Дешёвое Vino Tinto. Глава девятая п

       Девочке Арине сразу понравился дом Анны Алексеевны, её бабушки по материнской линии. Потом она будет часто вспоминать его и напишет стихотворение "Московский домик моих предков":

Как мне дорог тот бабушкин дом,
Как я счастливо в нём жила,
Под лепниной... цветным потолком
Повзрослела я и подросла.

Пол, исхоженный дедом, отцом,
Мамой, братом...-  покрашен был.
Печка, - выложена изразцом,
Запах дров с её пасти плыл.

В доме дружно садились за стол.
Та традиция - дорога;
Все, как прутики в венике мол,
Всех крестила бабули рука...

О, московский, старинный наш дом,
Где резные те ставни, дверь...?
Был красив, а пошёл на слом, -
Век панельный в фаворе теперь.

Эх, всему наступает конец.
Мчались годы, как поезда.
Что нам делать с собой, наконец,
Коль тот мир не забыть, господа?

     Дом был двухэтажный. Стоял он в проходном дворе. С одной стороны дом глядел на Почтовую улицу, а с другой - на Волховский переулок. Когда-то он считался достаточно завидным. Снизу кирпичный, сверху - деревянный, с красивыми резными наличниками на дверном и оконных проёмах, принадлежал прадеду Арины, но она застала это жилище уплотнённым многочисленными соседями. Её безропотная бабушка со всеми ладила. Их комната находилась на втором этаже. Отапливалась печкой, которая прежде была в изразцах, а потом её ободрали и побелили,  мол, так теплее.

     К металлической резной лестнице, на которой зимой вырастали ледяные грибы, вели два тёмных коридора. В том коридоре, что ближе к комнате, стоял огромный кованый сундук, а в дальнем хранились дрова.

     Уже за полночь. В доме все спят. Арина смотрит на иконы, и все её мысли - о близящемся великом христианском торжестве, о Пасхе. Она полюбила этот праздник благодаря бабушке.  Анна Алексеевна отмечала Пасху даже в страшные голодные годы Великой Отечественной Войны да и во все другие, когда была в России безбожная власть.
Арина и после того, как бабушки не стало, ясно видела перед собой её светлый славянский облик, видела, как принарядившаяся бабушка Аня несёт узелок из белоснежной марли; внутри - три кулича, три пасхальных творожных "горки" и несколько крашеных в луковой шелухе яиц...

     И как же Арина благодарна дорогой своей Анне Алексеевне за то, что та тайком окрестила её в Елоховском соборе - вопреки воле партийного отца! Женщина закрывает глаза и видит себя в семилетнем возрасте, помогающей мять деревянной толкушкой деревенский творог и сливочное масло, купленные на рынке. Послевоенный период в разрушенной войной стране был абсолютно уникальным. С 1946 по 1953 год жизнь населения ежегодно заметно улучшалась. Плановая экономика эффектно сочеталась с рыночной. Появлялись и новые государственные хлебозаводы, и частные хлебопекарни. Производилось много и продовольственных товаров, и промышленных, от частного сектора. Анна Алексеевна уверяла, что дефицита не существовало.

      - Цены на колхозных рынках в начале пятидесятых годов почти не отличались от розничных государственных. И в магазинах, и на рынках - продукты высококачественные, не отравленные нитратами, не замороженные, а свежие.- Будет вспоминать она много позже.

     - Известно и то, - говорит Арина Яковлевна, - что в годы правления И.В. Сталина население увеличивалось, не то, что при либералах в девяностые - катастрофически сокращалось. Как выразился оборотень либерал-реформатор, прозванный в народе "жадный, подлый и бесстыжий, и жестокий, с кличкой - рыжий", Анатолий Чубайс, "не вписались в рынок". А не вписались в основном те, кто не воровал, честно трудились, любили Родину, ну и, конечно, состарившиеся ветераны, победившие фашизм и отстоявшие для нас мир. В аду будут гореть за свои мерзости и Чубайс, и Гайдар, и им подобные.

     Со слезами на глазах она рассказывает, как вешались учёные, которым не давали больше работать, Как не на что было содержать лаборатории, как лучшие умы вынуждены были уезжать из страны, как по радио обманывали стариков, мол отдайте свою квартиру и будете до конца дней своих обеспечены, а конец дней для доверчивых наступал очень быстро. И эти вещи можно перечислять бесконечно. Страшные, жестокие и позорные годы для России -девяностые.
 
