За чтением Записок у изголовья Сэй-Сёнагон

Хризантемы отцвели -
уходить пора.
Крик кукушки издалИ...
Тихо капнула слеза,
увлажнив рукав.

Кустик хаги за стеной
горестно поник.
И печальный, и больной
бьётся в северный покой
серой птахи крик.

У опалы белый цвет...
Милости двора,
словно вялый пустоцвет.
И когда протекций нет -
уходить пора.

Лишь осталось напослед
в изголовье взять
кипу дорогих замет -
даже этот зыбкий след
оставлять нельзя...

Что ж, столица, мне пора
за родной порог.
Только с озера Бива
мягко тронул рукава
лёгкий ветерок...

Но в холодной лунной мгле
рамы раздвижной
как явились вы ко мне,
вы, нездешний кавалер
из других времён?!

... Этот вот последний дан
 в списки не войдёт -
встреча была коротка,
как коленце тростника
у прибрежных вод.
................................
А я увидел в свете дня:
в протранстве, где теснились строчки,
стоит японка с узелочком
и молча смотрит на меня.
В тяжёлом шёлке
тёмно-красном
она казалась в этот миг,
как одиночество, прекрасной
и одинокою, как мир.

Кто ей судил удел такой -
вторгаться в будущее время,
ей,
самой преданной из фрейлин
императрицы Садако!

Но мне
лишь приоткрылось бытиё,
когда почти лет через тыщу
восполнилось моё жилище
дыханьем трепетным её.

- Куда же Вы? -
ведь я - не сон,
не острый бред лихого мига!..
Но эхом из проёма книги
назад вернулся хриплый стон.
Он заметался в пустоте,
как это горькое, больное:
- Эх, кавалер,
а сколько стоит
пучок старушечьих костей?!

Разрыв сомкнулся временной.
А там из временного тела
душа благая отлетела,
взмахнувши бантом кимоно.
... И стало так светлым-светло!
                1983