Ты не была растерзана твёрдым клювом

Ты не была растерзана твёрдым клювом,
мышцей трёхпалой жилистой лапы.
Тебя наградили окраской, ужасно угрюмой,
не выделяющейся походкой —

как после нескольких рюмок граппы.

Твоя траектория, чрезвычайно стройная,
не подвела в процессе касанья нагой земли:
холод её ты впитала, как нечто заранее данное.
Полно пустого плача и сожаления

о безвыходности судьбы!

Как же тщетны попытки твои, красавица,
стать нарядней, меняя покровы, маскарадные маски.
Всё равно ты останешься грубоватой,
никому не понравившейся особой, —

в бытии листа своего даже не значимой.

Ведь никто не узнает твоих страданий —
как ты грызла местечко под боком бросившей тебя матери,
как боролась за жизнь средь таких же, как ты —
шаровидных, крепчайших оков,

белизною матовых.

На коротких ногах совершала ты похождения.
Видела, кажется, больше, чем самый опытный путешественник;
изучала другие места, обывателями неведомые.
И спасла тебя только любовь

тяги к вечности.

И на фоне безликой твоей агрессии
на тот мир, где единственен дар,
что способна ты принести,
оставайся, пожалуй, в надежду верящей,
оставляй за собой самый прекрасный шёлк

перекрёстками собственного пути.

Знаешь же, что однажды, холодным утром,
ты построишь, красавица, новый уютный дом,
из которого в скором, конечно, времени
ты горделиво выпорхнешь удивительнейшим, хрупким,

но таким же бессмысленным существом!