      - Мой учёный муж запил по-чёрному, его забирали в вытрезвители, обчищали карманы и выпускали за штрафы, которые я оплачивала. Было страшно. А тут моя знакомая по университету Культуры выходит вдруг замуж за его бывшего аспиранта и уезжает в Мексику. Вот оно спасение для учёного… может там нужен его ум? Мы списываемся, я умоляю подругу поторопить её мужа прислать моему мужу приглашение. Но, чтобы он не заподозрил моего участия, пусть думает, что его пригласили, восхищаясь его научными работами. И, о счастье, таковое приходит. Работа предлагается близкая к той, которой занимается мой Лан.

      Вспоминая те чёрные дни, Арина Яковлевна сидит какая-то притихшая, как обессиливший на поле боя солдат. Я тоже помолчала. Наконец, осторожно говорю:
      - Да, страшное время девяностые,  не все его пережили...-  Смотрю на неё, она не сдвинулась с места, и глядит мне прямо в лицо тяжёлым задумчивым взглядом. - Но, Арина Яковлевна,  - говорю я ей, - известно ведь, что подготовка к этому ужасу начала вестись уже после 1956 года. Именно тогда в нашей социалистической системе стали появляться многие негативные черты.
      - К сожалению, это так... – Она всмотрелась в меня взглядом знатока и сказала: - А уж после 1960 года наш Союз Советских Социалистических Республик совсем стал не тем, каким был раньше, - собеседница выпрямилась и звонким голосом заявила: - Наш Сталин был великан, а потом пошли карлики...         Иосиф Виссарионович для себя лично не хотел ничего, а его весь мир уважал. Во времена  его правления большинство людей были очень ответственны, отзывчивы, честны и старались друг перед другом. Вождя называли родным отцом и безраздельно верили ему, а многие так просто боготворили его. Все были счастливы, что в стране мир... - Арина Яковлевна вытерла салфеткой глаза, открыла настежь огромное окно, подышала свежим хоть и жарким воздухом, повела плечом, вздохнула и сказала: - У меня в дневниках достаточно об этом времени написано.
      - Я многое почитала и даже подумала, какой изумительный рассказ из этого можно сделать.
      - Верю, у тебя, Рейна, отлично выйдет.
      Арина Яковлевна улыбнулась и, взяв с сервировочного столика литровый пакет с калифорнийским вином, разлила по бокалам «Дешёвое Vino Tinto».  Мы сделали по несколько глотков.  Загадочно улыбнувшись, она открыла семейный альбом.  Глядя на чёрно-белую фотографию с белокурой девчушкой, сказала:

       - Надо же, как мы перемахнули сюда из пятидесятых годов,  пора возвратиться к прерванному повествованию о маленькой Арине,– рассмеялась она и изобразила что-то вроде недовольства. Затем, с нарочито задумчивым видом, подошла к окну и водворила на место москитную перегородку. Вернувшись к фотографии Арины, заявила,  - жить на планете Земля становится боязно как-то... 
      - Давайте вернёмся в послевоенное время, к маленькой кухарке Аринушке?
      - Давайте, - согласилась она.                -       Там мы готовились к Пасхе, Да?
      - Да.
        Арина Яковлевна начала рассказывать, а я представлять, как девочка просит бабушку всыпать в месиво побольше изюму. Бабушка даёт внучке облизать большую хохломскую ложку.
      - Ну как, Анчуточка?
      - Ой, бабуленька, вкусно-то как! - И, разглядывая ложку добавляет, - деревянная, а как золотая. И ягодки  красивые какие, и цветочки…
      - Ну и слава Богу, что вкусно... А такие ложки и разную посуду из дерева делают в селе под Нижним Новгородом и называют всё это Хохломой. Эти ложки мне ещё покойный свёкор подарил. Видишь, внученька, лак-то ни от холода, ни от кипятка не сошёл, краски все тоже сохранились. Вот какие в России народные умельцы есть.
      -  Хорошие умельцы,  -  соглашается девочка,  -  Я тоже хочу научиться вот так же рисовать.     –
      - Будешь стараться, научишься, милая.
      - А ты мне разрешишь красить яички?
      - Чего ж не разрешить? Ты у меня единственная помощница. Вон как образа красиво веночками убрала.
      - А мы будем христосоваться с соседями?
      - Будем, внученька, будем.
      - И гости к нам придут?
      - А как же иначе? Хорошо, что приезд твоих родителей с таким праздником совпал.
      - Наверно... хорошо... - соглашается девочка без особого энтузиазма.

