала, как в детстве мне не нравилось моё имя, и не хочу
назвать её как-нибудь, чтобы она всю жизнь не любила свое имя.
Она спросила, а какое имя вообще тебе нравилось? Я даже не со-
мневалась – Лили, ведь я дружила с моей подругой по школе, и даже
сейчас у меня есть подруга Лили. А она мне сказала: возьми так и
назови. У меня был небольшой передник, чтобы не намочиться, я его
быстро снимаю и побежала в загс зарегистрировать свою девчушку.
Назвала её Лили. А вечером сообщила Ашоту, что нашу дочь звать
Лили. Он, конечно, тоже обрадовался, ведь красивое имя. Она была
очень спокойная, лишь бы была накормлена и пелёнка сухая. Мари-
ну и Роберта с утра Ашот уводил в детский сад, а сам подъезжал на
своей, уже купленной, машине.
   В доме всё как будто бы налаживалось. Спокойствие прибавляли
в нашу атмосферу молитвы бабушки Кати. Как придёт, так и начи-
нает приговаривать. Выскажет все молитвы, пристегнёт к одеяльцу
маленькую булавочку Лиличке и мне на подол юбки приколет. Так
как будто бы всё рукой снимет. На работе мне прибавили зарплату.
Учёба продвигается, а что самое главное – с Ашотом налаживались
опять отношения в любви и согласии. Он очень любит детей, часто
выводил их гулять, давая мне отдохнуть или же помогал справить-
ся с домашними обязанностями. Ведь кавказская семья – это когда
полностью всё возложено на женские руки. Правда, с появлением
машины он стал сам привозить продукты, всё с базара, что необхо-
димо для дома. Раньше я, честно сказать, завидовала, как его брат это
всё делал, может быть, он был постарше, а сейчас и мой повзрослел.
Но он был бригадиром уже на Украине, и такие мимолётные помощи
были не долгосрочными, так как он собрался уезжать, уже на маши-
не, в Лозовской район Харьковской области Украины, где его уже
заждались. Надо было писать договора на следующий год.
   Он набрал полный багажник армянского коньяка и грузинского
вина и в январе после праздников уехал. Он позвонил, что доехал
хорошо, и что уже договор подписан. Он со своим коньяком вошёл
в дружбу со всей почти знатной публикой района. Работа в прошлом
году была хорошая, и поэтому он удачно подписывает договор на
объект – завод по заготовке зерна в Лозовой, с директором которого,
Лапшиным, познакомился на одной из встреч. После подписания до-
говора он взял небольшой аванс с двух заводов и приехал обратно
собрать бригаду. Ведь ему нужны были рабочие уже для двух пред-
приятий. Он едет в армянскую деревню и подбирает себе бригаду.
Мне уже он не мешает в моих поставленных планах на учёбу, потому
что сам понял, что в жизни надо в молодости достигнуть цели, чтобы
дальше хорошо жилось. В марте месяце он берёт с собой собранные
две бригады, покупая им билеты. И полностью надо было их содер-
жать до первой зарплаты. Двенадцать человек, и все разные по ха-
рактеру. Один пьяница попался, который пил, не пробуждаясь – его
пришлось отослать обратно.
     У меня всё по-старому. Я закрываю второй курс без хвостов,
покупаю билет и выезжаю тоже к мужу, к отцу своих детей. Меня
встречает тепло. Квартира уже была снята. Красивый дом в нашем
распоряжении. У хозяйки рядом дом – чистота во дворе, живность,
огорожен высоким сеточным забором. Даже там, где находились
куры, и то был асфальт, чтобы мыть его со шлангом водой. Не было
запаха помёта, и корову она не держала. К нам приносила соседка
одну трёхлитровую банку каждое утро. Я, конечно, не ожидала уви-
деть такой хороший отпуск, ведь он был «добытчик». Он приносил
и привозил продукты только свежие, рыбку свежую большими ка-
стрюлями, что хватало не только пожарить, но и высушить, развеши-
вая подсоленную рыбу на верёвку, прикрывая её марлей. Как будто
бы было всё, но чего-то не хватало. Вечно пропадал по вечерам, всё
занят на работе. И сильно, что он соскучился, не ощущала.
   Рядом у соседки свадьба. Нас, правда, приглашали, но трое детей,
куда ты пойдёшь? И нет своей родной души, на кого можно было
здесь оставить детей. Вдруг я вижу – наша калитка открылась, и во-
шёл один из рабочих, армянин, и с ним, так он её представил, Гали-
на, но не моя. Они вошли, и что попало ей первое в голову, спросила:
«Можно лука у вас попросить?» Я обернулась, у меня в кладовке
было, но когда нагнулась, то почувствовала, как она на меня смо-
трит ехидно. Я не взяла лук в руки, подошла к ним и просто сказала:
«Что, пришла на меня посмотреть?.. Так смотри же...» В это время
подъехал Ашот, он за руку вывел со двора их двоих, ударив по лицу
своего работника, сказал: «Что, подлянку решил сыграть?!» Как я
поняла потом, это была любовница Ашота. Так как я не выходила за
пределы двора, она так решила со мной познакомиться. Мне было
обидно. Xозяйка меня успокаивала, говорила: «Поделом тебе, нечего
своего мужика так надолго оставлять». Через неделю я послала те-
леграмму своему главному врачу Кохреидзе, прося продлить отпуск
без содержания до конца августа. Мне было обидно за себя, а больше
тревожно за своих маленьких детей...



"Быть брошенной, мечтала ли она?" Мечтала!?
Когда желанье у друзей лишь просто прогуляться,
А он год дружил и стал с другою расслабляться.
Не дала то, чего хотел, не пила с ним и не курила...
И только говорила, не сделаю того, чтобы жалела...
И прежде, чем сделать, задумаюсь, спрошу себя,
А как на это посмотрит мамочка любимая моя,
Смогу ли я всё рассказать или мне есть скрыть что!?
Быть брошенной, мечтала ли она?

Быть брошенной, мечтала ли она? Пришлось...
Когда сначала с ним, себя считаешь - лишний гость...
И ты лишь начинаешь понимать его, любить его,
А он звонит и говорит тебе - прощай, забудь...
Быть брошенной, мечтала ли она?

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 9. «Дом — это то, куда готов ты возвращаться вновь…»


Точно "в лёд запрессованный пламень,"
Трещина, сближения холода с горячим...
Тает быстро, каплями роняя слёзы об камень...
Трудно перечить замечающим, но не зрячим
 http://www.stihi.ru/2011/12/03/255



      Не потому, что боялась его потерять – я боялась уже детей оста-
вить без отца. И я сделаю всё, чтобы не было в моей семье безотцов-
щины, как я видела во многих семьях на Украине и в разных филь-
мах и передачах, которые часто показывали. Я должна бороться, хотя
я по внешности, как говорили у нас на Кавказе, когда я шла одна,
– «кровь с молоком». Дети нисколько меня не испортили, а наоборот
– я округлилась, стала больше привлекательной, и трудно было пове-
рить, что у меня трое детей. Его отношение ко мне очень менялось.
Он был бригадиром и с большими деньгами. Ему стоит только пома-
нить, а впрочем, наверно, манили его. Он всегда покупал спиртное,
не говоря уже о том, что ящик с водкой стоял у него в багажнике в это
время, когда был запрет на выпивку. К его багажнику, как пчёлы на
мёд, летели не только девки, а все лица, которые любили выпить, а
кто же не любил? Там всё делала водка, решала все дела. Завгару по-
ставить, чтобы машины выдал, водителю поставить, чтобы немного
больше отработал, секретарше поставить, чтобы к директору пропу-
стила, не говоря уже о тех больших рублях, которыми ему приходи-
лось со всеми делиться. И это было каждый день. Но после того как
Галина навестила нас, как непрошенная гостья, он изменился. Был
часто дома, особенно по вечерам. Я замечала его любовь ко мне и
детям и поэтому принимала его любовь как должное в семье, ведь
я мать, жена, воспитанная кавказскими обычаями, как бы выполня-
ла требования и законы семьи, но в сердце очень переживала, ведь
скоро расставаться, и он должен был оставаться там, на Украине, в
Орельке до конца ноября.
     Улетаю, но душу свою оставляю там, сердце разрывается на две
части – мне надо работать, продолжать учёбу, так я думала в самолё-
те. Обычно меня никто не встречал – я привыкла к самостоятельно-
сти в Тбилиси, ведь один мой брат Сашка сидел, а Володя до сих пор
болел, был неадекватен, и что он мог выкинуть в эту минуту, никто
не знал. Правда, бабушка Катя знала, что я приезжаю, но она никогда
не встречала, а приходила к вечеру или на следующий день. Мама
работала и разрывалась между больным отцом и Вовкой, и ежене-
дельными поездками к Сашке. Я всё понимала и никогда не упрекала
её, что она не уделяет мне внимания. Мне было достаточно того, что
она уделяла внимание им, на них у меня самой не было достаточно
времени. Я спускаюсь с трапа со своими детьми. И не верю своим
глазам – я сразу же заметила бабушку Катю, потому что у неё до сих
пор осталась русская привычка подвязаться платком. Я очень обра-
довалась, и она тоже, потому что соскучилась по внучатам. Поехали
на такси домой, много новостей.
    На следующий день я побежала на работу, а потом в магазин ку-
пить пианино, ведь мой сын должен пойти первого сентября в нуле-
вой класс, и я обязательно хотела, что бы он учился музыке, ведь это
была мечта всей моей жизни. На следующий день привезли пиани-
но. Стало ещё теснее, уже спичку нельзя просунуть между мебелью,
но я покупаю ещё швейную машинку, как письменный стол, чтобы
у него был свой уголок учиться. Роберт был очень послушным маль-
чиком. На него свободно можно было оставить детей, если я уходила
за хлебом или на базар. Но когда на работу или же в институт, то
обязательно оставляла на бабушку Катю или маму Ашота. Она не
отказывала, но недавно они получили квартиру в Глдани, так назы-
вался район далеко за городом. Там же получила жильё моя бабушка
Катя, когда барак сгорел, и мне часто приходилось ехать в одном на-
правлении. Но большую часть времени бабушка Катя была у меня.
Первого сентября повела я Робика в школу. Ему было пять с по-
ловиной лет. В эту же школу Лиза отдала своего Валерика, и они
были в одном классе. Это помогло мне. Я отводила в школу до ра-
боты, а она забирала, оставляла на мою бабушку Катю свою третью
девочку, которую она родила спустя несколько месяцев после меня.
Назвали её Аннушкой. Она была очень спокойна и поэтому никогда
не получала отказа. Робик сразу пошёл и в музыкальный класс. Я
была счастлива – он хватал всё на ходу. Можно сказать, учёба ему
удавалась, и я уделяла большое внимание.
    Третий курс. Мне надо будет поехать на установочную сессию в
Ереван или Ростов, потому что надо пройти лабораторную сессию.
И я выбираю Ереван – он ближе, только ночь езды. Мы, несколько
человек, собрались группой. Там была Эмма и Лили. Я их догнала на
третьем курсе, видно, у них были пробелы, и вместе решили брать
билеты и ехать только в Ереван в УКП РИИЖТа, и завершить лабора-
торную работу. А затем в январе поехать сдавать там экзамены, ведь
наш УКП РИИЖТа закрыли в Тбилиси. Но я даже не думала бро-
сать институт, хотя многие после третьего курса сдались и говори-
ли: «Ну так что же, будем с незаконченным высшим образованием».
Но только не я... Поехала в Ереван впервые. Язык знаю, общаться
могу. Сессия и лабораторная проходила в Ереванском университете.
Заходила в туалетную – дым столбом, курили девочки-студентки в
коротеньких юбочках. Я была удивлена, ведь такого пока я не за-
мечала у нас в Тбилиси, может, и было, просто я не ходила по таким
местам... Скоро уезжать. Сдали всё. Последний штрих – надо было
зайти в магазин, там продавался сыр «Рокфор» (Roquefort), который
изготавливается из овечьего молока, и Ленинаканская, очень вкусная
сухая колбаса. Набрали несколько палок. Навьюченные выходим из
магазина, на нас напали то ли хулиганы, то ли воры, выхватили мою
песцовую шапку и сумку. И убежали. Конечно, мы заявили в мили-
цию. В сумке особенно крупных денег не было, но был паспорт, сту-
денческий билет и зачётка, которые мне выслали из нашего институ-
та. Видно, нашёл кто-то и передал туда. Так что первое впечатление
о Ереване у меня сложились нехорошее.
      Приезжаю домой, как хорошо – дети ухоженные! Я очень люби-
ла, когда у меня оставалась бабушка Катя! Я попросила её остаться у
нас, пока не приедет Ашот. Она была безотказная, никогда не помню,
чтобы она сказала «нет». И сварит, и соленья разновидные, варенье
– она прекрасная хозяйка, и я тоже схватывала на лету всё. Донская
казачка, прекрасно работая с тестом и мукой, делала пироги, варени-
ки, пельмени, лапшу, передавая всё мне. Собирала травы для чая,
лечения, учила молитвы. Я не понимала, как она все их помнит
наизусть. Она же меня просила: «Запиши ты, детка, чтобы не за-
была, и будешь всё передавать своим деткам, особенно последней,
Лили, ведь она голубоглазая у тебя». «Меня не будет, но жалко де-
тей...» – так она постоянно говорила, что она хотела этим сказать, я
до сих пор не понимала.
      Время бежало. Ашот приехал как раз к моему дню рождения в
ноябре. Рассказал, что трудная была дорога – Кавказский перевал
был закрыт, и ему пришлось два дня простоять в дороге за перева-
лом. Когда он приезжал, как будто бы солнце привозил с собой. Всё
было по-другому. Он стал отвозить и привозить детей в школу, в дет-
ский сад Марину, а Лили была всегда его попутчица. Он везде, куда
бы ни ехал, брал её с собой. То ли потому, что она ещё не ходила в
садик, то ли потому что была очень забавной. Я по-прежнему ходила
на работу. Моя работа была около Дворца Спорта. И я увидела объ-
явление – набор на фигурное катание детей. Я повела Роберта. Он
был слабенький, плохо кушал по сравнению с девочками, и мне за-
хотелось, чтобы он окреп. Но его трудолюбие стало сразу же заметно
на льду, на уроках лёгкой атлетики и балета. Его очень полюбила
педагог балета Алла Двали. Мы часто с ней разговаривали, и в один
из дней я узнаю, что её муж – врач-хирург в детской 5 больнице. Я
рассказала, что у моего мальчика одно яичко, а второе иногда спуска-
ется. Она сказала своему мужу. Он захотел посмотреть его. И во вре-
мя визита назначен был хориогонин, который не очень помог, но его
член вырос сильно. На втором визите он мне сказал, что мальчику
надо сделать операцию, и сейчас хорошее время – до семи лет. Нам
было назначена операция в мае после завершения учёбы в школе и
в спорте.
     Когда дома был Ашот, мне было так удобно – он занимался деть-
ми. Оказалось не так легко возить Роберта пять дней в неделю на
спорт. После школы надо быстро забрать и отвезти в Сабуртало в
детскую спортивную школу на льду. Но заметив его способность и
то, что он стал лучше чувствовать себя, я, конечно, его возила. Жен-
щины оставались там, то читали, то вязали, а иногда занятия дохо-
дили до четырёх часов, пока лёд, а там балет и ещё что-нибудь. Мне
приходилось бежать на работу, потом за ним, и так каждый день.
Приятное с полезным. У него был хороший педагог в школе, и он
поглощал знания, мне кажется, он следил за её губами. Как-то я при-
ехала за ним, стоим, разговариваем, и тут она сказала, что забыла на
столе в буфете на первом этаже сумочку – через пять минут он её
принёс, а мне казалось, он просто стоял рядом, как послушный ребё-
нок. Она его постоянно хвалила, потому что Роберт учился на отлич-
но, и это похвала, видно, ему нравилась. А может, его трудолюбие...
     Скоро Новый год, а мне надо поехать в Ереван сдать экзамены.
Нас на машине решил отвезти Ашот. Может, ему не очень понра-
вился случай, который произошёл с нами во время осенней сессии.
Я, как всегда, боюсь за физику. Почему она мне не удаётся? Правда,
контрольные работы я сделала, мне помог один из наших однокурс-
ников, Осман. Он был казанским татарином, я с ним была одним
вариантом, но он помогал всем, кто даже не был. Я помню, как с
радостью он мне объяснил начертательную геометрию. Какое при-
ятное воспоминание... Дорога была в Ереван трудная. В горах снег,
но наша машина была тяжела студентами, и мы доехали хорошо.
Остановились в гостинице, пока я ехала в машине, вспомнила мою
первую поездку в Ереван на автобусе. Ашот ещё молодой, и я ещё
ребёнок, но уже жена, недавно как поженились.
    Он работал на Орджоникидзевском заводе, и завод делал экскур-
сию в Ереван. Ашот решил поехать один без меня, но я так хотела
посмотреть Ереван! Он ушёл, а я расплакалась. Услышав, что я пла-
чу, свёкр позвал меня в другую маленькую комнату и спросил, по-
чему я плачу. Ответила, что хотела тоже поехать в Ереван. «Но тебя
будет трусить по дороге, ты же беременна». Я сказала, что ничего.
Он сунул мне двадцать пять рублей в руки и сказал: «Ну, иди, если
догонишь – скажи, что я велел». Так я и сделала, поднялась вверх
по всем крутым лестницам, как будто бы на вертолёте. На заводе
стоял у входа автобус. Там сидел уже на задней скамейке Ашот. Я
подошла. Он, конечно, удивился, но ничего не сказал. Я же ему про-
совываю двадцать пять рублей, говоря, что отец передал. Не знаю,
это большие были деньги или нет, тогда 20 копеек стоил хлеб, но для
туристической поездки было, конечно, мало. Нам не хватило денег
остаться в гостинице, мы жили где-то на съёмной квартире, и за за-
навеской спали его товарищи по работе. Я часто вспоминаю этот слу-
чай, ведь у меня на то время было одно желание – быть вместе. Тогда
дорога была хорошая. Была осень. Мы привезли хороший виноград,
длиннeнький, так и назывался – «Дамские пальчики». Мне Ереван
понравился – его красного цвета дома были не похожи на тбилисские,
все из туфа. Зимнюю сессию я сдала. Возвратились радостно домой.
Но мне опять стало тревожно – нам скоро предстоит разлука, ведь
ему надо возвращаться на Украину подписывать договора.

~*~
"Зачем прощаться слишком рано,"
Ушёл, и нет просвета впереди.
Одни подъёмы только в горы...
С большим рюкзаком на спине...

И трудностей в нём камнями...
Как мне решить, как узнать?
Кто был из нас прав в те минуты...
Оставил в одиночестве страдать...

И ничего уж не понять, ворошить,
Обратной дорого мне не совершить...
Так и тебе давно забытый путь...

И если даже и возвратить, не верь...
Что будет навсегда... не решишь...
Ведь всё смыто снегом талым теперь...

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 10. «Бермудский треугольник – жизнь, смерть, любовь»

 



Как жаль, когда не понимаешь
Как жаль, когда потеря в любви
Когда-то было так горячим -
Как привкус полыни...осталось

Кофе мне в постель...подавалось
Ковром мне дорожку...расстилал
Койка была широка на двоих нам
Конца не было в любви, всё прощал...



    Во время поездки в Ереван Ашот стал замечать, как на меня обра-
щают внимание однокурсники, прохожие. Я из бутона превратилась
в красивую розу, которой можно любоваться. А он эту розу надолго
оставлял одну стоять в стакане с помутневшей водой – цветок мог
бы погибнуть... Он очень менялся – вспыхнули вновь с новой силой
страсть и любовь. Тем более – мы остановились в гостинице, нам ни-
кто не мешал. Может, ночная страсть у нас в Тбилиси была сдержана
– рядом спали дети, а за дверью его брат с семьёй, а здесь мы одни,
и нам никто не мешал. Он, как и вначале, объяснялся мне в любви,
и ночь кипела у нас под одеялом. Несмотря на то, что мы прожили
несколько лет вместе, мы любили друг друга, но мои однокурсники
всегда мне говорили: как ты могла влюбиться в него? Им не понять,
что когда любишь – не смотришь ни на что...
       Он уезжает писать договора на этот год. А у меня свои дела и
заботы. Мне хотелось сделать всё своими руками. Работать, ухажи-
вать за детьми – домашние дела, а главное – учёба... Я должна была
закончить третий курс без хвостов, потому что получила бумагу из
Ростовского института, что там кафедра экономики закрывается на
заочном отделении, и у меня стал выбор – перевестись после за-
крытия третьего курса в Московский или же Харьковский институт
железнодорожного транспорта. Я посылаю письмо, что желаю пере-
вестись в Харьковский институт, думая при этом, что буду близко от
Ашота. Тем более – такая любовь была в этот раз в Ереване, что мне
ещё и ещё раз захотелось увидеться с ним. Ашот в субботу позвонил
и сказал, что выезжает, но не один, а с ним директор Заготзерна Ло-
зовского района, Лапшин, вместе со своей женой.
     В воскресенье я уже жду. Наготовила грузинской закуски – са-
циви, пхали, чахохбили. Встреча была тёплой. Детей я потом увезла
к бабушке Кате, а сами мы спали у Ваника в квартире на диване,
а им полностью отдали нашу маленькую, но уже вполне уютную
комнатку. Показали им город. Ашот даже нас водил по всем гру-
зинским ресторанам. Правда, в то время не принято было водить
женщин в ресторан. Повели в грузинскую баню – это достопримеча-
тельность, гордость нашего города. Она находилась на набережной,
и источник воды сам был горячим, природным. Каждый любящий
себя житель Грузии, несмотря на то, что была в доме ванна, ходил
туда раз в неделю получить удовольствие от серной горячей воды, и
тело становилось гладким, бархатным, а волосы как шёлк. Там Ашот
за небольшую плату показал восточно-азиатский мыльный массаж:
тёрщик надувал мыльные пузыри, пена мыльная наполняла мешок,
а потом он освобождал его на желающего, ходил по телу, делая мас-
саж своими ногами... Это зрелище для нас обычное, но для гостей с
Украины или России казалось очень романтичным. Когда в вести-
бюле мы встретились, Ашот подошёл ко мне и отвёл в сторону за
руку, сказав по-армянски: «Смотри на его удочку не попадись – он
очень большой бабник». Такое он сказал впервые. Я никогда не за-
мечала, что он меня ревнует. Мне иногда даже было завидно, когда
кто-нибудь из наших девчат говорили мне, что муж очень ревнив.
Я это не понимала, и вот тебе на – за сколько лет он не показал, что
ревнует, а прямо сказал, чтобы не попалась на удочку...
        Оттуда мы поехали прямо в Глдани, там жил отец Ашота. Он
хотел познакомить Лапшиных со своими родителями. По дороге
остановились, купили армянский коньяк и закуски. Они жили на де-
вятом этаже, но, к счастью, лифт работал. Я им купила ещё давно,
как только переехали, красную батумскую кухню, и они тоже слег-
ка обставили свою квартиру. Мама Ашота накрыла на стол. У неё
было одно коронное блюдо – голубцы из овощей, и я очень любила
его. Может, это первое блюдо, которое я впервые увидела в их доме,
когда Ашот знакомил меня, может, потому, что было овощное. Тост
за тостом. Отец Ашота поднял бокал, произнеся: «Вы Ашота не оби-
жайте!» И тихо свалился на диван. Я увидела, что его перекосило.
«Это инсульт», – произнесла я, и быстро вызвали скорую помощь.
Наши гости остались ещё на пару дней. Им было как-то неловко,
что в их присутствии отцу стало плохо, но два дня всё равно были
насыщенными – показали почти все достопримечательности города.
Проводили в аэропорт. Мне показалось – несолоно хлебавши, ведь
отпуск у них сорвался. Мы хотели и показать им окрестности на-
шей красивой Грузии, Мцхета, Цхнета, Бакуриани, и даже остать-
ся там на несколько дней... Но самолёт уже взлетел, и мы поехали
на Шаумяна. Там была Арамянцева больница (старейшая больница,
построенная в Тбилиси ещё до революции нефтепромышленником
Арамянцем), где лежал отец Ашота.
     Первые дни он не разговаривал. Его язык опух, и что он лепетал,
трудно было определить. Вялость левой руки говорила о том, что это
длительная болезнь и надо всем набраться терпения. А через неделю
Ашот снова уезжает, так как не завершил свои дела в подписании
договоров. Он заранее привёз домой и детей, ведь скоро заканчи-
вались каникулы у Роберта, и надо было водить ребёнка в школы,
обычную, спортивную и музыкальную. Ашот всегда мне звонил, что
доехал, сообщал, но не было новостей от него неделю. В воскресе-
нье он пригласил на телефонный разговор и сказал, что на сахарном
заводе договор не подписывают – у них не запланировано по смете,
но в Заготзерне подписали, так что он задержится... Мне показалось
странным, почему бы ему не приехать, ведь сейчас зима и нечего там
делать, а когда он сказал, что взял аванс и будет искать, где бы ему
заказать барабан и шнек на кустарный асфальтный завод, я очень
запереживала. Потому что это новое дело для него, и его могли бы
подвести, тем более, когда деньги государственные на руках. И он,
как я поняла, заказал всё на сахарном заводе того же района. Он от-
вечает – знает, что делает.
      Домашние дела, работа и дети, учёба, полностью занимают всё
моё время, а ещё добавилось – надо хоть раз свёкра навестить в боль-
нице. Мой отец тоже был в плохом состоянии, а ещё после экзаменов
нас позвали на сессию в Ереван всего на неделю. Я выезжаю, а у са-
мой сердце бьётся тревожно от мысли, что услышу плохое известие.
     Почему на расстоянии мне трудно дышать? Мои однокурсники все
грустные, но мне ничего не говорят. Когда я приехала в Тбилиси, то
узнала, что мой отец скончался. Видно, знали в Ереване все, кроме
меня. Ведь в деканат послали телеграмму, Ашоту тоже. Он уже был
в Тбилиси. Все расходы он возложил на себя. И откуда у моей матери
деньги? Такая мизерная зарплата, хотя и была уже старшим контро-
лёром в метро. Я приехала к ним домой. Вхожу в большую комна-
ту – отец лежал в гробу. Вокруг его мои однокурсники, соседи. Это
очень трудно описать, тем более стоять около родного тебе человека,
которого ты любила. Только там, смотря на него, подумала, а сколько
я сделала для него? Ничего особенного. Так дети относятся к своим
родителям. У всех свои дела... Сквозь слёзы я слышала всё, что го-
ворят, но не понимала, почему хоронят завтра. Оказывается, ждали
меня, чтобы успела попрощаться с ним. Обычно я боялась мертве-
цов, даже смотреть, но тут я встаю и прислоняюсь к его холодному
лицу, как будто он позвал меня.
      На следующий день были похороны. На улице за ночь выпал
небольшой снежок, но солнце светило прямо ему в лицо. Мне по-
казалось, что он качает головой, наверно, несли неаккуратно, но он
был таким красивым, краснощёким, что невольно мне пришла на ум
старая поговорка бабушки Кати – когда мёртвый уходит красивым,
он обязательно с собой кого-нибудь уведёт... И кто же будет вторым?
Меня стала тревожить эта мысль. Похоронили, помянули и разо-
шлись. Ашот несколько дней ещё оставался дома, а затем уехал. Я
вспоминала, когда же я виделась с отцом? Конечно, перед отъездом в
Ереван. Он лежал, а я принесла торт, зашла буквально на несколько
минут. Но всё равно посидели с ним за столом. Дома никого не было.
Он, опираясь, дошёл до стола, стукая палочкой по паркету. И этот
стук надолго оставался звучать у меня в ушах. Бабушка Катя была
у меня. Она очень плакала по потере своего брата, единственного
оставшегося из такой большой семьи, какая была у них... Справили
семь дней и сорок дней. Ашот не приезжал, он занимался там дела-
ми, но почему-то стал редко звонить.
   В один из дней мне позвонил брат Ашота, Вано, сказал, что Ашот
задержан по подозрению в даче взятки должностному лицу и нахо-
дится в милиции на Лозовой станции – выезжай. Я всё бросаю и
сразу же на помощь прилетела в Харьков. Села на электричку и до-
ехала до Лозовой станции. Выхожу и прямо с сумкой – к начальнику
милиции Лозовской станции. Представилась. Он посмотрел на меня
– ребёнок... И попросил подробно рассказать о себе. Почему о себе,
ведь я просить пришла о муже? Когда я рассказала, что заочница и
скоро переведусь в Харьковский институт инженеров транспорта, и
что у нас трое детей, он долго слушал, потом позвонил к прокурору.
Затем сам же меня и отвёл к нему. Тот тоже выслушал. И через не-
сколько минут около меня стоял Ашот. Они сказали ему: «Благодари,
что у тебя такая жена. Ты век должен с неё пылинки сдувать». Его
отпустили. Мы быстро сели на электричку, потом на самолёт и вылетели в Тбилиси.


Глава 2. «Мои достижения»

Часть 11. «Ничто не может занять места упорства»


     Человек сам себе враг. Оказалось, что Ашот заказал на сахарном
заводе шнек и барабан для дальнейшей своей работы, а сколько раз
говорят – не плюй в колодец, из которого ты пьёшь воду. Он и так хо-
рошо зарабатывал, и жизнь наша полностью поменялась. Мы жили
в полном достатке, и я свободно могла себе позволить красиво оде-
ваться, выезжать на сессии в Ереван, а это всё были расходы. Трое
детей, тем более, – за всё надо было платить. У него осталась одна
работа на «Заготзерне» в Лозовой, но я думаю, и этой было достаточ-
но. Он некоторое время побыл в Тбилиси, но рвался обратно, обещая
ни во что не ввязываться. Когда он уехал, то в этот же день позвонил
и сказал, что главного инженера сахарного завода посадили. Эта пло-
хая новость меня уже потревожила. Но, как я поняла, его посадили за
другие дела, не касающиеся асфальта. Я немного успокоилась.
      Ашот, конечно, поменялся. Ему не сиделось дома. В то время,
когда Ашот находился дома, он постоянно уходил по вечерам под
видом – проведать родственников, но возвращался пьяным. Может,
такая его жизнь была на Украине, где за каждую царапину надо было
выпить, или же он пристрастился к водке. Он не пил прекрасного
грузинского вина, говорил, что его пучит от него, но водку хлестал
уже как сапожник, даже его брат Вано мне один раз сказал, что, на-
верно, пить его научил мой отец, хотя Ашот с ним ни один раз не
выпил. А может быть, он стал тянуться на Украину из-за красивых
женщин. Я сама видела, насколько они красивы и привлекательны, а
главное – безотказные, особенно некоторые – за бутылку как нечего
делать переспят с тобой. Ведь у многих женщин, особенно на селе,
мужчины – пьяницы, каждый день то и дело стоят в единственной
лавке в очереди за бутылкой. Может, и моя вина в том, что я его отпу-
скала. Я была очень занята собой, детьми, работой, учёбой. Он при-
езжал, но время не останавливалось. У меня были свои дела: ведь я
воспитывала детей. У него был кратковременный отпуск. Он хотел
полностью, чтобы я была рядом, но я не могла. Ведь не остановишь
паровоз надолго – у него свой маршрут. И мы с ним так постепенно
отдалялись.
     В апреле он вызвал бригаду, а ко мне даже не заехал. У меня была
паника – не успеваю с курсовым проектом «Подвижной состав».
Наши однокурсники давно послали работы в РИИЖТ и получили
зачёт, а у меня даже не было куда заглянуть. Им было намного легче
– они работали в Управлении дороги и заказали свой проект за семь-
десят рублей там же. Но я привыкла к самостоятельности, долго
возилась с ним, так и не смогла его сделать. Тем более, что там в
замечании надо было все расчёты сделать с помощью логарифми-
ческой линейки, а я даже не могла с ней работать. Лили мне сказала,
что у Эммы уже есть зачёт – попроси, она тебе даст. Я долго просила
у неё, она же всё время говорила, что забывает. Ранним утром я по-
шла к ней домой. Она удивилась. Ведь они через день уже уезжали в
Ростов на последнюю сессию. Она не хотела давать, но я выпросила
на день: «В ночь я тебе принесу обратно». У нас были совершен-
но разные варианты. Ничего, я справлюсь. Ей стыдно было отказать
мне, и она дала. В этот день я, прочтя два листа, поняла, что трудно
справиться с ним. И решила просто переписать в виде болванки, а
затем сделать и послать в Ростов. К шести часам вечера я принесла
ей в Управление Закавказской дороги курсовую. Она удивлённо по-
смотрела:
– Сделала?
– Нет. Я только переписала и перечертила твой.
    Третьекурсники уехали на сессию, я же с опозданием через не-
сколько дней. Ростов ведь – это родина моя, здесь в Белокалитвин-
ском районе я родилась и никогда больше не приезжала туда. Правда,
уже один раз бабушка Катя брала моего сыночка туда, и сколько хо-
роших рассказов о моей деревне он принёс мне, что тоже хотелось
увидеть место своих родичей, где родились я и папа... Выхожу с
аэропорта – много таксистов. Прямо сумку вырывают – готовы до-
везти. Я выбрала самого пожилого с усами. И он за хорошую плату
подвёз прямо к РИИЖТу. Там же рядом общежитие, как студенче-
ский городок, и внизу я встретилась с Османом прямо в холле. Он
мне помог найти наших тбилисских студентов. И в дальнейшем по-
мог мне усвоить логарифмическую линейку. Я всё сдала быстро. Но
с проектом была задержка. Наших девочек-однокурсниц уже пере-
вели в Харьков, а меня нет, так как надо было закрыть полностью
всё с третьего курса. Наш преподаватель уехал на неделю в отпуск,
а я сидела там и выжидала, ведь я уже тоже готовилась к переводу
в Харьков, в Харьковский институт железнодорожного транспорта.
Вечером сижу над проектом, как вдруг меня вызывают, говорят:
там ваш муж ждёт. Я не поверила. Я знала, что он находился в Харь-
кове, а здесь Ростов. Спускаюсь, прямо бегу по лестнице, смотрю
– правда, он. Мы сели в холле на диван. Он мне объяснил, что там
закрыли его работу в Харькове и он едет в Зачепиловку, но почему
в машине был Вано и крёстный Bано, я не поняла, но тот объяснил,
что свои покрышки он снял и дал крёстному Вано, и будут они ра-
ботать вместе. Я уже заметила, что будет не так, как он говорит, ведь
с родственниками хорошо сидеть только за столом, но вести бизнес
или работать трудно. Вышла, поздоровалась с ними и ничего я уже
не смогла предпринять.
   Через несколько дней я сдала зачёт и экзамен на следующий день,
и получила приказ о переводе меня в Харьков, где у наших однокурс-
ников была уже установочная сессия. Я решила не возвращаться до-
мой. На руках имею приказ о переводе. Поехала на поезде в Харьков.
Был вечер, меня не хотели устраивать в общежитие, и я направилась
в деканат. Там тоже ещё приказ о моём переводе не поступил. Когда
я показала свой, то заместитель декана пожалел меня, позвонил в
общежитие, вызвали хозяйку, которая нехотя устроила меня времен-
но на одну ночь без приказа. Там вечером я нашла Лили, Эмму и её
сестру, которая так и не закончила институт. Нас, студентов из Тби-
лиси, было около тысячи, но дошедших до четвёртого курса можно
было посчитать на пальцах, многие там же перевелись в Тбилисский
политехнический институт. Многие бросили из-за трудных курсо-
вых проектов, несколько человек остались в Ростове, а нас, уже чет-
верых, перевели в Харьков. Утром хозяйка и комендант общежития
сказали, мол, приказ на тебя пришёл, и поселяют только на несколь-
ко дней, потому что, как я поняла, женское общежитие в Харькове
на Артёма 30 было для студентов стационара, а когда они уезжали
домой на каникулы, на сессию приезжали заочники. Время истекало.
Лекции по несколько часов в ХИИТе, который находился в на пло-
щади Фейербаха 7. Институт состоял из старого и нового корпуса, а
лекции менялись. Нам надо было сосредоточиться и успеть. Но если
честно – это самое хорошее воспоминание, ведь мы успевали даже в
пельменную и на Пушкинскую улицу в кинотеатр, который недалеко
был от общежития.
      Мы возвращаемся домой – в Тбилиси! Я студентка четвёртого
курса. Уже гордо поднята голова. Мы, тбилисские, всегда смотре-
ли в кофейную чашку перед тем, как вылететь. Я смотрю – дорога
хорошая. Подъезжаем в аэропорт – всё нормально, и через полтора
часа мы были уже в Тбилиси. Всех встречали, но не меня. Ашота
нет, и я так закаляла и проверяла свою самостоятельность. Но До-
дик, муж Лили, сказал: «Садись с нами, Нина, и мы тебя подбросим,
всё равно в одном едем направлении». Я не отказалась, и через не-
сколько минут мы были уже на Воронцове. Когда я проезжала по
проспекту Шаумяна, невольно посмотрела на наши окна, дом, где я
выросла. Два больших окна, выходившие на центральную улицу, в
кухне половина была забита фанерой. После пожара мама никогда
больше не повесила занавес, но фанера меня тоже настораживала, и
я решила: в воскресенье обязательно пойду проведать родных, ведь
у меня там жила только мама, а братья были обижены своей судьбой.
За что только, я не понимала. Неужели что-то недоглядели родители?
Такси остановилось, во дворе играл мой сынок с Валерой. Они,
хотя и были двоюродными братьями, но никогда за всю жизнь я не
замечала разногласий между ними, как с одной, так и с другой сто-
роны. Они были ровесники – им было интересно вместе. Дома ба-
бушка Катя, Мариночка и Лиличка, очень все обрадовались моему
возвращению. Я накрыла стол, позвала Лизу со своими детками, и
мы стали обедать. За столом я узнаю, зачем и куда Ашот поехал в
Зачепиловку. Работа была только на одну бригаду, и Ашот остался
там уже закончить этот сезон рабочим, а бригадиром стал его брат
Вано. Работы было две, и ему так не повезло, но обещанное слово он
не мог исправить, и мы вместе с Лизой решили поехать к ним. На-
утро всё по-старому – работа, надо было делать полугодовой баланс.
Целыми сумками приносила документацию домой и по ночам, когда
дети спали, под маленький светильник работала. Хотелось быстро
справиться и поехать отдохнуть, ведь и дети тоже хорошо отдыхали
на Украине – свежие продукты, парное молоко, яблочки прямо с де-
рева, огурцы и помидоры с грядки...
      Уже мы взяли билеты на самолёт. Как только сдала баланс, на-
чала паковать свои вещи. На работе у меня был хороший начальник,
главный врач второй поликлиники на Пекина, Кохреидзе Отар Геор-
гиевич. Он понимал, что я всё сделаю, если даже меня нет на работе.
И всегда меня отпускал. Конечно, меня заменял во время моего отпу-
ска главный бухгалтер стоматологической поликлиники. Его я назы-
вала ласкательно батано Гриша. Но когда он уходил, его я замещала,
но это было очень редко. Мне кажется, ему никогда не нужен был от-
пуск – только где-нибудь дополнительно подработать. Мы всё-таки
решили ехать поездом, ведь у нас много багажа, и детей у каждой по
трое. Поезд тронулся и повёз нас. Стучат колёса. Под звук красивой
мелодии по радио наши детки заснули. Мы же долго разговаривали
с Лизой. Хотя мы жили вместе, у нас не было времени разговари-
вать. Я вечно занята, а у неё тоже дети. Она была хорошей хозяйкой,
заглаживала свои простыни, словно сорочки, чтобы без малейших
морщин. Но у меня не было столько времени, и я купила гладильную
машину. Он выдавала поглаженное бельё, но с морщинками, которые
меня совсем не беспокоили. Детки проснулись. Развернули мы свои
свёртки. Принесли чай. Как хорошо вместе быть в купе, где малень-
кие глазки детей так ласково смотрят на тебя...

~*~

За всё тебя благодарю!
За встречу!
За первый поцелуй,
За свет не гаснувших очей...

За то, что родила детей!
За то, что нет тебя милей,
За то, что ты подарена судьбой,
За то, что называемся семьёй!

Завет любви подарен мне,
Задор люблю твой заводной...
Зажёг любовь мою к тебе...
За всё благодарен я судьбе...

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 12. «Чаши познаний, амбиций, семейных радостей и горестей»


Все пройдёт, и печаль, и радость,
только до конца надо оставаться
человеком, не думать лишь о себе,
дать людям понять – для чего жизнь.

Если не поймут – медленно разъяснить,
где закопана сила жизни, раскрыть
тайну жизни, как это делали мудрецы,
они всегда в почёте раньше были...
http://www.proza.ru/2011/03/12/265


    Они, как галчата, все с чёрными глазами, только у Лилички были,
как у хамелеона, то голубые, то болотные, а в целом – светлые краси-
вые глаза. Она очень была красива – волнистые светлые волосы, кру-
глое лицо с двумя ямочками. Хорошо, что нас двое взрослых ехали в
поезде. То я, то Лиза сопровождали детей в туалет. Но больше всего
они ждали от меня сказки. Я всегда с собой брала русские народные
сказки и читала им. Но в этот раз забыла. И пришлось выдумывать
на ходу и рассказывать им. Они часто просили повторить, и когда я
что-нибудь забывала или же пропускала, сами же мне напоминали.
   Я замечала, что у всех детей великолепная память, и за них уже была
спокойна – жизнь у них устроится. Ведь самое главное – окончить
отлично школу и институт, а там дорога жизни тебя сама выведет.
Полтора дня в дороге, потом с Харькова на электричке... Знакомые
поля, луга, города и сёла, знакомый язык, что ещё надо.
Нас всегда встречали, но в этот раз не встретили. Как мы поняли
тогда – они не получили телеграмму. А когда мы постучались ночью,
т.е. под утро в окно общежития, все были в восторге от гула и радо-
сти детей. Утром уже была найдена нам квартира, и в этот раз мы
устроились хорошо. Я заметила, что Ашот не в настроении, и поняла
это, как в армии – никто не хочет опуститься ниже своего чина. Так
и он, когда у него было две работы, он обещал своему брату, но на
вторую работу не подписали договор, и ему его же брат предложил
на лопатке отработать у него же, и год прошёл вхолостую. Ему было
обидно, что его не взяли в третью долю. Он не мог сдержаться и по-
жаловался мне. Он уходил на работу в два часа ночи, чтобы к шести
«заварная каша» была готова для машин, которые сыпали её неболь-
шими кучками на дорогу. Там раскидывали её вручную рабочие, а
Ашоту достался «гребок», которым он растирал всё, как масло на
хлеб. Затем проходил каток. Работа была трудной. И он, как убитый,
приходил домой. Так долго не могло продолжаться, и он, не дождав-
шись конца сезона, с нами вместе поехал домой в Тбилиси.
В каждом городе, также в Тбилиси, было место на Авлабаре око-
ло метро, где собирались рабочие, и можно было найти любого по
любой специальности. Там он частенько бывал и случайно встретил-
ся с армянином, его звали Саркисом. Он сказал, что под Москвой в
Домодедово у него есть работа, и если Ашот хочет, то завтра может
выезжать с ним. Ашот согласился, и они полетели в Москву, впервые
в Россию. Он делал всё, чтобы семье жилось хорошо. Правда, наши
квартирные условия оставляли желать лучшего. Хорошо ещё – роди-
тели Ашота получили двухкомнатную квартиру и переехали в новое
жильё. Они хотя и были пожилыми, но у них рос сын – ровесник
наших детей. Особенной одарённостью он не обладал. И вообще из
родни только Роберт был отличником. Это немного всех раздражало,
но ничего не сделаешь – каждому своё.
     Конец декабря. Наши ещё не приехали. Скончался отец Ашота.
Все уже были оповещены. Он был моей единственной опорой. Он
решал все неразрешённые вопросы, споры между нами. Я его очень
любила, и мне кажется – это было взаимно.
    Он очень помогал мне морально. Пока они жили рядом с нами на
улице, он постоянно говорил: ты должна учиться, ведь ты учишься
не для себя, а для семьи. Он сдерживал своё слово, и когда бабушка
Катя была занята, родители Ашота ни разу не сказали, что не хотят
смотреть за моими детьми. Отец часто ругал Ашота, что тот большее
время уделяет работе, поездкам на Украину, а не семье.
– Ты посмотри на свою жену – она у тебя распустилась, как роза.
Разве можно так надолго оставлять её?
Несмотря на то, что у них была квартира, тело отца в гробу перед
похоронами перевезли в комнату Ваника. И панихида тоже проходи-
ла там – это было последнее желание отца перед смертью. Конечно,
слышен был женский плач, но как рыдали его сыновья, нужно было
только увидеть. Вся улица, весь район знали его, и не нужно было
быть известным, чтобы очередь проститься с ним была нескончае-
мая. Он утопал в цветах и венках. Конечно, хорошее решение – хоро-
нить с той улицы, где прожил всю жизнь. На третий день пригласили
католикоса (попа) из армянской церкви, чтобы тот отпел молебен и
заодно перекрестил всех некрещёных, стоящих у гроба. В это число
попадаю я тоже. Ведь у нас в семье были крещёными Людмила и
мой брат Владимир, а я и младший брат – нет. А по закону армянской
церкви некрещёные не имеют право стоять у гроба. Ашот также был
некрещёный. Он попросил своего бывшего товарища Сергея и его
жену Надикa стать нашими крёстными родителями... Крещение со-
стоялось. Окрестили одиннадцать человек.
   Стою я спокойная – на лбу и на руках у меня крест, намазанный
кисточкой армянским попом. Висит крестик на золотой цепочке.
Думаю: «А кто я такая?! Рождённая еврейской матерью и русским
отцом, да ещё донским казаком, крещённая армянским попом. Кто
же я такая?! Я просто человек, да, я человек...» В дальнейшем стала
делать только добро людям. Правда, я и до этого старалась делать
всё хорошее, так меня учила бабушка Катя. Видя у меня на груди
крест, узнав, что я уже крещёная, она постепенно вводила меня в по-
нятие Белой магии. Разъясняла, что хорошо, а что плохо. Её молитвы
я стала учить наизусть. А почему же нет? В них ничего плохого я не
замечала. Я стала верить в приметы и сны. Мои сны становились
явными, предсказания сбывались, стала расшифровывать приметы...
Похоронили отца Ашота на кладбище рядом с моим далеко за го-
родом – район Дампало. Возвращаясь с кладбища, я твёрдо решила
помогать Эдику, маленькому брату Ашота, который родился вместе с
моим сыном и был ему ровесником. Я и раньше помогала, ходила на
все школьные собрания – он очень стеснялся свою уже немолодую
мать. Он меня любил, ведь я была его молочная мать тоже. Я в жизни
много делала для него, и он очень любил мою жареную картошку,
всегда просил, чтобы я ему пожарила, когда приходил. А через не-
сколько месяцев сказали, что скончалась сестра отца Ашота в Бату-
ми. Я поняла, что мои предсказания сбылись. Покойник никогда не
уходит один. Он забирает с собой ещё двоих. Мы с Ашотом поехали
в Батуми хоронить тётю. Батуми – маленький город, но её хоронил,
наверно, весь город, много было народу. Там я ещё ближе познако-
милась с родственниками Ашота, ведь моё пребывание в Батуми в
молодые годы было, как прошедшее детское воспоминание. Сейчас я
здраво могла всё оценить. Возвратившись из Батуми, Ашот всю зиму
был дома, много помогал в воспитании и уходу за детьми, правда,
стало трудно в материальном положении. Он сам полностью все рас-
ходы на похороны моего отца взял на себя, затем похороны его отца
и его тёти, которая не имела детей. Он стал опять подрабатывать так-
систом на своей машине.
    Я была счастлива. Может, он навсегда вернулся и не будет вы-
езжать на заработки? Летом детей мы впервые послали в Сухуми в
детский санаторий. Правда, я уже посылала Роберта с Валеркой в
Бакуриани, куда мы с Ашотом возили их зимой на зимних канику-
лах. Запомнить эту зимнюю красоту мне удалось. Поднимались по
узкоколейке. Тяжелые от снега ветви елей постоянно на повороте
били по нашим стёклам небольшого поезда, а когда мы подъехали,
поезд остановился на склоне горы, а вокруг были люди, одетые раз-
ноцветно. И я это первое впечатление назвала карамелью на сне-
гу... Но здесь, в Сухуми, совсем другое дело – море, морской бриз.
Хочу вам сказать, что впервые я почувствовала его, хотя и пробыла
в Батуми с Робертом всё лето. Может, потому что я по-другому стала
осязать – рядом дети и любимый муж. Мне было хорошо, когда он
был рядом, но ему – не знаю. Ашот всё время смотрел в небо, как
перелётная птица. Ему не хватало полёта ястреба. Он здесь задыхал-
ся от бессилия, постоянной нехватки денег, ведь у нас были большие
расходы: музыка у ребёнка, плата за обучение, поездки на сессии и
просто уже большая семья.
    Когда отправили в Сухуми детей, думали – немного соберём на
зиму денег, но всё равно задыхались. А потом ещё надвигалась моя
сессия в октябре, мне надо было лететь в Харьков. Зато мы были
счастливой парой – трое детей, заботливый муж, работа у меня, и
он не сидел без работы. Мы по-прежнему стали притираться друг
к другу. Он устроился днём на завод, вечером таксовал с вокзала в
аэропорт и обратно, приходил поздно. Мы как-то стали сводить кон-
цы с концами. Зато он был дома, и мы снова стали привыкать друг
к другу. Он оказался не такой уж плохой. А ведь можно было бы его
просто так, из-за маленьких похождений, выбросить из семьи или
вычеркнуть из воспоминаний... Мы с ним стали всё делать сообща,
покупали с базара и магазина продукты.
   Моя новая работа мне нравилась, дополнительно я делала баланс
за определённую плату многим приезжающим из районов бухгал-
терам – Хашури, Арзны и т.д. Меня считали в управлении одним
из лучших бухгалтеров прошлого года, но объём работы там был
маленьким, поэтому я, очень энергичная по натуре, стала как будто
задыхаться, захлёбываться из своей тарелки своими же знаниями,
постоянно исправляя вновь принятую на работу Лидию Алексан-
дровну, начальника планово-финансового отдела управления вра-
чебной санитарной службы. Один раз по телефону она мне сказала
что-то неприятное – я не сдержалась, поехала в управление дороги,
которое находилось около вокзала, где высказала ей в лицо всё о её
неграмотности в планировании. Она, конечно, вытерпела всё, тем
более, что разговор состоялся в коридоре, но в дальнейшем она сы-
грала большую роль в моей профессиональной жизни.

"Настоящая мать"

 
Куда ты можешь так долго
И стремительно смотреть
На огонь, воду и звезды.
Куда мать так стремительно
И долго может смотреть –
Только на родных детей,
Поднимая правильно их с детства.
Какая должна быть мать?!
Утром – надо рано встать,
Покормить детей.
Посмотреть и заглянуть
в сумочку или портфель.
Причесать, умыть, помочь
Кровать им застелить.
Утром на плите
должен быть готов обед,
Если тебе работать.
Чтобы деткам, придя со школы,
было, что поесть.
И с работы бежать домой
Не раскидывая время,
Не отнимая времени у детей
Хотя бы на мгновение,
А когда придёшь домой,
Не набрасывайся сама
Первой кушать,
Ты спроси своих детей:
– Вы голодны, детки?
Если даже и не голодны,
Попроси посидеть с тобою
За столом во время обеда.
Тихо, тихо расспроси
За целый день.
– Что вы делали, детки?
Если точно не расскажут,
Загляни ты в дневник им.
Вечером у телевизора
Ласково пригласи
всех на чаёк.
Если даже не хотят,
Пусть с тобою посидят.
Ночью спать им предложи,
Не ложись сама.
Как уснут, ложись и ты.
Ведь тогда ты можешь
И сказать про себя,
Что ты – настоящая мать!

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 13. «Счастливый 1976 год»

Женщина, как песня о Весне,
один раз она, хорошая, даётся.
Не заметишь - упустишь ты её,
потеряешь - больше не найдётся ...

Женщину хорошую ищи всегда,
может рядом - ты не замечаешь...
Ты порой смотришь не туда,
а достойных рядом - пропускаешь...

Женщина, как мать, жена, любовь -
оберегай границы своего дома.
Солнцем нежным она вошла в дом -
наслаждайся, чтобы не укатила...

