Открытие

Спасибо тебе, мой добрый друг, что попросил присмотреть за фермой и ее обитателями в это дождливое лето! Я не смог отказать, и теперь буду вспоминать тебя незлым тихим словом каждый август каждого следующего года, которые отмерит мне судьба. Тебе и посвящаю это короткое эссе.
Два долгих месяца следить за домом и кормить нескольких розовых эльфов с длиннющимими белыми ресницами и нежными прозрачными ушами! Когда я рано утром подходил к загону с ведром плюшек, они устраивали восхитительные танцы и терлись шершавыми боками о неструганные доски.
К концу лета пошли дожди, и навалилась такая адова тоска, словно я не в деревне за пятьсот километров от Москвы, а на Северном Полюсе или в одиночном плавании через Тихий Океан. Особенно это чувствовалось на закате. О, закаты там просто страшные, столько в них безысходности и горя.  Иной, наверное,  сможет просто пойти и вздернуться где-нибудь на чердаке от такого заката. Спонтанно и без слов прощания на клочке бумаги.
Нет, не носить мне окладистой бороды, и не шататься босиком по аллеям.  Просто не было там никакой аллеи, а была одна единственная кривая улица в тридцать домов, и все что мне оставалось - читать, спать, и ходить по полям с собакой.
Вот, помню, только и разговоров среди местных еще за пару недель до срока: "открытие, открытие"...  Еще помню, как прослонявшись два часа по окресностям, и добыв нескольких перепелов, метров за двести до лагеря мы с Марой, многопольной немецкой легавой, услышали выстрелы, смех, и пьяные песни аборигенов.
Положа руку, в большинстве своем, охотники наши были обычными затертыми тяжелой жизнью в глубинке мужичками. Вырываясь один раз в год из-под гнета своих благоверных, пидораса-начальника и коллекторов местного коммерческого банка на открытие по водоплавающей, они так самозабвенно уходили в потребление огненной воды, что весь этот сопутствующий антураж в виде осенней природы, костра, разбросанной кругом охотничьей аммуниции - служил лишь фоном для главного: ужраться в дым, невообразимо засрать местность, и проспать все на свете, включая охоту. Накануне вышеупомнутого праздника, в желто-оранжевом свете костра и остываюшего закатного неба по лагерю шаталось семь-восемь дикого вида фигур, а еще несколько превратились в полную недвижимость и лежали в в отлючке.
Как позабыть эти танцы вокруг костра, безумные крики и беспорядочную стрельбу в воздух? Или кострового, который покачивался из стороны в сторону и вращал круглыми изумленными глазами, пытаясь постичь кто он, где он, и в чем вообще смысл жизни.
Уже совсем сквозь дрему услышал, как кто-то завозился в соседней машине, раздался звук вставляемой в магнитофон кассеты, и волшебный голос Михаила Круга наполнил вечер пленительными звуками. Потом, кажется, я пребывал в каком-то сомнабулическом аффекте, и пару раз ткнул диджея прикладом в знак признательности.
Мне снились удивительные сны. Мы шли с Марой по весеннему лугу, трава была невероятного, светло-изумрудного цвета, из нее выходило северное сияние и наполняло собой все пространство вокруг. Потом я понял, что сияние исходит из земли, и что это сама жизнь течет, струится по оживающему полю. Затем мы услышали токующих тетеревов, только звук этот был объемнее, глубже и красочнее, и вообще, сама реальность в этом сне была намного ярче, значительнее и ощутимее чем наяву. Наконец, мы увидели токующих птиц. Они сидели в траве, и сияние шло из земли в траву, а из травы в них. Оно струилось по их перьям, исходило из их огромных, исполненных глубиной и переливами цвета глаз. Мы смотрели на птиц, и они смотрели на нас, и время остановилось.