память живая

Дождь накрапывал с самого утра. Свинцовые тучи тянулись с Запада на Восток, словно старались смыть русские земли. Огороды и пашни были затоплены, и местами, поднявшаяся по колено вода стояла огромными заводями, и в ней уже облюбовала себе новое место для жилья рыба. Ручьи промыли дороги, и многие деревни и мелкие городишки оказались полностью отрезаны от цивилизации. Вечерами казалось, что морось оживала, и что - то нашептывала людям с небес, пытаясь найти с ними контакт.

В эти часы Агрофена уходила в дом и запирала на засов двери, и замыкала старинные ставни, доставшиеся ей в наследство с самим домом, построенным еще ее прадедом в начале позапрошлого столетия. Затапливала печь, ставила самовар и включала такой уже привычный для сельского глаза телевизор.

Начинала прясть, и древняя прялка, затерявшаяся в тысячелетиях даже, а не в веках – рождала нить для будущей жизни. А Агрофена вспоминала... Детство, молодость, юность свою, зрелые годы, и внезапно пришедшую старость, которая незваной гостью отворила врата ее души и хозяйкой поселилась в ее теле.

Вспоминала, как отец на вороном коне катал ее в трехлетнем возрасте по полю, которое принадлежало их семье в вологодском краю. Отец погиб от тифа в первую мировую войну в госпитале. Поэтому и помнила его молодым двадцатипятилетнем парнем, полным жизни и сил. И любила его даже больше, чем свою мать. Папина дочка.

Старалась забыть гражданскую войну и голод, но не могла… Память хранила все. Как банды грабили и убивали всех подряд без разбора. Как мучили и, в итоге убили на ее глазах братьев, выведывая у них тайники с хлебом. Как изнасиловали одну из сестер впятером, оставив ее мертвую, всю в крови лежать на сене во дворе. Помнила, как всех этих зверей расстреляла законная власть, пришедшая на смену безвластию и хаосу. Помнила голод двадцатых, и потому берегла каждый колосок, каждый клубень картофеля, заботливо сохраняя до следующего урожая сокровенный запас на черный день.

Плакала при мыслях о своей свадьбе на Красную Горку. Вспоминала любимого мужа, как растила детей, как потеряла трех во младенчестве: двух девочек и мальчика. Как осталась беременная с пятью сыновьями перед самой войной одна, когда мужа забрали на фронт. Он погиб под Сталинградом, даже не доехав до города. Их эшелон разбомбили с воздуха фашисты. Помнила последний их вечер 21 июня 1941. Памятью того вечера осталась ей от мужа любимая дочь Настя, красавица и умница, радость Агрофены и счастье. Четыре года войны не помнила. Боль потерь и тягот избавили ее от их ужаса. Эти годы помнила лишь ее надорванная спина и изуродованные непосильной работой суставы.

Как сон прошли перед глазами судьбы сыновей. Виктор уехал на Урал и там осел навсегда, лишь приезжал пару раз к матери в ее день рождения за сорок лет. После перестройки перестал писать и письма, и ответа на свои Агрофена уже не ждала… Сашка с Мишкой в ту же проклятую перестройку занялись бизнесом, да так вместе и сгинули с товаром, когда возвращались из Турции с новой партией одежды. А Лешка с Серегой отравились «Спирт Роялем», и схоронила их Агрофена рядом с могилами своих детей, умерших во младенчестве за фамильной кованой оградой, рядом со своей матерью и всеми родственниками их фамилии. Настя ушла в начале двухтысячных от болезни, и осталась Агрофена совсем одна. Внучат и правнуков не прельщали дом и земля предков в глуши.…

Так и осталась жить Агрофена навсегда в веках, как память живая, как незримая и забытая, но прочная и вечная связь между мирами России той и этой. Словно и не было ужасов столетия двадцатого. Невольно сама Россией стала. Стала она стеной нерушимой, скалой гранитной. Задавалась вопросом, к чему ей честь такая, за какие заслуги? Удивлялась сама себе, а потом привыкла. И поныне там она. Полит грядки, печь топит, и молится за всех и каждого. Светильник во тьме. Сила и память живая.