Не прислоняйся 2014

Заходишь в вагон,
а там какие-то
непонятные человеки,
голос
странно холодный
из серых динамиков,
свет,
тяжелый и томный,
то зажигается,
то ненадолго меркнет,
звук колес,
стучащих по рельсам,
кажется
запредельно слабым,
как твои доводы
попробовать
снова не умереть
сегодня ли или вчера,
а может, и завтра,
а в голове
какие-то мысли,
похожи на истратившийся кремень,
и всем почему-то плевать:
тебя никому
не жалко,
кроме кого-то
вроде меня,
наверное,
ибо ты в моей жизни
был когда-то
цифрой один;
строить
новую систему координат
глупо,
как и примерно
в памяти
строки потоков обещаний лживых твоих
хранить,
потому что теперь,
спустя
столько секунд, минут и часов,
из нуля
тебя рисовать
снова обратно в ноль
небезопасно просто —
вдруг
забудешь, предашь
или мимо пройдешь,
оставляя меня
рядом с нотой, помеченной грустным
"бемоль";
а поезд бежит,
мчится по чёрному неизвестному,
проходя
одинаково безвкусные стилистически остановки,
подбирая на них
общества мусор
грешный,
и выкидывая такой же попозже — поближе к центру всего этого — ловко;
но ты, собственно,
возможно,
совсем из другой серии:
даже если и мусор,
то с платиной
или чем-то дороже внутри,
тогда, дружок,
до конечной,
без доли криков
или стандартной истерики,
а потом к сестре Венере,
к брату Меркурию
и на самой главной звезде
сгори;
только сначала,
пожалуйста, ради Бога,
напиши мне письмо о любви:
расскажи,
как было тяжко тебе
без меня
и горестно,
все в красках, эмоциях,
как ты умеешь,
после — порви,
и стань в моей жизни
обычно-зеленой листвы
шорохом;
когда не любо становится противоречие,
фантазируй,
как забавлялась с созданием твоего существа
природа;
когда кажется,
что для тебя
в целом вагоне места нет,
уходи так,
чтобы и та, и те
походку эту запомнили;
самое главное —
не поддаться законам стереометрии
и оставить только тебя
себе параллельным,
остальных же в плоскости прошу стать подобием ветра:
бить в лицо,
настроение портить,
быть самим собой в и на небе;
а если, всё-таки,
попробовать стать
ближе к реальности,
в зеркале сможешь
когда-то
разглядеть меня,
и, невзирая на самые превосходные
нормы морали,
сказать
торжественно громко:
"ну и урод же я!".