Математика

МАТЕМАТИКА
Джейн Хёршфилд

Всегда завидовала тем,
кто умеет делать что-то
полезное, прочное -
стул, стол, пару сапог.

Или суп -
с картошкой, с грибами.

Завидую тем, кто умеет всё чинить:
например, протекающее окно -
умело вычистить старую, потрескавшуюся замазку
и аккуратно, ровно положить свежую.

Всему можно научиться,
ответило мне вечером зеркало,
тебе просто не хватает уверенности в себе.
И удивленно поднялась бровь в отражении.

Оглядываю свою
съёмную квартиру:
почему везде между лентами обоев
рисунок совпадает?

Вчера некая женщина
обратила моё внимание
на форму здания, построенного в виде
перевёрнутого старинного корабля.

Перекрытия внутри
выкрашены как скрепления из сыромятной кожи,
мраморные колонны
раскрашены под дерево.
Или это было наоборот?

Смотрю на свои неловкие руки
такие непорочные,
но такие же как у всех.
Даже то, что они умеют держать ручку,
уже для меня загадка.

Вот пишу: сыромятная кожа,
стул, мрамор.
Бровь.

Позднее та же женщина -
теперь я узнала её -
это же сестра моя, я сама, только моложе,
спросила меня:

Расширяет ли поэзия наше представление о мире
или это присуще только идеям?

А как ты отличишь одно от другого? -
вывернулась я.
Или не вывернулась?
 
2015
Черновой перевод: 19 августа 2017 года

MATHEMATICS
Jane Hirshfield

I have envied those
who make something
useful, sturdy—
a chair, a pair of boots.

Even a soup,
rich with potatoes and cream.

Or those who fix, perhaps,
a leaking window:
strip out the old cracked putty,
lay down cleanly the line of the new.

You could learn,
the mirror tells me, late at night,
but lacks conviction.
One reflected eyebrow quivers a little.

I look at this
borrowed apartment—
everywhere I question it,
the wallpaper's pattern matches.

Yesterday a woman
showed me
a building shaped
like the overturned hull of a ship,

its roof trusses, under the plaster,
lashed with soaked rawhide,
the columns' marble
painted to seem like wood.
Though possibly it was the other way around?

I look at my unhandy hand,
innocent,
shaped as the hands of others are shaped.
Even the pen it holds is a mystery, really.

Rawhide, it writes,
and chair, and marble.
Eyebrow.

Later the woman asked me—
I recognized her then,
my sister, my own young self—

Does a poem enlarge the world,
or only our idea of the world?

How do you take one from the other,
I lied, or did not lie,
in answer.