Рассказы вальдшнепа. Помешанная. История первая

Часть 2. Рассказы вальдшнепа. История первая.

По рассказам Ги де Мопассана.  Рассказы вальдшнепа.

Помешанная.

«Вальдшнеп - сказал  тут  гость один:
Напоминают мне тут сразу,
Мрачное происшествие,
Во время же войны, что была.

Мою усадьбу помните,
В предместье Кормейля, что было.
Я жил во время там войны,
В    приход пруссаков, что явились.

Моей соседкой там была.
Одна помешанная, там же,
Рассудок помутился той,
Там под ударами несчастья,

В былые времена она.
Когда ей «двадцать пять» лишь было,
В один месяц лишилась та.
Отца, мужа, ребёнка так же.

Какой ни будь дом посетив.
Смерть возвратится туда снова.
Как будто заприметив там,
Для входа дверь, неся несчастья.

Несчастная женщина, та.
Слегла в постель уже от горя.
И полтора месяца там,
В бреду пробыла, там страдая.

После болезни этой всей.
Спокойная нашла усталость,
Там на неё. Лежала та,
Как пласт.  Не ев, Водя глазами.

И каждый раз, когда её,
Там заставляли всё ж подняться.
Она кричала сильно там,
Словно её там убивали.

Поэтому больше уж там,
Лежать в постели  - не мешали.
И поднимали тогда лишь,
Переодеть. Перестелить всё.

Старуха – нянька с ней жила,
Выпить воды ту заставляла.
Холодного мяса поесть,
За ней, вообще, наблюдала.

Происходило, что в душе,
В этой  отчаявшейся даме?
Никто там этого не знал,
Та, говорить уж перестала.

Думала  ли  она тогда,
О всех своих уже умерших?
В печальных грёзах была ль, та,
Иль, ни о чём не вспоминала?

Или же её мысль тогда,
Так повреждённой,  всё же спала.
Словно стоячая вода,
Пятнадцать лет в уединенье.

И не вставала та уже.
Но, началась война в то время,
В Кормейль пришли  уж пруссаки,
Всё помню, как вчера    то было.

Мороз стоял такой тогда.
Что камни трескались  в тот холод,
Лежал в кресле  в те дни, я, там,
Прикованный, подагрой к креслу.

Услышал  за окном я, вдруг,
Размеренный тяжёлый топот,
Шагов, там этих пруссаков,
В окно их марш тогда увидел.

Они шли тогда без конца,
Похожие все друг на друга.
С типичным, там, тогда для них,
Движением  неких паяцев.

Стали их там распределять.
На постой к жителям селенья,
И мне ж тогда досталось там.
Семнадцать человек – солдат тех.

На долю же помешанной,
Пришлось тех пруссаков – «двенадцать»,
В том числе один офицер,
Свирепый, грубый был рубака.

Первые дни – всё хорошо,
Там офицеру объяснили:
«Его хозяйка там больна,
Чтобы оставил ту в покое».

Но вскоре  женщина, та, там,
Что никогда  не было видно,
Стала его там раздражать,
Он справился, о той болезни.

Ему ответили, что та,
Пятнадцать лет, там – без движенья.
Из – за сильного горя там,
Тот видно, не поверил в это.

И он тогда вообразил,
Что она не встаёт с постели.
Там из – за гордости своей.
Чтоб пруссаков этих не видеть.

Не разговаривать, чтоб  ей,
И не общаться так же с ними,
Потребовал тот офицер,
Чтоб приняла его больная.

Его ввели в комнату к ней.
И он сказал ей очень резко:
«Я прошу фас, сударыня,
Фстать, в низ сойти, штоп фидели!»

Та, на него там обратит,
Свои глаза совсем пустые,
Бессмысленные там уже.
И ничего же не ответит.

Но, офицер тот продолжал:
«Не потерплю я терзости,
Если не фстанете фи тут,
Тут топрофольно. Приму меры!

Сумею я застафить фас,
Отну  тут  срочно прокуляться»
Она не шевельнулась там,
Осталась вовсе неподвижной.

Словно не видела того,
Он обозлился, приняв это,
Спокойное молчанье той,
За признак крайнего презренья.

