О стыде

       

         Наверное, все же стыд – это природное свойство, присущее психике, и одна из самых честных эмоций. Во взрослом возрасте стыд можно подавить доводами разума о нецелесообразности его испытывать, а в детстве ум и логика молчат, не защищаются и не оправдываются.
         Первый стыд, то есть осознанный, выпукл, остр и запоминающ. Иначе как объяснить вклинившийся в мою память случай, которому (О, Боги!) больше полувека?
Мне 5 лет, я долговязая и худая, без первого переднего зуба, самая тихая и несуразная девочка в детсадовской группе. Даже без прозвища. Нет, конечно, я не завидовала, например, такому прозвищу одной пухленькой и немножко флегматичной девочки, как «Мясожирокомбинат», но хотелось быть более заметной, боевой, смелой. Почему-то не хватало отваги сказать всем: «А давайте поиграем в… (неважно во что)!», это всегда делали другие дети, особенно одна девчонка – прима. У нее и платье было красивее. А я – просто думающая о чем-то своем тень, старательно участвующая в общих забавах – догонялках, куклах, прятках…
           Самая адреналинная забава – это во время сон-часа, когда воспитательница выходит из спальни, начать прыгать на кроватях и кидаться подушками, но очень негромко, чтобы взрослые не услышали. И вот однажды, когда все дети вроде утихомирились-легли-уснули, воспитательница, конечно же, вышла из комнаты (это сегодня я понимаю, как она нуждалась хотя бы в кратковременном отдыхе). Мы полежали несколько минут тихо. Хитрые. Потом кто-то хихикнул, кто-то шепнул: «А я не сплю!», кто-то вторил: «И я!». Потом громче.
          Я лежу на правом боку, как велено, веки сомкнуты, и действительно, послушная, стараюсь заснуть. Но куда там. Уже летают подушки. Кто-то кричит: «А Мишка не спит!» Я слегка приоткрываю левое веко и смотрю сквозь реснички на соседа так, чтобы не было заметно, что я подглядываю. Миша, конечно, не спит, лыбится с закрытыми глазами, потом не выдерживает и секунд через пять подпрыгивает на кровати: «А вот и не сплю!» Он в центре внимания! Всем смешно.
Я тоже хочу насмешить детей, поэтому решаю, что буду самой последней, кто долежится и не будет вскакивать.  И вот уже абсолютно все прыгают, скачут и кричат: «А Танька спит!». Я терплю. В меня кидают подушками. Я «сплю», а на самом деле горжусь собой, что так долго не поддаюсь – не «просыпаюсь» даже от попадания подушкой в голову. «Вот-вот, - решаю я. – еще немножко». Мысленно я была со всеми резвящимися, я была в центре внимания. Еще секунда и…Я только набрала воздуха в рот, чтобы заорать: «А вот и не сплю!», как в комнату вбежала воспитательница. Я не успела буквально на одну секунду.
           А воспитательница уже и успокаивала детей, и ругала их, нескольких пацанов даже поставила по углам. А меня - похвалила: «Вот Танечка молодец, спит, а вы!» У меня вдох застрял в груди, я боялась шевельнуться. Я все еще была в образе, не успела выйти из игры и продолжала «спать». И я ничего не могла изменить, меня уже похвалили, и я продолжала свою роль и почти не дышала. Я предала ребят - я же такая, как они! Мне было стыдно. Кровь прилила к моим щекам, я сгорала… Не помню уже, скорее всего, я все же уснула потом. Ребенок. А когда проснулась, уже не была прежней.  И ведь раньше не было стыдно, если не всегда делилась игрушкой или конфеткой, хотя взрослые говорили, что «стыдно не делиться». А этот первый жгучий стыд – на всю жизнь.
           Уже и внук старше той щербатой худышки. И все равно мне горюче стыдно за то предательство. Психологи, наверное, разобрались бы, разложили все по полочкам. А я – просто помню. 
     Такая настройка для души. Камертон.