Народ мой

Зеваки  на римских руинах
вздыхают, глазея на древность.
Судя о величии Рима,
смакуют былую помпезность,

О, если древки с орлами
взмывали над войском имперским,
покорно склонялся пред Римом,
задумавший быть с Римом дерзким.

Евреи, известно, задиры,
их с Римом не минула встреча.
Ждала их разруха и сеча -
уж очень евреи  строптивы.

Их жгли и громили, казнили
ну также, как дикий Атилла.
И также  добро забирали,
в казну шли евреев святыни.

Какая ж помпезность без злата?
Для сильных не писано правил,
и кто же евреев не грабил?
К помпезности страсть виновата.

Крутили лихие  столетья,
по свету народ разметали
и многоязыкою плетью
круги годовые писали.

Средь варварства  и насилия,
ещё у порога познания,
взывал он,  чтоб люди любили,
и не встречал понимания.

- Мне трудно понять этих гоев,-
еврей признавал часто с болью.
Жизнь среди гоев  изгоем
была ему грустной юдолью.

Сколько  столетий горечи!
Костры, гоненья, изгнанья.
ямы расстрельные, очереди
к печам  как предел истязанья.

В моменты надежд и отчаяния
грезил землёю  и  домом;
земля же  во сне своём долгом
ждала его из изгнания.

Врагов сокрушая коварных
в чреде с ними войн бесконечных
восстала страна среди равных,
как в Книге предписано вечной.

Но сеять где ген добронравия,
чтоб нам не искать вновь спасения,
когда мир с большим сожалением
поддержит от нас избавления ?

Порой навещает в Израиле
меня горемычная муза.
Приходит ко мне она в трауре,
в глазах её ужас и стужа.

Я  взгляд её встретил
                затравленный
на снимке – Европа и лето,
             облава,
               полиция,
                гетто.
 Драма: 
   Распластанная  –  женщина эта.
      Но как похожа на маму.
 
28.08.2017