     Под большим деревянным столом на холодном крашеном полу стоят бутылки с кагором и водкой, домашнее вино в прадедовых штофах. Тут же - глубокие тарелки с холодцом и заливной рыбой, кастрюля с квашеной капустой и крынка с солёными грибами. Всё накрыто белоснежной марлей. Возле печки на стульях стоят душистые красавцы куличи. На подоконнике - три творожные пирамидки и много красных яичек. Ариша смотрит на всё это, и на душе радостно, как-то необычно, трогательно.

      - Бабуленька, я всегда буду тебя слушаться. Буду нищим пирожки подавать...
      - Вот и славно, внученька.
      -А меня за это в рай пустят?
      - Если всегда такой будешь, пустят. Только жизнь прожить - не поле перейти.

      Анна Алексеевна вздыхает, крестится, оправляет лампадки. Потом тяжело опускается на колени и долго молится. Девочка видит её спину, косынку, скрывающую тугую русую косу, закрученную в пучок, ноги в чёрных шерстяных чулках - и чувствует, что это единственный на свете человек, который любит её.
 
      Как-то первоклашка Ариша пришла из школы очень понурой.
      - Что случилось? - Спросила бабушка.
      - В моём дневнике две двойки, - ответила внучка.
      - Это под конец-то года? - Всплеснула руками Анна Алексеевна. - Как же это так? Ты же у меня хорошистка, почти отличница...
      - Я сказала учительнице, Ольге Ниловне, что ни за что не буду делать в летние каникулы  коллекцию из насекомых. Ведь жуки и бабочки живые, значит им будет больно, если протыкать их иголками. Вот она и поставила мне за предмет и за поведение по паре, - девочка в упор смотрит на бабушку.
      - Иди, внученька, мой руки, переодевайся в дворовое платье и погуляй немного, пока я со стряпнёй покончу. Иди, милая, иди. Я скоро кликну тебя.
- А за двойки будешь ругать?
- Нет. За что ругать? Твоя душа подсказала тебе, что эти маленькие, беззащитные существа не должны страдать от накалывания их на булавки. Ты не палач, чтобы пытать  и наблюдать, как они станут агонизировать. Ты правильно поступила отказавшись осуществлять казнь.
Ариша подскочила к бабушке и попросила её нагнуться, чтобы крепко поцеловать.

      Потом, на кухне Анна Алексеевна с гордостью за внучку, рассказывала соседям, что Ирише ( она чаще называла девочку именем по крещению) дано "милосердие по благодати". А пришла внучка к нему после пережитого греха жестокости: по её вине погиб щеночек. Несчастная долго скорбела и каялась в этом.
Соседка Параша, толстая и неповоротливая украинка, у которой муж вернулся с войны без правой руки и вскоре запил, сказала:
      - Мою-то Ленку в пятом классе так вырвало, когда на уроке зоологии её класс лягушек резал, тьфу... - сплюнула она в сердцах.
      - В любой школе найдётся своя Ольга Ниловна, у которой нет органа сострадания: не врождён он и всё, не воспитан... - перекрестилась Анна Алексеевна.
      - Самое обидное, - поддержала разговор курчавая брюнетка Софья, молоденькая еврейка, только что начавшая работать воспитательницей в детском саду, - эти злодеяния никто таковыми не считает.
      - Вот, вот, - поддакнула Параша, - скажи кому: не убий лягушку, мотыля, жука или ещё кого... - засмеют и запишут в ханжи, али юродивые.
      - Чего кудахчете, бабы? - Помешивая половником в большой кастрюле картошку с мясом, - рыкнула татарка Фатима, работавшая в Исполкоме и посему любившая, чтобы её слушали и слушались. - Вашим Богом, да и нашим, человеку были попущены в снедь животные, птицы, рыбы, раки... да кто хошь...
      - В снедь ведь! - Прервала её Параша, - но не ради удовлетворения нездорового любопытства и похоти убийства.
      - Цепочка зла бесконечна, когда люди не следуют по слову святых отцов, вздохнула Аринина бабушка.  - Преподобный Силуан Афонский учил "жалеть всю тварь, так, что без нужды и листа на дереве не хочется повредить."
      -Это Правильно, - сказала Клавдия, приехавшая в Москву к родителям погибшего на войне мужа из Крайнего Севера России, - в традиции нашего народа, без нужды не убивать ни букашку, ни тигра.
      - А почему позволены  охота и рыболовство? - пошла на неё грудью Фатима.
      - Отвечу, - это способ пропитания, добывания "хлеба насущного". Нельзя убивать просто так или ради излишка, и уж конечно, грех убивать ради забавы, опытов или коллекции какой-то.
      -Хорошие обычаи, правильные, - в один голос согласились Параша и Софья.
      - В наших родовых песнях человек кровно, по-братски связан с "низшей тварью", с самыми неприметными обитателями земли нашей, - заключила Клавдия.

