Когда уходит друг детства...

  Мой первый друг,  мой друг бесценный!

  Самый древний…

  Древнее только Библия…

    И хотя, как пишет классик--  «час зачатья я помню не точно…»,   мне казалось,  что наши мамы-подружки сделали это одновременно.
 
  Каждый из нас по отдельности пачкал свои пелёнки (  не буду уверять,  что мы в это время были не разлей –вода)--  это осталось в стороне от моих воспоминаний.
  Но вот неоднократное сидение рядом на горшках летом на даче--  помню отчётливо.
 
  Помню наши общие планы на жизнь: не расходиться; никому не рассказывать о наших задумках; сидеть до победного,  не откликаясь на зов предков из-за двери:  «Скоро вы там?...»

  Вот дураки взрослые!  Это им нечего делать на горшках,  а у нас было дел по горло:  обсудить все сплетни двора,  решить,  кого на другой день мы должны побить,  кого обмануть и прочее…
 
Хотя твой бойцовский характер ковался уже тогда:  сделал дело--  гуляй смело,  но чувство локтя и солидарности с товарищем не оставляло тебя:  я делала свои дела не столь стремительно,  да и очень хотелось посидеть рядом и  побалдеть…
 
А дальше жизнь начала нас уводить от общих горшков,  что не мешало нам строить всё те же планы..
 
  Ты был для меня образцом быстрого,  острого,  парадоксального  юмора!..
  У тебя было такое лицо с вечно вздёрнутыми от радости и удивлении глазами,  что нельзя было без улыбки  смотреть в твои лукавые глаза,  зная,  что сейчас ты разразишься находками….
Звонить тебе в минуты грусти было отдушиной:  твой голос уже настраивал на праздник жизни…
 
  Настали великие  шестидесятые,  и в нашу жизнь ворвался Визбор--  со всеми его бесконечными байками и дивными песнями..
Когда мы привели его к тебе на Ростовскую Набережную,  наполненную невероятной красотой--  и внутри квартиры,  и с видом наружу,  где небо казалось ближе,  чем земля с маленьким,  но всегда празднично суетливым Киевским вокзалом--  Юрка был очарован…

  Здесь ждал его прекрасный вкусный обильный стол с огромной толпой слушателей--  и он с восторгом пел свои песни и смешил нас театральными  сплетнями--  до рассвета…
 
  Ночь,  точнее—остаток—он провёл у тебя в квартире…
  Но ты проявил себя так же артистично:  ты звонил нам каждый час до восхода солнца и  делал подробный отчёт о прошедших часах: Великий поэт пописал;  Поэт выпил ведро воды;  поэт шумно плескался в ванной,  оставив после себя ряд мокрых мест; поэт сожрал остатки вечеринки,  а также тот запас еды,  на который семья рассчитывала просуществовать ещё неделю,  но уже без поэта.
  Но ты был великодушен и,  как всегда--  точный свидетель  тех  гнусных прекрасных времён...
 
   А потом тебе взбрело в голову,  что жизнь всё-таки будет сподручнее прожить в Америке:  ты поджёг дверь твоей знаменитой хаты( или просто удачно загорелась проводка)--  как факт модного тогда проявления антисемитизма.,  что давало право на отъезд…

  Ты вызвал нас сделать ряд снимков твоей сгоревшей хаты-  и себя,  несчастного,  загнанного голым в душ--  одежды уже не осталось--- и был ты волосат и прекрасен!
Бесстыдное и очаровательное зрелище!
 
  Как тебе всё удалось  проделать  с этой Америкой--  именно в нужном ритме и темпе—мы до сих пор не понимаем…
 
  И ведь не пожалел!..И оказался прав…

И юмор твой таким  остался и  там--  звонким,  победным,  неунывающим!...
 
   Мой  дорогой! Я помню тебя!...И люблю по прежнему!