Опыт сага

Как появился я на свет? -
поведал мне опальный дед:
«Была суббота. Лето - в пике.
Жара стояла накануне.
«Зашлася» Саня в диком крике,
с рассветом, первого июля.
Тогда мы жили в Малгобеке.
 - Куда податься человеку?-
была в душе одна «заноза», -
я  долго «бегал», от колхоза.
Преследовала нас ЧК».
- «Там –  вычислили.   А пока…
Нас всех взбулгачила невестка.
Вручили срочную «Повестку» -
фитюлька,  не на что взглянуть,-
и в ней - указан точный путь:
«Явиться срочно в Райсовет».
Другого выхода уж нет.
От «тройки» сбёг, жил  промыслом.
Арест не видел в помыслах.
Семейство я не мог оставить».

« Пришлось на всех клеймо  поставить -
нас  много было, на селе,-
«репрессированный в семье».
Не «враг народа» и не друг.
А знал - казачество и плуг».

«Ты, вдруг, подал протестный глас.
Событие – счастье,- в горький час.
Тем и запомнилось - в июле
рожденье, – горькая пилюля».

- «Отец, характером, стал слабым -
в семье три сына и три бабы,-
лишь  двадцать девять лет ему.
Семь ртов кормить как - одному?
А время - пред войной,- сурово».

«Нас этапировали вскоре,
на поселенье, - в Казахстан.
Один я б скрылся - к кунакам
уйти мне предлагали,- в горы».

- «Но, с ними тоже вышло горе –               
их, в феврале (в 44-м) -
не высылали, гнали к чёрту.
  Везли, как скот - голодных, в стужу.
Не помню в жизни зла я хуже».
- «Там, на разъездах, в Кустанае,
рекою лились слёзы–лаи.
Набатом бил гортанный крик.
За столько лет я не отвык
от чувства собственной вины.
Не мог подставить плеч, спины,
чтоб поддержать. Был на учёте -
«неблагонадёжен», без почёта, -
за каждый шаг неси ответ».
- «Вот так шли «ссыльные» - пять лет.
Друзьям об этом не болтай -
опять отправят в дальний «рай».

А мне – ещё не полных пять,-
как, в разговорах, умолчать?

«А что потом, после рождения?»
Рассказывал он: – «Наваждения
свалились мигом, на семью:
отец запил  – «ведь все же пьют»;
старшой - пошёл на подработки,
двенадцать лет,- ходил на стройки…
В год ровно, мать – тебя на грудь,
с порога вон, - в протестный путь.
Под солнцем яростным, с котомкой
шла тридцать вёрст – на горку, с горки,-
по  Алханчуртовской долине.
Тот путь - к родным,- довольно длинен.
Была вынослива казачка.
За светлый день прошла, в горячке».
- «Три дня журили её родичи
и убедили: – «Мы ж не сволочи».
Арбу с лошадкой отрядили,
мешок, с едою, снарядили.
Отец твой редкий пир устроил.
И, с той поры, урок усвоил».

- «Вот почему ты, подорожник,
цветы не топчешь детской ножкой.
Однажды мы взойдём на гору,
я покажу тебе дорогу,
что через Сунженский хребет.
Там - мама приняла обет,
с семьёй не расставаться боле.
И стойко пронесла ту долю».

- «Да. Кунаков я там встречал.
«За что…» - вопрос,- не отвечал.
Не знал причины их гоненья.
Но не терял к себе доверия».
- «Мы, с бабой, срок весь отмотали,
в края родные выезжали.

Вся жизнь могла остаться пылью.
Я был свидетель таких былей».

«Тебя - забрали. Вот, жильё
в Михайловке купили, дом.
Курень? - Изъяли. Тут живём 
как Бог нам, на душу, подаст».