Женщина - друг, надежда любовь,
сохраняй очаг своего дома.
Если в дом ворвался ветерок, боль -
выкинь все дурное из своего ума...
http://stihi.ru/2011/03/13/1406


     Все знали, что я, хотя и молодая, уже сильный старший бухгал-
тер во врачебно-санитарной службе управления закавказской доро-
ги, а также студентка четвёртого курса ХИИТа по специальности
«Экономика и организация», со мной считались. Я стояла в очереди
на получение жилплощади во второй поликлинике и по счастливой
случайности оказалась там первой: до меня кто был, два сотрудника,
– одна женщина вышла замуж и не нуждалась в новой жилплощади,
а вторая – врач-отоларинголог Сысоева сняла себя с очереди сама,
сказав, что её бабушка умерла и оставила ей трёхкомнатную квар-
тиру. Сама поликлиника была небольшая, поэтому не каждый год с
управления выделяли квартиры для неё. Но уже десять лет квартир
не было – меня это возмутило... Я попросила своего главного врача
Кохреидзе Отара Георгиевича обратиться с просьбой к начальни-
ку врачебно-санитарной службы Чхеидзе Ревазу Михайловичу вы-
делить жилплощадь. Мой главный врач был настолько хорош, что
взял меня с собой вместе с написанной в виде просьбы докладной. Я
второй раз заходила в этот кабинет начальника, и всегда был у меня
какой-то страх, и он был не напрасным. Он в повышенным тоне, так
громко говорил с главным врачом, что мне стало понятно: от него
квартир нам не светит. Но больше всех мне не понравилась его фра-
за: «Сколько хороших грузин-специалистов, врачей сейчас у меня
без квартир, а Вы со своим бухгалтером пришли». Мне было трудно
выдержать такое, но всё же подумала про себя – я добьюсь квар-
тиры. Я стала писать в райком, исполком, но все мне отвечали, что
железная дорога – как самостоятельное государство в государстве и
к нашей очерёдности жилья никакого отношения не имеет – пишите
начальнику дороги.
      Я стала атаковать письмами начальника дороги, гражданскую
службу, проситься на личную беседу с начальником дороги. И один
раз мне повезло – я встретилась с ним. Захожу в большую комнату.
Кажется, его фамилия была Кикнадзе. Он меня хорошо выслушал,
но доводы мои были точными – вторая поликлиника не получала
квартир десять лет. Я говорю: «Неужели её вычеркнули из списков,
или нет там персонала?!» Он посмотрел на меня и говорит: «А по-
чему Вы так говорите, ведь я тоже лечусь во второй поликлинике».
Он взял моё зарегистрированное заявление и написал синим каран-
дашом: «Включить в распределение фондов 1975-1976 годов». Под-
писался и положил себе в папку для дальнейшего действия. Прошло
несколько недель. Прохожу я мимо отдела «Гражданское строитель-
ство», встречаю однокурсника Гию, он работал там. Он первый мне
сказал, что квартиру я получу в 1976 году. Я летала от счастья, а
он сказал, что начальник подписался синим карандашом, значит,
наш отдел не имеет право проигнорировать это. И даже сказал, что
дома этих фондов на набережной около вокзала уже строятся и бу-
дут сданы в эксплуатацию в 1976 году. Конечно, эта новость меня
очень обрадовала – самый центр Тбилиси и набережная реки Куры,
парк Муштаид, вокзал, базар и много достопримечательностей, и
центральная улица Плеханова. А как я билась за квартиру далеко за
городом около кладбища Дампало, где похоронен был мой отец! – но
сам Бог распорядился по-другому.
    Я поехала домой, и уже вечером поднялась на высотное здание в
шестнадцать этажей, которое ещё не было готово. Поднялась вверх
по лестнице вместе с Ашотом и его дядей Арутом с бутылкой шам-
панского... Правда, мы ещё не знали, какой будет этаж, но нам было
всё равно. Мы остановились то ли на девятом, то ли на десятом, с дру-
гого конца здания, рядом с филармонией, и разлили первую бутылку
на радости. Когда мы поднимались, я почувствовала тяжесть подъ-
ёма и на следующий день побежала в управление в НГС, к началь-
нику – просила, чтобы дальше десятого этажа меня не забрасывали,
так как у меня трое детей. Так и было – получила я официальную
бумагу с управления дороги, и мой главврач сказал, что выделена
квартира трёхкомнатная, в городе Тбилиси по улице Тельмана, кор-
пус 1, десятый этаж, квартира №72. На заседании месткома квартиру
распределили мне, так как я была первая в очереди. Конечно, было
много и завистников, но многие меня поддержали – это первое, что я
добилась студенткой пятого курса: квартира, да ещё в самом элитном
доме, потому что рядом были два корпуса для работников киносту-
дии, а два первые – железнодорожникам. Первая моя крупная победа
в двадцать восемь лет! И вместе с семьёй осенью переезжаем (хо-
рошо, что второй грузоподъёмный лифт работал) – одни из первых,
оставляя свою маленькую квартирку Вано, брату мужа.
       Вторая победа ко мне явилась самопроизвольно. Уходит перед
годовым балансом главный бухгалтер первой больницы, и годовой
баланс делать некому. Меня вызывает к себе начальник планово-фи-
нансового отдела, та самая Лидия Александровна, и просит о помо-
щи. Я ей объясняю, что должна выехать со второго января 1977 года
на дипломную работу в Харьков, но после долгих уговоров я сда-
лась. И получаю в декабре назначение на должность главного бух-
галтера первой железнодорожной больницы. Она находилась около
вокзала, мне дойти от моего дома туда минут двенадцать пешком.
На утверждении в должности я снова попадаю в кабинет начальника
Врачебно-санитарной службы, но он уже в спокойном тоне как бы
уговаривал перейти. Он знал, что Москва не одобрит срыв годовой
отчётности, тем более бюджетной организации. Зарплата в два раза
больше, должность лучше – только мечтать! В целом 1976 год был
самым счастливым в моей жизни: в 28 лет получить трёхкомнатную
квартиру и назначение. Это был, наверно, предел моей мечты на то
время. Я согласилась и целый месяц работала в бухгалтерии боль-
ницы.
       Все смотрели на меня недоверчиво – по внешности ребёнок.
Служебных комнат в бухгалтерии было две – одна из шестнадцати
столов с бухгалтерами и одной машинисткой, а вторая – свой каби-
нет, достаточно большой. Там был письменный стол, приставка к
столу длиной в два метра, вокруг стулья для совещания, и с левой
стороны зелёный кожаный диван. Гардероб и внутри наглаженные
белые медицинские халаты, которые я надевала поверх одежды,
когда ходила на пятиминутки к главному врачу Цкитишвили Да-
виду Георгиевичу. Пятиминутки проходили у главврача. Мне по-
звонила секретарша по фамилии Гузь и сказала: «Вы должны при-
сутствовать на всех пятиминутках главного врача». Первый раз он
меня познакомил со всеми заведующими отделениями больницы.
На меня смотрели, поэтому щёки краснели и горели. Заместителем
по хозяйственной работе был Каракашян Гаёз, и он меня постоян-
но с недоверием засыпал вопросами, якобы проверяя, насколько я
компетентна в тех или иных вопросах, но когда почувствовал мою
уверенность в ответах, некоторое время не подходил, давая порабо-
тать и завершить годовой баланс и отчётность. Когда я переходила
сюда, мне сразу же сказали, что мне будет трудно – придётся найти
общий язык с кассиром и Гаёзом, чтобы продержаться там. Я пока
не была в курсе, что такое продержаться и что означает найти об-
щий язык с ними. Женя Гамцемлидзе – кассир, пожилая женщина,
– что я могла бы делить с ней? А он начальник, никогда я не пере-
чила начальству и мужчине, не кричала на них. Этот статус жен-
щин, живших на Кавказе, я впитала вместе с воздухом, которым
дышала. Так как не было ясно, что делалось за ноябрь и декабрь,
мне пришлось составить совершенно новые мемориальные ордера.
Имея баланс на первое октября, а здесь в бюджетных организациях
настолько всё упрощено, мне не составило труда вывести на первое
декабря в главной книге баланс и в оборотной ведомости, но вижу –
полностью доделать не успеваю.
       У меня оставалось несколько месяцев до окончания институ-
та. Последние курсы мне удавались хорошо и отлично. Я, наверно,
рождена быть экономистом, тем более – я закончила техникум по
специальности «бухгалтерский учёт», и почти все дисциплины были
знакомы. Уже получила приглашение на сдачу государственного эк-
замена и дальше на дипломную работу. Мы трое, переведённые в
Харьков, уже второго января стоим на платформе Тбилиси-Пасса-
жирская. Меня провожает Ашот, Эмму – её родители и муж, а Лили
– её муж. Видим, как у Aшота полились слёзы из глаз: «Как я смогу
быть с детьми? Я даже тряпку со стола ещё не держал ни разу в жиз-
ни». Жизнь заставит, подумала я, хотя детей оставила на бабушку
Катю. Всё равно он боялся, что не справится. Поезд тронулся. Мы
с большими тюками. Нам надо было всё с собой брать – голодное
время в Харькове, ни колбасы, ни мяса в магазинах. Набрали банок
тушёнки, хотя бы из них делать обед. У нас в институте при обще-
житии, по улице Артёма 30 была кладовка, с хозяйкой, которой мы
сдали наши вещи с прошлой сессии, кухонную принадлежность. И
мы сразу поехали туда. Но ошиблись – нас переместили, послали
на Основу около Аэропорта, такой далёкий был район от института.
Там было общежитие для рабочих-железнодорожников, и нам вы-
делили одну комнату. В нашей группе была ещё одна студентка из
Германии – Ольга. Комнаты были четырёхместными. И поэтому мне
досталась комната по соседству, с двумя койками, так как там жила
мастер производства Галина Наумова. Я согласилась, потому что все
остальные комнаты были заняты. Мы решили заниматься вместе,
только спать в разных местах, и я уходила к себе. Но в основном я
готовила. Они были как подсобные рабочие или же убирали комнату.
После сдачи государственного экзамена я всё-таки решила воз-
вратиться и доделать годовой баланс. Я так и сделала – возвраща-
юсь, сдаю и снова в Харьков. Девочки уже успели получить задание
на технический чертёж и проект, а я нет. Лили меня испугала: «Там
такой лектор, он меня с чертежом водил целые две недели. Ты не
успеешь сделать». Назначенное время встречи – он в негодовании,
почему так поздно? Но я сказала, что имею троих детей, пришлось
выехать и проведать их в Тбилиси. Показываю проездной скомкан-
ный билет на самолёт. Он посмотрел, потом опять на меня: «У вас
трое детей?» Я сказала: «Да». Он выдаёт мне тему на одном листе
бумаги – «Рациональное использование выгрузки сыпучих грузов из
вагонов с помощью надувных подушек». И даже сказал, какую книгу
надо взять здесь же в библиотеке, и страницу даже назвал. Сам же
дипломный проект был на точке замерзания. После того, как я уеха-
ла, не сделано ни одного листа. У нас с Лили была одна тема, но для
меня очень интересная и знакомая. Надо было чертить графики и
чертежи к дипломной работе. Я делаю вначале технический чертёж,
и доцент кафедры Геллер со второго раза его зачёл. Я на десятом
небе! Время летнее. Звоню в Тбилиси и достаю своим детям путёвку
опять в Сухуми на море!
    Беру билет в Тбилиси буквально на пару дней и везу в Сухуми
вместе с мужем Лили, моей однокурсницы, своих детей и её сына
Димочку. Затем Додик провожает меня до вагона поезда, отправля-
ющегося в Харьков. У меня уже был заранее куплен билет ещё в
Тбилиси. Также прямо на перроне покупает большой букет разноц-
ветных цветов, чтобы я передала Лили. А она подсыпала к ним в
вазу сахар – цветы красовались у нас в студенческой комнате поч-
ти месяц. Начали быстро догонять в дипломной работе. Оказалось,
Лили совсем не могла чертить, и я все чертежи делаю – сначала для
моего дипломного проекта, потом для её. Хорошо, что у неё был
прекрасный почерк – она вписала внутри чертежей себе и мне те
данные, которые я ей давала. Все смеялись – в общей сложности за
три месяца, правда по четырнадцать часов работы, а то и больше, я
закончила два дипломных проекта. Эмма заказала проект на стороне
у инженеров, так как видела, сколько времени понадобилось на за-
вершение работы.


Не помню рек замёрзших подо льдами,
У нас река была Кура быстрая и бурная,
Она никогда не замерзала,наивно думая,
Что реки всю зиму бегут к руслам сами...

И годы проносились быстротечно,что ли,
И стала я взрослей, выезжать из Кавказа...
И холодрыга меня в Харькове встречала,
Чувствую в ноздрях сосульки замерзали...

Наивность быстро там прошла зимою,
Одеться в сапоги и шубку лишь бы укрыться,
И летнее пальто меняю на дублёнку...Я!
Шарф шерстяной перчатки покупаю на смену...

Так трудности, к терпеливости закаляла,
Так дружбу и не дружбу, азбуки, там прошла,
Там стала сильной,закалённой не обидят зря,
Закалка студенческой жизни,как армия у меня...

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 14. «Защищённая в науке и работе – незащищённая в любви»

"Люби себя! "

Зачем жить с мужем, если в тягость
Терпеть измены и побои?
А грязные слова, застолье, пьянство?
Люби себя! Ведь жизнь одна,
                так коротка.
Не то, что я - терпела всех всегда.
Любить семью, детей, родных -
Вот что, обязана должна...
Стыдишься? Что об этом скажут?
Кавказский лепет, сплетни, суета
Тебя пугают? Зачем ненужные слова?
Терпению всегда учила я -
Всё это чушь, не верь.
Пройдёт вся жизнь, его ты
                не исправишь.
Каким он был - остался навсегда.
Рождённый ползать, он летать
                не станет.
Хорошие слова я часто повторяла.
Да повторяла, чтобы не забыть

И в нужный день тебе их подарить.
Бояться быть одной не надо.
Жить в тягость - лучше жить одной.
Поверь мне, ты так молода,
Люби себя... Люби себя!
http://stihi.ru/2012/05/31/8131



    C техническим чертежом мне немного помогла мастер цеха, у ко-
торой я жила в комнате, Галина Наумова – высокая, худенькая, неза-
мужняя, с большой грудью девушка. Я всегда смеялась: «Ты как раз
для моего брата Сашки! Он такой же высокий, как и ты». К Эмме
приехал навестить её муж – было приятно, из Тбилиси всё-таки при-
ехал. Ашот работал недалеко от Харькова, но он не приезжал, чтобы
остаться, а только попутно завозил целый багажник продуктов из де-
ревни: мясо, картофель, лук, яблоки. Практически после его приезда
мы долго не ходили на рынок. Все сдали свои дипломные проекты
на проверку. У нас с Лили был руководителем дипломных проектов
начальник финансового отдела Харьковской железной дороги, а кон-
сультантом Майя Алексеевна – лектор ХИИТа кафедры экономики.
За время нашего дипломного проекта мы подружились с ней. Она
даже один раз приезжала проверить, хорошо ли мы устроены в об-
щежитии. Но мы были рады, что нас никто не тревожит, и делали
своё дело, то есть занимались, не поднимая головы. Конечно, мне
было обидно, что, находясь рядом, тем более имея машину, Ашот не
приезжал, чтобы остаться, как бы игнорировал меня, но я в подроб-
ности не вникала. Мне надо было защитить диплом.
    1976 год был счастливым для меня, и я думала, что 1977 год тоже
таким окажется... Наши дипломные работы зачтены, получили уже
назначенный день защиты. Моя защита диплома была одной из пер-
вых. Мы тренировались, чтобы не останавливаться и не прислуши-
ваться, о чём говорится в аудитории на защите диплома – включали
громко радиоприёмник и во весь голос, перебивая его, рассказывали.
Назначенный день защиты. В аудитории уже сидят супруги Эммы и
Лили, почему-то до конца я была уверена, что приедет и мой Ашот,
но он не приехал. Мы сидим, передо мной защищался один парень
– прекрасная защита. Объявили – пять. Он от радости не знал, кого
поцеловать. Назвали мою фамилию. Я подошла, положила студенче-
ский билет и зачётку на стол. Мои чертежи по порядковым номерам
повесил кто-то на доску. Чертежей было шесть, и первым красовался
мой технический чертёж. Я посмотрела на членов комиссии, там был
и Геллер, мой руководитель технического чертежа. Председателем
комиссии был начальник планово-финансового отдела Харьковской
дороги, и не в членах комиссии, где-то в сторонке сидела наша Майя
Алексеевна. Начинайте! Я дрожу, почему-то меня бросало в дрожь.
Позади меня была кафедра, я вплотную спиной оперлась об неё.
Дрожь притихла, и я спокойно переходила к одному чертежу, потом
к другому. Меня обрывают и говорят: видно, Вы хорошо знаете свою
тему, переходите к техническому чертежу... И вдруг слышу, Лили ти-
хонько воскликнула: «Она попала в свою стихию!» И ведь она была
права. Я выполнила чертёж и составила недавно проект, и мне очень
понравился вывод рационального предложения – высыпать сыпучие
грузы с помощью надувных подушек. Ведь ещё по своей вниматель-
ности я видела, сколько раз Ашот привозил своих ребят-рабочих, ко-
торые остатки щебёнки выбрасывали лопатами на станцию... Когда
я это тоже сказала, мне все хором ответили – отлично! С момента
поступления в институт до конца доучились всего несколько чело-
век, и только двое защитили диплом на отлично, я и один парень,
остальные на хорошо... Все хвалили Закавказскую железную дорогу.
    После защиты ко мне подошла Майя Алексеевна и попросила за-
йти завтра на кафедру экономики, где мне было вручено направле-
ние в аспирантуру в Москву. Конечно, я не использовала такой шанс,
ведь я училась сначала в техникуме, потом шесть лет в институте. Я
хотела всю свою жизнь посвятить детям. А теперь вечно в разъездах,
то он, то я, а годы бежали – на то время моему сыну Роберту было 11
лет, дочери Мариночке 8 лет, а младшенькой Лили 5 лет. Получение
диплома мы отпраздновали в ресторане. Все были с мужьями и жё-
нами, кроме меня. На следующий день мы поехали в Тбилиси. Ашот
так и не появился, даже не проводил, он только звонил и говорил, что
занят. Вернувшись в Тбилиси, я поехала в Сухуми и привезла детей
домой. Они были хорошо загорелыми. Свежий морской бриз с Чёр-
ного моря очень, видно, подходил им. Наверно, дня два была я дома
и вышла на работу, мне предстоял полугодовой баланс, но в этот раз
очень быстро удалось сделать. Коллектив бухгалтерии не отходил от
инструкции, мной оставленной до отъезда. Но я не использовала от-
пуск, поэтому написала заявление на недельку без содержания. При-
каз получен. Достаю билеты. Мне никогда не отказывали с отпуском.
Моим единственным условием было на работе, что я буду в отпуске
в летнее время, и ещё имею право брать дни без содержания, так как
у меня трое детей. Руководство шло навстречу, потому что знали – с
отчётностью я никогда не подведу. К тому же у нас была бюджетная
организация и сдавались только квартальные балансы. А во-вторых,
когда меня назначили на должность главного бухгалтера, в больнице
я встретила свою подругу по железнодорожному техникуму, Галину,
которая работала там рядовым бухгалтером расчётного стола. Я её
перевела заместителем, и за короткое время она освоилась.
    Я была рада нашей встрече. Видя её плохое материальное положе-
ние, добавила ей заработную плату соответственно должности. Она
не изменилась по внешности, но когда я приезжала зимой, видела, что
пальто её прожжено в углу. Галина мне рассказала, что по случайно-
сти чуть-чуть не спалила его у печки. Она по-прежнему жила в под-
вальном помещении. Вышла замуж и имела уже двоих детей. Муж
был хорошем парнем, но с Кахетии, не городской и очень симпатич-
ный, с голубыми глазами. Он был тоже, как и она, армянином, но, так
как жили в грузинской деревне, говорил больше по-грузински, чем
по-армянски. Почти каждую неделю к нему приезжала родня торго-
вать на базаре. Квартира была и так маленькой, но ещё эти тюки, кор-
зины с виноградом, деревенская пыль с авосек... И обязательно бочо-
нок вина. А главное, пока до конца не выпьют, не уезжают. В общем, у
Галины был проходной двор, можно было назвать это так. Она очень
стеснялась своего положения. Я же в свою очередь пока не делилась
своим. Единственное благо – квартиру получила и закончила инсти-
тут. Она же после техникума никуда не поступала. Я дала ей ценные
указания по работе, когда вылетала с детьми к Ашоту.
    Ашот меня встретил в Харьковском аэропорту, но на чужой ма-
шине. По дороге рассказал, что его машина перевернулась. Хорошо,
что был сук, т.е. срезанное дерево, как пенёк. Он и задержал даль-
нейший кувырок машины. Кто знает, что было бы с ним, но машина
побилась сильно. Мы поехали в Зачепиловку. Там он уже договорил-
ся с одной женщиной, Марьей Ивановной, подселиться к ней. Дом
кирпичный с краю села, большой сад и огород. Я на Украине ещё
не жила в таком доме. Сын её был в армии, и она с удовольствием
нам отдала ведь дом, кроме её спальни. Крашеные холодные красные
полы. Везде развешаны полотенца ручной работы, вышитые крести-
ком. В одном углу иконка, поверх тоже красивое полотенце. Хозяйка
работала дояркой. Так как я уже говорила на украинском языке, то
мы часто беседовали, и я её понимала, и она меня. Она показала нам
стол в саду и сказала – можете обедать там. И мне так понравилось
на свежем воздухе обедать, что и завтрак я готовила там. Наверно,
везде в деревнях сплетни. Я в российских деревнях ещё не была,
но здесь мне на второй же день сказали, что у Ашота любовница, и
они были оба пьяными, когда разбили машину. Я догадывалась – он
меня встретил с прохладцей, и особенной радости в этот раз, что мы
приехали, не было. Сухие разговоры, и всё время он занят. Уходил
в шесть с половиной часов утра, а приходил очень поздно. Не было
и ночной бурной встречи, а ведь мы не встречались в одной посте-
ли шесть месяцев. Не буду его винить, ведь он мужчина. Но я была
совсем рядом, а он не приезжал. Мне было интересно посмотреть
на его любовницу. Она работала дояркой на ферме вместе с моей
хозяйкой. У меня было только утро, пока дети спят, но я не позво-
лила себе пойти. Я продолжала себя вести так, как будто бы ничего
не случилась, не сказав, что у меня ещё есть одна свободная неделя
отпуска без содержания. И попросила, чтобы он купил билет на са-
молёт в Тбилиси. Чтобы купить билет заранее, надо было поехать в
Харьков. И он берёт с собой не меня, а её. Потом я узнала, что целый
день и второй – якобы он долго не мог достать билеты – были они
там вместе.
     Я всё видела и ничего там не предприняла, даже не упрекнула в
чём-то, но в аэропорту, когда я уезжала, сказала ему, что последний
год он выезжает на Украину, если хочет сохранить свою семью, пу-
скай не задерживается до поздних белых снежных мух, а приезжает
домой вовремя. И так я пробыла там под одной крышей с ним, живя
целый месяц, но никаких половых отношений у нас уже не было. Как
говорится, просто жили под одной крышей. Он приходил поздно, вы-
пившим, как убитый ложился спать, а утром бежал на планёрку. По-
следние дни стали уже невыносимыми, и я мечтала скорее уехать,
не видеть тех сцен, которые он мне закатывал в присутствии детей.
    Правда, он меня не бил, но уже стал раздражённым – растревожен-
ный, озлобленный, разгневанный, и размахивал не один раз руками.
Он хотел свободы. Как видно, он был совсем рано одет в кандалы се-
мейной жизни. Хотя я не считала, что это так, ведь многие его друзья
с этого же Воронцова, где он околачивался раньше по вечерам, сиде-
ли в тюрьмах или же до сих пор не имели семьи, не работали и жили
в тесноте с родителями на Чугурети. А у нас был большой прогресс!
Семья, трое детей, в центре города в престижном районе прекрасная
трёхкомнатная квартира с видом на реку Куру площадью в 100м2. Я
закончила институт, имела прекрасную должность с большим окла-
дом. На свою судьбу сетовать было нечего. А сама я была по внеш-
ности – как Мадонна. Все неоднократно мне говорили об этом. И
поэтому, уезжая, я ещё раз сказала: «Приедешь – поговорим».
    Я была рада возвращению в Тбилиси. Меня встречал мой брат
Сашка, которого уже освободили из тюрьмы, где он отсидел от звон-
ка до звонка шесть лет, практически ни за что, где не было знакомых
на то время, и шестнадцатилетнего парня посадили пока в колонию,
а потом перевели в тюрьму. Была и бабушка Катя – я ей давала теле-
грамму. Сашку я узнала сразу – высокий, почти на голову выше всех
окружающих. Хорошая встреча, ведь я его любила. У меня одна не-
деля была свободной – я всё могу успеть. Даже много раз бегала по
магазинам купить одежду детям и Сашке. Обычно я покупала всё в
ларьках по разным деревням на Украине, там среди товара можно
было найти интересное, как пеньюар, халаты, ночные рубашки, и
все импортные. Видно было – там такое не покупали. Но в этот раз
Ашот меня никуда не брал. Всё привозил домой из продуктов. «А
остальное, – сказал – я тебе дам денег, купишь в Тбилиси». Самое
главное – достать учебники в школу. За мной уже часто посылали
водителя, чтобы по дороге заехать в управление дороги или же в
банк.
    У меня сложился круг знакомых – интеллигенция. Я уже с 1970
года работала среди врачей, а сейчас присутствовала на всех пяти-
минутках главного врача. Я видела отношение к себе со стороны со-
трудников – несмотря на то, что я была русскоговорящей, со мной
считались и уважали. Там я познакомилась с Джуной Давиташвили
(Евгения Ювашевна Давиташвили) – невероятный экстрасенс. Она
ассирийка, а Джуна по-ассирийски – то же, что Евгения. Сердце вос-
принимает энергию раздражения, создаваемую руками экстрасенса.
Она принимала больных в кабинете, который находился в нашем ко-
ридоре, и случайно я столкнулась с ней лицом к лицу...

~*~
Безответная любовь горька полынью,
В любимые глаза мне больно смотреть,
Защищая от порчи многолетнюю любовь,
От злых духов оберегаю - приобретаю духовную!

Возьму стакан заваренного  полынью чаю,
И потечёт она по венам - горькая  в кровь,
Мне всё равно - пред Богом я была грешна,
Соблазнил ты, тогда мне было шестнадцать ...

Авантюрин - "камень любви", талисман мой,
Поднимает настроение, защищает от порчи,
Дарит красоту, а мне  так трудно без любви!
Прощаюсь навсегда - не сложилась любовь с тобой…

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 15. «Подбор кадров»

 
Накидкой лунной туман покрыл всю жизнь ли***,
Забыла, что это был обман, украдкой посещения
Я полностью отдавалась бы ему, забыв на время,
Что он не мой давно, и бродит сам по Вселенной.

Разгул он взял во все края - забыться обещаю,
Но я люблю его лишь одного - любовь до края,
Всё жду - вернись, дай мне спокойнее пожить немного.
Зачем нарушил мой покой, унося любовь с собой...



     От неожиданности и столкновения искры посыпались с нас. Она
мне сказала: «Да Вы, милочка, обладатель биополя»... Так произошло
моё первое знакомство с Джуной Давиташвили. Потом я её встретила
на курсах Красного Креста, организованного при первой железнодо-
рожной больнице. Так как у неё не было диплома для занятий с боль-
ными, она проделывала своё биополярное лечение в присутствии
двух или трёх врачей. А мне нужны были эти курсы для того, чтобы
выучить латынь, которую я не знала ещё, но вела всю номенклатуру
отчётности остродефицитных и дорогостоящих медикаментов. Там
мы больше сблизились. Но подружиться с ней был совсем другой
повод. У меня была проблема с почками, а необходимая аппаратура
была только в больнице Арамянца в Авлабаре. Я назначила день про-
верки. Но когда я посетила диагностический кабинет, то полностью
своим биополем отключила аппаратуру. Сколько раз я звонила, чтобы
провериться – услышав знакомую фамилию, они отказывали мне в
обследовании болезни. Конечно, может быть, это и совпадение, но
моя мама поехала к мулле в Азербайджанскую республику и при-
несла мне свежие новости, что я могу вылечиться, и должна кушать
туту (шелковицу), и всё наладится. Так и было. Но зато я точно знала,
что моё тело очень сильно намагничено – ко мне просто прилипали
ложки, вилки, сковородки и даже тяжёлый утюг. Я пока не знала, в от-
личие от Джуны, как могла употреблять свои руки. Но она уже прак-
тиковала, снимала стресс, давление, головную боль. Всё это я видела,
часто проходя мимо её кабинета. К ней записывалось очень большое
количество больных. Но когда она уехала из Тбилиси, я полностью
потеряла с ней контакт. Потом я заметила её картины в Интернете и
часто вспоминала наши долгие разговоры о жизни.
    Получила приказ из врачебно-санитарной службы о переимено-
вании нашей первой железнодорожной больницы в больницу имени
Пипия. Второй приказ при больнице Пипия – организовать центра-
лизованную бухгалтерию больнично-поликлинического объедине-
ния, в которое бы входили не только больницы, но и поликлиники
города Тбилиси, а также все здравпункты Закавказской ж.д. и ме-
трополитена... Полторы тысячи штатных единиц. И меня назначают
главным бухгалтером этой централизованной бухгалтерии, увеличив
в два раза штат бухгалтерии и мой оклад, добавив в штaтное рас-
писание четырёх руководителей групп, старшего экономиста и бух-
галтера-ревизора. В мои-то годы молодые! Мне только в ноябре ис-
полнилось 29 лет, но такая высокая должность. Окончила институт.
    В доме тоже всё в порядке. Дети ухоженные: школа, музыкальная
школа – уже у троих, фигурное катание у Робика. Даже уже при-
гласила репетиторов для детей – не хватало времени с ними зани-
маться. Роберту наняла педагога по математике и английскому языку.
Мариночке – по математике и русскому языку. А также надо было и
дополнительно заниматься по музыке с репетитором... Я находилась
на работе до шести часов, а остальное время уделяла только детям.
Никогда не выходила одна к подруге или же по магазинам – всегда
брала с собой детей, если надо было что-нибудь купить. А что было
в то время в магазинах?! Больше спекуляция из-под полы. И где я
работала, определённый контингент сотрудников имел в Москве
знакомых, им привозили товар или же высылали. Они заносили в
бухгалтерию на перерыве. Я тоже покупала, ведь я должна была уже
соответствовать той должности, на которую меня назначили. Дети
тоже стали одеваться красивее. Зарплата позволяла, да и Ашот мне
передал достаточно большие деньги, чтобы жить расточительно.
Мне в бухгалтерию нужно было влить новые кадры. Один раз
я была на сверке дебиторов и кредиторов с организацией дорожно-
фармацевтического управления (Дорфармуправление) ЗКВ ж.д., от-
куда завозили в основном оборудование, малоценный инвентарь и
лекарства. У меня был бухгалтер материального стола, но так как
был спорный вопрос, я пошла сама на сверку. Там я познакомилась с
молодой женщиной, которая очень хорошо знала свою работу, и мы
закончили очень быстро. Я думала часто про неё – хорошо бы, если
она перешла работать к нам. Я позвонила, позвала к телефону:
– Можно мне поговорить с Ритой Смирновой?
– Я у телефона! Слушаю Вас.
    Я объяснила, кто я такая, и попросила, если ей не трудно, зайти
ко мне в бухгалтерию. Дверь в мой кабинет была закрыта всегда, но
желающие встретиться могли найти меня в бухгалтерии, ведь я ча-
сто находилась там. Кабинет свой закрывала, так как мог кто угодно
проникнуть, а там всегда была на столе вся открытая документация.
На следующее утро она пришла. Мы долго с ней беседовали. Мне
она очень понравилась, как работник, но я не знала о её семейном
положении. Она рассказывала, а я думала, какая красивая женщина...
Сама русская по национальности, всю жизнь прожила в Армении,
прекрасно говорила на армянском языке, без акцента, писала и чита-
ла по-армянски. Вышла замуж за русского, а сейчас живут в Тбилиси
и имеют одного ребёнка, мальчика. Я ей предложила должность ру-
ководителя расчётного стола с большой зарплатой.
    Пригласила к себе заместителя, Гаянэ, её все называли Галина, и
попросила её ознакомиться с новой должностью, показала её стол и
вторую комнату для бухгалтерии, рядом по правую сторону от мо-
его кабинета. Она точного ответа не дала, сказала, что ей надо по-
говорить с мужем, позвонит завтра с ответом. Но всё же с комнатой,
рабочим столом и с работой она ознакомилась, ведь ей, помимо зара-
ботной платы на 300 штатных единиц, нужно было составлять еже-
месячно отчёт о начислении заработной платы всем сотрудникам,
получаемую в централизованной бухгалтерии. Она дала согласие и
очень быстро перешла к нам работать.
    Руководителем материального стола я перевела Сотникову Фаи-
ну. Это было простым совпадением, но таким приятным: в корпусе,
где я жила, на 14 этаже жили Медведевы, и она в бухгалтерию при-
вела девочку, конечно, не свою, но знакомых, и попросила её устро-
ить. Я взяла её бухгалтером и прикрепила помогать материальному
столу. Один раз во время перерыва она показывает на картину на
стене бухгалтерии и говорит, что та очень похожа на местность и
деревню, где она родилась. Оказалась, она жила там в России, где я
родилась, и ни разу не выезжала, тем более – в моей деревне, и мне
было вдвойне приятно, что она работает со мной. И я не жалела,
что ей предоставила такую должность – она справлялась по работе
до самого конца, была чистоплотной – всегда ухоженные ногти, по-
стоянно в маникюре. Так же было у нас и на материальном секторе:
самое главное – аккуратность в работе и чистота...
     На должность старшего ревизора я перевела Надежду Сай. Жен-
щина, одна из самых старших по годам в бухгалтерии, о которой
можно рассказывать неоднократно. Мы её называли «ходячая энци-
клопедия» – по всем вопросам можно было к ней обратиться и полу-
чить наиточнейший ответ в короткое время. Не знаю почему, но я с
ней сблизилась мгновенно. Мне было с ней интересно, несмотря на
большую разницу в годах. Оставалось мне найти человека на долж-
ность старшего экономиста. Лили, моя подруга, собиралась к переез-
ду в Ереван – точно не согласится. Эмма находится в преддекретном
отпуске – точно не захочет, но я всё-таки предложила ей.
     Она, кроме как машинисткой, нигде не работала, но так как мне
было знакомо составления штатного расписания, сметы расходов и
тарификационного списка, я, конечно, согласна помочь ей, ведь и ей
так нужна была эта должность после окончания института. Я попро-
сила, чтобы она зашла ко мне. Поговорили по душам, вспомнили ди-
пломную нашу работу. Она вспоминает, как я рассказываю ей утром
сон, что я и она на одном корабле уезжаем в Америку. Посмеялись,
выпили кофе, перевернули чашки, как всегда посмотреть, а что же
нас ждёт сейчас? Да, большие перемены! Я и Галина долго ждали
и делали работу экономиста, лишь бы сохранить эту должность для
Эммы. Ведь у нас в Грузии не брали работников со двора. Все долж-
ны были быть знакомыми или знакомые знакомых.
    В один из дней ко мне вошёл Осман, мой однокурсник, его семья
и он были казанскими татарами. Он часто помогал мне, вначале с на-
чертательной геометрией, и попросил устроить на работу его сестру
Аиду. Я её с радостью взяла, зная его и думая, что такая же хватка
будет и у сестры. Назначила на должность бухгалтера расчётного
стола. Я в ней не ошиблась. Штат мой уже был полностью укомплек-
тован. Надо было только работать. Коллектив был хорошим, и я с
удовольствием уходила на работу.
     Дома мне помогала бабушка Катя. Вечера были полностью от-
даны детям. Мне провели телефон. Но звонков от Ашота не было.
Меня стало уже раздражать его упрямство. Приехали Вано и Рудик,
его братья, с Украины. Прошли мой и его дни рождения, но его всё
нет и нет. Правда, он передавал деньги через Вано, говоря, что задер-
живается. Но я-то знала, почему он так задерживается. Приближает-
ся Новый год. Он звонит и говорит, что выезжает и успеет до Нового
года – будет дома 31 декабря. Но его нет... Встретила я одна с детьми
Новый год. Утром, как сахарной пудрой, всё обсыпал снег. Звонок в
дверь – стоит Ашот с большой сумкой. Сказал, что не смог достать
билет на самолёт и два дня с пересадками ехал поездом. Дети обра-
довались – окружили отца.

~*~
Ласкает май лепестки роз...
В бутончиках она - красива...
Подрежут, поставят в вазу её,
Руке больно - иглой наколола.

Но постепенно распускаясь,
И дивный аромат она вселяет.
Ты забываешь недавнюю боль...
Прощаешь ради красоты такой...

Какой короткий красоты срок?!
Его сравнить бы только  смог..
С красотой девушки-подростка...
Красива и юна, нежна, колюча...

Но как сорвёшь, имеет "срок"
Нетронутых красот, и поцелуй,
Меняя окраску, потускневший,
Начнёт в гневе линять и чахнуть.

Но ставшей зрелой, выбросишь
Из вазы прочь, найдя замену...
И в доме - ароматом новым,
А как ей жить?! Выбросить на снег....

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 16. «Ты – хрустально хрупкая женщина»

 

     1978 год. Мы встретились, как будто ничего и не случилось. В
присутствии детей никакого даже намёка, но я-то знаю, что наш раз-
рыв был длиною почти в целый год – он только видимость показы-
вал, что заботился, привозил продукты мне и студентам-дипломни-
кам в Харьков. Но никогда не предложил побыть с ним наедине хотя
бы один день в гостинице, или же неделю, как это сделали мужья
Эммы и Лили, которые приехали из Тбилиси навестить своих жён.
А кроме этого, мой отпуск, проведённый в деревне, полностью пока-
зывал, что наши семейные отношения так натянуты – вот-вот скоро
порвётся нить. Он гулял, изменял, и это было уже заметно, был же
бригадиром при большом кошельке, и что же ему не хватало – остал-
ся бы там навсегда. Наверно, всё-таки любовь. И это чувствовалось
во всех отношениях – как он относился к детям и ко мне.
     Сумку он открыл при входе, сказав, что привёз мне и девочкам
подарки – шотландские свитера. Мне стало смешно, ведь шотланд-
ский свитер я купила недавно своему сыну, и то с рук, но когда он от-
крыл сумку и я заметила чехословацкие целлофановые пакеты, мой
смех уже невозможно было остановить. Поняла – его на вокзале в
Харькове развели, как лоха. Он тоже начал смеяться, так как уже до-
гадывался, что и вправду его обдурили. Он начал рассказывать уже
сквозь слёзы и смех, как он сидел на вокзале, что к нему подошёл
человек и сказал – есть в продаже шотландские свитера, несколько
штук. Якобы у него целый тюк по несколько штук, ему подарили, и
он хочет продать. Ашот вспомнил, что я восхищалась совершенно
недавно своей покупкой, ведь в Тбилиси мало что возможно было
достать, и то с рук, и решил в качестве «отмазки» привезти хороший
подарок, который мог бы меня обрадовать. И когда в Харькове муж-
чина открывал свою сумку, чтобы показать, подбежал второй его по-
дельник, попросил у него: «Продай мне два свитера ещё, моей жене
очень понравилось». Тот отдаёт ему два свитера за 300 рублей, также
заворачивает в скомканную газету два пакета свитеров и для Ашота,
говоря: «Положи сразу в сумку, чтобы меня не застукали». Потом он
же сказал: «А может, ещё купишь два? Отдам по сто рублей за шту-
ку». Затем ещё два, по семьдесят пять, и Ашот привёз полную сумку
свитеров на пять тысяч рублей. Тут, конечно, поняли и вы, какие?!
Хлопчатобумажные, стоимостью не больше пяти рублей. Как можно
было так обмануться в его-то годы?! И это была первая ласточка не-
приятностей. Началось прямо с первого января – эта потеря денег.
Ничего другого я не ожидала – год будет не из лёгких.
    Наступил вечер. Дети уже спят. Мне же надо было с ним обсудить
детали нашей дальнейшей жизни, и что могло нас так отдалить друг
от друга, ведь мы любили как будто бы недавно, и у нас была креп-
кая семья. Он притянул меня к себе и стал целовать. Я остановила,
сказала: «Я хочу с тобой обговорить все детали нашей дальнейшей
жизни». Я поставила свой ультиматум – больше он не поедет один за
пределы Грузии и не будет искать работы, ни в России, ни на Укра-
ине. Он на всё был согласен: «Только один раз съезжу, перегоню ма-
шину и вернусь сразу же». Оставался дома один месяц, потом купил
билет и вылетел за машиной. Я подумала, что он не сдержит своё
слово. Но он сдержал, и через несколько дней Ашот приехал уже на
машине. Меня удивило это, но обрадовало. Я думала, когда он пере-
станет выезжать на Украину работать, начнётся у нас новая жизнь
– не гонка за роскошью, а любовь и спокойствие.
   Я продолжала работать. Он утром отвозил детей и делал всё так
быстро, чтобы успеть меня тоже довезти до работы. Он нас стал опе-
кать, как маленьких детей. Неужели он стал меня ревновать, ведь
такого я никогда не замечала, даже в ещё совсем молодые годы?.. По
вечерам и по утрам стал таксовать на своей машине, приносить до-
полнительный заработок в семью. Уже улетели наши все перелётные
птицы (гастарбайтеры), я так называла тех, кто на сезон выезжал
работать, а он даже не думает. Купили в Сухуми билеты и хотели
вместе повезти детей на море, ведь я с ним никогда ещё не отдыхала
нигде. Ашот спустился вниз во двор. У нас рядом в соседнем кор-
пусе был продуктовый магазин, и там же продавали сигареты. Он
туда поехал на машине, и на перекрёстке я услышала сильный удар.
Оказалось, что Ашот столкнулся с другими «Жигулями» и повредил
машину, ремонт которой обошёлся нам в большие деньги. Но не это
главное – накрылся наш совместный отдых, о котором я так мечтала.
Он остался дома, а я повезла детей опять одна в Сухумский санато-
рий. И в этот же день вечером села на поезд и возвратилась под утро
обратно. Я понимала, что пришла беда – открывай ворота, и знала,
что этим всё ещё не окончится.
      Только к приезду детей успели починить машину – на то время
всегда какой-то запчасти от машины не хватало в Тбилиси. Но я на
время устроила мужа в тубдиспансер на «Газик» – возить инженера
по технике безопасности ВСС ЗКВ железной дороги. И тут только
Ашот как бы проснулся после глубокой спячки – стал смотреть на
меня другими глазами. Как я смогла столь многого добиться за та-
кой короткий срок?! А он время, выделенное на сдачу его экзаме-
нов, потратил зря и остался здесь, в Тбилиси, не бригадиром, как он
был на Украине, а просто водителем. Конечно, это тоже профессия.
Что было бы, если не было водителей? Но его просто это коробило.
Он постоянно слышал в том кругу, где работал, про меня положи-
тельные отзывы, поэтому ему становилось всё больше не по себе.
    Он даже по-другому стал смотреть на меня. В нём проснулся вулкан
любви, который раньше где-то затаился и умолк. Но сейчас он ревёт
с новой силой, и с лавиной страсти он топит меня в ночной любви,
осыпая поцелуями. Что мне ещё надо было? Любящий муж, хороший
отец. Он выполнял все поручения детей: возил и привозил в школу,
на фигурное катание Роберта пять дней в неделю, и всех троих к ре-
петитору по музыке. Роберт в учёбе был очень самостоятельным. У
него был письменный стол с идеальной чистотой, не присущей маль-
чикам. Он никому не разрешал садиться за его письменный стол, тем
более – там поставить чашку чая или кружку с молоком. В ящиках
всё было сложено аккуратно. У девочек был один письменный стол
на двоих. Они его делили поровну. Всегда Марина занималась пер-
вой, а затем она же занималась с Лилей. Учёба у всех удавалась, но
когда Ашот был дома, Марина всегда звала его на помощь – он об-
ладал терпеньем всё подробно разъяснить... И если одно слово дочка
встречала, не понимая, то пока отец не объяснит, не читала дальше.
И можно было бы назвать год удачным, если бы не звонок утром в
воскресенье. Там был Вано и не знакомый мне человек, они сказали:
«Ашот сделал аварию на своей автомашине «Жигули» на трассе за
городом в аэропорту».
     В такой трассе, как «хайвей» (автомагистраль), был единствен-
ный переход в сорока шагах от этого места. А утром после свадьбы
возвращались люди, хорошо поддатые, и один из них, пьяный дед,
решил перейти хайвей именно здесь, ведя за руки двоих детей. Впе-
реди по первой линии шла фура, по второй грузовая машина, а по
третьей линии двигался на своей машине Ашот. Конечно, он даже
не заметил проходящих вдоль трассы пешеходов. Но дед, видно, ре-
шил сократить свой путь – перебежал после большой фуры и авто-
буса, столкнувшись с нашей машиной. Одному ребёнку помог Бог,
наверно, он рывком выпустил руку деда и перебежал, а второй сразу
же скончался на месте, деда отвезли на скорой помощи в больницу.
Приехало много милицейских машин. Люди со свадьбы напали на
водителя и стали его бить. Хорошо, милиция прибыла вовремя – мог-
ли бы там и убить Ашота, хотя он был не виновен в этой аварии. Поме-
рили тормозной путь, взяли кровь сразу же у водителя на анализ и по-
просили дохнуть в трубочку. Надели наручники и повезли в участок.
     Я сразу же переоделась, и мы вместе поехали туда. Я и Вано
встретились с адвокатом, который сказал, что вины Ашота здесь нет,
но есть смертельный случай: «Так что сами урегулируйте всё с се-
мьёй пострадавших». Он дал информацию, где найти их, и адрес.
Оказалось, они были приглашенные на свадьбу гости из армянской
деревни – там они переходили улицу, где хотели. И что зять, муж
сестры Ашота, из той же деревни родом. Всех они знали. И уже по-
ехали вести переговоры. Сыновья сказали, что ночью скончался так-
же дед (подтвердилось наличия алкоголя у деда). А дети его, хотя
и взрослые были, говорили: «Он был наш кормилец, а сейчас мы
остались одни без дохода, и нет даже средств, чтобы похоронить».
На то время мы не имели больших денег. Весь год Ашот работал, но
не заработал даже той месячной зарплаты, которую он имел ранее
на Украине.
    Каждый день к нам домой приходила родня, как бы соболезнуя,
но ничего не предпринимали. Правда, Ашота отпустили под залог
и взяли расписку о невыезде за пределы города Тбилиси. На работе
все узнали, но только качали головами. Я вынесла на продажу все
золотые украшения, чтобы иметь средства хоть немножко на суще-
ствование, потому что даже его машина была до суда арестована и
стояла у них на стоянке. Каждый день застолье у нас, но нет решения
вопроса. В это время мой главный врач поехал к своему другу в ми-
лицию и узнал, что Ашот не виноват, и лишь надо большие деньги
тем людям, которые сейчас претензии выставляют, хотят после смер-
ти своего отца обогатиться. На всё надо было 18 500 рублей. Для
сравнения – это в то время почти три машины «Жигули». Я поехала
на такси к его сестре, которая на то время была самая богатая среди
нас. Я ей сказала прямо: «Не стыдно молодого человека посадить,
твоего брата. Мне безразлично, где вы достанете деньги. Мне они
нужны, и в течение двух лет я отдам. Могу взять и под проценты. А
кто имеет и не принесёт – пускай потратят на гроб». Может, это было
сильно сказано в порыве горя. Но вечером его мать занесла 1000 ру-
блей, потом пришла его сестра, принесла 2000 рублей, и на второй
день ещё 2500 рублей, сказав, что взяла у соседей. Мне совсем было
в то время безразлично, у кого она брала. Она мне помогла – и лёд
тронулся. В деревне были похороны за наш счёт, и оставшуюся сум-
му мы передали сыновьям.
     Дело было закрыто из-за отсутствия улик. Ашот был полностью
оправдан. Год 1978 был для нас – как линия горизонта, отделяющая
нас от хорошей жизни. Я не побоялась повесить на себя долг, лишь
бы был он рядом. Он меня любил, и я тоже. Я хотела быть его женой
до конца моих дней. Он же мне давал на это большую надежду.
~*~
  Шуточная импровизация (в главной роле - сын). Раздели тебя и правда, как лоха.

      Учился сын в институте  на стационаре в городе Харькове. Я ж не "жалела" для своего дитя - квартира, деньги, машина,  всё ему...  На праздники  такой закон в семье - чтоб обязательно все были дома. Так сына ждём под Новый год... И, наконец, в дверь звенит звонок...
В руках большая сумка у отца. Раздута, как волейбольный мяч... Спросила я: «Ты грязное белье  постирать  привёз домой?» «Привёз подарки! – говорит - Шотландских свитеров вам,  для всех ! Всех размеров!!!» А я и хохотать, знала, что денег у него достаточно
осталось, но, может, на один, на два, но на несколько? Не понятно. Обиделся сынок, повесил нос.

      По одному из сумки достаёт... А сам рассказывает, что стоит, за все расходы в ресторане платит. Затем  стоит он уже в аэропорту. Второй этаж около ресторана... Довольный, поел киевских котлет, оставив чаевые на всех... А, что? За всё плачу, ещё час до посадки... Тут подбегает мужик: «Ты с Кавказа?»  Наверное, заметил, как я ел "обильно" в ресторане и в больших купюрах всё оплатил.

- А что, не видно по глазам?
- Друг, может, выручишь ты нас? У нас внизу огромный тюк с товаром, шотландских свитеров уйма там.... А денег нет перекусить... А, может, купишь что у нас?

      Меня привлекло слово "шотландских".... Вспомнил, какой был свитер у меня! Для меня с большим трудом достала Мама... И щедрость он свою проявил, и два свитера, каждый по триста, купил он для сестёр своих!!! Тут же на лестнице расплатился, и в чехословацких пакетах, целлофановых, затискали в сумку... Тут к нам подельник подбегает...

- Слушай, я вчера купил два свитера красивой расцветки, из шотландских... Продай ещё, пожалуйста, мне для семьи, к празднику Нового года....

      Так и решили, побежал тот принести. Смотрю,  несёт большой мешок. Две штуки!... Он по триста ему продал. И, обратившись снова, говорит:

- Осталось совсем уж ничего..  А может, их в подарок ты возьмешь? Уже по сто пятьдесят отдам... Возьми, дружок, будешь вспоминать!

Ну что, дурак я, взял по триста.

- А сейчас за триста – два.

И отсчитал опять крупными купюрами, а тот прилип - не хочет отступать. И предлагает на триста - уже четыре... Значит, по семьдесят пять!? Я что, дурак!?  А как не взять.?.. И подельник возвратился, сказав, что ..."точно такие жена уже купила на праздник по триста...". И он меня, как лоха, обводит вокруг пальца, а может я остаток весь по пятьдесят купил?! И я всё думаю, неужто промахнулся?...

      Опять сижу на скамеечке в аэропорту. Вижу, бабка вяжет свитер... И я к ней присаживаюсь поближе: « Вы что-нибудь понимаете в пряже?»  Она сквозь очки  на меня... Я ей кусочек свитера показал... И тут меня, как кинет в жар... Шотландские, чего ж тогда в чехословацких кульках? Сомнения убивали, два часа полета. Потом, когда меня встречали, мои сомнения развеяла только мама.

- Раздели тебя и правда, как лоха....
http://www.stihi.ru/2011/07/30/2419
 

Любовь - это то, что найдёшь в себе,
Где в мелкой частице души твоей,
Порхает мотылёк, нежится в груди.
Ты на минуточку хотя бы с ним живи...

И ты почувствуешь любовь внутри,
Ты ожила, и лучше его не найти,
Ты чувствуешь уже - не обойти...
А только согласись, где он, там ты...
http://www.stihi.ru/2013/02/07/7980


Хрусталь, какое хрупкое стекло!
Душа хрустальная осколком бьётся,
И только в жизни так зовётся,
Где бьётся - счастьем отзовётся...

