10. Дети войны- продолжение

На своей странице продолжаю печатать
воспоминания о военном детстве своей супруги
Переверзевой(Долговой) Людмилы Васильевны

Дети войны-10
(продолжение)

    Утром мамы дома уже не было. На столе стоял чугунок, завёрнутый в фуфайку. Под фуфайкой было три картофеленки и суп из сухих грибов и из брикетика пшена. Валя сказал, что приходили «военные тёти» и принесли маме брикетик , а мама играла с ними в карты. (Мама не играла, а гадала на картах). «Люся, тёти спрашивали, про тебя, - вспомнил Валя, - почему не приходишь в госпиталь письма писать?». – «Приду ещё», - ответила я.
Пришёл Володя – мой дядя. Мы с ним почти ровесники (он на три года старше меня). Вчетвером мы поели супа. Ещё и маме оставили: я отлила суп в отдельную чашку. За столом мы говорили о войне, о том, как было хорошо до войны, и как стало страшно и плохо сейчас. Володя обратился ко мне: «Люся, давай напишем письмо Сталину! Мне же дают продовольственную карточку, а вам нет». И мы стали писать.  Всё  как-то получалось, что мы виноваты и просили прощения, как милостыню. Витя встал из-за стола и сказал, вспомнив поговорку дяди Саши: «На том и порешили!».  – «Товарищ Сталин, мы не виноваты, и папа так сказал. Почему нам не дают карточек, а маме работу?» - и подписались: Валя, Витя, Люся Долговы. Письмо сложили в треугольник, запечатали его, чтобы здесь его не прочитали  и вечером решили опустить его в почтовый вагон пассажирского поезда, чтобы оно сразу, минуя почту, ушло по адресу. Витя взял письмо и пошёл на вокзал ждать поезд, а заодно и навестить зенитчиков. «Тебя, Люся, со вшивой головой не пустят в госпиталь, - сказал Володя. Там, прежде чем пустить, смотрят чесотку и вшей. Конечно, я сам схожу к дяде Коли, он спрашивал о тебе. Я сказал, что ты в Красном Холме живёшь». – «Правда, не пустят?», - испугалась я. Он засмеялся: «Да ещё и дразнить будут!». – «За что?», - всполошилась я.  -«Да, не знаю…», - буркнул он. –«А если я остригусь?». – «Не острижёшься, вон какая у тебя коса большая!».  -  «Стриги!», - сказала я. – «А и остригу».  Я села на табурет, стянула потуже косу, завязала розовой лентой, которую берегла в коробке и сказала: «Стриги!».  Володя состриг мою косу. Я посмотрелась в зеркало: косы нет, а волосы на голове с гнидами есть. «Стриги наголо!»,- распорядилась я. Володя смеялся, ему было весело от того, что меня стрижёт. Остриг наголо, «дармоедов» нет. Косу я перевязала ещё сверху и повесила над кроватью.
Пришла мама, принесла дусту с аптеки (ей знакомая дала), чтобы косу вымыть. А косы-то уж нет! Мама пожалела, конечно, сказала: «Зачем слушала Вовку, он же посмеялся!». – «Ладно, мама, коса ещё вырастит…», - ответила я. Затем я спросила маму: «А что ответить дяде Саше?». – «Спасибо, конечно, ему, но, доченька, ты же не сможешь работать». – «Всё смогу, лишь бы ты не болела и не голодала с Валей».
Вошёл дедушка, сказал маме: «А мать-то опять пошла по людям. Стыдно. Песни поёт и всё кушать у всех просит. Я даже от своего пайка даю ей. Но всё равно уходит на люди». – «Папа, а как ты себя чувствуешь?». – «Дуняша, у меня болит голова по-страшному.  И от ребят  никакой весточки нет. Схожу на Машнево, попрошу, чтоб хоть дров  привезли бы». Мама хотела дать ему листок (похоронку), который сама читала, а я взяла его из рук и говорю:  «Может на чердаке, где клюквина завалялась, так в уши положить, говорят, помогает?» - «Так ты и залезь» - попросил дедушка.  – «Ладно, залезу». На чердаке я нашла несколько ягодин, но уже мягких и сморщенных. Мама положила их в воду: «Нальются к вечеру … может и поможет».
Я собралась и пошла в госпиталь. Там я встретила медсестру Лиду. Она сказала, что идёт выписка, не до писем и песен. Приходи завтра.  «А ты чего так повязалась?» - окликнула меня.  «Да я… я косу остригла». – «Зачем?» - «Вшей накопила» .- «Да, ну! Ой, ё-ёй! Чего, и не вывести?» - «Нечем». – «Вот, что ты мне принеси свою косу, посмотрим». – «Ладно», - ответила я и пошла за косой. Принесла косу. Лида посмотрела её и говорит: «А мы её сделаем блондинкой:  была русою, станет блондинкою. «Да, ладно, пусть», - сказала я.  «Ты меня подожди здесь недалеко, - сказала Лида, - я выйду». Я немного отошла и жду. Через некоторое время она вышла  и дала мне целую(!) буханку хлеба. Я обрадовалась: «Это мне?», -  «Нет, это косе твоей. Неси домой хлеб-то».
Дома Витя уже рассказывал о зенитчиках, что у них пополнение…  Мама грела чайник, готовила ужин. Я подала ей свёрток  с хлебом.  «Откуда? Как?» - удивилась мама.  «Мама, это коса!», а Витя говорит: «Люсенька, расти скорее новую косу!».
За ужином Витя попросил маму решить, как нам быть, ведь дядя Саша ждёт ответ. А мама попросила позвать дедушку. Когда он пришёл, она дала ему письмо от дяди Саши и договор о том, что мы  будем работать в его колхозе. «А ты, Дуняша, не бойся, скотина детей любит. Она, скотина, умная, просто  не надо  её обижать, - сказал дедушка, - а я дам им пастуший заговор. Мне помогал  и им поможет». – «На том и порешили», - сказал Витя.  Поужинав,  задули свет семилинейной керосиновой лампы. В темноте рассказывали друг другу сказки, которые сами и сочиняли. Валя рассказывал о том, как будет после войны хорошо.
 На другой день мы с Витей ходили в госпиталь. Для раненых пели песни, частушки на зло врагу, читали стихи, писали письма за тех больных, которые не могли сами написать.
Вечером ходили на  кружало за дровами.  «Кружало» - это место, где разворачивают паровоз, чтобы он мог ехать в обратную сторону.  «Дрова» - это ломьё, остающееся после погрузки вагонов. Мы его собирали и на санках или просто на плечах тащили домой. Я не умела пилить. Не получалось. «Не налегай на пилу, мне тебя не стащить», - ругался Витя. Зато я хорошо колола дрова…
…Но самая страшная война – это голод. В народе говорили: «Снаряд не долетит, пуля просвищет мимо, а голод не отпустит ни на миг, - тело и мозги сушит».
«Рабочее слово»№27(2807) – 12 июля 2017 г.
(продолжение следует)
http://stihi.ru/2017/08/23/8192
***