Ты говорил

 
Ты говорил, что нет душе свободы,
что надо лгать, а это всё трудней…
Сквозь гомон птиц бог весть  какой породы
вдруг  грянул песню крымский соловей.
В ней было всё: и нежность, и страданье,
и страсть любви, и плач, и торжество,
и мы застыли в сладком ожиданьи,
томимы вдохновением его.
Журчал в кустах  ручей. Уже смеркалось.
Поодаль мошкары клубился рой.
А  над горой ещё стояла алость
и гасла постепенно за горой.
Ты говорил, что мир жесток и тесен
и потому нельзя с ним быть в родстве.
Но рассыпались фейерверки песен
в пульсирующей на ветвях листве.
И я подумал: ну чего ты мелешь,
ты не поэт, не лирик, хоть убей.
Ты этой жизни ни на грош не веришь,
но почему  ей верит соловей?
Он так поёт во славу жизни этой!
Замри, постой, лишь звуки те лови:
таланты зарождаются от света,
но гении – от Бога и Любви!..
Ночь опускалась медленно на горы,
сползала с них на южный городок,
и было сладко-сладко, было горько,
подул с отрогов тёплых  ветерок.
Ну что ж, пора!
Уже мерцают звёзды,
мы согревались их живым  огнём.
Мир  справедливо  всё же  кем-то создан,
и только  мы несовершенны в нём…