- «В работе я бывал горазд.
Ну, а теперь и ты подрос
(кудрявый, весел, нос курнос).
На «побегушках» будешь, старым:
- дровишек принести с амбару;
- водички бабушке поднесть;
- или, к примеру, двор подместь;
- сгонять телёнка на лужайку;
- травы - нажать, принесть, - охапку.
А после речки – час на грядку,-
сорняк ведь надо уничтожить,
чтобы картошку приумножить.
Но, ближе к вечеру – к ребяткам
соседним,- игры, чижик, прятки.
Силёнки станешь набирать
и взрослым, в меру, помогать».
- «Ох, притомился - нету мочи
беседовать с тобой, средь ночи».
- «Дед, а коротенькую сказку?»
- «Добро. Но, при закрытых глазках».
           *
Дед «на все руки» был, мастак.
В углу соорудил верстак.
Под ним пол;чек закрепил,
там инструменты разложил.
 - «Во всём, внучок, «порядок» нужен.
Ведь без него могло быть хуже.
Представь – неявка  по повестке.
Арестовали бы невестку,
а с нею, заодно, и сына.
Нет, государство – это сила.
Не перебить нам «обух плетью» -
запас большой, - кайло и клети».
Приспособление, выживание -   
таков удел.
Привычен был к ружью, к кинжалу –
от них нет дел,-
мог защитить семью, Отчизну». 
- «Вот, я – живой.  По сыну – тризна.
Но, то - война. И злобы нет –
такие судьбы на весь свет.
Лишь горечь - слева, под соском.
Но, я ведь не один таков.

- Сам прослужил десяток лет:
 был в Императорском конвое; 
 в Карпатах воевал, героем.
   Оттуда, верхи, - до Кавказа.
И не сменил коня ни разу.
Мы, вместе, с ним – одна душа,-
была сноровка хороша.
Друг друга грели, под попоной
Едины были, оба-двое.
Вдвоём, с опушки на опушку
скакали,  в «игольное ушко».
Он был понятливым, послушным.
Вынослив. Смелым, если нужно.
И удивительно хитёр.
Когда опасность – шею тёр
о мой передник сапога
с той стороны, где «нелегка».
- Вначале шли - и вплавь, и вброд,-
от Питера на Южный фронт.
И уж потом, домой вернувшись,
он, неудачно поскользнувшись,
сломал все рёбра. Околел.
А я - как будто овдовел.
Уж, думал – горя не снесу».
И дед тайком смахнул слезу.
- «С ним я узнал, что только кони
с тобой разделят хлеб и горе.
Мы, с ним, до самой до могилы,
хлеб и овёс всегда делили.
Вот так и потерял я друга.
Остался - с сыном и с супругой».

- «А как же баба Маня, дед,
одна была все эти годы?»
- « Ну, ладно, расскажу секрет.
Жила одна. Но, без «свободы».
Хотя, ей свёкор - мой отец,
особенно, свекруха - мама,
всегда оказывали честь,
как жёнке казака. Бывало,
  коль нужно, в жизни помогали.
Она ж, свой дом вела отдельно -
станицей строили,  артелью,
пред тем, как мне в конвой уйти.
Чтоб не было тревог в пути.
Тогда служивых уважали.
Меня - станицей провожали.
Вот, вспомнил: раннею весной
пришёл урядник на постой.
Остановился у соседа. Собой – хорош.
И при медали. Его девчата увидали -
Как на коня, легко, вскочил,
красиво шашкой изловчил.
Моя зазноба, видя это,
мне слово тайное дала:
- Вот победишь на джигитовке
буду навек твоя, верна.
- Так, с нею, свадьбу обрядили.
Меня  с почётом снарядили -
коня, седло, кинжал и шашку. 
Тогда всё шло не по бумажке.
А как Маруся «понесла»,
судьба в Столицу занесла.
Село есть, Царское, такое.
Там, в Императорском конвое,
прошли все годы до войны,
что была «I –ой Мировой».

- «Твой дед, пострел, - казак лихой,
служил царю всегда натужно
и звание имел – «хорунжий».
Ну, как теперь - командир взвода.
Такая уж у нас порода».
 - «Царь? - относился милосердно
к тем, кто служил при нём усердно.
Справлялся о семье, о службе.
Навстречу шёл, коль было нужно.
Ему посетовал однажды -
мол, не видал ещё сынка,-
и привезла его Маруся.
То - был подарок, от полка.
Гостили десять дён.  Расстались.
Потом лет восемь не видались.
Вот так казачка и жила –
 растила сына.  И ждала.
Он, у нас, был всего один,
но, как достойный господин:
со мной ни в чём не пререкался,
а сильных вовсе не боялся;
был парень ловок, бузотёр.
На «подготовке» нос утёр
уже бывалым казакам.
Что, ростом? - был не так, чтоб мал,
так, - среднего. Ещё – спокоен.
Его всегда любили кони.
И он был к ним не равнодушен.
Шептал им часто что-то, в уши.
Они, потряхивая гривой,
держали хвост - дугой, игриво.
И на коне - он был удал».
- «Бог славную невестку дал –
детьми нам «выполняла план».

