Никто

Еще лет пять, а может, десять. Значит –
Вот так страдать, пока не выбьют всех.
Горят дома, и люди гибнут, плачут.
Здесь – кровь и слезы, там – ганьба и смех.
Вновь за ночь сожжены четыре дома.
Людей погибло за неделю шесть.
И мир не Богом – Дьяволом ведомый,
Его издевок над людьми не счесть.
Нас так открыто крапят черной меткой –
Чтоб ни следа, ни духу, ни имен!
Я – в обреченьи, обезьянка в клетке,
Запаянной навек со всех сторон.
Мне от тоски выскакивает сердце.
О, дверцу вырежьте, мне помогите тут!
Со мной еще согласны сделать селфи,
Но вот на крик – лишь сплюнут и уйдут.
В хмельке сосед, голодная соседка,
Четвертый год воюем так не зря.
Сидим, как на пустом гнезде наседка,
И друг у друга тянем втихаря.
И наступила мерзкая эпоха:
Все скрючены и колки, как ежи,
И тырим друг у друга – все, что плохо,
И даже то, что хорошо лежит.
И кто кого первее объегорит.
Что ж, что в соседях прожили сто лет?
И если уж пришло такое горе –
То совести как будто бы и нет.
Но что ж ты хочешь? Люди-то – чужие.
Своя сорочка ближе – знай сама.
Но все же лучше, чем свои, родные –
Стреляющие прямо по домам!
Но Дьяволу людских страданий мало:
Не докричаться мира шалашу.
Мне Украина пенсию забрала.
И я об этом в вакуум пишу.
Желудок тянет судорогой тощей –
Так, будто воздух выбили под дых.
О Господи, ослепший и оглохший,
Пошли мне смерть – коль не даешь еды!
Пошли, скупой, нам мира пожалевший,
Желанье хоть одно исполни мне:
Быть не разорванной в куски и не сгоревшей --
Пусть я тихонько отойду во сне.
Но есть дела важней Тому, Кто свыше:
Нам, грешникам, готовит Он Потоп.
Кричу напрасно здесь. Не видит и не слышит
Меня никто.
Никто.
Никто.
Никто.