I. Бесстрашие юной невольницы и прочее

(предыдущий фрагмент "Смертельный рейд против Ришелье":
          http://www.stihi.ru/2015/02/23/8656)

Болезненно лишь раня, слепни жалят,
а пули, если что, не пощадят…
Опасности порою так сближают,
что людям на войне не страшен ад…

С вульгарной подоплёкой или с барской,
деля под солнцем корм и кислород,
друг другу доверяются с опаской
заклятые друзья и    просто    сброд…

Турецким войнам, половецким пляскам
иль Цезарю в истории дав ход,
найдём, зачем кого кто предаёт.
История предательств – это с лязгом

пугающая нас из ада тень.
Плевать, кто изначально был обласкан.
Плевать (султан Ахмед, царь Берендей
иль Брут),  кто провоцировал людей…

...Коль друг предаст (безбожно склонен к дрязгам,
едва ли хоть секунду каясь в день),
то без противоядья к жутким встряскам
хоть вешайся, хоть  кровь  пускай из вен!
Ничто не защищает от измен,
живёшь с      покорным      духом, иль с бунтарским…

...Когда в чулане, жалок, нелюдим,
паша османский, некий Ибрагим,
шнурком давился шёлковым султанским,
доносчик «друг» с намереньем «благим»
детей от смерти спас, подверг их ласкам,

затем продал строптивых свояку-
пирату, чтоб усладой моряку
плоть стала сразу     двух     сирот-двойняшек.
Но брат с сестрой опять-таки – знай наших! –

насилью воспротивились вдвойне.
Двойняшек в их борьбе мы ни в начале,
ни далее друг с другом не сличали…
А вскоре, как бывает на войне,

по Божьей воле, а не чьей вине,
пиратов перебили англичане.
Сирот забрал себе, в честь окончанья
их плена, победитель капитан.
Какая ж у него зараза вырвет?!
Двойняшки, в смысле     выкупа     за сИрот,
сомнительный,  нет спору, капитал,
но кэп себе     отчёт     дал, что осилит

над ними     патронаж     свой. Глядя вдаль,
неважно, в океан или на сушу,
он верил: не такая уж и тварь
на свете человек. Так почему же

мужчине не вложить в сирот всю душу,
пока кэп жив, богат, не занедужил
и не глядит на них как на товар!
Игра двух душ, без слёз ещё и свар,

едва начавшись, обернулась патом.
Косясь на Лейлу по сто раз на дню,
едва ль отягощённый целибатом,
кэп, обмирая, мысль питал одну.

Предвидя  всё,  что скоро на кону
в их жизни будет выставлено с братом,
сказала Лейла вслух опекуну:
«Другой бы кто, не я, прибег к уму

и стал бы только льстить под вашим взглядом».
«Конечно, я б хотел решить всё ладом, –
смеялся он, – но жду в норе петард».
«Я, в пику тем, кто здесь бы трепетал,

не     мёдом     изольюсь.  Но и не ядом, –
девичий голос  крепость  обретал, –
Что думаю, скажу, уж коль вы рядом,
чтоб кое-кто надежд зря не питал.

Сэр, я вас понимаю, Бог свидетель!
Ваш взор, за мной блуждая по пятам,
вас выдал: вы не просто благодетель.
Меня ведь предпочли бы, капитан,

вы в образе, ну, если уж не леди,
то вашей содержанки, что в ответе
за счастье в вашем выборе мужском.
Вносить я не хочу проблему-шторм

в начало отношений наших сложных,
но… нечего питать надежд порожних!
Мне б лучше, если рок неумолим
и вам со мной в разлуке жить не можно,
стать юнгой рядом с братиком моим».
«Хотя, коль пыл в сердцах угомоним,
твоим стать сердцеедом я не     гож,    но, –
британец фыркнул, – я не херувим
и сам не отступлюсь! Небезнадёжна
мужская страсть, коль можно жить роскошно»…
                *           *           *
…Людовик, перейдя свой Рубикон,
слёг и в Париж вернулся чуть заметно…
...Пик войн гражданских кровью обагрён...
…Коль Ла-Рошель, условно, Андромеда,
а к ней стремится Англия – дракон,
любитель ла-рошельского омлета –
 
и это всё всерьёз, то кто Персей?..
…Людовиком Тринадцатым (при всей
его монаршей    ревностности,    скажем)
не просто    так    кому-то дать взашей,
а для порядка средь шатров, траншей
при войске был прелат оставлен старшим...

...Ох, как нескучно дарит Ла-Рошель
сюрпризы силам противостоящим!
Сменив на алый даже цвет плащей,
прелат де Ришелье глаза таращил
на тех, кому в сражении не слаще,
иль нечего есть было вообще.
Повсюду чёрный дым и жар палящий.