283
Твой день рожденья – пятым стал».
- «Мы, с бабой Маней, не живём,
а после бурь - в раю плывём.
Вот только жаль – пропал сынок.
Теперь всем надо ждать, дружок.
Ведь для России это – норма.
Потом узнаешь её формы.
Другой страны такой не сыщешь,
хоть их, наверное, до тыщи.
А, вдруг, да есть на свете Бог…
Молиться будем. Чтоб помог».

Вот так мне - долго, девять лет,-
давал уроки жизни дед.
Я большинство уроков внял.
Но, кое-что и не принял. 
           * 
- «Тебя ребенком окрестили -
в молельном доме казаков, -
в купель три раза опустили.
После чего был «Протокол»
о том, как: группа имяреков
пришла в молельню поутру
(Собор - разрушили Советы;
им - божий храм не по нутру);
- как над младенцем измывались,
на крик его не отзывались;
- как бородач, в несвежей рясе,
мальчонку раздевал (орясина);
- потом надел на шею крестик
и возложил три раза персты».
Об этом «крёстный» мне поведал,
как «самогоночки» отведал.
Когда подростку десять лет,
все дать  хотят  ему совет.
           *
Мой дядя – не из «честных правил»,-
свой, персональный, след оставил.
В войне с захватчиками подлыми
был награждён. За ратный подвиг,
С раненьем. Списан был – в чистую.

Недолго жизнь вёл холостую.
Казачки все его ценили.
Нередко, девки заходили,
чтобы послушать с фронта вести.
И ночи проводили вместе.
Так вот и  жил - не бобылём.
В станице знали -  «щукарём»:
всегда хохмил, под дым цигарки,
а воду пил - только с «цыбарки».
Любил, по молодости, драки.
Прижил сыночка в первом браке.
Но, к полу женскому был слаб
и осчастливил восемь баб.
*
Как-то шестая, молодуха -
в послевоенной голодухе,-
просила горлицу «принесть»:
- «Хочу скоромненького съесть!»
Он, в просьбе не увидев толку,
схватил любимую двустволку,
надел на пояс патронташ.
И - в лес.  Там у него - шалаш.
На следующий день, к обеду
пришёл. Сияющий:  – «С победой!»
Принёс общипанную дичь.
- «Свари бульон, соседей кличь!»
                *
Польщённая вниманьем жёнка:
- «Её слегка мы обожжём-ка,
душистей будет суп, с наваром.
Так, в печку, на-чуток, к нагару».
Там подержала навесу
и - в котелок с водой красу.
Дичь прокипела часов шесть.
Уж жёнке расхотелось есть.
Она, как тушка, посинела
и, глядя на ночь, заревела.
 *
Что муж?  В «охоте» подустав,
на время варки – в сон. И встал
от рёва в голос молодицы.
- «Ты, что сдурела? Пол станицы
сбежится на скандал. Не плачь!
Не дом, а настоящий срач!
Порядка нету никакого!
Сам чёрт и тот сломает ногу!
Ну, что ты нюни распускаешь?»
- «А ты, как будто, и не знаешь?!
Я уж, у печки, притомилась.
Голубка так и не сварилась!
Уже давно вечерять нужно,
ан, нечего подать на ужин!
Смотри, сожгла охапок дров,
а птица - твёрдая, как кол!
Ты можешь это объяснить?
А то, ведь, некого спросить!»

