Живу в Крыму

Живу в Крыму. И где ещё мне жить?
Здесь мать с отцом в камнях под слоем глины.
В такой земле и тяжко хоронить,
И огородничать, щадя часы и спины.

И как не вспомнить лёгкий чернозём,
Как пух, невесом на стальной лопате.
Тамбовским, пензенским сельчанам  в нём
Прибавка  к нынешней, скупой зарплате…

«В сырой земле…» - здесь не приемлем слог,
Земля тут стонет от нехватки влаги.
Сдержать слезы от горя я не мог… -
Погост от нас не требует отваги.

Пригорок сух, ветрам подставил спину,
И в зимний день, особенно в мороз,
Долбить сухую твердь невыносимо,
И не спасут кусты и парочка берёз.

Кирка и лом в руках таких мужчин
(Что «мужиков» вернее будет слово)
Не греют так, как сельский магазин
И блюдо жирного по мере плова.

Растёт  тот  тихий  скромный городок,
Где улицы без парков и парковки.
Заглянешь редко  и то, жаль, на чуток,
А рядом… холмики уже в обновке.

Что здесь тебе: ни банков, ни аптек,
Ни шопинга с назойливой витриной.
Устав, замедлишь  до предела бег,
Тогда уж здесь…,  пропахнув мертвечиной.

Ни орден, ни прописка  - на жильё,
Четыре метра в кубе – человеку.
Лежат рядком – ударник и жульё,
Копивший рубль и бравший ипотеку.

На сельском кладбище иной состав,
Другие предпочтения и нравы…
И прорастает множество из трав,
И вперемешку – злаковые травы.

Письмом на камне, вставшем в монолит,
И на кресте дубовом, вскрытом лаком,
Почтят покой умерших. Блеском плит
Не удивишь как рвом, заросшим маком.

Поодаль, сжавшись, также на холме,
Но перепрыгнув на восток ложбину,
Сограждане, прибывшие извне,
Нашли приют в земле, что всем под силу.

Слетаются  вороны на погост,
И норовит попасть помельче птица.
Не станет пищей мясо им и кость,
А сладким вдоволь можно поживиться.

Я наблюдал не раз - парят орлы
Над лежбищем, где скорбь, редка улыбка…
Как знать, возможно, видно с высоты –
Душе какой уже готова зыбка.