      Арина Яковлевна перевела взгляд от окна на меня и улыбнулась. Её руки машинально поглаживали прижатый к груди семейный альбом. Потом я увидела, как дрогнули в полуулыбке её губы, от какого-то огорчения и она сказала:
       - Сегодня в интернете  не редки глумливые статьи демократов о низком уровне жизни российского народа при диктаторе Сталине. А все кухонные разговоры, слышанные мной в бабушкином доме, начинались или заканчивались пожеланиями вождю долгой жизни. Страна только вышла из тяжелейшей пятилетней войны с фашизмом. Страна строилась и залечивала раны. Однако, Союз Советских Социалистических республик был независим, - известно, что внешнего долга Россия практически не имела. Важно и то, что государство не продавало капиталистическим странам ни газа, ни нефти, ни алмазов... СССР не знал такого жестокого позора, как продажа человеческих органов для богачей, в разные сомнительные клиники. А ещё СССР не представлял даже, что можно своих красивых молодых женщин отдавать в капиталистические бордели.  В СССР ни со сцен, ни с экранов телевидения, ни с кинолент не лились грязь, пошлость и мат... – Арина Яковлевна перевела дыхание и продолжила:
       - Никогда не забыть мне  страшный, проклятый 1953 год,   Болел отец простого советского народа Иосиф Виссарионович Сталин. И те, кто любили его, почувствовали себя бессильными, беспомощными...
       С первого марта этого же года заработало,  так называемое, «Радио  “Освобождение”». Оно было создано Американским комитетом по освобождению от  большевизма. (American Committee for Liberation from Bolshevism). Первым диктором русской службы этого радио был бывший московский актёр, попавший в плен во время Великой Отечественной Войны и оставшийся на Западе, - лицо Арины Яковлевны выражало  суровость, сквозь которую проступало выражение какой-то глубокой ранящей горечи. Я поняла, что она, умеющая глубоко сострадать, и даже боящаяся крови,  согласно неписанным законам своих предков, способна своей рукой обречь на смерть явных предателей горячо любимой Родины.
      Пока она ещё что-то говорила, я вспомнила, что с 1959 года это радио стало называться «Радио Свободы». Оно стало опорным пунктом американской разведки в Европе, европейским центром координации деятельности антисоветских эмигрантских организаций.  Известно, что радиостанция эта финансировалась из бюджета ЦРУ, а с 1972 года – за счёт ассигнований, выделяемых конгрессом США. Вслух же я сказала:
         - Да, это голос, ведущий жестокую, ничем не сдерживаемую, глубоко не порядочную психологическую войну против нашей России-Матушки.                –       Ещё бы, такие просторы, такие богатства... – лакомый кусок для злющих да завидущих. – Арина Яковлевна тряхнула головой и встала. Она постояла неподвижно пару минут, глядя куда-то поверх  меня, сидящей, и волнующим голосом произнесла:
      И вот,  шестого марта 1953 года в шесть часов утра по радио объявили о смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. В печальные дни, с шестого  по девятое марта советские люди прощались со своим вождём. По всей огромной нашей стране был объявлен траур.  Я видела настоящие неутешные слёзы людей, именно - неутешные слёзы... Гроб с телом Сталина был установлен в Доме Союзов. Потоки скорбящих были неисчислимы. Моя бабушка тоже плакала и молилась. Плакали все, все кого я в те дни видела. Наслушавшись в коммуналке разговоров взрослых я, десятилетняя девочка, написала:

Если долго солнца нет,
Людям холодно, конечно.
Но оно ведь светит всем, -
Для плохих и для хороших.
Ну а Сталин лил свой свет
На трудяг и сердцем чистых.
Солнце русских - Сталин. – Мёртв…
Горче этой нет печали.
Знамо, вождь наш будет жить
Вечно в памяти народной.
И как прежде мы служить
Будем Родине свободной.
Памятовать о войне,
Чтить героев и трудиться.
Зря ликует мир воров  -
Им,  - амнистия Хрущёва...
 Но, пресечь зло Русь готова.
 
      - Да, воровской мир ликовал:  «Усатый того...  -  Жди амнистии!",  - проносились в моей голове слова Арины Яковлевны, - так оно и вышло: в том же году на свободу выпустили сотни тысяч заключённых. Но политических это не коснулось.