- «Ты горлицу хотела, дура?!
Её хоть видела в натуре?
Сейчас ведь осень, не сезон!
А там, в лесу, полно ворон.
Одну из них я подстрелил.
Конечности ей отрубил
и аккуратно общипал -
товарный вид «карге» придал.
Не то, что в вашем общепите!
Что, посинела? – извините!
Вчера ей было триста лет!
А ты – затеяла обед!
Ну, что, не оценила шутку?
В вороне видела голубку?
Я знал – короткий ум у вас!
Ну - сгинь, дурёха, с моих глаз!»
Очередной распался брак.
           *
Да, он был выпить «не дурак».
Любил заглядывать, под вечер,
в корчму. В ней разгоралась сеча
меж мужиков и самогоном.
Сидел в ней каждый важно, с гонором
(привычку привнесли с Европы -
«бистро», а позже - «рub»ы, «shop»ы).
Бахвалились друг перед другом.
Лишь отношения супругов
в запрете были. Уговор
определён был с давних пор.
 *
Расстроенный, не в первый раз,
стопы - в корчму. Был поздний час
и сеча шла по «восходящей».
Поскольку казаки курящие,
дым плотною стеной стоял.
Но, тот, кто с краю, увидал
товарища входящего
и рад по- настоящему:
- «Друзья, к нам пополнение!»
И – к «четверти». В волнении,
он «до краёв» наполнил кружку:
- «Мыкола - за твою подружку!
Её я встретил. На углу.

286
Пусть я и пьян, но не «в дугу»,
скажи, не подошла и эта?!
Ей было двадцать прошлым летом!
Ты что беснуешься? Кобель!»

Вошедший пнул ногою дверь,
в неё  оратора. Так грубо?!
Но, в тишине раздалось: - «Любо!
Негоже правил нарушать!»
Его решили поддержать:
- Давайте, братца, угощать!
А то - начнут тут казачата
солидных дядей «поучати!»

До первых петухов «гудели».
А с солнцем – по крыльцам сидели,-
закручивали «козьи ножки».
То - ритуал, перед дорожкой.
У каждого она своя.
Чтоб, к вечеру могла семья
вписать в журнал по «трудодню»
(тогда ведь кланялись рублю).
Колхозник получал «натурой» -
сельскохозяйственной культурой
и чек «Потребкооперации».
Чтоб не было инфляции.
На трудодни шли: кукуруза ,
продукты – общие, Союза;
лишь при хорошем урожае -
пшеничкой стол приукрашали.
В послевоенные три года
стояла жаркая погода
и на полях всё выгорало.
Тогда крестьянство вымирало -
душил селян сельхозналог.
Так, каждый отдавал, что мог.
Оброк подушный: за скотину,
за курицу и за гусыню.
Страною правили всё гении:
- зола шла вместо удобрений;
- помёт куриный, как селитра;
-и сливки от второго литра
надоенного, от бурёнки.
Кто не додал, того - на «шконки», -
каналы строить или ГЭСы.
Страну «подняли» ЗэКи–бесы -
неслыханный «энтузиазм»
голодных пролетарских масс.
Меж казаков было поверье -
как только зацветут деревья
и в репродукторах про стройки –
станицу навещают «тройки».
И начинают всех  дурить:
- «На стройках века – порулить!»
Так и рулили: кто горластей,
стремился присосаться к власти;
того, кто не согласен с курсом,
ломали – «кукуруза»,- с хрустом;
создали парт-номенклатуру
взамен лицеев и культуры;
марксизм учили в ВПШ…
А на поверку – ни шиша:
всю мощь – Державы! - проболтали,
пропили или промотали.
                *
И автор, уже с первых классов,
участником был «общей массы»:
соревнований разных, слётов;
в сборе металла и помёта…
Однажды одноклассники -
не гайку, что у классика,-
 новый рельс приволокли.
Тащили ровно две версты -
под настроенье и без лени, -
по образцу, «Бревно и Ленин».
А рельс тот числился в запасе.
И тут пошли разборки в классе:
- «Кто был идеи вдохновитель,
законов злостный нарушитель?!»
Могли бы и под суд отдать.
Но было решено: – «Молчать!»
И рельс остался в металлоломе.
Так выгоднее было школе -
решили две задачи сразу,-
металл – на «ломе»  и нет «глаза».
            *
Примерно так жил весь Союз –
тащил двуличья тяжкий груз.
Официальный груз – марксистов,-
объединял антифашистов
и патриотов. Нет, не квасных.
Порой, с властями не согласных.
Другой - не менее привычный,-
нелёгкий груз (сугубо личный),
сомнений: – «Кто я и зачем?
и - Почему я должен всем? -
согласен, близким и родным.
Но, пролетариям чужим
за что дарить плоды труда?
Не жизнь – сплошная ерунда». 
Всё искривлялось, словно в призме.
Чтоб верной быть социализму,

