Сказка на ночь

(30+)

               
 1.Она

Она приносила домой каштаны и желтые листья,
она рисовала цветы на стекле, запотевшем от холода…
Замерзшие пальцы с лихвой заменяли ей краски и кисти,
а датский вишневый табак спасал от духовного голода.
Она не умела летать, но любила покатые крыши,
ведь риск украшает таких, как она – одиноких за тридцать.
Она, как могла, рисковала: она бы залезла и выше,
поскольку всегда обладала задатками самоубийцы.
Но с возрастом, как и бывает, она становилась мудрее…
Глаза уже не впивались во всех мимолетных Онегиных:
ведь если любить, то всерьез. Любовь – не та лотерея,
где принцы стоят на кону, а с ними – машины и деньги их.
Зачем ей? Ведь у нее есть листья, каштаны и крыши,
и право себя называть королевой всех кошек бездомных…   
Вот жаль только, не довелось пожить на Монмартре в Париже
в чердачном раю, чтоб забыть о питерских болях фантомных.
А так…  Все текло в никуда, куда и положено жизни течь,
струилась дождем по стеклу безвременья вечного маята.
Она уже не ждала случайных, но судьбоносных встреч
и не навещала давно, святые когда-то, свои места...

Корица и мята в чай, кусок шоколадки, просроченной год назад,
табак, снотворное, Бродский, пока эликсир не подействовал…
Но вот, наконец, она опять закрывает глаза,
считает до десяти… «Ну, здравствуй, знакомый с детства!»…
 

2. Он
    

Он ходил на работу к девяти тридцати,
не опаздывал даже по понедельникам,
поливал старый фикус на рабочем столе,
был всегда на хорошем счету у начальства...
Сам он, впрочем, жалел, что уже перестал расти,
стал обласканным всеми сытым бездельником,
слишком прочно стоящим на твердой земле,
неспособным пропить весь аванс и полцарства. 
Царство было двухкомнатным с видом на мост,
гаражи и ларьки с дешевыми винами,
а седой спаниель, охранявший вход,
все ворчал, когда приходила та кукла…
Впрочем, с ней безо всяких колец обошлось:
не притерлись неродственными половинами,
разошлись без скандала под Новый год...
Не обмытой осталась разлука. 
Скука, скука, тоска по кому-то, кого здесь нет,
в этом мире с его четырьмя измерениями…
Неустроенность быта: лапша в обед, 
а на завтрак – один бутерброд с оскоминой.
Если б он выбирал одну среди всех планет,
он бы выбрал  планету  с семью воскресеньями,
чтоб лежать в шезлонге до старости лет,
а в руке чтоб – холодный мохито с соломинкой… 

Он заводит будильник на восемь часов,
проверяет пульс – вдруг уже умирать пора? –
погружается в сон, постепенно теряя вес,
под скрипичный квартет и Маккартни вполголоса. 
Этот голос – один из тех голосов,
для которых и созданы вечера… 
«Я уже вылетаю в твое «не здесь»!
Ты проверь, зажжена ли посадочная полоса…»


               
 3.Они

Им показалось, что они знакомы,
когда их взгляды встретились случайно… 
Как будто ангел, вышедший из комы,
она пила свой чай в убогой чайной,
а он зашел погреться на дорожку:
до поезда еще не меньше часа…
Она, конечно, уронила ложку,
он поднял, разговор их завязался…
Продолжился, сказать вернее будет,
не со «спасибо», «здравствуйте», а сразу…
о Бродском и Маккартни. В книге судеб
они нашли условленную фразу.
Вот так они болтали и болтали:
о кошках, крышах, прочей дребедени…
На общий поезд – вместе опоздали,
билеты сдали, ели пельмени,
потом гуляли, собирали листья…
А вечером она ему сказала:
«Ты можешь у меня остановиться.
Я здесь живу – в квартале от вокзала...»

Так начиналась сказка, начиналась…
А присказка длиной в те тридцать лет,
и все, что им от прошлого осталось
в наследство, как просроченный билет,
уже не значит больше ничего…
Ни для нее, ни для него.

Цикл "Сказки (30+)", 2017