Козак и панночка в любви

 (продолжение фрагмента "КозАки, французы, ляхи"
      http://www.stihi.ru/2014/10/12/7293)
 
– К чему ты призываешь, брат, рубаку?!
   От лишней пачкотни сугубо вред, –
поп руку к сердцу сунул под рубаху,
оправдываясь. –   Спит     во мне поэт.
   «Поскольку жажду плотских я побед,
   о, Боже, приравняй загул мой к благу!
   Ну, хоть одно мне счастье на сто бед»! –
   такое я о Зосе Богу брякнул…

   Могу преподнести я круто бред
   нетрезвого… на тот момент… гуляки,
   но    блуд     мой, что ещё мной не воспет,
   вы    сходу    обзовёте словом «враки».

– А ты целуй нам, балаболка, крест!
  Копни-ка память вглубь и уж     сумей    там
  пикантное найти для нас, как есть.
– В пыли я подобрал плащ с позументом,

  накрылся им от сглазу с головой
  и с Зосей по любви, как таковой,
  покинул рынок частыми шажками.
  Мерещились погоня, иль конвой.
  Очнулся, протрезвев: «Да мы же в храме!

  Забавно завершился променад»!
  У Зоси дед – священник-униат.
  На первый взгляд, тип желчный, хоть и сытый.
  Явленью моему он был не рад,
  но внучке внял, что я – её спаситель,

  отнюдь не Люцифера неофит.
  Ничто взор деда так не оживит,
  как радость за любимицу. Гримасы
  как не бывало! «Подвиг» мой    потряс,     и
  в итоге, обладатель длинной рясы,
  на выходе имел я божий вид,

  скрывавший похоть зверя, ярость тигра…
– Сказал     им, что ты бывший поп-расстрига?
– Меня уж ни к чему не причастят.
  Ещё бы не     хватало     мне! Всем – фИга!
  Считаю, меньше знают – крепче спят.

  Не стал я к униатам безучастней…
  Их церкви я не враг, но и  и не в  масть ей…
  Я в девичьих     глазах,     как есть, тону!
  Мы с Зосей спелись в некоем дому.
  Сестре     мерси. С кузины той бельмастой

  не шерсти клок, так тайный уголок…
  Отмытый, я, в делах любовных мастер,
  задействовал конечности, как снасти.
  Над нами закружился потолок.
  Разлуки час, само собой, далёк…

  Всё в сторону уплыло, что разумно.
  Но главное, взаимность – добрый знак!
  Сулил я Зосе счастье. От посула
  не отступив как доблестный козак,
  я страстью     уморил     её! Заснула
  она, во сне из уст роняя слюни.

  Едва ль сон был реальности черствей.
  А я лишь     распалИлся,     живчик-зверь.
  От доброй-то горилки это норма.
  И тут приоткрывается вдруг дверь,
  ко мне в объятья прыгает проворно

  раздетая кузина! В полутьме
  уж думал я отнюдь не о бельме.
  Вернее, вообще не думал, ибо
  был яр я по-мужски неумолимо.
  Один козак затмит всех кобелей!
  Резвясь в раю, поскольку я при ней,

  кузина, позабыв о тайне случки,
  дошла, что называется до ручки,
  вдруг напрочь позабыв о тишине,
  о Зосе, разметавшейся во сне.

  Безумства нарастали без утайки.
  От ора разошедшейся хозяйки
  проснулась, удивлённая зело,
  моя зазноба Зося с видом жалким.
  Но действо на неё произвело

  горячее, под стать нам, впечатленье.
  Оценивая нас без сожаленья,
  она вошла во вкус, чтоб взять реванш.
  И дух мой    внял    им: «Весь я девки, ваш»!
    
  А кончилось всё тем, что    ворвалась     к нам
  кузинина мамаша яро властно
  и выставила стонущих взашей.
  Сама она была не из ханжей…
  Я понял: ей противиться опасно.
  Уж очень тётка страстная, ей-ей!..
  ...А нынче бойня насмерть! Ла-Рошель!

– Чтоб сравнивать, издержки надо взвесить,
   а в душу  преимущества  привлечь…
   Одна  ль у козака есть шкира, десять,
   иль больше, ни к чему себя беречь.
   Ну, где б так погулять-покуролесить
    ещё нам довелось, ведь тут не Сечь!..