288
Власть отправляла в заграницу:
- металл, машины и пшеницу;
- специалистов отряжала;
- и военпредов снаряжала;
- дабы участвовать в конфликтах,
растила маршалов реликтовых.
Они, от брани подустав,
вошли «с ружьём» в Афганистан,
не сделав выводов с Кореи,
Вьетнама, Ливии, Гвинеи,
Египта, Сирии, Ирака…
«Присутствовали» в каждой «драке».
Генсеки и Политбюро
давали им всегда «Добро!» -
ввели в привычку позу фронды,-
уничтожая генофонды.
Без угрызений и печали -
ни перед кем не отвечали.
- «А что с потерями?» - молчали...
Да, разным «братьям» всё скачали -
нефтепровод создали, «Дружба».
А был ли он народу нужным?
Ведь полдержавы пересёк,
чтоб был (для заграницы) прок.
Наши добытчики, в Сибири,
в посёлках на болоте жили,
а «братья» чешские, в Пардубице,
асфальтом устилали улицы.
Все НПЗ - в конце Трубы.
К ним, с чёрным золотом, на «вы» -
был дефицит нефтепродуктов.
«От жиру» там взрастили «фруктов» -
один интеллигентный, Гавел,
антироссийский дух восславил.
Не боком повернулся, задом:
«СССР? - сравним лишь с адом!»
И в НАТО, с пляскою, подался.
Но, с потоком «Дружбы» не расстался!
По обязательствам Советов
мы им качаем нефть. При этом
растут нефтепродуктов цены
внутри страны?! 
            Немая сцена!
              *               
Вот так прошёл ХХ век.
В нём канул «русский человек» -
на революциях и стройках;
в сраженьях войн; в «холодных» гонках;
в «демократической» реформе,-
он потерял былую форму.
В миллениум вошёл с сумой.
Над пропастью - одной ногой.
Падёт уж - от привычной пьянки.
Россией будут править янки?!
               *
Пора пресечь их экстремизм,
рождающий радикализм
в умах - прирученных,- у Власти.
От них рождаются напасти:
из обихода вытесняются
Достоинство и Честь; стесняются
Добро и Совесть; вместо них -
пол-литра водки «на троих»,
«отлакированную, в ёрш».
Как до полсотни доживёшь? -
последний грош и тот пропьёшь!
*  *  *
Но, камарилья (прецеденты!) -
под гулкие аплодисменты
заокеанских нуворишей,-
органику качает в ниши
давно уж НАТО-вской Европы.
А соотечественники? –  в   «ж…»,-
при бездорожье и без газа…

Да, горе-медики от «сглаза»
и то бесплатно уж не лечат -
под Новый год детей калечат, -
забыли клятву Гиппократа.
Иные, уже в масках ката,
примеривают эвтаназию.
Но мы ведь жители Евр-Азии,
где ещё чтят «заветы Бога».
Нам, с Западом? - не по дороге.
Они там «бесятся от жиру»,
а россиянам - «быть бы живу».
Нет! Долго длиться так не может.
               *
Боюсь - силёнки приумножит
уж близкий к власти криминал
(туда все скачивают «нал»).
На нарах будет жить страна?!
А ведь она у нас одна.

Но, часть - живёт двойным гражданством
и пользуется «правом».  Властным.
Они для заграницы – слуги,
а  для народа – псы-хапуги.
На «2%» - замки строят
и в Куршевели хороводят.
Им интереса нет к другим:
обманутым, больным, нагим…

«Летят при всякой рубке щепки»?
Растут озлобленные детки!!! -
в вокзальных грязных переходах,
в горах Чечни, в «наркопритонах».
И совесть «горе-футуристов»
не может быть по сути чистой.
Раздаривая обещания,
признать не могут обнищания
страны, спасавшей мир ни раз.
Сидят на «иглах» - нефть и газ
основы всяческой политики.
Не терпят возражений, критики.

Растёт беременный «стабфонд»,
а Власть дурачит весь народ
посулами: мол, рост зарплаты
(чиновников) с такой-то даты;
поднимем базис пенсионный
(а ведь его размер – голодный?!),
зато, у «хилых» депутатов -
три четверти, от их зарплаты?!;
чтоб пощадить у судей нервы,
вернём «пайковые» военным
(а что «кидали» их семь лет,
никто не понесёт ответ?!).

