Генрих Гейне. Вознесение

Heinrich Heine. Himmelfahrt

Вольное переложение


На смертных дрогах – только тело,
Ну а душа уже летела,
Земли обитель покидая,
В предел заоблачного края.
Там постучала пред Вратами
Со вздохом тяжким и словами:
– О, Пётр Святой, приди, открой;
Так утомил мой путь земной,
Хочу на небе отдохнуть
Да с ангелочками чуть-чуть
Беспечно в жмурки поиграть,
Чтоб счастье и покой познать.

И вот шагов раздался звук,
Ключей на связке звон и стук,
К окошку во Вратах приник
Петра Святого строгий лик.
Сказал Святой: «Идут бедняги,
Поляки, рой цыган, бродяги,
Жульё, воры и готтентоты,
По одному идут иль роты,
И каждый мыслит: в небесах
Он будет ангелом, ах, ах!
Но не для лиц такого рода,
Для разных висельников, сброда
Небес дворцы припасены –
Ждут вас объятья Сатаны.
Изыйди прочь отсюда, стадо,
А место вам – в тьме вечной ада!»

Ворчал старик так, но вот он
Смягчил свой громкий, гневный тон,
Сказал и утешенья слово:
 – Душа, ты сорта не такого,
Ты, вроде бы, не из прохвостов,
Тогда тебя уважу – просто
Сегодня день рожденья мой,
Хочу я добрым быть с тобой.
Ты из какого места, края,
Скажи сейчас, не промедляя,
Была ли в браке в оно время?
Брак – тяжкое людское бремя.
Не жарят тех, кто в браке был, в аду,
Они у Врат и очередь не ждут.

 – Из Пруссии я, – был ответ такой, –
Берлин есть город мой родной,
Там Шпрее протекает, в ней всё лето
Купаться любят юные кадеты;
Река течёт себе спокойно мимо,
А сам Берлин красив неповторимо!
Там я приват-доцентом стала,
Науку философии читала.
Мой брак был в жизни с ученицей,
Скандальной, и весьма, девицей,
А в доме хлеба не было подчас;
Настигла смерть, и вот я здесь сейчас.

Святой Пётр крикнул: «Боже мой!
Жанр философии весьма плохой,
На самом деле не пойму –
Вся философия к чему?
Она без пользы и скучна,
Да и безбожная она,
С ней рядом голод и сомненье,
И с чёртом под конец сближенье.
Скандалила твоя Ксантуппа
От постного, не на бульоне, супа,
И жидкого – почти одна вода,
В нём жира нет ни капли никогда.

Но ты, душа, утешься сразу –
Я, правда, должен по наказу
Тех, кто при жизни увлекался
И с философией связался,
Особенно с немецкою безбожной,
Плетьми погнать отсюда непреложно.
Но в день рожденья нынче мой
Не поступлю я так с тобой –
Тебе не будет поворота,
Я отопру Небес ворота.
Быстрее нужно заходить,
Весь день ты можешь здесь пробыть,
Кругом по Небесам гулять,
До вечера ходить, мечтать,
Где из брильянтов мостовая,
Лишь философий избегая.
Иначе поступать – опасно:
Скопрометируешь ужасно.

При пенье ангелов изобрази
На лике счастье с тем в связИ,
Архангела услышишь пенье –
Изобрази сверхвосхищенье,
Скажи, что Малибран, певица,
С его сопрано не сравнится.
Рукоплещи всегда неукротимо
И херувиму, и серафиму;
В сравненье пусть идёт синьор Рубини
И Марио, и Тамбурини,
До экселенца титула возвысь,
На реверансы тоже не скупись.
Певцы Небес, как и певцы земные,
Все любят похвалы такие,
И Главный Капельмейстер Мира свыше,
Так даже он хвалу охотно слышит,
Как воспевают Господа дела,
И в честь Его звучит псалмов хвала,
Когда во славу Божью псалм любой
Сопровождает фимиам густой.

Не забывай меня на случай,
Когда Небесный блеск наскучит,
Приди, мы в карты поиграем,
Я игры всяких типов знаю,
И фараон, и ландскнехт тоже.
Мы выпьем – да, и кстати, всё же
Вдруг Бога встретишь ты как чудо,
Тебя он спросит: ты откуда?
Ты свой Берлин тогда не поминай,
А Мюнхен или Вену называй».

* Ксантуппа (Ксантиппа) – жена Сократа,
известная своим скандальным характером


    Der Leib lag auf der Totenbahr',
    Jedoch die arme Seele war,
    Entrissen irdischem Getu:mmel,
    Schon auf dem Wege nach dem Himmel.

    Dort klopft' sie an die hohe Pforte,
    Und seufzte tief und sprach die Worte:
    »Sankt Peter, komm und schliesse auf!
    Ich bin so mu:de vom Lebenslauf -
    Ausruhen mo:cht ich auf seidnen Pfu:hlen
    Im Himmelreich, ich mo:chte spielen
    Mit lieben Englein Blindekuh
    Und endlich geniessen Glu:ck und Ruh'!«

    Man ho:rt Pantoffelgeschlappe jetzund,
    Auch klirrt es wie ein Schlu:sselbund,
    Und aus einem Gitterfenster am Tor
    Sankt Peters Antlitz schaut hervor.

