шасси

время — кефирная эссенция, он пытался отгородиться от серости в небесной тишине и превратить ее в звук ксилофона,
шел по городу, полному неона, и в каждой вывеске щемяще терпел дежавю,
он держал ее руку под этой корявой "цветы", красная "24 часа" бросилась ему в глаза, когда она говорила о чем-то таком неважном,
это часть пепла сейчас
недокуренная сигарета пускает колечки дыма в пепельнице
он устало закрывает ладонями веки и ловит пеструю цветность под ресницами
лучше бы дослушал тогда, вдавил в ячейки памяти каждый звук, каждую фразу
ему кажется, что все, что он когда-то ей говорил, было таким незначительным, неполным, грубым, неотесанным,
что не на каждое "люблю" отвечал взаимно,
гвоздь где-то в сердце свербит дрелью
открыта форточка и пахнет дождем
асфальт кладут вместо газона и клумб
он думает, что прав был тогда колумб, когда открыл америку и что у него была тысяча козырей в рукаве
а его изнутри как траву битумом
горячей нефтью, поверх — щебень и песок
словно мавзолей бесчувственности
и степень искренности превзошла все ожидания
самые радужные прогнозы синоптиков не сбылись
в аэропорту за десяток тысяч километров шасси самолета коснулись земли
и наверное в этот момент по его холодной небритой сутки щеке скатилась капля
терпкого разочарования
усталости
слепой боли

и такой нужной ему колючей нежности