Но в этой жизни всё не так оно,
Осколок душу ей стал царапать,
И медленно по капле течёт кровь,
Напишет на белом листке - любовь...

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 17. «Безвыходность положения»

 

 Закат светился в шёлке страсти
 Опять в твоей любовной власти,
 Где покрывалом облака парчи...
 Светлый луч прозрения в любви...

 "И я опять в той сладкой" вести,
 Что день не хватит для любви...
 Заберёт остаток звёздной ночи...
 Под утро только появится в луче...

 Сверкая, искупают нашу радость,
 Bновь долгожданной встрече,
 Не допустив  скорости разлуки...
 Лишить нас несправедливой муки.
  http://stihi.ru/2012/04/05/1342

 

   Конец года 1978-го. Я торопила дни – хотелось, чтобы скорей он
закончился, и открылся бы нам Новый год с чистого листа, с чистой
страницы. Я понимала, что Ашоту оставаться дома нет смысла – долг,
который повешен на нас, зажимал в тиски. На работе у нас работа-
ла бухгалтер Марина Мурадян в расчётном секторе. Её муж, почти
одновременно с моим, сделал аварию на грузовой машине в другой
части города, и его посадили на девять лет. У них не было возможно-
сти даже немного уменьшить время заключения. И я понимала, что
деньги мне одолжили только на два года, и их нужно отдать. Ко мне в
кабинет вошла секретарь месткома Валентина и предложила две ту-
ристические путёвки в Чехословакию и Польшу. Конечно, если б не
случилось такое горе в моей семье, обязательно поехали бы с мужем,
но сейчас надо было поехать и привезти товар на продажу, чтобы
оправдать путёвку и заработать в двойном или же в тройном разме-
ре. Она же пригласила ко мне в кабинет Лили Хачикян, которая тоже
была помощницей месткома, и уговорили меня поехать. Весь товар
я должна была привезти и отдать Лили Хачикян по установленным
мною ценам, а остальное не моё уже дело. Я, конечно, одна не поеха-
ла, а с собой взяла Надежду Сай, которая работала в моей бухгалте-
рии бухгалтером-ревизором и очень хотела поехать. Путёвки всегда
были только для начальства, а ей досталась совершенно случайно, и
она была этому рада. На то время у нас уже налаживались дружеские
отношения, несмотря на разницу в возрасте.
     Я уезжаю впервые за свою жизнь за границу. Они же меня проин-
структировали, что взять с собой, чтобы поменять на чехословацкие
деньги. Я думала, что не смогу, но оказалось – во мне была необык-
новенная жилка торговать, покупать самое красивое и стоящее. Я хо-
рошо уже сторговала весь свой товар, который привезла с собой из
СССР (красную и чёрную икру, водку, одеколон «Красная Москва»
и многое ещё). Нам не надо было выносить даже из гостиницы. В
первый же день забрали всё работники отеля и выдали нам чехос-
ловацкие деньги (чешская крона). У меня их было так много, что
пришлось купить две хрустальные люстры. На то время они были
очень дефицитные, с чехословацким хрусталём. Люстры были таки-
ми большими, что мне пришлось всю ночь снимать хрусталь и раз-
бирать её на маленькие части. Приобрела также хорошие сервизы
«Мадонна» и много разной модной одежды, маленький чемоданчик
жевательных резинок для детей (в те годы жвачки были большим
дефицитом), детскую одежду.
   То же самое было и в Польше, но по дороге, когда мы пересекали
перевал, автобус остановился в горах Новы-Сонч у подножья горы
Явожина-Крыницка в городе Крыница-Здруй. Я, которая выросла в
Тбилиси, видела такой снег только в картинах: пушистый, нежный,
белый, никогда ещё не поднималась на курорт в Боржоми или же в
Бакуриани. Вышла, как и все, из автобуса, опускаю свои руки в снег,
делаю круглый шарик и бросаю. А вместе с ним я, видно, выбросила
и кольцо, которое везла в Польшу на продажу. Мне его дала мама
вместе с несколькими украшениями, зная моё положение, но кольцо
это, привезённое отцом из Германии, было с настоящим звёздчатым
рубином о двух карат, очень дорогое. Мне было очень обидно, что я
не смогла правильно воспользоваться им... В моей сумке находились
серьги, мне их тоже дала мама, и я решила их не продавать, а вернуть
ей. Так безвозмездно могла бы поступить только мать, но у неё были
свои трудности. Моя сестра тоже не могла мне помочь материально,
и они возвратили долг, который совсем недавно брали у нас.
    Поездка – приятное с полезным. Я увидела все достопримеча-
тельности Чехословакии, мы побывали в Карловых Варах и пили
изо всех источников лечебные воды, как туристы, может быть, шутя.
Экскурсоводы объясняли нам – это для печени, это для почек, а в
середине, в виде фонтана, – для любви. И все с большой кружкой
в основном скапливались у источника любви. В Чехословакии от-
личное отношение к русским, большое количество населения знает
русский язык, я даже не ожидала. А в Польше столица – Варшава.
Это музеи, старинные пледы; спускались мы в сланцевые подземе-
лья с касками на голове, на лифтах, как шахтёры. Там большой зал,
где были на стенах сланцевые картины достойных мастеров своего
дела, там же проводил во время войны совещание Гитлер. Побывала
в лагерях смерти и видела не понаслышке печи и остатки – тыся-
чи и тысячи очков, сумок, волос – пленных. Это меня всё больше
притягивало – хотелось узнать больше о войне, прочитать военных
лет литературу, чтобы сопоставить с увиденным. Я по-другому стала
смотреть на своих родителей, которые прошли эту войну. И часто
брала отца звезду и медали за отвагу подержать, как будто бы они
меня возвращали в те времена.
   Как мы спокойно переехали границу туда, так же поездом мы воз-
вратились обратно в Тбилиси. Больше у меня не было потерь. По
возвращении я отдала маме серьги и сказала: «Береги – это отца по-
дарок». Меня больше не раздражало, как она одевалась, и что на всех
пальцах у неё были кольца. Она была просто европейской женщиной
с рождения, и так как я уже много чего увидела, проще стала смо-
треть на мир. По приезде всё отдала Лили Хачикян и через неделю
получила деньги, потому что товар оказался превосходным, как она
мне потом сказала, и намного, почти в пять раз, превышающий мои
расходы. Я отдала сначала долг Вано, который сказал, что он одол-
жил у друга. И это было не мало.
     Пока меня не было, Ашот встречался со своим крёстным Серго,
который сказал, что всю жизнь не собирается работать на заводе, и
согласен был работать с Ашотом в бригаде. Они поехали вместе на
Украину. Но поезд ушёл. Кто оставит ему работу? – там уже рабо-
тали другие. Начальник так уважал его, что позвонил в Куйбышев
своему другу и порекомендовал Ашота. Они поехали туда, и началь-
ник района предложил строить школу и сдать к первому сентября.
Село в Куйбышевском районе называлось Кошки. Они согласились.
Никогда не строили, но надо было за что-то зацепиться, и тут Ашот
допускает ошибку. Когда спросили, на кого оформлять, Сергей до-
стаёт паспорт, он же и стал бригадиром, а Ашот – помощником, но
не на бумаге. Он не имел никакого отношения к авансам, взятым
на строительство, и разной сметной стоимости оплаты затрат. Они
рабочих очень быстро нашли. А в строительстве самый главный –
каменщик. Школа строилась из огнеупорного кирпича. Один месяц
поработал каменщик хорошо, но после первой зарплаты стал пить
по-чёрному, ушёл в запой, не просыпаясь, а работа стояла. Сергей
предложил Ашоту подработать: «Когда мы закончим, то честно по-
делим выручку пополам, а сейчас ты будешь получать и за камен-
щика, только зарплату». В нашу машину с общего счёта заливался
бензин, но расходы на содержание машины оплачивал сам Ашот из
своего кармана. И в ожидании большого заработка в конце сезона.
   Периодически он мне звонил и даже просил, чтобы я приехала к
нему, так он устал физически, но зато освоил хотя бы одну специаль-
ность – каменщика. Как только начались летние каникулы, я отвезла
опять детей в Сухуми, а сама вместе с маленькой дочкой Лили поле-
тела в Куйбышев. Он меня встретил. Чувствовалась теплота нашей
встречи. Комнату он уже мне подготовил в селе Кошки. Я никогда не
была знакома ни с чувашами, ни с мордвинами, а казанская татарка
у меня работала, Аида, даже в бухгалтерии. У нас в Тбилиси я такие
национальности не встречала, возможно, их там мало. Здесь же я
прохожу в магазин – все на меня оборачиваются. Наверное, они зна-
ли друг друга в лицо, а я незнакомка. И ещё – хожу без платка. Пят-
ница, вечер дымит – всё село готовит бани, как я узнала, по-чёрному.
Горит печка – на ней камни, всё закопчено, мрачно, нет окна, пахнет
осиной, дымок в виде тумана. Хозяйка нам предложила искупаться
после неё. Я наблюдала, как она таскала воды туда днём. Я вошла,
по непривычке закрыла глаза, почему-то от дыма они у меня болели.
Ашот подошёл ко мне и стал раздевать. Тело нагрелось, а он то и
дело подливал воду на камни, уже обнимая меня. Мы вспомнили мо-
лодость, как в крохотной кухне он мыл меня, затем мы долго в стра-
сти занимались сексом. Здесь же было сoвсем другое дело – много
места и две лавочки наверху. Он меня бил берёзовым веником, и от
этих ударов всё больше увеличивалось притяжение друг к другу. У
нас за горами уже оставленные четырнадцать лет совместной жизни,
но любовь с новой силой вскипала, словно пенка с кипячёного, горя-
чего молока покрывала нас. Мы пробыли там долго. Когда вошли в
дом, хозяйка сказала, что Лили заснула. Но, разгорячившиеся в бане,
мы были очень активны в ночь, и, видно, хозяйке это не нравилось.
Между нашими комнатами висела только ситцевая занавеска. Она
была вдова и, как я поняла, второй раз не выходила замуж. Наверно,
она и забыла, как это делается, и сгорала от любопытства, так что на
следующий день нам тоже затопила баню, сказав, что он приходит
домой очень грязный, пускай отмоется. А он же меня брал с собой.
Ночь бушевала, и видно было, что она не спала тоже. У неё туалет
был далеко в саду. Она ставила ведро нам, девочкам, а он ходил во
двор в конец сада. Видно, ему надоело, и хозяйка пару раз застукала,
как Ашот «поливает» ей деревья, то одно, то другое. На следующее
утро она мне сказала, чтобы он этого не делал, но он же упрямый и
несколько раз повторял...
   Днём я выходила гуляла по селу. Она мне сказала: «Хотя бы пла-
ток повяжи, не гневи людей, а то сглазят и наделают дел». Я её послу-
шала, ведь уже знала, что есть белая магия, есть и чёрная магия. Там
был большой промтоварный магазин. И мне посчастливилось позна-
комиться с заведующей магазина. Она меня завела на склад. Какая
Чехословакия может сравниться с таким ассортиментом товара?!.. И
не надо ехать даже за границу – чехословацкий хрусталь лежал на
полках, и я всё абсолютно у неё скупила. Ей перевыполнила план,
а себе, наверно, на большой куш, ведь мне надо было всё привезти
спокойно домой и отдать Лили Хачикян на продажу. Богемское стек-
ло, хрусталь, сервизы. Я там была одну неделю, в этом селе. Опять
навьюченная, я вылетаю домой в Тбилиси. Правда, заведующая по-
просила в мой следующий приезд привезти ковёр из Тбилиси. Я хочу
сказать, что в Тбилиси были в продаже красивые азербайджанские
ковры, тем более – она не хотела дорогие. Я по приезде возвращаюсь
в Тбилиси, отвезла и установила сама цены на каждый товар, отдаю
опять Лили Хачикян на продажу. Потом я в Тбилиси около вокзала
нашла знакомства в комиссионном магазине, там были товары ан-
тичные, также хрусталь. Туда я тоже везла на продажу. Мне говорила
сестра: «Ты уже спекулянткой стала, при твоей-то должности!» Я ей
отвечала, что когда рассчитаюсь с долгом, то полностью прекращу
привозить товар. «Тебя же могут поймать в аэропорту», – вздыхала
Людмила. Но я не брала одинаковый товар.
        Позвонила заведующая Валентина с Куйбышевского района.
Сказала, что завезли кожаные плащи. Они были модны в Тбилиси на
то время. У меня деньги все в товаре, а надо было срочно поехать. Я
решила одолжить у соседки и точно знала, что она не откажет. Я под-
нялась к Медведевым, и они одолжили 1000 рублей. И на четырнад-
цатый этаж также пошла в трёхкомнатную квартиру. Там жила очень
зажиточная семья. Мы здоровались и виделись только в лифте. Она
знала наше положение, что Ашот сделал аварию. Когда она открыла
дверь, в квартире было много людей. Она завела меня в правую ком-
нату двери. Я попросила, сама дрожа, думая, на что я могу ещё пой-
ти, чтобы выпутаться из этой ситуации. Когда я спросила: «Смогли
бы Вы мне одолжить деньги на месяц?» – она даже не спросила на
что – достала 2000 рублей. Добавила: «Этого хватит?» Это, поверьте,
большие деньги были в то время. «Хватит, Тамрико», – ответила я,
поцеловав её, и вышла. И слёзы вырвались у меня из глаз. Она про-
вела до лифта, добавив: «Если даже не отдашь долг через месяц, не
переживай, когда сможешь – тогда отдашь, и если нужно будет ещё
– заходи».
И вот я уже на руках имею деньги, огромную сумму, и мой брат
Сашка сам вызвался меня сопровождать. Мы купили два ковра, би-
леты на самолёт и вылетели в Куйбышев.

 
"Сгорая в пламени страстей
Мы забываем всё, что было,"
А было - ревность и потери
Тех дней молодости, милый...

Ты, повстречавшись, обещал
Любить и нежить всю жизнь...
Но очень скоро ты забыл...
Понятно, с другою закрутил...

Не нужно разных оправданий,
Я не виню тебя, а лишь себя,
Ругаю -  заметила разгульный
Образ, повернуться бы от тебя...

Но ты, как преданный щенок,
Всё падал на колени...
Вымаливал прощение, так...
Будто не оступишься больше

И я простила в первый раз...
И с каждым разом понимала,
Я просто привязана к тебе...
Любила может, но вначале...

Боялась одинокою остаться,
Прощала и прощала...Я...
И, может, простила бы сейчас -
Сидишь и не двинешься от нас...

"Ужасы концлагерей. Освенцим..."

         Лунная соната
         Звездами затменья,
         Ты не виновата
         В вечном смраде тленья.
         ......Елена Ватеса Смирнова

Сколько там сгорело?
Сколько закопали?
Сколько пострадало?
Вырывали заживо части тела...

Я была ... в Польше,
Ужасы концлагерей
Видела, Освенцим....те кучки
Не догорели...под звуки скрипки...

Горами очки лежали, протезы.
Горами волос людей, одежда…
Горами утварь ручной работы -
Что не успевшее сгореть...ещё....

Камеры, как лифты, - полметра

Для четырёх человек, вплотную -
Не присесть, и делали под себя.
Стояли... вонь, так же умирали…

Печи, палаты, катафалки...
Сколько там сгорело матерей и детей...
И их загружали кто??
Наши... из Cоюза, себя продали...

Заживо людей сжигали...
И наказаны они Богом...
Их везде поймали...
Но помять о них нам оставили...

Освенцим, Бухенвальд  -  миф? Скажи это тем, кто воевал и прошёл ужасы концлагерей. Звуки музыки, всё слышнее были крики умиравших. Их осталось мало. Но мы, их дети,  помним...


 

      Я была в Польше, ужасы фашизма видела в концентрационном лагере Освенциме, где ещё те кучки не догорели, которые пылали во время войны:  горками очки и протезы лежат, горками волосы людей стелются (делали из них утеплительную ткань), горками одежда, горками утварь ручной работы валяется. Всё то, что не успело ещё сгореть под звуки скрипки... Видела я также камеры – тесные, как лифт, для четверых человек, полметра в ширину и в длину, только стоять можно вплотную, не присядешь, и делали людские надобности все под себя… Стояла вонь. Также, стоя, умирали… Печи, палаты, катафалки... Сколько там сгорело матерей  и детей??! И их загружали кто??  Наши из Cоюза, себя продали за жизнь и кусок хлеба. Заживо людей сжигали... И наказаны они Богом... Их везде поймали, где бы они не прятались, даже уже стариками. Но помять о них нам оставили...

      По широко распространённому мнению Освенцим является самым ужасным нацистским истребительным центром концентрационных лагерей. Бухенвальд, Освенцим - миф?? Расскажи это тем, кто воевал и прошёл ужасы концлагерей. Звуки музыки…Но ей не заглушить криков умирающих от страдания и боли…  Не заглушить память… Их осталось мало. Но мы, их дети, помним...

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 18. «Полёт, падения...»

 
Полёт, падения...
Опять полёт
И только ощущение,
Что ты летишь,
А ты повисла лампочкой
Под абажуром
И светишь лишь,
.... когда тебя зажгут...
http://www.stihi.ru/2012/07/21/1439


Точно "в лед запрессованный пламень,"
Трещина, сближения холода с горячим...
Тает быстро, каплями роняя слезы об камень...
Трудно перечить замечающим, но не зрячим
http://www.stihi.ru/2011/12/03/255


    «Самолёт летит хорошо, – подумала я – видно, лётчик первого
класса, хороший». Каждый раз, садясь в самолёт, я боялась, что он
упадёт. А в этот раз ещё больше боялась, тем более – со мной был
брат, на его долю и так много приключений в жизни выпало. Во-
вторых, я боялась не за деньги, которые везла, а за товар, который
буду везти обратно, и опять меня взволновала эта мысль. Я закрыла
глаза и стала молиться. Одну за другой повторяла молитвы своей
бабушки Кати и даже удивлялась – я их не учила, откуда так много
знаю?! Правда, слышала, как она шепчет, но это было так тихо, мож-
но было догадываться только по губам.
   Ашот нас не встретил. Мы и не просили о встрече, зная, что у
них свой план работы и они должны вовремя сдать школу. Мы сели
на автобус и доехали до села Кошки. Меня всегда отвлекала дорога.
Я не могла спокойно смотреть на окружающую нас природу – любо-
валась окраской деревьев, ещё не в осеннем, но уже в разноцветном
одеянии. Хорошо отремонтированная трасса в сторону Тольятти, а
там рукой подать до посёлка Кошки.
     На одной из остановок вышла вместе с Сашкой, и мы купили
солёные грибы грузди – от воспоминаний о которых у меня до сих
пор oскома. Мы быстро нашли Ашота в школе, ведь я знала, где они
строили. Уже вечерело, но нам надо было попасть в промтоварный
магазин. Ашот переоделся, и мы через двадцать минут уже разгова-
ривали с заведующей. Она показала плащи, конечно, не кожаные, а
заменители немецкие, но такие красивые, что я взяла всё, что было у
неё в продаже. И даже у нас не хватило немного денег. Заведующая
поверила нашему слову, что Ашот отдаст долг со своей зарплаты.
Мы остались только на два дня, возвратились благополучно обрат-
но. И этот оборот почти в четыре раза превысил стоимость покупки.
Потом Сашка поехал за новым поступившим товаром, в основном
плащами, и они уходили, как семечки, на перепродаже, в которой
мне помогала Лили Хачикян. Я к распродаже товара никакого отно-
шения не имела. Лили с сумками носилась по всем своим знакомым.
По какой цене она продавала, меня тоже не интересовало. Я сама
назначала цену. Когда плащи закончились, появился другой товар.
И так много раз я или Сашка летали в Кошки, чтобы поправить моё
материальное положение. Сашка ничего не хотел – он бескорыстно
помогал мне. Он видел, как неоднократно в наш дом приходили за
деньгами, которые нам одолжили.
    Приближался сентябрь, а Сашка на лето поехал в Адлер подра-
ботать на деревоперерабатывающем комбинате. Не знаю, кто его по-
рекомендовал туда, ведь в Тбилиси он так и не нашёл себе работу. В
это время я получаю телеграмму от Галины из Харькова, у которой
жила в комнате на Основах, недалеко от аэропорта, в железнодорож-
ном общежитии, когда была на дипломной работе, а это был период
почти в шесть месяцев, не считая моих отъездов. Я ей сказала, что у
меня есть брат, такой же высокий, как и она. Но я не думала, что Га-
лина сможет так быстро приехать. Она дала телеграмму и прилетела.
И я даю телеграмму Сашке: «У меня в гостях Галина. Если хочешь,
то приезжай – я познакомлю». Так они и познакомились. Женился он
на ней. Она была также студенткой – ещё предстояло учиться. Пере-
водится она на заочное отделение, и у них начинается новая жизнь.
В сентябре сдали школу в Кошках. Ашот был обманут. Пока стро-
или, он тяжело и много работал, но получать было нечего – Сергей
брал большие авансы и высылал всё домой. Ашот же развернулся и
уехал, захватив весь чешский хрусталь с промтоварного магазина.
Его малый заработок был не виден по сравнению с тем, что он при-
вёз – сумма дохода с продажи хрусталя была внушительная. Мы за
один год отдали половину долга, но у нас ещё оставался долг. Мы не
знали, что и делать... Посторонним всё отдали, но остались родные,
его мать и сестра, всё равно надо было отдавать. Как-то зашла его
сестра к нам и увидела хрусталь. Ей понравилось, и она у нас взяла в
счёт долга. Ашот на всю жизнь разорвал отношения со своим крёст-
ным, и я ещё раз убедилась, что с родственниками хорошо только
сидеть за столом и время проводить.
     В нашей же дальнейшей жизни большую роль сыграло измене-
ние и в половых отношениях, хотя обидно было ему, но в лучшую
сторону для меня. Он не стал таким активным, каким был раньше.
Когда мы жили в Кошках, на квартире у бабки, а мне говорили в селе,
что она обладает чёрной магией. Я не поверила – она ко мне была
доброжелательна, Ашот ей хорошо платил. Но она возмущалась, по-
чему Ашот мочит (писает) ей цветы, деревья... Она его несколько
раз предупреждала, чтоб не делал этого. Когда я рассказала своей
бабушке Кате всё, она сразу же сказала, что та бабка ему сделала
чёрную метку. Есть такое в чёрной магии, если хотят сделать порчу,
нашепчут на мочу, разлитую на землю, тыкая туда иголками. Она
сказала – это очень сильное заклинание и скоро не пройдёт, нужно
время. И дала уже мне молитву, впервые, чтобы я читала под вечер.
Он же стеснялся своего положения. Всегда находил какую-нибудь
причину поссориться или же напиться. Но я-то знала, в чём дело,
и старалась не очень злить его, ведь в жизни всё бывает, тем более,
что я его любила и у нас было трое детей. «Ну так что же – будем
лежать, как брат и сестра», – я думала об этом, но ни разу не сказала
ему лишнее. Он же в свою очередь думал и о своей беспомощности:
долг сделал, а отдавать как? И Ашот ещё раз поехал на Украину в За-
чепиловку. В этот раз ему там повезло – он у своего друга директора
знакомится с Геннадием Bолошиным, большим начальником в Харь-
кове, который ему помог найти работу и материалы на следующий
год. Он даже привёз большой аванс домой, после того, как поступил
битум, отсев и щебёнка на станцию в Зачепиловку. И мой муж ра-
достный возвращается с деньгами домой.
     Год начался хорошо. К нам приехал в Тбилиси сводный брат
Ашота, родной только по отцу... Ещё до войны отец был женат. На-
конец, впервые за много лет, братья увиделись. Брат Ашота жил в
Узбекистане. Он приехал с сыном и женой. Конечно, мы тоже при-
гласили к себе в гости. Когда я накрыла стол, то масла на столе не
было. Именно в этот год оно исчезло по всем продуктовым магази-
нам. Его жена спросила: «Почему нет масла на столе?» «Его нет в
магазинах», – ответила я. Она меня перебила: «Ты, кажется, работа-
ешь главным бухгалтером централизованной бухгалтерии больниц и
поликлиник?» Я отвечаю: «Да». «Так, милочка, я шеф-повар в такой
же больнице. Я-то знаю, какую ты пайку должна иметь. Пойди и вы-
зови шеф-повара и завсклада больницы и тихонько спроси, где твоя
пайка. Я отсюда не уйду, пока ты этого не сделаешь», – сказала она
мне в ответ.
    Утром побежала на работу, забыв об этом разговоре, но когда
пришёл забрать меню на следующий день шеф-повар, то я вспомни-
ла и сказала: «Оба зайдите в мой кабинет». Он вызвал и заведующего
склада. Я посмотрела на них. Они сидели спокойно, ожидая или за-
мечания, или же ещё непредсказуемых слов. И они их получили. Я
тихонько спросила: «А где моя пайка?» Oни же сразу растерялись и
сказали: «Мы пытались, но к Вам же невозможно было подойти...» –
«А ко мне не надо подходить. Я живу достаточно близко. У меня есть
в доме бабушка Катя. Постучитесь – она откроет вам», – следовал
мой ответ. Они выскочили, как ошпаренные, а я перезвонила домой и
предупредила бабушку Катю. Когда вечером я пришла, у двери в на-
шем коридоре стоял ящик. Там было мясо – пять килограммов говя-
дины, восемь пачек творога, яйца, масло в достаточном количестве и
даже сахар. Конечно, я бы не брала, если бы знала, что больные голо-
дают, но в Тбилиси в то время вёдрами выливали обед, так как каж-
дый старался своему больному принести всё в большом количестве,
натуральное и с базара. И так каждую неделю паёк был у меня дома.
И это же не только у меня, наверно, у многих начальников. Но никто
не знал – не хотел знать, ведь был такой социалистический строй, где
каждый работает и несёт домой всё, что плохо лежит. Как-то я виде-
ла программу по телевизору, где в детском саду спрашивали детей:
– А где же работает твоя мама?
– Не знаю.
– А что приносит?
– Конфеты.
– Значит, на шоколадной фабрике...
   И я стала иметь не только продукты, но и многое другое, особен-
но лекарство. Мне оно не нужно было. В моей семье иногда пользо-
вались лишь лекарством от кашля, бромгексином, но в городе стало
исчезать остродефицитное лекарство в аптеках. Ко мне обращались
все: директор школы, учителя, родственники, помню, младшему бра-
ту Рудику надо было достать лекарство. Уже как двенадцать лет он
был женат, но не было у них детей. Я вспомнила, что когда ездили
в Грозный в армию к Ашоту, Рудик в тринадцатилетнем возрасте
заболел свинкой. Я понимала, что это могло быть причиной его бес-
плодия, повела его к профессору нашего отделения, и тот выписал
рецепт. Я сразу же не сообразила достать лекарство, а Рудик искал
его по всему Тбилиси и не мог найти. Мне же понадобилось сделать
звонок, и лекарство было уже заказано в управлении дороги в ап-
течном киоске. И он там приобретал всё, когда ему надо было. Так я
набирала силу в своём положении. Все расходы по статьям, платёж-
ное поручение без моей подписи не уходило в банк. Ко мне стали
неоднократно обращаться уже заведующие отделениями с разными
просьбами в приобретении дорогостоящего оборудования. Звонят и
просятся на визит ко мне – каждая встреча им приносит в отделе-
ние оборудование и инвентарь, ведь я доставала не только со своего
банковского счёта, а звонила в управление в отдел снабжения. Там
работала главным бухгалтером НOKCа Инна Костенко, моя знако-
мая (я с ней работала в НГЧ-4), которая могла безболезненно опла-
тить всю аппаратуру. Соответственно, меня также принимали они
хорошо и в отделении. Если кому-нибудь рожать или какое-нибудь
заболевание, то сразу докладывали заведующему отделения, и они
сопровождали меня по отделению и выполняли, может, маленькую,
но уже просьбу.
Там я знакомлюсь с заведующей реанимационного отделения –
Кванталиани. Они только переехали в Тбилиси. Её мужа назначили
начальником дороги. Они жила рядом с моим домом, только во вто-
ром корпусе. Она любила забегать ко мне в мой кабинет бухгалтерии
и часто вспоминать, как ей было хорошо в Москве. Я её понимала.
Она была хороший врач-эндокринолог, но на неё сразу нахлынул
проблемой грузинский язык. Она не так хорошо знала грузинский,
чтобы ставить диагнозы или же поговорить с больными, ведь многие
не говорили вообще на русском. Мне кажется, она была русской, и
что она заходит лишь бы поговорить со мной на родном языке. В
один раз из таких разговоров я поняла, что её младшая дочь нужда-
ется в помощи. Девочка с грузинской фамилией, полностью не знав-
шая грузинского языка, была подавлена своими одноклассниками, и
у неё от этого началась депрессия. Она врач. Как я могу ей предло-
жить услуги своей бабы Кати? Но я всё-таки сделала это после того,
как она пригласила меня к себе домой. Я увидела девочку. Мне стало
её жаль. Я ей рассказала подробно о бабушке, сказав: если вы не
верите, то ничего не поможет. Она согласилась, и в одно воскресенье
за мной приехала чёрная «Волга» начальника дороги. И, так как это
был дом железнодорожников, многие, стоявшие во дворе, видели.
Всем же было очень интересно. Она с дочкой сидели позади, а меня
посадили впереди, при этом дверцу открыл водитель. Хорошо – ба-
бушка Катя была дома. Она жила в районе Глдани и на выходные дни
уходила домой.
Бабушка Катя растопила свечку. Девочку усадила на деревянный
стул близко к выходу. Сама стала позади неё с миской воды и начала
шептать заговоры. Я была там с ними только один раз. Но они к ней
ездили часто – видно, самочувствие дочки пошло на улучшение. По-
сле окончания школы меня попросили, чтобы я устроила к себе на
работу эту девочку, всё же русская речь. Я её пока взяла машинист-
кой, но быстро заметила её способности, перевела за рабочий стол
материального сектора, отвечающий только за медицинский мало-
ценный инвентарь всего нашего объединения централизованной
бухгалтерии. Она справлялась очень хорошо, но у неё был свой ве-
ликолепный дар кройки и шитья, моделирования, и она поступила в
техникум. Ушла от нас через несколько лет, красиво попрощавшись.
Мы многое делали для детей и бережно относились к их твор-
честву – я так же поступала со своими. Я заметила, что мой сын на
фигурном катании занимает первое место, но не дают ему свободно
заниматься – вечно в конце на коньках кружили маленькие дети. Од-
нажды он мне сказал, что боится прыгать, так как может кого-нибудь
покалечить. Я подошла к тренеру, тот же сказал: «Вам уже давно
надо было поменять фамилию вашего ребёнка на грузинскую». Да,
ещё раз я убедилась, что не будет сыну здесь продвижения. Я став-
лю вопрос ребром: или он продолжает спорт, или же заканчивает на
отлично школу... Я же посоветовала Роберту закончить на отлично
школу, ведь спорт его сильно отвлекал, по пять дней в неделю заня-
тия. Я дополнительно нанимаю ему трёх репетиторов, не школьных,
профессоров, и сын скорым шагом зашагал в успеваемости. В свою
же очередь сама я очень много времени уделяла детям. Я заканчи-
вала работу в шесть часов, а в шесть пятнадцать уже всегда была
дома. Хотя у меня была бабушка Катя, я, как утренняя пташка, с
утра копошилась на кухне, в туалетной, и везде был у меня порядок.
Активно участвовала в жизни и учёбе своих детей. Когда я находи-
лась рядом, часто читала, в то время уже наша вся стенка пополнена
была художественной литературой, не только детскими сказками и
рассказами. Я доставала зарубежную литературу, романы, и чита-
ла, порой в поезде пересказывала целую книгу. Они любили меня
слушать. Объясняла природоведение, которое сама любила читать
с детства...

Когда ты рядом - мир сказочно богат...
Открой пошире глаза, дитя, я покажу...
Своими глазами посмотри вокруг...
Одной мимикой расскажу о природе....

Одним движением глаз я покажу
Открытия для тебя,  дитя, смотри
Куда направлен взор мой - на Восток,
Откуда поднимаются первые лучи...

Выкатывается солнце, прорезая небо желтизной,
Наклонив тень всех деревьев вправо,
И ты поймёшь, что утро настало...
Спозаранку копошатся первыми муравьи.

Звонкое пение соловья и нам вставать пора,
В доме аромат печёного хлеба и кофе...
Возьмёшь ты чашечку, выйдешь на балкон,
А там уж солнце сделало своё дело...

Лучом, обжигая траву с бисерной росой,
Затем ты замечаешь лёгкий пар – иней,
Покрывший зелень белым покрывалом,
Солнце палит верхушки деревьев...

Смотри, потихоньку уходит в сторону тень,
Луч солнца наклонил тень деревьев влево,
Посидишь во дворе, слышишь пенье птиц,
Ворона каркнет, трещат Мухи-Цoкoтухи...

Это время прекрасное! Вечереет,спала жара,
Солнце красным заревом убегает на запад,
В оранжевом цвете небо, ухватившись,
День борется с ночью,не хочет уступать.

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 19. «Быть женщиной…»



Любовь - это то, что найдёшь в себе,
Где в мелкой частице души твоей

Порхает мотылёк, нежится в груди.
Ты, на минуточку хотя бы, с ним живи...

И ты почувствуешь любовь внутри,
Ты ожила и лучше его не найти,
Ты чувствуешь - уже не обойти...
А только согласись, где он - там ты...
http://stihi.ru/2013/02/07/7980


      Быть женщиной – не только внешняя
красота должна быть: она мать, азалия
цветов, и плодоносна. Розой красивой и
колкостью своих шипов, защищаясь, жен-
щина живёт... Соцветием акации с арома-
том любовью всегда женщина светит...
Нежным голосом, словно трелью соловья,
поёт колыбельную... Солнечной мимозой
создаёт атмосферу домашнюю... Быть
просто женщиной, мамой, женой и люби-
мой! Находить время для мужа, для детей
и родителей!
http://www.stihi.ru/2011/03/22/424

    Я очень много времени уделяла своим детям, так как помню, за
нами не было надлежащего ухода, переполняла чашу в любви за себя
тоже. Ашот стал тоже хорошо зарабатывать, и для нас было радо-
стью, что за два года мы полностью расплатились с долгом. Конечно,
после того, как я в последний раз поехала за границу. Мне Валентина
из месткома принесла путёвку на круиз на теплоходе – Сирия, Кипр,
Турция, Греция и Египет. Я пока не хотела ехать, но в месткоме уви-
дела врачей, которые собирались путешествовать, и согласилась, по-
думав: надо же заканчивать уже с долгами. Если в первый раз я по-
ехала с сотрудницей, то в этот раз с посторонними, мало знакомыми.
Но на собрании в управлении дороги я познакомилась с ровесницей,
которая тоже собиралась ехать. Марина и я почувствовали, что нам
вместе будет легко общаться. Собрание проводили, жёстко преду-
преждая, что всего нам выдадут по 23 доллара и рассчитывать при-
дётся только на это. Но я-то знала, для чего еду, и постепенно при-
обретала всё необходимое мне для поездки. Но эта поездка в конце
года, а летом я, как обычно, после окончания школы отвожу детей в
санаторий в Сухуми. Привезла крупную клубнику ярко-малинового
цвета и начала готовиться к варке.
    Звонок. Ашот стоит в двери. Обычно он не брал с собой ключ
– боялся потерять, или мало что могло бы быть. Я, честно скажу,
удивилась, ведь лето, и его не ожидала. Я его сразу же спросила:
«В чём дело? Что-нибудь случилось?» Он сказал: «Нет, просто со-
скучился». Я давно не слышала таких слов. После Куйбышева его
как бы порезали на части – он стал стеснительным и каким-то не-
предсказуемым. «Ты, случайно, меня не ревнуешь?» – с улыбкой
спросила я. Он переоделся, покупался и помог наколоть мне всю
клубнику. Наступила ночь. Видно было, что он соскучился. Сде-
ланное чёрной магией постепенно отходило, и он себя чувствовал
счастливым. Наутро он пошёл за обратным билетом, ведь их не так
легко было и достать. Смотрю – приносит мне пять билетов на са-
молёт на 15 июля.
– Это тебе и детям, и это бабушке Кате. Возьми её вместе с собой.
А когда мне понадобится ехать за щебёнкой или же пробивать битум,
ты будешь всегда рядом.
«Какой щепетильный», – подумала я, давно не видя такой ласки и
доброжелательности к семье.
Его перемена сразу же отразилась на мне. Я его любила, но в по-
следнее время его грубость и измены, от которых он выворачивался,
действовали на меня. Неужели я сделала ошибку, за которую должна
буду страдать всю жизнь?! Ведь я и не собиралась с ним разводить-
ся, а просто в себе угасала. Была как обугленное полено, которое
только коптит, но не загорается, и едкий дым прошлого бил меня
прямо в сердце. Но сейчас – как будто бы мешок свалился с плеч. Я
почувствовала облегчение. Мы вместе целую неделю провели – хо-
рошее время, и я, уже имея на руках билеты, готовилась к поездке в
Харьков в Зачепиловский район, где он уже нашёл свободный дом
для нас. Он улетел. Я же осталась одна. Как-то необычно. Всегда
мой дом был шумный, с детьми, но сейчас я глотала ту литературу,
которая уже была красиво разложена на книжных полках в детской
комнате, потому что там же был диван-кровать, который раскрывал-
ся на ночь, и там вместе спали мои девочки. Бессонные ночи. Утром
работа и полугодовой баланс. Мне надо было завершить его, чтобы
поехать за детьми, и я уже оформила отпуск. Никогда не было отказа
мне, ведь я переходила сюда при одном условии: что после полуго-
дового баланса буду уезжать в отпуск до первого сентября. Главный
врач, к которому относилась централизованная бухгалтерия, никогда
не возражал.
   Настало 15 июля. Мы уже в аэропорту. С нами впервые вылетает
и бабушка Катя. Тёплая встреча. Он встречает нас прямо у трапа.
Снова Украина! Сколько тёплых воспоминаний у нас было там! Мы
хорошо устроились, несмотря на то, что дом был пустой. Он выпи-
сал солдатские кровати для детей со склада, а для нас нашёл двух-
спальную кровать. Квадратный стол в одной из комнат и деревянные
табуретки. Всё для временного проживания. Но так всё было чисто
и уютно, с красивыми занавесочками, и иконка висела в одной из
комнат. К нам в гости приходило начальство. С задней стороны дома
в саду был стол, где мы делали небольшие посиделки. Уже даже зна-
ли много песен на украинском языке и пели вместе с гостями. Как
затянем... Иванко ты Иванко, сорочка вышиванко... Красивое время
и радостное для семьи. Ашот Роберту покупает настоящий моторол-
лер, и он провозился, всё лето его ремонтируя. К бабушке Кате стал
приходить народ на заговоры, особенно после того, как она вылечила
жену инженера от опухоли под рукой, которая уже имела направле-
ние на онкологическую операцию. И уже у неё в комнате стояло мно-
го авосек, мёд, масло подсолнечное, семечки, сало солёное и многое,
чего только не было. Я уже понимала, что нам самолёт на обратную
дорогу не светит.
    Мы часто были с ним в разъездах, то в Днепропетровск за от-
севом, то в Харьков за нарядом на битум. Там он меня знакомит со
своим начальником Геннадием и Ирочкой, его женой. Она была хо-
рошая хозяйка. Мы попали даже на его юбилейную дату – пятиде-
сятилетие, – в ресторане, где было очень много людей из высшего
общества Харькова. Я была одета превосходно. Ашот меня повёл в
чековый магазин и одел. Перевоплотилась в элегантную женщину.
Я была красивой и сильно выделялась среди окружающих. Он меня
ревновал. Никогда не показывал подобное, а здесь не отпускал даже
руки. Он не хотел, чтобы кто-нибудь меня перехватил в танце, осо-
бенно он ревновал к самому имениннику. Тот был донской казак
хорошей внешности и телосложения. Я удивлялась мужу – как он
меня оставляет подолгу в Тбилиси, не ревнуя, а здесь ревнует к каж-
дому второму? И однажды он сказал: «Кавказский мужчина на Кав-
казе не посмотрит на чужую жену, а здесь я повидал многое». А я
спросила: «А как же кавказский мужчина на Украине?» Он ответил,
что они сами на шею вешаются. Мы часто бывали у них в гостях, и
один раз они нас пригласили на свои шесть соток дачи – маленький
домик, построили они недалеко от Харькова. Вокруг забора посаже-
на красная и чёрная смородина. Молодые деревца, яблони и вишни,
и много ещё разных кустарников. Дом мне понравился, весь дере-
вянный, и спальня наверху – подниматься туда надо было по крутой
лестнице. Вторая спальня внизу – её они уступили нам. Но самым
прекрасным были кухня, бар и рядом сауна деревянная, очень ма-
ленькая, но вполне было достаточно, чтобы двоим купаться. Окно
кухни открывалось, и там прямо из окна виден был вплотную сто-
ящий стол. Дорожка везде была выложена квадратиками, и между
ними росла зелёная трава. Так меня это впечатлило, что я решила
возвратиться в Тбилиси и тоже себе взять шесть соток земли. Ведь
у нас в Грузии уже каждый дом на склоне гор считался дом отды-
ха. Но Ашот всё равно меня ревновал и ни на минуту не оставлял
одну... Мы хорошо провели там время. Два дня – суббота и воскре-
сенье, – и возвратились в Зачепиловку к детям и бабушке Кате. Я
сейчас поняла, почему ему нужна была бабушка Катя – чтобы не
пропустить день рождения начальника. Хотя тот часто наведывался
в наш район, но Ашот больше никогда не приводил его в наш дом, а
встречались они где-нибудь на природе за шашлыками, но без жён.
Он всячески стал меня оберегать, как драгоценную вещь, которую у
него хотят похитить.
   Мой отпуск подходил к концу. Здесь, на Украине, я впервые по-
чувствовала, что желанна и любима. Мы ещё в прошлое воскресенье
достали билеты на поезд и выехали в Тбилиси. Дети хорошо отдохну-
ли. Я и бабушка Катя готовили прекрасные блюда из свежего мяса,
только что зарезанных кур. Все немного поправились, что не очень
благоприятно для девочек, но как отказаться от шашлыка из барани-
ны или же варёной свежей кукурузы... Ашот завозил ящиками дыни
и арбузы, разносортные яблоки. Не говоря о том, что вёдрами была
чёрная смородина и малина. Всё лето не успевали перетирать ягоды
с сахаром. Ведь у нас в Тбилиси чёрная смородина была редкостью.
Хотя в остальных фруктах мы имели большое преимущество из-за
климатических условий и необычной земли, содержащей в большом
количестве марганцовку. Всё это создавало необыкновенный аромат
фруктов или же винограда.
   Возвратилась в Тбилиси. Первое сентября. Школа у детей. Я по-
пала в свою каждодневную струю, которая меня не угнетала. Кол-
лектив бухгалтерии был хороший. Там же стояла печка маленькая
электрическая, и девочки придумывали что-нибудь покушать на
перерыв. Я каждый день не приносила продукты, но у нас работал
в основном складе Гамлет, и его жена Надежда Вартанова в стати-
стическом отделе. Они часто присоединялись к нам, и я раз в не-
делю вместе с ним выезжала к себе домой и привозила в большом
количестве соленья и разные консервы. Все очень любили этот
день, ведь у меня были очень интересные рецепты на соленья. Хо-
рошие блюда, чтобы полакомиться – всегда хороший украинский
мёд, подсолнечное масло на капусточку и т.д. Моя работа была для
меня как мой второй дом, и я туда ходила так же легко, как и к себе
домой.
    В начале ноября Ашот приехал с большими деньгами и привёз
много продуктов. Машина была такая перегруженная, что почти
ползла, как черепаха. Разгрузились. Тёплое отношение между нами
и счастливые дети. Мне же надо было отплыть за границу на корабле.
Теперь он уже меня провожает на станции Тбилиси-Пассажирская.
Зашёл прямо в вагон. Там весь вагон и другой – тоже наши туристы.
Я познакомила его с нашими врачами гинекологического отделения,
которых знала. Успокоившись, что едут в основном женщины, Ашот
уложил три чемодана, которые я везла с собой. Мы с пересадками
должны были попасть в город Одессу, откуда родом и где выросла
моя мама. У меня было такое большое желание посмотреть этот го-
род, но не получилось – времени не хватило, наш корабль отходил
через несколько часов, а нам надо было пройти осмотр багажа и та-
можню...

Круиз по Ближнему Востоку:

Сегодня пасмурно – осенняя погода, а мне всё пишется,
Остановиться не могу, не знаю, что со мной сегодня.
Но раз и пишется, должна я рассказать вам
О туристических поездках за границу,
особенно, если это касалось капиталистических стран.
Итак: достать путёвку на круиз по Средиземному морю
Было в семидесятые годы в Советском Союзе
просто невозможно...
Но так как я была начальником, мне первой предлагали
Насладиться, посмотреть всё своими глазами.
И вот местком мне на стол и положил путёвку
По Ближнему Востоку на большом корабле «Шота Руставели».
Поехать посмотреть такие страны, как
Турцию, Грецию, Египет, Сирию и даже Кипр.
Кто тут откажется?.. Посмотреть сразу столько стран!
А меняли в долларах США только двадцать три доллара
на все пять стран.
Вы, наверно, сейчас знаете, что это совсем мало,
Но мне немного подсказали – возьми с собой товар
На продажу немного,
Ты же хочешь что-то привезти домой и детям,
Ведь денег тех, что тебе дали, не хватит даже воду выпить там.
Я так и сделала – набила, как сказали,
одну сумку старыми вещами,
Вторую ещё вещами, разной ерундой, всё на обмен,
А третью сумку опять вещами –
Товаром на обмен плюс
И моё белье немного,
И маленькую сумочку с водкой тоже на обмен.
Там в Греции, говорили, её много скупают.
Итак, навьюченная я, как осёл, подъезжаю к вокзалу.
И хорошо, что ещё носильщики есть –
Удачно села в своё купе.
Смотрю – среди одного начальства я,
И они навьюченные тоже?!
Доехали мы с горем пополам в Одессу,
А там и к пароходу добрались.
И нет носильщиков там у причала.
Что делать?.. Просто не знаю, как добраться до таможни.
И начала я вперёд толкать свой чемодан.
В руках несу два чемодана и сумку с водкой, боясь разбить
Ножкой своей красивой стройной, вдобавок на каблуках.
Толкаю чемодан большущий по тротуару... Он меня уже достал.
Но вот таможня наконец!.. И они мне говорят – открывайте.
А как закрою я?! Тогда ведь вместе с мужем еле закрывали...
Но церемониться со мною они не стали.
А я сказала им, что там ничего и нет,
Но если вы откроете, то сами будете закрывать...
Открыли – вывалили барахло моё, и мужа, и детей.
Они спрашивают меня:
– На что Вам столько-то вещей? – а я в ответ:
– Я тряпичница большая!!
Хотя я для себя взяла ведь малость...
С трудом открыли, с трудом и закрывали ...
И то, что не поместилось, уже и на руки повесили пиджаки...
Так еле-еле я, толкая чемодан, и добралась до корабля.
Ещё хорошо – в каюту мне один моряк по пути донёс.
Каюта была на двоих –
Она, конечно, не первый класс.
Тридцать лестничек вниз под палубу идти,
Вместо кровати гамаки-сетки.
На них матрасы ватные лежат,
И круглая форточка на море!
Там только рыбочки видны, как будто на стене висит аквариум.
Устроилась и жду соседку я.
Хорошая попалась, сразу мне сказала,
что у неё морская болезнь,
Как она вынесет, не знала, на всякий случай
лекарством запаслась.
А я без них?.. Хотя я тоже знала, что меня тошнило
на корабле по Чёрному морю в Батуми.
Оставив наш багаж, закрыли дверь,
поднялись на палубу смотреть.
Там много провожающих у причала, все машут нам.
И вот плывёт корабль наш к чужим берегам.
А какое обслуживание там!
Накрыты столы белоснежными скатертями,
Обслуживание, как в лучшем ресторане,
А вечерами показывают концерты свои туристы
из разных республик...
Мне всё там нравилось, потому что раньше я была
в туристических поездках, но это всё не то.
Особенно понравился праздник – день Узбекистана,
Там, видно, на кухне хозяйничали они.
Подали нам к обеду узбекский плов, урюк и даже
сладкую узбекскую дыню,
которой они запаслись и принесли на борт.
Все республики были подготовлены в дни праздника,
что просто обалдеть.
Наверно, все артисты, поэты, повара, – так что каждый день
для нас был праздник.
Но вот настал и наш день.
А среди нас вся интеллигенция столицы Грузии, Тбилиси.
За день мы что-то должны были успеть, и хорошо,
что я в детстве училась грузинским танцам.
Решили танцами забить туза на сцене!
Уже зажгли всю публику – в лезгинку барабаним, не в барабаны,
а по столам,
И голосистые грузины подпевали, а я кружилась в паре
с одном джигитом
из группы, как могла,
Ещё ведь была всё же молода, и был же порох в пороховницах.
Но вот конец концерта!.. Победа!..
Все русские с других республик,
все просят песню МИМИНО,
Ведь и совсем недавно картина, как взрыв,
прошлась в кинотеатрах.
И все любили эту песню, но наши слов и не знали.
Не падать же в грязь лицом – забили и козла,
И начали петь без слов – другие подставлять слова,
там был и мат, а я-то понимала.
Но припев все знали точно – хором напевали ЧИТО-ГРИТО,
а дальше пошли... слова, которые мы слышали на вокзале
или во время ссоры двух неугомонных стариков...
Опять на бис... нас вызывают! Забыли,
о чём пелось в прошлый раз – придумывали на слух
слова песни снова.
Конечно, мы победили – в передовиках, но не об этом речь.
Хочу вам рассказать последний наш концерт.
Его давала сама команда корабля,
Даже администратор с закрученной косой,
что в нашем зале строгая была.
Она так пела, что её озвученные песни русские могли порвать
и перепонки наши.
Там и матросский танец – чечётка,
В общем, они нас положили
на лопатки своим выступлением тогда.
Но что о них мне говорить,
Немного вам хочу рассказывать о странах,
которые смотрели мы.
Первой Греция была, мы посмотрели много,
но больше всех мне понравился Акрополь,
И там в ресторане танец живота, который на наших-то столах
Хорошего, можно сказать, телосложения, большого размера,
выплясывала
полуобнажённой, обвешенная бусами, она.
На всё у всех есть разный вкус, наверно,
И, как художественная натура, я обращала
особое внимание на живопись,
На старые творения мастеров страны,
На разрушенные дворцы древнего народа в Греции.
Конечно, приятное совмещала с полезным.
Уже и водку наменяла я на жвачки для детей,
и многое купила, собрав там денег.
Есть преимущество на корабле в торговле,
что всё ты оставляешь там в каюте,
Сама идёшь с одной сумочкой в город, и положишь
ты в неё, что можешь ты продать сегодня за один день.
А дальше – ночь плавания и в Турции в Стамбуле на базаре.
Кто не был там, немного объясню:
Большой туннель!.. Вы видели высокий, там внутри слева,
справа размещены маленькие магазины,
лавчонки с разными товарами в каждом,
но больше всего меня привлекло золото, везде
Развешанное, как на верёвках белье.
В таком количестве я просто не видела у нас так в продаже
в Советском Союзе.
А также серебро.
Облюбовав две прекрасные вазы, я их купила,
настолько их люблю,
что и сюда их привезла.
Они для орешков, пряностей, конфет – всегда лежат
на видном месте, полны
лакомств, на кофейном столике...
Там были и хорошие шарфы на шею – все в ажуре,
купила всем, кого я никого не забывала, в подарок.
Музеи Турции богаты, и сколько там добра! И если б мысль
Мне не мешала, что всё награбленное там,
Могла, наверно, сто процентов любоваться.
Нас водили и в мечети – конечно, по своей
художественной натуре, я обращала внимание на мозаику
и на качества разноцветного стекла в окнах там.
И звонкий голос с высоты, напоминающий молитву.
Всё там прекрасно!.. Слов нет нам восхищаться
Красивой природой, солнце и вода, хотя мы были
там в декабре, но всё время надевали только летние платья
из-за жары.
Полуостров Кипр мы быстро пробежали, там не было музеев,
и магазины
дорогие по сравнению с теми, что мы видели в Турции и Греции,
Но эта лазурная вода, омывающая Кипр, пленила
меня, и сейчас я понимаю тех туристов из России,
почему часто они едут отдыхать туда. Чистота воды, пляжа,
доброжелательность людей – сочетание прекрасного,
что ты можешь получить, они берегут честь туризма.
Взамен своей мечте и полностью расслабиться там,
Мои друзья, и если выбирать, куда поехать –
конечно, можно было бы опять на Кипр!
Там отдохнуть, загореть, посидеть красиво за столиком,
накрытым белоснежной скатертью, и с горящей свечой,
при луне у прибоя волн и звонкой музыки серенады.
Рядом играют музыканты, подзывая к столу, красота!
В Египет мы попали на рассвете, ночью.
Видно, штормило, как мы потом узнали, девять баллов.
Наше судно бросало туда-сюда, хорошо,
что она таблеточку дала, пробиралась к своей каюте,
как пьяная, держась за прикреплённую у стенки
деревянную ручку в виде палки, но так скользило,
что я еле добралась.
Ночная морская болезнь меня душила – я не могла заснуть,
меня бросало вовсю, я даже рыгала.
Уснуть на гамаке я не смогла – уснула на полу холодном,
полегчало мне.
А утро насыщенное, что такое Египет?! Каир, конечно,
пирамиды,
гробница фараона Tутанхамона и триста килограммов золота
в ней, всё удивляло меня и туристов...
такого я нигде ещё не видала,
а вечером прямо на улице показали нам
представление – Cфинкс – прожекторами, закрепляли
разговор, правда на английском, а в то время я не понимала
его совсем, лишь только несколько отдельных фраз,
а главное, его показ в ночь меня пленил.
Нас ночью повезли в отель в центре Каира
В высотном здании, наверно, в двадцать этажей,
но что меня там смутило, что, как в общежитии,
или как пятикомнатная квартира,
всё вместе – общая кухня и столовая.
И отдельные спальни на всех, и наглые носильщики
показывали: «денег», ни слова не говоря по-русски.
По-английски показывая нам доллары,
руками свернув в колечко пальцы, вторым все водят
по нему, указывая на секс.
Так, видно, не туда попали, ведь мы не из тех,
кто промышляет в заграницах... наживу лёгкую достать.
Так и ушли в другие группы – других уже искать,
А утро было у нас свободно, там и позавтракали
в отеле, решили немного погулять и свою давнюю
мечту осуществить.
Хотелось мне из Каира арабскую люстру привезти,
на это я, наверно, под страхом долларов триста перевезла.
Уже прошлись мы по магазинам, немного отклонились
от центра, – какое убожество и нищету я там видела,
не могу и передать.
На примусах прямо на дорогах, тротуарах варили вермишель
и продавали совсем без масла, насыпав в старый газетный кулёк.
Мне сразу вспомнилась и Украина... базары там,
Где бабка семечками торговала, их насыпала в газетный кулёк,
а тут варёная вермишель или макароны...
А я ещё не люблю макароны с детских лет,
такое отвращение получить,
чтобы запомнить на всю жизнь.
Ну что об этом, нашли мы магазин, а продавец – армянин
оказался, со мною на армянском говорит.
Продал мне люстру он за полцены, как армянке,
говорит, и даже много хрусталя
насыпал. Пригодится, говорит.
А девушке из моей каюты за большие деньги
(все доллары, что она имела)
тот же каркас дал, но половину хрусталя он отобрал.
Она, конечно, согласна и то забрать, ведь у нас в Тбилиси она
раз в пять дороже была.
И в сумке было несколько флаконов духов «Красная Москва»,
там, наменяв немного ещё, что-то купила у него я.
А надо же с таким грузом ещё добраться до отеля,
где уже стоял и наш автобус, отвозивший нас обратно
на корабль.
А продавец обещал нам помочь бесплатно подвезти,
Раздвинув машины, стоявшие вплотную на дороге,
а машины все были маленького размера.
Положив два каркаса от люстры,
Мы сели, машина маленькая помчалась,
Но чувствую – не туда, тогда я стала объяснять ему.
Забыла, как по-армянски слово «лошадь»,
грузинское вставляю я,
а он меня не понимает, ведь разные языки.
Она тоже меня за рукав толкает: ведь ты говоришь по-грузински,
а я-то никак не вспомню слово лошадь по-армянски, вот и всё.
Ещё хорошо, что ориентир хороший у меня.
Поправила его – налево, указав на памятник, который видела
на площади, всадник на лошади.
И вот и всадник – ясна дорога, и вовремя добрались.
Уже все в автобусе ждали нас,
Ведь время поджимало нас. Мы быстро поднялись,
свои вещи из гостиницы принесли
И сели, извиняясь. Они все беспокоились за нас,
ведь в нашей группе
из Тбилиси мы самыми молодыми были.
С ветерком автобус нас увозил к кораблю,
мои же глаза все останавливались
на грязь везде, заляпанные автобусы,
машины мусора на улицах, в центре,
как везде, стоят мужчины на подножках в транспорте,
набитом людьми.
И на корабле только отдохнули мы от этой нам
ещё не объяснимой суеты.
Забыла я сказать вам для сравнения – купила там
плоскогубцы за десять
долларов, чтобы всю люстру раскрутить и в чемоданы уложить.
Она была такая большая, что первым вопросом было:
– Откуда Вы доллары достали, чтобы купить?
Да про Сирию нечего и говорить – скудные рестораны,
танец живота,
та же нищета, всё дёшево, можно было и скупиться,
но денег нет,
купила ткань нескольких разных цветов по пять метров
в каждом куске,
и каждый кусок по три доллара – хороший подарок друзьям,
родным.
Последняя ночь у меня – целый чемодан не проданных,
не обменянных вещей,
я тихо беру их в сумку...
Несу на палубу корабля, всё бросаю, песню
запевая детскую свою:
– Это кушай за маму, а это за папу!
Побросала в воду всё, и утром стоим мы на пароходе у трапа,
вдруг слышу – фамилию мою называют.
Подошла – в чём дело? Узнала – размыло духами
«Красная Москва» фамилию в паспорте у меня.
Сказали они мне, когда объяснили:
– Вы счастливая, что заметили мы, а не в Египте,
на таможне, – иначе не выпустили бы из страны.
И хорошо, что закончилось так. Уже самолётом
летим мы обратно в свой город родной, и домой – в Тбилиси!

