Бабушка Ната была прокурором...

Помню, пред нею робели мужчины.
Трепет внушали в межбровье морщины,
Кольца очков и суровая нить
Губ, не умевших прощать и просить.

Так уж сложилось: судьбы приговором
Бабушка Ната была прокурором.
Выжмет, бывало, до капли белье,
Словно преступник в руках у нее.         

Ната  - из «бывших»,  по духу, по крови.
Древо - на славу! «Служили... герои…»
Тиф и война разорили гнездо,
Но она помнила, как было «ДО».

Участь сирот не давала потачки.
Ната бродяжкой была и батрачкой.
К парте тянулась, как к солнцу сорняк!
Ей бы - в Сорбонну, но вышел - рабфак.

Лжи не прощала ни крупной, ни мелкой.
В мужа за блудни летели  тарелки.   
Выжгла любовь, прогнала его прочь.
Из двух детей ее выжила дочь.

Против смиренья душа восставала.
Ната привычно чертей поминала.
«Чем же господь тебе так насолил?»
«Если есть бог, разве б он допустил…?»

Быт православный был с детства ей близким,
В кровь перешел с молоком материнским.
Не было грешницы этой добрей,
Снимет рубашку она для людей.
   
                ***

Ордер на комнату дан в Ленинграде -
Так оказалась в фашисткой блокаде.
Правду никто не расскажет тех дней,
Как одолел фрицев город теней.

Правду про холод, про трупы вповалку,
Как разбомбили ее коммуналку,
Как отражая атаки на град,         
Сгинул в болотах единственный брат...

Как голенища для супа варила,
Как людоедов на студне ловила,
Как не могла на расстрелы смотреть:
«Дайте замену! Любители – есть!»

Карточки выкрали... Цену им зная,
Дочка легла под колеса трамвая.
Люди успели ребенка поднять.
Руки трясутся об этом писать.
 
                ***

«Бешеной»  Наты начальство боялось.
Рот - не заткнешь,  точно порох взрывалась!
«Не по-советски!» - уколет в глаза:
«Ляльку в «служебной»  возить на базар!»

Ната жестокой была правдолюбкой,
Не извиняла ни рюмку, ни юбку.
А попади в дело чей-то сынок,
Сроку накинет за каждый звонок. 

Ей не опасен был личности кризис.
Старый УКа для нее – катехизис.
Там к извращенцам лояльности нет -
За мужеложество  срок, за минет...

Но и своя жизнь ей сроком казалась.
Дочь подарила великую радость:
«К детям  нельзя! Ты дымишь «Беломор»!»
Скомкала  пачку: «Какой разговор…»

Внуки - в пеленках? Ее - не смущало.
Ната младенцам поэмы читала!
Платья нашиты для выхода в свет.
Ната трехлетних ведет на балет.

Все выходные, не старясь  годами,
Встречи готовила нам с пирогами. 
Вымыт, обстиран к приходу весь дом,
Бабушка Ната царит за столом.

Водка в хрустальном графине мерцает, 
Бабушка пьет и другим наливает.
Ей  - девяносто, но дело не в том:
Ната «кабанчика» любит с «хренком».

Время  ушло и подверглось уценке. 
И не поставишь предателей к стенке!
Выход из жизни обдуман давно, -
Ната спокойно шагнула в окно.

Бабушка Ната в цветах утопала.
Веры своей до конца  не меняла. 
Пропуск положен ей в гроб на тот свет, -
Как и просила,  - партийный билет!

Часто себя я на мысли ловлю:
То же - ругаю и то же – люблю.
И о России думаю схоже:   
«Чай, не Европа, в карман не положишь…»