Ветер таскал моё имя по гулкой тьме...

Ветер таскал моё имя по гулкой тьме. Сколько дорог не нашли себе в ней конца… Я ничего, кроме имени, не имел, вспомнить не вышло ни матери, ни отца. Странный старик подобрал меня, взял в свой дом – низкий, скосившийся брох посреди лесов. Я не погиб, обещая сквитать свой долг, но не просил ничего он, дряхлел и сох.
Я же почувствовал силу, какой не знал, словно в меня поселилось чужое что. Время пришло – он из броха в поля прогнал. Низко стелился над логом последний стон. Снова один, но вдруг понял я, что могу всё чего раньше не ведал и не умел. Древнее знание – многоголосый гул, то, что не купится на серебро и медь: ветер дул хищно, и я ему дул в ответ; вены вскрывались, и реки текли на юг. За неприметной чертой я увидел свет, и показалось, что там обо мне поют – имя не то, что я слышал от колдуна, белого, словно сугробы больших снегов.
И лишь когда над землёй поднялась луна, в сердце открылось, что имя поют его.