Точка сборки

            — А Вы меня не преследуете, сэр?
            — Вовсе нет, Вы же первая заговорили со мной.
            — Это уловка из учебника для маньяков.
            — Правда? У них есть учебник? Здорово! Надо будет почитать.
                Чарльз Стюарт Кауфман
               Вечное сияние чистого разума


*
Я смотрю на неё -
по ту сторону барной стойки,
что-то рисую в блокноте,
тяну свой porter.
У неё где-то вдоль живота -
розовый, длинный, тонкий,
шрам, оставленный ей отцом,
горящий огнём, как только
возвращаются страшные воспоминания.
Гарри Поттер.

С ней сегодня работает Потс,
эпический пустомеля.
Из таких, что уверены в собственном остроумии
и гремят, как бокалы, звонко.
У неё на руках тату, и в ушах туннели,
и глаза огромные и зелёные,
и взгляд испуганного ребёнка.

И она прекрасна
в этих высоких джинсах,
в белой футболке, завязанной в узелок,
в кедиках красных старых.
Все уже разошлись,
я штрихую блокнот, как шизик.
Мне сегодня здесь наливают даром.

Я уеду с ней.
Мы нырнём в гулкий мрак колодца.
Дом, что рядом, уже снесли.
Дальняя дверь без кода.
Черная лестница (на такой разве что колоться):
Полки с книгами, стулья, окурки в три слоя,
каждый клочок покоцан.
 
 -Я снимаю здесь комнату.
 -Я бы снимал здесь horror.

Сырость такая, что вмиг пробивает потом.
Или это последний этаж,
или просто градус.
За стеной кто-то требует сиськи-импланты,
кто-то орет на DotA.
Здесь такие соседи,
что надо тайком прокрасться:
слишком общительны,
вечно им что-то надо.

У кровати стоят руины слепого ноута.
Между нами Эрос, кругом Танатос.

...

Я её раздеваю. Нежно. Почти прилично.
И она, как уставшая школьница,
вверх поднимает руки.
У неё под джинсами тоже рисунки -
она обожает Линча.
Я целую ей бёдра:
Здравствуйте, мистер Купер.

Я беру её вкус,
густой, сладковатый, спелый,
и даю ей попробовать пальцы,
слова с языка снимая.

 -Расскажи мне, что чувствует твоё тело.
 -Пожалуйста, будь грубее.

Я бросаю её на живот и немного приподнимаю.

Я её поворачиваю и мну,
вхожу до тугого жженья.
И во мне напрягаются и клокочут
все бабочки, жабры, фибры.
Поворот. Я ныряю. Она мне сжимает шею.
И берёт глубоко - так, что мне сводит икры.

К тонким стенам сейчас столько ушей прибило.
Нервы слуха в картон пускают свои коренья.
И она так тиха - привычная пантомима.
Я хочу научить её громко кричать
и трястись в коленях.

А потом мы будем сидеть на окне.
Курить и смотреть на город.
Потому что пьяным не страшно
парить, как туман над трассой,
забивая время между затяжками всяким вздором.
Из-под плюшевой тушки она откопает травку.

...

Мы лежим. Она на моем плече. Почти уже засыпает.
Откровенные, как и положено незнакомцам.
Провожу ладонью ей по щеке.
Ну какая мы, к черту, пара?
Я уже проходил все эти сюжеты-кольца

и теперь привык жить один,
по возможности - на работе.
Вроде, [блин], карандаш в руках,
а как-будто гружу вагоны.
Всё свободное время - сыну (ему два года).
Он сейчас в Казани с бывшей и новой её зазнобой.
А ещё братишка - дурак,
и влипает всегда во что-то,
Я и бегаю - разгребаю,
бодаюсь, оплачиваю и подставляю морду.

У неё двое бывших. После крайнего были глюки.
Полный шкафчик таблеток.
Два года весь этот Питер.
А в Москве - семейная драма с двенадцати,
так что и ныне крутит.
А ещё психиатр, аборт, депрессия и кредиты.

Ну, конечно, мы разбежимся. Довольно скоро.
Но сейчас я хотел бы видеть её
каждый последний вечер.
И такая нежность во мне, что другого слова,
кроме страшно не подходящего здесь...
заменить его просто нечем.

Я сегодня её люблю.
Так сильно, что, кажется, накрывает.
И пытаюсь это сказать.
Звучит до смешного пошло.

Я смотрю на неё.
Она смотрит...
и понимает.

Я люблю её ещё больше.