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 20. «Люби её, цени её»

Она – Осень, что сошла с холста!
И очутилась с вами в одном свете,
Какая жизнь раньше у неё была?
Не спрашивайте, вы давно не дети...

Люби её, цени её, какая она есть...
Она шагнула к вам, она же Королева...
А в голове у неё неполная луна,
Которая покажет путь вам верный...

А звезды у неё мазками на рукаве...
Поверьте, ночью во сне разбросает...
И будет вам светло, тепло в любви,
Как это в семейной жизни подобает...

А шлейфа роспись - осеннее добро:
Всех овощей, сочных фруктов и ягод...
Ты полюби Осень, ты, человек семейного очага,
Она же послана тебе с небес Богом...
http://www.proza.ru/2012/09/07/97


     Во время моей поездки я старалась думать только о том, что у
нас остался небольшой долг, и мы должны закрыть его. Конечно, в
круизе по Ближнему Востоку я набрала много интересной информа-
ции, о которой даже не читала. Увиденная своими глазами красота
других стран расширила моё мировоззрение и увеличила круг поня-
тий о жизни. Прилетела в Тбилиси. Меня встретил Ашот. Обрадова-
лась за нашу семейную жизнь – впервые был дома с детьми. Правда,
была и бабушка Катя, но он всячески старался помогать детям: от-
возил их в школу, забирал домой, и это было немало. Ведь школа
32, где учились дети, находилась на Плеханово. Наверно, остановок
шесть на троллейбусе от дома. Дома же всё было в порядке, меня
ждали. Особенно обрадовались дети. В этот раз привезла много и
для детей. И, как обычно, жвачки – у нас они были ещё дефицит.
Когда я заметила, что мы расплатились с долгами, решила оставить
себе хрустальную люстру c тридцатью шестью свечами. Каркас её
был бронзовым, тяжёлым. И мы её повесили в зал. Я просто не зна-
ла, как мне удалось её довезти. Конечно, разбирая на части в отеле.
Хорошая примета на Новый год. В нашей семье заново засверкала
наша семейная жизнь. Ашот долго не хотел уезжать на Украину, но
работа есть работа – он приобрёл билет на февраль и поехал оформ-
лять договор.
     На работе меня уважали, и я там себя чувствовала уютно, как
и дома. Ашот по характеру был очень обидчивым и поэтому ни с
Вано, своим братом, ни с крёстным Сергеем он не разговаривал. Я
же иногда ходила к ним, но у меня не было особенно и возможно-
сти – занятость работой и детьми поглощала всё моё время. Я рада
была, что у нас уже нет долгов, и подумала уже, как и все женщины,
о ремонте в квартире. Ведь полученная квартира имела много ще-
лей, и плохой лежал паркет. Я достала красивый чехословацкий ка-
фель, весь в пузырьках в виде воды, и ждала приезда Ашота, чтобы
при нём начать менять сантехнику. У нас не было денег на большой
ремонт, но хотелось создать уют в своей квартире. И когда он при-
ехал, позвали сантехника Серго. Его знала я по НГЧ-4 – он сантех-
ник высшего разряда. Много чего он нам посоветовал. Мы купили
новые краны и санузлы. У нас дома в гостях был Сашка, мой брат,
он был женат на Галине из Харькова, и у него уже был ребёнок, Де-
ниска. Но он очень любил заходить к нам и играть в нарды с моим
мужем. Когда они закончили, я вместе с ним пошла пешком на базар
– это пятнадцать минут ходьбы от нашего дома. А Ашот помогал
сантехнику. Мне в основном нужно было купить мясо и зелень. Наш
базар был двухэтажный. Мясо продавалось на втором этаже, и я, по
большой лестнице вместе с ним подымаясь, заметила мальчишку,
который держал маленькую собачку. Подумала: если я не куплю, то
собака умрёт в его руках – она была больна. Я поторговалась и всё
же купила её. Смогла вылечить. Не знаю, она или же везучий год к
нам занёс любовь, спокойствие в семью и большой доход, благопо-
лучие.
   Обычно Ашот в зиму уезжал несколько раз, а в этот раз расска-
зал, что всё заготовил и поедет весной, взяв бригаду. В его бригаду
попал младший брат Рудик. Он всегда для меня был эталон мужчи-
ны для семейной жизни, хотя он женился на не очень красивой жен-
щине. Она была высокая, как широкий столб, в два метра, и никакой
женственности. Похожа на мужика с плоской задницей, единствен-
ное отличие – имела большую грудь. Очень властная. Они жили с
его матерью, которая неоднократно жаловалась на неё. Мне самой,
как и свекрови, было очень трудно с ней общаться. Она совсем не
говорила на русском языке, только по-армянски, но не в этом дело.
Она отставала в своём развитии, окончила только два класса армян-
ской школы, как я потом выяснила, из-за своей фамилии. Её фами-
лия была Бозоян, что в переводе означало *****. И она, может, из-
за этого, может, из-за другого, осталась неграмотной. Даже читать
на армянском языке она не могла. Он же любил её. И сколько раз
говорила свекровь: «Оставь её и женись на другой – будут у тебя
дети». Он не слушался мать. За двенадцать лет совместной жизни
они не имели детей. Я много раз её водила в женскую консульта-
цию, а его к нашему профессору в железнодорожную поликлини-
ку. И видно было, что Бог посмотрел на них, жалея, – она после
такого перерыва забеременела. Но она считала, что это после того,
как посетила церковь высоко в горах в Ленинакане. Не будем ис-
кать причину – главное, они ждали ребёнка. И когда Ашот уехал в
Зачепиловку, то во время моего уже ожидаемого отъезда она попро-
сила, чтобы я ей тоже купила билет. Но врачи ей сказали – если до
28 июля не родишь, придёшь в родильный дом сама. Летом мы жили
вместе. Она оказалась хорошей чистоплотной хозяйкой. Но я знала,
что она будет со мной, повезла много книг для себя, ведь мне трудно
было слушать пустые её разговоры, но с таким большим гонором,
как будто бы она всё знает. Недалеко от Зачепиловки был рыбсовхоз.
   И Ашот вёдрами привозил рыбу, раков. Это лето мы провели весело.
Рудик всегда был положительным. Он очень любил маленьких де-
тей – всех, и особенно моих. Он часами мог с ними играться, и это
радовало всех. Наступило 28 число в июле. Я сказала: «Жанна, ты
должна послушать врачей. Поезжайте в больницу». Но она не по-
слушалась, а через три дня уже было поздно. Она родила мёртвого
ребёнка, которого носила и не замечала, что он не двигается. Ждать
двенадцать лет и не родить. Это ужас, боль для матери и отца. Она не
смогла слышать плач и крик новорождённых детей и на второй день
прыгнула из окна. Хорошо, что с первого этажа, и убежала в колхоз
на попутной машине. Мы думали – всё, больше у неё не будет детей.
Но на следующий год она родила дочь, и через год ещё дочь, но сына
так им Бог больше не дал.
     Возвращаемся домой. Мне надо на работу, детям в школу, ведь
мой сын заканчивал школу. Уже последний класс, а мне надо было
выбрать, куда ему поступать, потому что он не мог сам определиться.
Мой отец в молодости был военным, и я решила – пускай сын тоже
служит, окончит Харьковскую высшую академию. Другого города у
нас и не могло быть для сдачи экзаменов, ведь около Харькова будет
Ашот, а молодому парню нужен глаз да глаз. Я как мать написала в
Москву, чтобы разрешили ему сдавать экзамены на следующее лето,
ссылаясь на то, что мой отец был военным, и я хочу, чтобы сын тоже
был военным. Но мы получили отказ, так как принимали детей 1965
года, а он родился 19 января 1966, значит у него не хватало девят-
надцать дней. Здесь ничего не поделаешь. И я посоветовала сдавать
в наш железнодорожный институт на факультет управления процес-
сом перевозок на железнодорожном транспорте, – я видела, как по
институту ходят студенты-заочники, тоже с погонами и со звёзда-
ми, – или же в управление дороги. Мне очень нравилась, особенно
летняя, серая форма начальства. Он меня послушался. Я пошла в
управление дороги и записалась на визит к начальнику дороги Кван-
талиани. Я никогда его не беспокоила. Его дочь продолжала работать
у меня, но я решила просить за своего сына Роберта, чтобы управ-
ление дороги дало ему направление на учёбу. Это большое дело, по-
тому что после окончания института его могли бы забросить далеко
в Сибирь или же куда угодно, но не в Тбилиси. Но здесь сработал
инстинкт матери – во что бы то ни стало возвратить его домой, в наш
город, где он родился и вырос. Он очень удивился, когда меня уви-
дел. Даже сказал: «Вы могли бы передать просьбу через жену или же
дочь». Но позвал секретаря, и через пятнадцать минут у меня было
уже в руках направление моего сына в Харьков, в ХИИТ. Осталось
только ему закончить школу на отлично, иначе направление недей-
ствительно, тогда был большой конкурс. С первого же сентября я на-
няла уже четырёх репетиторов по тем предметам, которые он должен
был сдавать, и по истории. Я очень боялась за этот предмет, который
мог бы ему испортить аттестат.
     Осенью приехал Ашот. Он всячески мне помогал по дому, ходил
на рынок, отвозил детей в школу. Зима прошла быстро, просто про-
бежала. Когда в доме спокойствие и тишина, такая же погода отра-
жается и у детей. Он уезжает обратно на Украину. Я же продолжаю
каждый день следить за Робиком, чтобы не сорвалась наша поездка.
Новый приказ – можно иметь две четвёрки, это тоже хорошо. Все
оценки на отлично. Остались экзамены. У меня на нервной почве
высыпало красными пятнами, кашель весенний аллергический. Об-
ратилась к заведующему аллергологического отделения при нашей
больнице, и он сказал, что это связано с нервами, само по себе прой-
дёт. Экзамены сын сдал, получил 4 по истории, и я тихо стала вос-
станавливаться. Были куплены билеты на поезд, его я везла в подго-
товительную группу. У нас все дети математического мышления, и я
точно знала, что он математику сдаст на отлично, но очень боялась за
русский язык – он писал, как курица лапой, у него несколько букв –
м, т, ш, щ, н – были так похожи друг на друга, а кто будет разбираться
в написанном? Так мы едем вместе с ним в спец. двухместном ваго-
не, около проводника. Нам ещё, наверно, две остановки до Харькова
проехать, как вдруг слышим голос Ашота в вагоне, спорящего с про-
водником. Когда Роберт вышел, он сказал: «Я же Вам говорил, что
мои едут в этом вагоне, а Вы не верили». Он дал небольшие деньги
проводнице и зашёл к нам в купе. Роберт сказал, что мама не может
говорить и кашляет уже месяц. Он же сказал, что будем сейчас её
лечить. И достаёт из саквояжа хорошую копчёную рыбу и пол-литра.
Он знал, что я не пью водку, но хотел нам сделать сюрприз, захватил
и бутылку шампанского. Я дома практически не кушала, потому что
после еды у меня появлялся кашель. Но рыбка была очень привлека-
тельна. Он её красиво очистил от кожуры, и я решила немного поку-
шать. Но кашель не позволил мне этого сделать, и с первого кусочка
я, не переставая, стала кашлять, наверно, полчаса.
       Уже Харьков! Мой любимый город, сколько раз я приезжа-
ла сюда студенткой! Он же заранее подготовил место в гостинице
около аэропорта, и там же была припаркована его машина. Утром
повезли Роберта в деканат института, показали направление и сда-
ли все документы. Его определили в подготовительную группу на
один месяц до сдачи экзаменов и, главное, устроили в общежитие
на Артёма 30. Оно было женское, когда я училась, а сейчас сделали
смешанным. Но мне было приятно, что он тоже будет там жить. Мы
оставили в общежитии его, мальчишку в возрасте пятнадцать с по-
ловиной лет, среди его ровесников, но впервые без родителей, без
материнской ласки. Мы же несколько дней были в гостинице и виде-
лись с ним по вечерам. Кашель у меня постепенно стал проходить, а
особенно после того, как на рынке купила банку малины и сама же её
съела, а потом это всё вырвало. Вместе с рвотой вышла белая слизь
в виде белого киселя в один стакан. Когда только Ашот заметил, что
я иду на поправку, купил мне билет обратно в Тбилиси на самолёт.
Перед отъездом мы встретились с Робертом, расспросили, как у него
занятия. Он сказал, что очень хорошо по математике. В основном он
стоит и решает у доски.
    Я была спокойна за него. Мы зашли в ресторан, я попросила сына,
чтобы он принёс кожаную куртку, потому что были кражи в общежи-
тии. И сказала ему, что я её заберу с собой и привезу обратно, когда
он уже будет студентом. И как всегда, это делают многие женщины,
положила свёрток на свободный стул в ресторане. Мы долго сидели,
разговаривали. Когда же вышли, я забыла там куртку. А по возвра-
щении официант отказался признать, что здесь был свёрток. Так мы
потеряли его красивую и очень дорогую куртку. Но я подумала, что
это неспроста – у нас оставалось несколько дней до экзаменов, и я
улетела, чтобы быстро возвратиться.

~*~
В Тбилиси мы жили около
Дезертирского базара.
У нас во всю дома
кипит ремонт в новой квартире,
А на обед надо покормить
и мастеров,
которые работали у нас.
Так я с братом и побежала
на базар, находившийся
в пятнадцати минут от нас,
Взяв денег впритык,
чтоб только нам хватило
на продукты там.
Уже я на базаре с ним,
и поднимаюсь на второй этаж.
Смотрю – мальчонок,
лет десяти, продаёт собаку.
Я спрашиваю:

- За сколько продаёшь?

А он такую сумму называет,
что можно и остаться без продуктов,
хвативших на целый день.
А мне надо кормить ещё людей -
рабочих.
А собачку сразу стала мне жаль -
больная, с носа всё течёт,
И шкурка вся облезшая у неё.
Такую собаку больную
в дом не покупают.
А я ему:
- Я дам тебе половину,
смотри - она больная у тебя.
И он продал.
И так, купив собаку,
Сократила покупку на продукты.

Несу домой собачку.
Конечно, я обошлась,
сделав для гостей
хинкали и люля-кебаб.
Зато похвалена рабочими была.
Сказали, что всё нам подавали
На обед, но хинкали - нет,
Ведь с ними повозиться надо.
А я, чтоб обойтись, купила
мясо там для фарша.
И мне досталась и собака.
Назвали её Мики мы.
Лечила я её вначале,
употребив лекарство,
как для взрослых.
Любили мы её.
Она любила и меня.
Живя в высотном доме
Высоко, как только
подойду я к лифту,
уже лаять начинает она.
Знает, что я ...
http://www.stihi.ru/2010/10/29/6080

Глава 2. «Мои достижения»

Часть 21. «Любви серебряная нить»

 
Любви серебряная нить!
Я намотала большой клубок.
А там такие ласковые слова,
длиною в нить вся строчка.

Хочу разматывать клубок.
И первое слово встретилось
«Люблю», и дальше опять
Разматываю я клубок.

Опять встречаю слово «люблю».
Так размотала весь клубок,
других я слов не нашла в нём.
Люблю, люблю, люблю, люблю.

Вот все слова  длиною в жизнь
Мою. И я довольна - чужих слов
В клубке я не нашла, одна любовь
И была у нас, любила и он любил!
http://www.stihi.ru/2010/12/28/6698


    Дома быстро справилась, уже одна, своих дочек отправила в Су-
хуми. Это так говорю, потому что без Роберта. Из Тбилиси было
много детей сотрудников, отдыхающих в Сухуми, и им было там
интересно. Хорошо отдыхать на море! Роберту постоянно звонила
– никак не свыкнусь с той мыслью, что оставила его в Харькове од-
ного. Как всегда, консервация на зиму немного меня отвлекла, но я
уже купила билеты на самолёт на два дня раньше его вступительных
экзаменов. Меня встречал Ашот. Он ни на минуту не хотел, чтобы
я была одна в Харькове, то ли он меня ревновал к Геннадию, то ли
в нём опять проснулся вулкан любви, который спал некоторое вре-
мя. Мы остановились в Гостинице «Интернационал» и туда каждый
раз спускались в ресторан обедать. Там были танцы, и он не давал
мне спокойно сидеть, то и дело меня приглашал. В то время у нас не
были в Тбилиси танцев в ресторане, как-то считалось неприличным.
В парке, в доме офицеров они были, но в ресторанах не было. Мы
хорошо провели время в ожидании сдачи экзаменов, и этот день на-
стал.
    Первый экзамен – математика письменный. Я не боюсь за него,
точно знаю, что мой сын получит пять. Но когда вывесили отметки,
там была у него тройка. Я вместе с ним пошла в деканат узнать при-
чину – была большая очередь. Мы ожидали, наверно, три часа, меня
не пропустили, он вошёл сам. Когда он вышел, сказал, что в ответе
забыл поставить минус, но на четыре он тянул. За ним вышел один
из членов комиссии. Он остановился около нас: «Да, Ваш сын до-
стоин учиться здесь – он так быстро доказывал свою правоту». Но
то, что произошло, уже не исправишь, и мы ждали второй экзамен –
физику. Я боялась за этот предмет, хотя он его хорошо знал. Отлич-
но! Когда он мне сказал, то слёзы покатились из моих глаз, ведь я
прочла сегодня на доске, что «абитуриенты, имеющие направление
в наш институт, должны набрать только 8 баллов», и он их набрал,
значит, он уже студент! И дальше не будет продолжать сдавать эк-
замены... Я взяла его и вместе с ним, собрав вещи с его общежития,
возвратились в гостиницу. Остались, уже вместе, на несколько дней,
потому что не могли достать билеты на самолёт в Тбилиси. Счаст-
ливые уехали, ведь он поступил один из первых из своего класса.
    Дома у нас много собралось его друзей. Он был влюблён в свою
одноклассницу, которая жила в престижном месте в Ваке. Вечером
он пошёл к ней, там собрались одноклассники, а её мать дала Робер-
ту авоську с дырочками и попросила пойти в магазин и купить под-
солнечного масла. Она уже замесила тесто на пирожки. Он выбежал,
но кто-то ему крикнул: «Купи пачку сигарет!» И так как не было
раньше в продаже ничего хорошего из сигарет («Мальборо» (англ.
Marlboro)), выбор был мал, лежали «Прима» и «Курортные», «Каз-
бек» на прилавке. Он сам не курил и поэтому купил пачку «Курорт-
ных» и бросил в авоську. Когда он выходил из магазина, то люди в
милицейской форме ему сразу скрутили руки и посадили в «чёрный
ворон», так мы называли в то время милицейские машины. Ведь они
приносили больше несчастье, чем счастье. Но мой сын не растерялся
и сказал:
– Можно я позвоню своему дяде Володе?
– А где он работает?
– Заместителем народного контроля города Тбилиси.
И его сразу же отпустили. Конечно, моя сестра много натерпе-
лась в жизни – на квартирах жила, в недостатке, но сейчас она была
на высоте. Жила в трёхкомнатной шикарной квартире. Муж её сна-
чала был инструктором, потом всё выше и выше по служебной лест-
нице, и недавно на этой должности, значит, её мечта сбылась: вышла
не за дипломата, а за партийного работника, которого уже боялись в
городе. Она работала педагогом русского языка и литературы, репе-
титором в вечерние часы дома, принимала учеников. Она была пре-
красным педагогом.
    Когда Роберт мне всё рассказал, я поняла, что его надо скорее
увезти из Тбилиси. Время шло, но милиция осталась такая же. Вспо-
минаю, что она сделала с моими братьями, когда они были в таком
же возрасте. Могли подбросить в карман наркотики и, так как у него
была пачка сигарет, видеозапись, что он покупал, завести на него
дело. Я его больше не выпускала из дома: «Пускай твои ребята, хоть
все, каждый день будут у меня дома». Я делала большие закупки с
базара и попросила побыть с ним бабушку Катю. Сама поехала с Га-
линой, моей подружкой, а сейчас и моим заместителем, за детьми в
Сухуми, там тоже отдыхали её дети. Нас встретила жена начальника
дороги Кванталиани, заведующая реанимационным отделением, на
машине. Мы устроились в маленьком домике около Сухуми, машина
полностью была в нашем распоряжении. Мы хорошо провели там
время. Когда забрали детей из санатория, поехали в Эшеры, посмо-
трели все достопримечательности вокруг. Обедали в ресторане, по
дороге из Сухуми в Эшеры был ресторан – просто вход в виде рас-
щелины в скале. Зашли, а там белоснежные скатерти по две сторо-
ны, а посередине змейкой маленькой – журчащий ручеёк. Вы про-
сто не можете представить, какая красота – естественная прохлада
и вкуснятина! Подвешенное мясо коптится над углём, и большой
кусок сыра. Нарежут, можно сказать, большим ножом настругают
на тарелку, на которой уже выложено гоми. Просто необыкновенная
грузинская кухня! На второй день уже в другом ресторане подали в
горшочках чанах, запечённый в духовке (овощной обед из барани-
ны). Нас было много, наверно, десять человек, из них шесть детей.
Многие дети, видно, впервые были в ресторане. Заказывали музы-
ку. «А что ты хочешь услышать?» – я спросила дочь Кванталиани.
Она сказала: «Песню АББА «Мани, мани, мани»» (ABBA – Money,
money, money). Я заказала. Я-то точно знала – пели под фонограмму,
но было очень приятно детям...
    Вечером наш поезд отправился с перрона Сухуми, а наша знако-
мая семья Кванталиани осталась ещё на несколько дней отдыхать.
Утром мы дома. Не узнала нашу квартиру – везде сигары кубинские
выкуренные (несколько коробок, которые были привезены с Кубы),
дым стоял столбом. Это дымили так одноклассники сына. Но мне
было всё равно, зато он честно ждал моего возвращения. И мы через
неделю должны были уезжать уже в отпуск на Украину в Харьков, в
Зачепиловку.
    Утро. Понедельник. Выкупалась и побежала на работу, попроси-
ла сына, чтобы немного прибрал и пропылесосил квартиру. Правда,
у меня на то время была женщина, которая убирала – Медико, но она
должна была прийти завтра, а сегодня я просто не желала находиться
среди окурков и пустой тары от пива. Его товарищи, одноклассники,
часто приходили к нам домой. Я хотела ему дать то, что не давали
мне мои родители, когда не разрешали мне общаться и приводить
ко мне подруг. Они положительные ребята, все хорошо закончившие
школу, но теперь, после окончания школы, они хотели себе позво-
лить лишнее. Роберт попросил меня сделать как бы проводы и про-
щальный вечер у нас в квартире, и, несмотря на всё, что я видела
(чем закончилась их последняя встреча), я разрешила. Оставив весь
класс одних у себя в квартире, сама вместе с девочками ушла к ба-
бушке Кате. Всё было перевёрнуто, но исправимо. Видно, они имели
хороший «фан», и я рада, что мы всё-таки уезжаем. Медико, грузин-
ка по национальности, она работала санитаркой во второй поликли-
нике, два раза в неделю приходила ко мне и делала уборку в квартире
за приличную плату, но она очень любила лепить хинкали и, так как
у меня было постоянно мясо, то она с удовольствием это делала. Она
привила кулинарную любовь к этому моим детям, потому что млад-
шая уже с десяти лет делала хинкали и вареники. Она всё почистила,
и моя квартира заблестела снова. У меня на генеральную уборку уже
не хватало времени, ведь вечерами я тоже уже подрабатывала, дела-
ла баланс приезжающим с разных районов бухгалтерам. Я не брала
денег, но зато они привозили мне грузинское вино, поросят малень-
ких, чурчхел и многое, о чём можно лишь помечтать.
    Вылетаем в Харьков, Ашот нас тепло встречает, везёт на своей
машине в Зачепиловку. Очень много знакомых, как будто бы я там
давно жила. Как я любила с ними общаться на украинском языке, он
мне напоминал говор моего отца, когда родные сидели вечерами и
долго разговаривали на своём русском с акцентом казачьего говора.
Так как у нас не было долга, мы могли щедро уже тратиться, ведь
его зарплата превышала намного наши расходы. Он стал меня вы-
возить по разным сёлам в промтоварные магазины. Я имела фанта-
стическую способность обнаружить что-нибудь привлекательное из
такого большого ассортимента, вывешенного на палочках. И всегда
попадала в десятку – та или иная вещь была крик моды на то время,
но к ним в сельскую местность ещё она не пришла, ведь Тбилиси
один из первых проявлял активность в моде. Я уже стала для себя
приобретать чешский хрусталь, который здесь был в достаточно
большом количестве, а для деревни был не нужен. Заработок Ашота
настолько превышал наши расходы, что нам захотелось полностью
видоизменить нашу квартиру, и поэтому я, уже вместе с ним, вы-
езжала в Харьков, смотрели всё, и даже сантехнику, кафель, паркет,
двери, окна, но всё это было не то.
Летом всегда мы справляем в августе день рождения наших де-
вочек, Мариночки и Лилечки. Они обe августовские, и мы всегда ав-
густ имеем насыщенный и весёлый. Две девочки, и какие разные.
     Старшая Мариночка всегда хотела особенно отметить свой День
Рождения... И в этот раз мы ей справляли у знакомого прямо на бах-
че. Там было поле арбузов и дынь, маленький в виде сарая домик и
большая пасека пчёл. Собралось начальство, знакомые. Дети пели,
читали стихи – отметили хорошо. Вторая, Лилечка, предпочитала хо-
роший подарок. Она всегда говорила: «То, что вы должны потратить
на День рождения, дайте мне, и я найду, что хочу купить себе». Мы
никогда ей не отказывали. Желание ребёнка было для нас законом,
но и мы не отказывали никогда ей купить что-нибудь. Я понимала,
что у неё такая тяга будет к деньгам всю свою жизнь, но ведь мне не-
однократно бабушка Катерина говорила: «Молитвы передашь ей, она
светлоглазая у тебя. Пока я жива, ты ей скажи об этом». Я говорила,
но дочка не понимала, насколько глубоко заложена в нас белая магия,
смотрела и смеялась. Мы прекрасно отдохнули. В конце августа по-
везли Роберта с документами в институт. Оставили и устроили его в
общежитие. Прощалась с ним: «Будь умница, сынок, не подведи нас».
С такими словами, со слезами я с дочками ушла на посадку в самолёт,
который через полтора часа приземлился в городе Тбилиси...


"Как хочется..."

Как хочется,полёты - помнить всё.
Каким ты бы, не был сейчас, забудь...
Кавказский нежный лепет вспомнишь -
Как-то успокоит тебя, что ты здесь...

Карёжить тебя ...он не перестаёт,
Каждая строка сквозь слёзы льёт,
Категорически ни о чём не говорит?
Казачка - терпелива с детства, жизни нет...

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 22. «Жизнь проходит в мире потерянном»

 
 Боготворю, я прежде всего женщина, я мать, я дочь,
Таких, как я, не мало есть на свете -  свою любовь
Всецело отдают, не прося взамен ничего, ни чуть...
Рождённая, чтобы создавать в семье уют и радость...

Блаженна плачущая ныне - даже, когда смеёшься...
Блаженна плачущая - ибо утешаюсь я  слезами...
Такова женская доля - плакать от боли, горя, страданья...
Чаще слёзы проливаются - вдвойне от радости...

Женщина, плачущая дважды – радости победы, горе детей,
Злющая - плачущая от зависти, добрая - от жалости...
В целом посмотреть на нашу жизнь и на всех женщин:
Плакать захочется -  жизнь проходит в мире потерянном...
http://www.stihi.ru/2011/10/10/7431


   Боготворю себя. Я, прежде всего, женщина. Я мать, я дочь, и не-
достойно плакать мне в подушку, такую выбрала сама судьбу, и надо
до конца оставаться человеком, матерью. Я никогда не думала о себе,
полностью отдавалась детям. Следила, чтобы всё у них было в по-
рядке, но понимала – для полного счастья надо иметь рядом мужа,
который активно бы участвовал в жизни твоей и детей. Улыбок на-
ших встреч, хотя и тёплых, которые мы устраивали для себя, было
недостаточно для женщины и для мужчины тоже. Несмотря на то,
что во время его падения я дважды подала руку помощи, как мужик,
вытащив его из ямы смерти. Но до конца не уверена, что он будет со
мной честен, как была я. Потому что его прежние измены, как лез-
вие, полосовали моё сознание. Оно так и произошло. После моего
отъезда у Ашота оставалось три месяца. А кто оставит свободного
мужчину? К нему стала прилипать телефонистка Вера Григорьевна.
Она всегда подслушивала наш телефонный разговор, часто включа-
лась, и, видно, встретились. Потому что он больше не приезжал или
же так часто не звонил, и во мне разыгралась ревность. Обратная
реакция. То он меня – то я его. Ведь правду говорят, что казачки
ревнивы. Я беру одну неделю отпуска без сохранения зарплаты и
под видом, что мне надо увидеть сына, вылетаю в Харьков. Было
воскресенье, встретил меня Роберт, а Ашот не встречал. Он позво-
нил сыну и попросил встретить, так как у него были якобы неза-
конченные дела. Робик сказал, что у него неприятности в институте
и родителей тоже вызывают в деканат. Я передумала поехать в За-
чепиловку, решила остаться и разобраться в деканате. Осталась в
гостинице одна.
    Наутро встретились у деканата с Робертом. Я выслушала при-
чину раздора. Его обвиняли за непорядок в общежитии и грязную
комнату, где они проживали. Вызвали не только нас, а всех родите-
лей ребят, проживающих в этой комнате. Своего сына я знала как
аккуратного мальчика. Я не понимала, о чём говорят, ведь дома на
его письменный стол даже кружку не поставишь. Мне пришлось
выслушать грубости замдекана, даже, наверно, по хозяйственной
части. Потом, когда он остановился, я сказала: «Могу ли я при Вас
послушать сейчас сына, в чём дело». И выяснилось, что студенты
сметали грязь со стола веником, и он пару раз сделал им замеча-
ние, что этого нельзя делать, но они не послушались. Он перестал
кушать за этим столом и вообще убирать там. С замдекана у нас
состоялся диалог:
    – Общежитие – общие правила для всех. Я это понимаю, но я
приехала сюда подыскать квартиру сыну и перевести его из обще-
жития. Мой сын не привык кушать, как в свинарнике.
   – Я понимаю, что он отлично учится, но сделайте это, уберите его
из общежития, пока не отразилось это и на учёбе тоже.
Я так и сделала. Сын пошёл на лекцию, а я из дома в дом, из
квартиры в квартиру стучалась, спрашивала квартиру около инсти-
тута. И только к вечеру нашла. Рядом находилась воинская часть,
там же, на площади Фейербаха, стоял небольшой дом старой по-
стройки, впритык к ней. Пожилая женщина Раиса Захаровна сдала
нам одну комнату в своей двухкомнатной квартире, в пяти минутах
ходьбы от института ХИИТа. Комната была уже с мебелью – желез-
ная кровать, маленький столик и диван узенький, где я еле поме-
щалась, когда оставалась у него. Перевезли все вещи Роберта. Ему
очень понравилось. У неё был телефон, и мы позвонили Ашоту. На
третий день он приехал, привёз свежих продуктов с колхоза. Хозяй-
ка так обрадовалась, что сказала: «Я же ему и буду готовить». Так
что сейчас я уверена была и спокойна за сына. Но странное пове-
дение Ашота меня настораживало. Он даже не остался, сказал, что
дела, и уехал. У меня был куплен обратный билет на воскресенье,
и так как Ашот больше не приезжал, уехала в Тбилиси не солоно
хлебавши. Я точно не смогла определить, он был действительно за-
нят или же занят новой любовью, которую нашёл в отсутствие меня,
мне хотелось посмотреть на неё. Ведь жизнь так коротка, и минуты
пошлости всегда могут найти мужикa, если кто-нибудь повиснет на
его шее.
   Я уже в самолёте. Заснуть не могу. Закрыла глаза, и передо мной
пронеслась вся жизнь. Сколько было хорошего – какая малость.
Годы достаточно меня уже обволакивали семейной жизнью. Мне
уже тридцать три года – молодая красивая женщина, и стаж боль-
шой семейной жизни – почти семнадцать лет. А сколько я прожила с
ним, точнее спали в одной постели? Можно года по пальцам сосчи-
тать. Вспомнила: как-то с приёмного отделения медсестра пришла,
улыбающаяся, ко мне. Оказалось, вошёл мужчина, указывая на меня,
когда я проходила, что пришёл свататься. Она же сказала, насмеяв-
шись над ним: «Иди переоденься и сватай её в парадной форме». Он,
правда, пришёл в белом костюме и чёрном галстуке, потом только
она ему сказала, что у неё есть муж и трое детей. Красота никогда
не портится у женщины. Она в этом возрасте становится зрелой, бе-
лоснежной розой, которую надо постепенно орошать, чтобы та не
завяла. Но отсутствие мужчины дома заставляло довольствоваться
перечитанными романами. Эмиль Золя, Теодор Драйзер, Ги де Мо-
пассан – я глотала одну книгу за другой, страдая бессонницей. Оди-
ночество и ревность меня загоняли в тупик, из которого не так легко
выбраться. Утром освежалась и скорее на работу.
     Бабушка Катя редко стала приходить. И мне пришлось найти
женщину, которая была бы дома по возвращению моих девочек из
школы. Я как-то поговорила с хозяйкой рентгеновского отделения, и
она согласилась у меня работать. Раньше она работала у врача-гине-
колога, еврейки по национальности, но та уехала в Израиль, и она с
удовольствием продолжила работать у меня. Я знала врача и знала,
как её заставили положить партбилет на стол из-за того, что она по-
кидает страну. Я вспомнила, как однажды, когда я ехала в Ростов
на сдачу экзаменов, ко мне тоже в купе попал еврей, уезжавший из
Грузии. Он тогда мне сказал: «Куда едешь, девушка?» Я сказала, что
в Ростов на сессию. Он же ответил: «Не туда ты едешь, девочка... ты
должна бежать без оглядки отсюда». Я очень удивлялась в те годы
его словам, ведь они все так хорошо были устроены в Тбилиси. За-
нимали все хорошие должности, все склады, имели большие дома и
прекрасную мебель, книги художественные на русском языке вели-
ких наших классиков, и продавали всё за бесценок, лишь бы уехать
отсюда. Значит, они уже знали – что-то назревает. А мы в то же самое
время вместо того, чтобы собрать денег или же купить золото, цена
которого росла, как на дрожжах, покупали у них книги и антиквар-
ную мебель.
    Тогда мне тоже повезло. Стояла в комиссионном магазине араб-
ская столовая с разноцветной инкрустацией цветов, отделана брон-
зой. На каждой ножке стола – львиная голова, всё из бронзы. У меня
немного не хватало, побежала на работу и попросила у Галины –
у неё была превосходная манера собирать деньги, я же была тран-
жиркой. Я, она и Гамлет, заведующий складом с нашей больницы,
поехали за мебелью. Там я оставила задаток и обещала к четырём
часам возвратиться. Мебель состояла из большого длинного стола
в два с половиной метра, двенадцати стульев и двух комодов пре-
красной инкрустации, один в полтора метра шириной, второй в два с
половиной. Как будут заносить в лифт или на десятый этаж? У меня
возник такой вопрос. У нас носильщиками в основном работали кур-
ды. Они согласились за определённую плату донести до квартиры,
хотя был в нашем доме грузоподъёмник. Всё поместилось в лифт,
даже пришлось раскрутить у стола ножки, кроме большого комода в
виде пенала. Лестница крутая. Привязали к одному из носильщиков
на спину перевёрнутый ножками кверху комод, он и поднимал, сгор-
бленный, до самого последнего этажа. Так и занёс в нашу квартиру.
У нас была шикарная столовая комната с двумя окнами. Когда рас-
ставили там, наша квартира стала красивой до неузнаваемости. Я
заплатила этому экстра-носильщику больше денег и рада была, что
мне досталось такая прекрасная мебель.
   А сейчас я точно уже решила переделать квартиру. Сашка, мой
брат, работал на деревообрабатывающем комбинате, уже в Тбилиси,
и через него я достаю материал для окон и дверей – африканский
махагон тёмно-красного цвета, цвета хорошего бургундского вина, и
заказываю все двери, окна, плинтуса и всё, что касается деревянных
работ. Мне просто надо было отвлечься от постоянной лжи мужа, ко-
торая приводила меня в ярость. Я отвлекалась. Он же высылал толь-
ко денег – ни чуточки тепла в придачу. И так продолжалось долго
– наверно, полгода. Он не приехал на Новый год и не приехал после
Нового года. Появляется к началу апреля, когда ему надо было за-
брать рабочих. Конечно, встретились суховато. Я знала, что я теряю
его. И мне уже было безразлично. Он помогал детям, полностью обе-
спечивал меня. Я же уже купила спальню Людовика семнадцатого,
сделала паркет с инкрустацией, заказала все полки и арку сквозную
из индийской инкрустированной махагоновой плитки. Квартира пре-
образилась. Заказала железные двери. Когда он всё это увидел, очень
удивился. Сказал:
– Ты думаешь, там примаку легко жить – наколи дров, воды с
колодца натаскай.
– Ты сам выбрал себе такую жизнь. Так живи, как хочешь.
Он набирает бригаду и в конце апреля уезжает снова на Украину.
Галина, моя подруга, часто просила, чтобы Ашот пристроил в своей
бригаде её мужа, который работал на тридцать первом заводе. Я же
всегда отнекивалась. Но сейчас я точно знала, что ему туда не надо.
Он был симпатичным мужчиной кавказской внешности и ещё с голу-
быми глазами. Ей я сказала: «Ты согласна потерять мужа или нет? Я
тебе не советую». Она увидела, что я постоянно отказываю, решила
обойти меня и тоже один раз спросила у Ашота. Тот ей ответил то
же самое. Но она нашла другую бригаду, и это лето было последним,
когда она видела своего мужа. Он приехал в конце сезона – собрал
вещи и уехал далеко в Сибирь.

В каждой семье свой сюжет,
И можно книгу написать,
Но только вот один сосед мой...
Одна тема - в магазин сбегать.

Потом нажраться водки с утра,
Затем смотреть в окно, кричать...
Ломать и матом всех послать...
Забыть, что праздник не настал...

А там, вообще,...и спать не даст...

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 23. «Чтоб отвадить порчу»


Ох, завьюжит вас любовью страстною, безмерною
Не посмотрит, что Вы  очень красивая женщина,
Заморочит голову любимый Ваш при свидании,
Всё сметёт на своём пути в своём  достижении...

Дунет в Вас своим теплом он горячим, отогреет
сердечко замёрзшее, не надышишься ласкою взамен.
Затаилась в себе, охраняя честь и  старинный завет.
Так откройтесь скорей, дорогая, пополнится свет.

Свет пробегов души, освежение чувств и желания,
Сильная женщина тогда победит и любовь.
Скорость света, любви бесконечное, прощаясь,
Не обманет он больше и Вас обогреет теплом...
http://www.proza.ru/2010/10/17/374

   Я понимала, что не должна была допустить такое поведение в
нашей семье. Мы уже редко общались, даже по телефону. Правда, к
сыну он регулярно привозил продукты или же деньги за квартиру, на
расходы. У меня подрастали девочки. Я не должна была допустить
то, что делалось почти в каждой семье – разводы, безотцовщина,
отчим... У меня будет родной отец дома, когда я буду выдавать их
замуж. Пускай эта скамейка, где должен сидеть отец, не будет сво-
бодной, а дальше время покажет – так я решила. Ведь отец должен
вести дочь к алтарю. И я должна вынести всё ради своих дочек. В
воскресенье пришла бабушка Катя. Я никогда никому не рассказыва-
ла о своей семейной жизни, ни на работе, ни моим родным. Им и так
досталась тяжёлая жизнь.
   А сейчас, тем более, у меня находились дети моей сестры. Она
тяжело заболела. Когда в больнице определили, что у неё многока-
мерный эхинококк (лат. Echinococcus, род ленточных червей отряда
циклофиллид внутри органов) и, как паук, живёт в ней, Володя, её
муж, полетели с Людмилой в Москву в институт Вишневского. Там
же ей сделал операцию сам Вишневский. Он сказал, что насколько
она красива снаружи, настолько же она некрасива изнутри. Ей нуж-
но было там быть несколько месяцев для полного выздоровления. Я
поехала сменить её мужа, чтобы ухаживать за сестрой после опера-
ционного периода, захватив с собой мешочек моих украшений для
подарков обслуживающему персоналу больницы, оставляя детей на
бабушку Катерину. Сама дала Ашоту телеграмму, и он приехал туда.
Остановились в гостинице около института Вишневского. Там зна-
комлюсь я с профессором Вишневским и профессором диагностиче-
ского центра Тодуа. Он был грузин, только работал в Москве. Состо-
яние Людмилы не улучшалось, и поэтому Володя захотел остаться
там ещё на две недели. Он очень любил сестру. И ухаживал за ней,
как за ребёнком. Живя в Тбилиси, она не знала даже, сколько стоил
хлеб и тот или иной продукт. Он полностью её обеспечивал сам. Он
ею очень дорожил, несмотря на то, что они были ровесниками, она
даже была на шесть месяцев старше, это заметил и Ашот. Он стал
меняться на глазах. У нас не было давно близости. Он не приезжал
домой, и ясно было, что ему что-то опять сделано. А разве мало жен-
щин, желающих отбить мужчину, делающих своё чёрное дело? Мы
остались в гостинице, как чужие. Единственное, что он сделал – по-
садил меня на самолёт.
   Я в Тбилиси. Работа, дом, четверо детей – двое моих, двое сестры.
Хорошо, что есть бабушка Катерина. Я не могла больше держать
боль в себе и всё рассказала ей... Она утром перед моей работой вы-
лила свечу горячую в воду над моей головой, что-то шептала. Потом
посмотрела на рисунок охлаждённой свечи. И сказала: «Ему сделан
«отворот» от тебя. Ты не должна переживать, это у него отойдёт».
У сына сестры болел и качался передний зуб. Он плакал и не хо-
тел идти к врачу. Я подошла к нему. Попросила показать зуб и так
сильно надавила, что выдернула сама. Он даже не почувствовал
боли. Достаю путёвки в Сухуми уже на четверых, так как должна
была подменить зятя в больнице. Да, этот год был самым трудным
для меня. Отвезла в Сухуми, устроила там детей.
    Уже на второй день, взяв отпуск, лечу в Москву. Хорошо, что у
Людмилы была отдельная палата. И прямо у неё и прожила ровно
месяц. Володя уехал в этот же день. Ценные указания я выполня-
ла, отлучалась только на рынок покупать клюкву на морс, овощи и
фрукты, которые вручную перетирала и через марлю цедила, добав-
ляя немножко подсолнечного масла. Но она никак не выздоравли-
вала, и несколько раз я её сопровождала в диагностический центр,
где встречалась с Тодуа. А когда в разговоре он узнал, что я тоже
работаю в больнице, сказал, что тянет его на родину в Тбилиси. По-
сле одного визита в палату профессора Вишневского мне занесли
немного спирта, чтобы я тоже добавляла в фруктово-овощной сок.
Я так и сделала. У Людмилы поднялось давление, но врачи полу-
чили желаемый результат. Она пошла на выздоровление. Я честно
отслужила там, потом приехали меня сменить его брат Юра с женой.
У меня целый день в моём распоряжении до вылета, так как мне они
привезли билет на обратный рейс только на вечер.
    Я вышла в город. Села в машину и сказала: «Подвезите к Дет-
скому миру». Выхожу, и мне стало так не по себе, когда заметила
ползунки, детскую одежду, а мои дети давно вышли из такого воз-
раста. «Когда они успели так вырасти? – подумала. – А я так и не
заметила...» Потом прошлась по другим магазинам. Везде очередь
многометровая. Я не привыкла к очередям, вернее, никогда в Тбили-
си не ходила по промтоварным магазинам. Ко мне всегда приносила
вещи на продажу Лили Хачикян, или же ещё были две дамы, которые
с сумками ходили по отделениям и торговали своим товаром, при-
везённым из Москвы или ещё откуда-нибудь. Я возвратилась пустая,
даже они удивились. Подошла к Людочке, передала ей остаток своих
украшений и сказала: «Будешь раздавать медицинским сёстрам». Я
так и делала, чтобы они хорошо смотрели за ней. Но я там виде-
ла, сколько суют в карман денег медперсоналу, лишь бы со своим
больным они обращались вежливо и грамотно. И это был Советский
Союз, когда всё было бесплатно, но за всё надо было платить, а кто
не имел, наверно, так и оставались на своих койках.
     После них через месяц приехал к Людмиле мой брат Сашка со
своей женой Галиной, оставляя своего ребёнка Дениску у меня. И
так полгода мы жили в страхе потерять сестру, помогали все – и она
выкарабкалась! Когда они приехали, то даже все вместе поехали в
Сухуми забрать детей. Там я оставила всех ещё на второй поток из-за
болезни Людмилы, и из-за того, что не собиралась к Ашоту. Насиль-
но мил не будешь. И мне было уже всё равно. Что будет – то и будет.
После приезда Людмилы и Саши я уже быстрым темпом завершила
ремонт в квартире. У меня уже лежали на полу все двери, окна, ка-
фель новый итальянский, санузлы, краны финские.
   Приближался мой День рождения. Стук в дверь, а там Ашот: «Я
вернулся». Первый год, когда я не встречалась с ним летом, не вы-
езжала. Чувствовался холод во взгляде. Но, вспомнив слова бабушки
Кати про то, что ему сделано, я ничего не сказала. Прошла на кухню.
Там у меня жарилась картошка, наструганная в соломинку. Мои дети
очень любили так. Готовила Лидия – женщина, которая мне помога-
ла. И попросили так же пожарить. Он прошёл за мной, хотел поцело-
вать. Но я сказала: «С тобой должна я поговорить, но без детей». Он
ждал этого разговора. Достал бутылку водки из саквояжа и стал пить
один стакан за другим, не закусывая. Почти выпил полную бутылку.
Пошёл и свалился на диван. Там он пролежал всю ночь. Когда утром
проснулся, удивился, что до сих пор лежал на диване. Прошёл в ван-
ную комнату, привёл себя в порядок и повёз детей в школу. По дороге
он, видно, осмыслив ту ситуацию, в которой сам оказался, заехал на
базар, потому что ничего в этот год не привёз с Украины. И уже с
продуктами вошёл в дом. Занёс всё на кухню. Начал сперва оправ-
дываться, потом обвинять меня, что я не приехала летом, хотя могла
бы выкроить для него время, ведь он работал для нас и содержал
нас. Во мне разыгралась сначала злость, потом жалость к человеку,
которого долго знала, так упавшего, ведь мне звонили девочки с кол-
хоза, знакомые, и говорили, что каждый день устраиваются гулянки,
пьянки. Вечно Вера Григорьевна, телефонистка с районного центра,
сидела рядом. Когда я ему сказала про неё, он ответил, что она моего
мизинца не стоит:
– Нашла к кому ревновать! Во-первых, она на двадцать лет, на-
верно, старше тебя, а во-вторых, разве я посмею, зная, что ты при-
едешь в это село, так себя вести? У меня полностью не получен рас-
чёт. Поедем, я тебя познакомлю с ней. Наверно, те, кто тебе звонил,
хотели развести нас.
   Но я понимала – нет дыма без огня. Ведь его брат Вано, хотя был
правильным мужчиной в доме и хорошим отцом, мужем, завёл себе
там, на Украине, вторую семью, и она родила ему мальчика. Так что
я не была уверена точно. Взяла неделю отпуска без сохранения зар-
платы и поехала с ним. Всё село уже знало про их роман. И каждая
в его отлучке хотела мне нашептать на него. Он ходил по делам в
колхозную бухгалтерию, оформлял наряды, приходил и заваливался
спать. Стук в дверь – к нам пришла женщина средних лет, по лицу
можно было определить, что любит выпить. Я сказала: «Входите».
Я подумала, что пришедшая из колхозной администрации, а оказа-
лось – Вера Григорьевна. Ашот поднялся. И они вышли. Говорили
у калитки. И я слышала, как он её ругал. «Мою семью никто не мо-
жет тревожить», – вот то последнее, что я услышала. Он меня не по-
знакомил, зато развеялся мой страх. Разве такая женщина могла бы
увести моего мужа, даже если бы и навела порчу на него?! Потому
что я его хорошо знаю. Выпить в компании – он бы, да, выпил, но
лечь со старухой не решился бы. Может, по пьянке затащила бы она
его в кровать, но, отрезвившись, он не вернулся бы во второй раз. Он
получил расчёт. Мы поехали в Харьков проведать Роберта, повезли
опять продукты и попрощались с ним до Нового года, так как он
всегда приезжал на Новый год домой.

