Я-ТО ЗНАЮ!

               
Самодельный стол из плоских камней, помидоры, зелёный горошек, редиска,
колбасу рубит Витька, Сашка пилит полукопчёной ветчины ребро,
Тарханкут уже озверел от раскалённого добела в небе диска,
даже море не освежает, бухта не шелохнётся, как расплавленное серебро.

Я-то знаю, что здесь, только здесь мы сливаемся  душами с Крымом так прочно,
археологам рай здесь,  греко-скифских курганов раскопы то там замечаем, то тут.
молочай на откосах при этом безводии смотрится сочно
да в посадках серебристого лоха, мы видели, зайцы живут

Я такою громоздкой строкой сквозь жару и усталость продираюсь к поэзии внятной,
саранча чуть скрипит, ковыляет тарантул, на полыне то ль пыль, то ль пыльца.
Как попал я сюда, в эту полублатную компанию, мне и самому непонятно,
но ведь звёзды такие огромные, их так близко нигде не увидишь, и степь – без конца.

Я-то знаю, что Пьява, Толян бишь,  ребят к анаше приучает,
он внушает: наркотик – это болеутоляющее средство для души, не яд…
И смотрю я на  грузных мартынов – огромных коричневых чаек,
что сидят на столбах ставников целый день и пронзительно в воду глядят…

Что там видят они?   Ожирели. Летать, видно, лень им. В баркасе
рыбаки что-то возятся возле сетей ставников.
В Евпатории, помню, с женой в караимской кенассе
с любопытством смотрели на плиты  прошедших веков.

Я-то знаю, что лето проходит, как всё в мире этом,
дни мелькают, как вспышки, их гасят века и года,
и пока все закаты кончаются, к счастью, рассветом
(иль рассветами?) нам беспокоиться нечего, нечего дёргаться, да…

А в траншеях войны той, заросших, но всё же заметных,
из-под пива бутылки, консервные банки, ржавеющий таз:
не представить уже, хоть читал я в статейках газетных,
что и здесь громыхали бои – так безлюдно  сейчас…