И он прибавил строго там:
«Коль, зафтра фнис фи  не пойтёте…»
И быстро вышел от неё,
Спустившись с лестницы, сердитым.
И на другое утро, та,
Старуха – нянька была в страхе.
Хотела было там одеть,
Помешанную. Выть, та, стала.

И отбивалась от неё,
Офицер тут наверх поднялся,
Служанка упадёт тогда,
К его ногам там, причитая:

«Она не хочет же вставать!
Сударь, поверьте мне, не хочет.
Простите  же  её, прошу,
Она же так у нас несчастна!»

Смутился этот солдафон,
Несмотря на гнев не решался,
Стащить с постели женщину,
При помощи своих военных.

Но вдруг, он рассмеялся тут,
Отдав кому-то приказанье.
Но, по - немецки, уже там,
И что ж,  последует за этим?

Вскоре жители видят там,
Как из ворот этого дома,
Там вышел небольшой отряд,
Нёсший матрац – словно носилки.

Раненного, будто, несли,
А женщина на этом ложе,
Не потревоженной, лежит,
Спокойной, молчаливой вовсе.

И, равнодушной ко всему,
Происходящему тут рядом.
Раз, ей представят право, тут,
По - прежнему лежать «в кровати».

Солдат нёс узел позади,
С женским платьем, ещё ж там с чем - то.
Офицер руки, потирав,
Свою  речь снова произносит:

«Уфитим, как  не смошете,
Фи, там пес помощи отеться!
Пес посторонней нашей тут,
Прокулку софершить там, чтопы!»

Ушла процессия та, там,
 Вдаль, к Имовильскому, там, лесу.
А через два часа уже,
Одни, солдаты те, вернутся.

С тех пор, не видел никогда,
Никто – помешанную эту.
Что, сделали там с ней тогда?
Куда снесли? Никто - не знает.

Тогда снег падал день и ночь.
Леса, длину погребал,
Под пеною мёрзлою там.
Волки уж у дверей там выли.

Мысль о пропавшей женщине.
Мучила меня неотвязно.
Я ж обращался к тем властям,
Чтобы добиться разъяснений.

Расстрелянным  быть, рисковал.
Но, тут – весна уж наступила.
И оккупанты те ушли.
Запертым был тот дом соседки.

Трава густая выросла,
Уже тогда в аллеях сада…
Старуха – нянька умерла,
И все историю забыли.

Никто не интересовался там.
Тем происшествием, что было.
Лишь я там не переставал.
О нём думать. Выводы делать:

«Что сделали с женщиной той?
Та, через лес, может, сбежала?
Иль, подобрал там, кто будь,
В больницу потом положили?»

Во мне, то, беспокойство шло,
Мало помалу ж - ту тревогу,
Сердца уже, тут моего,
Всё ж умиротворило время.

Следующей осенью там,
Тогда вальдшнепы прилетели,
В количестве огромном, там,
Кстати – подагра не болела.

Я дотащился кое - как,
Тогда ж до леса на охоту.
И подстрелить сумел тогда,
Пять, длинноклювых, штук, вальдшнепов.

Как, вдруг, одна из этих птиц,
Один, с подстреленных вальдшнепов,
Там в старый ров тогда упал,
Заваленный сухою веткой.

Пришлось спуститься мне туда,
Чтоб вытащить оттуда птицу,
Ту – возле черепа нашёл,
И, человеческого - видно.

Воспоминание,  меня,
Внезапно потрясло тут сразу.
То – о помешанной как раз,
С нею связал я этот череп.

Немало и других людей,
Тогда в войну у нас погибло.
В годину мрачную тогда ж,
Я ж был уверен – той, был череп.

Что на несчастную набрёл,
Был почему – то в том уверен.
И вдруг, я понял – угадал!
Что немцы бросили её тут.

На том матраце бросят тут,
В лесу пустынном и холодном.
Та ж – верная мысли своей,
Там умерла под пухом снега.

Не шевельнув рукой, ногой,
Затем – ту, растерзали волки.
А птицы, свили гнёзда там,
Из шерсти от того матраца.

Останки эти сохранил,
И от души пожелал детям,
Чтобы все наши сыновья,
Войны не видели уж больше.