После ссоры - пустота.
Выход всегда найдётся,
Надо выслушать две стороны,
Потом только решать, кто прав...

Но лучше всего промолчать.
Дать немного успокоиться ему...
Ведь ему трудно, как и тебе...
Поймёт через несколько дней...

Забудет даже, о чём была речь.
Не надо ссориться друзья,
Жизнь такая хорошая у нас...
И помнить - мы любимы сейчас....
http://www.proza.ru/2011/09/10/182
~*~
Выпью водки шкалик,
Чтоб отвадить порчу,

Водка не поможет порчу отвести,
Тебе к бабке надо вылечиться бы,
Бабка Катерина сразу выбьет дурь,
Позабудешь водку и любовницу ты,

Вернёшься на карачках домой - полы мыть,
Только б жену вернуть, радости твои.
Посмотрел, подумал – правда, к ней пришёл.
И на славу бравый - стал он молодой.

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 24. «Чашечка жизни ароматна, но кофейная гуща грозит грядущим…»


Пылали щёки, ей хотелось наслажденья.
Пылко - я тоже чувствовал себя...
Пыльца пчелы сочилась на листок.
Пылище от него, она... не цветок...

Пылающей страстью разбросала...
Пылкость сердца моего достала,
Пыль нежеланная, посыпался песок...
Пылевлагонепроницаемый сток...
http://www.stihi.ru/2011/11/26/10428

            

   
    После ссоры наша любовь как будто бы закреплялась, и он всё-
таки решил поехать к бабушке Кате отвести от себя порчу. Уже вто-
рой раз на него наводили порчу женщины – один раз под Куйбыше-
вом, а второй раз на Украине. После первого раза он вообще потерял
на полтора года мужские способности, но потом всё восстановилось.
Боясь повторения, наверно, всё-таки согласился на ритуал. Было вос-
кресенье. Она по воскресеньям была у себя дома, и поэтому мы по-
ехали к ней. Бабушка Катя к нам стала меньше приходить, ведь у
    Сашки был маленький мальчик, и она его очень любила. И в свобод-
ные минуты уже ехала к ним. Она была для нашей семьи как палоч-
ка-выручалочка, хотя своих детей никогда у неё не было. Во время
войны смотрела за детьми своего старшего брата, который погиб во
время войны, а жена его была увезена немцами в Германию. Она
смотрела и кормила, чем могла. Потом нас – всегда приходила со
своей провизией, чтобы сварить нам борщ или налепить пирожков, а
сейчас она занималась Дeниской. И очень любила этого внука. Когда
мы приехали, он как раз гостил у неё. Она, как всегда, хотела нас
накормить. У неё всегда были вареники или что-нибудь из теста... Я
объяснила, почему приехала. Она сказала, что правильно сделала:
«Надо выливать свечу три раза. Сегодня я вылью у себя дома, а зав-
тра приеду утром к вам на два дня». Так и было. Тяжесть свечи упала
и даже пристала к миске. Она сказала: «Сильно сделано». Больше не
прибавила ни слова.
     Ещё я не убежала на работу, звонок в дверь – пришла бабушка
Катя. Она при мне вылила над головой Ашота ещё свечу. А я убе-
жала на работу. Не любила опаздывать. Хотя я понимала, что у меня
был ненормированный рабочий день, всё равно по понедельникам я
присутствовала на всех пятиминутках главного врача. Мой вопрос
финансовый обсуждался в конце. А вначале – все диагнозы или же
замечания в отделениях. За такое большое количество пятиминуток
я уже стала врачом без диплома. Столько разных наименований бо-
лезней, остродефицитных и дорогостоящих лекарств я знала. Вече-
ром после работы Ашот всегда заезжал за мной. И никогда, видя нас,
никто не мог бы сказать, что в нашей семье тоже бывают ссоры, раз-
ногласия, а особенно за последние годы. Он шутил с сотрудниками,
часто заходил в мой кабинет, где сидели уже наши девочки, готовые
убежать домой после меня.
    У меня сидела Эмма, моя подруга по институту. Он спросил про
здоровье, наверно, просто механически, но она сказала: «Благода-
ря Нине, славу Богу». Я, конечно, вспомнила, когда она лежала с
первенцем Гариком в больнице, меня очень хорошо знала главный
врач детской больницы Тина Эристави, и Эмма попросила, чтобы я
зашла к ней. Оказалась, что ребёнку нужно было остродефицитное
лекарство, антистафилококковый препарат, пять ампул. Я достала.
В то время я подчинялась врачебно-санитарной службе, и началь-
ником был Спартак Андреевич Лашхи. Я попросила через Лиду у
него лекарство, зная, что только он мне мог бы помочь – в то время
ни в нашей аптеке, ни в управлении дороги не было. И он разрешил
взять из неприкосновенного запаса. Когда я пришла, то открыли этот
сейф. Были все очень удивлены, но я достала требуемое малышу ле-
карство, потому что врач сказала: сегодня не достанете – я за жизнь
ребёнка не отвечаю. Помню, через месяц я даже понесла в благодар-
ность Лашхи хороший коньяк и коробку конфет. А от Эммы благо-
дарности вслух никогда не слышала, только от её родителей, которые
хотели мне даже ручки целовать. Конечно, я этого не допустила и
сказала, что это в пределах нормы хорошего отношения друзей. Не-
много поговорили, и мы ушли – сели и уехали домой.
   Любовь опять нахлынула на нас – Ашот уже опять не хочет даже
думать об отъезде. Приглашаем мастеров домой – заново делаем
профессиональный ремонт, и пригласили отца жены Рудика – го-
ворили, что он хороший мастер по гажевой (штукатурной) работе.
Пыль, гажевые мешки, цемент – снова всё закрутилось. В доме мно-
го мужиков, и пока вся грязная работа по штукатурке не окончилась,
Ашот не уехал. Красиво, даже без побелки – стены ровные, чуть ли
не зеркальные, ни одного прямого угла, всё в бортиках и карнизах,
под люстры – круги с орнаментом. Когда началась работа по дереву,
муж пригласил нашего соседа – плотника, а сам уехал оформить до-
говора на этот уже год. Несмотря на неудобство в доме, я получала
достаточно любви и уважения от него, и сладкие, страстные ночи
всегда я ощущала, даже после его отъезда. Он стал звонить почти
каждый день. У меня дети, несмотря на то, что в комнате всё в ре-
монте, постоянно имели репетиторов. Я давала им всё то, что могла
дать хорошая мать, помня, в каких трудных условиях я росла, позво-
ляла делать всё в меру дозволенности. Они меня слушались, уважа-
ли и боялись. Я была и строгой матерью. И хотела, чтобы мои дети
были дотемна уже дома, ведь проход к набережной с автобусной
остановки был опасен – через дорогу был парк и много проезжаю-
щих машин, а девочки становились уже видными.
   Ашот быстро возвратился и заехал за мной. Приезжаем, как обыч-
но, шесть пятнадцать вечера. Марины нет, дома Лили. Где Марина?
Она ответила, что не знает. Ашот закричал на неё. Она сказала, что
на Воронцова у одноклассника день рождения, и она пошла с Ма-
риной Тархановой, её подружкой, туда. Как это – без разрешения?!
Она даже мне не сказала. Ашот хватил Лили за ушко и вытолкнул в
лифт: «Покажи, где живёт этот мальчик». Дочь сказала, что не знает,
но знала, и поэтому я тоже поехала вместе с ними. Машина остано-
вилась по указанному адресу. Я сидела в машине вместе с Лилей.
Пошёл Ашот, вывел Марину с Дня рождения, ударив её по щеке в
первый и последний раз. Они никогда больше не отлучались из дома,
и он тоже понял, что отец должен быть дома, ведь у него подрастают
уже девочки и становятся барышнями, и очень красивыми. Хорошо
одевались и хорошо смотрелись со стороны. Он и так отвозил их
каждый день, когда был дома, но сейчас ещё больше увеличил свою
бдительность.
    Дома наступило спокойствие. Вместо ванны заказали каркас для
бассейна, глубиной в метр и шириной в метр, длиной в два метра.
Установили, внося через балкон, так как не прошло в дверь. Обложи-
ли его кафелем в виде тюльпана. Такая прекрасная работа была у ка-
фельщика! Он делал медленно, но очень честно и красиво. Основная
его работа – учитель истории, а так он подрабатывал, но нам другого
специалиста и не надо было – он делал прекрасную работу. Когда я
разговаривала о ремонте на работе, наш главный врач Цкитишви-
ли всегда мне говорил: «У вас хронический ремонт». Он был прав
– ремонт растянулся на шесть месяцев. Видя работу кафельщика,
я сделала ремонт и на балконе, обложив всё хорошей югославской
плиткой под цвет окраски дома. Преобразилась квартира, дополни-
тельный туалет выведен на балконе. Расставили заново мебель, по-
весили люстры. Почему же не жить?!
     У нас на работе всегда переворачивали кофейную чашечку, ког-
да пили по утрам. И вдруг Рита, которая была родом из Еревана,
наша сотрудница, она хорошо смотрела чашки и по линиям узнавала
дальнейшую судьбу, сказала: «У вас большая длинная дорога, и вы
уезжаете». Я говорю: «Ты шутишь». Она сказала: «Нет». Я только
закончила ремонт и никуда не собираюсь переезжать, а на диване
сидела в то время Эмма у меня в кабинете. Она даже подшутила: «А
помнишь, один раз, когда мы были студентками, ты рассказала свой
сон. Ты и я на одном корабле уезжаем в Америку. Наверно, уедем в
Америку». Я улыбнулась. Никогда не думала об этом, ведь я хорошо
устроена в Тбилиси – прекрасная квартира в центре города престиж-
ного района, хорошая работа, и муж шикарно зарабатывает и полно-
стью нас содержит, даже в счёт примирения купил мне чистой воды
брильянтовое кольцо в один и три карата. Что мне ещё надо было?!!
Начали делать гараж во дворе, отвоевала сарай под домом... Всё, что
надо, есть. «Нет, Рита, это ошибка», – недоумённо промолвила я.
Она улыбнулась и ничего не сказала.
     Роберт заканчивал второй курс института. Во время поездки в
Сухуми знакомлюсь я на пляже с поляками. Вернее, они сели на
лавку, а она платная, и их постоянно сгоняли. Я заплатила за них.
Купила покушать шашлыки и чебуреки, воду, и так завязалось y нас
знакомство. Они были без детей, а я с моими девочками. Они плохо
говорили на ломаном русском, но я их понимала. Мы обменялись
адресами. Через несколько дней пришла мне виза в Польшу, а через
неделю телеграмма, где говорилось, что они вылетают в Тбилиси.
Я их встретила. Они привезли много одежды девочкам и домаш-
ние скатерти, занавески и много ещё чего. Мне даже пришлось при-
гласить сотрудников на перерыв, чтобы скупить у них прекрасный
товар. Поляки практически продавали за бесценок, наверно, по той
стоимости, что на родине покупали, а для нас это была находка.
Так что мы оделись, также было много мужской одежды для сына
и Ашота.

~*~
Твоя Любовь ко мне чиста, как роса чистая над травою ложится,
как только что появившееся солнце, лучами греет, но не сожжёт,
и  в ясный день палящего солнца, найдёшь место, где укрыться,
а в ночь лаской, блеском луны очи твои в любви, покрывавшей меня.

Твоя Любовь, как песня, которая всегда поётся, и наслаждаешься
звуком, не понимая слов, а только те слова, которые хочешь услышать,
доносятся до меня издалека, любовью ворвавшейся снова
С небес, дарованная Богом, и в благодарность Любовь ты отдаёшь!

Любовь, которая не имеет границ, забвения, ревность, ожидания -
стараешься хотя бы на мгновение побыть вместе, уединиться, скрыться
и полностью отдаться страсти, которую давно испытывал к ней, любя,
как к нежному созданию любимого, ни с кем несравнимого, человечка!

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 25. «Лучше гор жизни – только любовь к родным»

Женщины, как цветок - всегда прекрасны!
Разные по аромату, так и по окраске...
Одна влюбляется и любит всю жизнь...
Другая, как пчёлка, перелетает, где слаще...

Но все они, женщины., - богини красоты,
В них нежность, любовь, чары материнства.
Они утончённые, славные - создатели семьи,
И потому не раз были воспеты поэтами...

Любите женщин!...Дарите цветы в радости,
Берегите их, они продолжатели жизни на земле.
Любите их такими, какие они есть в природе...
Все разные, но такие милые наши женщины!
http://www.stihi.ru/2011/11/10/7499



   Круг знакомств растёт, но с подругами я очень осторожна. Может,
я однолюбка или же не любила иметь много подруг. Со школьной
подругой Лили я рассталась, когда она уехала в Ереван. Она мне не
писала, и я практически не могла её найти. Последний раз видела её
в Ереване, когда студенткой поехала на лабораторную работу туда в
УКП РИЖТа. По фамилии в адресном столе узнала её адрес и по-
ехала на такси далеко за город, там были дома новостроек. Когда я
приехала, её ещё не было. Я разговаривала со старшей сестрой, она
почему-то не была замужем. Лили пришла поздно, но я не почув-
ствовала, что она мне обрадовалась, ведь они практически уезжали,
чтобы там добиться успеха, видя назревающую политику в нацио-
нальном вопросе в Грузии, ещё в то время. И также были удивлены,
что мне всё-таки удалось поступить в институт и я уже работаю. Она
же закончила только медицинский техникум. Так как было уже позд-
но, я, как будто бы получив глоток воды, поспешила уехать, и больше
за всю жизнь мы не встречались. Вторая подруга, тоже Лили, после
окончания института сделала перевод в Ереван, по такой же причи-
не (назревающего национального вопроса), но я, помню, побывала у
неё в гостях – она тоже особенно там не пробилась, и её муж тоже,
хотя на себя возлагал он большие надежды. Как видно, не от этого
зависело. Эмма, хотя и была рядом, но очень далека. Она на пару лет
была младше меня, и с ней не состыковалась наша дружба. Она была
просто хороший исполнительный работник, кого могла бы я пореко-
мендовать другим. Галина (Гаянэ) – мы с ней учились в техникуме.
Когда меня назначили главным бухгалтером, она уже здесь работала
рядовым бухгалтером. И с ней у меня продолжились дружеские от-
ношения. Можно было бы назвать её подругой, но когда мой муж
отказал ей взять в его бригаду её мужа, я думаю, она немного оби-
делась на меня. А в конце всё же поняла, что её муж несерьёзный в
семейных отношениях, когда в первый же год уехал из дома, остался
там навсегда. Даже стал звонить и выманивать у неё деньги за двух-
комнатную квартиру, которую он оставил ей и своим детям, после
того, как в один приезд, уже с его новой женщиной, остановившись у
своих родственников, услышал, что Галина делает красивый ремонт
и обзавелась красивой мебелью и хорошо растит детей. Никогда не
помогал ей, живя в чужой семье, воспитывал чужих детей и, как
было известно, любил хорошо выпить.
     Было очень много сотрудников у нас на работе, с кем мне было
очень интересно, но считать их подругами я не могла. У нас заканчи-
вались отношения только на работе. Я не могу сказать, что с Галиной
мы часто встречались вне работы, но достаточно было нам видеться
и там. Она много знала из моей семейной жизни, но очень близко я
не подпускала никого. И все думали, что у нас великолепная семья.
Любовь без границ, и никто даже не мог подумать, что у нас тоже
были споры, разногласия, и чаще мы спали валетом в одной постели.
Наверно, в каждой семье это есть, но у нас подобное становилось
частым. Он, имея хорошую денежную возможность, мог нанять себе
любую в Харькове, люди в то время уже начинали голодать, пото-
му что там, на прилавках, ничего не было. Даже молодые девчонки
стали за копейки продавать себя, или же за бутылку водки, или же
шампанского, коньяка.
     Среди привезённого из Польши товара был у нас магнитофон
«Грюндик». Его я подарила Роберту сразу, когда он мне сказал, что
поедет служить в армию. Его институт имел военную кафедру, и он
учился на стационаре. Он не подлежал набору в армию, только после
окончания института, на один год. Но он всё же написал заявление и
позвонил домой, что его призвали. Я в панике. В эти года в основном
забирали в Афганистан. Вылетаю в Харьков уже на проводы, и, как
нам сказал наш общий знакомый, он не будет служить в Афганиста-
не. Мы немного успокоились. Что ему ещё не хватало?! Мы полно-
стью его обеспечивали, платили за квартиру, где он жил сам, всегда
давали на карманные расходы. Но он подписался сам и уехал на два
года. Как я поняла потом, у него была девушка, одноклассница, кото-
рую он любил, – она должна была на днях выйти замуж. И из-за это-
го он решил поступить необдуманно в те года. Он попал служить под
Волгоградскую область в Капустин Яр, в ракетные войска, откуда
летели когда-то в космос Белка и Стрелка. После карантина поеха-
ли мы навестить Роберта, а туда на машине приехал встречать меня
Ашот. Подъехали к части. Вышел к нам капитан, русский по нацио-
нальности, сказав, что хотел бы с нами познакомиться: «Спасибо за
сына – воспитанный, хороший, активный и очень грамотный». Сына
повысили по службе. Мне было очень приятно. Нас определили в
комнату для гостей, которая находилась за шлагбаумом, куда никто
не имел права въезжать. Я попросила вечером его зайти к нам. Он
зашёл, но настолько был порядочным, что даже не притронулся к за-
куске и поставленной на столе бутылке коньяка. По словам Роберта
я поняла, что ему здесь не сладко, но он должен был отдать Родине
свои два года, защищать отечество, если понадобится. Он рассказал,
что были и неприятности со старшиной, но быстро всё улеглось. Tем
более – именно там, в армии, есть настоящая дружба и что, когда
всех выстроили в шеренгу, спросили, кто может чертить, он сделал
шаг вперёд, ведь его факультет весь состоял из чертежей, и у него хо-
рошо – нет, отлично получалось. Заметив его скованность и грусть,
решила его развеселить и в шутку сказала, что в следующий раз сама
приеду к тебе с невестой, раз она вышла замуж.
      Быстротечно прошла неделя. Мы попрощались. Ашот меня по-
садил в самолёт, вылетающий в Тбилиси из Волгограда, а сам поехал
обратно на машине в Харьков. Через несколько дней он мне позво-
нил и сказал: «Ты знаешь, когда я ехал по дороге Ростовской области,
проезжал твой Белокалитвинский район, там налево был указатель –
хутор Богураево. Значит, он до сих пор есть». Я не сомневалась, что
он есть, потому что, кроме меня, там почти уже все были. В детстве
бабушка Катя брала туда Роберта, чуть позже везла Марину и Лили,
даже Дениса, сына моего брата. А я не была, к сожалению, и так
захотелось мне поехать туда и увидеть мой хутор, откуда мой отец
родом, и вообще встретиться с родственниками, которых я никогда
не встречала...
   Летом я отправила Лили к Ашоту, сама же усиленно готовлю Ма-
рину на курсах и с репетиторами в институт. Моих девочек не надо
было даже спрашивать, кем они хотят стать. Они приходили в мой
кабинет, садились за моё кресло. У меня уже на столе было шесть
телефонов прямой связи с шестью главными врачами и один основ-
ной. Они хотели быть главным бухгалтером, я же в свою очередь,
хотела, чтобы они были врачами, и готовила Марину пока в меди-
цинский. Но в одну зиму Ашот заболел, и мы его уложили в хирур-
гическое отделение. У него было в очень сильной форме обострение
геморроя. Его подлечили, насаживая пиявки. В то время известный
хирург Дабыдов, и он же заведующий отделением, отказался делать
ему операцию. Шутя сказал мне: «Я не имею две головы. А если он
не перенесёт операцию?» И после этого Ашот сказал: «Моя дочь не
будет врачом. Этого ещё не хватало – будет каждому заглядывать в
жопу!» Но она любила математику, не бросала заниматься с репети-
тором по математике, и поэтому точно решили, что она будет посту-
пать на экономический факультет, где учились я и Роберт, в Харько-
ве. Но не на стационар. Я уже поняла, что практика для экономистов
и бухгалтеров даёт куда больше, чем учёба на стационаре, ведь то,
чему учат вначале, полностью не нужно даже на практике. Может,
для полного развития, но не для работы экономиста. Когда ты при-
ходишь в любую компанию или же организацию, то везде свои тре-
бования, не похожие друг на друга. Не мне решать за другого, но, так
как я ещё могла советовать своим детям, то точно решили получить
мою специальность.
    Во вторую встречу с Робертом в армии под Волгоградом я уже не
пропустила такую возможность – побывать в моём хуторе. Я решила
поехать на машине до Харькова с Ашотом, а там пересесть на само-
лёт. По дороге попросила завернуть на хутор Богураево – налево,
и первых встречных спросила дом Пономарёвой (нам родня), кас-
сирши каменного карьера. Уже у дома! Такое всё близкое и родное.
Забора деревянного нет, заборы, выстроенные из камня, добываю-
щегося здесь же. Дом красивый, ухоженные деревья, покрашенные
известью. Мне всё показалось таким красивым! Голубые все рамы. И
свежая побелка дома. Черепичная красная крыша. Я постучала. Нам
открыли. Я представилась. Нас пропустили в дом. Крашеные крас-
ные полы блестели от солнца, попадающего в дом сквозь маленькие
окна. Большая белая русская печь, как из сказки «Емеля»...Чисто,
везде развешанные рукодельные полотенца с вышивкой крестиком.
На стене в углу висела иконка. Я перекрестилась. Нам, указывая на
стулья, сказали – садитесь. Я долго им объясняла, кто я такая, потом
они стали рассказывать о нашей родне. Но, так как не было у нас
много времени, мы уехали, а я забыла у них на скамейке мою сумоч-
ку. Мы возвратились за ней. Может быть, я ещё возвращусь сюда,
подумала я, но до сих пор не возвратилась. Всё же всегда живу той
мыслью, что, может, ещё возвращусь, ведь приметы наших предков
ещё ни разу не подводили нас. Мы попрощались во второй раз.
     Нас машина увозила далеко уже от родных мест, которые я ви-
дела впервые, но таких близких мне. Хутор Богураево красивый,
чистый, а заборы не деревянные, мне они напоминали каменные за-
боры грузинских деревень – то, что было общего между ними, хотя
в Грузии и дома тоже были из камня или же кирпича. Мы доехали
до Харькова. Ашот достал мне билет на самолёт, и через полтора
часа я была уже в Тбилиси, хотя эти полтора часа я не спала. А кто
же заснёт после стольких впечатлений?! Лишь с закрытыми глазами
сидела – бросало в воспоминания всей моей жизни, которую можно
было назвать, или точно определить, как горы, она у меня была такая
трудная. Когда ты поднимаешься на них вверх – это подъёмы, а когда
вниз – неприятности и невзгоды, о которых знала только я сама, ни-
когда не показывая своё настроение ни детям, ни на работе.


 "Я родилась в далёкой деревне..."
В Ростовской области - Богураево!
Моих детей туда я посылала?
Сама же не видела я... долго ....

Но вот однажды на машине
Проездом с Волгограда в Харьков...
Увидела стрелочку налево -
Хутор Богураево...

Повернула - как будто бы родное
Меня туда и потянуло!...
И никого не знала я...
Лишь только по словам отца...

Кассирша на каменном заводе,
Пономарёва, нам родня...
Порасспросив прохожего,
Машину остановила там у дома...

Какая красота была - весна...
Деревья все в цвету, лаская,
Будто знали, что здесь я родилась,
Меня торжественно встречали...

Забор, выложенный камнем,
Стволы деревьев побелены известью.
Дома подкрашены - манили белизной,
Пол красный, чистота...уют...

Лишь только один раз я там была -
Кусочек радости с собою увезла...
Я знаю, что посылая своих детей -
Там в радость принимать гостей!

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 26. «Любовь не умирает – она находит выход в детях»


Только любовь не умирает никогда...
И огненный шар пройдётся по губам...
Сожжёт до боли сердце, тебя любя...
Напишет балладу-песню невзначай...

"Гром разбудил - молния прожгла!
Накануне праздника она отдалась..."
Прочертила небосвод любви стрела,
Жарко обнимала, целовала всласть...

Создание хрупко, душа выше меня...
В зеркале ловя взгляд моего плеча,
"Во сне и наяву только тебя люблю!"
Я молчу, я терплю, не молю - боготворю!
http://www.proza.ru/2012/01/04/1959

     Мои воспоминания были вначале о любви, где он и я не могли
прожить ни одного дня друг без друга. Сейчас он уезжает на не-
сколько месяцев, и знаю точно, что он изменяет. Может быть, меня
это устраивает – он нас хорошо обеспечивает. Нет, я тоже стала за-
рабатывать хорошо. Но что же нас заставляет жить в разлуке? Может
быть, тот год, когда он, не поехав на заработки, сделал в Тбилиси
аварию, и мы поняли, что ему здесь не везёт. Может, он здесь ещё не
нашёл себя, ведь я уже была с высшим образованием и на хорошей
должности. У многих женщин мужья, уехавшие на заработки, жи-
вут двойной жизнью. Но он и не собирался там обзавестись второй
семьёй и приезжал, как только у него появлялась возможность. Что
так тянуло его домой? Дети? Или же первая любовь, на которой он
остановился навсегда...
    В этом году дочка Марина заканчивала школу. Она дружила с Ма-
риной Тархановой. Они были подругами – не разлей вода. Такое со-
впадение: она дружила с сестрой, а сын мой дружил с её братом. Как
я узнала, он служил под Киевом около Чернобыля, и после катастро-
фы на Чернобыльской станции. Хорошо, что здоровым вернулся до-
мой. Когда он увидел нашу Марину, видно, она приглянулась ему, но
так как он был товарищем нашего сына, то никогда даже не намекал.
Какие уже у нас большие дети! Года бегут, дети растут, любовь ещё
сохранена. Она, как пенка в молоке, то поднимается, то опускается –
боишься, что сбежит, разольётся, когда совсем вскипит.
    Летом Лиличка находилась у Ашота. Я же опять вылетаю вместе
с Мариной, и нас встречают в Волгограде Ашот и Лили. Мы при-
ехали навестить Роберта летом в части. Но в то же самое время мы
знали, что он не в части, а на каком-то километре. Подъезжаем к
этому месту, а там шлагбаум, часовые не пропускают. Когда выясни-
лось, кто мы такие, пришёл начальник и разрешил нашей машине
въехать. Роберта увидела без солдатской гимнастёрки. Оказалось,
на летнее время небольшое количество солдат было перебазирова-
но сюда, ближе к реке Волги. Там я впервые увидела, как ловили
осетрину – на большие крючки, нанизанные на верёвкy. Ребята,
солдаты, занимались в основном рыбной ловлей, коптили, готовили
вяленую рыбу, и всему этому научился мой сын. Мы привезли пол-
ный багажник спиртного и соков, мясо на шашлык, уже замоченное,
но поверьте, то, что я попробовала там, это было впервые в жизни.
Так вкусно можно было покушать рыбу только на Волге. Не говоря
уже об ухе, куда перед варкой рыбы опустили двух обработанных
петухов, картофель, лук, морковь, а затем только рыбу. Перед тем
как рыбу бросить в котёл, достали петухов и бросили овчаркам, со-
бакам. Так они готовили, зная, что едет начальство отдохнуть на вы-
ходные. Мне всегда казалось, что сын потерял прекрасные юноше-
ские два года, находясь в армии, но он же думает наоборот – армия
его закалила и многое дала. Когда он возвратился, его однокурсники
уже почти все учились на предпоследних курсах, особенно девочки.
Ему заново пришлось знакомиться с новенькими, сохраняя старых
друзей, которые через год были распределены на разные железные
дороги.
    С Мариной мне было легче. Она уже знала, что хотела, но её ха-
рактер был немного упрямым, и мне захотелось, чтобы она пожила
самостоятельно один год. Летом я пошла в централизованную бух-
галтерию Харьковской железнодорожной больницы, познакомилась
с главным бухгалтером, как коллега с коллегой и через Москву по-
просила выделить одну штатную единицу для своей дочери. Я хо-
тела, чтобы она прошла небольшую практику здесь в Харькове, а
поступала на вечерний факультет. В том, что она поступит, у меня не
было даже сомнения. И тем более – знала, что Роберт скоро приез-
жает. Поселила её к той же Раисе Захаровне. Экзамены дочка сдала,
уже стала работать в офисе очень близко от дома. Она была медли-
тельной, и её пребывание в Харькове пошло ей на пользу – стала бы-
стрей и самостоятельней. Тем более – Ашот находился в нескольких
часов езды от Харькова и мог её проведать.
   Но мне не нравилась грусть, которую я замечала в глазах у Робер-
та, и, как любящая мать, я делаю ошибку. В Тбилиси не знакомят-
ся на улице для семейных отношений, и я увидела хануму (сваха),
женщину, которая сватает или жениха, или невесту. И рассказала о
своём сыне: что он студент третьего курса, заканчивает служить че-
рез месяц, и хочется найти ему девочку из средней семьи, которая
в этом году заканчивала бы школу и хочет выйти замуж. И если де-
вочка согласится, то летом повезу её вместе с дочкой сдавать экзаме-
ны, полностью на свои расходы. Предложение заманчиво. Роберта и
Ашота нет, и даже нет Лили, которая находится с отцом в деревне, а
тут смотрины – одну за другой показывают мне невест, и все соглас-
ны, хотя в жизни никогда не видели Роберта, только по фотографии.
Квартира шикарная и родители зажиточные, что ещё надо молодой
незамужней девушке?! Плюс – отвезут учиться. Я закружилась и не
знала уже, как отойти от такой затеи. В один день ханума пришла в
мой дом уже с девочкой и её родителями. Девочка мне понравилась.
Но мне не понравилась штукатурка под носом. Оказалось, у неё, как
у кавказской девочки, были чёрные усики, и она устала от насмешек
и побрила их, а они стали вырастать всё больше и больше. Вместо
того, чтобы сделать лазерное удаление волос девочке, они их сбри-
вали, а на следующий день, когда появлялся пушок, припудривали.
А в основном была ничего, но, так как я работала в медицине и
знала, как с этим бороться, я не обратила особого внимания на это.
Просто я сказала, что моего сына здесь нет, когда он приедет, тогда
мы подумаем. Но мать её была, видно, очень настырная и говорит:
«Если гора не идёт к Магомету, пускай Магомет идёт к горе». Как
видно было, она не хотела терять год учёбы своей дочери. Я не зна-
ла, что сказать, и решила повезти её в Волгоград в армию и показать
Роберту.
     Мы прилетаем в Волгоград, приезжает на машине туда из Харь-
кова Ашот вместе с Лили. Конечно, сыну она не понравилась. Он ей
прямо сказал. Но мне, чтобы как-то замазать такую неловкую сцену,
пришлось пообещать взять её вместе с Мариной на учёбу в Харьков.
Роберт, ещё больше расстроенный, на третий день попросился об-
ратно в часть. Мы же, уже на машине, едем в Харьков, с нами Инга
и её мать. Вдруг мать Инги говорит: «Вы не устали, Ашот, хотите я
Вас заменю». Ашот пересел, рядом сел на заднее сидение со мной,
а с левой стороны сидела Марина. Впереди села за руль мать Инги,
сама девочка и Лиличка. Как будто бы немного она проехала, по-
том поворот – она не вписывается в поворот, и машина наша летит
вниз. Я в полном здравом сознании своего ума чувствую, что сидя-
щие впереди, особенно Лили с правой стороны, пострадают больше
всех, и я схватила её двумя руками и сильно прижала к сидению,
так, что даже стул выкрутился на сорок пять градусов. Машина
перевернулась, но задержалась на небольшой горке, которая спас-
ла нас. Лили совсем не пострадала, если не считать, что две недели
была на щеке полоса от моей пуговицы от рукава сорочки. У Инги
было небольшое сотрясение. Ашот порезал щёку. Мы, уже другой
машиной, добрались в Харьков. Правда, обе девочки поступили в
институт.
    Я понимала, какую глупость мы иногда делаем из-за любви к сво-
им детям. Мы просто любим за то, что они есть у нас, и знаем, что
безвозвратно. Потому что никогда родители не надеются, что их дети
будут так же, как они, к ним относиться. Но дети будут делать то
же самое по отношению к своим детям. Правда, когда они поступи-
ли, Инге родители нашли отдельную квартиру. По словам Марины,
я слышала, что она видела её в первую сессию в институте, но по-
том нет. Может, не осилила учёбу, не знаю. Говорят, учиться вечером
или же заочно легче – это неправда, такие же занятия и контрольные
работы. Не сдашь – не пройдёшь. Я-то знаю, как наши студенты-за-
очники многие были отсеяны из-за несдачи экзаменов или же кон-
трольных. Здесь нужна выдержка и большая сила воли, чтобы за-
кончить и легко шагать по уже тяжёлой дороге жизни. Через месяц
возвратился Роберт, прямо в Харьков. Он стал жить на квартире вме-
сте с Мариночкой. Мне было уже легче. Они друг друга дополняли.
Она ухаживала за ним. Он же очень опекал свою сестру. Встречал по
вечерам с института. Отец проявлял заботу к двум студентам, при-
возил им продукты и помогал материально.
    У меня в Тбилиси остался один ребёнок – Лили. Я иногда думала,
что я буду делать, если она тоже захочет поступать в Харькове? Она
очень любила отца, а особенно, когда оставалась с ним в деревне,
он давал ей свободу. Она могла спать до двенадцати дня и ничего ни
делать. Никогда он не повышал голос – у них была какая-то необык-
новенная любовь, отца с дочкой. Она могла бы с ним играть часами
в карты и нарды, была азартна, играла в баскетбол, ездить на двухко-
лёсном велосипеде, в отличие от меня – я за всю жизнь так и не села
на двухколёсный велосипед. Училась в школе хорошо, можно было
сказать, на одни пятёрки, но я всё равно наняла ей репетитора для
подготовки к выпускным экзаменам школы и в институт. Затишье в
доме. Меня встречает наша собачка Мики, и постоянная телефонная
связь с детьми, Робертом и Мариной, урывками с Ашотом.
    Он приезжает. Готовимся к встрече Нового года. Звонок по теле-
фону Марины: «Приезжаю на Новый год с Робертом, только на не-
сколько дней, а там экзамены. Мама, я волосы покрасила», – и веша-
ет трубку. Пока я её встретила, то искусала всю свою губу. Она сама
по себе брюнетка с красивыми карими глазами, с большими мод-
ными ярко-красными губами, прямо с отливом бургундского вина.
Глазами в отца, немного японского стиля, но их блеск и яркость от-
лива янтаря, в меня. Сама белокожая. В целом похожа на восточную
красавицу, а тут покрасилась. Когда я увидела, мне показалось, что
ей подошло. Она немного осветлила только чёлку. Я ничего не ска-
зала. Это не было вульгарно, а наоборот, придавало лицу какой-то
романтический шарм. Мы все в сборе. Мой второй начальник по хо-
зяйственной части каждый год привозил мне грузинское вино, бу-
тыль в десять литров Хванчкары. Конечно, это не та Хванчкара, что
в бутылках, – когда нальёшь в стакан и выпьешь, то по стеклу бока-
ла остаются полосы бордо... Было привезено также много разного,
вплоть до маленького поросёнка. Мы отметили и встретили Новый
год и через два дня снова провожали детей в Харьков.


Поверь мне, ты только поверь,
Что я любить, не перестала...
А только набегающая грусть...
Волновать боль сердца стала.

Весной любовь я повстречала...
Жили вместе, "не разлей вода..."
И только задушевные напевы
В доме нашем слышали всегда!

Лето счастья пробежало быстро ....
Зрелость дала  любовь, детей,
Где вместе поднимались в горы...
Еще молоды были мы с тобой!....

А вот и осень наступает...
Пеленой  накрыло радостные дни,
Листья обрывая,в закате жизнь,
Дожди пошли опять и  слезы ....

Встречает у порога осень... печаль...
И нет тепла  такого, высохла  трава,
Колышет ветер ковыли седину,
Проходит Бабье лето, встречаем уж зиму...

Холодно, морозно, в обрыв бросает...
Твоего возраста  лишь верхушки гор..
Упирающихся  в небо, Божья дорога...
Тебе остается по ней пройти....

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 27. «От той любви я потеряла гордость»

От той любви я потеряла гордость...
Любовь в сердце больно впилась
Удавкой змеиной обкрутило горло,
Развернуться невозможно, тревожно...

И замечала, что больна любовью...
Что моей любви он недостоин,
Поняв всё же, что всё у нас самообман,
Он был по отношению ко мне очень стран...

Не понимала я его, грубил, но любит,
Ночами нежно меня  ласкал, целовал,
А днём грязью обливал, ругался на @ посылал,
Становилось себя жаль, сердце разрывал....

Я ж послушною овцой за ним ходила, понимая,
Любим, но страх, оставить совсем его боялась,
Не то любовь, не то его, разъярённого зверька,
Убить он мог и все длилось изо - дня в день...
http://www.stihi.ru/2011/07/10/1115

 
     Нас дома осталось трое. Двое уже учатся в Харькове. После
стольких аварий наша машина стала совсем барахлить. И я пошла
в управление дороги просить, чтобы выделили для меня легковую
машину. Правда, меня всегда возили на служебных машинах, если
мне надо было куда-нибудь поехать, но я просила выделить машину,
сказав, что на рынках продают старые, уже после большого ремонта,
а новые в два или три раза дороже. А мне нужна машина по работе.
И мне выделили «Жигули», семёрку, синего цвета. Покупаю маши-
ну на своё имя. Конечно, не для себя. Он быстро продаёт старый
свой автомобиль. Я так и не села за руль, потому что у меня был
страх. Когда у нас была первая машина, как-то он приехал за мной
на работу. В то время я работала на ул. Пекина во второй поликли-
нике, а жили мы на Чугурети – это небольшая возвышенность горы.
    Очень красивый старый район, но чтобы проехать к нашему дому,
нам надо было сделать несколько левых поворотов по узким улицам.
Он остановился на второй улице у хлебного магазина, сказав: «Пока
я вынесу хлеб, чтобы ты сидела за рулём». А я же ещё молодая, так
и села. Не показал мне, где скорость, где тормоз, сам мне помог за-
вести машину. Машина тронулась. Я за рулём. В конце улицы надо
повернуть влево, я справилась. Далее немного проехать и повернуть
опять влево. Завернула, но не выпрямила руль и въехала прямо в
окно чужого дома, ещё хорошо, что там была решётка. Он кричит:
«Нажми на тормоз!» А я нажимаю на газ. Он выключил машину.
Меня разрывал смех. Он же был злой, его бросало в пот. Я пошла
по улице пешком домой. Он же остался исправлять ту ситуацию. И
это был мой первый и последний раз, когда я сидела за рулём в быв-
шем Советском Союзе. Правда, мне гадалка один раз нагадала, что
я получаю красную книжку. Я думала, что партийный билет, а это
оказались права на машину, но я так ими и не воспользовалась после
такого страха. Нашёл, где меня учить водить! По крутой наклонной
улице Гамцемлидце.
     Он был очень рад обновке в доме. И решил докончить строитель-
ство гаража, во дворе. Не каждому было отведено место под гараж,
но у нас оно было, и надо было завершить. Ашот закончил гараж,
перешёл на железные полки на лестничной клетке. Они были зака-
заны вместе с гаражной дверью. Я сказала в разговоре моей соседке,
что буду делать на своей стене с правой стороны полки. Она мне
ответила, что мы «недопустимо» с грузинским акцентом, – хотя уже
на своей стороне поставили три такие же полки, правда, деревян-
ные. Это очень помогает в хозяйстве. Там можно хранить консервы,
варенья, стиральный порошок и многое, что ты не хочешь иметь
в доме. Она меня разозлила. И я ей сказала: «У вас разрешения не
спрашиваю. Я просто вам сказала, что я здесь сделаю полку». И в
течение двух дней полка была готова. Но когда рабочие привезли
кирпич, она не пустила их его выгрузить. Так как я следом ехала
на легковой машине, заметила отъезжающих рабочих. Остановила
водителя. Мне сказали: соседка с вашего этажа не пустила поднять.
Я редко когда выхожу из себя. За столько лет, живя на Чугурети,
я слышала, как ругаются соседи, проклинают, вставляя даже мат.
Мне всегда было стыдно даже представить, что женщины могли бы
быть такими злыми и несерьёзными, порой в присутствии детей.
Я могла бы просто развернуться и не разговаривать, а тут вообще
они перешли все границы. Не пустить выгрузить мной заказанный
кирпич! Я не переоделась, так же в парадной форме и на каблучках
стала грузить кирпич в лифт, чтобы поднять вверх на десятый этаж
и бросать, не складывая. Он разлетался и цеплялся за их шкаф, но
ни она, ни её сестра даже не вышли на площадку. После того, как
шкаф был готов, на второй день они привели мастера и сделали та-
кой же шкаф со своей стороны на лестничной площадке. Я знала,
что они мне ничего не сделают. При случайной встрече мне рас-
сказал начальник домоуправления Тaмаз, что они обе звонили ему,
но он им сказал: она не делает на вашей стороне. Я, конечно, была
благодарна Тамазу. Его давно знала, ещё с НГЧ-4. Они жили у нас
на восьмом этаже другого подъезда, и как-то он вошёл ко мне в ка-
бинет и попросил устроить свою жену фармацевтом, и я устроила
её в нашей аптеке. Оказалась очень милой и красивой женщиной, а
самое главное, трудолюбивой. Но этот случай дал мне силу посто-
ять за себя, и я точно уже знала, что когда тебя обижают, надо дать
отпор, иначе сядут на голову.
     Но не в моём отношении с мужем. Во-первых, я его любила. Во-
вторых, боялась. Может, я не была кавказской женщиной, но я вы-
росла на Кавказе. Во мне бушевала культура и всё, что можно было
считать традицией этого народа. Я не смогла бы найти себе любов-
ника, а ведь присутствие мужа на моей постели скоро приходило к
нулю. Эти редкие встречи – скоротечные. Я же красивая женщина
с хорошим положением. Многие думали, что он один только обе-
спечивал семью, – глубоко ошибались. Проработав долго в меди-
цинском учреждении, носила чаще белый халат с большими кар-
манами. Пребывание сестры в Московской больнице Вишневского,
где мы за каждую клизму, укол или ещё что-нибудь, вплоть до того,
чтобы лишний раз перестелить кровать, платили деньги, заставляло
думать об устоявшихся традициях в медицинском быту. Так было
и здесь. Все бесцеремонно заходили и одаривали, пока подарками,
потом деньгами. Гнилой строй разваливался, и вместе с ним разва-
ливались мои прежние представления – всю жизнь прожить честно.
И если заносили что-нибудь, я уже не сопротивлялась, как раньше,
когда начала работать. Правда, один раз у меня была стычка с кас-
сиром Евгенией Гамцемлидзе. Она кричала на машинистку, которая
печатала платёжное поручение. И задела национальный вопрос. Де-
вочка со школьной скамьи, ровесница моей Марины. Её отец, сам
еврейской национальности, был репетитором раньше у Марины по
химии, и он же попросил устроить свою дочь машинисткой, так как
с её фамилией не принимали уже нигде на работу. У меня в бухгалте-
рии работали сотрудники разной национальности – бухгалтера, рус-
скоговорящие, и ей было здесь уютно, но кассир постоянно кричала
на неё, и когда я услышала, впервые подняла голос. На чистом гру-
зинском языке сказала ей: «Я пришла сюда работать на постоянное
место работы, а если Вас что-нибудь не устраивает, пишите заявле-
ние и освободите место. Я его подпишу». Это было лишь один раз,
хотя, как мне рассказывали, она имела стычки со многими главными
бухгалтерами, и не только с ними.
     Национальный вопрос в республике обострялся. Многие уже пе-
рестали говорить на русском языке. Правда, после случая со шкафа-
ми мы разговаривали с соседями. Мой характер быстро отходчивый.
Я выскажусь, но потом всё равно прощаю. Но здесь уже стало совсем
другое. Они уже специально со мной стали говорить по-грузински.
Я просто чувствовала отторгающую неприязнь к русским и к рус-
ской речи. Я перестала им давать продукты, которые Ашот привозил
полным багажником: мёд, масло подсолнечное, сало и многое ещё
чего с Украины. Я всегда выделяла родственникам и соседям, но я
передумала это делать, и им пришлось со мной говорить по-русски.
Может, я должна была с ними общаться на грузинском, ведь я его
знала, но я хотела их проучить за тот шкаф. Нет, это не злопамят-
ство, а то, что я стала совсем по-другому на это всё смотреть. Я уже
замечала: даже пятиминутки у главного врача стали больше прово-
диться на грузинском языке, а вскоре полностью уже проводились на
грузинском. Получила приказ, чтобы ведомости по заработной плате
заполнялись бы на грузинском языке и вся документация. Мои де-
вочки, так я называла своих бухгалтеров, кроме Риты и Фаины, все
прекрасно разговаривали и писали на грузинском языке, а Рите мне
пришлось дать вначале помощницу, которая после её начисления со-
ставляла бы только ведомости. Пройтись по улице в Тбилиси с рус-
ско-славянской внешностью становилось всё труднее – могли задеть
или же выругать ни за что на улице.
    А ещё такое в семье – он там, я одна с дочкой Лиличкой здесь...
Звонит мне Марина. Я её прошу приехать обратно, перевести до-
кументы на заочное отделение в ХИИТе. У меня дети были послуш-
ные, и если надо – значит, надо. Она переводится на заочное. Про-
шла она за целый год большую практику в Харьковской больнице.
Я её устроила в детскую больницу. Конечно, с помощью врачебно-
санитарной службы, на должность старшего бухгалтера стажёром.
В молодые годы ей удалось получить приличную должность – не по
годам. Она расцвела, как бутон, красива, и с приездом её засуетилась
сваха (ханума). Как можно, чтоб она была не замужем! Но я пока
не спешила. Я хотела ей всё показать, чтобы она вышла замуж не с
закрытыми глазами, как котёнок, а был раскрыт кругозор пошире. И
смогла сейчас бы сравнивать, что хорошо, а что плохо, хотя никогда
она не могла представить, что у нас с мужем – с её отцом – натяну-
тые отношения, и я всё терплю лишь для того, чтобы было во время
свадьбы место отца не пустое.
    Врачебно-санитарная служба посылает меня и моего заместите-
ля Гаяне на проверку Ереванской больницы. Я же, в свою очередь,
попросила, чтобы командировали и мою дочь с детской больницы.
Уже несколько раз я была на ревизии в Сухуми, Арзны и во многих
больницах Закавказской железной дороги, но мне очень захотелось
показать Мариночке Ереван. Нас встретили и повезли устраиваться
в гостиничный комплекс Двин, затем приехали за нами и отвезли в
бухгалтерию больницы. Не успели даже покопаться в бумагах, как
пригласил к себе главный врач, сказав, что сейчас обед, и мы вчетве-
ром на его персональной машине помчались уже по городу Еревану.
Остановились около маленького ресторана. Шашлыки, маленькие
куропатки, а самое главное, незабываемое в конце – горячий хлеб с
сыром и маслом. То, что кушали каждый день, но так приятно было
это отведать в ресторане. После ресторана он повёз нас в Первопре-
стольный Святой Эчмиадзин – монастырь в городе Вагаршапат (в
1945-1992 г. – г. Эчмиадзин), в 20 километрах к западу от Еревана,
где мы ознакомились также со всеми храмами, поставив свечку в
соборе Эчмиадзин и в храме Святой Гаяне, который практически
был открыт для нас, так как был понедельник, и храм был закрыт в
этот день, но, видно, знали сопровождающего, главного врача. Мы
получили большое удовольствие как от знакомства, так и от досто-
примечательностей Армении. Через несколько дней мы уже были в
Тбилиси.


Тбилиси - старый двор, подъем крутой.
Называли его - Чyгурети...
Булыжником выложен он каменным
Иначе не пройдёшь зимой на склоне...

Дорога, крученная, похожая на горы,
И балкончики резные красивые висят...
Дорога узкая - проезд одной машины,
В конце пятачок - развернуться...хотят...

А дальше - лестниц вверх, наверно сто,
Чтобы попасть на другую выше улицу,
А на машине с другой стороны легко,
Петляешь ты, осваивая вершину мечты...

Но я, конечно, не о том!? Я видела люд!
Своими-то глазами, как на этих улицах,
На навьюченных ослах мацони продают...
И это ни с чем сравнить нельзя...нам...

Она кричала... Мацони! Мацони!*...с балкона
На канатах спускали корзину с деньгами
Обратно поднимали всё, что они купили.
Часто продавали и зелень, фрукты, сыры...

И эти старые дворы, и шум детей игравших
Там, такие были дружные они, не помню...
Чтобы обзывались, хотя на шароварах
Латки были, и хлеб считался деликатесом...

У всех настежь были открыты двери...
И не стояло национального вопроса...
Сейчас, а, что сейчас - те же дворы, мостовые...
Но я давно там не живу, но в памяти жива.

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 28. «Моя Одесская мама»

Поговори, мой брат, пожалуйста, со мной!
Стакан налит, да корка хлеба на стакане...
тебе давно уж нет, а я скучаю, так скучаю.
Ушёл давно, где не достать тебя, где рай.

Разбита мечта юношеская, твоя надежда,
учился в школе хорошо, судьба застала,
оставляя родню в горе, слезы проливать,
забыта радость, скорбь настигла и  печаль.

