323. важное

Летел и таял, не соберу -
Летел и таял... Больше не тает,
Завтра я ещё не умру,
Но кто его знает - завтра это, о-о-о-о.


Говоришь со стеной.
Невнимание.
Сей удел — для тебя
да и только.
Мои губы — да в кровь
от признания,
мои вежды — усохшая долька.

Кто-то хнычет про жизнь свою тяжкую,
сквозь наушники стоны я слышу.
Они жизнь свою меряют чашками,
в этих чашках — коньяк.
Ненавижу.

Музыканты поют здесь на улицах,
полосатые кепки протягивают.
А я вроде как в фильме Кустурицы,
но кино меня только расстраивает.
А я вроде как в песне Арбениной
говорю всем, что слезы — предательство.
Меня кто-то ровняет с Карениной,
верит кто-то, что это — ругательство.
Умирать за любовь — не презрение
вызывает во мне. Занимательно,
для кого-то ведь рельсы — спасение,
а спасение нынче желательно.

Я питалась надеждой зыбучею,
как старик, что протягивал кепку.
Я не знаю, кто был невезучее,
но я в этом  искала зацепку.

Не нашла — как взаимность, как руку,
что в поверьях протянут родные.
Отыскала лишь гнев и разлуку,
и намеки на дни
дождевые.

Кто-то хнычет, как больно живется,
как страшно дышать, просыпаться.

Мое сердце вот-вот разобьется,
мне как будто настало семнадцать.

Я забыла, взаимность — для книжек,
а в реальности — тлен невнимания,
нелюбви, необъятий.
На крыше
я узрела лишь только прощание.

Говорю со стеной.
Полюбила
кирпичи — разобьют мою голову.
Я б забыла, я б даже остыла
и пошла бы в ОНУ на геолога,
я пошла бы в ОНАС в журналистику,
в медицину,
в айти,
в инженерию.

Я бы даже пошла на логистику,
если только в себя бы поверила.
Но не веришь ни ты, ни родители,
ни мое в зеркалах отражение.
Ни пристанища, друг, ни обители,
только третье
мое
поражение.

Говорю со стеной.
Невнимание.
Сей удел — для меня.
Иронично.
Я зовусь самолетом  прощания,
ты зовешься стеною
кирпичной.



М.