Влюблённый Эйнштейн. гл. 11. Эпилог

11    Эпилог

Она пережила обоих,
Не только близких ей двоих,
Своих любовников Великих,
Кем слыли многие из них.

С годами внешность потускнела,
Природа скрадывает век,
Она так сильно пополнела,
Постель – защита от помех.

Она себя в том убедила,
Не держат ноги при ходьбе,
Хотя врачи не находили
Болезней у неё, в судьбе.

Жила затворницей в постели;
Работал в мастерской музей;
Прислуга – хуже ей метели,
Заботы  -- никакой о ней.

Её работница по дому
К ней завистью прониклась вся,
Ей было жутко, как больному,
Так просто жить было нельзя.

Когда беспомощна хозяйка,
Возможность стала проявить,
(Как хищная в полёте чайка),
Ей «пролетарскую» к ней прыть.

Еда – селёдка с чёрным хлебом,
Газетой (скатерть) стол укрыт,
Над ней глумилась, как победой,
В её руках весь в доме быт.

«Ты пофорсила, ну и хватит,
Теперь с тобою я ровня!
Твоя судьба за всё заплатит,
Теперь хозяйка в доме я!»

Будила спящую хозяйку
Лишь издевательским путём,
Над ней свершая злую «байку»,
Газету жгла перед лицом.

Дым возбуждал курить желанье,
Но не давала папирос,
Так протекало угасанье,
Так смерть несла ей прямо в нос.

Поскольку вредно ей спиртное,
Насильно лила прямо в рот,
Остригла брови до смешного
В очередной к больной подход.

Свою роскошну(ю) лисью шубу,
Племяннице не подарив,
Служанка поступила тупо,
Ей рукава все откроив.

Сказала: «Воротник шикарный
Получится из рукавов»!
Поступок был совсем бесправный,
Лишённый мысленных основ.

Хозяйка даже зарыдала:
«Ты б лучше забрала себе»!
Служанка вовсе не дремала,
Оставив Риту в нищете.

Всё ценное давно изъяла,
И, драгоценности забрав,
Тем самым людям показала
Свой пролетарский грубый нрав.

Архив же личный Коненковой
Тогда не вызвал интерес,
Лежал нетронутый, готовый,
Имел приличный даже вес.

И вес не только в килограммах,
А вес в истории страны,
Его бы изложить на гаммы,
Достоин звучной он струны.

Ушла от нас от истощенья,
(Москва, восьмидесятый год);
Спуская тело в изумленье,
Почти что открывая рот;

Из похоронной службы люди,
Смотря на обнажённый «бюст»,
И, может быть, её осудят
За множество любовных чувств.

Но вряд ли эти люди знали,
Кого они увозят в морг,
И сколько радости, печали,
А у Эйнштейна и восторг;

Внесла она столь знатным людям,
Эйнштейну точно же – любовь,
А знать мы никогда не будем,
К кому из них «кипела кровь»,

Но выбор есть: её мужчины,
Шаляпины – отец и сын,
Рахманинов и муж почили,
От многих лишь остался дым.

Эйнштейн, конечно же, -- фигура,
И, может быть, с их стороны,
На космогониях скульпто;ра –
Удел загадочной звезды.

Летят все в пустоте Вселенной
На огнедышащих конях,
(И)Ерусалим достроен древний,
Самсон прозрел «на ярких днях».

Насчёт фантазии в рисунках,
У скульптора с Эйнштейном – спор,
Пусть спорят там по многим пунктам,
Их Рита «втянет» на простор.