Остался в памяти у нас, друзей, близких,
не вернулся дорогой, таким молодым ушёл,
несчастливый при жизни, не всё увидел,
вдали ты просто одинокий......ты пропал, Любимый
http://www.stihi.ru/2011/01/24/7504


Люблю притронуться к твоим заботливым, материнским рукам.
Сколько тепла и любви, словно горячим ключом,
Бьёт из твоего сердца, дорогая любимая мама!
Добрые глаза и улыбку, помним всё, и не забыть никогда, мама...
http://www.proza.ru/2011/02/02/243

    Ко мне приходит мама и говорит, что расформировали псих-
диспансер города Тбилиси. Володю, моего брата, отправили да-
леко в районную больницу в Бедиани, а по дороге он заболел.
Через несколько дней сообщили, что он умер, и чтобы приехали
забрать тело, похоронить. Это было вторым наказанием для него,
гораздо хуже, чем первое. Из-за национального вопроса вывезли
в основном всех русскоговорящих больных, ссылаясь на отсут-
ствие медикаментов, но мне сразу показалось... желая смерти – в
холод везли на открытой машине. Получил брат пневмонию там же,
и через несколько дней скончался. Такое мы заключение получили.
Они уже не церемонились ни с кем. Даже по телевизору в открытую
говорили, что скоро придёт к власти Гамсахурдия, и он расчистит
страну от оккупантов, и даже те лица, которые родились в Тбилиси,
никогда не получат гражданство, а только имеющие третье поколе-
ние рождённых в Грузии, к которым мы не относились.
Я посмотрела на маму – усталый замученный взгляд и опухшие
от слёз глаза. Как она его любила... Может, в детстве не уделяла
должного внимания, но до конца была рядом с ним. Я много знаю
случаев, даже был случай и у нас в больнице, когда мать-врач своего
ребёнка оставила, не хотела за ним ухаживать, и приходил её муж,
получал алименты от неё через нашу бухгалтерию, часто заходил в
мой кабинет на подпись, получая депонент. И однажды он мне рас-
сказал всё...
У мамы был, как отпечаток Одессы, своеобразный разговор с
шутками. Мне кажется, такого своеобразного говора нет ни у кого,
только у одесситов. «И шо, он таки сделал ей предложение?» Она по-
стоянно «шокала» и, несмотря на то, что всю остальную сознатель-
ную жизнь несколько лет провела в России во время войны, затем
долгое время жила в Грузии, не научилась ни русскому, ни грузин-
скому языку. Как отпечаток – у неё всегда было то, что она из Одес-
сы. Всегда добавляла: «а шо, я правильно говорю по-русски». Из-
бавиться от одесского говора сложнее, чем научиться ему, и я часто
стала замечать, что и в нас он – как стежок красной нитки на белой
ткани. Шутки, прибаутки, анекдоты, большие и маленькие поэмы.
Сколько она помнила, и всё наизусть! А сколько песен военных и
довоенных времён... Она пела нам, даже если не слушали, говорила
и рассказывала, играла часами на пианино, открыв всё, что можно
было открыть, соответственно увеличивая этим звук.
Так только клавиши могли стучать, как она, родная мать, могла
нам смысл передать. Её озвученных стихов звук и монолога... от-
кроет крышки от пианино и начинает нам играть мама... Вам только
надо было слушать! Сколько поэзии в стихах и баснях! А мы сидели,
как на представлении, как будто в театре...
Она любила к этому времени одеться и быть при полном её на-
ряде: бусы, кольца на всех пальцах, и всю жизнь причёска – шести-
месячная завивка, и красная помада.
Всё это трудно было нам понять в голодное послевоенное время
– она родом из Одессы... (1920 года рождения, по отцу Кейлис Менна
Фавейловна, по матери Видомская, проживали в городе Одессе по
улице Госпитальная, 3, где знали, как шутить и из ничего всю жизнь
высказать в стихах и пьесах...
В одесской речи много прикольных фраз и выражений. Всё сей-
час не перечислишь, не вспомнишь, но эти фразы мама говорила
чаще всех:
Щоб вы так жили, как прибедняетесь!
Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь!
Так вы будете покупать или мне забыть вас навсегда...
Хочешь завести друзей – заведи их подальше.
Не ошибается тот, кто ошибается в свою пользу.
И также фразы на идише...
О маме!
Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх
И можете держать себя свободно,
Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях
Я королём был избран всенародно,
Но это всё равно. Смущают мысль мою
Все эти почести, приветствия, поклоны...
Я день и ночь пишу законы
Для счастья подданных и очень устаю.
Как вам моя понравилась столица?
Вы из далёких стран? А впрочем, ваши лица
Напоминают мне знакомые черты,
Как будто я встречал, имён ещё не зная,
Вас где-то, там, давно...
Ах, Маша, это ты?
О милая, родная, дорогая!
Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!
И Коля... здравствуй, милый брат!
Вы не поверите, как хорошо мне с вами,
Как мне легко теперь! Но что с тобой, Мари?
Как ты осунулась... страдаешь всё глазами?
Садись ко мне поближе, говори,
Что наша Оля? Всё растёт? Здорова?
О Господи! Что дал бы я, чтоб снова
Расцеловать её, прижать к моей груди...
Ты приведешь её?.. Нет, нет, не приводи!
Расплачется, пожалуй, не узнает,
Как, помнишь, было раз... А ты теперь о чём
Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом
Я стал совсем, и доктор уверяет,
Что это легкий рецидив,
Что скоро всё пройдёт, что нужно лишь терпенье.
О да, я терпелив, я очень терпелив,
Но всё-таки... за что? В чём наше преступленье?..
Что дед мой болен был, что болен был отец,
Что этим призраком меня пугали с детства, –
Так что ж из этого? Я мог же, наконец,
Не получить проклятого наследства!..
Так много лет прошло, и жили мы с тобой
Так дружно, хорошо, и всё нам улыбалось...
Как это началось? Да, летом, в сильный зной,
Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось...
***
Да, васильки, васильки...
Много мелькало их в поле...
Помнишь, до самой реки
Мы их собирали для Оли.
Олечка бросит цветок
В реку, головку наклонит...
«Папа, – кричит, – василёк
Мой поплывёт, не утонет?!»
Я её на руки брал,
В глазки смотрел голубые,
Ножки её целовал,
Бледные ножки, худые.
Как эти дни далеки...
Долго ль томиться я буду?
Всё васильки, васильки,
Красные, жёлтые всюду...
Видишь, торчат на стене,
Слышишь, сбегают по крыше,
Вот подползают ко мне,
Лезут всё выше и выше...
Слышишь, смеются они...
Боже, за что эти муки?
Маша, спаси, отгони,
Крепче сожми мои руки!
Поздно! Вошли, ворвались,
Стали стеной между нами,
В голову так и впились,
Колют её лепестками.
Рвётся вся грудь от тоски...
Боже! куда мне деваться?
Всё васильки, васильки...
Как они смеют смеяться?
***
Однако что же вы сидите предо мной?
Как смеете смотреть вы дерзкими глазами?
Вы избалованы моею добротой,
Но всё же я король, и я расправлюсь с вами!
Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме!
Для этого меня безумным вы признали...
Так я вам докажу, что я в своем уме:
Ты мне жена, а ты – ты брат её... Что, взяли?
Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена.
Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни?
Что делать, милая, недаром вся страна
Давно уж требует твоей позорной казни!
Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор
И благости пример подам родному краю.
Я не за казни, нет, все эти казни – вздор.
Я взвешу, посмотрю, подумаю... не знаю...
Эй, стража, люди, кто-нибудь!
Гони их в шею всех, мне надо
Быть одному... Вперёд же не забудь:
Сюда никто не входит без доклада.
Алексей Апухтин, «Сумасшедший», 1890


   Но больше всех запомнила я монолог, который поставила. Как
говорила она!!!!
Откидывая кресло, вставая, гордо подняв голову, задрав нос, и
начинала «Записки сумасшедшего»... а как она пела про васильки
(утерянный текст я с трудом нашла, помогла прекрасная поэтесса
сайта Карина Погосян 2). У меня надолго звучание маминого голоса
оставалось...
Хочу я всех попросить прочесть стихи, которые в детстве я слы-
шала, как колыбельную...


Глава 2. «Мои достижения»
Часть 29. «Ты вольная птица - спесива»

 

Смерть не спрашивает -
без разрешения приходит,
Но, если стая воронов
над домом, то ожидаешь...

По старому поверью,
что смерть скоро будет...
Но за кем ты, до конца
не узнаешь, обычно думаешь....

За пожилым пришла,
но день приходит неожиданно
И забирает самого
любимого и молодого...

И избежать невозможно
и, что тут сделать?
Ты рада обменять – нельзя.
В страдании живёшь, всегда...

Пока беда не придёт в дом -
не поверишь...не поймёшь,
Как трудно расставаться...
с любимым, навсегда...скорбя...

С любимым, который
не уходит от тебя....
А покидает этот свет,
Он был тебе - солнце и рассвет...
http://www.proza.ru/2012/02/03/1786
   

   
    Я стала успокаивать свою мать, но слёзы катились из моих глаз
тоже, потому что необъяснимая любовь связывала меня с братьями.
То ли я была старше, то ли не видела особенной заботы со стороны
своей матери. Вспомнила из детства: один раз я гостила летом у
бабушки Кати, когда она жила в бараке. Мама привезла ещё к ней
же двоих братьев. Они были в маленьких трусиках, но без майки и
сорочки, можно было сказать – «голышом». Бабушка объяснила, что
дети одеты, как Тарзан, но здесь Грузия, не Одесса, где есть Чёрное
море, можно, наверно, проехать или же пройтись так, но у нас это
невозможно, а мама везла сыновей через весь город, делая две пере-
садки, на трамвае. Я была маленькой, и мне тогда было, как будто
бы кипятком по голове, обидно за братьев, что она везла их почти
голыми. Когда она уехала, бабушка Катя купила им сорочки и сан-
дали. У мамы были иногда непредсказуемые действия, хотя и была
в ней материнская ласка. Так как я жила в достатке, она никогда не
помнила мой День рождения. Даже если и в этот день случайно при-
дёт ко мне. Может быть, всегда так, не знаю, – родители в основном
опекают больных и немощных детей. Она опекала Вовочку до са-
мого конца, и я могу сказать, что, несмотря на то, что она мать, всё
остальное мелочь по сравнении с тем, что она перенесла и делала
для него. В снег, дождь, в плохую погоду ни разу не пропустила она
визит в больницу.
    В городе Тбилиси всё больше увеличивались националисти-
ческие столкновения – лозунги, забастовки. Русскоязычным уже
страшно было ходить по городу одним, особенно в военной форме.
Мама раньше говорила, что такое националистическое настроение и
в больнице – к Вове очень стали плохо относиться санитары и пер-
сонал. Она рассказывала, что не только к нему, а ко всем русскогово-
рящим. Его пока перевели в Глданскую больницу, а потом сразу же
отправили в Бедиани в психдиспансер. Послали в одной больничной
пижаме, без верхней одежды, в домашних тапочках, без носков, на
босые ноги, даже не сообщили нам день перевода, не сказали, что
мест нет. Мама временно смогла бы забрать Вову к себе домой, тем
более – она имела уже однокомнатную квартиру и жила отдельно
от семьи Саши. Правда, зимой во время снега она упала на руку и
повредила её. Рука была в гипсе, но всё равно она бы ни за что не
отправила своего сына так далеко. Правда, когда его однажды ле-
том хотели отправить, она обратилась к главному врачу, а он сказал
ей, что здесь и грузинам мест нет, у нас нет столько медикаментов,
чтобы лечить чужих. Кого он назвал чужими? Ведь мой брат Влади-
мир родился в Грузии, и он не виноват, что война разбросала всех
русскоязычных людей по миру, и беженцы пустили корни там, где
оказались во время и после войны. Брата на несколько месяцев всё-
таки оставили в Тбилиси...
    Когда мы узнали, что Володя умер, за ним поехали Ашот, дядя
Арут и моя мама. Я осталась дома с детьми в ожидании мёртвого
тела родного брата, перебирая всё, что связано было с ним. Ниче-
го.... – только детские годы до шестнадцати лет крутились перед мо-
ими глазами, и вся его потерянная жизнь, где в маленьком возрасте,
в шестнадцать лет, он был зверски избит в милиции и изнасилован.
Возвратили на второй день нам уже больного человека, который не
помнил ни меня, ни мать, ни отца и никого из родных. И сейчас я
понимала, что тогда это случилось тоже из-за национального вопро-
са – и в то время он уже был, только в скрытной форме. Со слов
санитарки (осетинки), которая всё видела и рассказала: в один день
умерло несколько якобы безнадёжных больных не грузинской наци-
ональности. Я никогда не была коммунисткой и не занималась поли-
тическими вопросами, но то, что я видела, меня уже душило. Я стала
всё больше тревожиться за свою семью.
    На второй день привезли умертвлённое... мёртвое тело избитого
брата. Да, умертвлённое, по-другому нельзя было это назвать. Все
расходы на похороны Володи и организацию похорон мы полностью
взяли на себя. Гроб поставили на середину единственной комнаты
матери. Вокруг стулья, сидят родственники, знакомые, соседи, с
работы друзья, с института, отдают последние минуты молчанием
сквозь слёзы моему брату, который так и не пожил на этом свете. Как
всегда, много людей на панихидах, особенно в вечерние часы. На
второй день панихиды вошли две симпатичные женщины в краси-
вых шляпочках, пособолезновали нам всем, пожимая руку, немного
посидели и вышли. Я подумала, что они, наверно, знакомые матери
или же сотрудники с работы. Очень броскими оказались эти женщи-
ны – трудно было о них не спросить. Но мама сказала: «А я думала
– с твоей работы». Мы переглянулись, но ничего больше не сказа-
ли, и даже забыли о них, потому что было не до них в эти тяжёлые
минуты. Брата похоронили как положено. Ещё раз отметили девять
дней, сорок дней. Конечно, немного нам помогли, но мы всё хотели
взять на себя.
    Ашот помогал мне выйти из такой ситуации, когда ты хоронишь
детские воспоминания и любовь к брату уже насовсем. Мне также
было трудно выйти на работу – опустошённость терзала. Я точно
уже начала думать о переезде в другой город – может, в Ростов?! И,
когда Ашот уехал на заработки, я всё-таки поехала в Ростов, взяв с
собой Галину, свою подругу, и её сына. Он, хотя был ещё маленьким
по возрасту, ровесник моей Лили, но по внешности ему можно было
дать лет двадцать. Кавказский мальчик, ничего не скажешь, симпа-
тичной наружности. Прилетели в Ростов на три дня. Не поверите
– не смогла и одного дня там оставаться. Может, на то время Ростов
мне показался таким мрачным после Тбилиси. Хотя это моя родина
и родина моего отца, ведь я там родилась. Дома в облезшей штука-
турке. В ресторане, когда зашли в хорошую гостиницу, скатерти в
пятнах и неглаженые. Я даже не смотрела дома, которые были на
обмен. Поехали за город на большую толкучку и в этот же день сели
вечером в поезд, возвратились домой. Был у меня вариант поменять
на трёхкомнатную московскую квартиру в хрущёвском доме. Ко мне
подошла однажды врач, русская по национальности, по фамилии
Двали, её мужа перевели начальником банка в Тбилиси, и она слы-
шала про нашу квартиру. Но, может быть, я тогда сделала ошибку,
что не согласилась разменивать свою. Тем более – она говорила, что
надвигается большой национальный вопрос в Грузии. Правда, я со-
биралась ещё и в Сочи, но после Ростова у меня потерялся интерес
к обмену квартир, потому что видела, что многих русскоговорящих
уже стали «кидать» – фальшивые деньги давать или же вынуждать
покинуть Грузию, оставляя всё даром.
   Я понимала, что Ашот поступил хорошо, похоронив брата. За-
казал памятник и моему отцу – лежали они вместе. Наверно, их
души уже встретились. Видела я, как мы беззащитны здесь, в Гру-
зии. Участились случаи краж, убийств, грабежей русскоговорящего
населения, вынуждая покинуть республику. Настроение плохое, но
увидев свой многонациональный коллектив на работе, я обрадова-
лась. После того, как стал заострён национальный вопрос в городе,
немного стала возмущаться и наша кассир Галцемлидзе, грузинка по
национальности. Её мы называли между собой Женя, хотя она была
Евгения Акакиевна. Она меня боялась. По старшинству моего по-
ложения соблюдала субординацию, но всё равно от неё можно было
что угодно ожидать. Однажды мне даже пришлось при всех кричать
на неё из-за этого, и вся больница знала об этом. Но главный врач
Цкитишвили даже не отреагировал на эту ссору, а наоборот, со мной
стал разговаривать только на грузинском, особенно если у него по-
сторонние в кабинете. Но когда мы были одни, он говорил на рус-
ском, великолепно владея им.
    А я же всё время стала думать, как бы возвратить Ашота – не
нужны были мне деньги в большом количестве. В такие трудные
времена, когда могут в любую минуту зайти домой ночью и надру-
гаться над нами, унести всё... Много случаев уже было – за деньги
пытали людей, нагревая пятки утюгом. Дети – студенты, машина
была, квартира отремонтированная, с шикарной антикварной мебе-
лью. Картины, люстры, антиквариат, книги в прекрасном состоянии
в новом книжном шкафу во всю стену, ковры на всех полах шерстя-
ные. Только быть спокойствию и счастью, которого уже не осталось,
растрепалось со временем. Остался страх за детей. Я, хотя и дожила
до тридцати девяти, лет, но красива, хорошо сложена. Любая, даже
молодая девушка могла бы позавидовать моему мраморному лицу
без единой морщинки. Единственное, что я сделала – постриглась и
покрасила волосы, немного сделав их темнее своего естественного
средне-русого цвета. Девочки, дочки мои, росли не по дням, а по ча-
сам – становились просто красавицами, и им нужен был дома отец,
чтобы защитить их.
   Мне хотелось запечатлеть их красоту. В 1987 году я пригласила
известного в то время художника Петра Рыбина,1954 года рождения,
который вначале написал портрет моей дочери Марины. Она полу-
чилась великолепно. Особенно ему удалось отразить глаза и их вели-
колепный блеск. Потом он писал портрет, даже не портрет, а целую
картину со школьницей выпускного класса Лили, в школьной форме,
ухватив интерьер комнаты, книжные полки, кресло с собачкой Мики
и, сквозь капроновую занавесь, набережную Куры и кусочек улицы с
мостом. Картина удалась, и я была очень благодарна. Я оплатила ра-
боту. Уходя, он сказал: «Не хотели бы Вы, чтобы я написал Ваш пор-
трет?» Я посмеялась: «Можно было бы в молодые годы». Но вскоре
поняла, что годы бегут, и скоро ты даже не будешь такой, какая ты
есть сейчас. И я соглашаюсь. Он спросил: «У Вас есть что-нибудь
из одежды с меховым воротником?» Я сказала: «Пальто». И сидела
в нём в жаркой квартире, обливаясь п;том и самопроизвольно крас-
нея, то ли оттого, что пишут твой портрет, то ли оттого, что тебе
жарко и ты одета не по сезону, и ещё в квартире. Затем приехал сын
Роберт на каникулы, с него тоже он писал портрет. Единственный,
кто в нашей семье без портрета остался, – Ашот, то его не было, то
он отмахивался, говоря, что у него не хватит терпения часами сидеть
позировать.
   
Любовь останется навеки...
не туман, чтоб рассеяться.
До боли сжимаешь ты плечи,
замечая - с другой он целуется...

Знаешь - ревность плохая черта,
Простишь - чёрным по белому...
А в человеке сильная сторона,
За что-то прощают любимого...

И это что-то называется любовь...
Она даётся один раз.
И только выпустишь её...
Останешься одна среди волков....

Которые тебя готовы съесть...
За то, что ты свободна, красива...
Ты вольная птица - спесива...
Опять... нарубишь с горяча дров.

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 30. «Сон правду расскажет…»

Сон? Только он может правду рассказать:
что было, что будешь иметь, и что будет,
только надо правильно разбираться в нем
и, если плохо во сне - воде рассказать.

Открывая воду в ... и только потом
рассказывать - явные сны, бывают часто
про любовь,  надо не забыть, что видел...
ведь жизнь у нас - продолженье сна.

Иногда видел что-нибудь во сне, а утром
проснулся и забыл, что?.... Ты опечален,
вспомнить не можешь, и ты страдаешь -
целый день  в ожидание исполнения сна?...
http://www.stihi.ru/2011/01/04/5507


     Понедельник. Как всегда – пятиминутка у главного врача. Моё
присутствие обязательно, и вдруг главный врач нас всех знакомит:
«Радиолог – профессор Фридон Тодуа, который на нашей террито-
рии будет строить диагностический центр и оснащать его. Прошу
каждого помочь. Он только из Москвы». Были охвачены и экономи-
чески-финансовые вопросы, на которые я отвечала. После собрания,
которое продлилось почти час, я прошла в свой кабинет. И через не-
которое время – стук в мой кабинет. Обычно я сразу не открываю, но
почему-то в этот раз открыла. Там у двери стоял Фридон. И первое,
что он сказал: «Вы меня не узнали?» Конечно, я оправдалась, что
узнала, и как можно было его не узнать – он так нам помог в инсти-
туте Вишневского, когда мы лежали там с сестрой... Я предложила
ему сесть. Он сел и сразу же с просьбой: «Я оснащаю новое отде-
ление. Помогите чем можете». Потом он немного подумал и сказал,
что он здесь никого не знает и просит, чтобы я помогла подобрать
ему кадры в его плановый отдел и бухгалтерию – главную медсестру
отделения. И, конечно, минут пятнадцать просил меня на должность
главного бухгалтера или же начальником планового отдела, предла-
гая в два раза больше зарплату, так как там был хозрасчёт и боль-
шая перспектива, даже обслуживание в валюте, ведь рядом Турция
и Иран, а ближайший такой центр мог бы быть создан лишь у нас.
Я была благодарна ему за доверие. И обещала подыскать кадры хо-
рошие. Сама же точно отказалась, не потому, что я не хотела туда
перейти, а потому что уже думала навсегда покинуть Грузию и мой
любимый город Тбилиси. Мы ещё с ним посидели около часа, и тех,
кого я ему рекомендовала, он пригласил (через меня) на завтра в свой
кабинет – познакомиться с ними. Он вежливо попрощался и вышел,
я же обзвонила всех, кого рекомендовала на должности.
    Во вторник в десять часов состоялось собрание у меня в кабине-
те в присутствии Фридона Тодуа. На должность начальника плано-
во-финансового отдела я рекомендовала старшего ревизора врачеб-
но-санитарной службы Шенгели, на должность главной медсестры
– Аллу, старшую медсестру третьей поликлиники. Главным бухгал-
тером – свою дочь Марину, уже завершающую институт. Старшим
экономистом – мою однокурсницу Эмму, которая при мне стала уже
разрабатывать тарификационный список и новое штатное расписа-
ние. На всех заявлениях была уже проставлена подпись о перево-
де их в диагностический научно-исследовательский центр. Визиты
Ф.И. Тодуа в мой кабинет были частыми, потому что я знала всех и в
отделе капитального строительства, и в структурах оплаты оснаще-
ния оборудования, и в Дорфармуправлении ЗКВ ж.дороги. Отстрои-
ли, оснастили – всё по высшему разряду. Туда даже были переведены
ранее имеющиеся отделения эндоскопическое и эхоскопическое, и
много ещё разных по профилю диагностики. Я была рада, что моя
дочь пристроилась с хорошей зарплатой. Я думаю, все мне были бла-
годарны в то время перед инфляцией иметь хорошую стабильную
зарплату. Я понимала, что Мариночке надо ещё доучиться, всячески
старалась помочь им, но, как заметила, моей помощи надолго не по-
надобилось, потому что они справлялись с тем хорошим костяком,
который я рекомендовала.
    Эмма часто прибегала ко мне за советом, и один раз она мне на-
помнила, что как будто бы, когда мы спали вместе в общежитии, то
я проснулась и говорю ей, что видела сон, как я и она едем на одном
корабле в Америку, и даже посмеялись. Потом мы вспомнили много
чего из наших приключений студенческой жизни, и она даже напом-
нила, как один раз я перед полётом посмотрела в кофейную чашку и
сказала, что мы не летим прямым рейсом. Все переглянулись, ведь у
нас были билеты на руках в Тбилиси. Когда мы приехали в аэропорт,
в Харькове была прекрасная погода, но нам объявили, что вылет в
Тбилиси задерживается на шесть часов из-за метеорологических
условий. Мы удивились: неужели нашу Грузию завалило снегом?
Оказалось, так и было. Снежная полоса прошлась через наш город,
и нам пришлось лететь, чтобы не сидеть в аэропорту, через Сухуми.
Встречали всех взволнованно, но только не меня. Как всегда, меня
только подвезли. Но зато у меня вырабатывался сам характер, кото-
рый уже не даст себя в обиду и сможет постоять за себя. Так я была с
посторонними, но почему я дома не могла вожжи взять в свои руки?
Неужели я его любила по-прежнему и потому всё прощала?..
   Роберт, возвратившись после института только на несколько дней,
работая в Навтлуги диспетчером грузовой станции, уже здесь почув-
ствовал, как к нему относятся. Очень меня просил о перераспреде-
ление его обратно в Харьков. Что только не сделает мама для своего
сыночка, и я отправилась опять к начальнику дороги Кванталиани
и попросила за сына. И его перевели инженером в Харгипротранс
– Харьковский проектный институт. Я думала, что, наконец, там он
будет работать инженером, и мне будет спокойно. Но через месяц он
мне звонит и говорит: «Свяжи мне шапку, мама, чтобы было похоже
на ниндзю – только видны должны быть глаза. Меня посылают в
Сургут на изыскание новых там дорог». Вот и всё – опять нервотрёп-
ка! Сколько мне можно думать?! Неужели каждая мать так решает
все вопросы своих детей? Для него оказались самые трудные месяца
– люди с Кавказа не приспособлены к таким суровым климатиче-
ским условиям, но хорошо, что он вернулся. Пока его не было, умер-
ла Раиса Захаровна, и мне пришлось снова обходить все дома в по-
иске квартиры. Я нашла, ведь знала, что скоро привезу туда и Лили,
и мне нужна немного большая жилплощадь. Квартира была прямо
на центральной улице Московского проспекта, близко от институ-
та. Прихожая общая, слева вход для наших детей, прямо – туалет,
только для студентов, а дальше слева вход в комнату – территория
хозяйки. Пока я туда не ходила, меня устраивало всё: и оплата, и
квартира, и расположенность близко от института. Хозяйка попро-
сила задаток за один месяц, я ей отдала. По внешности – пожилая
женщина, уже бабушка, и ухаживала за семилетним внуком здесь
же, к ней привозили его на целую рабочую неделю. Мы перевезли
вещи Роберта и мебель, а Ашот так и не появился в Харькове, как
всегда, был занят, но я удивлялась, почему мне надо всё проконтро-
лировать самой. Что он считает – я не занятый человек? – ведь у
меня дома дочь Лили, которая заканчивает школу. Роберт проводил
меня в аэропорт, и мы попрощались. «Будь умником», – как всегда,
сказала я, поцеловала и побежала на посадку...
 

~*~
Вот так всегда - то взлёт, то падения.
Пока я в гору подымаюсь высоко -
почти до облаков достала я рукой,
вниз качусь я, словно по Петроградской
мостовой, когда открыты мосты на ночь.

Я кувырком лечу и ничего не замечаю
на пути, и только рвёт одежду, и ударит
так, что больно, и хожу вся в синяках,
и долго не могу так раскрутить свою
судьбу, что страх охватывает время.

За дальнейшую судьбу не зная, где
искать ответа, но вдруг затишье -
объединение и солнце на рассвете,
тебе легко уже дышать, и нет одышки
вчерашней, и ты бредишь от счастья.

Глава 2. «Мои достижения»
Часть 31. «Огонь желания горит – любовь в нём тлеет…»

Не бывает любви несчастливой...
Просто надо беречь её сначала,
Любить его так, как мать любила...
Нежно... приголубливала тебя...

То ль день, то ль ночь, всё равно.
Ты мечтала, и Бог тебе дал его.
Так люби, дорожи тем, кого нашла,
Другой быть может хуже, чем он....

Осчастливь...его и себя!
И роди сына ему...богатыря
Не забудь, что нянька ...нужна
Она девчушка, подружка твоя...

Годы быстро летят, и дети  растут
Думая сегодня лишь о них,
B семье получишь тогда ты возврат -
Золотые в старости года...
http://www.stihi.ru/2011/07/13/6972

 

   Я была рада своим достижениям – жизнь почти удалась: хорошая
квартира, и всё в ней по высшему разряду... Можно было жить нор-
мально, но я, видно, сама по себе стала уже щепетильной – мне надо
было проконтролировать всё. Я подумала, что немного разберусь
здесь, дома и на работе, с делами и пр., поеду и посмотрю, как там
сынок. Мне не очень понравилась хозяйка... От неё несло перегаром.
Я так и сделала. Через месяц полетела навестить Роберта, но в аэро-
порту меня встретил Ашот. Он меня отвёз к Роберту.
     Его дома не было. Он пришёл позже с какой-то женщиной, по
внешности она была старше. Потом они накрыли стол у хозяйки
дома. Ашот достал из саквояжа две бутылки водки, и я видела, как
хозяйка и эта девчонка, а также Ашот, её быстро опустошили, затем
ещё и ещё. Единственные, кто не пил, – это Роберт и я. Когда все
напились, хозяйка включила патефон и стали танцевать. Я же смо-
трела удивлённо, потому что мне не была понятна такая перемена
у Ашота. Я вспомнила слова бабушки Кати – она часто называла
такое действие – «выкаблучивались». Видно было, что девка Робер-
та тоже любила выпить. Ей Роберт насильно надел плащ и, ведя к
машине, сказал, что повезёт её домой, но он так и не возвратился
ночью.
  Я сразу поняла, что она его уже окрутила... Она была старше него
и, как я поняла, без высшего образования. Конечно, каждая мать хо-
чет лучшего для своего сыночка. Я всегда его оберегала, не хотела,
чтобы ему попалась такая, о которой он бы жалел всю жизнь, как
мой отец, ведь он мне в молодости говорил, что живёт с моей ма-
терью только из-за детей. Но что же получили дети?.. С детства не
видели любви матери, которая предназначена была только себе в те
годы, когда детям нужна была забота и участие в их судьбе. И в том,
что произошло с моими братьями, я полностью винила её. Ведь мать,
имеющая своих детей, не должна была думать только о себе. Вспо-
минаю её набитый шкаф с одеждой, с украшениями, но как скудно
одевала она нас, своих детей. Конечно, когда заболел Володя, она
спохватилась, но было поздно. Её отношение к нам было – как белое
и чёрное, где на белом листе шился постоянно узор чёрной ниткой,
который вспоминать очень тяжело.
Удивило меня и то, что Ашот не торопился в колхоз: то он спешит
и сразу же уезжает, то остался здесь с нами в Харькове. Обычно он
мне предлагает поехать с ним, но здесь остаться, когда всего одна
кровать в маленькой комнате у Роберта?.. На второй день Роберт ска-
зал, что пойдёт к другу переночует ночь после работы, и я поняла,
что эта женщина, с которой он пришёл (она же говорила, что была
уже замужем), сильно затянула его в болото.
    И зачем я приехала? Хотела посмотреть, как устроился Роберт,
но заметила, что здесь хорошо пристроился и Ашот. Утром рано я
проснулась. Смотрю – Ашот рядом не лежит. Заглянула в туалетную
– там тоже его нет. Зашла в комнату к хозяйке, а там её внук лет вось-
ми, и он говорит: «Они всегда на кухне». Я прошла дальше. Смотрю,
он в руке держит гранёный стакан с водкой и целует её взасос. Для
меня это был шок. Впервые я увидела изнанку своего мужа, который,
не брезгуя, может с кем угодно целоваться... Я машинально удари-
ла по стакану, водка разлилась. Выбежав в свою комнату, собрала
сумку и выбежала из этой комнаты на улицу. Не могла оставаться –
там меня душила не только теснота, но и та атмосфера нечестности
по отношению ко мне и то его поведение, как алкоголика, который
утром должен быть опохмелиться. А вдогонку хлестанули её слова:
«Не я, так другая».
     Себя почувствовала опустошённой. Хотя он и старался меня до-
гнать, но не смог, ведь я хорошо знала улочки около института и про-
шла дворами. Потом прошла через мост – шла в никуда, долго думая
о нём и вообще о мужчинах, которые так нагло изменяют своим жё-
нам. Вспомнила, как я ложилась спать несколько дней там же, а он
шёл якобы в туалет. Зная, что он там часами сидит, пока до послед-
ней не прочтёт все страницы газет, я засыпала, а он, наверно, ходил
на ночь к ней. К пожилой женщине, серой от алкоголя, которая вся в
морщинках. Что же он нашёл в ней? Только водку и пошлость секса
он нашёл там, зная, что не позволительно спать так с женой.
Горько и обидно за себя. Наша жизнь, то прилив в любви, но силь-
ный отлив, забирающий за собой и камни страсти, которые царапали
меня до боли. Пошлость его без границ. Я не знала, что делать. У
Роберта сотового телефона не было, тогда он вообще был редкостью.
И когда я заметила телефонную будку, решила позвонить Ире Во-
лошиной, жене Геннадия. Она мне сказала: «Оставайся там, где ты
есть. Сейчас же приеду за тобой». Видно, Ашот уже звонил ей. Через
несколько минут подъехало такси, и она меня позвала.
   По дороге много чего не рассказывала, но когда приехали домой,
я ей всё рассказала. Вечером пришёл Геннадий, и когда он всё уз-
нал, то пригласил меня к ним на дачу. Недалеко за Харьковом у них
было всего шесть соток, но так всё было со вкусом сделано, и, так
как у меня был взят билет в Тбилиси на понедельник, я решила у
них остаться на два дня, субботу и воскресенье. Но я не знала, что
Ашота он тоже позвал с колхоза. Потому что когда он меня не нашёл,
даже не возвратился обратно, поехал в колхоз. Я была удивлена, ког-
да его увидела там. Он привёз свежее мясо на шашлык и уже успел
его замочить. С ним я уже не разговаривала, а только поддерживала
разговор за столом. Нам постелили в нижней части комнаты дома,
сами же хозяева поднялись наверх по длинной лестнице на второй
этаж. Там была небольшая дополнительная спальня. Мужчины от-
делились, переговаривали, не знаю о чём, но мы с Ириной стали шу-
шукаться о мужчинах. Она рассказала, что сама у него вторая жена
и что практически – она его отбила. Говорила, что она очень ревни-
вая, ведь здесь все женщины вешаются сами на мужиков. Он краси-
вый мужчина, похож на Спартака – высокий, классная фигура. Она
щупленькая, маленькая женщина. Она стала рассказывать, что сама
не раз попадала в такую ситуацию, что казалось – конец семейной
жизни, но пока они уже живут пятнадцать лет. Я же сказала, что у
меня уже скоро будет двадцать пять лет совместной жизни, но лю-
бовь наша крепка, и в то же самое время, как стекло, может в любую
минуту разбиться. Вечером они нам пожелали спокойной ночи, сами
же поднялись наверх. Ашот пару раз старался меня поцеловать или
же придвинуть к себе, но попытки не удавались, он заснул. Я же дол-
го не могла уснуть. Сколько унижений терпит женщина, мать, и всё
ради детей. Наверно, с этого момента у меня и прокралось желание
разорвать наши семейные узы после того, как я выдам третью дочку
Лили замуж. Он уже не сможет потушить во мне огонь желанья, как
женщины, потому что свою мужскую прихоть, пошлость ставит на
высшую ступень, распрыскивая по разным местам.
    В понедельник он меня проводил и сказал, что Роберта он пере-
вёл на другую квартиру. Я посмотрела на него таким взглядом, что
он в нём нашёл ответ – свинья всегда найдёт грязь. Я отвернулась и
пошла на посадку. Я просто себя чувствовала несчастной в отноше-
нии замужества и счастливой в отношении детей... И поняла, что их
воспитание – это, в большинстве, моя заслуга. Я боялась за сына,
с которым не попрощалась – он тоже меня стал избегать. Может, у
него там была любовь? Не знаю... Знаю только: она его обманет. Та-
кие, как она, гулящие и пьющие, не смогут сохранить тепло дома.
Но, может быть, я и ошибалась, ведь тепло нашего дома тоже убега-
ло сквозь щели, которые он мне оставлял... Как трудно любить одно-
боко или же не понимать, что ему ещё не хватает в этой жизни, где
всё есть.
    Возвратилась в Тбилиси к своей работе. Я никогда никому не рас-
сказывала об отношениях с мужем, и никто даже не мог бы пред-
положить, сколько унижений порой я имела от него. Единственное,
я сказала, что Роберту опять пришлось сменить место жительства.
Конечно, я искала около института, зная, что туда едет поступать
моя дочь Лили. Квартира, что нашёл Ашот, была на втором этаже, но
с телефоном в коридоре, и мы смогли поговорить вечером с Робер-
том. Я его предупредила, что женщина, с которой он приходил, не
для него: «Будь осторожен. Она, видно, любит пить, и ты сопьёшься
вместе с ней». Сын меня успокоил, что не пьёт вообще, тем более
за рулём. Его зарплаты не хватало на все расходы, и отец постоянно
завозил деньги на оплату квартиры, а также привозил из села что-
нибудь из продуктов. Отец ему не рассказал о наших отношениях, а
может быть, и рассказал, но он у меня ничего не спросил. Он всегда
был стеснительным, и до конца я никогда не знала, что будет дальше.
Скрытность в его действиях меня часто пугала.

   Мариночку видела редко на работе – она работала в диагности-
ческом центре у Тодуа и ко мне заходила только в конце работы. Но
всё равно с вопросами ещё обращалась ко мне по телефону. Дома же
рассказывала, как ей нравится быть уже самостоятельной. Я была
рада за неё, за её должность. По вечерам мы ходили к портнихе, се-
стре Лизы, которая обшивала моих дочек-красавиц. Они повзросле-
ли, и я могла с ними разговаривать на любые темы, только никогда
не рассказывала о наших отношениях с их отцом. В присутствии
их никогда не высказывала ему своё недовольство. У нас было до-
статочно времени для себя, когда они учились или же сейчас, когда
Мариночка работала. Но когда я смотрела в зеркало на себя, какая-
то необъяснимая грусть пронзала меня. Неужели так и будет после
двадцатипятилетнего замужества – я останусь одинокой...

    Дети выросли, и вижу – у всех своя дорога. Из-за того, что он
в летние месяцы работал, мы ни разу не были вместе нигде, кроме
Украины, где я в деревнях тратила свой отпуск. Ни разу не поеха-
ли отдохнуть на Чёрное море, куда даже незажиточные семьи вы-
езжают, собирая весь год, чтобы отдохнуть с семьёй летом. И даже
зимой, когда он был уже практически дома, ни разу не сказал мне:
поедем в Бакуриани или куда-нибудь на лыжный курорт Кавказа или
же России... Он был как тень в квартире, которая только наблюдает
за порядком, но в то же самое время не даёт вздохнуть той прелестью
жизни, о которой я мечтала. Я знала, что у нас ещё предстоит разго-
вор, но полностью погрузилась в домашние дела и работу, перестала
думать о моей последней поездке в Харьков, воспоминание о кото-
рой заставляло пересматривать всю мою жизнь заново.

~*~
Ушёл, оставил меня одну, не забрав с собою огонь желанья,
a я не знаю, как заснуть, меня ужасно по ночам оно жалит,
пока не даёт мне заснуть, горит душа, не спится всё,
только я задремлю, набросится на меня, жаром одаряет...

Не знаю, как мне быть? Хочу я потушить, а оно ревниво
передёргивает, открою форточку - воздуха вдохну глубоко,
смотрю я вниз через окно, а там образ его на асфальте,
будто бы хочет вернуться, но  оставляя мои мечты, желанье...

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 1. «Бутон розы в ожидании»

      
   Жизнь непредсказуема поворотами: ты
думаешь об одном, но жизнь диктует свои
правила, дорога пробивается новизной, и по-
являются весенние новые ростки. Ростки
любви уже детей, а ты ещё так молода, не по-
няла, что ты уже прожила, осталось только
жить для них, что и делала всегда, отдавая, не
беря... Что такое любовь? Трудно ответить
одним словом. Твоё переполненное, необъясни-
мое души желание – всегда, всю жизнь быть
и находиться с этим человеком, защищать, не
обижать и не давать обижать другим. Же-
лание пойти с ним под венец, стать женой,
мамой, родить... иметь плод твоей любви и
быть счастливой, охранять очаг, заботиться,
отдаваться полностью в любви мужу, детям.
Желание, связанное с вашим благосостоянием
души.
http://www.proza.ru/2011/02/06/1539

   После того, как я вышла на работу, ко мне вошли две женщины и
молодой парень, по внешности лет двадцати пяти, в кожаном пальто,
симпатичный, с чёрными небольшими усами и бородкой. Как обыч-
но, предложила сесть, но эти «шапочки» у женщин мне показались
знакомыми ещё с панихиды. У нас в Тбилиси хорошую девушку в
невесты на то время не найдёшь в баре. И где ищут невест? Или же
в бане серной, как нашли мою золовку, или же через сваху (хануму),
которая так и рыщет, ищет, где бы найти хорошую девочку или же
парня. Но у нас была своя прекрасная ванна с бассейном, и мы давно
не ходили по баням. И такая ханума оказалась работником детской
больницы. Она видела там мою Мариночку на стажировке старшим
бухгалтером. Она ей очень приглянулась, и когда сестра молодого
парня была у портнихи, зашёл разговор о женитьбе, о женихах и не-
вестах. Сестра стала рассказывать и хвалить своего брата, говоря,
что он с высшим образованием, что закончил физкультурный инсти-
тут, там же работает на кафедре при институте в Тбилиси. Есть у
них прекрасная трёхкомнатная квартира на восьмом этаже чешского
проекта престижного дома и в престижном районе, начало Сабур-
тало. Но он никак не может себе найти невесту. Он хотел бы, чтобы
была светленькая и с высшим образованием. Молоденькую, не ис-
порченную. Ханума услышала и сразу начала хвалить Марину. Па-
рень как-то раз заходил в бухгалтерию и спутал её с кем-то, не пошёл
смотреть даже на панихиду и на похороны. Но когда на панихиду
пришли его сестра с матерью, то они увидали Марину и решили уже
вместе с ним прийти сюда, ко мне на работу, в мой кабинет.
   Честно говоря, я не думала выдавать Марину замуж, так как уже
имела в плане переехать в другой город в Россию. Но парень мне
понравился по внешности, также в разговоре я заметила его эруди-
рованность по всем вопросам и попросила, чтобы Марина ко мне
вошла, якобы что-то мне понадобилось из бланков. Она занесла мне
и сразу же вышла. Этого было достаточно. Я думаю, если тебя коль-
нуло, то и секунды достаточно для любви. И на следующий день
он приходит ко мне опять в кабинет один. Он мне говорит – мол,
мне Ваша дочь понравилась, как только её увидел, – но хочет быть
честным до самого конца. Он мне рассказывает, что был женат, и
даже есть ребёнок, девочка, три года как разведён. Прежде чем про-
сить руки дочери, хочет до конца быть честным. Я успокоила его
и сказала, что жизнь большая и многие делают ошибки, но я хочу
знать решение своей дочери. Он попросил ей ничего не говорить,
лишь только разрешить встретиться с ней. И при первой встрече всё
ей рассказать. Я разрешила вечером зайти к нам, взять её пройтись,
хотя вечерние гулянки не рекомендуются уже из-за неспокойствия
в Грузии, но молодой человек сказал, что у него машина, и Марина
никогда не будет ездить в транспорте, пока он будет находиться ря-
дом. Меня это немного успокоило. Плохое положение в городе, ей
уже восемнадцать, трудное время для девушки. Уже она созрела, и
нет возможности даже выйти с кем-нибудь, или же в трамвае, или же
в автобусе проехать к подруге. Мы с ней до работы ездили в маши-
не. Там она была рядом со мной. А в Харькове вместе с Робертом,
который не хуже, чем отец, следил за сестрой. Кавказская девочка
не должна подвести семью, это такое представление было в те года.
Мне же надо было срочно возвратить отца домой, чтобы было и его
согласие – назревало всё уже к скорой свадьбе.
   Марина, когда услышала, что её хотят сватать, немного заупрями-
лась и не хотела даже выйти с ним, но я ей объяснила: тебе не обяза-
тельно давать сразу же согласие, тем более, что я уже рассматриваю
вопрос о нашем переезде вообще из этого города. Она согласилась.
Так как свидание было назначено на пять часов вечера, она встала
рано утром. Была суббота. Выкупалась и часами прихорашивалась,
не отходя от зеркала. Сама прекрасно укладывала свои длинные каш-
тановые волосы. И была почти одета, когда позвонили. Я открыла – в
дверях стоял этот парень. Он, правда, мне представился раньше, как
его звать, но я не расслышала. Вышла моя младшая дочь, он предста-
вился и назвал себя Баграт. Марина накинула лёгкий модный плащ,
и они вышли. Три часа, четыре часа, их нет. Я уже волновалась. Раз-
дался звонок, он её проводил до двери, сам, попрощавшись, ушёл.
Марина сверкала от радости. Мне с первого раза можно было понять
свою дочь – он ей понравился. Мы прошли в зал, там сели на мягкий
бархатный диван, и она стала нам рассказывать. Он её повёл в кафе
на Руставели. «Мама, ты не ходишь никуда, не знаешь, сколько там
молодёжи», – восхищалась дочка. Ожидали, пока им принесут по-
кушать – он заказывал, видно, потому, что Марина ещё никогда не
бывала в кафе-баре, тем более ночью.
     Пока не принесли заказ, он рассказал, что они приезжие армяне
(ахпары), беженцы с Багдада. В тринадцать лет его мать приехала в
Ереван вместе с отцом. Но их сослали в Сибирь, как это было со все-
ми возвратившимися на Родину в те года. И его мать Алиса там же, в
Сибири, выходит замуж, за такого же армянина из семьи ссыльных.
Потом они возвратились в Грузию после амнистии к родственнику её
отца и здесь обосновывались.
    Он рассказывал. Она слушала, не могла оторвать от него глаз,
так он ей понравился с первого раза. Он продолжил, что имеет одну
сестру, педагога русского языка, вторая сестра, фармацевт, тоже за-
мужем. Он в конце добавил, что был женат, но эта весть для неё уже
не имела значения. Как будто бы маленькое облачко дождя среди
летнего солнечного дня. Она всё так быстро рассказывала, я же по-
нимала, что она влюбилась впервые, и эти чувства будут расти. Он
ей сказал, чтобы она подумала, но Марина была готова сейчас же
бежать за ним.
    Вечером позвонил Ашот. Я ему рассказала. Он сказал: «Никаких
обещаний. Я завтра же прилечу». Он очень любил своих дочерей. И
точно, на следующий день он прилетел. Вечером Баграт сам приехал
и познакомился с Ашотом. Как мы поняли, парень открытой души,
хороший, поэтому Ашоту он понравился. Но он сказал: «Моя дочь
не будет с тобой ходить по барам. Есть желание жениться – приведи
родню. Я хочу с ними познакомиться». И через несколько дней орга-
низовали у нас небольшой стол. Это в Грузии называлось «Белка».
Они пришли и подарили дочери золотую цепь, надев на шею. Я даже
посмеялась – надели цепь, далеко не убежит. Но они так спешили,
потому что скоро май, а в мае нельзя жениться, так говорит старин-
ная поговорка, «будешь маяться». И решили в конце апреля сделать
обручение. Ашот улетел, и все заботы с обручением я взяла на себя.
Оставалось слишком мало дней.
    Баграт каждый день встречал Марину с работы. Подъедет на ма-
шине, остановится напротив моих окон кабинета, закроет. Придёт к
нам, поздоровается, возьмёт её, открыв дверцу от машины, а там для
неё – цветы на сидении, потом садится сам. Мне нравилось такое
ухаживание, но это очень дорого для юноши, который мало зараба-
тывает в институте, но как-то ханума сказала: «Вы не переживайте,
его родители – состоятельные люди. Мать никогда не работала, а
отец уже двадцать лет работает на бензоколонке». А в то время – все
знают – за бензином были очереди гораздо больше, чем за хлебом.
Меня немного успокоили. Ведь девочки, выходя замуж, хотели бы
жить лучше, чем у родителей, или хотя бы так же. То время прошло,
когда я выходила замуж с закрытыми глазами, любя. Не посмотрела
даже на квартирные условия и, если б, может, не я, так и остались
они там же жить в Чугурети, а сыновья отошли бы на квартиры. Я
была рада, что у неё будет хотя бы отдельная комната, спальня. Мо-
жет, мы поспешили, но мы согласились на свадьбу. Во-первых, чув-
ствовалось нагнетание национального вопроса в городе Тбилиси и в
республике в целом. Я уже заметила, что он очень серьёзный парень,
и она никогда не будет предоставлена сама себе, как я. Оказалась в
её годы одна, с ребёнком на руках. Во-вторых, он был с высшим об-
разованием, у них уже общие интересы. Им будет приятно вместе
просто общаться.
   До обручения остаётся три недели. И снова к нам гости, родите-
ли его и сёстры с мужьями. Они просят назначить день свадьбы на
второй день после обручения. Я не знала, что ответить, и обещала
ответ дать завтра. Ашот звонил каждый день поздно вечером. Я ему
рассказала, и он сказал: «Одним месяцем раньше, одним месяцем
позже. Всё равно не изменит ничего, дай согласие. Я приеду – по-
могу». Но его не было ни через неделю, ни через две. Он приехал за
два дня до обручения и свадьбы своей дочери, когда уже всё было
полностью сделано. Хорошо ещё, я имела хороший коллектив с
работы, который помог мне справиться. Здесь я хочу отметить на-
шего будущего зятя, который меня с Мариной возил к портнихе и
по всем необходимым местам. Ведь надо было заказать с проката
столы, стулья и разную мелочь. Посуду не заказывали, потому что у
меня было столько, что хватило на всю свадьбу. Всё было в кобальте
и в хрустале, с белоснежными скатертями. Так как многое не успе-
вала, помогли родственники и сотрудники мои. Осетрину сварила
сестра Ашота Донара, и она даже сама приготовила блинчики с мя-
сом. Рудика жена приготовила большую кастрюлю голубцов с вино-
градными листьями. Очень помог в то время мне брат Сашка и его
вторая жена Анела. Несмотря на то, что у неё было двое маленьких
детей, она сделала прекрасный свадебный большой торт. Такой торт
не купишь в магазине, их делали только на заказ. Но она изъявила
желание сделать его нам, и я была благодарна. За день до обручения
к нам пришёл Вано, брат Ашота, они наконец помирились. Сидели
допоздна, пили, пели, веселились, ведь Марина одна из первых вы-
ходила замуж среди двоюродных и родных братьев и сестёр, и всем
было интересно вспоминать свои молодые годы.
    Хочу отметить и его жену Лизу, которая каждый день, как на ра-
боту, приходила и подготавливала приданое Марины. Я вспомнила,
как неудачно её сын поступил в медицинский институт и был в этот
же год отчислен за неуспеваемость, как на второй год она пришла и
просила у меня 3000 рублей, а это было почти стоимость половины
машины в то время, и до сих пор они не отдали долг. Сейчас она
попросила ещё 500 рублей, и я не отказала, а наоборот, когда она
сказала, что у мужа нет на свадьбу нового костюма, я ей сняла с гар-
дероба дорогой серый костюм, который покупала для Ашота, а он
ему был немного велик, и дала ей, не отнесла обратно к спекулянтке.
Я уважала её. Мы были ровесниками, и наши дети почти всю жизнь
росли вместе. Особенно мальчики, как не разлей вода, дружили, и
дружат, и никогда не ссорились. Лиза прекрасно шила, и она сделала
очень красивое бельё на первую брачную ночь, с русскими батисто-
выми кружевами, для Мариночки. Подготовила подушки и разную
мелочь, о которой я даже не знала. Ведь наш Баграт, будущий зять,
тоже армянин.
   В то время я думала твёрдо, не буду больше «мешать кровь», она
и так намешана в моей семье. Пускай девочки выйдут замуж, жела-
тельно по национальности отца, чтобы никто не смог их в чём-то
упрекнуть, как меня когда-то. Если у меня был сильный, каменный
характер, то в Марине я видела совершенно другое – нежность, не-
большое упрямство, но в то же самое время послушность, и я по-
нимала, что она будет прекрасной женой. Если я раньше думала о
переезде, сейчас я перестала об этом даже мечтать, не оставлять же
дочь здесь, в Тбилиси, одну среди чужих ещё людей. Хотя с первой
встречи я возлагала на Баграта большие надежды. Он очень силь-
но её обхаживал, возил на работу и с работы, всегда цветы. У меня
уже не хватало места для букетов красивых цветов. Засиживался до-
поздна и только к одиннадцати часам уходил. Я смотрела на них, и
видно было, что они созданы друг для друга. Парень культурный,
воспитанный, и я была рада за свою дочь, что она нашла именно того
принца, которого искала. Вспомнила, как сватал её товарищ моего
сына Роберта. Он даже поехал в Харьков, когда она там училась и ра-
ботала, чтобы сделать ей предложение, но она отказала, сказав, что
его она воспринимает как товарища. Но здесь совсем другое дело, и
она дала согласие выйти так скоро замуж, всего после одного месяца
знакомства.
    Обручение делали у себя дома – в ресторанах уже страшно было
заказывать свадебные столы, такое было время в 1988 году. Стол из
разных деликатесов, с хорошим вином и коньяком, очень нарядно
украшен, длинною в три комнаты, а в четвёртой накрыли стол для
молодёжи, всего на сто человек. Пригласили музыкантов, которых
тоже поместили в столовой (застеклённый балкон достаточно боль-
шой). Все соседи нашего дома выглядывали из окон, с балконов,
когда подъехали музыканты с женихом, выносили большие подно-
сы – тарпы (подносы с подарками на обручение). Марина была в
очень красивом платье, хорошо выглядела, но всё же очень нерв-
ничала. Она его очень любила и каждую минуту смотрела на часы,
а когда послышалась музыка внизу, то все выбежали на большой
балкон, на лестничные клетки для того, чтобы посмотреть краси-
вую церемонию, танцы с большими подносами у дома, на большое
количество машин и вид гостей. Всем места не хватило подняться
на лифте, хотя у нас в доме было их два и оба работали, даже грузо-
подъёмный работал. Музыканты поднимались, играя красивые ар-
мянские мелодии, а за ними шествовала уже вся молодёжь, в танцах
на каждом этаже.