    Er spricht: »Es kommen die Vagabunde,
    Zigeuner, Polacken und Lumpenhunde,
    Die Tagediebe, die Hottentotten –

    Sie kommen einzeln und in Rotten,
    Und wollen in den Himmel hinein
    Und Engel werden und selig sein.
    Holla! Holla! Fu:r Galgengesichter
    Von eurer Art, fu:r solches Gelichter
    Sind nicht erbaut die himmlischen Hallen -
    Ihr seid dem leidigen Satan verfallen.
    Fort, fort von hier! und trollt euch schnelle
    Zum schwarzen Pfuhle der ewigen Ho:lle -«

    So brummt der Alte, doch kann er nicht
    Im Polterton verharren, er spricht
    Gutmu:tig am Ende die tro:stenden Worte:
    »Du arme Seele, zu jener Sorte
    Halunken scheinst du nicht zu geho:ren -
    Nu! Nu! Ich will deinen Wunsch gewa:hren,
    Weil heute mein Geburtstag just
    Und mich erweicht barmherzige Lust -
    Nenn mir daher die Stadt und das Reich,
    Woher du bist; sag mir zugleich,
    Ob du verma:hlt warst? - Eh'liches Dulden
    Su:hnt oft des Menschen a:rgste Schulden;
    Ein Eh'mann braucht nicht in der Ho:lle zu schmoren,
    Ihn la:SSt man nicht warten vor Himmelstoren.«

    Die Seele antwortet: »Ich bin aus PreuSSen,
    Die Vaterstadt ist Berlin geheiSSen.
    Dort rieselt die Spree, und in ihr Bette
    Pflegen zu wa:ssern die jungen Kadette;
    Sie fliesst gemu:tlich u:ber, wenn's regent -
    Berlin ist auch eine scho:ne Gegend!
    Dort bin ich Privatdozent gewesen,
    Und hab u:ber Philosophie gelesen -
    Mit einem Stiftsfra:ulein war ich verma:hlt,
    Doch hat sie oft entsetzlich krakeelt,
    Besonders wenn im Haus kein Brot -
    Drauf bin ich gestorben und bin jetzt tot.«

    Sankt Peter rief: »O weh! o weh!
    Die Philosophie ist ein schlechtes Metier.
    Wahrhaftig, ich begreife nie,
    Warum man treibt Philosophie.
    Sie ist langweilig und bringt nichts ein,
    Und gottlos ist sie obendrein;

    Da lebt man nur in Hunger und Zweifel,
    Und endlich wird man geholt vom Teufel.

    Gejammert hat wohl deine Xantuppe
    Oft u:ber die magre Wassersuppe,
    Woraus niemals ein Auge von Fett
    Sie tro:stend angela:chelt ha:tt -
    Nun, sei getrost, du arme Seele!
    Ich habe zwar die strengsten Befehle,
    Jedweden, der sich je im Leben
    Mit Philosophie hat abgegeben,
    Zumalen mit der gottlos deutschen,
    Ich soll ihn schimpflich von hinnen peitschen -
    Doch mein Geburtstag, wie gesagt,
    Ist eben heut, und fortgejagt
    Sollst du nicht werden, ich schliesse dir auf
    Das Himmelstor, und jetzo lauf
    Geschwind herein -
    Jetzt bist du geborgen!
    Den ganzen Tag, vom fru:hen Morgen
    Bis abends spa:t, kannst du spazieren
    Im Himmel herum und tra:umend flanieren
    Auf edelsteingepflasterten Gassen.
    Doch wisse, hier darfst du dich nie befassen
    Mit Philosophie; du wu:rdest mich
    Kompromittieren fu:rchterlich -
    Ho:rst du die Engel singen, so schneide
    Ein schiefes Gesicht verkla:rter Freude -
    Hat aber gar ein Erzengel gesungen,
    Sei ga:nzlich von Begeistrung durchdrungen,
    Und sag ihm, dass die Malibran
    Niemals besessen solchen Sopran -
    Auch applaudiere immer die Stimm'
    Der Cherubim und der Seraphim,
    Vergleiche sie mit Signor Rubini,
    Mit Mario und Tamburini –
    Gib ihnen den Titel von Exzellenzen
    Und knickre nicht mit Reverenzen.

    Die Sa:nger, im Himmel wie auf Erden,
    Sie wollen alle geschmeichelt werden -
    Der Weltkapellenmeister hier oben,
    Er selbst sogar, ho:rt gerne loben
    Gleichfalls seine Werke, er ho:rt es gern
    Wenn man lobsinget Gott dem Herrn
    Und seinem Preis und Ruhm ein Psalm
    Erklingt im dicksten Weihrauchqualm.

    VergiSS mich nicht. Wenn dir die Pracht
    Des Himmels einmal Langweile macht,
    So komm zu mir; dann spielen wir Karten.
    Ich kenne Spiele von allen Arten,
    Vom Landsknecht bis zum Ko:nig Pharo.
    Wir trinken auch - Doch apropos!
    Begegnet dir von ungefa:hr
    Der liebe Gott, und fragt dich: woher
    Du seiest? so sage nicht: aus Berlin,
    Sag lieber: aus Mu:nchen, oder aus Wien.«