Командующий знал, когда дать залп,
куда и как направить каждый брандер.
С открытой для ветров и вражьих ядер
площадки дамбы, чувствуя азарт,

отважный герцог, пушку  наведя сам
и свой отклячив в лучшем виде зад,
дуэль орудий начал ранним часом,
ведь с кораблей мог высадить десант,

прорвавшись флотом к дамбе, неприятель.
Удачно пристрелявшись с первых ядер,
прелат, открывший попаданьям счёт,
подал пример, победы общей ради,

стрелкам, которым тоже повезёт…
Да, пушки вам не  древние  баллисты!
Французские стрелки-артиллеристы
в пальбе достигли истинных высот
не  лишь  от попаданий в небосвод.
Но в их преумноженьи столь же бЫстры,
не ждали, что самих их припечёт,
коль вражий флот на     смерть     их обречёт.

Сам отвечая выстрелом на выстрел,
открыл ли враг своим удачам счёт?
Калёных ядер сыпалось нимало
на дамбу. В центре этого кошмара
прелат, вкусив, как пламя боя жжёт,
лишь убыстрялся: он в стрельбе не жмот…
…«Ты видишь, кавалер твой – сумасброд! –
бес женщине подсказывает с жаром. –
Коль видимость создашь награды в малом
для ухажёра – всё ему не в лом»…
И дама настояла на своём,
на встрече с господином кардиналом,
коль именно на дамбе    принимал     он

гостей, а не в какой-то из берлог.
Флиртуя на правах пока что птичьих,
граф выдал даме речь чуть больше спича –
тактичность отношений поберёг.
Уж если дамы сердца – не добыча,
кидай их в     сёдла,     а не поперёк,
мужчина благородного обличья!

А Афродита кто? Из недотрог?
К сердцам в любви всегда ль пути парадны?
Возможно  заслужить  любовь, но вряд ли
несясь напропалую без дорог.
В любви должны всечасно быть и впрок
мужчины ненасытны и не дряблы.
Гипноз любви сродни абракадабре:
загадочностью с толку     вмгг     собьёт.
…Как будто больше не было забот,
граф взялся подвезти милашку к дамбе.

Никак нельзя красотке без затей!
Атос не знал, что кроется за тем
особенным упорством Афродиты,
чьи тайны были     малость     лишь открыты.

Придётся под гул пушечный сплошной,
в общении свой голос напрягая,
путь даме выбрать тот или иной,
доставку на  АтОса  возлагая.
Зачем ей путь нелёгкий в лье длинной?

У Афродиты вид был бодрый, но
в душе пошла реакция другая.
Красавица спешила под крыло
его преосвященства, избегая
тем самым домогательств «маньякА»
Атоса в этот день наверняка.
Вот почему отнюдь не разбитная
милашка не спешила отдохнуть
и графа подбивала в долгий путь.

Заведомо бы знать всегда неплохо,
чьим именем прославится эпоха.
Конфликт рассудит Божий суд как суть.
Картина вырисовывалась (жуть!)
дурного для английских сил итога.

Сраженье до последних сил и вздоха…
Тут Смерть – не водолей, а кроволей.
Жалей  свой аппетит Смерть, не жалей –
Костлявую  уж мучила изжога.

Отбор свой Смерть вела и зло, и строго.
Сраженье разгоралось всё сильней.
От «ласточек» проворных Ришелье –
а лёгких кораблей он создал много –

английский флот понёс уже урон
такой, что был буквально изнурён.
И неоткуда было ждать подмоги
и тут не крикнуть: «Уносите ноги»!
Ударам подвергаясь с двух сторон,
флот продолжал терять отнюдь не крохи:

тонули корабли, тонул престиж.
Как гидра, разве вновь что отрастишь?!
Горели паруса, горели доски.
Вот как всё было: с дерзостью чертовской
в английский строй заскакивал, как прыщ,
французский брандер:  сгиньте,  недоноски!
Эффектно волны отражали блёстки,
рождённые игрой морских кострищ.

Французский флот, пусть с виду и неброский,
бесстрашно Смерти мог смотреть в лицо.
От брандеров, направленных геройски
настроенной элитой храбрецов,

неся неисчислимые потери
и просто уж от ужаса потея,
вспять обратился вражий контингент,
хотя, конечно, не в один момент.
Кровавая нешуточная драка –
кому-то смерть, кому – лишь передряга.
Казалось бы, прелат – интеллигент.
Воякой герцог  знатным  был, однако.
На том и  ставим  в битве мы акцент.
Шеф (триумфатор, но не задавака)
рад Афродиту видеть был двояко,
мол, видишь, Ла-Рошель и острова
мы отстоим – врага жгли, как дрова!
Смешались в бурных возгласах вояки

восторг и  удивления  слова.
Не просто шеф, а вождь и победитель,
в аффекте кардинал расцеловал
милашку, перепачкав Афродите

одежду и лицо. Весь прокопчён
в дыму пороховом, шеф нипочём
не отказался б всё ж от фамильярных
объятий с Афродитой. Хуже сальных
копчёные прелатские лобзанья.

Но дама словно сделалась стройней,
а томный женский взор стал  твёрже,  в стиле
всесильной фаворитки… и, врозь с ней,
Атос страдал невольно в стороне –
его в интимный круг не допустили.

Красотка с кардиналом шу-шу-шу –
ряд сетований высказала споро:
– Поклонников пригреть – глядь, их уж свора!
Избавьте, ваша светлость, вас прошу,
меня вон от того вот ухажёра!