Сценарий Армянской свадьбы
Нина Филипповна Каменцева
~*~
Конечно, в армянской невесте
Первое желание жениха,
Чтобы она девственницей была,
Но молодёжь сегодняшняя!?

Её хранить не очень-то хотят,
Но есть ещё семьи, поддерживаются
Таким правилам и берегут честь,
Девчонку обхаживают все года...

Чтобы выдать достойно замуж,
Чтобы не краснеть на второй день
После свадьбы, а когда передадут
Девочку в руки мужа, успокаиваются

И я  хочу рассказать: у нас коммуна,
То есть вся родня около сто человек,
Живём за рубежом, но всё равно...
Разговариваем дома по-армянски...

И даже смотрим по интернету
Армянские кассеты, фильмы...
В Армянской церкви преподают
Бесплатно армянский язык и танцы...

Среди нас есть молодёжь, которая
Подошла ко дню женитьбы...
Но так трудно найти жену себе...
На близкой по крови не женишься...

И знаешь всех, всегда встречались,
Воспринимаешь, как родного...
Уже б пора жениться, объехал много,
Два раз был в Тбилиси, не нашёл...

И, наконец, один раз он посмотрел,
На девушку с нашей коммуны...
Она его дядиной жены племянница,
И в сердце запало ему ...он сказал...

И прежде, чем он пошёл сватать..
Уже взрослые обговорили всё заранее...
По обычаю, не думали, что её отдадут
Рано замуж - она училась в колледже...

Согласились, настал день обручения...
Довольные все, а он особенно,
Потому что он знал кого брал...
Прекрасно отгуляли, ждём свадьбу...

Свадьба в Тбилиси, и поэтому надо
Хорошо подготовиться для этого.
Пригласили крёстного на свадьбу...
И дядя становится крестным...

Крестный в армянских свадьбах
Имеет большое значение:
Он покупает свадебное платье невесты...
Покупает кольцо или же браслет.

Он оплачивает затраты в церкви
И стол полностью в ресторане...
И долгожданный день наступает -
Счастья молодым прекрасной пары...

Так как крестный остановился
В самой лучшей гостинице в Тбилиси,
С видом на реку Куру...,
За ним утром приезжают с музыкантами...

И играют свадебные песни
Музыканты, барабаны, зурна кларнет,
Аккордеон и много инструментов старины...
Очень красивое зрелище, танцы...

Затем крестный уже подготовил
В корзинки белые с цветами всё,
Что купили для невесты и подготовили
Тарп*, на него положили коньяки, конфеты,

А также подготовили маленькие
Мешочки, куда положили конфетку,
Чтобы раздать всем,
Незамужним девушкам...

Так же с музыкой спускаются
С гостиницы вниз, там тоже немного
Танцуют, садятся на лимузины
И едут все за невестой ...

Подъезжают ...музыка играет -
Корзинки, тарпы над головами,
Шалахо звучит, двери девочки
Открывают и оттуда выходят...

Её родные тоже с подарками,
Обмениваются на корзины.
Подарки не большие, в виде хороших
Духов Chanel, парфюмерию, танцуют...

Заходят в дом корзины с выпивкой
Ставятся на стол, а корзина
С платьем и всё к свадьбе заносится
К невесте в комнату, входят женщины...

Девушки начинают одевать невесту
И петь на армянском слова песни,
Желали счастья невесте...одели ...
Раздали мешочки, заранее подготовленные...

Девушкам, а их так много! Красивых!
Подружки в одинаковых платьях
И ждут выкуп, у двери  стоит
Её сестра - ждёт, подходят ...

Крестный с женихом, дают выкуп
И выводят под звук музыки невесту...
Самое тяжёлое зрелище, радость и слёзы
...Родных со стороны девушки...

Выходят к гостям, немного посидели
За столом у невесты дома, танцы,
Невесту осыпают деньгами...под музыку
Конечно, все деньги собранные

В руках невесты принадлежат
Музыкантам, поэтому они заинтересованы
Хорошо играть, чтобы невесту выводили
На танец...шалахо...чаще...

Снова в лимузины...покрутились
По старому городу - все районы
Тбилиси как на ладони видны.
Подъехали к большому собору на Элия!

Венчание молодых - это зрелище...
Невозможно передать той красоты!
По дорожке постелена белая ткань,

По бокам в вазах красивые цветы...

Мальчик стоит у Алтаря, девочку
Ведёт туда её отец, позади маленькие
Деточки держат шлейф платья...
И с маленьких корзиночек бросают лепестки роз...

Прекрасная пара красивая,
Со стороны мальчика -  его друзья,
Со стороны девочки - её подружки,
Началась церемония, рядом с ними крёстные ...

Она - со стороны невесты со свечой,
Он - со стороны его тоже со свечой,
Головы должны быть у женщин
Покрыты платком... проходит венчание.

Церемония окончилась, он не выпускает
Её со своих рук, держит крепко,
Такой девушки трудно найти!
А она у него есть и он счастлив!

Выходят...опять лимузины,  и едут
В уже подготовленный банкетный зал!
Свадьба началась, музыка, танцы
Пожелаем им счастья и большой любви...

И как по-армянски говорят:
Чтобы на одной подушке состарились!
Было много детей, любили друг друга!
А главное, уважали родителей и  традиции...

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 2. «Любовь, как ключ журавлиный в полёте»


Любовь, как ключ журавлиный в полёте,
как солнце, спрятанное за облаками,
из воздуха сонет не льётся, a поётся,
издалека любовь видна – выходя, парит...

Радость, возникшая в душе, оживает,
а песня последними снежинками тает,
кружит, то поднимая голос, то опуская
под музыку любви... в полёте птица...

Лепестки, не открывшиеся в любви,
весна, сакура радует, расцвела,
букет блаженства ей - подснежники,
фиалки, признак девственности её...
http://www.stihi.ru/2011/03/12/7401

      
       Гости, жених Баграт с родителями входят с музыкантами, с
танцами, затем садятся за большой праздничный стол. Обручение
началось – очень красивое, традиционное, армянское, по всем за-
конам, писаным и неписаным. Во время танца молодых, как дождь,
осыпали деньгами над головами. У меня льются слёзы. Может, я
поспешила, что так быстро выдаю замуж дочь Марину? Что ей не
хватало в нашем доме? Всё было. Наши семейные спуски и подъё-
мы ни в коем случае не отразились на воспитании детей. Я как мать
полностью выкладывалась, в полном смысле этого слова. Делала
всё то, что сама не видела в детстве, отдавая ласку, взамен не прося
ничего, хотя чувствовала любовь с их стороны. В то же самое время
была и строга. Одевала детей, как мне бы хотелось в детстве самой,
красиво, и поэтому они выделялись среди своих сверстников.
Красива Марина! Восточного стиля, с немного вытянутыми
удлинёнными глазами, как пуговки, шоколадного цвета, с тон-
кой дугой чёрных бровей, тёмно-бордовыми большими губами, в
улыбке показывающими красивый ряд белых зубов, которые при-
давали дополнительный шарм её белоснежному лицу. Всегда при-
чёсанные самой дочкой, шоколадные, с молочным отливом, длин-
ные волосы. Не кричащая одежда. Всё указывало на утончённость
её натуры.
     По внешности Баграт ей очень подходил. Высокий молодой армя-
нин c очень красивой внешностью. С тёмными глазами, светло-каш-
тановыми волосами, а главное то, что он с первого раза влюбился в
неё. И это мне давало право решиться на положительный ответ. Но
что уже говорить об этом, когда всё уже сделано, обратной дороги
нет... Весь вечер прошёл в танцах и веселье. Мариночку обручили,
надели обручальное кольцо. Все разошлись. Остались только Вано с
сыном и мы. Марина устала, целый вечер на каблучках, пошла вме-
сте с Лилей в свою комнату пошушукаться. Я же понимала их, в это
время я настолько сблизилась со своими дочками, что стала им тоже
подружкой, и мне так хотелось забраться к ним в кровать, но я воз-
держалась. Ей хотелось уже сестре всё рассказать, а та, младшая,
была очень любопытной, от неё ничего не скроешь.
      Мне же помогали убирать: положить посуду в моющую маши-
ну, а фужеры хрустальные, их было, наверно, больше ста, перемыть,
ведь завтра уже свадьба и надо будет небольшой стол накрыть до
венчания. Я была как будто бы во сне. Всё делала машинально. Я
знала, что по армянскому обычаю мать не должна быть в церкви на
венчание. И я ожидала, когда у них там пройдёт церемония венчания.
Передо мной всё время крутились слова его матери Алисы, она так
сильно держала Марину с одной стороны, а Баграт с другой стороны,
как будто бы боялись, что её здесь же похитят. А выходя, поверну-
лась, посмотрела на портрет Марины, написанный в 1987 г. извест-
ным художником Петром Рыбиным, 1954 года рождения, и сказала:
«А что, портрет дочери вы не даёте?» Я ответила: «Вы берёте дочь, а
портрет пусть остаётся у меня на память».
     Потом за мной заехал Ашот, и мы уже все вместе вошли в дом
жениха, куда вошла моя дочь – впервые уже как жена. У меня как
будто пеленой были покрыты глаза. Я ничего не видела и не помню
этот день, только запомнила, как он всё время танцевал, а Марину
весь вечер держал на своих руках. Её пушистая юбка от свадебно-
го платья крутилась во все стороны, поднимаясь то вверх, то вниз.
Нескончаемое шалахо, вальс – всё уже перемешалось. Мы до кон-
ца отгуляли свадьбу, а на следующее утро молодожёны улетали в
Харьков, где у Мариночки уже начиналась сессия, и поверьте, что
ни один день, ни один час он не разрешил ей быть одной, уезжать
на сессию или на дипломную, всегда был рядом с ней. И это меня
радовало. Неужели возраст, разрыв в девять лет, даёт о себе знать?
Неужели такая любовь, а может, с первого дня такая ревность, что
он, как и в первый день, встречал и провожал – она никогда не села
одна даже в такси или же в троллейбус. И если в гости к нам, они
приходили вместе.
       На сессии в Харькове они подружились с братом Робертом и
его друзьями и поехали к отцу в деревню. Баграт был очень общи-
тельным и всегда вокруг образовывал особенный круг интересных
людей. После того как Мариночка сдала сессию, они возвратились.
Мариночку долго ещё тянуло домой, почти каждый день она хотела
зайти к нам, ей не хватало того общения, что мы имели на работе. И,
когда с работы Баграт подвозил и меня, она всегда говорила: «Давай
зайдём на час». Но получалось гораздо дольше, потому что он любил
играть в шахматы и заметил, что я хорошо играю, – был у него в на-
шем доме компаньон, а у девочек наших было время посплетничать.
Ведь я общалась с Мариной на работе, а Лили нет, и ей хотелось
пообщаться тоже. Лили, скучая по сестре, под разными предлогами
заманивала их к нам домой. То сделает хинкали, позвонит, пригла-
сит, то испечёт что-нибудь вкусненькое, а он был сладкоежка и очень
любил всё, что связано с мучными изделиями.
    Отправили приданое Марины, полные два дня вывозили из моего
дома сложенную под кроватью в коробках, ещё не распакованную
мебель. Столовая «Ренессанс», спальня, стиральная машина, немец-
кая, кобальтовые, фарфоровые сервизы, как столовый, так и чайный,
и кофейный, хрусталь, одеяло, подушки и чемоданы: начиная с тру-
сиков, кончая платьями, плащи, пальто, дублёнка, шуба. Да разве всё
перечислишь... Они даже представить не могли, что такое приданое
у этой девочки. Я с детства дочек думала об их приданом, ещё сестра
Ашота Донара немного меня разожгла, сказав: «Девочкам, которые
выросли в армянской семье, надо послать после свадьбы хорошее
приданое». И я постепенно всё покупала и прятала.
  А может, я вспоминала своё приданое, которое получила от своих
родных, за которое мне было стыдно в те годы, я не обвиняю никого.
Но всё же оно было, не вычеркнешь, всегда перед глазами – кило-
грамма три грязной шерсти на одеяло. Моя свекровь её постирала и
начесала, сшила одеяло. Старая машинка швейная, которая не шила,
а была как напоминание о приданом, старый пылесос «Ракета», на
котором мой сын верхом ездил по Чугурети, так как был он на колё-
сиках. И маленький чемодан с одеждой и пальто, которое из-за моей
беременности стало мало. Был ещё сервант, который завезли к его
сестре домой, так как у нас не было места, где поставить. Сервиз
белый, правда, фарфоровый, родители привезли ещё в молодости
из Москвы, неполный набор, употреблённый, и одна хрустальная
большая круглая пепельница, сохранившаяся во время пожара. Мо-
жет быть, нехватка в молодости сделала меня сильной. Я понимала,
что делаю больше, чем надо, но в то же самое время я понимала, что
дочки по армянскому обычаю получают только приданое, а осталь-
ное остаётся сыну. Но в то же самое время я считала это несправед-
ливым. Ведь у нас шикарная квартира, и в квартире много чего, и
мне хотелось, чтобы мои девочки ни в чём не нуждались. Никогда
не смотрели на рядом живущих в достатке, завидуя их благососто-
янию.
  Ашот уехал на второй день после свадьбы. Он рад был выехать и
в этот же день, но я оставила, чтобы он помог сдать столы и стулья,
которые мы взяли напрокат, а также бутылки, пустую тару убрал из
дома. Ведь я могла хорошо руководить, но даже гвоздя никогда не
забила в доме. У меня не было такой хватки, не только у меня, но
у всей моей семьи, потому что отец этого не мог делать, не мог и
брат, который уже на то время был женат второй раз. Первая его жена
Галина взяла ребёнка и ушла от него, а вторую нам нашла та же ха-
нума, что Мариночке жениха сосватала. У него уже появилось двое
детей от второго брака. В его квартире ремонт мы полностью взяли
на себя, потому что, прожив с Галиной, никакого сдвига в ремонте не
было, несмотря на то, что мама уже не жила с ними, квартира была
в ужасном состоянии. Вторая жена была армянка – всё для дома. К
этому времени Сашка, мой брат, поступил в пищевой техникум на
факультет «Разработка пищевых продуктов», и она очень сильно ему
помогала, так как было всё на грузинском языке. Несмотря на то,
что она работала и имела уже высшее образование, она согласилась
выйти замуж за Сашку с его не очень хорошим прошлым, всячески
помогала ему и, когда я ему нашла работу бухгалтера, она помогала
делать баланс. Мне стало немного легче.
     Надо отдать ей должное как профессионалу, и нужно иметь му-
жество быть благодарным ей. Она полностью приготовила на свадь-
бу Мариночке печёное (торт, разное красивое штучное печёное). Я
ни от кого не ждала подарков на свадьбу, никого не обременяла, тем
более – знала, что трудное сейчас положение, страна приближалась к
инфляции, просто попросила у них «время» приготовить что-нибудь
к свадебному столу. Например, жену Рудика – сварить «долму» в
большой кастрюле, Эмму, мою подругу с института, – приготовить
два листа «ачма», «хачапури», Фаину, мою сотрудницу, – салаты и
рулет куриный. Сестра Донара сварила осетрину, которую я завез-
ла накануне свадьбы, и блинчики с мясом. И многие ещё помогли,
даже наши соседи делали грузинские блюда, всё не перечислишь, но
я хочу сказать всем всё же спасибо за оказание помощи в этот знаме-
нательный день обручения и свадьбы Мариночки, потому что я одна
б не справилась. Мой брат Сашка не отходил несколько дней от меня,
всячески старался помочь. С таким последним тостом на свадьбе я
сказала, чтобы все не думали, что я одна всё это сделала. Ашот до-
статочно перепил и чуть-чуть не сел в свадебный торт, показывая
свой «пируэтный» танец на скамейке.
     Мариночка уже несколько месяцев живёт в новом доме у мужа
и с его родителями. В этот год Ашот приехал совсем поздно. Уже
появился первый снег, и скоро Новый год. Я ставила две прекрас-
ные ёлки, одна была серебряная, а другая зелёная. Я очень любила
натуральную, но никогда, кроме веточки для аромата, не заносила в
квартиру. Я жалела: как можно было ради недели погубить ель, ко-
торая росла больше трёх, порой и более, лет. Зато вся квартира сия-
ла разноцветными шарами, и даже на люстру я подвешивала шары...
и у меня гостиная превращалась в ёлку. Я была, наверно, врождённо
одарена видеть и наблюдать самое красивое. Мне не надо было смо-
треть журналы или же оформления по телевизору. Я оформляла и
декорировала свою квартиру с художественным вкусом, и многие
спрашивали меня: «Вы, наверно, художник?» Я отвечала – нет, хотя
ещё с детства были замечены мои художественные дарования. Но-
вый год провели вместе. К нам пришли Марина и Баграт, и она ска-
зала, что беременна. Он меня спрашивает: «Вы гарантируете, что
ей не повредит то, что она поедет в Харьков на сессию?» Конечно,
как мать я сказала, что нет, но боюсь. Я хотела, чтобы она быстрее
закончила институт. Но когда они поехали в Харьков, самолёт так
сильно своими шасси прикоснулся к платформе, что она в этот же
день попала в больницу на сохранение. И туда отправили уже её
свекровь, которая ухаживала там за ней. Она пролежала несколько
дней, и не смогли спасти плод. Я думала, что зять будет сердиться,
но нет – всё пронесло... Отсутствие дитя дало Марине возможность
своевременно закончить институт и успешно сделать дипломную
работу.
   Я же осталась с Лилей вдвоём, и с маленькой собачкой Мики. В
последнее время я стала задумываться, как быстро прошла жизнь.
Дети стали такими взрослыми. Роберт закончил институт, а Лиличка
заканчивает школу и будет тоже студенткой. Я даже не сомневалась
в том, что она поступит, потому что у неё была отличная успевае-
мость. У неё даже во сне если спросишь, готовый был ответ. Она
хотела быть, как я... – кабинет и шесть телефонов. Она, наверно, ду-
мала, что я не работала, а просто сидела там. И если Марину мы сна-
чала подготавливали в медицинский институт, то здесь совсем по-
другому – целенаправленность, целеустремлённость с детства. Она
решила продолжить нашу династию железнодорожников и поехать
сдавать экзамен только в Харьков, потому что у неё уже были очень
тесные, любящие отношения с отцом, так как я её часто в последнее
время отправляла к отцу.
     Приближались летние каникулы. Мы с ней всё-таки решили по-
ехать к Ашоту в деревню на Украину, на квартиру к Домне Иванов-
не, где отдыхали несколько раз. Она была хорошим человеком, и,
несмотря на то, что дорога уходила всё дальше и дальше, мне не
захотелось менять село, ведь мы туда ехали, как к себе домой. Тем
более, что у Ашота там машина. Всё на грядке: лук, петрушка, мо-
лодая картошка, огурцы, помидоры. Сама же отрубит курице голову,
хотя и сделает круг, всё равно она прыгает до последнего дыхания.
На лето к нам приехал сын Роберт с двумя своими товарищами, яко-
бы немного подработать у отца. Но какая работа студентам, которые
любят поспать до двенадцати часов дня, потом вечером в клубе до
четырёх утра: кино, танцы. Через две недели они уехали, и отец по-
дарил им трёхмесячную стипендию каждому. В благодарность они
чуть не расцеловали его. В конце августа мы с Лиличкой вылетаем в
на работу, сказали, что она взяла отпуск – у них гости из Франции,
двоюродная сестра матери Баграта с мужем, и будут они их прово-
жать до Одессы. Там же решили молодожёны сделать себе неболь-
шое свадебное путешествие.
Тбилиси, весь отпуск я была как на иголках, впервые оставила Ма-
рину, и ничего нового не было слышно о ней. Как-то звонила я к себе


Я тебя никому не отдам! Буду сильно любить я тебя!
Буду пылинки струшивать с тебя, лишь бы не ушла от меня.
Буду я солнцем твоим, ласково гладить щеки лучом.
Буду я небом твоим, словно зонтом прикрывать от дождя

Я тебя никому не отдам! Буду лелеять с каждым днем.
Буду я звезды в твои косы вплетать, чтоб разлюбить не смогла.
Буду летать до луны каждый раз, всё при свече аромата.
Буду с ветерком на машине катать, шампанским обливая.

Я тебя никому не отдам! Будем до старости вместе жить.
Буду тебя крепко любить, помогать очаг создавать.
Буду я в помощь за домом смотреть, наших деток растить.
Буду тебя уважать и любить, только будь со мною всю жизнь...
http://www.proza.ru/2011/02/04/261


~*~
Три раза в день - завтрак, обед и ужин!
Три аккорда: бас, мажор, минор...
Три полосы возраста: молодость, средний, старость.
А лишь молодость мы вспоминаем чаще,
Ведь только там чувствовали, что живём,
Не думая ни о чем, наслаждаясь жизнью!
А что же средний возраст - как у всех!?
Работа, учёба, дети, семья, повышения...
Как в армии, лишь один доходит до генерала.
Хорошая полоса - старость, когда всё позади.
Закончил все дела, не знаешь, что делать,
Конечно, если ты душой музыкант, художник,
Ты начинаешь писать, рисовать,
Но скажу честно - писать люблю я больше всех,
Хотя я понимаю, что может и пишу не так!

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 3. «Сегодняшняя обида стирается с годами...»


Одинокая осень - одинокая жизнь,
Как верёвка, с годами моими сплелись,
Трудно жизнь коротать, если ты одинок
И глядеть из окна целый день на Восток.

Никуда не уйти мне от прожитых лет,
От печали о счастье, которого нет,
От истоков моих, что согреют в ночи,
Где чистейшей водою слезятся ключи.

Я наброшу на плечи пуховый платок

И на лавочку сяду лицом на Восток,
Слышу, где-то вдали затихающий звук,
Это время уходит потерь и разлук.

Одинокая осень - одинокая жизнь,
Вы с годами моими верёвкой сплелись,
Только чудится мне, вроде что-то не так,
А вокруг никого, лишь один полумрак...
http://www.proza.ru/2011/01/15/1267

  Мы уже целый месяц провели вместе. Я не хочу сказать, что Ашот
плохой отец, он много времени уделил им, детям. Но я была расстро-
ена. Я никогда не рассказывала никому о своей половой жизни с ним,
но сердце наполнилось горечью, как камнем стучится извне. Хочет
выбраться. Да, я была просто несчастной женщиной, которой так и
не пришлось насытиться половой жизнью. Первые месяцы замуже-
ства жили с ним, это только пять месяцев, и я сразу же заберемене-
ла. На пятом месяце он уехал на целый месяц в Казань поступать в
автодорожный институт. Приехал, насытившись на стороне жизнью.
Остальные два месяца, ужасы очень маленькой комнаты, меня уже
стали раздражать. Когда рядом по правую сторону – его брат Вано со
своей молодой женой Лизой. Наша кровать у стены с левой стороны,
а между нами ещё сложили небольшое одеяло, где помещался его
брат, который всего на один год был моложе меня. 28 ноября Ашо-
та призвали в армию – опять разлука на два года восемь месяцев.
Может быть, и виделись мы с ним там немного, можно добавить в
мою пользу ещё один месяц. Приехал с армии молодой, энергичный
солдат – стал смотреть на девушек немного моложе меня. Тогда мне
было около двадцати, он же заглядывался на семнадцатилетних и
шестнадцатилетних. Зачем, я не понимала его, ведь я была намного
красивее. Зачем так было суждено мне мучиться?
    Побыв шесть месяцев, он уехал на Украину работать, и так всю
жизнь. Он уезжал, а когда приезжал или мы встречались там у него...
у нас складывались плохие половые отношения. Может быть, вы
скажете, что я была холодна?.. В этом отношении совсем наоборот.
Но сам он был насытившимся. Как после сладкого подать горькое?
Лишь только первый день ещё ничего, а потом – повернётся к стене
носом. Найти причину, обидеться на меня и не разговаривать целый
месяц ему было легко, а может быть, и больше, показывая свой кав-
казский характер. Я же просто терпела, хотела вырастить своих де-
тей, всю жизнь думая только об их хорошем воспитании, чтобы были
они нужными людьми в обществе. Вспомнила, как он некрасиво по-
ступил со мной, когда там, на Украине, приставал к хозяйской девке
прямо в ставке, а мне же было тогда только двадцать лет. Вспомнила,
как они вместе со своим работником в моём присутствии приставали
на ставке к посторонним двум девочкам, а мне только двадцать два.
Вспомнила, как в Двуречанском районе мы подвозили кассиршу, а
она, не стесняясь меня, полностью охарактеризовала его половую
жизнь, как будто всегда была с ним... Даже, чтобы насолить ему, на-
звала его пустым мешком. Через два года возвратился домой в четы-
ре часа ночи, когда я была у него в отпуске, с укусом на шее. (Она
ему сказала: «Пусть твоя жена покажет свою ревность немного».) А
что он вытворял в Московской области, когда работал там?! Посто-
янные поездки в ресторан аэропорта Домодедово.
   Я каждый день себя в уме уговаривала не сорваться, только ради
своих детей, ради дочек я вытерплю всё, чтобы место отца не пусто-
вала на их свадьбе. Там должен сидел отец – пускай футляр, но он
командовал бы парадом. Так думалось, но и этого я не дождалась.
Потому что, то ли с горя, то ли с радости он напился за один день до
свадьбы, а потом и во время свадьбы, не смог обладать собой и сел в
новом костюме в свадебный торт. А у меня миллион незаконченных
дел. Утром сказал мне, что с горя напился. Вспомнила, конечно, я и
свадьбу Марины. Несмотря на такие выходки отца, свадьба прошла
великолепно. Она была хороша. Белое свадебное платье подходило
ей. Прекрасные музыканты, море цветов и танцы. Дочь увозили на-
всегда. Да, увозили. Сколько у меня было энергии затрачено на неё,
вспоминается каждая деталь в отдельности. А отдаёшь – и большое
сомнение, кому же достанется этот аленький цветочек... С видеока-
мерой на свадьбе была проблема, хотя она была у меня, но её буду-
щий муж обещал профессионально сделать, говорил, что у него есть
товарищ для съёмки. Но товарищ не пришёл, и свадьба осталась
не снятой. Но счастье дочери на свадьбе затмили мои материнские
чувства, видя её, парящую в воздухе, как лебедь, в белой пушистой
юбке.
     Дома осталась я с младшей дочкой Лили. В последнее время
мы с ней сблизились. За неё я почему-то так не беспокоилась, как
за Марину. Хорошие одноклассники, хорошие школьные педагоги,
хорошие репетиторы. Тревожное время в городе, национализм стал
углубляться, и мы с ней перестали практически выходить даже днём.
У нас была железная дверь с замками, как у сейфа, мы закрывались,
но всё равно страх мне долго не давал заснуть. К тому времени моя
одна стенка была полна литературы, которую я уже всю прочла, хоть
начинай сначала. Я понимала, что уезжать надо, но куда? Пока все
живы и здоровы... Нет, я точно уже думаю – вторую дочь не выдам
замуж, потому что не знаю, как у нас сложится наша жизнь, и где
она будет учиться и жить? Марина замужем, а Лили надо увезти, и я
стараюсь уже создавать планы, когда к нам в гости пришли Марина
и Баграт. Они меня пригласили в ресторан на фуникулёр – к ним при-
ехали родственники, и надо было познакомиться. Познакомились.
Они говорили на французском и армянском, а я с ними по-армянски.
Они узнали мои планы, что я хочу оставить Грузию и выехать. Они
сказали, что во Франции нам будет трудно устроить свою жизнь. И
посоветовали – только в Америку. Я посмеялась: «Как в Америку?
Без английского языка, ведь мы никто не говорим по-английски».
Они сказали: «Мы тоже не говорили на французском, но жизнь за-
ставила». Потом ещё раз была с ними встреча, уже в новой семье, где
жила моя дочь Марина, и я тоже пригласила их. И здесь, у меня, они
мне сказали: «Зачем вам уезжать вообще? Смотрим, у вас всё дома
налажено... Многие за границей не имеют того, что вы имеете». Я
ответила, что мы выезжаем не потому, что плохо живём, а стала та-
кая политика – нас всё равно выгонят или зажмут, как в тисках, и мы
будем здесь без работы и без денег, и даже не пустят продать или же
вывезти свою мебель, потому что уже неоднократно слышны были
такие лозунги на Руставели. Или же такой лозунг, как «Грузины,
стесняйтесь своих русских матерей». И что мы здесь будем делать,
мы здесь не защищены. «Наш совет – только в Америку», – сказали
они, выходя...
    Мысли о переезде стали меня угнетать, и мы даже однажды вме-
сте с Мариной и Лилей на машине Баграта поехали в Ереван достать
въездные визы в Америку. Только в Америку, в Соединённые Штаты.
Но ничего не нашли, кроме красивого белого выпускного платья для
Лили, ведь она была выпускница этого года. Хорошо мы в Ерева-
не провели субботу и воскресенье. Возвратились на работу. Марина
тоже уже продолжала работать у меня. Баграта я пристроила в один
из здравпунктов детско-юношеской школы заведующим физиотера-
певтическим отделением, чтобы у него была возможность хотя бы
больше получать. Отец его зарабатывал хорошо, а ему на свои день-
ги хотелось больше – делать подарки молодой жене, уделяя ей время.
Однажды они пришли, и Баграт сказал, что хочет купить машину.
Цена на машины баснословно стала подниматься. Он, правда, поль-
зовался машиной отца, но хотел быть более самостоятельным. Ска-
зал, что они собрали денег после свадьбы, и родители добавили две
тысячи рублей. Тогда я сказала, что тоже добавлю две тысячи рублей.
Ведь у меня предстоял трудный год. Роберт заканчивал институт, и
надо было ему покупать машину, а Лиличка заканчивала школу, и
у неё ещё не собрано такое большое приданое, какое я собрала для
Марины. И я больше не смогла дать. В воскресенье они пошли на
толкучку, где продавали только машины, и купили машину Баграту.
Конец учебного года. Я даже не думаю, что Лили окончит не на
отлично. Ей всё всегда удавалось с лёгкостью. Каждый вечер я вме-
сте с ней ходила уже к Лизиной сестре, которая была портнихой, она
обшивала мою дочь. У неё было много заказов, и ни с чем не смо-
жешь сравнить её работу. Она распарывала самое дорогое платье,
брала выкройку, и так профессионально всё зашивала, как будто бы
куплено из самого дорогого магазина. Когда была в Сирии, я много
привезла ткани на костюмчики разного цвета. По вечерам, когда я
приходила с работы, у нас был опять поход на Чугурети, чтобы за-
кончить все её наряды к выпускному вечеру, потому что знала, на
второй день я её забираю учиться на заочное отделение, и только
в Харьков из-за отца, который так и не хотел возвращаться домой.
Робику, опять через начальника дороги, оформила стажировку на
станцию Тбилиси-Грузовая диспетчером. И мы его ожидаем после
окончания института домой, так как его направляла на учёбу наша
Закавказская железная дорога.
       Ко мне пришёл на работу племянник Ашота Карен. Все знали,
что у него самая хорошая, крутая машина была на то время, «Жи-
гули 8», серебряного цвета, с пропеллерами и разными кручёными
прибамбасами, большой двойной выхлопной трубой, чтобы рычала,
дальними нестандартными фарами. Я никогда не видела, всё по на-
слышке, потому что он её купил всего как два месяца, но сейчас он
говорит, что уезжает работать в горнолыжный курорт, и там она ему
не нужна. Я в шутку сказала:
– А я её не видела.
– Так вот она – стоит перед вашими окнами.
Я выглянула и прямо влюбилась в неё – хороший подарок будет
сыну после окончания института. Я спросила:
– А за сколько ты её продаёшь?
– За восемнадцать с половиной тысяч.
     Конечно, цена была завышенной, но, так как мне машина понра-
вилась, сказала – покупаю, не выйдя даже, не посмотрев, не проехав
ни мили на ней. Я достала деньги из своего сейфа, который у меня
находился в кабинете, позвала к себе Галину и попросила поехать ко
мне домой и снять все деньги, что были дома в спальне, тоже в стен-
ном сейфе. И всё равно не хватило около тысячи – пришлось пере-
одолжить, и я осталась без копейки, но уже с машиной для сына, ко-
торую мы повезли и поставили во двор моей золовке, которая жила
в большом частном доме.
      Ежедневно мы продолжаем навещать нашу портниху. И в один
день приходим, а у её сына, он музыкант, был парень в гостях, кото-
рого звали Эдуардом. Когда он увидел Лили, сразу же стал звонить
Лили домой, когда я была на работе. Видно, ему телефон дал наш,
и его, друг. Я даже один раз их отпустила в театр, не знала, что он
будет тоже там. За ней пришли дети портнихи, дочь с сыном. И там
был этот молодой человек тоже, ожидал внизу у корпуса. Лили, на-
верно, влюбилась, и он тоже, но мы уезжали в Харьков. Она должна
была поступать, и любовь была нежелательна сейчас. Но разве серд-
цу девушки что скажешь, и он просится прийти её сватать. А она
по своей наивности, говорит: «Да, приходи, и приведи всех с собой
родных, я всех хочу видеть». Он так и сделал. Звонил Ашот ночью,
и я ему всё рассказала. Он вместе с Робертом вылетают в Тбилиси.
Весна. Красота на тбилисских улицах. Всё расцвело... Город красив
в любое время года.

~*~
И нет во всей Вселенной такой красоты,  чем Бога творенье!
Трава, листья изумрудные, а стволы деревьев коричневого агата,
раковины аммонита, сердолика, рубиновые,
а издали, красно-розовые кораллы, ониксы, опалы, гранаты,
Все переливаются весной, летом же, зелёными оттенками ,
Осенью они становятся янтарными, окаменелые древесным соком.
И там найдёшь, словно в янтаре, сушёного червячка.
Не буду перечислять количество разноцветных цветов осенних,
яркие, золотые, солнца цвета днём, словно бабочки тихо кружатся, ...
И нет во всей Вселенной такой красоты.

И нет во всей Вселенной такой красоты.
На гранатово-валунном опаловом небе кружевные жемчужные облака,
В  ночь на сапфиро-топазовом небе разбросаны серебристые веснушки звёзд
С полной ярко-аморфной луной,
Ты сидишь на балкончике и пьёшь чай, добавляя лаванду, бросив в стакан камень
яшмы, наслаждаешься жизнью.
И нет во всей вселенной, такой красоты.

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 4. «Кавказская весна и женская доля»


Всю жизнь у ног твоих валялся бы,
поверить лишь в то, что меня не забыла -
весной, цветами расцветала ты в груди,
в нежности долго любовь не остывала.

Прости меня, дорогая, если, что не так,
ведь я не могу жить с тобой в разлуке,
не вернуть нам прекрасных дней лета,
которые были нам, двоим, жаркими в любви.

Вернуться мне?... без тебя тоскливо,
понял ведь, в долгий дождь проливной,
в душе остыло, словно холодной зимой,
разогрей своей любовью, нужна ты мне...
http://www.proza.ru/2011/03/04/1997


    Жизнь моя – как горная, бурная кавказская река Терек, которая за
собой тащит камни. Наша любовь становилась горька, как полынь.
Может быть, в груди и в душе что-то и осталось, но после такого по-
ведения и измен я только желала уже выдать замуж своих дочерей и
полностью разорвать с ним отношения. Ведь он уже урывками стал
приезжать домой. По своей натуре, якобы обидчивый, мог годами не
разговаривать, лишь только по делу со мной, а со своим братом Вано
долго не разговаривал. И даже когда умерла Лиза, молодая жена бра-
та, он не приехал на похороны.
    Бедная Лиза! Ей и сорока не было, она одновременно со мной вы-
шла замуж, и мы были ровесницы. Не могу сказать, что мы дружили
– у нас были разные интересы, но я уважала её. Её муж Вано, брат
Ашота, был большой гуляка. Может быть, к нему сами вешались жен-
щины на шею там, на Украине, он был привлекательный мужчина,
даже, можно сказать, красивый. Она же не работала, могла больше
находиться у него, но дети выросли. Они хотели поступать в Харь-
кове в институт, но попытки двух детей провалились сразу же, они
пытались на следующий год тоже. Мальчик поступил, но через се-
местр понял, что не потянет. Но всё равно она находилась в Харькове
с детьми, уже взрослыми, а младшая дочь Аннушка была в Тбилиси
под присмотром её сестры. Лиза была до конца хорошей матерью, хо-
рошей женой и очень чистоплотной хозяйкой, всё для детей и мужа,
не обращая внимания на своё здоровье. Наверно, такие были все
женщины Кавказа. У неё долгое время кровило, в Харькове она не
ходила к врачам-гинекологам. Когда они приехали, я повела её к вра-
чу, но было уже поздно – врач сказал, что ей осталось жить несколь-
ко месяцев. Онкология часто приходит, когда её не ждёшь. Я так же и
сказала Вано. Я работала и практически не выходила из дома, было
плохое время. Народ бушевал. Тбилиси захлёстывало националисти-
ческими лозунгами.
      В один день я попросила Галину, мою сотрудницу, поехать со
мной на перерыве проведать Лизу. Мы сказали нашему завскладом
Гамлету, и он нас на своей машине повёз. Поднимаюсь по крутой
лестнице, сколько воспоминаний прошло у меня перед глазами, как
я могла с тяжёлым тазом стираного белья подниматься здесь. Вошли
к ним в комнату, она лежала в моей комнате, когда-то маленькой,
сейчас они сделали из неё большую спальню. Она лежала бледная,
худая, но в белоснежном накрахмаленном, красиво наутюженном
белье. Сразу видно было, что дочки заботились о своей маме. По-
говорили мы с ней, она была в полном сознании. Я ей сказала, что
прощаю долг в размере 3000 рублей, которые она у меня просила
десять лет назад. Конечно, дочь старшая хотела что-то вставить, но
она не разрешила и даже сказала, чтобы не вмешивалась во взрослые
разговоры. Я добавила: «Пусть деньги останутся у вас, разделишь
на три части детям на свадьбу». Ведь у меня уже было в мыслях, что
на их свадьбу я не попаду. Она немного всплакнула, жаловалась, что
болят колени, ноги, а я же точно знала, что уже там метастазы...
Что её жизнь? Ничего, всё время только гонка за мужем, который
нагло изменял ей. Однажды она даже «застукала» его в деревне. Она
под видом, что должна была уехать, села в автобус, отъезжающий в
Харьков, и он её провожал и посадил в автобус, зная, что дети встре-
тят, а сама она, когда автобус немного отъехал, сошла, попросив
остановить автобус. А вечером нагрянула домой, где на ещё тёплой
после жены постели он кувыркался с другой. Я помню как-то слова
одной доярки: «А как вы хотели, что так надолго оставляете своих
мужей?» Но мы не оставляем, они просто такие по натуре, а может,
быть, все мужчины, мне трудно судить за всех. Они уже так распо-
ясались, что их не посадишь в клетку, как они уже о себе говорили.
Через месяц она умерла. Приехал Вано с Украины, обеспечил
полностью похороны жены. Я вхожу в день панихиды с большой
охапкой белых гвоздик. Она, красивая молодая женщина, утопала в
цветах. Крик, плач, я заметила слёзы у Вано. Может быть, он и лю-
бил её. Трудно судить человека, не зная, но мне-то было известно
– много раз слышала крики за стеной, он даже неоднократно под-
нимал руку на неё. Я всегда её жалела, но когда мы получили кварти-
ру, успокоилась, что не увидишь такое в присутствии детей, даже со
стороны другой семьи. Хотя дети его очень любили и уважали. Его
слово – закон в их семье. Ашот так на похороны и не приехал. Мне
было обидно, что он не может, не научился прощать людям, даже
близким, которые, может быть, не понимая, могли бы нанести тебе
обиду. Надо прощать, и Бог простит тебя в твоих деяниях... я всегда
думала только так.
     Может быть, наша нить в семейных отношениях и оборвалась бы
после смерти Лизы, ведь я поняла, и как говорится в народе, – горба-
того только могила исправит. Я не хотела бы очутиться на её месте.
Она ушла навсегда, умерла лишь только за то, что не было внимания
со стороны мужа. Из-за него она не получила образования, а толь-
ко ждала его посланные крохи, на которые надеялась, и зависела от
него всю жизнь, не работая. У меня же совсем другое было – поло-
жение, квартира моя, я её добилась, работаю в престижном месте,
среди врачей и профессоров. Сама закончила учёбу, имею высшее
образование, и дети закончили школы и учатся в институте. Одна
Лиличка ещё не училась в ВУЗе, но за неё я не переживаю – она,
как я, пробьёт себе дорогу. Она сильная по успеваемости в школе и
уверенно шагает только вперёд – завершит на отлично и, даже точно
знаю, поступит в институт. На выпускной день школы старшей до-
чери Лизы я понесла в школу красивый букет цветов. Ведь я знала,
что к ней никто не придёт, и её мать болела в то время.
       Но в моей семье каждая деталь была просчитана жизнью. Она
– как топографическая карта, где всё видно как на ладони. И лишь
болота наших отношений с мужем, которые, я уверена, высохнут, по-
тому что я сильная. Я мать, не позволю, чтобы девочки так и оста-
вались без отца. Безотцовщина, которую я видела в семьях Украины
и России, а здесь в Грузии, может быть, покорность женщины, а мо-
жет, уважение и сильное материнство заставляли женщину не один
раз наклонить свою голову, лишь бы сохранить свой брак с челове-
ком, может, её не достойным, но таким нужным в семье. Вычёркивая
себя как женщину, возвышая себя как мать, и будущее своих детей
ставила выше всех её потребностей. Лизы не стало, но мы очень под-
держивали отношения с её сестрой, которая жила на параллельной
улице. Она была портнихой, и мы часто шили у неё. Её здоровье
было не лучшим, но она выбралась из той ситуации, в которой ока-
залась Лиза.
    Многого в семье Ашота они добились сами, не буду себя я очень
хвалить, но как не сказать о том, что я оставила свою комнату семье
Вано, а не себе, выписав Ашота. Как не сказать, что до последнего
смотрела и помогла Эдуарду, младшему сыну свекрови, которого она
родила поздно по ошибке врача. Я не только помогала материаль-
но, но помогла ему сдать экзамены в техникум железнодорожный
и все курсовые делала за него. Помогла устроиться на работу. Он
был ровесником моего сына, но уже работал главным бухгалтером
общества Красного Креста, где наша же ханума посватала за него
хорошую девушку из приличной армянской семьи. Свадьбу полно-
стью мы взяли на себя. И даже в тарп, свадебный поднос, положила
всё сама, зная, что его мать пожилая. За свою жизнь я ни разу не
поругалась со своей свекровью, как это делали мои невестки, хотя
они были армянки. Все её четыре сына были разными по характеру.
Старшие двое – гуляки, а двое младших – спокойные, и, мне кажется,
за всю жизнь ни разу они не изменяли своим жёнам. Значит, не все
мужики гуляки, думала я. Просто я допустила где-то ошибку, а мо-
жет, это было его лишнее пребывание на Украине. Но средний брат
тоже там был... и не гулял... И как только я своему говорила, что всё,
не поедешь больше, всегда отговорки – большие деньги вложены в
товар, как закончатся, так и приеду. А там опять, и не один завод, уже
два... И совсем нет у него времени на нас. Я же покупаю свекрови
и Эдуарду туристическую поездку по всей Украине, даже увидели
и Харьков, о котором знали понаслышке. Она за всю жизнь никуда
не выезжала и после смерти мужа только стала разъезжать, то в Ба-
туми, то в Ахалцихе, где она не была с детства, и всегда я брала им
билеты. А после Харькова ей так понравилось путешествовать, что
её назвали «лягушка-путешественница». Как ни странно, мне как-то
моя бывшая соседка Лариса сказала, что я луч света в их тёмном
царстве, ведущая, которая тащит за собой большой хвост. В то время
я лишь посмеялась.


~*~
Захлопнут лабиринт в любви,
И не найти нам выход новый,
Придётся жить мне с болью,
Со временем истечь кровью...

Когда ушёл от меня, мечтала,
Чтобы ты вернулся...рыдала,
Сейчас стало намного легче,
Ждала...успел найти другую...

Все мои вечера в одиночестве,
Но будоражишь меня ты во сне...
Тревожишь, а утро ...реальное...
Мечта вернуть... невыполнима...

Хочу смириться с моей долей,
Одинокa, ты же был примаком*,
Причина раздора, наверно ...в этом -
Не чувствовал хозяином,...мужиком?

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 5. « Бессонница - Любовница…»

Бессонница - Любовница

Меня бессонница околдовала,
заснуть на час мне не давала,
ласкает, всё приговаривает,
ночью в  любовницы набивается.

Сама не спит, щекочет по ночам,
целует, не даёт сомкнуть мне глаз,
чтоб не заснуть, цепляется за нос,
только перевернусь я на бок, спрос.

Все нервничает, ворочает подушку,
сама не спит, не хочется, ей спать,
меня заманивает в свою ловушку,
безжалостно забирая уже подушку.

Смотрю я на часы, пора бы спать,
она ударом звон  часов подгонит,
уже 2,4,5 часа, а я ещё не сплю,
в тумане сонном её я забавляю...
http://www.proza.ru/2011/02/12/168

   

    А у меня бессонница. Как же я выдам свою дочь младшую за-
муж, когда мы собираемся уезжать? А если она запротивится, что я
буду делать... 1989 год. Весна, мне всего сорок лет. Конечно, кто-то,
может, скажет мне, что в эти года меня можно назвать старухой, но
это неправда. Я не курила, никогда за всю жизнь не пригубила даже
стакан водки или коньяка, может, только шампанское или же вино
Хванчкара, и то за весь вечер праздника один маленький стакан,
никогда не изменяла мужу, как это делают многие женщины, имея
на стороне любовника. Один мужчина в моей жизни, что редкость
сейчас. Я сохранилась, как обработанный бриллиант, который со
временем стал больше блестеть из-за своей огранки. И что же я
буду делать одна в шикарной квартире? Нет, я должна Ашоту ста-
вить ультиматум, что если младшая дочь выйдет замуж, то он ни
одного дня не поедет никуда на заработки. Или же я первая подаю
на развод. Так и было. Сразу же, как они приехали, я это сказала.
Вечером к нам должны были прийти уже сваты, вся семья Эдуарда.
Когда они пришли, к нам ещё зашла неожиданно для нас тётя Ашо-
та, жена дяди Арута. Был сильный ливень, потом немного распого-
дилось, и появилась красивая радуга. Мне так и показалось – они
поженятся.
   Обычно по армянскому закону, если дочь ты не отдаёшь, стол не
накрывают, и это называется – смотрины. Так и должно было быть.
А Ашот говорит: «Накрой стол. Ну так что, не положено. Столько
гостей у нас сегодня, посидим и погуляем просто так». Так не бы-
вает. Но я не хотела что-то лишнее сказать, как послушная жена
накрыла на стол. Ашот, конечно, сказал, что сначала поедет дочь
в Харьков поступать, и когда поступит, пусть хотя бы год пройдёт,
потом приходите снова. Но это был обман, он просто своё пребы-
вание в Харькове тоже хотел продолжить. Уже стемнело, гости за-
суетились, и все вышли уже к лифту. Так как работал только один
лифт в этот день, все спускались вместе. Эдуард остался один на
площадке, мы с ним попрощались и вошли в дом. Осталась Лили
там с ним. Он уже в лифте спросил: «Что, я тебя завтра не увижу?»
«Почему нет, приходи завтра», – был ответ. Когда она так сказала,
меня как будто кипятком обдали. Марго отозвала меня в другую
комнату и сказала: «Если вы её не отдадите, она сама уйдёт. Вы
разве не видите, что они уже любят друг друга». Ашот сказал: «Нет,
чтобы я не слышал разговор на эту тему. Завтра утром на машине
Робика мы уезжаем в Харьков, ты же поменяй билет на второй день
после окончания школы и привези её в Харьков. Я её там немного
приструню».
     Утром он с сыном уезжают на машине. Роберт меня попросил
немного пофилонить там, потом они поедут на море отдохнут с
однокурсниками, потом только он приедет домой после защиты ди-
плома. Я согласилась, ведь он был достаточно взрослым. Отец по-
могает ему перегнать машину. Лили же постоянно разговаривает с
Эдиком по телефону. В один из дней, это была пятница, они долго
разговаривали, наверно, до двух часов ночи. И он её спросил: «Если
я принесу кольцо, ты наденешь?» Она ему ответила: «Да!» Она меня
разбудила и радостная стала говорить, что завтра Эдик придёт её
обручать. Я же договорилась встретиться на работе с Галиной и бы-
стро продвигать полугодовой баланс, чтобы меня ничего здесь уже
не задерживало.
    Бессонница задавила меня, я не смогла закрыть глаз до утра. Все
мои планы поменялись от одного её слова. Но я вспомнила себя, что,
когда я полюбила, тоже, как слепой котёнок, ни на что не обращала
внимания. Но потом кусала долго свои локти, пока сама не вылезла
из того тёмного царства, куда должна была запрятать меня судьба...
Маленькие и тесные условия мои остались позади. Здесь, я же уже
знаю, у них есть квартира. Далеко от центра, но зато есть ему куда
её забрать. Одиннадцать часов, звонит Галина, спрашивает, приду ли
я. «Нет, – сказала, – я не приду, зайди на базар, купи свежую зелень
и фрукты, приходи ко мне домой». Звонок, – я думала, что он, но
нет, моя сестра Людмила с дочкой, пришли поздравить Лиличку с
окончанием школы.
     Я попросила их тоже задержаться. Пришла Галина, и я им всё
рассказала. Звонок! Лили, как пуля, бежит открыть двери. Он был
один. Её он повёл в комнату рядом с входной и там сам надел ей
обручальное кольцо с камушком. Когда Лили выбежала обрадован-
ная, мы все поздравили их. Сели за стол, открыли бутылку шам-
панского, выпили за здоровье молодых. Я уже посмотрела на него
глазами матери, как на будущего зятя. Внешность – высокий моло-
дой человек, он был на девять лет старше Лили. Его портили усы,
подумала я. Оказывается, это мнение было и у дочери, потому что
на следующий день он пришёл уже без усов. Может, к лучшему –
дочек выдам замуж, будут они пристроены. И мне будет спокойно
за них. Здесь же, за столом, он сказал, что поедет вместе с Лилей
поступать, попытается сдать тоже. Меня это немного обрадовало,
не очень хотелось иметь зятя, не имевшего высшего образования.
Через день нас уже пригласили они. Я пошла вместе с Лилей, и там
ей надели цепочку золотую и ещё подарили кольцо, очень дорогое.
Я была немного удивлена, ведь они были все так просто одеты, а тут
такое дорогое кольцо. Они рассказала, что брат отца живёт в Соеди-
нённых Штатах Америки. Эти кольца оттуда.

