Сапун-гора

Я обнимаю себя через толщу дней,
себя, не погибшую в холоде и в огне,
себя, по ночам обнимавшую пустоту,
себя, на которой раны ещё цветут.

Сетуя – голова моя, голова, –
я нахожу для разбитой себя слова.

«Сядь со мной на скамейке и посмотри:
высятся сопки, тянутся фонари.
Завтра наступит добрые двести раз,
ты возвратишься сюда – и утешишь нас.

Ты возвратишься сюда, и ты будешь мной,
как будто бы это кем-то предрешено.»
...

Я вспоминаю тяжесть родных небес,
как пустовало место, где можно сесть
и разделить со мной будущее на два.
Как находила для этой себя слова.

«Ты же не выжила, не было бы зимы,
нет никакой тебя, никакого мы,
но кто ко мне прикасается? Посмотри,
высятся сопки, тянутся фонари,
жёлтое солнце стирает зелёный цвет,
но мне никакого дела до лета нет,
мне нужно за что-то держаться, за боль, за месть,
пока не сошла с ума,
мол, ты где-то – есть.»
...

Время разломано. Только скамейка та,
где к пустоте прикасается пустота.