Была моя бы воля – под откос
его спихнула я бы с дамбы в море!
– А! Вижу-вижу. Господин Атос?
   Он ночь провёл в бою или в дозоре?
   Он с вами был бестактен? Вы в раздоре?

– Не то чтоб он меня взял на испуг,
   но знаю дел за ним немало мутных.
   Сказать, что мы с Атосом в контрах лютых,
   ещё нельзя, но он совсем опух!

   И тет-а-тет, и на собраньях людных
   я от него любых могу ждать штук…
– Я, знаете ли, не навозный жук
   и разбираюсь не в дерме, а в людях.

   Могу недооценивать     чуть-чуть     их…
   Смотрю на них скорей уж, как паук.
– По-вашему, он кто? Пустой бамбук?
– Атос? И не дубина, и не прутик.
   Замешан в политических был плутнях.

  История с     подвесками     одна
  чего уж стоит! Сам – не из распутных…
  Друзья ему дороже, чем родня,
  хоть д‘Артаньян, к примеру, из приблудных…
  Атос угрюм. Не то, что ребятня.

  Способен на один, весомо два
  дня тяжкого запоя в чёрных буднях.
  Бывал он и в запоях беспробудных.
  О нём гуляет громкая молва.

  Рождён для авантюр и для сражений.
  Не вырос габаритами до льва,
  зато он – лев в душе…                – Да неужели?!
  Мне в ночь он     операцию     сорвал
  по взятию беспечной Ла-Рошели!
   Я в     шоке     от нежданных поражений!

Прелат милашку выпустил из рук
и немо в     столбняке     застыл. Не жук,
а лишь одушевлённый знак вопроса.
Алмазную, наверно, вспомнив россыпь,

он, хмуро покосившись на Атоса
(мол, многое за ним сам примечал),
вновь спрашивал и сам же отвечал:
– Надолго     ль ларошельская угроза?
  Теперь уж это даже не мечта.
  Коль еретик, то значит нелюдь, особь.
  Падёт не от огня, так от  меча
  гнездо еретиков! У вас свой способ?
  Давайте по порядку. Кровь из носа,
  а город взять нам нужно, не мыча

  о том, что мы забыли слово «просо».
  Что толку повторять: «Сим-сим, откройся»!..
  И что ж Атос? Ужель так измельчал,
  что стал совать уж палки нам в колёса?!
  Не знаю, мне на радость иль на слёзы,

  проспал я что-то из-за англичан.
  Таить всё от меня – у вас потребность?
  Тогда в ваш адрес спит моя хвалебность.
  У вас был  план?                – Я ж не рублю с плеча.
  По принципу     такому,     ваша светлость:
  задуманное с  истинным  сличай.
  Я на своих ногах, а не в  седле пусть,
  ворота заняла… но, как свеча,
  в бою чуть не     сгорела     сгоряча.
– Вы, не сочтя сей план свой за нелепость,
  пока я отбивал флот англичан,
  на блюдечке хотели сгоряча
  преподнести мне занятую крепость?!
– К воротам д‘Артаньян повёл на редкость
  трусливую орду. Как саранча,

  на город шли козаки. Шарль – соавтор
  моей задумки – вёл ко мне их в ночь.
  Я у ворот ждала их, как куратор,
  чтобы с проходом в город им помочь.

  Но тут луг загорелся: пламя, крики
  и паника. В момент неразберихи,
  откуда ни возьмись, возник Атос,
  схватил меня и прочь верхом унёс.

  Виниться он не стал, мол, что за     дрянь     я:
  повадки позаимствовал в орде.
  Глаз положил он на меня заранье
  и вот     подсуетился     в чехарде.
– Не подобрать для выходки названья.
– Атос меня достал... и вон уж где!!!

– Без вашей просьбы или приказанья,
  видать, по обстоятельной нужде…
– Морального за-ради истязанья,
   из боя вынес, чтоб держать в узде?
   Зачем в бою объятья и лобзанья?
– Зачем?                – Ну, явно не от замерзанья.
   Жар доставал от пламени везде,
   тем паче при сомнительной езде.
   Короче, я прониклась колоссально!
   Атос меня предельно унижал!.. –
скривилась собеседница.              – Мне жаль.

– Не в кайф ведь было мне и осязанье:
  меня он поперёк     седла     зажал.
  Последнее, что помню я – пожар.
  Лишь в лагере пришла опять в сознанье,
  с вопросом: я трофей иль госпожа?
  Рассказываю это не со     зла     я,

  но многое теперь я твёрдо знаю
  о роте мушкетёрской наперёд:
  бывает много шерсти в ней и лаю.
   По части же ума – в ней недород.
– А д‘Артаньян?                – Не с худшего в ней краю.

Сочувственно заглядывая в рот,
шеф ведал: Афродита не соврёт.
Прелат всерьёз на Афродиту-кралю
мог сделать ставку больше, чем на флот.
Имел в её лице он тайный фронт:
не в тягость ей врагам устроить траур...

                (продолжение в "II. Отчаянно спасать любимого из пекла"
                http://www.stihi.ru/2017/08/25/5750)