~*~
Когда он счастлив в семье лишь! То понимает эту жизнь.
Его лицо и настроение заставит тебя в радости порхать.
Красивая любовь с детских лет иногда тянется всю жизнь,
И тот её не поймёт, кто разменивал, как перчатки любовь...
Красиво жить не запретишь, но красивую любовь заметишь...
И счастьем, и в радость полна жизнь, когда на свете дети есть.
Счастливый человек живёт и метит высоко, блистая ввысь...
Дыханием своим вознаграждает, опекает и будет оберегать,
Когда он счастлив в семье лишь!

Он хочет слышать её голос каждый день,
И любоваться ею, как будто видит в первый раз, и ему не лень
Любить и не стесняться, и  при людях  любовь выражать,
Заботиться, любить её ...с полуслова понимать
Щедрыми по возможности подарками и цветами одарять,
Когда он счастлив в семье лишь!

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 6. «Сердце к твоему приковано, околдовано»


Сердце моё приковано, околдовано...
Пришито тонкой нитью нескончаемой
Любви, где только ты и я влюблённые,
Бьёмся мы, словно рыбой об лёд зимой...

В страстной любви, то  вспыхиваем
То охлаждаемся, то натягивается нить,
Возвращается - сильно бьёт, ударяясь
По телу, потом,  пятном оставляя шрам.

Зачем Любовь качает над волнами?
Штормит - плачем о  нашей жизни,
Затишье на море - в лазури наступает,
Так и в семье, то война, то  Любовь!
http://www.proza.ru/2011/01/11/1133


   
    Жизнь – это волна страсти, то нахлынет, то отходит, царапая за-
пястье. Так и у нас, не получилось сделать, как хотели – Лиличка
уже обручена. Она заканчивает школу на отлично, я покупаю всем
билеты, и Эдику тоже, так как он изъявил желание тоже вместе с
ней поступать в институт. Каждый день они были вместе. Однажды
вечером Лили сказала мне: «Мама, я тебя очень прошу, не покупай
приданое, как у Марины. Ты лучше Эдика одень красиво». Я согла-
силась – она была права. Позвонила по всем знакомым. В то время
много было в продаже товара, завезённого из-за границы. И мне ска-
зала Алиса, мать Баграта, что в Тбилиси сейчас гостит её двоюрод-
ная сестра из Бейрута, столицы и крупнейшего города Ливана, и что
может нас отвезти к ней. Вечером я заехала за Эдуардом, и вместе с
Алисой поехали отовариваться. Нам там крупно повезло – на его раз-
мер было очень много костюмов и обуви из последней моды... Всё
было очень дорого, но зато великолепно подошло. Что значит одежда
– он полностью поменялся. Мы набрали полных два чемодана, начи-
ная с носков и ремня, кончая красивой кожанкой, дорогой итальян-
ской курткой. Она мне так понравилась, что купила уже и всем своим
мужчинам, разного цвета, четыре штуки. Только за куртки отдала,
поверьте, большие деньги на то время, а ещё набитые два чемодана
импортной одежды – обошлось в круглую копеечку.
    Я и не думала дочке не давать приданое. Просто я хотела, чтобы
он одевался, не отличаясь от нашей среды. Даже успела до отъезда
сделать ему коронки и восстановить потерянные зубы. Я никогда не
считала, что он зять – просто стал одним из членов нашей семьи.
Дочкиных мужей больше считала сыновьями, хотя старший зять все-
го лишь на двенадцать лет был младше меня. У меня не только не
уменьшались заботы, а наоборот, увеличивались. Ведь я заметила,
что Эдуард из бедной семьи. И все расходы взяла на себя. Купила и
ему билет в Харьков.
      Прилетели в Харьков. В маленькой квартирке Роберта помести-
лись все. В тесноте, да не в обиде. Дети пошли сдавать документы. Я
же ожидала дома. Хлопотала по дому, готовила обед. Приехал Ашот,
привёз продукты, давно я с ним не разговаривала по телефону. Он
не звонил, как я поняла, поставил новый барабан нового асфальт-
ного завода в Двуречанском районе в селе Новоукраинка. Говорит:
«Очень хороший договор, и всё, что заработаем, для дочки. Сделаем
Лиличке такое же приданое, как у Марины». Меня это обрадовало
– наконец стал думать о семье и детях. До экзамена оставался це-
лый месяц. Они записались в подготовительную группу. За Лили я
совсем не переживала, но за Эдуарда очень, ведь он давно окончил
школу. Ашот упросил меня поехать с ним в деревню: «Что ты будешь
здесь мешать молодым?» Наверное, был прав, тем более – было тес-
новато. Вечером мы уехали, оставляя детей. Я уверена в Лили – она
хорошая хозяйка и справится, накормит наших мальчиков. Роберт ра-
ботал, они были днём одни. Как мать я всё же боялась за свою дочь.
Но, вспоминая свои молодые годы, подумала: что будет, то и будет,
ведь они любили друг друга.
   Через неделю мы приехали проведать, привезли с колхоза продук-
ты. Я заметила, что они очень сблизились. Как мать я уже боялась,
что они сорвут мне экзамены, кроме этого, есть обычаи, которые не
законом писанные в армянской семье. Мы посоветовались и решили
сыграть маленькую свадьбу в Харькове до экзаменов. Ведь они уже
не могли друг без друга. Свадьбу сыграли в это же воскресенье. Она
надела свадебное платье, купленное мной в Ереване на выпускной
вечер, которое так ни разу не надела. Гости были харьковские, пото-
му что из Тбилиси уже не успевали приехать. Решили тоже отметить
в кругу семьи и обвенчаться в церкви в Тбилиси. Свадьба удалась!
Неважно, что была маленькая. Вечером их устроили в гостиницу,
там же, где справляли свадьбу. Они оба хорошо были одеты. Танцы,
веселье, и через неделю сдали и оба поступили в институт. Я удиви-
лась, как хорошо Эдик написал сочинение по литературе, на четыре.
Оказалось, что у старшего брата жена русская из-под Краснодара.
И она в тбилисской школе работала педагогом старших классов по
русскому языку, и все годы помогала ему писать изложения и сочи-
нения. В целом вся его семья читающая. Мать – медсестра, родная
сестра – работник отдела кадров, постоянно имели в руках книгу. Я
сказала, что в этом повезло.
     Оба студенты. И мы все возвращаемся в Тбилиси, чтобы спра-
вить свадьбу там тоже. Свадьба тбилисская прошла великолепно, с
музыкой, танцами... Мы узнали, что у отца Эдуарда в Америке умер
брат, и там он может получить небольшое наследство, и он через
несколько дней вылетает в США. Правда, он там был несколько раз,
и, как рассказывал, его брат посылал машину «Волга» в подарок. В
то время по городу их ездило всего несколько штук, но они продали
и жили на эти деньги почти всю жизнь, ведь доход отца был таким
мизерным для семьи, где было трое детей и мать, которая никогда не
работала. Их обвенчали там же, где и Марину и Баграта, в Армян-
ской церкви. Ашот и Роберт приехали на несколько дней, только на
свадьбу. Денег, которые Ашот привёз, хватило, и мы даже купили
Лиличке почти такое же приданое, как и Марине.
    На второй же месяц мы узнали, что Лили ждёт ребёнка. Мы все
были рады. Это прибавление в семью, особенно первенца, внука, мы
ожидали в мае 1990 года. Отец Эдуарда возвратился обратно. Он рас-
сказывал, что без знания английского языка очень трудно справить-
ся, и что дом, который остался после брата, и ещё кое-что он продал
с помощью адвоката и соседа, который говорил по-армянски. Расхо-
ды адвоката, многие разные пошлины – обобрали его, и возвратился
он всего с семью тысячами долларов, которые разделил среди своей
семьи.
       Я не могла видеть, как моя дочь Лили в это тревожное время,
когда так сильно в городе орудовал криминал и националистический
настрой грузин, постоянно ездит в автобусе, тем более – она бере-
менна. В сентябре их вызвали на установочную сессию, они уехали
в Харьков, а когда закончили, поехали к отцу в село Новоукраинку. В
то время у Ашота было в распоряжении два завода, и он на одном по-
ставил руководить Баграта, а на другом, где был сам, помогать оста-
вил Эдуарда. Я не хотела моим дочкам такой судьбы, как моя. Ког-
да они почувствуют вкус денег, то и большая власть окажется в их
руках. И тем более, видя мужчин, практически не пьющих, каждая
вторая лезла им на шею уже там. Но это была ещё не главная при-
чина. Я практически осталась одна. Правда, в доме была маленькая
собачка, которая оказывала мне небольшую терапию, но всё равно я
уже страдала бессонницей. Ашот мне обещал, что он последний год
там работает и, как родится внук, обещает, что больше ни разу не
поедет один никуда.
     Возвратились они прямо на нашу серебряную свадьбу. Мы реши-
ли её делать в ноябре на мой День рождения. Звонок в дверь, Ашот
стоит на костылях. Оказывается, после того, как они рассчитались и
уже собирались уезжать, он упал прямо у калитки хозяйки, поскольз-
нувшись, в грязь, падая на ногу своим весом. Поставили гипс, и так
Эдик его привёз. У меня всё было готово к свадьбе, и поэтому её мы
не переставляли. И он прыгал, как маленький ребёнок, на костылях...
Давно так не веселились, собралась вся родня, отгуляли... Двадцать
пять лет, и это не мало, сколько разного было на нашем пути... И
взлёты, и падения, но он здесь сегодня, и, как я поняла, он просто
любит меня и не хотел себя там обременять второй семьёй, как это
сделали почти что все, кто там работал.
      В воскресенье Ашот с Эдуардом поехали на базар машин за го-
родом и выбрали Эдику машину. Правда, двухгодичную, но хорошо
сохранённую, белого цвета. Во всяком случае, я уже не боялась, что
их могут обидеть в транспорте. В городе уже творился беспредел,
переходящий всякие рамки писаных и неписаных законов. Изначаль-
но он был только на националистической основе, а затем полностью
охватил город Тбилиси криминал, посягательство на людей, которых
грабили, убивали, насиловали. Появились оборотни в погонах, ко-
торые держали всё в своих руках. Они заходили по ночам в семью
и под большими пытками в присутствии детей выманивали, забирая
всё, что было накоплено годами. Вспоминала, как моя сотрудница
рассказывала про семью своего брата: к нему ночью ворвались бан-
диты и горячим утюгом жгли ему пятки для того, чтобы он отдал
всё, что было. Я же уже боялась и за семью Лили – все знали, что
отец Эдика приехал из Америки и привёз доллары. Могли войти до-
мой, ворваться, а там Лили ещё беременная. Страх постоянный. И
я предложила Эдуарду работу в тубдиспансере. Там освободилась
должность старшего экономиста, но, так как он был студентом Эко-
номического факультета, его приняли, пришлось за него попросить
в Управлении. Также я имела частные подработки в других компа-
ниях, хозрасчётных, и я ему отдала одну из них. Правда, под моим
началом, помогала первое время. А Лили устроила в дорожную по-
ликлинику экономистом и думала, что этого достаточно для жизни,
тем более – им ничего не надо покупать, всё было. Но инфляция и
цены росли баснословно.
   Когда мы собирались у нас дома, после работы или в выходные
дни, уже стали разговаривать, как бы покинуть эту республику Гру-
зию, в которой мы никто... и никогда не будем иметь здесь граждан-
ство, наслушавшись новостей по радио и телевидению. Пока ещё
мы все целы, а под страхом жить невозможно. Решали куда-нибудь
уехать как можно быстрее. И все однозначно решили – только в Аме-
рику, в США, там живут разные национальности, потому что у нас
семья национальная. Я уже слышала неоднократно по телевизору в
новостях передачи из Москвы, что война национализма переброси-
лась и в Россию, там нападают на черноволосых и смуглых, а у меня
уже вся семья почти тёмная с армянскими фамилиями.
    А после того, как раздавили демонстрантов и баррикады на глав-
ной улице Тбилиси, проспекте Руставели, нам уже страшно было хо-
дить по улице. Я уже на базар боялась ходить сама. Даже маленькие
дети – и то кричали, тыкая в меня пальцем: «Русская идёт», – а сколь-
ко случаев: убивали жён военнослужащих и детей прямо у подъезда.
Весь день грузинская полиция избивала участников многотысячной
демонстрации оппозиции. Был нерабочий день, и я поехала к сестре.
Она была удивлена, как я могла выйти из дома в такой день. Бежа-
ли, уезжали все, поредела и моя бухгалтерия. Рита, после того, как
перевели письменность на грузинский язык, рассчиталась и уехала
в Краснодар. Она успела перевезти в товарном вагоне всю свою ме-
бель. Так же успела и Фаина, она так же не окончила школу в Тби-
лиси и не знала письменность. Выехала под Ростов в Белую Калит-
ву, полностью перевезла свою мебель и всё, до ниточки, успела! А
многим не удалось, потому что уже не давали товарные вагоны на
погрузку беженцам. И они стали распродавать за бесценок.
1990 год – большие перемены в Союзе, в политике, инфляция.
Тревожное время и в моей семье.

~*~
Серебряная свадьба -  серебряное платье,
Кусочек счастья в полвека, подарил тебе.
Красиво прожитое время - в Любви, в согласии,
Наверно, иначе бы сейчас не поздравляли....

Красивых дней тебе желаем, набраться
Терпения на полвека в Любви, в согласии
прожить, как жили наши предки в Любви.
Обилие встречать и на серебряную свадьбу

Всем деточкам, вручать - заветные слова Любви,
Которых надо выполнять, среди зимы не растерять,
Собрать до кучи и своим детям в подарок дать,
Как надо жизнь любить, дорожить, сохраняя очаг....
http://www.proza.ru/2011/01/11/1142

~*~
Я рисую тебя такую, о которой мечтал...
Высокой, стройной и красивой,
Как ангела, сошедшего с небес,
В такой знаменательный день!

Ведь сегодня - двадцать пять лет...
Как мы вместе, и ты ничуть не изменилась,
Ты с каждым годом всё цветёшь,
И любоваться тобой мне под силу....

Спасибо за то, что ты есть!
Спасибо за жизнь, что ты мне подарила!
Спасибо за семью и детей,
Где чувствую я твою силу в любви...

Глава 3. «Перевороты судьбы»
Часть 7. «Наш малыш родился»

 
Ты звёздочка в небе ночном,
и мне разыскать всё же пришлось,
не знаю, ведь всё остальное - ложь,
что счастье само приходит в дом...

Сколько затрачено за годы труда
тебя искать, и вот наконец нашёл.
сейчас я никому не отдам, понял,
ты будешь на всю жизнь женой...

Мы будем создавать семью,
какую ещё никто не придумал -
надёжную хорошую стойкую,
и в бури, и даже в морозы...

Любовью душу согревать всегда,
в очаге дома уютном, без огня
иметь тепло и солнечный свет,
который так нам нужен, любя...
http://www.proza.ru/2011/02/24/593



    Праздновали встречу нового 1990 года у нас, но сначала, по обы-
чаю, каждый отмечал у себя дома, потом приехали к нам ночью. В
начале года, первыми и взволнованными, для поздравления вошли
Лили и Эдик. Затем Марина с Багратом. Роберт в этот год не приехал
из Харькова. Видно, сильно его привязала к себе женщина, с кото-
рой он встречался. Лили рассказывала, что пока доехали, полжизни
ушло. Было страшно. Как будто бы война началась. Они ехали на ма-
шине, а за ними – вереница танков. Я понимала – всё это не к добру.
Но вскоре об этом забыли, разговаривали на разные темы и всегда
останавливались: а как же выехать за границу, и всем вместе. Это
практически было невозможно в те годы.
       Семья у нас стала большой и увеличивалась с каждым днём.
Лили уже беременна, ждём внука, а Маринe не повезло, первый вы-
кидыш. За что я ругала себя: почему пустила её лететь в Харьков бе-
ременной? Мы посидели хорошо, и Лили с Эдиком даже остались у
нас ночевать, чтобы не возвращаться домой. Было страшновато – по
набережной Куры так и двигались танки с гулом всю ночь. Марина
и Баграт уехали на своей машине под утро. Утром то и дело пере-
давали по телевизору о волнениях в Сухуми и в Осетии, грабежи,
беспредел и горе людей русскоязычного населения. Как выкрутиться
в такой ситуации, когда под страхом смерти оказалась моя семья?
     Через день я вижу сон. Ко мне часто приходил во сне будто Бог,
которого я не вижу, а только слышу, и он мне говорит: «У тебя в доме
портрет твоей дочери и икона Святой Марии. Это не твоё. Отдай до-
чери, и счастье её откроется». Меня как будто бы облили кипятком.
Снимаю портрет Марины со стены и беру икону «Святая Мария»,
17 век, которая стояла со всеми иконами на комоде. Эту икону сама
же Марина нашла под Москвой на даче, где мы отдыхали недалеко
от аэропорта Домодедово. Искала я там потерянную Мариночку, ей,
кажется, было три годика, кричу уже. Заглянула в сарай, а там дочка
стоит и держит в руках эту икону, которую нашла, достала среди му-
сора и напиленных дров (сама икона написана на дереве). Так мы её
и привезли домой. И не зная, что именно она, эта икона – её. Еле я
выдержала до семи часов утра и перед работой отвезла оберег к Ма-
рине домой, и продукты тоже. Мой утренний визит их очень удивил.
Но когда услышали, в чём дело, то поняли, что это вполне серьёзное
дело, надо отнестись к этому с пониманием.
     А уже через несколько дней Марина уезжала на дипломную ра-
боту вместе с Багратом. Он её очень любил и ни на минуту не мог
оставить где-то самостоятельно, мне кажется, даже ревновал. И вот
опять, в январе, я уже провожаю почти всю семью в Харьков, он на
то время был самым спокойным городом, мне тогда казалось. Лили
и Эдик тоже улетают на сессию и сдачу экзаменов. У Лилички уже
хорошо выпирает животик, и я то и дело молилась, чтобы наша Ма-
риночка, а она была старшенькая, забеременела и родила тоже пер-
венца, мальчика. Так и получилось – во время дипломной работы
Мариночка забеременела, и Баграт побоялся везти её обратно домой
на ранней беременности в Тбилиси. И поэтому Ашот отдал ему один
завод – подработать. Зять позвонил домой и вызвал в Харьков свою
мать Алису, чтобы она, как за ребёнком, смотрела за Мариной, тем
более, что жили они на втором этаже, и надо было носить наверх
вёдра с водой. Он знал, что я работаю и не смогу там оставаться на
несколько месяцев. Она вылетает и честно исполняет роль матери.
Он же возвращается в Тбилиси и перевозит свою машину, которая
нужна ему для работы, туда же.
      Лили и Эдик успешно сдают экзамены. Она высшую математику
щёлкала, как семечки, и всегда помогала Эдику. Они возвратились и
ждали назначенный день родов, которые им предсказали на май. У
неё начались схватки в апреле, и я её повезла в наше акушерское от-
деление. Там устроили нас в отдельную палату, она была двухмест-
ной, но второй роженицы так и не подселили... Эта палата была одна
с таким комфортом на всё отделение. Её проверили. Я поняла так,
что есть предпосылки родов, но скоро рожать не будет. Так сказал
Бакрадзе, профессор, акушер-гинеколог: «Ждём... но не так скоро».
И, если вы поверите, на целый месяц задержались роды. Я боялась
её взять домой. И на второй койке пролежала весь месяц с ней. Там,
в отделении, я купалась, а утром, когда приходила ко мне Надя Сай,
оставляла дочку на неё, сама выезжала домой и переодевалась. Надя
прекрасной души человек, моя сотрудница, ходячая энциклопедия,
так её за глаза называли мои девочки из бухгалтерии, но так мне
было с ней хорошо общаться. Она была старше меня намного, но я
не чувствовала разницы, мы разговаривали на любые темы, только
не о своей семейной жизни. И до конца всем было ясно, что на этом
фронте у меня всё в порядке.
    Я её посылала на базар, Лили очень любила хорошую клубнику, и
она до работы всегда что-нибудь покупала нам покушать и, конечно,
клубнику на выбор, как будто одна в одну. Эдик тоже постоянно был
здесь днём, приносил ей супчики, которые готовила его мать Анже-
ла. Его День рождения был тоже в мае, и он хотел, чтобы Лили роди-
ла именно в этот день. Но она переходила. И в ночь на 29 мая у неё
увеличилась боль и начались схватки. Дежурный врач-гинеколог вы-
звал профессора Бакрадзе, и она родила мальчика. Отходящая вода
была, как болото, зелёная и густая. Я стояла у головы Лили, гладила
ей лобик. Видно, переходила немного, кожица была дряблая и с ран-
ками. Но зато 52 сантиметра и 3,600 – здоровый пацан! Назвали его
Петя, по имени свёкра. На девятый день её выписали. Мы везём её к
нам домой. Bо-первых, это неписаный армянский закон, что девочка
должна быть у мамы дома после рождения ребёнка сорок дней. Во-
вторых, я живу около больницы, где работаю, и всегда можно оказать
любую помощь.
    Но так как я работала днём, то Эдик был целый день у нас дома, и
не только он. Мама Эдика, моя подружка Надя Сай находились днём
(она взяла отпуск специально из-за этого), часто приезжал отец Эди-
ка и моя бабушка Катя. Первенец рос не по дням, а по часам. Кожица
его стала уже нежной и мягкой, но по ночам он сильно плакал, на
мне было ночное дежурство. Несмотря на то, что дома была коляска,
качали его как бы в гамаке, сделав его из одеяла, но всё равно он пла-
кал. Утром отвезли к врачу-педиатру. Она посмотрела – нагноение
на писюнчике, – и направила к хирургу, и там сделали ему неболь-
шой надрез кожицы, так как собиралась соль от мочи. Он успокоил-
ся, прошло сорок дней. Я думала, сейчас они перевезут всех к себе
домой, а я же поеду в Харьков, навещу большую мою семью.
      Однажды ночью у Эдуарда украли стоящую машину. У нас дом
стоял на сваях, половину занимал детский садик, а вторая была сво-
бодна, и там, кто успевал, ставил свою машину на парковку, только
на ночь. А утром, когда Эдик решил перепарковать, заметил, что ма-
шины нет. Позвонила я зятю, мужу моей сестры, он у нас был как
палочка-выручалочка, и через двенадцать часов её нашли далеко в
горах Грузии и привезли раскуроченную обратно. Мы её продали за
восемнадцать тысяч и купили совсем новенькую, немного добавив.
Машина внутри ещё пахла новой кожей, молочного цвета «Жигули»,
семёрка. Эдик очень переживал, мне кажется, за эти дни он немного
поседел, но я его успокаивала... Я всегда говорила, что ничего нет
больнее, чем терять человека, а машина – это железо, и всё можно
исправить. Он был очень благодарен мне.
    Лили напомнила, что у них начинается летняя сессия, и что они
со мной поедут в деревню Новоукраинку, возьмут маму Эдика, что-
бы она тоже помогала смотреть за ребёнком. Я покупаю на всех би-
леты на самолёт. Встретились в Харькове со всеми, и Ашот через
день нас повёз в Двуречанский район прямо к Домне Ивановне. Я её
уже считала своей среди семьи, она никогда не брала у нас за кварти-
ру, а только то, что я ей привезу в подарок, но поверьте, было гораздо
больше – она была добра к нам. И всем, что у неё было в огороде, в
саду и в погребе, она с радостью делилась с нами. Немного они по-
гостили в деревне. Было очень трудно стирать пелёнки, полоскать,
так как вода холодная из колодца, этим занималась я. Через неделю
они поехали в Краснодар на своей машине, которую он тоже пере-
гнал для работы. И через неделю он оставляет мать там, а сами они
возвращаются к отцу, и зять стал напористо работать, чтобы собрать
энную сумму, всё-таки решили исполнить задуманный план об отъ-
езде из страны.
    Мариночка получила диплом и уже беременна! Какое счастье,
что ждём тоже малыша. В сентябре дни Эдика и Лили ещё прошли
в институте – установочная сессия, и все радостные возвращаются
с Ашотом домой. Ведь они все хорошо заработали и были сейчас
ближе к исполнению планов. Я была одна почти этот год, дети все
в Харькове. Понимала, что так не может дальше продолжаться, и по
приезде Ашота сказала, что на этом всё – здесь невозможно спать
ночью. Во-первых, страшно. Во-вторых, молвила я, пожалей детей,
какой пример разгульной жизни ты подаёшь им? И он, наверно, ос-
мыслил мои слова. Тем более – я поклялась, что разведусь, если он
поедет ещё раз. И он сказал, что не оставит семью, а заводы надо
продать. Сказал, что ещё раз поедет для этого, также перегонит сюда
машину навсегда. Я согласилась, и он поехал вместе с Эдиком и Ба-
гратом получить расчётные деньги и что-нибудь сделать с заводом.
Там Роберт уговорил отца, что трудно жить ему на зарплату инжене-
ра, а домой не хочет возвращаться, и попросил отца отдать ему один
завод. Как я давно поняла, он не собирался в Тбилиси. Тем более,
сын закончил Харьковский институт на стационаре, много было у
него друзей и знакомых там. Отец передаёт ему дела, второй завод
Ашот продаёт, и они вместе приезжают с Украины, нагруженные
продуктами, через военно-грузинскую дорогу. Перевал был снеж-
ный – с трудом переехали.
    Когда я открыла дверь, удивилась. В дверях стоял незнакомый
мне мужчина. Он приехал купить у нас машину, на которой Ашот
работал на Украине. Меня удивили эти действия, ведь я экономист и
сразу сообразила, что нельзя было избавляться от товара сейчас. Ин-
фляция, обмен 50-ти- и 100-рублёвых купюр, уже говорили об этом.
Все заведующие отделениями нашей больницы, даже врачи, прихо-
дили ко мне советоваться насчёт облигаций и денег, вложенных на
сберегательных книжках. Я советовала отовариваться, продавать и
доставать все деньги, пока всё не потеряли, покупать недвижимость,
товар, машины. А тут за бесценок продать нашу машину? Но я не
смогла уже что-то сделать – не хотела больше ссоры опять в семье, и
так как эта машина была оформлена на меня, то подписалась, и полу-
чили двенадцать тысяч рублей, на которые не смогли купить потом и
три пары обуви Ашоту, так как с каждым днём росли цены на товар,
и они практически исчезли все с прилавка.
   В продуктовых магазинах были только соль и уксус, и иногда за-
возили хлеб, а в промтоварных ничего не лежало. Не было сахара и
масла, а на базарах так было всё дорого – перекупщики покупали и
продавали в два-три раза дороже, не пускали торговать тех, кто не
был жителем Грузии, а к нам на рынки раньше зелень привозили с
Азербайджана и многое с Армении (сыр, картошку, болгарский пе-
рец). По дороге уже начались грабежи, убийства за товар, ввозимый
в Грузию, и сельское население боялось вывозить товар на рынок в
Тбилиси.
    Как-то я встретила педагога Лили по математике, он был чуть ли
не профессор, подбирал на рынке капустные листья, наструганные
продавцами на пол. Я подошла и засунула ему деньги в карман. У
него же слёзы в глазах – узнал меня, а сколько раз, пока спускалась
с базара второго этажа, неся грузинский хлеб, так как хлеб исчез из
магазина, раздавала его посторонним людям, хорошо одетым, но
просящим кусочек хлеба. Боль за народ, который оказался в такой
ситуации, и боль за русскоговорящих, беспомощных людей, терзала
меня, зная, что это не только в Грузии, но и в Литве и Латвии. Это
в Узбекистане и в Таджикистане, и во многих городах, республиках
Союза, где стояли войска. Люди и их семьи с годами прижились к
своим местам, сейчас же у них такая же участь, что и y нас. Куда податься, куда бежать?!!

Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 6. «Ещё малыш родился»

Взлёт! Падение! И опять взлёт!
Вся жизнь, как волны океана...
И всё время страшно не везёт,
Счастье... под занавес тумана.

Оно поднимается в шторм...
Опускаясь в штиль... любовно!
Из чувств сваляет снежный ком...
Влюблена, не можешь без него...
http://www.stihi.ru/2011/12/06/10811


Самое страшное – почувствовать одиночество...
Почувствовать себя ненужным обществу...
Почувствовать к себе отношение сожаления...
Почувствовать, что ты не любима, а одна видимость...
Почувствовать иронию, на которую не можешь ты ответить...
Почувствовать боль за прожитые годы,
оставаясь к старости одинокой...
http://www.stihi.ru/2011/08/04/3276
   

      Жизнь – как лодка, в которой любовь, и может она перевернуть-
ся, наполниться обидами от слёз, но надо сделать всё, чтобы она при-
чалила к берегу, не обронив любовь, не потопив её. Конечно, я чув-
ствую себя в выигрыше, потому что он вернулся уже насовсем. Он
не стал разменивать свою семью на те мимолётные романы, которые
у него были. Он, видно, очень любил меня и детей и всегда говорил,
что последняя посадка будет дома. Но чем он здесь займётся, хотя и
привёз деньги? Тогда покупалось всё – купили списанную скорую
помощь для него, «Раф» с Боржомской больницы. Он её отремонти-
ровал и решил употреблять для целлофанового цеха, который уже
скоро открывал в Марнеули. А большая машина ему нужна была для
перевозки товара.
       Праздновали мой День рождения, потом прекрасно отметили
Новый год! Роберт опять не приехал на праздники. Как мне стало
известно, он поселился уже у неё. Я очень любила своего сына, и с
ним я намучилась больше, чем со своими дочками. Во-первых, вна-
чале я его растила без отца, который был в армии. Во-вторых, он был
первенцем и рос вместе со мной, так как была молодой. Такая была
привязанность к сыну – я знала все его ходы. Он, как девочка, мог со
мной делиться. Но сейчас он стал скрытным. Особенно после того,
как Роберт приехал однажды к нам с ней, а я не впустила их домой.
Пусть меня никто не ругает и не обвиняет. Я такое уже видела и про-
шла. В то время, когда в Тбилиси чуть ли не военное положение, он
приехал с женщиной, выше его по росту на голову, ноги от плеча, и
так коротко юбочка – видны были трусики и ягодицы. Я не хотела,
чтобы все в него тыкали пальцами. У меня была порядочная семья.
Он же развернулся, поехал к бабушке Кате, там Сашка ему достал
билет, и он улетел. И так я не виделась с ним уже больше полугода.
Я не ревнивая мать. Я просто не хотела видеть её здесь, а там – как
хочет. Нравится – пусть живёт, тем более, там он девок менял, как
перчатки, учась в институте. В этом он уже точно пошёл в отца. Опа-
салась за другое, что она могла бы родить и надолго привязать его
к себе, как моего отца когда-то мать. Родила четверых детей, и всё
пошло на самотёк. Если раньше я помогала сыну, сейчас же полно-
стью перестала помогать. Он же имел только машину, которую мы
подарили, и асфальтный завод, где он мог бы руководить. Но время
меняло всё.
      Новый год 1991. Разорванный Союз Социалистических респу-
блик. Как во время войны – много беженцев. Сюда, в Тбилиси, бежа-
ли грузины из Москвы и других городов России, с Сухуми было мно-
го грузин-беженцев после столкновения их с аджарцами. С Осетии
бежали грузины после войны с осетинами. И сваны спустились с гор
после того, как их накрыла горная лавина. Итак, Тбилиси кипел, как
большой вулкан. Все гостиницы были переполнены беженцами. И
вместо плакатов уже виднелись палки с вывешенным бельём бежен-
цев. Не прекращались стрельба и движение танков, словно началась
война.
       А жить-то надо. Ашот установил целлофановый завод, и он да-
вал хорошую прибыль, но всё равно он отвозил меня на работу и
встречал по вечерам. Пройти было с работы невозможно – я была
беленькой и очень выделялась. С левой стороны улицы был стадион
Динамо, и во всю его тротуарную длину, сидя прямо на асфальте,
торговали люди. Они выносили всё из дома, лишь бы прокормить
свою семью. Продавцов было больше, чем покупателей. Народ голо-
дал. Слава Богу, что Ашот вернулся, потому что стало трудно просто
жить и нашим дочкам, и он возил продукты в их семьи тоже. Увидев,
что целлофановый завод даёт прибыль, муж создаёт ещё один для
Харькова, ведь там Роберт. На Украине тоже установили целлофано-
вый завод, и он заработал.
     Март. Заболела моя бабушка Катя. Я её очень любила и положи-
ла в наше невропатологическое отделение. Заведующий отделением
состоял в нашем месткоме. Он ей дал отдельную палату. Несмотря
на то, что я была русскоговорящей, он всё равно меня уважал, и до
конца, пока бабушка Катя не умерла, был там надлежащий уход за
ней. В другом акушерском отделении рожала моя дочь Марина. Роды
были тяжёлыми, но она родила мальчика! Назвали Джорджем. Она
родила, и прямо на капоте машины разливалось шампанское в честь
прибавления – долгожданного внука, со стороны зятя все были там.
Так была радостно всем, большая победа. Она родила раньше, чем
бабушка Катя умерла. Как будто бы она хотела услышать эту новость
и ждала. Она за несколько месяцев до смерти приватизировала свою
квартиру и подарила её Мариночке, очень любила её.
      Радость, а потом, с другой стороны, потеря самого дорого мне
человека. Я сделала всё, что она просила. Позвала на отпевание с
русской церкви батюшку. Открыла её сундук, и там был узелочек,
который она уже подготовила себе на смерть: начиная с туфель, кон-
чая косыночкой. Похоронили её в могилке поверх отца. Моя мама
возмущалась: почему? Это её место. Я ей сказала: «Ты ещё двадцать
лет проживёшь, и никто не знает, где будет могилка». После похорон
приехали к ней домой, вспомнили всё – хорошая она была сестра и
бабушка (хотя была сестра отца, тётя) для меня и детей.
     Когда всё убрали, я при всех открыла сундук. Там был второй
узелок – «Нине». Я открыла, а там все её молитвы Белой Магии. Ко-
нечно, я взяла с собой, и больше ничего не взяла. У неё было в запа-
се много законсервированных банок с вареньем, мука, сахар, мыло,
соль, спички, свечки. Она как будто бы знала, что будет голодное
время, а когда занесли домой всё с балкона, где она хранила припасы
в ящиках и на полках, то места не было, чтобы шагнуть. Всё я от-
дала матери Ашота и его братьям, Рудику и Эдику. Им нужнее были.
Братья торговали целлофановыми кульками на базаре, которые из-
готовляли y Ашотa в цеху, и этим жили в то голодное время. Так что
полученных продуктов хватило им надолго, а вещи все выносили и
продавали, потому что всё продавалось в то время. Закрыли дверь, и
ключи я передала Баграту: «Что хотите, то и делайте с квартирой –
она её вам завещала».
     Сколько страха мы натерпелись в 1991 году! Развал Союза ска-
зывался во всём. Убийства, грабежи уже делали простые голодные
люди, чтобы прокормить свою семью, даже те, которые никогда не
воровали. Эдик работал в тубдиспансере и в хозрасчётной органи-
зации, куда я его устроила, но за советами они вместе с началь-
ником часто заходили в мой кабинет. Начальник был грузинским
евреем, и когда я ему сказала, что мне нужна виза на всю семью в
Америку, он сказал: «Нет проблем – достанем. Но они дорого сто-
ят». И я обещала расплатиться за всех. Он через месяц приносит
мне визы: на меня с мужем, на мою дочь с ребёнком и мужем, на
мою дочь Лили с ребёнком и мужем. Поверьте, это большие деньги,
и я покупаю всё, и отдельно на сына. Но, как оказалось, напрас-
но брала на него, Роберт отказался поехать даже в Москву, чтобы
пройти посольство.
    Год пробежал очень быстро, потому что мы ничего не покупали.
В основном обменивали заработанные деньги с завода на доллары.
Инфляция душила, товары исчезли из магазинов. Доллары невоз-
можно было достать. И мы стали покупать товар. Поехала в гру-
зинское село. Там в промтоварном магазине купила себе мини-трак-
тор. Разобрали его на части, занесли на балкон. Также приобретены
были стиральные немецкие машины, компьютеры и много чего ещё,
даже прихватила хомут – продам, когда нужны будут деньги. Стали
свои вещи из дома вывозить в Турцию – у нас открылся туда без-
визовый проезд. И наконец увидели Родину родителей Ашота. Они
родом из Артагана, тоже были беженцами из Турции. Считалось,
тогда был геноцид – резня всех армян в Турции, а как же сейчас у
нас называть, когда мы жили и спали, как на иголках, когда сочилась
кровь, тихо погашая наш обычный ритм жизни?! И сколько страш-
ных историй я бы вам рассказала про то, что случалось за это вре-
мя с нами, но лучше прочтите стихи, которые я добавляю к главам,
они из жизни, поверьте. И каждый день начинался – все ли живы,
перезванивались мы друг с другом. Билеты на всю мою семью уже
купили на начало января в Москву в посольство США, у нас тогда
в Тбилиси не было своего посольства. Единственное, что я сказала,
что все расходы беру на себя, но если хоть одна пара не пройдёт
посольство, то визы я сама все порву. Я не хотела разбивать наши
семьи.
     В 1992 году расформировалась и врачебно-санитарная служба.
Расформировалась централизованная бухгалтерия. Всё перешло на
хозрасчёт. Меня, по моей просьбе, перевели в дорожную поликлини-
ку заместителем главного врача по плановым и экономическим во-
просам. Мне уже было всё безразлично. Ведь я-то знаю, что уезжаю
в Москву. Беру свой отпуск. Устроились в самой хорошей гостинице.
А утром мы пошли и сдали визы. И получили определённый день
встречи с послом. У меня с мужем было назначено на первый день.
Так я вместе с Ашотом пошла – прошли!.. Были, во-первых, хорошо
одеты, на мне блестели брильянтовые кольца, которые он мне по-
купал, чтобы задобрить, прекрасная сумочка из змеиной кожи, очень
дорогая даже сейчас. Когда посол спросил: «Где вы работаете?» –
я не колебалась в ответе – моя должность внушительная, и у мужа
тоже асфальтные заводы и целлофановый цех. «От такого не уезжа-
ют, когда доход рекой льётся тебе в руки», – было сказано в ответ.
Разве он мог в то время подумать, что страх смерти и страх за детей
превыше всякого благосостояния человека? Он поставил в паспор-
тах въездную визу на шесть месяцев. Так что до сентября должны
были въехать в страну.
     На второй день пошли в посольство Лили с Мариной, с детьми.
Конечно, было много вопросов, и всё же поставили въездную визу
на шесть месяцев и им тоже. Но когда пошли два наши зятя, им сразу
отказали. Сказали: принесите доказательство, что у вас есть асфальт-
ные заводы. И им пришлось выехать в Харьков и достать бумаги, что
они там работали и являются владельцами заводов. И через неделю
они тоже прошли. Роберт не ожидал, что мы все пройдём, и когда
услышал, что мы должны были уехать в Америку, возвратился в Тби-
лиси. Он давно хотел возвратиться, понимая, что женщина, с кото-
рой он живёт, не для него. Она постоянно где-то терялась, приходила
домой поздно и пьяной, зная, что мой сын не составит ей компанию
(он практически не пьёт).
        Мы возвратились в Тбилиси. Через несколько месяцев возвра-
щается Роберт. Я попросила его продать машину на Украине, так
как не хотела, чтобы он перегонял её через Кавказский перевал. Его
бы убили или же забрали машину. Он оставляет этой женщине все
деньги от проданной машины и два завода: один целлофановый, а
второй асфальтный, и возвращается к нам. Хотя он не едет с нами за
границу, но я даже не заикнулась, что продам квартиру. Вообще, по
кавказскому обычаю квартира остаётся мальчику. Даже, напротив,
на собранные деньги покупаю ему машину, уже в Тбилиси, новую
белую «Жигули-9», продав «Раф». Потом мы ещё раз едем в Турцию
на распродажу своего домашнего мелкого имущества. Ведь было всё
хорошее, а в Тбилиси покупалось всё за бесценок.
~*~
Спит малыш! Приоткрыта штора,
И крадётся ласково к нему луч,
Поласкал, пощекотал он немного,
Трудно малышу глазёнки открыть...

Перешёл щекотать его тельце,
Обнимая! Как будто бы папа обнял,
Он ласкает, а тот, задыхаясь от смеха,
Смеётся! Всех, кто был дома, созвал...
http://www.proza.ru/2011/06/02/867

~*~
Сидел спокойно офицер
В автобусе в Тбилиси,
И ордена на груди...
"Афган" прошёл с отличием,

Но тут вошли, держа кинжал,
Двое и по-грузински говорят:
- Уступи, дядя, нам место...
Наверно, тот не понимал...

И завязалась драка...
В автобусе людей не много,
На помощь девка подбежала,
Не грузинкой она была...

Но по-грузински чисто говорила:
- Оставьте, он Афганец ведь, воевал.
И с тростью он едва ходил,
Тогда все люди защитили...

Конечно, им стыдно стало...
И спрыгнув на ходу,
- Держись... - ему они закричали.
Он, облокотившись на трость, сел.

А ей сказал, что по-грузински -
Тоже понимал,
Таким, как они, он места не уступает...
"Афган"... прошедший  - страх забыт!
http://www.proza.ru/2011/06/02/867


Глава 3. «Переворот судьбы»
Часть 9. «Невестка в доме. Прощай Родина»


Что привело сюда тебя!?
Неужто горе, разочарование
Где ты в стихах нашла себя...
В них развиваешь своё молчание

И боль средь строк прольётся,
И все свои воспоминания...
Какою ты  была, нет, какой стала,
Лицо своё вуалью... покрывала...

Ты хочешь скрыть позор, падения!?
А может нелюбовь со стороны?
А может восхищения!?... Но нет,
Вытаскиваешь жизнь с проталины...

Где между камнем жизнь опять!
Стебелёк явным виден - светит,
Хотя тяжёл камень, ему ж дышать...
Рождён жить - жизнью дорожи....
http://www.stihi.ru/2012/07/26/7406

~*~~~~~~~~
Соберу добра я,  вдохновение,
Напишу вам стишок на рассвете,
И от солнечного первого озарения...
До чего же поднялось желание....

Работяга, трудoголик, старательна...
Дозволяю немного и шалость...
Разбрасываюсь невидимой щедростью
Тем, кто показывает ко мне искренность...

Всё должно быть в одном человеке:
Любовь, капли воздержания,
брызги слов решительности...
Щепотка мудрости, остриё глупости.
http://www.stihi.ru/2012/10/05/7905

 

     Часть 9. Невестка в доме. Прощай, Родина

     Никуда не уйти мне от прожитых лет. Не знаю уже, от кого я бе-
жала, то ли от такого напряжённого положения в городе, то ли уже
от него, хотя он ради меня оставил работу в Харькове и устроился
здесь, в Тбилиси, работать. Практически он старался всегда и нас
обеспечивал, нам и не надо было больше, чем прокормить семью.
Но я стала замечать, что в других семьях, моих детей, хуже обстоят
материальные дела, и он один не смог бы обеспечить пропитание на
всех, ведь с каждым днём баснословно поднималась стоимость това-
ров, особенно продуктов. Были перекупщики, которые перекупали
всё уже до ввоза на рынки, до ввоза в город Тбилиси. Обострение
национального вопроса угнетало. Страх за детей и уже за внуков с
каждым днём рос. Мы жили уже на затихшем вулкане, который каж-
дый день мог открыться и лавиной неприязни довести до крайности.
Уже не первый раз по дороге через границу отправляемся мы на
машине в Турцию. Грузинские горные дороги утопали в зелени...
Весна, и сады цвели разноцветными цветами. Мы были так нагруже-
ны, что машина ползла, как черепаха, наклонив в сторону покрыш-
ки. Трактор маленький, который стоял у меня на балконе, хорошо
продали, а вот хомут никак не смогли продать в Тбилиси, ведь там не
было лошадей, положили наверх машины и повезли с собой. Даже
уже Ашот смеялся: если не продадим, то я надену на тебя и буду
гнать, как лошадь, до Тбилиси. Мы думали, что останемся на два дня
в Турции, но товар был настолько хорош, что справились и за один
день. Остался только хомут. Уже едем обратно, как встречается нам
коляска, запряжённая лошадьми. Он сам останавливает нас, указы-
вая на хомут. Мы же как можно больше попросили, сторговались и
отдали ему.
    К ночи мы были уже дома. Справились за один день. Роберт си-
дел, ему не спалось. Он смотрел кассеты, записи свадеб и креще-
ния внука Пети. Когда мы вошли, он смотрел запись свадьбы Эдика,
младшего брата Ашота, а мне он был молочный сын, так как его мать
часто оставляла на меня, и мне приходилось его тоже вскармливать
грудным молоком, чтобы не плакал. Роберт стал со мной откровен-
ничать и рассказывать про свои харьковские ошибки. Я впервые его
спросила: почему ты так много ей оставил? Ты же не привёз ничего
и за проданную машину, и за заводы, асфальтный и целлофановый?
Он сказал, что она родила, и потому он ей всё оставил, но жить с
ней больше не смог – она завела любовника из соседнего подъезда
и приходила домой поздно и пьяной. Он добавил, что хотел бы же-
ниться на девочке из Тбилиси, которая была бы с нашими понятиями
о жизни, о семье и о детях. Ну какая мать вытерпит такое, тем более,
что нам скоро уезжать... Я уже с утра побежала ко всем знакомым и
свахам – искать девушку для сына.
       Одна родственница, она была педагогом старших классов по
русскому языку в школе, показала нам много девушек, и, поверь-
те, очень красивых. И все рады были отдать свою девочку нам. Во-
первых, в хорошую семью. Во-вторых, уже полгорода знало, что мы
выезжаем в Америку. В то время все мечтали выехать именно туда.
Наверно, думали, что там на деревьях доллары растут. И вот мы за-
ходим в одну семью, а родителей дома нет. Девочка одна была дома
за книгой, она заканчивала в этом году школу и подготавливалась к
экзаменам. Моему сыну она очень понравилась, и мы решили наве-
стить их во второй раз, когда её родители будут дома. Как странно,
у всех моих детей любовь с первого взгляда, наверно, это от нас. И
поэтому мы серьёзно отнеслись к этому вопросу. Жизнь без любви
пуста, потому что, сколько бы камень ни лежал в воде, всё равно
его даже вода сточит. Значит, без любви, как без воды, без которой
жажда всегда...
    Мы хорошо подготовились и в случае согласия должны были на-
деть обручальное кольцо с камушком, захватив с собой ещё людей,
знающих эту семью, которым они не смогли бы отказать. Они не от-
казали, только сказали, что их дочь не поедет в Америку. Мы были
согласны и на это тоже. Я сказала: «Оставляю всю квартиру с мебе-
лью им. У него есть машина, на хлеб он себе заработает». Тем более
– я его устроила подмастерьем к ювелиру осваивать новое для него
ювелирное дело. Пятилетний труд в институте я считала тогда поте-
рянным, но это было только тогда. Я ещё добавила: «Только сниму
две большие люстры и продам». Ведь выезжаю с небольшим коли-
чеством денег, так как нас обчистили хорошо перед поездкой. Ашо-
та предупредили, что за ним охотятся в целлофановом цеху. Одного
уже предпринимателя взяли и просили выкуп в миллион рублей,
на то время баснословную сумму. Хорошо, Ашот знал охранника,
свана по национальности, который его предупредил, и он больше
не появлялся там. Во-вторых, люди Звиада Гамсахурдия требовали
мою квартиру, приходили к нам двое, иногда трое, с автоматами и
требовали, чтобы я переписала квартиру на них. Пока бандиты не
получили деньги, которые мы собрали, чтобы уехать, не отвязались
от нас. И я знала, что оставляю там своего сына, отдала им всё, что
было. Денег осталось немного, но, так как Роберт принял решение
жениться, я знала, что оставшаяся часть уйдёт на свадьбу.
     В это же воскресенье семья невесты была у нас в гостях. Конеч-
но, им всё понравилось. После дома, в котором выросла их дочь,
она попадала в рай... Через неделю состоялось обручение в доме
невесты. Родители очень хорошо всё подготовили. Видно было, что
любили дочь, – постарались. И после обручения сразу же мы её за-
брали к себе домой. По кавказскому обычаю это разрешается. Не
обязательно стать его женой в этот же день или же до свадьбы спать
с ним, но уже она стала нам невесткой, за которую мы в ответе.
Роберт возил её в школу на экзамены и забирал обратно к нам...
На июнь назначили свадьбу, так как в мае нельзя было делать по-
старому обычаю.
       Я уже полностью рассчиталась с работы, по моей рекоменда-
ции на мою должность назначили мою невестку, жену брата. Она
получила экономическое образование в Тбилиси и где-то работала
старшим бухгалтером. У нас остались считанные месяцы до отъезда,
также было очень мало времени до свадьбы. Но у меня всё давно
подготовлено. Я ждала, что когда-нибудь мой сын опомнится и воз-
вратится домой. Поэтому у меня всё до самых маленьких мелочей
для его невесты было припрятано. Даже тарп сделала сама. У меня
всегда проявлялась необыкновенная способность видеть красивое.
И когда выдавала я своих дочерей замуж, то видела разные тарпы.
Конечно, были сделаны красиво, чувствовалась рука мастера. В свой
же дом я никогда не звала дизайнера или же портниху для украшения
окон красивыми занавесями – всё делала сама, и было очень краси-
во и в меру тонально. И поэтому я попросила, чтобы мне сделали
железный каркас для корзинки, который я вручную обтянула белым
капроном с драпировкой, обвязала ручку, украсила белыми розами.
Одна корзина уже получилась бесподобной и без подарков. Когда
туда всё сложили, а сверху положили свадебное платье, то вид был
необыкновенный – в целом выглядело, как белый лебедь... Это надо
было видеть.
    Назначенный день свадьбы настал. За день до этого торжествен-
ного события отвозим невесту к ней домой по крутому подъёму на-
клонной горы, в сторону Ботанического сада. Свадьба! Музыка, ба-
рабаны, вереница машин. Отгуляли у них, потом у нас. Я счастлива,
что сын наконец определился. Каждая мама желает хорошее своим
детям. И я уже знаю, что через месяц уезжаю. Но куда? Этот вопрос
остаётся нерешённым. К нашей медсестре аллергологического отде-
ления приехал сын из Нью-Йорка, и у него я взяла на всякий случай
визу и для моего сына и невестки. Нам уже ничего не сможет по-
мешать – на руках у нас въездная виза и штамп в паспорте. Но куда
и в какой город, мы ещё не определились. Вечером, на третий день
после свадьбы, собралась у нас вся семья. У меня была хрустальная
ваза, туда я завернула листочки маленькие, и на каждом написали все
крупные города США. Я попросила всех сесть за стол, успокоиться.
Взяла вазу и маленького Петеньку на руки и сказала ему: «Достань
бумажку». Это была лотерея, и он вытянул Чикаго. На следующий
день я поехала и купила билеты на всю семью – нам на июль, а детям
на август.
     Пошла на работу, мне Галина обещала дать адрес её двоюрод-
ной сестры, которая жила в то время в Чикаго, но почему-то она
уже вторую неделю не ходила на работу. Вечером мы поехали к
ней. Оказалось, что она тоже выдавала замуж дочь – неожиданная
для меня новость. Я поздравила. Там была родная сестра той жен-
щины, которая жила в Америке, и она на салфетке пишет адрес и
телефон. Мы попрощались, потому что через несколько дней я с
мужем улетала.
    День вылета. В аэропорту Тбилиси собралось много родственни-
ков, знакомых. У нас было много больших клетчатых сумок, набитых
подушками, одеялами, простынями, дублёнками, несмотря на лето, и
разной одеждой, ничего из запрещённого на вывоз. Даже доллары на
двоих разрешалось вывезти в то время 10000. Такой суммы у нас не было – нас обобрали, как липку, и мы уезжали, имея на руках всего 5000 долларов. Поверьте, это было очень мало, хотя все думают, что, имея такую сумму, можно устроиться. Не верьте.
          Посадка объявлена. Слёзы у всех. Кто мы такие вообще? Мы мухи, которых легко убить одной хлопушкой. Поцеловались, попрощались, прошли таможню. Посадка в самолёт. Прощай, Родина,навсегда. А слёзы катились из глаз моих: я понимала, что больше никогда не вернусь. Пока сидела в самолёте, вся жизнь прошла перед глазами, и только молодые годы оставили отпечаток любви на всю жизнь.

http://www.proza.ru/2017/09/15/352
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2017
Свидетельство о публикации №217091500352
~*~

Все стихи - воспоминания, написанные и приложенные к главам, будут печататься в конце том 2.