Галатея

Обнимала крепко себя за плечи,
прямо в солнце смотрела, что в трещине неба плещется,
приучалась живой себя ощущать.
Привыкала к цвету, к теплу, и потом – ко вкусу,
привыкала к политике и искусству,
привыкала к другим
чуждым ей
непростым вещам.

И всё было вроде бы как терпимо:
у неё вроде были работа и хобби, лицо и имя,
был мужчина и тёплый урчащий кот.
А ещё был холод под белой в прожилках кожей,
а ещё море троп, никогда не хоженых,
а ещё позвоночник – каркасом – витой арматуры кол.

И когда она оставалась одна, забивалась в угол,
точно мелкий зверёк, треском веток гнилых напуганный.
По щекам себя била, бормоча себе:
что ж мне, дуре, нет места под ясными небесами,
будто из мёртвого мрамора тело моё тесали?
что ж, творец, мне этого не стерпеть?

И в такие дни ей могильные снились плиты,
и песчаника блоки, и памятники разбитые,
и она трепыхалась над ними, как под лампой стоваттной - моль.
И она прижималась во сне бледным телом к камню,
нежно гладила трещины плит остывающими руками,
и такое чувство было, будто пришла домой.