А я иду туда, куда течёт вода...

А я иду туда, куда течёт вода – в обитель зла за нижнею плотиной. Во мне давно нет сердца – бьётся сгусток льда. Вокруг безмолвно, безнадёжно тихо… Ни шелеста листвы, ни cкрежета дорог, ни шороха, ни вздоха за плечами.
Мне страшно.
Не боюсь ни сети, ни острог рыбацких, но боюсь того молчанья, которым скованы уста лесов и гор, болот, кишащих липкой алой ряской. Как будто существует тайный уговор не каркать, не шипеть, клыком не лязгать, не трепетать ветвями елей, не скрипеть корой шершавой, толстыми корнями, не куковать в ольхе, не таять, как капель, не стрекотать во тьме, пронзённой пнями. Как будто существует некий уговор, скрепленный злобной первобытной силой, смотрящей жёлтым оком из подземных нор, о том, чтоб звуки не произносились, не выплетали вязи древних языков, гортанных и клокочущих наречий, не изливались в реки тёплым молоком, не накрывали пеленою плечи, чтоб звуки вовсе не рождались в тишине, зелёной и глубокой, словно омут, и чтобы было очень-очень страшно мне, и чтобы обнимал промозглый холод, тоска и ложь, непонимание, печаль, обиды, боль, потери и утраты.
Кто запрещает мне вскрываться и кричать?
Кто не дает ломаться эху кратно о камни, своды поднебесных потолков, о травы, вереск, спины черепашьи? Всё канет в бездну не случившихся веков, а я в бреду бреду по чёрной пашне, по глине, по песку, по маковым коврам, пытаясь вымолвить наружу слово. Я знаю, где придел и где священный храм, но даже там молчат, и голос сломан. По венам сок течёт берёз и белены – медово-сладко и солёно-горько. Я так хотела бы не видеть эти сны, не превращать их в пепел и осколки, но снова я ползу при сломанных крылах ущельем, прорываясь сквозь кустарник. И снова тишина безмерная и страх животный, отвратительный и старый. Я знаю всё, при том не помня ничего, я вижу путь, но исчезают тропы. Я издаю звериный рык и жуткий вой – вокруг покой незыблем и не тронут. Никто не слышит, не познает, не поймёт последних хрипов полусумасшедшей.
Вода синеет и течёт, течёт, течёт – хочу услышать, но она не шепчет. Благая, мёртвая, святая тишина. Она и есть обитель чернокнижья. Туман сгущается, ложится меня над. Окончен путь, и ветер след мой лижет.