Ещё проблемы? – да, - жильё!
- «Бороться трудно нам с жульём -
оно, как Гидра, - вездесуще;
- нет, хлеб - важнее! – он – «насущный»;
- есть перебои с молоком?! -
из заграницы завезём,
вот, только пошлину им сбросим
и «порошок сухой» попросим
(пусть даже не кондиционный);
- ах, вот ещё вопрос – церковный.
Стоит пред властью, как вериги:
- «Как примирить нам все религии?
Без них? – пытались уж, друзья.
В одну – ни как свести нельзя.
Напоминанием тех идей,
как пирамида - Мавзолей».    
               
В нём  бальзамированный «вождь» -
для полстраны, что «в горле кость». 
Не затихает боль утрат.
Над ним витает дух расплат.
А рядом – Площадь.   
По брусчатке
здесь, в дни торжеств:
грохочут танки,
оркестры и печатный шаг;
над ней – инверсионный флаг
ваяет «Витязь» - эскадрилья,
храня равнение меж крыльев,-   
наследия былых времён.
А вечерами – грохот, звон,-
салют, попса, тяжёлый рок,
разгоряченных тел поток.
До ночи.  Всё к утру - стихает.
 Столица снова обретает
свой благочестивый лик.
              *
Лишь потревоженный «Старик»
вдруг вспомнит: грозный  броневик,
шалаш и «Тезисы  апреля...»
- «Быть может, зря потратил время
на то, чтоб отомстить, за брата?
Оправдана ль такая плата
за верность Энгельсу и Марксу?
Какому был я предан классу?
Жил  в загранице, плёл интриги…
А что в итоге? - одни фиги,-
с друзьями ссорился, плевался.
В конце концов,  один остался -
не наплодил детишек, внуков.
А где соратники? – в разлуке:
кто - под плитою, но в земле;
кто - в кирпиче, но при Кремле…
А мне - достался саркофаг.
Всё б ничего, но красный флаг
и свет иллюминаторов
мешают прокураторам
определиться с моим местом.
Быть на виду, признаюсь честно,
уже устал. Хочу покоя.
Нельзя под Крест? Устройте - стоя.
Иль привяжите груз к ногам
и прах – в пучину, не  волнам.
Я ведал власть толпы и вала
огромных масс людских. Бывало
слепила ярость в их глазах
когда я вопрошал: - «Кто – «за»?-
за Землю, Равенство и Волю!»
Всем уготовил злую долю,
как бог библейский, египтянам -
подверг их всевозможным карам.
Разрушил всё, «до основания».
Не то построил? В назидание 
спираль запущена - Реформы
лишь первый шаг.  И для проформы
Власть декларирует «Программы».
292
 
Всё больше «социальные».
А ведь прицелы дальние:
Народ, сегодня, уболтать,
чтоб завтра - всю страну раздать
топ-менеджерам,  нуворишам.
Но, то - беда. Ведь завтра нищий
почётным станет, как вчера.
И новый «гений» - под Ур-р-а-а
всех поведёт, - «На баррикады!!!»
Вновь возродятся канонады
и снова классовый изгой
в почёте будет, как герой…
Потом, народ, учтя ошибки,
социализм построит - гибкий
и чуткий ,- в  классовой борьбе.
Тогда лишь вспомнят обо мне,
о том, что ввёл понятье «НЭП».

Вот почему хранят мой склеп.
Ну, что же, коли пригожусь -
лежать здесь, в склепе, соглашусь.
Чтобы потом «восстать из гроба».
К тому же,  рядом будут: Коба,
другие – близкие, по духу.
Но, только вот - витают слухи
о близком уж захоронении.
Надеюсь, нет. К грехопадению
сегодня Церковь не готова.
Согласна  на мой склеп – оковы.
Мы, с ней, всегда в противоречье.
Таков удел – быть рядом, вечно,
как «отрицанье отрицания».
               *
Чтецу – спасибо за внимание
и за терпенье сложной формы.
Сегодня - что не  так, то – норма. 
Февраль, май, июнь 2008г.