Старая мать уходила легко

Пение в спальне бальзамом лилось –
Слышала лишь она.
Всё, что горело, шипело и жглось –
Всё сор-трава одна.
Старая мать уходила легко...
Гладя кудрей бардак
Бледного юноши слабой рукой,
Она говорила так:

Всякий старик – это горечь утрат,
Гордый беззвучный стон,
И из-за пальцев растерянный взгляд
В мир, что похож на сон.
Всякое чадо – случайный восход,
Что вдруг блеснул из-за гор,
Гладь, на которой сполна расцветёт
Каждый твой жест и взор.
Всякая девушка – чья-нибудь дочь,
Помни об этом, сынок:
Если не можешь упавшей помочь –
Не вытирай ею ног.
Может, последний бродяга и тать
Страшным горел огнём,
Всё, чем для вечности мог бы он стать –
Перегорело в нём.
В увальне вялом, в красотке пустой,
В том, кто молчит всегда,
Может куриться туман золотой,
Пряно горчить мечта.
Помни, сынок: тот, кто в мире с собой –
Не задувает свеч,
Только несчастный рукою слепой
Ищет, кого осечь.
Мне твой урок за тебя не решить,
Век не прожить за тебя,
Прежде чем суд над другими вершить –
Вспомни старуху любя.
Ты всех мертвей в это сердце вкипел;
Веришь, что я дурна?
А ведь и мне кто-то в спину шипел:
"Ведьма, падаль она!"

Смех в тонких косточках зарокотал,
Сморщился нос кривой,
Он вдруг девчонкою мать увидал –
Вредной, смешной, живой...
К двери тяжёлой наощупь бредя,
Всё ещё слышал он
Шелест последний: "Цари же, дитя.
Встань и будь мудр, Соломон".

2017