…Товарищей обвёл поп быстро взором:
сподобились ли все ему кивать?
– Любовь не сочетается с разором,
    когда разор чинит для девки мать.

    Эх, гарна девка Зося! Не плюгава!
    Но крест на ней     поставил     всё ж. А ну,
    кому ещё по вкусу к салу кава?
    Сейчас заварим! Зосю помяну…

– Я сам бы с Зосей той не преминул...
    ...Чего ты, Нестор,      лыбишься     лукаво?
    В глазах твоих укор иль ободряж?
    Ну, впрямь полукозак ты полупава:
    улыбками     берёшь на абордаж! –
язвил, свою отстаивая блажь,

задетый за живое Чуб.  – Без срама
    Вдвойне силён товарищами     сам     я,
    чего с лихвой желаю и другим.
    В бою, когда враги сомкнут круги,
    помощниками мне большИми сабля
    и конь – всегда со мной. Гарцуй, руби!

    Я справный жизнелюб и не иначе.
    Я славно, брат, гулял, порой косячил.
    Пути без косяков изнежат мир.
    Жизнь, смерть должны быть   яркими,      козаче,
    чтоб их     стыда      румянец не затмил.

    Искрясь, не стану внутренне я жарче.
    По справности не    камень    я лежачий.
    Хворь выгоню за час, а не за дни.
    Смерть обхожу я как особо зрячий
     и дьявол мне при этом не сродни.

– Ты смерть добротной      справой      укротил?
     Преславный Чуб, судьба таких, как ты,
     не сгубит ни трактиром, ни атакой.
– Бой чаще судьбоносен, а трактир
       хорош непредсказуемою дракой.

– Бесовская всё страсть. По миру ей
  средь нас толкаться вечно. Мама хряка!
  Играет демон душами людей –
  наушник и пергаментомарака.
  И ведь не скажет, мол, дурить     мастак    я,
  коварный провокатор, шут-халдей.
– Из нас тут Ла-Рошель не выжмет страхов,
  но и не ждёт: «Приди, Чуб, овладей».
  Нас горсть: лишь пять… и не до смеха… стягов.
  Бросать не станет Бог в беде козаков.

  Бог истину несёт, как ложь злодей…
  И нашу и не нашу демон    знал    кровь…
  Давно не подавал нам демон знаков,
  что рад нас зауздать, как лошадей.
  Хотя принять нас можно за монахов
  при строгости походных наших дней,
  мы – не монахи. Путь не одинаков.
  И нас не ухватить, как сзади раков.
  Кому стезя монашества родней,
  тот брат ли нам, козакам-забиякам?!
  Однако Бог на нашей стороне.

  Дерзая при любых людских резонах,
  тот в жизни дока, кто проворен, но
  Бог бережёт, известно, бережёных,
  а всех небережёных – вороньё:

  слетаясь,  стережёт – волкам на смену.
  Наевшись, даст и     ворону     волк корм.
– Озвученное хаять я не смею,
  но ты в судьбу вкатился кувырком.
– Всё верно. Что имею, то имею.

– Преславный Чуб, бодаешься с судьбой
     ты круче многих, искрой не сгорая.
     Судьба давала на вопрос любой
     ответ тебе, что ты далёк от рая.
     С тобой чертовски дик был прошлый бой.

– У чёрта темперамент я бы стибрил.
– Преславный Чуб, чего ещё    достиг     бы
   ты, если б на тебя был больший спрос?
– Ты, Нестор, на правах попа-расстриги,
  мне в душу влезть ножищами не прочь!

– И молний жду из-под ресниц и длани...
    Коней мы необъезженных седлали,
    врагов свирепых обращали в бег…
    Поведай, Чуб, уверен ты     всегда     ли,
    что в новом деле ждёт тебя успех?

– Родная ль Сечь, донская ли станица,
  давали и друзей мне, и кураж –
  попробовал хоть раз я б усомниться,
  что дело – безнадежнейшая блажь!..

  Схожусь ли пешим, конным ли подъеду
  для боя, строю ль наперёд альянс –
  я должен видеть личную победу
  заочно, чтоб она мне отдалась…

  Судьба то ведьмой к нам, то одалиской…
  Решительный  имей сам, гордый вид.
  Но если малодушие, хоть искрой,
  затронет волю, дело прогорит!

             (продолжение в  http://www.stihi.ru/2017/08/16/3288)