Ну, здравствуй, Муза...

Ну, здравствуй, Муза! Долго не видались.
Иди ж сюда, тебя я обниму.
Где ж, милая, ты по свету скиталась?
Свои цветы дарила ты кому?

Садись скорей, подружка дорогая.
О, сколь тебе мне надо рассказать!
Как долго, горечью и болью изнывая,
Могла я лишь отчаянно молчать!

Да не устала ли же ты, поди, с дороги?
Ах нет, усталость - это не по ней!
Родная непоседа-недотрога,
До века бабочкой порхать и средь теней.

Когда тебя, ты помнишь ли, видала?
Ах, так давно... Да, в тот, последний раз.
Я в тех глазах тебя тогда искала.
О, не забыть мне света этих глаз!

Той синевы, безоблачно-небесной,
Что душу омывает чище слёз.
Как будто - тот, безгрешный, бестелесный,
Крылатый друг из первых детских грёз.

Что рост, что возраст! Сердцем понимаешь,
Как мелочны условности границ,
Когда вот так, глаза в глаза, встречаешь
Взор ангела из-под живых ресниц.

Что было после уж тобой забыто?
Стихи и письма, слёз следы в тиши.
Всё это было бы до пошлости избито,
Когда бы не было так чисто от души.

Как завещали нам романтики седые,
Вот только что без роз и соловьёв.
И декорации, признаться, чуть другие.
На них, увы, легла печать веков.

Но мир не вечен, минет год отживший;
Увяли письма, как осенние листы.
В  страницу памяти заботливо вложивши,
Я сохраню их вплоть до вечной темноты.

Вокруг уж лето буйствует травою,
А на душе-то середина октября.
Никак вот не сойдутся меж собою
Морозы на сердце и лист календаря.

Тебя ждала и не могла дождаться,
Воображая милые черты...
Ты спросишь, как могла я обознаться?
Но, тем не менее, то была не ты.

В плаще простом, дорожном, в маске чёрной,
Как было мне тогда её узнать?
Зачем она скрывалася упорно?
Пришлось, наверное, много испытать.

Тебе везде, признайся, Муза, рады,
Встречают с хлебом-солью у ворот.
Её, завидев, гонят без пощады.
Никто, представь, не любит и не ждёт.

И топят, как котёнка, в алкоголе,
И жгут, как ведьму, в дыме сигарет.
Я приняла её как гостя дорогого,
Отринула ей сердца слабый свет;

Тоска вошла, да там и поселилась,
И сердце стало душу меньше греть.
Душа моя озябла, простудилась
(В разгаре лета взять и заболеть!).

В жару, в бреду страдалица уснула,
И тело вдруг сковала немота.
Тоска же, отогревшись, вон скользнула.
Во мне осталась только пустота.

Без веры и надежды в слабом сердце,
И без любви, и без печали наконец,
Костьми продрогнув, приходила греться
К кострам других пылающих сердец.

Садилась с краю, дымом руки грея,
Внимала песням резвым и речам.
Мне становилось чуточку теплее
И чуть спалось спокойней по ночам.

Не зная, чем лечить свою больную,
Где врачевателя найти таких невзгод,
Достала с полки склянку голубую
С названием на изнанке "Всё пройдёт".

Иль в каплях тех и правда жизни сила,
Иль начала сама уж хворь спадать,
Но вот поесть больная попросила
И стала потихонечку вставать.

Но слабость всё её не отпускала,
Всё мучил кашель, злобный и сухой,
От городского шума уставала,
В слезах просила у меня покой.

Совсем не долги были наши сборы,
Я увезла её подальше от людей,
Сюда, на деревенские просторы,
Где солнце ярче, травы зеленей.

И видишь, каково судьбы желание:
Здесь повстречала снова я тебя.
О, нежное, воздушное создание,
Целительница милая моя!...

Уже уходишь? Правда, засиделись.
Тебе давно, я чаю, в путь пора.
Боишься, чтобы я не разревелась?
Лила, бывало, слёз по два ведра!

Всё хорошо. Ты видишь: улыбаюсь.
Ну, право же, совсем я не дитя!
Не навсегда ж с тобою я прощаюсь,
Хоть навсегда простилась бы шутя.

Лети туда, где любят и смеются,
Где страждят, и рыдают, и горят,
Где речи, песни, вина щедро льются,
Где страсти разные в одном котле кипят.

Прочь от бесцветья, равнодушия, скуки,
Беги тех, Муза, кто душою стар,
Тех, у кого уже трясутся руки:
Им бесполезен твой волшебный дар.

Ведь гениев один на миллионы.
Ему лишь, Муза, всю себя отдай,
Под бременем божественной короны,
Стихами, песнями одетая, сияй!